8. Пинфолд вновь обретенный

Через три дня мистер Пинфолд приземлился в Коломбо. Он провел почти бессонную ночь в самолете: рядом с ним дергался, бормотал и тужился мертвенно-бледный парс [18]; и другую ночь он бодрствовал в огромном, трезвом бомбейском отеле. Днем и ночью, каждый на свой лад, с ним беседовали Ангел, Гонерилья и Маргарет. Он стал вроде матери при капризных детях: та уже научилась заниматься своим делом, не обращая на них внимания; впрочем, дел у него никаких не было. Он часами сидел то в одном месте, то в другом и ждал еду, которой ему не хотелось. Иногда от скуки он разговаривал с Маргарет и узнавал все новые подробности заговора.

– Вы еще на пароходе?

– Нет, мы сошли в Адене.

– Все сошли?

– Все трое.

– А остальные?

– Никаких остальных не было, Гилберт. Только мой брат, невестка и я. Вы видели нас в списке пассажиров: мистер, миссис и мисс Ангелы. Я думала, вы все поняли.

– А ваши мама и папа?

– Они в Англии, дома, это совсем недалеко от Личпола.

– Они не были на пароходе?

– Милый, как же вы медленно соображаете. Вы слышали все время только моего брата. Он страшно здорово копирует других. За это его сначала и взяли на Би-би-си.

– Значит, Гонерилья замужем за вашим братом? Между ней и капитаном ничего не было?

– Ну конечно, нет. Она дрянь, но не в этом роде. Все это было частью Плана.

– Мне кажется, я начинаю понимать. Согласитесь, все это такая путаница. – Мистер Пинфолд напряг усталую голову, потом оставил это занятие и спросил: – Что вы делаете в Адене?

– Я – ничего. А они работают. Мне ужасно скучно. Можно, я иногда буду с вами говорить? Я понимаю, что я не самая умная собеседница, зато постараюсь не быть скучной. Мне так одиноко.

– А что вы не сходите посмотреть русалку?

– Не понимаю вас.

– В Адене, в каком-то отеле, была выставлена русалка в виде чучела.

– Не разыгрывайте меня, Гилберт.

– Я не разыгрываю вас. Даже обидно слышать такое от представителя вашего семейства. Не разыгрывайте…

– Ах, Гилберт, вы ничего не понимаете. Мы просто старались вам помочь.

– Какого дьявола вы решили, что мне нужно помочь?

– Не сердитесь, Гилберт, – во всяком случае, на меня. А в помощи вы нуждаетесь. Часто их планы отлично срабатывают.

– Признайте, по крайней мере, что со мной у них ничего не получилось.

– Не получилось, – грустно сказала Маргарет. – С вами сорвалось.

– Так почему не оставить меня в покое?

– Теперь они вас не оставят, потому что ненавидят вас. И я вас никогда не оставлю. Я вас так люблю. Постарайтесь не чувствовать ко мне ненависти, милый.

По пути из Каира в Коломбо он время от времени разговаривал с Маргарет. Супругам Ангелам он не отвечал.

На Цейлон мистер Пинфолд приехал впервые, однако приятного возбуждения от этого не испытал. Он устал и был потный. Он был неподходяще одет. Оставив чемоданы в отеле, он первым делом отправился искать портного, которого рекомендовал Главер. Тот обещал работать всю ночь и к утру приготовить для примерки три костюма.

– Ты слишком толстый. Ты будешь смешно выглядеть в них. Они тебе не пойдут… Они тебе не по карману… Портной врет. Он ничего не сошьет, – однообразно лезла в их разговор Гонерилья.

Мистер Пинфолд вернулся в отель и написал жене: «Я добрался цел и невредим. В Коломбо, по-моему, нечего особенно делать и не на что глядеть. Я уеду, как только будут готовы костюмы. Сомнительно, что мне удастся здесь поработать. После парохода меня постигло разочарование. Я надеялся уйти из-под действия этих психоаналитиков и их дьявольского Ящика. Ничуть не бывало. Они по-прежнему надоедают мне, хотя между нами пролегла вся Индия. Они говорят мне под руку и сейчас, когда я пишу это письмо. Поработать над книгой представляется совершенно невозможным делом. Должен существовать какой-то способ пресечь. „жизненные волны“. По-моему, имеет смысл, вернувшись, побеседовать на этот счет с отцом Уэстмакоттом. Он коротко знаком с экзистенциализмом, психологией, с духами и дьявольским наваждением. Иногда я задумываюсь, не докучает ли мне сам дьявол».

Он отправил письмо авиапочтой. Потом он сидел на веранде и смотрел, как подъезжают и отъезжают новенькие дешевые автомобили. В отличие от Бомбея, тут можно было выпить. Он выпил бутылочного английского пива. Небо потемнело. Разразилась гроза. Он перешел с веранды в величественный вестибюль. Для человека его лет немногие неудобства в его жизни доставляли только незнакомые люди. В шумном вестибюле его приветствовал знакомый из Нью-Йорка, комплектовавший одну художественную галерею, сейчас он ехал посмотреть разрушенный город на другой стороне острова. Он пригласил мистера Пинфолда присоединиться к нему.

В эту минуту подошел кроткий служащий: – Мистер Пинфолд, телеграмма, сэр.

Телеграмма была от жены, там говорилось: – Умоляю возвращайся немедленно.

Подобные призывы были совсем не в духе миссис Пинфолд. Заболела? Или кто-нибудь из детей? Сгорел дом? Она безусловно назвала бы какую-то причину. Мистеру Пинфолду подумалось, что ее мог обеспокоить его отчет. То письмо, что он послал из Порт-Саида, – оно, что ли, ее встревожило? Он ответил: «Все хорошо. Скоро возвращаюсь. Сегодня написал. Уезжаю на руины». И присоединился к своему новому товарищу. Они славно отобедали, имея много общих вкусов, друзей и воспоминаний. За весь вечер мистер Пинфолд ни разу не вспомнил об Ангелах, хотя в ушах постоянно что-то звучало. И только когда он остался один в своей комнате, голоса прорвались: – Мы слышали вас, Гилберт. Вы лгали этому американцу. Вы никогда не останавливались в Рейнбеке. Вы слыхом не слыхали о Маньяско. Вы не знакомы с Осбертом Ситуэллом.

– О боже, – сказал мистер Пинфолд, – как вы мне надоели.

На руинах было прохладнее. Было истинным отдохновением ехать лиственными дорогами, глазеть на серых слонов и оранжево-рясых, бритоголовых монахов, пыливших обочиной. Они останавливались в гостиницах, где их привечала и всячески ублажала прислуга еще британского раджи. Мистер Пинфолд блаженствовал. На обратном пути они зашли в храм Канди и осмотрели пышно выставленный зуб Будды. Этим, похоже, художественные возможности острова исчерпались. Американцу предстояло ехать дальше на Восток. На четвертый день они расстались в том самом отеле, где впервые встретились. Мистер Пинфолд снова был один и не у дел. Его ждали сверток от портного и еще одна телеграмма от жены: «Получила оба письма. Выезжаю к тебе».

Телеграмму подали в Личполе этим же утром.

– Он ненавидит свою жену, – сказала Гонерилья. – Она наводит на него скуку – правда, Гилберт? Ты не хочешь ехать домой, правда? Тебе противно ее видеть.

Это была последняя капля. Он отбил телеграмму: «Возвращаюсь сразу», – и стал собираться в дорогу.

Все три костюма были цвета буйволовой кожи, отдающего в розовость («Какой вы в них шикарный», – вскричала Маргарет); в общем, они даже пригодились. Начав в Коломбо, он носил их в последующие дни.

Было воскресенье, и в первый раз за все время болезни он пошел на мессу. Голоса неотступно следовали за ним. Сначала такси подвезло его к англиканской церкви.

…Какая разница, Гилберт? Все это полная чепуха. Вы не верите в Бога. Выставляться тут не перед кем. Никто не услышит ваши молитвы – кроме нас. Мы их услышим. Вы будете молиться чтобы вас оставили в покое. Правильно? Но мы одни услышим вас, и мы вас не оставим в покое. Никогда не оставим, Гилберт… – Когда же они добрались до маленького костела, словно в издевку посвященного святому Михаилу и ангелам его, в сумрак и людность интерьера за ним проследовала одна Маргарет. Она знала службу и ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и евангелие читали на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: – Вы католичка, Маргарет?

– В известном смысле.

– В каком же?

– Об этом вы не должны меня спрашивать. Она встала с ним и прочитала «верую», а при святых дарах попросила: – Помолитесь за них, Гилберт. За них нужно молиться. – Однако мистер Пинфолд не мог молиться за Ангела и Гонерилью.

На понедельник он назначил отъезд. Во вторник он опять провел невыразимо тоскливую ночь в Бомбее. В среду вечером, в Карачи, он уже оделся по-зимнему. Где-то над морем они, возможно, разминулись с «Калибаном». Аден оставался далеко в стороне. Дышавшие ненавистью голоса гнались за мистером Пинфолдом по всему мусульманскому миру. Только в христианских землях Ангел переменил тон. Завтракая в Риме, мистер Пинфолд обратился к официанту, неплохо говорившему по-английски, на плохом итальянском языке. Гонерилья тут же наказала его позерство.

– Не говорить английский, – съязвила она. – Целовать монах. Doice far niente [19].

– Заткнись, – оборвал ее Ангел. – Хватит, пошутили. Мне нужно серьезно поговорить с Гилбертом. Послушайте, Гилберт, у меня к вам предложение.

Но мистер Пинфолд не отвечал.

Во время перелета в Париж Ангел периодически возобновлял разговор.

– Гилберт, выслушайте меня. Мы должны договориться. Время поджимает. Гилберт, старина, будьте благоразумны.

Дружеский тон сменился на льстивый, а потом и вовсе перешел в нытье; породистый голос стал поскуливать, приводя мистеру Пинфолду на память их краткую встречу в Личполе.

– Поговорите с ним, Гилберт, – просила Маргарет. – Он в самом деле очень тревожится.

– Он и должен тревожиться. Если ваш жалкий брат хочет, чтобы я ему отвечал, пусть соответственно обращается ко мне: «мистер Пинфолд» или «сэр».

– Хорошо, мистер Пинфолд, сэр, – сказал Ангел.

– Вот так лучше. Так что вы хотели мне сказать?

– Я хочу попросить у вас прощения. Мы запороли весь План.

– Безусловно, запороли.

– Это был серьезный научный эксперимент. А я приплел сюда раздражение против вас. Извините меня, мистер Пинфолд.

– Так умолкните наконец.

– Именно это я и хочу предложить. Послушайте, Гил… мистер Пинфолд, сэр… давайте заключим сделку. Я отключаю всю аппаратуру. Я даю честное слово, что никто из нас не будет вас больше беспокоить. Единственное, о чем мы просим, чтобы вы никому ничего не говорили о нас в Англии. Если пойдут разговоры, погибнет вся работа. Промолчите, и вы никогда о нас больше не услышите. Скажите жене, что вы вообразили эти голоса – под действием серых пилюль. Скажите ей что хотите, только добавьте, что это кончилось. Она вам поверит. Она с радостью все это выслушает.

– Я подумаю, – сказал мистер Пинфолд. Он подумал. Сделка казалась чрезвычайно выгодной. Но можно ли доверять Ангелу? Сейчас он перепуган возможными неприятностями с Би-би-си.

– Не с Би-би-си, милый, – сказала Маргарет. – Совсем не из-за них он тревожится. Там знают о его эксперементах. Он тревожится из-за Реджи Грейвз-Аптона. Вот он ничего не должен знать. Он нам, знаете, что-то вроде родственника, и он все расскажет тетке, родителям и вообще всем на свете. Могут быть самые страшные неприятности. Гилберт, обещайте, что вы никому не скажете, в особенности кузену Реджи.

– Что же, и вы, Мег, – сказал мистер Пинфолд поддразнивающим, не без теплоты голосом, – и вы собираетесь меня покинуть?

– Ах, Гилберт, не надо шутить такими вещами, милый. Какое это было счастье – быть с вами. Я буду скучать по вас, как ни по кому еще в жизни. Я никогда вас не забуду. Если брат отключит систему, для меня это будет почти что смерть. Но я знаю, что мне положено страдать. Буду держаться. Вы должны принять это предложение, Гилберт.

– Я дам вам знать, когда подлетим к Лондону, – сказал мистер Пинфолд.

Скоро они летели над Англией.

– Итак, – сказал Ангел, – каким будет ваш ответ?

– Я сказал: Лондон.

Вот и лондонский аэропорт. – Пристегните ремни, пожалуйста. Не курите.

– Прилетели, – сказал Ангел. – Теперь высказывайтесь. Состоялась наша сделка?

– Какой же это Лондон, – сказал мистер Пинфолд.

Из Рима он телеграфировал жене, что прямо проедет в отель, где они обычно останавливались. Он не стал ждать, когда все пассажиры заполнят автобус. Он нанял такси. До самого Актона он не отвечал Ангелу. Наконец он сказал:

– На наш вопрос я отвечаю: нет.

– Как же так можно? – непритворно ужаснулся Ангел. – Почему, мистер Пинфолд, сэр? Почему?

– Во-первых, потому что я не верю вашему честному слову. Вы слова такого не знаете: честь. Во-вторых, мне глубоко противны вы сами и ваша омерзительная жена. Вы вели себя безобразно по отношению ко мне, и я намерен заставить вас поплатиться за это. В-третьих, ваши планы, эту вашу работу, как вы ее называете, я нахожу в высшей степени опасными. Одного человека вы уже довели до самоубийства и, возможно, других, про которых я ничего не знаю. Вы и меня пытались довести до ручки. Бог ведает, что вы сделали с Роджером Стиллингфлитом. Бог ведает, кто еще подвернется вам под руку. Не говоря о личной обиде, я вижу в вас общественное зло, с которым надлежит разделаться.

– Ладно, Гилберт, если вы так решили…

– Не смейте называть меня Гилбертом и не стройте из себя киношного гангстера.

– Ладно-ладно, Гилберт. Вы ответите за это. Однако его угрозы прозвучали неуверенно. Ангел был повержен и понимал это.

– Миссис Пинфолд прибыла час назад, – сказал ему консьерж. – Она ждет вас в вашем номере.

Мистер Пинфолд вошел в лифт, прошел по коридору и открыл дверь, с обеих сторон осаждаемый хрипами Гонерильи и Ангела. В присутствии жены он растерялся.

– А выглядишь ты хорошо, – сказала она.

– У меня все хорошо. Неприятности, что я тебе писал, остались, но, я надеюсь, с ними можно будет разобраться. Извини, что я тебя встречаю без особой теплоты, но неудобно, знаешь, когда трое людей слушают все, что ты скажешь.

– Еще бы, – сказала мисс Пинфолд, – я тебя понимаю. Ты ел?

– Много часов назад, в Париже. Хотя один час разницы можно отнять.

– Я не ела. Я что-нибудь закажу.

– Как ты ее ненавидишь, Гилберт! Как она докучает тебе! – сказала Гонерилья.

– Не верьте ни единому слову, – сказал Ангел.

– Она очень милая, – признала Маргарет, – и такая добрая. Но она не стоит вас. Вы, конечно, подумаете, что я ревную. Правильно, я ревную.

– Ты прости, что из меня слова не вытянуть, – сказал мистер Пинфолд. – Понимаешь, эти негодяи продолжают лезть ко мне с разговорами.

– Так можно сойти с ума, – сказала миссис Пинфолд.

– Можно.

Вошел коридорный с подносом. Когда он вышел, миссис Пинфолд сказала: – Знаешь, ты все напутал с этим мистером Ангелом. Когда я получила твое письмо, я сразу позвонила Артуру на Би-би-си, навела справки. Ангел был в Англии все это время.

– Не слушайте ее. Она лжет.

Мистер Пинфолд был ошеломлен.

– Ты в этом совершенно уверена?

– Спроси сам.

Мистер Пинфолд прошел к телефону. В редакции радиобесед начальником был его друг, некто Артур.

– Артур, тот парень, что приезжал ко мне летом брать интервью, Ангел… Ты не посылал его в Аден? Не посылал?… Он сейчас в Англии?… Нет, говорить мне с ним не о чем. Просто я встретил на пароходе похожего человека… До свидания… М-да, – сказал он жене, – не знаю, что и подумать.

– Я тоже могу открыть вам глаза, – сказал Ангел. – Мы никогда и не были на том пароходе. Мы наладили все это из студии в Англии.

– Должно быть, они наладили все это из студии в Англии, – сказал мистер Пинфолд.

– Горе ты мое, – сказала миссис Пинфолд, – никто ничего не налаживал. Ты все это вообразил. Ты назвал в письме отца Уэстмакотта, и я для верности его спросила. Он говорит, что все это совершенно невозможная вещь. Ничего подобного не изобретали ни в гестапо, ни на Би-би-си, ни экзистенциалисты, ни психоаналитики – ничего такого, во всяком случае, как ты себе это представляешь.

– И Ящик не при чем?

– Не при чем.

– Не верь ей. Она врет. Она врет, – сказала Гонерилья, с каждым словом слабея голосом, словно между ними вдруг пролегло огромное расстояние. Последнее ее слово было чуть различимее слабого грифельного чирка.

– Ты хочешь сказать, что все, что я слышал, я говорил самому себе? В голове не укладывается.

– Все это именно так, милый, – сказала Маргарет. – У меня никогда не было ни брата, ни невестки, не было отца и матери – ничего этого не было… Я не существую, Гилберт. Меня нет, нигде нет… но я вас люблю, Гилберт. Я не существую, но я люблю… До свидания… люблю… – Ее голос тоже истаял, изошел в шепот, вздох, в шорох подушки; и настала тишина.

Мистер Пинфолд сидел, объятый тишиной. Он знал по прошлому опыту, что освобождение бывало призрачным. На сей раз оно было полным и окончательным. Он был наедине со своей женой.

– Они ушли, – сказал он наконец. – В эту самую минуту. Ушли окончательно.

– Надеюсь, что это так. Что мы сейчас будем делать? Я ничего не планировала, пока не увижу, в каком ты состоянии. Отец Уэстмакотт порекомендовал мне человека, которому мы можем довериться.

– Психического врача?

– Психолога, но он католик, так что с ним все должно быть в порядке.

– Нет, – сказал мистер Пинфолд. – Хватит с меня психологии. Может, уедем дневным поездом?

Миссис Пинфолд помешкала в нерешительности. Она приехала в Лондон, готовая вести мужа в лечебницу. – Ты уверен, что тебе никому не надо показаться? – спросила она.

– Я могу показаться Дрейку, – сказал мистер Пинфолд.

Так они поехали на Паддингтон и прошли в вагон-ресторан. Там было полно соседей, приезжавших за покупками. Они ели подрумяненные булочки, за слепыми от тумана окнами тянулся невидимый в темноте знакомый пейзаж.

– Мы слышали, вы ездили в тропики, Гилберт.

– Только что оттуда.

– Недолго вы там пробыли. Скучно?

– Нет, – сказал мистер Пинфолд, – ни в малейшей степени. Было чрезвычайно интересно. Но хорошенького понемногу.

Соседи держали мистера Пинфолда за человека со странностями.

– Нет, это действительно было интересно, – сказал мистер Пинфолд жене уже в автомобиле, увозившем их домой. – За всю жизнь со мной не приключалось ничего более интересного, – и в последующие дни он припоминал все подробности своего затянувшегося испытания.

Суровый мороз сменился туманом, временами шел мокрый снег. В доме было привычно холодно, но мистер Пинфолд неприхотливо жался к камину и, подобно воину, стяжавшему трудную победу, переживал заново свои тяжкие испытания, невзгоды и выгоды. Ни единый звук не тревожил его из того полусвета, куда он случайно забрел, однако в его воспоминаниях не было ничего призрачного. Воспоминания вставали в полный рост – ясные, четкие, весомые, как все бывшее с ним в бодрствующей жизни. – Я вот чего не могу понять, – сказал он. – Если я сам поставлял Ангелам всю информацию, почему же я наговорил им столько чуши? Пойми, если я готовил против самого себя обвинение, я мог бы сделать его куда страшнее и ближе к правде, чем это получилось у них. Не могу понять.

Он и не поймет, и никто другой не даст ему удовлетворительного объяснения.

– Ты знаешь, – сказал он как-то вечером, – ведь я почти был готов принять предложение Ангела. Если бы я его принял и голоса прекратились, как сейчас, я бы так и верил, что дьявольский Ящик существует. И всю жизнь жил бы в страхе, что в любой момент все это может начаться снова. В конце концов, они могли просто слушать все время, ничего не говоря при этом. Страшно даже вообразить.

– Ты очень смело поступил, что отверг его предложение, – сказала миссис Пинфолд.

– Просто у меня было плохое настроение, – честно сказал мистер Пинфолд.

– И все-таки, мне кажется, тебе нужно поговорить с врачом. Ведь было же с тобою что-то не то.

– Это пилюли, – сказал мистер Пинфолд. Он цеплялся за эту последнюю надежду. Навестившему ему наконец доктору Дрейку мистер Пинфолд сказал: – Насчет тех серых пилюль, что вы мне дали: они чертовски сильные.

– Похоже, они помогли, – сказал доктор Дрейк.

– Я мог из-за них слышать голоса?

– Боже правый, нет!

– А если в связке с бромидом и хлоралом?

– В моей микстуре не было хлорала.

– Не было, но, если начистоту, у меня была своя бутылка.