- Мы дома. Бэзил, что ты сделал с Аластером? Я на тебя ужасно злюсь. Он ведь еле жив.
      - Да, гульнули мы здорово. Можно прийти к вам обедать?
      - Приходи. Мы лежим в постели.
      Приехав на Монтегю-сквер, Бэзил поднялся в спальню. Соня и Аластер лежали на широкой низкой кровати, а между ними стояла доска для игры в трик-трак. У каждого на столике у изголовья стояло по телефонному аппарату и по бокалу шампанского с портером, а в ногах резвились бультерьер и чау-чау. В комнате были еще какие-то люди: один крутил ручку патефона, другой читал, а третий стоял перед Сониным туалетным столиком и красил губы ее помадой.
      - Ужасно обидно по вечерам сидеть дома, - сказала Соня. - Но из-за кредиторов мы боимся нос на улицу высунуть.
      - О каком обеде может идти речь, когда по комнате бегают эти проклятые твари, - сказал Аластер.
      - С таким брюзгой, как ты, лежать в постели одно удовольствие! Какой нехороший! Обозвал тебя тварью, да? - Первая фраза предназначалась Аластеру, а вторая - чау-чау. - О Боже, она опять сделала лужу!
      - Эти люди будут с нами обедать? - поинтересовался Аластер.
      - Нет, мы приглашали только одного.
      - Кого?
      - Бэзила.
      - А остальные? Они что, тоже останутся?
      - Очень надеюсь, что нет.
      - К сожалению, нам придется остаться, - сказали не знакомые Бэзилу молодые люди. - Уже поздно идти куда-нибудь еще.
      - Какая грязная у тебя кровать, Соня, - сказал Бэзил.
      - Знаю. Это все из-за собаки Аластера. Можно подумать, что ты очень чистый.
      - Тебе Лондон не осточертел?
      - Не вполне понимаю, почему бы этим людям не пообедать внизу? сказал Аластер.
      - Нам будет только лучше, - откликнулись они.
      - Кто это такие?
      - Одного мы подобрали вчера вечером. А другой живет у нас уже несколько дней.
      - Почему, собственно, я должен кормить этих болванов?
      - Если бы нам было куда пойти, мы бы вас не стеснили.
      - Позвони, милый, пусть несут обед. Я забыла, что мы будем есть, но, кажется, что-то вкусное. Я сама заказывала.
      На обед были рыба, жареные почки и тосты с сыром. Бэзил сидел между Соней и Аластером на кровати, держа тарелку на коленях. Соня бросила почку собакам, и между ними началась драка.
      - Фу! - сказал Аластер. - Кусок в рот не лезет.
      - Как поживают внизу наши гости? - спросила Соня горничную, когда та вошла в комнату с подносом.
      - Они требуют шампанского.
      - Пусть пьют. Оно ведь все равно никуда не годится.
      - Шампанское превосходное, - сказал Аластер.
      - Не знаю, лично мне оно показалось отвратительным. Бэзил, дорогой, расскажи о себе.
      - Я еду в Азанию.
      - Ты так говоришь, как будто я знаю, где это. Это далеко?
      - Да.
      - Там интересно?
      - Да.
      - Ой, Аластер, давай тоже поедем?
      - Черт побери, опять эти проклятые собаки все опрокинули.
      - Господи, какой ты скучный.
      После ужина стали играть в "садовника":
      "Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме... розы".
      "Я".
      "Что такое?"
      "Влюблена".
      "В кого?"
      "В гладиолус".
      Бэзил ушел рано, чтобы успеть перед сном поговорить с матерью.
      - До свидания, дорогой. Пиши мне. Только мы, наверно, скоро отсюда переедем.
      - Вы не могли бы одолжить мне пятерку? - обратился к Бэзилу один из неизвестных молодых людей. - У меня свидание в "Кафе де Пари".
      - Нет, попросите лучше у Сони.
      - Я и так все время беру у нее в долг. Сколько можно!
      Во время обеда леди Сил подошла к своему старому другу сэру Джозефу Маннерингу, взяла его за локоть и шепнула:
      - Не уходите вместе со всеми, Джо. Мне надо с вами поговорить.
      Когда последние гости ушли, Джо Маннеринг, заложив руки за фалды фрака, подошел к камину с выражением мудрости, такта, сочувствия, многоопытности и довольства на лице. Играя необременительную и в то же время почетную роль друга семьи, этот старый олух был призван усложнять большинство щекотливых ситуаций, возникающих в жизни его круга.
      - Обед был бесподобен, Цинтия. Просто бесподобен. Иногда мне кажется, что ваш дом - единственный в Лондоне, где одинаково безупречны и бордо, и компания. Но вы ведь, кажется, хотели со мной посоветоваться? Уж не о Барбаре ли?
      - Нет, Барбара тут ни при чем. А что, у девочки разве неприятности?
      - Да нет, что вы. Так, ерунда, прошел тут кое-какой слушок... Я рад, что вас это не волнует. Признавайтесь, наверняка Бэзил опять что-нибудь натворил?
      - Вы угадали, Джо. Ума не приложу, что с ним делать. Скажите все-таки, что с Барбарой?
      - Говорю же, пустяки. Не обо всем сразу. Я тоже слышал, что у Бэзила опять что-то стряслось. В принципе ведь он парень неплохой. Дайте срок, перебесится.
      - Я иногда в этом сильно сомневаюсь.
      - Полно, Цинтия, вы просто перенервничали. Расскажите-ка лучше все по порядку.
      И леди Сил, путаясь и сбиваясь, начала свое горькое повествование: "...если б его отец был жив... все деньги, которые оставила ему тетя, потратил на эту идиотскую экспедицию в Афганистан... я назначила ему очень приличное содержание... делаю для него все, что могу, и даже больше... сколько раз оплачивала его долги... никакой благодарности... никакой силы воли... пора бы уже повзрослеть - в этом году, слава Богу, двадцать восемь стукнуло... отец в его годы... сэр Уильям, по доброте, пристроил его в Бразильский банк, место - лучше не придумаешь, да и работа такая интересная... ни разу не ходил на службу... неразборчив, дружит Бог знает с кем: Соня Трампингтон, Питер Пастмастер, еще какие-то темные личности... его связь с миссис Лайн тоже не вызывает у меня большого энтузиазма - впрочем, в ней вроде бы ничего плохого нет, поначалу я даже надеялась, что она приведет его в чувство... решил выдвинуть свою кандидатуру в парламент... его отец... в своем избирательном округе вел себя самым непотребным образом... премьер-министр... Центральный совет... Соня Трампингтон швырнула этим в мэра... на приеме, устроенном местными консерваторами... одного из них даже арестовали... терпение мое лопнуло, Джо.... я твердо решила, больше я ради него пальцем не пошевелю; почему, собственно, Бэзил имеет все, а Тони - ничего... где же справедливость?.. пусть сначала женится и остепенится... если б его отец был жив... такой, как он, и в Кении был бы не у дел", закончила она с тяжелым вздохом.
      Сэр Джозеф выслушал этот рассказ с выражением мудрости, такта, сочувствия, многоопытности и довольства на лице, в нужные моменты важно кивал, что-то понимающе бурчал себе под нос и, наконец, заговорил:
      - Дорогая Цинтия. Признаться, я не представлял себе, что все настолько плохо. Как же тяжело вам приходится и как мужественно вы держитесь! Но впадать в отчаяние не стоит. Поверьте, даже эта весьма неприятная история может пойти ему во благо. Возможно даже, в жизни вашего мальчика она станет поворотным пунктом. Эта история многому научила его. Я не удивлюсь, если окажется, что дома он не ночевал потому, что ему было стыдно взглянуть вам в глаза. Знаете, по-моему, будет лучше, если я сам с ним переговорю. Когда он объявится, посылайте его ко мне. Мы пойдем с ним в клуб обедать и поговорим с глазу на глаз. По-мужски. Быть может, к моим советам он и прислушается. Мне кажется, он когда-то начинал изучать право? Вот и давайте снова определим его на юридический факультет. Держите его при себе. Не давайте ему много денег. Пусть зовет своих друзей домой - не станет же он приглашать к вам в дом невесть кого! Мы поменяем ему окружение. Я же помню, вы сами говорили, что за все лето он ни разу не был на балу. А значит, у него не было возможности познакомиться с хорошей девушкой нашего круга. И потом, пусть идет работать. У парня ведь есть голова на плечах, и рано или поздно работа его увлечет. А когда вы убедитесь, что он взялся за ум, снимите ему квартирку в "Линкольнз инн". Пусть видит, что вы ему доверяете. И я уверен, он оправдает...
      Почти полчаса они строили планы относительно будущего Бэзила, воздавая должное той силе воли, которую молодой человек проявит на пути нравственного перерождения.
      - Джо, как вы мне помогли! - сказала, наконец, леди Сил. - Что б я без вас делала?
      - Дорогая Цинтия, одно из преимуществ преклонного возраста состоит в том, что в этом возрасте старая дружба обретает новую силу и красоту.
      - Я никогда не забуду этот вечер, Джо.
      Старикан нырнул в такси и покатил в клуб "Сент-Джеймс", а леди Сил стала медленно подыматься по лестнице к себе в спальню - оба под большим впечатлением от зажигательной детской игры "А что, если?..", в которую они только что с таким энтузиазмом играли, сидя у камина. Леди Сил сняла платье, опустилась в кресло у огня и позвонила в стоявший на каминной доске колокольчик.
      - Дай мне стакан молока, Брэдшо. Я ложусь.
      Горничная сняла кувшин с молоком с каминной решетки, где он стоял, чтобы молоко не остыло, и, ловко придержав серебряной ложечкой пенку, налила горячее молоко в стакан. Затем принесла шкатулку с драгоценностями, и в нее - медленно, одно за другим - попадали снятые с пальцев кольца, браслет, ожерелье, серьги. После этого горничная стала вынимать шпильки из волос хозяйки, а леди Сил, держа стакан обеими руками, начала неторопливо пить горячее молоко.
      - Можешь сегодня долго мне волосы не расчесывать. Я устала.
      - Надеюсь, обед прошел с успехом, миледи?
      - Думаю, да. Безусловно. Капитан Кратуэлл, правда, ужасно глуп, но слава Богу, что он пришел, - я ведь позвала его в последний момент.
      - Младшая дочь ее светлости впервые на званом обеде?
      - Кажется, впервые. Выглядела она превосходно. Щебетала без умолку.
      Леди Сил пила горячее молоко, погрузившись в благостные раздумья, которые вызвал в ней сэр Джозеф. Она представляла себе, как Бэзил утром спешит на работу - на первых порах на автобусе, а потом, когда на деле докажет, что образумился, - в двухместном автомобиле. Одет он будет неброско, но элегантно, а в руке будет держать портфель или кожаную сумку. Перед обедом, как правило, он будет просматривать бумаги. Обедать они будут вместе, а после обеда - ходить в театр или в кино. Аппетит у него к вечеру разыграется не на шутку - ведь днем он будет завтракать на скорую руку, в каком-нибудь недорогом кафе возле работы. Время от времени она, чтобы ему не было скучно, будет звать гостей, человек семь-восемь: умных, респектабельных молодых людей его возраста и хорошеньких благовоспитанных девушек. Летом он будет ходить два раза в неделю на танцы и рано возвращаться домой...
      - Брэдшо, где ложечка? Надо снять пенку...
      ...Потом, уже позже, она будет приезжать к нему в "Линкольнз инн" пить чай. Когда она войдет, он снимет с кресла груду книг, чтобы дать ей сесть. "Я привезла тебе зеркало". - "Ой, мама, огромное тебе спасибо". - "Сегодня утром я заметила его в витрине "Елены Рубинштейн" и решила, что ты повесишь его над камином. А то без зеркала в комнате мрачновато. Только оно с маленькой трещинкой, но это не беда". - "Спасибо, я сейчас же его повешу". - "Оно у меня в машине, дорогой. Пусть Эндрюс сбегает"...
      Стук в дверь.
      - Даже в такое время нет покоя. Брэдшо, посмотри, кто там.
      - Мистер Бэзил, миледи.
      - О Боже!
      Вошел Бэзил. На стряпчего из "Линкольнз инн" он был настолько не похож, что леди Сил с трудом его узнала.
      - Брэдшо, я позову тебя через две минуты... Прости, Бэзил, но сейчас я не смогу уделить тебе время. Нам надо серьезно поговорить, но я ужасно устала. Где ты был?
      - Лучше не спрашивай.
      - Мог бы предупредить, что не придешь обедать. Я же на тебя рассчитывала.
      - Извини, надо было съездить к Аластеру с Соней. Обед удался?
      - В общем, да. Пришлось вместо тебя срочно приглашать безотказного Тоби Кратуэлла. Кто бы еще согласился прийти в последний момент? Прошу тебя, не верти в руках драгоценности. Закрой шкатулку, будь добр.
      - К твоему сведению, я бросил политику. Тебе, это, известно?
      - Да, меня вся эта история ужасно огорчила - огорчила и возмутила. Но сейчас у меня нет сил это обсуждать-я очень устала. Я уже обо всем договорилась: на днях ты завтракаешь в клубе с сэром Джозефом Маннерингом, и он тебе все объяснит. Мы познакомим тебя с новыми, приличными девушками, а потом подыщем тебе зеркало... что я говорю, квартиру в "Линкольнз инн". Ну что? Доволен? Только, пожалуйста, сейчас ни о чем меня не спрашивай.
      - Я, собственно, пришел сказать, что уезжаю в Азанию.
      - Нет, нет, милый, ты что-то путаешь. На днях ты завтракаешь с Джо в "Странниках".
      - И мне понадобятся деньги.
      - Это решенный вопрос.
      - Пойми ты, мне осточертел Лондон. Мне осточертела политика. Я хочу уехать. Причем именно в Азанию. В свое время, когда я еще учился в Оксфорде, я как-то завтракал с их императором. Забавный малый. Дело в том, продолжал Бэзил, ковыряя в трубке изящными золотыми маникюрными ножницами, которые он взял с туалетного столика, - что каждый год на земном шаре есть всего одно место, куда действительно стоит поехать, где происходят любопытные вещи. Вся штука в том, чтобы найти это место и вовремя туда попасть.
      - Бэзил, милый, не ковыряй в трубке ножницами.
      - История одновременно во всех странах не делается. В Азании сейчас потрясающе интересно. Короче, завтра я туда отправляюсь. До Марселя самолетом, а дальше - морем. Но на поездку мне нужно как минимум пятьсот фунтов. Барбара мне эту сумму предлагала, но я решил, что проще всего потратить на путешествие свое годовое содержание. Возможно, пока меня не будет, придется оплатить кое-какие мои долги... Вот я и подумал, не сделать ли тебя своим поверенным...
      - Мой мальчик, ты несешь какой-то вздор. После встречи с сэром Джозефом ты сам все поймешь. Завтра же утром мы с тобой ему позвоним. А пока пойди хорошенько выспись. У тебя неважный вид.
      - На худой конец попробую обойтись и тремястами фунтов.
      - Ну, будет, будет. Я уже позвала Брэдшо. Завтра утром ты и думать забудешь про эту свою Азанию. Спокойной ночи, детка. Слуги уже поднялись к себе. Не забудь выключить внизу свет, ладно?
      Когда Бэзил вышел, леди Сил разделась и наконец-то опустилась на свою роскошную постель. А Брэдшо тем временем бесшумно плавала по комнате, выполняя свои последние дневные обязанности: отнесла халат, белье и чулки леди Сил к себе в комнатку, навела порядок на туалетном столике, задвинула ящики комода, протерла ваткой маникюрные ножницы, приоткрыла на четыре дюйма окна, взяла совок, набросала в камин мелкого угля, подняла каминную решетку, поставила на столик у кровати бутылку "Виши" и стакан, после чего, прихватив поднос с кувшином молока, подошла к двери и замерла на пороге, держа свободную руку на выключателе.
      - Что-нибудь еще, миледи?
      - Нет, Брэдшо. Все в порядке. Утром я позвоню. Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи, миледи.
      Бэзил спустился в холл к телефону и позвонил миссис Лайн. В трубке раздался тихий, слегка раздраженный голос:
      - Алло. Кто это?
      - Бэзил. Пауза.
      - Алло! Как дела, Анджела? Это я, Бэзил.
      - Я узнала тебя, милый. Я молчу потому, что не знаю, что сказать... Я только что вернулась... Ужасно было скучно... Я тебе сегодня звонила... Никак не могла тебя застать.
      - У тебя какой-то странный голос.
      - Правда? Да... Почему ты позвонил? Ведь уже поздно.
      - Я сейчас приеду.
      - Ты с ума сошел.
      - Я хотел попрощаться - я уезжаю.
      - Что ж, правильно делаешь.
      - Ты хочешь меня видеть?
      - С одним условием, милый, - если ты будешь со мной ласков. Последнее время я что-то совсем скисла. Ты будешь со мной ласков, обещаешь? Если нет, я этого просто не перенесу.
      Через час они лежали рядом на спине и курили. Ее нога касалась под одеялом его ноги.
      - Может, хватит про этот остров? - наконец перебила его Анджела. Давай поговорим о чем-нибудь другом... Мне ведь будет плохо, когда ты уедешь.
      - Поскорей бы!
      - Я знаю, - сказала Анджела. - Я не обольщаюсь.
      - Ты - фантастическая девушка, Анджела.
      - Тебе уже пора.... Знаешь что?
      - Пока нет.
      - Я дам тебе денег.
      - Хорошая мысль.
      - Понимаешь, когда ты позвонил, я сразу догадалась, что тебе нужны деньги. Правда, сегодня ты был со мной по-настоящему ласков, хотя и надоедал с этим своим островом. Когда ты положил трубку, я подумала, что было бы хорошо, если бы хоть сегодня ты не просил у меня взаймы. Раньше ведь, честно говоря, я любила тебя подразнить. Ты не замечал? Должна же я была доставить себе удовольствие, и, по-моему, иногда мне удавалось вывести из равновесия даже такого, как ты. Я любила наблюдать, как ты юлишь, как ходишь вокруг да около. Видела, как бегают у тебя глаза... Надо же мне было хоть как-то поднять себе настроение, согласись? От тебя ведь не дождешься. Но в этот раз мне хотелось, чтобы ты не волновался, чтобы был со мной ласков. И сегодня мне было хорошо. Пока ты ехал ко мне, я выписала чек на твое имя... Он на туалетном столике. Сумма вполне приличная...
      - Ты фантастическая девушка, Анджела.
      - Когда ты едешь?
      - Завтра.
      - Я буду скучать без тебя. Счастливого пути. Без двадцати десять утра леди Сил позвонила в колокольчик. Брэдшо раздвинула занавески, закрыла окна, а затем принесла апельсиновый сок, письма и газеты.
      - Спасибо, Брэдшо. Я прекрасно спала. Проснулась всего один раз, но тут же заснула опять. Дождь?
      - Увы, миледи.
      - Мне необходимо сейчас же поговорить с мистером Бэзилом.
      - Мистер Бэзил уже уехал.
      - Так рано? Не сказал куда?
      - Сказал, миледи, но я забыла. Куда-то в Африку, кажется.
      - Какая досада, он был мне сегодня очень нужен.
      В одиннадцать часов от сэра Джозефа Маннеринга принесли корзину цветов, в полдень леди Сил отправилась на заседание комиссии и только через четыре дня обнаружила пропажу браслета с изумрудом - однако к тому времени Бэзил был уже далеко.
      Кройдон, Ле-Бурже, Лион, Марсель; серенький, ветреный день; по окнам хлещет, растекаясь тонкими струйками, нескончаемый мелкий дождик; к вечеру гул пропеллера стихает; под ногами пропитанный влагой дерн; всю дорогу, от аэродрома до гавани, сильно пахнет влажным кустарником; на набережной ряды побитых ветром пакгаузов, мальчишка-вьетнамец драит палубу; угрюмый стюард: "Отплываем только завтра... распределением кают занимается сommissaire`... сейчас он на бе
      ' Здесь: чиновник морского министерства (франц.)
      регу... когда вернется - неизвестно... багаж оставить негде... багажное отделение закрыто, ключ у соmmissairе... попробуй оставь его на палубе - украдут... спасибо (прячет двадцать франков в карман)... можете положить чемоданы в одну из кают, там их никто не возьмет... да. ключ у меня... конечно, присмотрю, не беспокойтесь"; обед в Верденском ресторане; Бэзил наедине с бутылкой отличного бургундского.
      На следующий день после полудня немецкий трофейный пароход, старая, уродливая посудина, наконец отплыл; с утра до ночи в баре на палубе играют на скрипке и на пианино два маленьких человечка в пальто из альпака; второй завтрак - в двенадцать, обед - в семь; красное алжирское вино; на десерт - сморщенные, в крапинку яблоки; в маленькую кают-компанию набились дети; в курительной комнате играют в карты французские колониальные чиновники и плантаторы. Большие пароходы в Матоди не останавливаются. За обеденным столом Бэзил говорит не закрывая рта на безупречном французском языке, по вечерам ухаживает за мулаткой с Мадагаскара; вскоре, однако, и мулатка, и пароход ему надоедают, за обедом он сидит с надутым видом и читает книжку, жалуется капитану, что газетам нельзя верить, часами валяется на койке у себя в каюте, дымит манильской сигарой и пялится на трубы под потолком.
      Из Порт-Саида он отправил Соне несколько неприличных открыток, за бесценок продал индийскому ювелиру материнский браслет, познакомился в баре "Истерн иксчейндж" с инженером из Уэльса, на глазах у изумленного египетского полицейского с ним подрался и на следующее утро, заметно повеселевший, вернулся на пароход за несколько секунд до поднятия трапа.
      На Суэцком канале - штиль; мулатка с Мадагаскара изнемогает от любви. Красное море; на нижней палубе неподвижно, словно трупы, лежат вповалку пассажиры третьего класса; надрываются неугомонные скрипка и пианино; в плескающемся на дне стакана лимонном соке плавает грязный кубик льда; Бэзил лежит на койке и с угрюмым видом курит сигару за сигарой, не обращая внимания на страдания соседа по каюте. Джибути; иллюминаторы задраены, чтобы внутрь не попадала пыль; на пароход по трапу взбегают кули с корзинами угля; на улицах, натирая зубы ивовыми прутьями, злобно скалятся туземцы; во французском универмаге у прилавка стоит богатая абиссинка в зеленой вуали;
      возле почты на акацию с хитрым видом забралась черная обезьяна. Бэзил познакомился с буром из Южной Африки; пообедав прямо на мостовой перед отелем, они поехали в кабриолете в сомалийский квартал, где в грязной, залитой тусклым светом хижине Бэзил принялся рассуждать о финансах различных стран, пока бур не уснул, повалившись на плетеную кушетку, а четыре танцовщицы не забились в угол и не начали, жестикулируя, точно шимпанзе, о чем-то с негодованием шептаться.
      Пароход отплывал в Азанию в полночь. Три ряда далеких огней отражались в черной неподвижной воде; из темноты до берега доносились звуки скрипки и пианино, которые время от времени заглушались прерывистым воем возвещавшей об отплытии корабельной сирены. Бэзил сидел на корме маленькой лодки, опустив одну руку в воду; когда лодка уже подплывала к пароходу, лодочник перестал грести, поднял весла и стал уговаривать Бэзила купить у него корзину лайма; некоторое время они препирались на ломаном французском, а затем весла снова зашлепали по воде. На носу корабля раскачивался фонарь; Бэзил взбежал на палубу и спустился в каюту; его сосед уже спал и, когда зажегся свет, сердито повернулся к стенке; иллюминатор не открывался весь день, и в каюте нечем было дышать; Бэзил закурил сигару, лег и раскрыл книгу. Вскоре старенький пароход стало покачивать, а когда он вышел из бухты в открытый океан-легонько подбрасывать на волнах. Бэзил выключил свет и, счастливый, закурил очередную сигару.
      В Лондоне леди Метроленд устраивала прием.
      - Теперь никто не приглашает нас в гости, кроме Марго. Может, правда, только она одна и устраивает приемы, - сказала Соня.
      - Идешь на званый обед в надежде встретиться с новыми, интересными людьми, а встречаешь старых, скучных знакомых, с которыми можно было бы и по телефону поговорить.
      - Непонятно, почему нет Бэзила. У Марго он всегда бывает.
      - А разве он не уехал за границу?
      - По-моему, нет. Ты что, забыла, на днях он у нас обедал.
      - Правда? Когда?
      - Дорогая, не могу же я все помнить... Вон стоит Анджела, спроси ее, она наверняка знает.
      - Анджела, Бэзил уехал?
      - Да, в какую-то невероятно экзотическую страну.
      - Дорогая, так ты, наверно, на седьмом небе от счастья?
      - Да как тебе сказать...
      Бэзил проснулся от лязга падающей якорной цепи и, как был, в пижаме вышел на палубу. Все небо переливалось зелеными и серебряными бликами рассвета. Развалившись на скамьях и шезлонгах и укрывшись чем попало, спали пассажиры. Между ними, открывая люки, бегали босоногие матросы; младший офицер что-то кричал с мостика людям на лебедке. К пароходу уже подплыли принять груз два лихтера, а вокруг них сновало с десяток груженных фруктами лодок.
      Вдалеке, на расстоянии примерно четверти мили, выступала из воды набережная Матоди; над белыми и мшистыми крышами домов возвышались минарет, португальский форт, миссионерская церковь, несколько самых крупных городских магазинов, отель "Император Амурат"; за городом и по обеим его сторонам вдоль побережья тянулись луга и зеленые плантации, а у самой воды раскинулись пальмовые рощи. Над городом высоко в небо уходили еще окутанные предутренним туманом крутые отроги гор Сакуйю, где через перевал Укака вилась дорога в Дебра-Дову.
      К облокотившемуся на поручни Бэзилу подошел интендант:
      - Вы здесь сходите, мистер Сил?
      - Да.
      - В таком случае вы - единственный. Мы отплываем в полдень.
      - Я уже готов, мне только одеться.
      - Вы в Азанию надолго?
      - Возможно.
      - По делу? Говорят, страна интересная.
      Однако на этот раз Бэзил был не склонен просвещать своего собеседника и, буркнув: "Нет, на отдых", возвратился в каюту, оделся и собрал вещи. Его сосед посмотрел на часы, выругался и повернулся к стене; проснувшись, он обнаружил пропажу крема для бритья, комнатных туфель и отличного тропического шлема, который он всего несколько дней назад приобрел в Порт-Саиде.
      4
      Конечная станция Grand Chemin de Fer d'Azanie находилась в миле от Матоди. К ней вела широкая, совершенно разбитая дорога, с обеих сторон обсаженная акациями, между которыми были развешены разноцветные флажки. Посреди дороги, на покрытой рытвинами и выбоинами красной земле лежал на боку заржавевший грузовик, который пытались оттащить в сторону скованные цепью каторжники. Грузовик валялся здесь уже полгода после того, как шофер-араб на большой скорости врезался на нем в идущее навстречу стадо. В настоящее время шофер за отказ оплатить стоимость ремонта отбывал срок в городской тюрьме. Автопокрышки были изъедены белыми муравьями, многие детали разворованы на починку других машин, а между задними колесами, отгородившись от мира сложнейшим сооружением из лохмотьев, листового железа, грязи и травы, устроилась жить семья туземцев.
      Под машиной туземцы нашли себе пристанище еще в то спокойное время, когда император был в горах. Теперь же он вернулся и отдал приказ оттащить грузовик на обочину, чтобы освободить дорогу на станцию. С возвращением Сета Матоди наводнили солдаты и государственные чиновники, и уже три недели город бурлил, стены домов были оклеены прокламациями, по улицам маршировали войска, играла музыка, на городской площади вешали пленных - покоя не было ни днем, ни ночью. В арабском клубе росло возмущение новым режимом.
      Махмуд аль-Хали ибн-Саид, болезненный отпрыск старейшего в Матоди арабского рода, сидел в окружении своих соотечественников и с мрачным видом жевал кхат. Сквозь зарешеченные ставни в комнату пробивалось солнце, бросавшее узорчатый свет на потертые ковры и диваны; у кальяна не хватало двух янтарных мундштуков, у стоявшего в углу кресла-качалки сломалась спинка, на старинном, сандалового дерева столе треснула крышка и отошла фанеровка. Только эти несколько человек, шесть стариков и двое изнеженных юнцов, один из которых вдобавок страдал эпилепсией, и остались от исконного населения Матоди - все арабские конники давным-давно полегли в бою. Разговор в клубе шел о том, что сейчас в городе нет места истинным аристократам, уже не расскажешь на улице забавную историю, не постоишь на набережной, во всех подробностях обсуждая цену земельного участка или чистокровного жеребца; теперь не то что постоять - пройти нельзя: столько понаехало чернокожих, индусов, этих грязных, необрезанных, неверных рабов; в судах заседают выскочки и мошенники, с которыми невозможно иметь дело... евреи скупают землю.... налоги... беззастенчивая наглость во всем... никакого уважения к досугу... повсюду развесили эти идиотские флажки, освобождают улицы, куда-то тащат разбитые машины, пользуясь тем, что их владельцы не могут этому помешать... Сегодня вышел указ, запрещающий одеваться в арабское платье. Неужели теперь придется, точно каким-то клеркам, ходить в пиджаках, брюках и тропических шлемах?.. И это при том, какие бешеные деньги берут сейчас портные... Нет, все это специально подстроено, не иначе... Такое впечатление, что живешь в английской колонии.
      С самого утра с ведущей на станцию дороги доносились крик, ругань надсмотрщиков, удары палок - это город готовился к пуску первого с начала войны поезда "Матоди-Дебра-Дова", который должен был отойти во второй половине дня.
      Пустить поезд оказалось делом непростым. Накануне сражения на перевале Укака начальник станции и все его подчиненные, наиболее крупные чиновники железной дороги, сбежали на материк. Правда, через неделю после победы Сета все они, один за другим, каждый по-своему объясняя причину бегства, вернулись обратно. Немало времени ушло и на ремонт железнодорожных путей, которые враждующие армии серьезно повредили в нескольких местах; не хватало также дров для топки паровоза и проволоки для телеграфных линий, отчего возникали наибольшие сложности, - не успевали с материка привезти дерево и проволоку, как солдаты из расформированной армии генерала Коннолли крали их на украшения своим женщинам. Наконец, когда все трудности остались позади, было решено подождать с пуском поезда до прибытия почтового парохода из Европы - того самого, на котором плыл в Азанию Бэзил Сил. Таким образом. Сил прибыл в Матоди в тот самый день, на который было намечено триумфальное возвращение Сета в Дебра-Дову.
      Вся церемония была тщательно продумана самим императором, что и отразилось в специальном приказе, развешенном по всему городу на сакуйю, арабском и французском языках наряду с множеством других постановлений, знаменующих наступление Прогресса и Новой Эры.
      Отъезд императора в Дебра-Дову
      1) Император отправляется на железнодорожный вокзал в Матоди в 14.30 (8.30 по мусульманскому времени) в сопровожден нии личной свиты, а также главнокомандующего и его штаба, В почетный караул встанет первый батальон императорской лейб-гвардии. Всем военным, независимо от званий, надлежит быть в полной парадной форме (офицерам - в сапогах); гражданским лицам - в пиджаках, с орденами в петлицах; боевых патронов войскам не раздавать.
      2) У входа на вокзал императора встретит начальник станции, который проводит Его величество в вагон. В помещение вокзала, а также на перрон публика не допускается, за исключением (в порядке очередности): дипломатического корпуса, несторианского митрополита Матоди, викария апостольской церкви, старейшины мормонов, офицеров Его императорского величества, директоров железнодорожной компании Grand Chemin de Fer d'Azanie, высшей знати Азанийской империи, представителей прессы. Ни один человек, независимо от его положения, не будет допущен на перрон, если он неряшливо одет или находится в состоянии алкогольного опьянения.