Мое мнение о самой себе определялось тем, насколько успешно я справляюсь с обязанностями его жены. В то время я считала такой подход совершенно правильным. Только спустя много лет я поняла, как сильно он подрывал мою уверенность в себе и самоуважение. Я превращала себя в человека второго сорта, чье предназначение - обеспечивать комфорт Джеймса. Ему не составляло труда видеть во мне исполнителя такой роли, а не ту женщину, на которой он женился.
      Джеймс:
      Несомненно, первые три года нашего брака изменили мое представление о Пегги. Эти перемены происходи медленно, подспудно, и я лишь недавно осознал их значение. Я все меньше воспринимал Пегги как самостоятельную личность, видя в ней просто женщину - "одну из них". Это происходило следующим образом. Сближаясь с коллегами-мужчинами на работе и на теннисном корте, я беседовал с ними о проблемах семейной жизни. На самом деле это было морализаторством. Лейтмотивом и итогом этих разговоров часто становилась фраза "Это просто ужасно".
      "Правда, это ужасно, что наши жены совершенно не понимают нашу потребность играть в теннис?"
      "Правда, это ужасно, что они дают волю эмоциям и плачут вместо того, чтобы спокойно обсудить ситуацию, как это делаем мы?"
      "Правда, это ужасно, что они не умеют распределять время так рационально, как мы?"
      Заключение: "Женщины сильно отличаются от нас. Они очень эмоциональны. Они реагируют на все иначе, нежели мы, мужчины. Так уж они устроены. Нам не дано понять или изменить их, поэтому остается принимать их такими, какие они есть. Жить с ними нелегко, но ещё труднее жить без них. Медленно, но неуклонно я присоединялся к большинству мужчин, которые видят в женщине не индивидуума, а члена загадочной группы.
      Это отношение разделяет мужчин и женщин. Когда между нами возникали разногласия, они позволяли мне причислить Пегги к проблемному сообществу, не пытаясь разобраться в сути противоречия путем непосредственных переговоров. Мне было легко находить сочувствие и поддержку у других мужчин. Это справедливо и поныне. Очень редко случается такое, чтобы компания мужчин обсуждала женщин без высказывания этих шаблонных суждений. Большинство мужчин не проявляет сознательной злонамеренности. Они искренне верят, что так устроен мир. Они просто не хотят на мгновение остановиться и задуматься о своем образе мышления относительно женщин.
      Пегги:
      Некоторые стереотипные представления основаны на том факте, что в целом женщины действительно более эмоциональны. Но я считаю это естественным результатом той традиционной роли, которую мы играем в отношениях с мужчинами, принося себя в жертву и отводя себе второстепенное значение в жизни. Принимая во внимание принятую мною роль, легко понять мои разочарование, беспокойство и неуверенность того периода - а также мою эмоциональность. Любой человек, мужчина или женщина, играя такую роль, будет испытывать подобные чувства.
      Джеймс:
      Я даже не сознавал свое отношение к происходящим с Пегги переменам. Я думал, что поступаю так, как должны поступать все женатые мужчины - учиться жить с женщинами. Теперь мне кажется, что такой подход создает благодатную почву для романов на стороне. Особенно если вы следуете традиционным для мужчин двойным нормам морали, как это происходило со мной. Легче оправдывать внебрачную связь, видя в своей жене не индивидуальность, а "одну из них".
      В те ранние годы брака я даже не помышлял о возможности романов и тем более не обсуждал её. В этом отношении я получил весьма консервативное воспитание. Любые внебрачные связи, возникавшие в нашем маленьком городке, воспринимались окружающими как нечто постыдное. Насколько мне известно, мои родители жили исключительно моногамно, но наиболее ясное выражение их взглядов исходило от моей матери. Для неё брак был чем-то священным. Мысли о внебрачном сексе вызывали у неё отвращение, а реальность она просто предпочитала не замечать. Обсуждать эту тему с детьми считалось недопустимым. Когда же она все-таки затрагивалась в доме, мать тотчас давала понять, что адюльтер - вещь недопустимая и слишком ужасная, чтобы говорить о ней. Поскольку в детстве я не знал никого, кто заводил романы на стороне, полагаю, взгляды матери были для меня единственным источником информации о внебрачных связях и основой для их оценки.
      Пегги:
      Мои ранние воспоминания о внебрачных связях весьма туманны. Я помню слова, которыми описывались заводившие их люди. Они "предавали" и "оскорбляли" своих супругов. Было ясно, что такие люди - настоящие негодяи. Считалось, что подобный проступок может совершить только человек из низов общества. Я не могла представить себе в таком качестве кого-то из наших знакомых. Вся эта тема казалась мне бесконечно далекой от моей жизни.
      Подобное наивное отношение к романам, характерное для первых лет нашего брака, легко объяснить. Атмосфера в Миллсепсе на протяжении трех лет после нашей свадьбы во многих аспектах оставалась столь же консервативной, как и в годы нашего детства. Мы жили в студенческом городке с другими учащимися - будущими служителями церкви. Мы не знали никого, кто предавался бы адюльтерам.
      Однако в последующие годы мы значительно расширили наши познания о реальной жизни. Джеймса приняли в Йельский духовный колледж, где он проучился в течение одного семестра, однако затем увлекся психологией. Мы оба разочаровались в традиционных религиозных учениях, и Джеймс не без колебаний решил сменить богословие на психологию. Этот шаг требовал переезда в Мидлтаун, штат Коннектикут, где он получил диплом магистра медицинской психологии в Веслеанском университете. Оттуда мы отправились в Батон-Руж, штат Луизиана, где Джеймс защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии (эквивалент кандидата психологических наук - прим. переводчика) по промышленной психологии в луизианском государственном университете.
      В течение четырех лет, пока Джеймс учился, я работала на полную ставку в нескольких местах: в двух университетских библиотеках, секретарем юриста и секретарем подрядчика. Я узнала многое об окружающем нас мире и, в частности, о браке.
      Джеймс:
      Постепенно мы узнавали, что брак - вовсе не то идеальное состояние, каким его провозглашает общество. Иногда мы участвовали в разговорах о внебрачных связях. И все же нам не приходило в голову, что такое может произойти с кем-то из нас. Если бы подобные романы протекали на наших глазах, мы бы, вероятно, обращали на них больше внимания. В первые годы нашего брака никто из наших близких друзей не заводил адюльтеров, поэтому мы воспринимали это явление как нечто такое, что происходит редко и только с другими людьми. Мы были убеждены в том, что супругам, любящим друг друга так сильно, как мы, эта напасть не грозит.
      Пегги:
      Я первой открыла, что мы не вовсе не обладаем каким-то особым иммунитетом. Я познакомилась на работе с женатым мужчиной, который проявил ко мне интерес. Алекс постоянно восхищался моими способностями, умом и привлекательностью. Деловой успех и жизненный опыт этого человека выделяли его из всех людей, которых я когда-либо знала. Мне льстило, что такой человек находит меня красивой и желанной. Я думаю, что отражение вашей личности в чужих глазах - важный фактор при возникновении любого влечения. Во всяком случае, это было важной частью происходящего со мной. Однако в то время я пребывала в полной растерянности - прежде всего в отношении моих чувств. Этот человек очаровал меня, но я боялась обсуждать это с Джеймсом. Боялась признаться в своих чувствах даже себе.
      Я сочинила письмо-наставление Алексу: "Если вы хотите завести роман, уверена, найдется немало желающих, но я не могу пойти на это". Мое послание осталось не отправленным. Я старалась проявить стойкость за нас обоих. И позже совершенно опешила, узнав, что он предается адюльтерам уже много лет. Казалось, это известие могло бы отрезвить меня. Вместо этого мое увлечение только усилилось. Влюбляясь в Алекса, я мысленно говорила себе, что это не может происходить на самом деле. Подобные вещи не случаются с такими женщинами, как я - хорошими, нравственными, замужними и преданными своему браку.
      Решающее событие, пробудившее во мне противоречивые чувства, произошло однажды в конце рабочего дня, когда мы оказались последними людьми, уходившими с совещания. Мы никогда не признавались друг другу в нашем взаимном влечении. Но в тот раз Алекс изменил ситуацию. Он сказал из дальнего угла комнаты: "Подойди сюда. Я хочу познакомить тебя с одним человеком." У меня буквально закружилась голова - я не знала, что мне делать: подойти к нему или убежать. Не помню, как я приняла решения, но я все же подошла к нему, и он поцеловал меня.
      Я не могла поверить в реальность моих чувств. Этот поцелуй шел вразрез с моими убеждениями. Он не на шутку напугал меня, но я получила от него удовольствие. Эта сцена с поцелуями стала повторяться, усиливая мое смятение. Я влюбилась в этого человека, но чувствовала, что погублю мой брак, если пересплю с Алексом. Я любила Джеймса и хотела сохранить мою семью. Я пребывала в полной растерянности. Ужасно страдала и часто плакала. В конце концов после шести месяцев поцелуев, объятий и балансирования на грани мы решили больше не мучить себя и остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Пережитое потрясло меня. Я увидела, как легко было бы завести роман. Подойдя к этому вплотную, испытала безумный страх.
      Все случившееся надолго оставило след в моей душе. Я поклялась, что впредь никогда не позволю себе увлечься кем-то. Другим важным следствием стало исчезновение моих иллюзий относительно того, что брак - любой брак застрахован от этой опасности. Этот факт навсегда запечатлелся в моем сознании и стал главным фактором, впоследствии пробуждавшим во мне подозрения, когда Джеймс оставлял меня дома одну.
      Джеймс:
      Все это стало известно мне только спустя годы, когда я рассказал Пегги о моих романах. Хотя я хорошо знал Алекса и считал его одним из моих ближайших друзей, у меня не возникало ни малейших подозрений по поводу его намерений и действий в отношении Пегги. С моей точки зрения весь этот эпизод важен как свидетельство моей тогдашней слепоты и наивности. Думаю, любой человек, находящийся в эмоциональном контакте со своей женой и реалистически оценивающий возможность романа, должен был бы за шесть месяцев заметить, что вступила или готова вступить во внебрачную связь. В некотором смысле она "говорила" мне о происходящем своими слезами, которые я интерпретировал как проявление обычной женской эмоциональности. Мы с Алексом часто вели морализаторские беседы об этой особенности женщин. Обычно один из нас завершал разговор примерно такими словами: "Да, так уж они устроены. Нам остается только мириться с этим. Если бы нам удалось когда-нибудь разгадать их природу, на этом можно было бы заработать миллион." Мне стыдно признаваться в том, что он понимал причину слез Пегги, а я не догадывался о ней.
      Описанное мною отчуждение, которое усиливалось в течение трех первых лет брака, привело к тому, что я все больше и больше воспринимал Пегги как просто "одну из них", а не мою жену. Мне не раз доводилось беседовать с моими коллегами о том, как тяжело бремя семейной жизни. Всегда кто-то из мужчин жаловался на свою жену, а кто-то отвечал примерно так: "Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это невыносимо."
      Пегги:
      В 1962 году наша жизнь претерпела существенное изменение. Джеймс закончил учебу, я оставила работу и родила нашего первого ребенка. В мои последние годы работы, когда Джеймс ещё был студентом, я чувствовала, что перерастаю его - становлюсь более зрелой и опытной. Мне это не нравилось. Такое положение не соответствовало заложенным в меня представлениям о браке. Я хотела восстановить "порядок" - стать домохозяйкой и матерью, возложив на Джеймса свойственные главе семьи финансовые обязанности.
      Джеймс должен был закончить к маю свою диссертацию и начать преподавательскую деятельность, поэтому мы решили, что нам пора подумать о ребенке. Через месяц мне удалось забеременеть. Это была счастливая пора в моей жизни. Я прекрасно чувствовала себя на протяжении всей беременности и ушла с работы только за два месяца до ожидаемого времени родов. Я занялась подготовкой к новой роли. Будучи единственным ребенком моих родителей, я не имела опыта ухода за малышами. Теперь мне хотелось знать все. Я изучала литературу, посвященную родам и уходу за ребенком, обретала новые знания и уверенность в том, что смогу родить и выходить своего первенца. Джеймс также радовался тому, что скоро станет отцом. Это был период особой близости между нами.
      Викки родилась 18 мая 1962 года очаровательной и здоровой девочкой. Мне нравилось быть матерью. Жизнь казалась прекрасной.
      Джеймс:
      Мне также все происходящее казалось прекрасным. До этого момента я воспринимал себя прежде всего как студента. После окончания средней школы я потратил на колледж и аспирантуру восемь лет. Все это время Пегги поддерживала меня во всех отношениях. Хотя определенные академические успехи иногда тешили мое тщеславие, в целом я сознавал свое отставание в жизни. Мне предстояло догонять сверстников в плане обладания материальными ценностями, символизировавшими успех. Я ещё не воспринимал себя как крепко стоящего на ногах и независимого человека.
      В этом было нечто парадоксальное. Принадлежа к привилегированному меньшинству, имевшему возможность закончить аспирантуру, я ощущал себя гражданином второго сорта. Думаю, в значительной степени это было связано с состязательным характером аспирантской программы. Наша мотивация определялась в основном чувством страха. Нам было ясно, что не каждый успешно завершит учебу. Кого-то ожидала победа (то есть получение степени), а кого-то - поражение (то есть отчисление из аспирантуры). Создание прочных дружеских отношений с другими учащимися было делом сложным. Мы состязались между собой за право продолжить учебу в следующем году.
      Если вы в течение длительного времени позволяете другим людям принимать или отвергать вас, это влияет на вашу психику. Вам становится трудно сохранять ощущение собственной ценности. Я постоянно сравнивал себя с приятелями, которые сразу после школы начали работать, а теперь владели собственными домами и были уважаемыми членами местного сообщества. Я знал, что не стремлюсь к выбранному ими образу жизни, но не мог удержаться от сравнений и избавиться от чувства отставания. Даже когда я добивался успеха в выполнении учебной программы, меня преследовала боязнь провалить экзамен по иностранному языку. Я опасался, что кто-то из руководителей аспирантуры вдруг невзлюбит меня и потребует моего отчисления в самом конце учебы. Подобные страхи преследовали практически каждого из нас. Мы старались относиться к ним трезво, но нам не удавалось полностью избавиться от них. В этот период, казавшийся бесконечным, мои отношения с Пегги были для меня важным стабилизирующим фактором.
      Все изменилось за какие-то три месяца. В сентябре 1962 года из жалкого студента, которого содержала жена, я превратился в преподавателя питтсбургского университета, содержащего жену с ребенком. Я начал воспринимать себя как добытчика. Ушел с головой в педагогическую и научную работу, предоставив Пегги заботиться о нашей дочери. Мы оба давно хотели иметь ребенка, и теперь реальность соответствовала нашим ожиданиям.
      Пегги:
      Кое-что было неожиданным. Перемены оказались для меня гораздо более трудными, чем я ожидала. Я не предполагала, что переезд в Питтсбург породит во мне чувство утраты. Я оставалась в пригороде с ребенком на руках и без машины, в то время как Джеймс основную часть своего времени посвящал работе.
      Несмотря на эти минусы, мне очень нравилось быть матерью, и когда Викки исполнилось два года, я захотела ещё одного ребенка. Мы снова добились желаемого результата в течение месяца. Энди родился в июне 1964, спустя два года и один месяц после появления на свет Викки. Он был красивым и здоровым мальчиком. Теперь у нас были сын и дочь - мы стали образцовой американской семьей. Если я получала огромную радость благодаря нашим детям, то Джеймс был слишком поглощен собственной жизнью для того, чтобы оставаться на одной волне с нами.
      Работа отнимала почти все его время и энергию. Но он также много играл в теннис. Я часто ощущала, что на первом месте у него находится работа, на втором - теннис, а мне приходится ждать остающегося от них времени. Это задевало меня, я хотела, чтобы он уделял больше внимания мне и детям. Один из наиболее неприятных эпизодов произошел перед рождением Энди. Джеймс участвовал в теннисном турнире в Уэст-Пенне. Я должна была родить в самое ближайшее время. Наблюдая за матчем, я почувствовала схватки и поняла, что мне пора срочно отправляться в больницу. Джеймс попросил друга отвезти меня туда, а сам закончил игру. К счастью, Джеймс прибыл в больницу до рождения Энди.
      Джеймс:
      Мне тяжело признаваться в том, какую бесчувственность я проявлял к Пегги в тот период. Помню разочарование, охватившее меня, когда я, собираясь выступить в полуфинале, услышал от Пегги, что ей надо срочно ехать в больницу. Присутствовавший на турнире друг тотчас вмешался в наш разговор: "У меня есть машина. Я охотно отвезу Пегги."
      "Правда? - отозвался я. - Это было бы здорово. Я приеду туда сразу после матча." Теперь я не нахожу оправдания такому поведению. Проявленная бесчувственность кажется мне непростительной.
      С рождением Энди наш новый образ жизни окончательно утвердился. Пегги выполняла обязанности жены и матери. Эти две роли полностью определяли её образ. Я был профессиональным психологом, сполна наслаждавшимся университетской жизнью. Подобно большинству моих коллег, являлся мужем и отцом, но эти обязанности были второстепенными в сравнении с работой в университете. Семья считалась чем-то само собой разумеющимся. Главное - не позволять ей мешать вашей карьере.
      Не сознавая этого, мы оказались в типично американской ситуации, при которой распределение семейных обязанностей создает все условия для того, чтобы один из супругов или они оба теряли интерес к браку и обретали интерес к другим людям. Меня не привлекали будничные хлопоты, связанные с детьми, поэтому я охотно переложил их на Пегги. Она приняла эту роль как должное.
      После учебы, казавшейся мне бесконечной, я получал удовольствие от преподавательской жизни. Обладание собственным кабинетом, ланчи в факультетском клубе, участие в заседаниях деканата, титул "доктора философии" - все это пьянило меня. Мне стыдно признаваться в том, что я терял голову от сознания важности моей работы в УНИВЕРСИТЕТЕ.
      Я переоценивал её значимость и недооценивал усилия Пегги, заботившейся о детях. Нельзя сказать, что я ничего не делал дома. Я иногда менял пеленки и даже не без удовольствия участвовал в некоторых аспектах ухода за детьми. Однако в глубине души я считал это чисто женской работой. Я воспитывался на таком отношении, а теперь оно подкреплялось моими коллегами по университету. Мы все ценили наши семьи и понимали, что кто-то должен заниматься домашним хозяйством. Но именно для этого и существовали жены. Работа - вот что действительно важно. Сейчас мне трудно поверить в то, что я действительно так считал, однако это правда.
      Пегги:
      Пока Джеймс вкладывал всю свою энергию в карьеру, я посвящала все мое время уходу за детьми и домашнему хозяйству. Мы подошли к развилке. Не сознавая этого, направились в разные стороны. Я не могла вообразить, как далеко мы уйдем, прежде чем осознаем происходящее с нами.
      Глава третья
      Когда мужчина увлечен женщиной, его мозги опускаются ниже пояса.
      Пегги:
      Мое доверие к Джеймсу в первые годы брака медленно разрушалось. К тому времени, когда в 1966 году он завел свой первый роман, близость, которую я раньше ощущала, сменилась отчуждением. В течение тех семи лет, когда Джеймс имел внебрачные связи, он превращался в чужого человека. Я никогда не знала, искренен он или нет. Джеймс говорил о других людях и их романах таким высокомерным тоном, что я не могла понять его истинные чувства. Меня это пугало, но я не доверяла своей интуиции. Продолжала думать, что я, возможно, даю волю своим фантазиям.
      Однако то внимание, которое Джеймс стал уделять своей внешности, явно не было плодом моего воображения. Он начал соблюдать диету и стал более стройным. Я боялась, что он, возможно, делает это, чтобы нравиться другой женщине.
      Джеймс:
      Мы с Лайзой говорили о похудании. До встречи с ней я постепенно набрал максимальный вес, какой когда-либо имел - 84 килограмма. Я задумывался о том, не пора ли сесть на диету, но не мог мобилизовать силу воли. Теперь у меня появилась мотивация. Я не чувствовал себя старым в тридцать лет, однако сознавал существовавшую между нами разницу в восемь лет. Я хотел сделать себя как можно более привлекательным. С радостью обнаружил, что потерял почти два килограмма за три проведенных с Лайзой дня. Этот факт, а также ощущение того, что я нахожусь на вершине блаженства, дали мне импульс, в котором я нуждался. Я начал есть на ланч салаты - иногда просто морковь с сельдереем. Мне не приходилось насиловать себя. Я имел мощный стимул стать стройным и подтянутым. В итоге за шесть недель сбросил одиннадцать килограммов. Мои друзья, знавшие, как я люблю поесть, изумленно наблюдали за исчезновением лишних килограммов. Это приносило мне дополнительную радость. Они не могли поверить в реальность происходящего. Я же знал, что действительно худею, а также понимал причину.
      В течение следующих шести месяцев я видел Лайзу несколько раз. Всякий раз, отправляясь по делам в Нью-Йорк, я заранее звонил ей и назначал свидание. Даже когда меня сопровождал коллега, я брал отдельную комнату для одного человека и не сталкивался с проблемами организационного плана. Сначала мы немного побаивались, что портье заметит нас вдвоем и задаст ненужный вопрос. Я устраивался в гостинице, а Лайза поднималась ко мне в номер чуть позже. Это вносило в наши свидания дополнительное приятное волнение. Впоследствии мы совсем осмелели, и Лайза даже подходила к стойке администратора за вторым ключом. К счастью, все проходило гладко.
      Меня удивляло и радовало, что Лайза проявляет такой же энтузиазм в отношении наших свиданий, как и я. В какой бы день недели я ни появлялся в городе, она находила время для встречи со мной, хотя для этого ей приходилось ехать на электричке полтора часа. При наличии возможности я встречал её на вокзале, но когда проблемы со временем не позволяли это сделать, она сама добиралась до гостиницы. Если Лайза была очень занята в университете, она проводила со мной только одну ночь, а не две или три, как в других случаях. Днем я участвовал в деловых встречах, но вечером всегда был свободен. Иногда Лайза изучала город, пока я работал, иногда занималась в гостиничном номере. Вечерами мы практически не выходили в город. Мы были полностью поглощены друг другом и проводили время, беседуя и занимаясь любовью.
      Другой фактор, способствовавший нашему приятному времяпрепровождению, заключался в том, что мы могли встречаться в красивой обстановке. Благодаря моей работе в университете на меня распространялись льготные расценки в двух прекрасных нью-йоркских отелях. Поэтому наши свидания проходили в изысканной обстановке. Иногда все одноместные номера были заняты, и я получал двухместный номер или даже люкс за те же деньги. Это доставляло нам удовольствие. Если бы мы были вынуждены встречаться в какой-то старой обшарпанной гостинице, это, вероятно, охладило бы наш пыл. Но впечатляющий интерьер усиливал ощущение того, что мы делали нечто хорошее, и мешала мне видеть негативные стороны.
      Пегги:
      Джеймс знал, что мне было тяжело мириться с его частыми отъездами. Вскоре после рождества он сказал, что должен посетить Нью-Йорк до Нового года и хочет, чтобы я отправилась с ним. Это известие удивило и обрадовало меня. Джеймсу предстояло поработать с другим человеком, которого также сопровождала жена.
      К тому времени прошло меньше четырех месяцев с того момента, как он завел роман на съезде психологов в Нью-Йорке. После этого он успел несколько раз посетить этот город. Я подозревала, что он встречается с кем-то в этих поездках, поэтому старалась не пропустить каких-то слов или поступков Джеймса, которыми он мог выдать себя в этот раз. Все шло чудесно, пока однажды вечером Джеймс не повел меня в маленькое кафе, от которого он был в восторге. Пока мы ели у стойки, меня преследовало отчетливое чувство, что он нашел это место отнюдь не сам и относился к нему с энтузиазмом именно поэтому. Интуиция подсказывала мне, что он бывал здесь с другой женщиной.
      Джеймс:
      Интуиция Пегги была верной. Это место я открыл вместе с Лайзой, поэтому оно имело для меня особое значение. Здесь подавали хорошие немецкие колбаски, однако я не назвал бы их потрясающими. Мы с Лайзой иногда ели в хороших ресторанах, но чаще - в довольно простых кафе, расположенных вдали от многолюдных улиц. Лайза, как и я, была очарована Нью-Йорком, и нам нравилось открывать новые места для питания. Наверно, Лайза также думала о том, сколько стоит обед в дорогом заведении, и старалась сократить мои расходы. В любом случае еда не была для нас главным. Мы получали удовольствие от общения друг с другом.
      Пегги:
      В течении нескольких дней по возвращении из Нью-Йорка я была очень занята, и у меня почти не оставалось времени обдумывать мои подозрения. Я усиленно готовилась к рождественской вечеринке, на которую мы собирались пойти. Я купила выкройки и блестящий материал, чтобы самой сшить эффектное платье. Возможно, я бы не стала прикладывать столько усилий, если бы не воспринимала как вызов все светские мероприятия с участием женщин, с которыми работал Джеймс. Наверно, мое внимание было сосредоточено на его коллегах, потому что я знала их - в отличие от других женщин, с которыми он мог встречаться в поездках. Я думала, что если мне удастся заставить Джеймса почувствовать, какая у него потрясающая жена, он не захочет назначать свидания другим женщинам. Я даже купила для этой вечеринки поднимающий грудь бюстгальтер без бретелек, чтобы выглядеть особенно сексуально. Я не ограничилась заботой о моем внешнем виде. Старалась как можно лучше подготовиться к танцам. Я всегда любила танцевать, но тут взялась за это дело всерьез. Я не знала, кто составит мне конкуренцию, и хотела превзойти всех. Вечеринка прошла хорошо, но мне казалось, что я не добиваюсь желаемого результата.
      Другие мои усилия были порождены любовью Джеймса к вкусным блюдам, с которыми он познакомился во французских ресторанах во время поездок в Европу. Я отправилась на курсы по изучению французской кухни. Освоив кулинарное искусство, почти ежедневно в течение шести месяцев готовила изысканные обеды. Эти курсы были удобны тем, что там присматривали за детьми, пока матери находились на занятиях. Впоследствии я таким же образом посещала курсы игры на гитаре. Поскольку я старалась быть "идеальной матерью", такая организация была для меня крайне важной. Мне не хотелось оставлять детей с приходящей няней. Я отдавала им много сил и обижалась на Джеймса, который уделял сыну и дочери минимум внимания. Даже не будучи в отъезде, он проводил с ними очень мало времени. Меня огорчало его равнодушие к Викки и Энди. Также я чувствовала, что если бы он больше занимался ими, он был бы более привязан ко мне и к нашей семье в целом.
      Джеймс:
      Примерно в течение семи месяцев я был поглощен Лайзой. В промежутках между свиданиями звонил ей и вспоминал о ней каждый день. Мы очень сблизились. И при этом в значительной мере сохранили остроту чувств, характерную для начала романа. Мы не принимали друг друга как должное, что происходит со многими супругами. Конечно, нам не приходилось улаживать проблемы каждодневного общения, зачастую губящие самые счастливые пары. Находясь вдвоем, мы были свободными, как птицы, и могли просто наслаждаться общением. Наши встречи были достаточно редкими, поэтому у нас никогда не появлялось ощущением, будто мы полностью знаем друг друга. Мы сохраняли потребность во взаимном изучении и совершении открытий.
      Одним из факторов, вносившим радость в наши отношения, была любовь Лайзы к игре. Она проявляла изобретательность буквально во всем. Ей нравилось проносить тайком в гостиницу вино, сыр и фрукты в своей сумочке. Часто, когда я возвращался в номер после рабочего дня, она устраивала для меня настоящий банкет. Однажды, когда я захандрил по какому-то поводу, Лайза встретила меня в номере обнаженной среди множества воздушных шаров. Таким образом она решила поднять мне настроение. Ее метод оказался эффективным.
      В какой-то момент я стал беспокоиться по поводу того, что Лайза упускает возможности в университете и уделяет слишком много времени мне. Не подумайте, будто она требовала от меня что-то. Просто я порой недоумевал, почему она оказывается свободной всякий раз, когда я звоню ей. Наверняка по Лайзе вздыхал не один парень. Мы поговорили об этом, и она заверила меня, что все в порядке. Она действительно встречалась с мужчинами из университета - главным образом с преподавателями. Лайза упоминала эти свидания в самых общих выражениях, у неё хватало мудрости не говорить слишком многое. Я был полон решимости не давать волю ревности, но вряд ли бы мне удалось преуспеть в этом, если бы я знал подробности других её романов.
      Я часто рассказывал Лайзе о Пегги и наших детях. Наверно, я делал это отчасти для того, чтобы напомнить нам обоим о моих обязательствах перед семьей, а также потому что они составляли важную часть моей жизни. Интерес Лайзы казался мне искренним. Она часто спрашивала, как обстоят дела на семейном фронте, но никогда не говорила ничего плохого о Пегги и нашем браке.
      Пегги:
      Под влиянием того страха и настороженности, которые вызывались у меня поездками Джеймса, я взяла за правило никогда не отказывать ему в сексе. Я подумала, что, поступая иначе, сама буду подталкивать его к измене. Я заботилась о том, чтобы каждому его отъезду предшествовала насыщенная любовью ночь. Когда же он возвращался домой, я пыталась оценить степень его желания - словно таким образом можно было понять, занимался ли он сексом в другом городе. Самое печальное заключалось в том, что я всячески старалась ублажить его, не думая о собственных желаниях.
      По правде говоря, я желала только одного - чтобы он хотел меня. Отчаянно стараясь доставить ему удовольствие, почти перестала испытывать оргазмы. Искусно изображала страсть и имитировала оргазмы. Я была настолько сосредоточена на его чувствах ко мне, что сейчас даже не знаю, какие чувства испытывала к нему сама.