Мечта!
      Она дала начало всему прекрасному на Земле. Она вечно зовет человека к далеким берегам, заставляет пускаться в рискованные плаванья, бороться с волнами и побеждать.
      Она учит мужеству и великой страсти.
      Мечта необходима, чтобы жизнь постоянно находилась в движении. И никаких остановок. Только вперед, вперед на гребне волны!..
      Вот она, площадка, на которой кончается труба. Колоссальный круг коричневатой выглаженной скалы.
      Вот невидимая стена.
      Руки скользят по сплаву, созданному пришельцами из другого мира.
      Вот место, аналогичное тому, где он вошел в трубу на Оливии. Никаких амбразур.
      Он идет как мальчишка вдоль забора, чертя по нему пальцем.
      Будет смешно, если на этом конце не найдется выхода! Десять минут. Пятнадцать.
      Все та же гладкая, раздражающе гладкая поверхность. Наконец рука срывается в пустоту. Он осторожно ощупывает край амбразуры и выходит наружу. Никаких машин, никаких туннелей под поверхностью Луны, никаких следов колоссальных горных работ.
      Как, что, почему - это для других, которые придут позднее. Ему некогда анализировать и делать выводы. Он - разведчик. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним.
      Он оглядывается.
      Горизонт на востоке закрыт тяжелой массой Сарматских гор. Невообразимое месиво трещин, обрывов, террас, уступов и долин. Белый свет и черные тени.
      По траурному небу сверкающей пылью течет Млечный Путь.
      Южнее, над великой гладью Моря Спокойствия, висит огромный месяц с удивительно длинными, почти смыкающимися рогами.
      Это Земля.
      Какая она близкая, голубовато-зеленая, теплая!
      Он смотрит на нее долго, пытаясь отыскать взглядом знакомые с детства очертания материков.
      Нет, не найти. Все затянуто жемчужными полосами облаков.
      Фантастически красив этот облачный месяц над мертвыми лунными цирками!
      Он вынимает из поясного гнезда фотокамеру и устанавливает объектив на панорамную съемку.
      * * *
      День тянулся как жевательная резинка. Всего четыре урока по расписанию, а кажется, будто их шесть или семь и никогда они не кончатся. Даже пятерка по алгебре не обрадовала Андрея.
      На большой перемене он лицом к лицу столкнулся с Александрой Антоновной, но завуч, думая о чем-то своем, прошла мимо.
      Клара Сергеевна тоже не спросила, почему он убежал с двух уроков.
      В классе царили мир и тишина.
      Гришка Афонин у доски решал геометрическую задачу. Искал и никак не мог найти подобные отрезки в прямоугольном треугольнике, разделенном высотой на две части.
      "Балда, - с досадой подумал Андрей. - Две тысячи лет назад Эратосфен определил длину земного меридиана, наблюдая за тенью от палки, воткнутой в землю. А тут задачка для начинающих".
      Он давно решил задачу в уме и теперь томился за партой.
      - Все внимание на доску! - постучала карандашом по столу Клара Сергеевна.
      "Интересно, определила бы она расстояние до альфы Центавра по параллаксу звезды?" - подумал Андрей.
      Афонин, перемазанный мелом, беспомощно барахтался среди катетов и гипотенуз. Андрей смотрел на него, но видел совсем другое.
      Он видел круглый зал, накрытый сферическим куполом. Посреди зала на могучем стальном основании высится огромная установка, похожая на дальнобойное орудие. Легкие ажурные фермы окружают ее со всех сторон. Вверху, у ствола, на специальной площадке, куда выходит главный окуляр, подготавливает место для наблюдения профессор Козырев.
      Он, Андрей, стоит внизу, у пульта управления.
      - Что ж, начнем, - негромко говорит профессор, и Андрей нажимает кнопку на пульте.
      С легким рокотом часть купола сдвигается в сторону. Открывается широкая щель, полная звезд. Свет в зале гаснет, остаются только лампочки над рабочими столиками и разноцветные глазки приборов.
      Ночной ветер врывается в башню, холодит пересохшие губы.
      - Установочные координаты! - командует профессор.
      Пальцы играют кнопками на пульте управления. Под ногами, под толстым слоем бетона взвывают моторы. Купол начинает поворачиваться на заданный угол. В щели вспыхивают и пропадают звезды,
      И вот зал озаряется голубым лунным пламенем. Умолкают моторы. Остается чуть слышный шум двигателя, ведущего телескоп за земным спутником.
      - Отлично! - говорит профессор Андрею. - А теперь за работу. Сюда, наверх, ко мне! Быстро!
      Андрей поднимается по дюралевому трапу, ступеньки которого покрыты губчатым пластиком, на площадку.
      Какое счастье! Значит, сегодня он будет вести наблюдение вместе с прославленным астрономом!
      - Прошу! - говорит Козырев и указывает на сдвоенное кресло.
      Они садятся рядом, плечом к плечу.
      Профессор выдвигает бинокуляр и жестом предлагает Андрею сделать то же самое.
      Оба одновременно приникают к объективам.
      Вот это увеличение!
      Не половина лунного диска, даже не четверть, а, наверное, только десятая часть вмещается в поле зрения. И в самом центре три громадных кратера: Арзахель с высочайшей центральной горкой, таинственный Альфонс, рассеченный почти пополам горной цепью, и Птолемей, древний цирк, стены которого местами обрушились, а местами, особенно на востоке, поднимаются неприступной грядой.
      - Обратите внимание на центральную горку Альфонса, - полушепотом говорит Козырев. - Видите оранжевое пятно на западном склоне? Это лава. Идет извержение...
      Кто-то толкает Андрея в спину. Вместо центральной горки Альфонса перед глазами исчерченная мелом доска и сонный голос Гришки Афонина:
      - Треугольники АВС и ВДА подобны по второму признаку подобия...
      Снова толчок в спину и шепот Женьки Трифонова:
      - Решил? У меня ответ четырнадцать. А у тебя?
      - Отстань, - прошептал Андрей. - Здесь и решать-то нечего. Ответ сразу виден.
      - Зажимаешь, да?
      - Пошевели хоть раз мозгами, кретин!
      - От кретина слышу! - прошипел обозленный Женька.
      - Зачем же тогда спрашиваешь?
      В этот момент Гришку Афонина озарило, и он решил, наконец, задачу.
      И в ту же секунду кончился урок.
      * * *
      Андрей вышел на улицу Ленина и увидел Рагозину.
      Она стояла у газетного киоска и разглядывала обложки подвешенных за уголки журналов.
      На ней было все то же зеленое пальто, но вместо хозяйственной сумки она держала в руке туго набитый клеенчатый портфель. Волосы у нее были красиво зачесаны назад и схвачены невидимками.
      Почему-то Андрею вдруг захотелось, чтобы она его заметила, узнала и улыбнулась.
      Он подошел к киоску с другой стороны и тоже принялся глазеть на журналы, искоса поглядывая на Рагозину. Та медленно обходила киоск, приближаясь к нему.
      - Ха! Шевалье д'Арманталь! - воскликнула она, увидев Андрея. - Какими судьбами? Откуда?
      - Оттуда, откуда и ты, - сказал Андрей.
      Сдвинув брови, Рагозина смотрела на него своими удивительными, вспыхивающими синими искорками глазами.
      - Ты в какой школе учишься?
      - В пятой, - пробормотал он, чувствуя, что краснеет.
      Зачем она так смотрит? Там, на лестнице, она просто разговаривала, а тут...
      - А я в третьей. Ты в восьмом?
      - В восьмом, - сказал он, смущаясь все больше. Зачем только он подошел к этому киоску? Вдруг кто-нибудь их заметит?
      - Я тоже в восьмом. Ты нашел человека, который сделал фотографию?
      - Нет, - мотнул головой Андрей.
      - Тебе очень нужно его найти?
      - Очень.
      - Зачем?
      - Чтобы узнать, как сделан снимок.
      - Это так важно?
      - Да.
      Она помолчала, похлопывая ладонью по портфелю.
      - Послушай, ты можешь рассказать мне про эту фотографию?
      Андрей растерянно оглянулся.
      - Здесь? На улице?
      - А ты только дома умеешь рассказывать?
      - Нет... Просто это длинная история.
      - Я очень люблю длинные истории, - обрадовалась Рагозина. - Знаешь что? Идем в сквер Победы. Если, конечно, ты не торопишься.
      * * *
      ...Как случилось, что он доверился и выболтал все девчонке, с которой только что познакомился?
      Может быть, потому, что у нее такие глаза - внимательные, большие и всегда чуточку любопытные?
      Как смотрела она на него, когда он рассказывал об Эратосфене! Как, подняв брови и полуоткрыв рот, слушала о Красном Пятне Юпитера и о кольцах Сатурна!
      А он, подхваченный какой-то странной волной, подхлестнутый ее вниманием, уже рассказывал о Зодиаке, о Море Опасностей и о мрачном Озере Смерти.
      - Откуда ты столько знаешь? - спросила она восхищенно.
      Он усмехнулся.
      - Потому что я почти каждую ночь выхожу в космос...
      Глаза у нее стали огромными.
      - Куда выходишь? - спросила она шепотом.
      Он вдруг понял, что выдал тайну.
      "Идиот, - спохватился он. - Какой идиот! Надо как-то вывернуться. Соврать что-нибудь. И поскорее!"
      - Ну, эти... книжки читаю. По астрономии. С вечера как засядешь, так до утра...
      Она покачала головой.
      - Зачем ты говоришь неправду?
      - Ты мне не веришь?
      - Верю, - сказала она. - Только не про книжки.
      "Что делать? Представить все шуткой? Не удастся. Будет совсем глупо, беспомощно... А, была не была!"
      Он вздохнул и начал рассказывать про "Космос Первый".
      - Какой ты счастливый! - сказала она, когда Андрей кончил. - Как мне хочется посмотреть! Послушай, а вдвоем нельзя выходить в Пространство?
      - Нет, - сказал он, подумав, - Не полезешь же ты на наш чердак, да еще ночью!
      - Верно, - грустно согласилась она.
      Несколько минут они сидели молча.
      - Андрюша! - вдруг встрепенулась Рагозина. - Хочешь, я буду тебе помогать? Давай вместе искать того человека, который сфотографировал Эратосфен?
      - Вместе? - Андрей даже задохнулся от радости. - Конечно, давай! Вместе мы знаешь как быстро все провернем? Если ты сможешь сходить еще к одному человеку на Пролетарскую... Это недалеко от твоей школы. Только...
      - Что - только?
      Андрей посмотрел ей в глаза.
      - Ты... у себя в классе... не будешь болтать о "Космосе"?
      - Я?! - Рагозина даже привстала со скамейки.
      - Ладно, - сказал Андрей. - Сейчас я тебе запишу адрес и отдам фотографию.
      * * *
      Итак, Полещук не занимался фотографией. Он с любопытством слушал рассказ о снимке Эратосфена, удивленно разводил руками и уверял, что ничего не знает.
      Андрей сговорился с Людой, что она придет после уроков в библиотеку и они вместе решат, что делать дальше.
      Откровенно говоря, они все решили вчера. Надо было узнать у Александры Ивановны, не брал ли книгу еще кто-нибудь, кого она не записала в формуляр. Бывает, наверное, в библиотеках такое. Приходит знакомый и просит новую книгу "на денек". Разве знакомому откажешь? А у него формуляра нет. Он даже в библиотеку не записан...
      Конечно, сходить в библиотеку Андрей мог и один, но они все-таки договорились встретиться, потому что вдвоем было интереснее.
      Андрей сидел в читальном зале и перелистывал журналы, разложенные по круглому столу. Напротив него сидели две старушки пенсионерки, разглядывали картинки в "Огоньке" и перешептывались о чем-то.
      Когда в зал вошла Люда, старушки разом повернули головы в ее сторону, потом в сторону Андрея, потому что Люда улыбнулась ему и сделала рукой что-то вроде салюта, а потом наклонились к своему "Огоньку" и, сдвинув головы, зашептались еще оживленнее.
      Люда подвинула стул и села рядом с Андреем.
      - Давно ждешь? - спросила она.
      - Недавно.
      Он взглянул на старушек. Чего они шепчутся? Делать им нечего. Сидели бы дома да пили чай...
      - Александра Ивановна здесь?
      Он кивнул.
      - Андрюша, а если никто больше не брал книжку?..
      Он пожал плечами.
      - Не мог же снимок появиться ниоткуда!
      Старушки опять подняли головы.
      Он встал.
      - Идем к Александре Ивановне.
      В этот момент отворилась дверь и вошла Александра Антоновна.
      - А, Степушкин! - сказала она. - Весьма кстати. Почему ты ушел с уроков в тот день, когда в школе был твой отец?
      Андрей почувствовал, как тяжелая горячая волна ударила в щеки.
      "Для чего? - подумал он. - Неужели она не видит, что я не один? Неужели она не понимает?"
      - Почему ты молчишь?
      - Потому что не хочу отвечать! - сказал Андрей, холодея от собственной дерзости, и, круто повернувшись, вышел из читальни на улицу.
      Люда догнала его у сквера Победы.
      - Кто это такая? - спросила она.
      - Наш завуч.
      - У нее что, немножечко не того?.. - Люда покрутила пальцем у своего лба.
      - Наоборот, - хмуро ответил Андрей.
      - Это одно и то же, - махнула рукой Рагозина. - Если бы она была нормальной, она никогда так не поступила бы. Для каждого разговора есть свое время и свое место. В середине века это знали даже неграмотные.
      В сквере не было ни души. Голые деревья, неподвижные, словно выкованные из чугуна, тянули в мутное белесое небо узловатые руки. Рядами проволочных заграждений стояли кусты.
      - У меня всегда так получается!.. - вдруг с отчаяньем сказал Андрей.
      - Что?
      - Вверх ногами. Хочу сделать нормально, а получается вверх ногами. Всю жизнь так...
      - Даже "Космос"?
      - Ну... "Космос" другое дело. А остальное...
      - В таком случае у меня тоже все вверх ногами, - сказала Люда. - Сначала я хотела стать балериной, потом инженером-химиком, потом ботаником.
      - А сейчас?
      - Историком. Знаешь, где я хотела бы пожить? В Голландии тысяча шестьсот семьдесят второго года.
      - Почему тысяча шестьсот семьдесят второго?
      - Потому что в это время там вывели черный тюльпан. Ты не представляешь, что там творилось! Какие торжества были! И еще мне хотелось бы стать врачом... А в конце концов ничего путного из меня не получится. Так говорит мама.
      - Из меня тоже, - сказал Андрей. - Что в школе не случится, я почему-то оказываюсь замешанным. Не хочу, а оказываюсь...
      Они медленно шли по боковой дорожке вдоль ограды, и Андрей думал, что Люда одновременно похожа и на девочку, и на взрослую и, конечно, она лучше всех других девочек в мире.
      - А спросить?! - вдруг воскликнула Люда. - Вот люди! Мы так и не спросили у Александры Ивановны про книжку! Андрюша, подожди меня здесь! Я сейчас все узнаю! Через десять минут! Держи!
      Она бросила ему свой портфель и помчалась к выходу из сквера.
      * * *
      Неизвестно, кто в классе пустил этот грязный слух. Это мог сделать Женька Трифонов, которого в школе называли "информатором номер один", или Венька Окулов, который любил придумывать разные небылицы и потом сам свято в них верил.
      Да какое значение теперь имело - кто? Слух-то был пущен!
      На второй перемене в класс ворвался Гришка Афонин, вскочил на парту и заорал:
      - Мальчишки! Хотите новость? Наш Степушкин влюбился!
      - Степушкин? - ахнул кто-то из девочек.
      - Честное слово! Вчера вечером его видели в сквере Победы с какой-то девицей. Знаете, что они делали? Никогда не угадаете! - Афонин приложил ко рту ладонь и сказал, понизив голос: - Об-ни-ма-лись!
      - Гы-гы! - грохнул класс.
      Десять пар глаз уставились на Андрея. Десять ртов искривились в противных усмешках.
      Андрей встал, чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное. Пол покачивался под ногами, как палуба корабля.
      Не говоря ни слова, подошел к Афонину и сдернул его за ногу с парты.
      - Ты чего?! - закричал Афонин.
      - Трепло несчастное! - сказал Андрей, подтянул его за рубашку к себе и ударил в лицо с такой силой, что хрустнули пальцы.
      Гришка Афонин обмяк, медленно опустился на колени в проход между партами и вдруг, странно булькнув, повалился набок. Алыми брызгами разлетелась по полу кровь.
      И тогда страшно завизжали девчонки.
      * * *
      "Надо постучать посильнее", - подумал Андрей.
      Он повернулся задом и несколько раз ударил в дверь каблуком ботинка. В доме все затряслось и задребезжало. Потом зашлепали быстрые приближающиеся шаги, щелкнул ключ - и дверь приотворилась. В щель выглянул мальчишка.
      - Кого надо? - спросил он неприветливо.
      - Я ищу Сергея Липкина, - сказал Андрей.
      - Я Липкин. Что нужно?
      Андрей вынул из внутреннего кармана фотографию:
      - Твоя?
      Липкин присмотрелся и вдруг быстрым движением выдернул снимок из руки Андрея.
      - Вот он где! Знаешь, как я искал! Весь дом вверх тормашками! Откуда он у тебя?
      - Из книжки "Путь марсиан".
      - Тьфу, черт! - выругался Липкин радостно. - Вспомнил! Это я после просушки положил их туда выпрямлять. Тетя Саша торопит. "Неси, - говорит, книжку быстрее, читатели ждут..." Я вытащил их и не сосчитал...
      - Ты сам фотографировал? - с недоверием спросил Андрей.
      - А кто же еще? - улыбнулся Липкин.
      - Каким образом? Через телескоп?
      - Чудак человек! - удивился Липкин. - Разве через телескоп так сделаешь? Я фотографирую только натуру.
      - Натуру?! - ошеломленно спросил Андрей. - Ты, может, скажешь, что этот снимок сделан из ракеты?
      - Не скажу. Потому что не из ракеты. Это я фотографировал с одной из вершин восточных Апеннин.
      - Ты?!!
      - Я, конечно, - спокойно сказал Липкин.
      - Каким образом?
      Липкин оглядел Андрея с ног до головы и отворил дверь пошире.
      - Давай проходи.
      Он провел Андрея в большую полутемную комнату, посреди которой стоял круглый обеденный стол, накрытый полиэтиленовой скатертью. В центре стола, где обычно ставят вазу с цветами, тускло мерцала изящная серебристая ракета.
      Андрей впился в нее глазами.
      Это была модель космического корабля "Восток" с первой ступенью, с четырьмя пусковыми агрегатами и даже с лифтом для космонавта.
      Андрей обошел ее со всех сторон.
      Модель в точности повторяла настоящую ракету и была так здорово сделана, что трудно было оторвать взгляд.
      - Ну? - сказал Липкин.
      - Это ты... сам?
      - Чудак человек, - пожал плечами Липкин. - Такие штуки в магазинах не продаются.
      - А из чего?
      - Картон, целлофан, проволока.
      - Красиво!
      - Она мне не особенно удалась, - скромно возразил Липкин. - Торопился, кое-что напортил. Садись, - придвинул он стул. - Поговорим.
      Андрей сел, но сейчас же вскочил. Он заметил в углу комнаты телескоп. Теперь он бросился в этот угол и осмотрел установку.
      Липкин настороженно следил за ним.
      - Рефрактор? - спросил Андрей. - Только почему без объектива? Ты его снимаешь, чтобы не пылился?
      - Рефлектор, - поправил Липкин. - Системы Кассегрена. С кольцевым зеркалом.
      - Кассегрен? Сам сделал?
      - Сам, конечно.
      - Ого! - с уважением сказал Андрей. - А у меня Ньютон. Почему ты его в комнате держишь?
      - Не могу же я построить астрономический купол! Я его во двор выношу.
      - А чердак? - воскликнул Андрей.
      - Хм! Чердак! Думал я про чердак. Невозможно. У нас железная крыша.
      - А-а!.. - протянул Андрей. - У нас черепичная. Я двенадцать черепиц вынул, положил их на специальный щиток. Ночью снимешь щиток - и в космос.
      Настороженность Липкина как рукой сняло.
      - Красота! - улыбнулся он. - Всю ночь напролет от звезды до звезды!.. У твоего какой диаметр зеркала?
      - Сто двадцать пять миллиметров.
      - А увеличение?
      - Сто сорок.
      - Ого! - с уважением сказал Липкин. - У меня всего восемьдесят. А диаметр сто.
      - Перешлифовал?
      - Да, немножечко. А переделывать, знаешь...
      - Знаю, - сказал Андрей. - Я два зеркала запорол. Одно на грубой шлифовке - оно лопнуло у меня в руке, надавил слишком сильно, опыта не было, а второе на тонкой, окончательной. Так получилось. Нужна кривизна ноль шесть миллиметра, а я с размаху саданул до ноль девяти. Исправить невозможно. Я со злости трахнул его об стену. Зато третье получилось что надо. Стрелка кривизны ноль пятьдесят восемь, ни одного сбоя, ни одного завала по краям. Идеальная сфера! Хорошо. Кончил шлифовку. Сформовал полировальник. Приготовил смолу, крокус. Нанес на полировальник бороздки. Начал. Полирую пять часов, шесть, семь... Проверяю ножом Фуко, - знаешь, приборчик такой из бритвочки и лампочки от карманного фонаря, - вроде нормально. Еще два часа полирую, руки онемели, в локтях едва разгибаются. Делаю окончательную проверку - даже слезы из глаз: в середине бугор, вокруг него валик, а края приподняты, как у чашки. Перешлифовывать надо. Четыре раза перешлифовывал... Знаешь, что это за работа? Хорошо еще, что у "Космоса" только одно зеркало. Ты по какой книжке строил телескоп?
      - По Максутову.
      - А я свой "Космос" по Шемякину. Приложение к "Юному технику".
      - Знаю. Одно плохо: только прицелишься, начнешь зарисовывать какое-нибудь место, глядь, оно уже на краю поля зрения. Трубу поправлять надо. Через каждые пять минут.
      - А у меня не надо, - сказал Андрей. - У меня шахту часовой механизм ведет. Пустишь его - и к трубе уже руками не прикасаешься. Хоть до утра.
      - Что за механизм? - полюбопытствовал Липкин. - Тут знаешь какую машину надо? Шахта-то весит ой-ой.
      - О! У меня такая машина! - с восторгом сказал Андрей. - От английских астрономических часов. Слона повернет!
      - Где достал?
      - Тут, в одном месте. Случайно. Ты сначала про Эратосфен расскажи.
      - Эратосфен... - задумчиво произнес Липкин. - Это фото я сделал две недели назад, когда изучал Синус Аэстум, то есть Залив Зноя. Я сейчас покажу.
      Он вышел в соседнюю комнату и тотчас вернулся с большим альбомом, который положил на стол.
      - Вот здесь все места, где я побывал.
      Андрей открыл альбом.
      Он сразу же узнал кратер Коперника, похожий на воронку, оставшуюся после чудовищного взрыва, разлетающиеся из кратера таинственные светлые лучи, которые до сих пор сводят с ума всех астрономов мира, и мелкие кратеры, усеявшие дно Океана Бурь.
      Но какой это был Коперник!
      На лучших лунных фотографиях, сделанных в знаменитых обсерваториях, он всегда имел форму кольца, окруженного белым венцом. А здесь он был похож на громадный вал, лежащий на светлой, слегка всхолмленной равнине.
      Ни одному астроному не снилась такая фотография!
      В нижнем правом углу альбомного листа было написано красивыми буквами:
      "Область цирка Коперник на 10-й день после новолуния".
      На следующем листе была фотография Теофила во время захода Солнца. Теофил тоже был сфотографирован не сверху, а сбоку, с небольшой высоты. Его центральная горка высоко поднималась над окружающими валами, и ее двойная вершина ярко горела на фоне черного неба.
      Дальше шли фотографии Клавдия, Птолемея, Платона, маленькие фото неизвестных Андрею цирков, снимки каких-то гор и долин.
      Андрей перелистывал альбом все быстрее и быстрее. Наконец он перевернул последний лист и спросил:
      - Море Опасностей ты не снимал?
      - Нет, - сказал Сергей. - Но я работал недалеко, в Море Изобилия.
      - А что там интересного, в Море Изобилия? Трещины да холмы. Ни одного приличного цирка.
      - Ни одного приличного цирка? - воскликнул Сергей. - Ну, сказал! . . А Мессье и Пикеринг?
      - Ну и что? Их в хорошую трубу не всегда увидишь!
      - Ты видел?
      - Видел.
      - И ничего не заметил?
      - Ничего!
      - А ты знаешь, что между ними туннель?
      - Что?!
      - Да, да. Так считают многие наблюдатели.
      - Чушь!
      - Абсолютная правда! Там горная цепь высотой около двух километров. Налетевший с запада огромный метеорит ударил в ее склон, пробил и, выскочив с другой стороны, улетел в космос. В том месте, куда пришелся удар, образовался кратер Мессье, а на другой стороне - Пикеринг. Я только вчера фотографировал этот район. Идем, покажу.
      Он провел Андрея в темную соседнюю комнату и включил свет.
      На столе в углу комнаты громоздилось странное сооружение. Посредине плоский прямоугольный ящик, до половины наполненный серой мукой. К углам ящика привинчены длинные штанги. На них, на разной высоте, укреплены рефлекторы с плоскими матовыми лампами. Еще одна штанга, длиннее всех остальных и размеченная на сантиметры, прикреплена к спинке стула. На другом стуле лежат вынутый из футляра фотоаппарат "зенит", экспонометр на витом шелковом шнурке и несколько деревянных лопаточек.
      - Вот Море Изобилия, - Сергей показал на ящик. - Подожди, сейчас я на него прысну, а то все осыпается.
      Он взял с подоконника пульверизатор и несколько раз фукнул водой в ящик, на горки серой муки.
      Потом деревянной лопаточкой что-то подправил и жестом подозвал Андрея поближе.
      - Вот Мессье, видишь, на склоне хребта? А вот по другую сторону Пикеринг.
      Андрей напряг все свое воображение, но серая мука так и осталась мукой.
      - Ничего не вижу, - сказал он.
      - Это с непривычки, - улыбнулся Липкин. - Сейчас увидишь.
      Он воткнул в розетку вилку, от которой тянулись провода к рефлекторам, и щелкнул выключателем. Ярко вспыхнула одна из угловых ламп, беспорядочные кучки муки отбросили длинные тени, и Андрей открыл рот от изумления.
      Перед ним лежала знакомая равнина Моря Изобилия, пересеченная вдоль невысоким горным хребтом, кое-где покрытая оспинами небольших кратеров.
      Сколько раз, направляя на Луну "Космос Первый", он останавливал свой взгляд на этой желтоватой равнине и, полюбовавшись цирком Лангрен, уходил на север, в дикие горы на берегу Моря Опасностей.
      Он и не подозревал, что, может быть, в это самое время кто-то бродит еще по бесплодному лунному шару, смотрит на небо, усеянное ледяными точками звезд, и фотографирует лунные пейзажи.
      - Видишь теперь? - спросил Липкин.
      - Еще бы! - сказал Андрей. - Здорово! Лучше, чем в телескоп. Это ты сам выдумал?
      - Сам, - сказал Липкин гордо.
      - А что это за мука?
      - Это не мука, а формовочный песок. Мне отец с завода принес.
      - Отец принес? - переспросил Андрей. - Он что, тебе помогает?
      - Конечно! Он даже "зенит" специально купил, - Липкин показал на фотоаппарат. - Альбом тоже вместе делали. Сначала-то мы путешествовали по Земле. Вечером расстелим карту и загадываем: куда поехать? Иногда волчок пустим: где он остановится, туда и едем. Если, например, на острове Фиджи, смотрим, самолеты какой компании туда ходят. Сколько билет стоит. Берем самые необходимые вещи, ну и деньги, конечно, которые там в обращении.
      Однажды на острове Тристан-да-Кунья у нас деньги кончились. Знаешь, где Тристан-да-Кунья? В Южной Атлантике. Две с половиной тысячи километров до ближайшей земли. А у нас ни гроша! Нечем платить за обратный проезд. Островок крохотный, одна деревня у подножия вулкана, двести шестьдесят жителей. Магазинов, конечно, никаких, почтовых контор тоже. Жители разводят овец и сажают картошку. Что делать? Мы уже начали подумывать - не наняться ли нам на китобоец, который сюда забредет. И нанялись бы, если бы не выручил День крыс. Дело в том, что еще в середине прошлого века на остров попало несколько корабельных крыс. Условия для них оказались хорошими, и они расплодились в страшном количестве. Стали настоящим бедствием, потому что пожирали молодую картошку на полях. И вот тристанцы, для того чтобы спасти урожай, раз в году объявляют День крыс. В этот день все островитяне вооружаются палками и корзинами - и начинается великое избиение грызунов. Трупы крыс собирают в корзины и несут к дому губернатора. Губернатор смотрит, кто больше убил, и выплачивает премию. И довольно солидную. Мы с отцом убили тогда три тысячи штук, и губернатор Вилли Репетто купил нам билеты до Кейптауна.
      За три года мы объездили весь земной шар. Даже на Антарктиде побывали. А потом отец принес эту самую книжку Максутова о любительских телескопах...
      - Он у тебя кто? - перебил Андрей.
      - Отец? Он формовщик. Работает на механическом заводе.
      - А мать не ругается за песок и... за все другое?
      - У меня нет матери, - сказал Сергей. - Умерла, когда я был совсем маленьким. Я даже не помню ее.
      - A у тебя Море Изобилия неправильно сделано. - сказал Андрей, показывая на круглый кратер с очень гладким дном. - Такого цирка там нет.
      - Здесь у меня уже не Море Изобилия, а кусочек Моря Дождей. Это Архимед. Неужели не узнал?
      - Архимед? - пробормотал Андрей, краснея.
      - Он самый. Здесь у меня место, куда опустился наш второй "Лунник", Вот, ближе к Автолику, видишь? У меня даже фото есть с макетом первой ступени.
      Липкин взял с подоконника конверт из-под фотобумаги и вынул из него два снимка. Один из них он протянул Андрею.
      - Возьми. Это мы вчера с отцом печатали. Бери, бери, у меня еще есть. Вот Эратосфен был только один, потому я и обрадовался, когда ты принес. Я случайно пленку испортил, а лучше сделать не удалось, . .
      Фотография Архимеда была замечательна. На фоне далеких гор, изрезанных тенями, резко выделялся идеально круглый цирк без центральной горки. Кольцевой вал был настолько ровен, что его тень, лежащая на дне цирка, представляла собой почти правильный серп. Правее цирка, на избитой мелкими кратерами светлой почве, слегка зарывшись в нее смятым конусом, лежала первая ступень космического корабля. Странно и радостно было видеть в этом царстве безжизненных камней и спекшегося шлака изделие мудрых человеческих рук с четкими буквами на борту: "СССР".
      - Здорово! - вздохнул Андрей. - Спасибо. А из чего вы сделали первую ступень?
      - Из фольги от конфет. Буквы отец написал чертежным перышком. А потом мы макет убрали и фотографировали место до прилунения.
      - Вы так вдвоем и живете?
      - Так и живем, - улыбнулся Липкин. - А что?
      - Хорошо живете. Интересно. Я очень люблю, когда люди интересно живут. Иначе какой смысл?
      - Никакого, - согласился Сергей. - Отец тоже так говорит. Если, говорит, человек знает только работу да еду, это не человек, а думающий автомат. В школе или в институте вложили в него программу, запустили - и дело с концом. А настоящий человек обязательно должен увлекаться. И одно из увлечений обязательно должно стать его второй жизнью. Вот так говорит мой отец. А твой чем увлекается? - спросил вдруг Липкин Андрея.