Каждый вечер я лежала в кровати, надеясь, что он захочет меня. Пыталась таким образом оценить степень его благосклонности ко мне. Читала книги по сексу и изобретала новые способы делать его счастливым. Я думала, что наша сексуальная жизнь способна заметно влиять на поведение Джеймса. Поверила в миф, который звучит так: "Если он будет получать сексуальное удовлетворение дома, то не станет искать его на стороне". Отсутствие хорошего секса в семье часто называется в качестве причины (оправдания) романа. В то время я не имела представления о том, насколько это неверно. Позже я поняла, что плохой секс дома может подтолкнуть мужчину к внебрачной связи, но хороший секс дома вовсе не является залогом мужской верности.
      Я прилагала отчаянные усилия к тому, чтобы скрыть внебрачные связи Джеймса от наших друзей. Всякий раз, когда речь заходила о его поездках, я говорила: "Он все мне рассказывает. Я не беспокоюсь. Полностью доверяю ему." Я пыталась изображать, что не сомневаюсь в его верности. Испытывала потребность демонстрировать друзьям полное благополучие, чтобы защитить свою гордость.
      Думаю, эта неискренность достаточно типична. Многие женщины чувствуют измены мужей, но надеются, что эти догадки ошибочны. Другие точно знают правду... но притворяются, будто ничего не ведают. Некоторые женщины защищают себя от необходимости решать проблему, отказываясь признавать возможность измены - или недвусмысленно заявляя мужьям, что не желают ничего знать. Все что угодно кажется более легким, нежели явное столкновение с правдой. Возможно, причина заключается в том, что многие женщины считают себя обязанными подать на развод, узнав правду. Именно этого я пыталась избежать. Надеялась, что мои догадки ошибочны, чтобы не чувствовать себя вынужденной развестись. Для поддержания этой надежды требовался постоянный самообман.
      Однажды, когда Джеймс вернулся домой из поездки, я обнаружила в его чемодане длинный светлый волос. У меня темные волосы. В первый момент мне захотелось закричать или заплакать. Теперь я знала правду. Но должна была найти способ отвергнуть её. Я ломала голову, ища способ отогнать мои страхи. В конце концов вспомнила, что жена одного из коллег Джеймса, сопровождавшая их в поездке, носила светлый парик. Я пыталась убедить себя в том, что это был её волос. Игнорировала многие явные свидетельства измены, пытаясь успокоить себя.
      Однако я не могла игнорировать тот факт, что Джеймс совершенно перестал говорить мне "Я люблю тебя". Хотя прежде эти слова не относились к числу тех, которые Джеймс произносил каждый день, он все же мог периодически делать такие признания без явных усилий над собой. Я думала, что это изменение - следствие приобретенной им сдержанности, нежелания казаться слишком сентиментальным. В любом случае это причиняло мне боль. Иногда я говорила "Я люблю тебя" и ждала, что он скажет в ответ. Обычно он просто обнимал меня или произносил "Я тебя тоже" так, словно тут было чего стесняться. Иногда он вовсе никак не отвечал, и у меня опускалось сердце. Тогда я давала себе слово, что ни за что не произнесу эти слова снова, пока это не сделает он. Но через некоторое время не выдерживала и говорила их. Я не могла прямо попросить его о том, чтобы он сказал, что любит меня. Я чувствовала, что если об этом приходится просить, ответ не идет в счет. Джеймс должен был захотеть сам.
      Джеймс:
      В том, что я перестал признаваться Пегги в любви, не было ничего умышленного. Когда она впервые сообщила мне, что я ни разу за четыре года не сказал ей "Я люблю тебя", я не поверил в это. Такая ситуация просто не соответствовала моим чувствам. Думаю, причина заключалась в моей сдержанности, которую я вырабатывал в себе в тот период, стараясь подходить ко всему более рассудочно. К тому же я был поглощен моей карьерой.
      Одна из моих профессиональных обязанностей заключалась в проведении интенсивного пятидневного курса, составлявшего первую неделю двухмесячной программы для менеджеров. Участники принадлежали к руководящему звену частных компаний и государственных учреждений. Почти все они были мужчинами и приехали из других городов. Насыщенность этой первой недели занятий почти не позволяла участникам изучать город, поэтому я с моим коллегой регулярно устраивал для гостей вечером в пятницу экскурсию по наиболее интересным местам, где протекает местная ночная жизнь. Мы начинали с совместного обеда, а затем делали семь-восемь остановок в барах. Обычно это была ночь сближения и попойки - хорошая разрядка после напряженной недели. Во время предыдущих экскурсий я замечал, что некоторые мужчины проявляли особый интерес к местам, где было много одиноких женщин, но вследствие моей тогдашней неискушенности почти не думал об этом.
      В этом же году все было иначе. Моя наивность стремительно испарялась. Стоит ли ходить вокруг да около? Дружеское общение с коллегами замечательная вещь, но на самом деле большинство мужчин хотело знать, где можно "снять" женщину. Поэтому я соответствующим образом изменил программу экскурсии. Прежде я думал главным образом о качестве развлечений и напитков. Теперь же главный акцент делался на качестве одиноких женщин и легкости установления контакта с ними. Я узнал многое вовсе не от Лайзы и по-прежнему не позволял себе встречаться с женщинами в Питтсбурге. Просто, войдя в мир адюльтеров, я обрел новый взгляд на женский пол и ночную жизнь города.
      Я отдавал себе отчет в том, что было уже очень поздно, но поскольку сам не собирался затевать в эту ночь какую-то интрижку, то ни о чем не беспокоился. Я был готов подробно описать Пегги все посещенные нами места. И рассчитывал на то, что мой рассказ не вызовет у неё никаких вопросов. Каким же глупцом я был!
      Пегги:
      Я знала об экскурсии по злачным местам, которую обычно проводил Джеймс. Большинство этих заведений закрывалось в полночь или часом позже. В ту ночь я ждала его, как обычно, но он не вернулся в полночь. Не появился он и в час. Мое волнение нарастало. В два часа ночи я уже была уверена, что он придет с минуты на минуту, поэтому я сидела в напряженном ожидании у окна. Мне казалось, что я уже вижу машину, но он не приезжал. Меня уже начало охватывать отчаяние. Я подумала, не следует ли мне позвонить жене его коллеги по курсам, но не решилась это сделать. Вдруг окажется, что её муж уже в постели, а Джеймс находится с другой женщиной? Что я услышу в ответ? Что подумают эти люди? Гордость мешала мне позвонить.
      К трем часам я уже думала, что он, возможно, погиб в автокатастрофе или решил меня бросить. Я не могла представить себе, что он не позвонил мне, собираясь так сильно задержаться. Следующий час обернулся кошмаром - я потеряла способность здраво рассуждать. В четыре часа утра Джеймс наконец вернулся. Когда он переступил порог дома, я рухнула в его объятия. Я совершенно обессилела от столь долгого ожидания и тревоги.
      Когда силы начали возвращаться ко мне, я спросила:
      - Почему ты приехал так поздно? Почему не позвонил?
      - Я не позвонил, потому что был уверен, что ты спишь, и не хотел будить тебя.
      Он невозмутимо объяснил, что после посещения всех традиционных заведений они отправились в новый бар, работавший до четырех утра. Кое-кто из членов компании пожелал там задержаться. Конечно, все это связано с его работой и, следовательно, я не вправе жаловаться. Ему всегда удавалось говорить весьма логично; я не знала, что мне и думать.
      Каждый день оборачивался внутренней борьбой. Эмоции начинали брать надо мной верх. Большую часть времени я пребывала в подавленном состоянии. Джеймс предложил мне сходить к психотерапевту и выяснить причину. Я уже знала, в чем тут дело. Я боялась, что он завел роман, и не знала, что мне делать по этому поводу. Не могла заставить себя довериться кому-то, но должна была что-то предпринять. Я решила завести дневник, в который могла бы выплескивать свои чувства, чтобы обрести над ними какой-то контроль.
      Мне страшно и одиноко. Но я не могу ни с кем поговорить. Не хочу, чтобы люди жалели меня. И, конечно, я не могу поговорить с Джеймсом. Если я спрошу его напрямик, он станет все отрицать, какой бы ни была правда. Как он поведет себя, если я ошибаюсь? Но если я окажусь права, то не знаю, что я могу сделать. Вряд ли я сумею справиться с потрясением. Мне придется подать на развод, чтобы спасти мою гордость. Но как я буду жить одна с детьми? Я потеряла всю уверенность в себе, какую когда-то имела. Чувствую себя беспомощной. Конечно, я не смогу вернуться к родителям. Буду чувствовать себя неудачницей. И умру от стыда.
      Но мне кажется, что я больше не могу жить в таком состоянии. Я буквально разваливаюсь на части. Мое сердце сжимается от страданий, в горле стоит комок, который мешает мне дышать. Моя голова раскалывается от боли. Большую часть времени я ощущаю слабость, в моем теле почти не осталось энергии. Я потеряла аппетит. Не могу избавиться от металлического привкуса во рту.
      Я не могу заставить себя поверить в реальность происходящего. Измены кажутся такими же невероятными, как автомобильная катастрофа или рак. Да, я знаю, что такие вещи случаются - но не со мной! Я знаю, что просто пытаюсь избавиться от подозрений. Постоянно стараюсь убедить себя в том, что я, возможно, не права. Анализируя слова и поступки Джеймса, я хотела успокоить себя, а вовсе не найти правду.
      Ведение дневника немного помогло мне. Я как бы освобождалась от мыслей, крутившихся в моей голове. Но страхи не исчезали. Ничто не могло избавить меня от них. Я решила держаться из последних сил - и вести дневник по вечерам.
      Наконец пришла весна, которая внесла некоторые важные изменения в нашу жизнь. Мы вступили в новый теннисный клуб, выстроенный за зиму в одном из пригородов Питтсбурга. Мы решили купить дом возле этого клуба. Меня немного смущали связанные с этим расходы, но я думала, что переезд пойдет на пользу нашему браку. Жизнь в собственном доме, казалось, сулила большую стабильность, нежели жизнь в арендованном.
      Джеймс находился в Европе, когда пришло время заключать сделку. Он оставил мне бланк со своей подписью для оформления покупки. Прежде мы никогда не покупали дома, но я справилась с этим делом. Я хотела, чтобы Джеймс оценил мои способности. Радовалась возможности продемонстрировать ему свои деловые качества. Пришла в восторг, когда Джеймс написал мне из Европы, как он рад тому, что я способна позаботиться обо всем в его отсутствие. Тогда я не сознавала, что это избавило его от беспокойства за меня и позволило уделять больше внимания романам. Снова и снова мои усилия оборачивались против той цели, которую я преследовала.
      Я сама наносила ущерб собственному самолюбию. У меня вошло в привычку отдавать слишком много и страдать из-за этого. Я обижалась на Джеймса за то, что он много путешествовал, но он не давал мне возможности сказать об этом вслух. Он заявлял: "Поездки - часть моей работы. Они тяжелы для меня не менее, чем для тебя - мое отсутствие." Я видела бесполезность моей борьбы. Она не приносила никаких результатов. Поэтому решила проявлять заботливость и понимание. Собирала его вещи. Однажды даже сказала, что поскольку мы не можем поехать вместе, я рада, что он поедет в новое место и поделится со мной впечатлениями. Я заставляла себя кривить душой.
      Джеймс:
      Путешествие в Европу, упомянутое Пегги, было двухнедельной командировкой. Большую часть этого времени я провел в Женеве, где вел семинар для менеджеров из нескольких европейских стран. Я потратил четыре вечера, пытаясь добиться успеха у молодой американки, остановившейся в одном мотеле с нами. Из этой затеи ничего не вышло, и мы с коллегой поехали в Межев, чтобы попытать счастья в одном из танцевальных клубов. Мы познакомились с двумя канадками, которые приехали сюда покататься на горных лыжах. Мы прекрасно провели с ними время. Почти всю ночь танцевали и занимались любовью. Поспав примерно час, вернулись за полтора часа в Женеву, чтобы принять душ, позавтракать и начать в половине девятого наш семинар. Мы могли бы валиться с ног от усталости, но новые романы "подзарядили" нас, и мы оба были полны энергии.
      Мы договорились, что вечером снова встретимся с нашими подругами, поэтому, закончив работу в шесть часов, переоделись и снова отправились в горы. Вечер доставил нам удовольствие. Разумные люди удовлетворились бы этим, но мы решили все повторить в третий раз. Дорога в Межев заняла три часа из-за снежной бури. Я вспоминал старую поговорку: "Когда мужчина увлечен женщиной, его мозги опускаются ниже пояса." Мы подтвердили её справедливость, зато повеселились вовсю.
      На следующий день я улетел в Штаты и провел вечер в Нью-Йорке с Лайзой. Я едва держался на ногах от изнеможения. Ощущал нехватку сна и смену часовых поясов. Мне удалось выстоять в любовной схватке, но я впервые за всю историю наших отношений заснул рано. К несчастью, у Лайзы возникли какие-то проблемы в университете, которые она хотела обсудить со мной. Думаю, она восприняла происшедшее как явный знак того, что не может рассчитывать на меня в такой степени, как раньше.
      Мне не составило труда завести новый роман в Европе. Риск разоблачения казался минимальным. Почему бы и нет, раз уж я все равно не могу быть с Пегги или Лайзой? Мое поведение представлялось мне совершенно естественным.
      Пегги:
      Когда Джеймс вернулся домой из Европы, все было готово к переезду. Мы прожили в браке двенадцать лет и впервые обрели собственный дом. Это вселяло в нас радость. Но ещё сильнее меня обрадовало заявление, которое Джеймс сделал вскоре после нашего переезда. Он сказал: "Больше всего на свете я хочу, чтобы у меня было больше времени наслаждаться этой жизнью". Я восприняла это как свидетельство того, что он доволен своей жизнью - и мной тоже. Мне не приходило в голову, что причина его удовлетворения заключается в двойной жизни - одновременным наличием жены и любовниц. Я мыслила взаимоисключающими категориями: либо я, либо кто-то еще. Полагала, что увлечение другой женщиной означает, что он не любит меня. Поэтому расценила его слова как признание в любви - хотя он по-прежнему не говорил мне "Я люблю тебя".
      Этот временный оптимизм благотворно сказался на мне. Я выглядела и ощущала себя более энергичной и жизнерадостной, чем прежде. В соответствии с этим новым настроением сделал себе короткую стрижку. Полностью погрузилась в работу по благоустройству дома. У нас был большой двор, я купила газонокосилку и включила в круг моих обязанностей уход за лужайкой.
      Мы также участвовали в деятельности теннисного клуба, и это занимало много времени. Джеймс и ещё один человек отвечали за разработку теннисной программы и организацию тренерской работы. Они оба часто находились в отъездах, поэтому мы, жены, в то лето взяли основную нагрузку на себя. Я снова начала играть в теннис после многолетнего перерыва. В молодости я была неплохим игроком, но практически перестала выходить на корт с началом семейной жизни.
      Наш дом находился неподалеку от клуба, и мы часто принимали гостей у себя. Устраивали вечеринки почти каждый уик-энд. Наша светская жизнь стала более насыщенной, чем когда-либо. В целом мне это нравилось, однако я не могла спокойно относиться к дружеским поцелуям. Они были распространены в качестве традиционного приветствия в той компании, к которой мы принадлежали. Эти поцелуи вызывали у меня чувство смущения; особенно сильный дискомфорт я испытывала, когда Джеймс целовал кого-то.
      На самом деле я боялась, что Джеймс, возможно, тайно встречается с другой женщиной. Поскольку мне не хотелось говорить ему об этом, мое внимание сконцентрировалось на дружеских поцелуях. Таким образом я выражала мою обеспокоенность. Я могла произносить такие фразы: "Мне становится не по себе, когда ты целуешь других женщин. Ты как бы выставляешь меня на посмешище." Я думала, что подобные замечания относительно поведения Джеймса на людях каким-то образом повлияют на его тайное поведение. Он неизменно отвечал мне примерно так: "Это звучит нелепо. Большинство наших друзей делает то же самое. Тебе самой следует измениться."
      Когда я наконец поняла, что мне не удастся изменить Джеймса, я стала пытаться изменить самую себя. Мне потребовалось немало времени для того, чтобы стать более раскованной. В конце концов мне удалось внешне адаптироваться, но этот ритуал ещё долгое время вызывал у меня ощущение дискомфорта.
      Джеймс:
      Весной 1967 года я начал проводить несколько дней каждого месяца в Вашингтоне, руководя изучением роли компьютеров в работе менеджеров. В ходе этой работы я познакомился с двумя людьми, оказавшими на меня значительное влияние. Первым из них был Фрэнк - мой ровесник и самый безудержный ловелас, какого мне доводилось видеть. Он обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы одерживать победы над женщинами. Был красивым, хорошо сложенным, общительным, преуспевающим и продолжал подниматься вверх по социальной лестнице. Он вращался в высшем вашингтонском обществе, близко знал многих влиятельных людей. Фрэнк был настоящим трудоголиком, которому во всем сопутствовал успех.
      Когда я познакомился с ним, его жена и дети находились в Мэриленде. Это позволяло ему "работать" допоздна и даже еженедельно проводить в Вашингтоне три-четыре ночи. Несомненно, его работа была очень важной, и он выполнял её превосходно. Только сумасшедшая стала бы на месте жены Фрэнка сомневаться в его поглощенности работой. Или у неё были бы основания? Правда заключалась в том, что Фрэнк уже два года крутил бурный роман со своей секретаршей. Также он был готов заняться сексом с любой женщиной, с которой ему удалось бы уединиться на пять минут. Он много путешествовал и одновременно поддерживал отношения с несколькими женщинами в разных городах. Я не встречал другого человека со столь насыщенной личной жизнью. Я думал, что она должна привести к неприятностям, но все же восхищался им и хотел походить на него.
      Другим человеком, занявшим важное место в моей вашингтонской жизни, стала Марго - секретарша одного из подчиненных Фрэнка. Роман с ней я завел с благословения Фрэнка в мае 1967 года. Она была незамужней двадцатилетней девушкой и все ещё жила с родителями. Перед первым свиданием мы договорились, что я заеду за ней. Когда я подъезжал к дому, мне пришло в голову, что я, вероятно, сейчас познакомлюсь с её родителями. Марго знала, что я женат, но мы не обсуждали, как преподнести это обстоятельство.
      Конечно, мать Марго встретила меня у порога. Я дрожал от страха. Нет, я не ожидал прямолинейного вопроса: "Вы женаты?" Это казалось невозможным. В моих самых безумных фантазиях я никогда не представлял себя в роли женатого мужчины, который заезжает за незамужней девушкой и беседует с её родителями. Я не хотел лгать и спрашивал себя, как удовлетворить их любопытство, не выдавая при этом информации об этой стороне моей жизни. Я пережил эту первую встречу, не столкнувшись с явными проблемами. Осознав позже, что во время моей беседы с родителями Марго у меня на пальце блестело обручальное кольцо, я почувствовал себя глупцом. Я решил в начале моих поездок снимать кольцо и надевать его снова перед возвращением домой.
      Хотя впоследствии кольцо лежало в кармане, я все равно испытывал неловкость во время моих бесед с родителями девушки, которые происходили всякий раз, когда я заезжал за ней. Я постоянно твердил себе, что все это чистое безумие, однако секс был великолепным, и старая поговорка опять оказывалась справедливой. Мои мозги явно опускались ниже пояса. Через три месяца после начала этого романа, отправляясь за Марго, я забыл снять кольцо. Я заметил это, когда она знакомила меня со своими родственниками, обедавшими с родителями девушки. Не думаю, что кто-то заметил кольцо, но эта ситуация так потрясла меня, что я решил вовсе не носить его. Оно ставило меня в опасное положение, и я решил, что оно может сыграть негативную роль в каком-нибудь очередном романе. Я сознавал, что Пегги может заинтересоваться, почему я не ношу кольцо, поэтому заранее заготовил несколько не слишком убедительных причин, которые, по моему мнению, могли удовлетворить её. Увлечение внебрачными связями так изменило мое восприятие реальности и образ мышления, что я потерял способность видеть подлинную реакцию Пегги.
      Пегги:
      Я была потрясена, когда Джеймс заявил, что больше не собирается носить обручальное кольцо. Он сказал, что оно крутится на пальце и мешает ему. Он носил кольцо в течение двенадцати лет, и я не могла поверить, что оно только сейчас стало мешать ему. Я подумала, что он, должно быть, снимает его, чтобы во время своих поездок выдавать себя за неженатого мужчину. Но я не посмела обвинить его, боясь ошибиться. Поскольку он всегда делал вид, будто такие подозрения совершенно неуместны, я была уверена в том, что он все равно не признает правду. Я постоянно испытывала чувство растерянности из-за той противоречивой информации, которую получала от него.
      Примерно в это время Джеймс стал поощрять мой давний интерес к музыке. Он сказал: "Не хочу, чтобы ты полностью посвящала себя мне. Если ты будешь жертвовать собой, когда-нибудь тебя переполнит чувство обиды на меня." Я подумала, что он просто хочет помешать мне слишком пристально наблюдать за ним. Я боялась совершать самостоятельные поступки, которые положили бы конец моей безграничной преданности мужу и семье. Боялась потерять последние шансы на сохранение нашего брака.
      Желая нравиться Джеймсу, я взяла напрокат пианино и возобновила мои занятия музыкой. В школьные годы я уделяла много времени пению. В маленьком городке, где мы выросли, меня называли "нашей певуньей". Я училась играть на фортепиано в течение двенадцати лет. Однако после вступления в брак почти все это осталось в прошлом. Я лишь изредка позволяла себе возвращаться в тот мир. Выступила в двух студенческих мюзиклах и попробовала петь в Нью-Йорке, когда мы жили в Коннектикуте, но с тех пор прошло уже восемь лет.
      Хотя я любила пение, я бы не стала вновь заниматься им без поощрения со стороны Джеймса. Я делала это, просто выполняя его желание. Через два месяца после начала моих занятий узнала, что известный питтсбургский антрепренер устраивает прослушивание. Я решила испробовать себя. Я видела некоторые из поставленных им мюзиклов и подумала, что смогу добиться успеха. На самом деле результат превзошел мои ожидания. Когда я покидала зал для прослушивания, один из помощников антрепренера подошел ко мне и спросил, хочу ли я выступить в планируемой коммерческой постановке.
      Я не могла дождаться того момента, когда Джеймс услышит эту новость. Он участвовал в теннисном турнире, проходившем в соседнем городке. Соревнования заканчивались на следующий день, но я рассчитывала, что Джеймс вернется к вечеру этого дня. Он решил остаться на ночь и посмотреть финальные игры, поэтому я сообщила ему новость по телефону. Я думала, что он будет гордиться мною, но мои слова не произвели на него большого впечатления. Даже когда Джеймс вернулся домой вечером следующего дня, он не проявил большого интереса к моему успеху. Я почувствовала, что все мои дела кажутся ему незначительными по сравнению с его собственными, и поэтому он не мог всерьез обрадоваться за меня.
      Представление состоялось спустя пару месяцев перед большой аудиторией. В последнюю минуту продюсер сказал, что мы можем пригласить наших близких. Когда я позвонила Джеймсу домой, желая видеть его в зале, он отказался приехать, сославшись на то, что его присутствие усилит мое волнение. Я испытала огромное разочарование.
      Теперь я понимаю, что мне не следовало затрачивать столько энергии на то, чтобы нравиться ему. Мне следовало гордиться собой и моими достижениями, а не зависеть всецело от его одобрения. Думаю, женщины виноваты в том, что позволяют мужчинам определять их самооценку. Мы обкрадываем себя, думая, что наша ценность зависит от одобрения главного мужчины в нашей жизни. Именно это происходило со мной. Я упускала все шансы обрести более ясное представление о моих способностях и той ценности, которую я представляла как самостоятельная личность. Это значительно уменьшало ту радость, которую я получала от жизни. Забавно, что моя зависимость от Джеймса делала его ещё более критичным по отношению ко мне. Я напоминала спутник, вращающийся вокруг его мира - постоянно реагировала на ситуации, которые он создавал.
      Особенно сильно я боялась ситуации, связанной с рождественской вечеринкой, которую ежегодно устраивали коллеги Джеймса... без участия жен. В этот год все обстояло ещё хуже, чем обычно. Мы собирались после вечеринки отправиться на обед. Джеймс так задержался, что я начала сомневаться в том, что мы вообще пойдем на обед, но не смела позвонить в офис. Я никогда не задавала Джеймсу лишних вопросов и не устраивала ему проверок. Однако жена одного из коллег позвонила в офис. Ее муж сказал ей, что будет дома, когда освободится, и что его не следует беспокоить звонками. Она тотчас позвонила мне, чтобы поговорить об этом. Мы не признались друг другу в нашем беспокойстве, хотя определенно испытывали его. В моем воображении возникали самые безумные картины, соответствовавшие моим шаблонным представлениям о пирушках коллег.
      Когда Джеймс наконец приехал домой, было заметно, что он изрядно выпил. Мы все же отправились на обед с двумя другими парами. Один из гостей, также присутствовавший в офисе, был так пьян, что заснул во время обеда. Это укрепило мои подозрения относительно характера вечеринки.
      Джеймс:
      Да, рождественские вечеринки в офисах Виржинии во многих случаях оправдывают свою репутацию весьма бурных. К рождеству 1967 года я был по уши погружен во внебрачные связи. Было ясно, что Карен, женщина из университета, хотела начать роман со мной. Она нравилась мне, но я сдерживал свои желания по двум причинам. Я знал об осложнениях, которыми чреваты романы, связанные с работой и протекающие в городе моего проживания. Хотел избежать ненужных проблем. К тому же я продолжал встречаться с Лайзой и Марго. Не видел необходимости вступать в новые длительные отношения, к которым, по моему мнению, стремилась Карен.
      С таким настроем я прибыл на рождественскую пирушку, чувствуя себя прекрасно и желая сполна насладиться напитками и танцами. Мы все работали весьма напряженно и часто отдыхали вместе, поэтому в этот раз нам не составило труда быстро расслабиться. Позже я оказался в моем кабинете наедине с Карен. Честное слово, я не организовывал эту ситуацию. Карен буквально вешалась на меня. Я не оказал серьезного сопротивления. После двух бокалов спиртного (мои мозги уже опустились ниже пояса) я стал рассуждать таким образом: "Я не могу ничего поделать - это неизбежно. Все мужчины из офиса уже знают о моих похождениях, и мы, вероятно, сможем скрыть происходящее от женщин."
      Подперев дверь стулом (ввиду отсутствия замка), мы стали предаваться страстной любви на ковре. Я смутно сознавал, что не успеваю заехать за Пегги, чтобы повезти её на обед. Я решил объяснить мое опоздание тем, что коллеги не спешили расходиться. В конце концов я был одним из организаторов пирушки, и мой ранний уход выглядел бы не лучшим образом. Из всех выходок, совершенных мною в те годы, эта, вероятно, относилась к числу самых безрассудных.
      Пегги:
      Когда я наконец пережила Рождество, впереди замаячила новогодняя вечеринка. Я боялась её, потому что в полночь гости обычно обмениваются многочисленными поцелуями. Я беспокоилась о том, с кем будет целоваться Джеймс, не воспользуется ли он этой традицией, чтобы по-настоящему поцеловать женщину, которая ему нравится... или с которой он, не приведи Господь, состоит в интимной связи. Возможно, мне следовало справиться с подобной ревностью в шестнадцатилетнем возрасте, но я чувствовала себя весьма незащищенной. Любая ситуация, связанная с Джеймсом и другими женщинами, оборачивалась для меня пыткой.
      Я давала такую волю моим опасениям, что у меня буквально щемило сердце. Таким образом я неосознанно (или подсознательно) защищала себя, потому что беспокойство, которое Джеймс испытывал за меня, вынуждало его в полночь всегда находиться рядом со мной и успокаивать меня.
      Как жаль, что я была неспособна наслаждаться чем-либо. Думала только о том, как удержать Джеймса возле себя. Я даже не пыталась получать удовольствие - только изображала на своем лице радость. Джеймса раздражали проявления ревности (поскольку он играл роль мужа, которому можно доверять); поэтому я научилась казаться полностью погруженной в какую-то беседу или деятельность, продолжая при этом пристально наблюдать за мужем, фиксировать каждый его шаг.
      Неуверенность и ревность стали моей второй натурой. Я рассматривала всех женщин как потенциальных соперниц. Думаю, это отношение весьма распространено и зарождается ещё в детстве. Сознавая, что ждут от нас взрослые, мы состязаемся друг с другом - обычно за внимание и одобрение со стороны противоположного пола. Это соперничество мешает нам раскованно делиться нашими чувствами.
      К сожалению, я ужасно боялась говорить с другими женщинами о моих страхах. Возможность поделиться моими чувствами с близкой подругой значительно облегчило бы мое состояние. Но Джеймс поддерживал дружеские отношения со всеми женщинами, которых я знала, и мне было некому открыться. Я подозревала почти каждую женщину, с которой он общался.
      Джеймс:
      Я бы хотел похвастаться тем, что у меня хватало благоразумия не связываться с подругами Пегги. На самом деле моя заслуга в этом была не слишком велика. Многое определялось волей случая. Я знал, что интимное общение с подругами Пегги связано с повышенным риском. Поэтому никогда не добивался слишком активно благосклонности этих женщин. Однако мне очень нравились две или три приятельницы Пегги. Я считал их наиболее вероятными кандидатами. На вечеринках я выражал свою симпатию таким образом, который казался мне весьма завуалированным. Никогда не говорил открытым текстом: "Давай займемся любовью". Мне везло в том отношении, что ни одна из них не проявляла инициативы. Исходя из моего послужного списка, можно утверждать, что я не оказал бы сопротивления.
      Пегги:
      Мы с Джеймсом потратили первый день нового года на покраску потолка нашей гостиной, готовясь к продаже дома. Джеймс решил занять должность, которую ему предложили в университете Рочестера, штат Нью-Йорк. Нам предстояло перебраться туда в мае - ровно через год после приобретения этого дома. Однако я относилась к предстоящему переезду с энтузиазмом. Я всегда тешила себя надеждой, что любая перемена обернется благом.