Эдмунд Внук-Липиньский
      Диалог через реку
      Случилось это в точности на триста двадцать второй день после благополучного завершения мирного кризиса (когда календарь исчерпался, дни я отмечал в блокноте, благо с детства был склонен к педантичности). Триста двадцать один день назад мировой кризис завершился, по крайней мере, лично для меня - именно тогда я покинул борт военного корабля, вставшего на мертвый якорь в одном порту поблизости Луанды.
      После кризиса уцелело множество племен, из-за низкого уровня развития так и не превративших свои селеньица в "цели ответного удара", то есть в города, - к счастью своему, как оказалось. Среди племен этих, разбросанных по всему земному шару вдали от рудных месторождений и транспортных артерий, было одно, с незапамятных времен обитавшее в бассейне Конго.
      На триста двадцать второй день моего путешествия я и прибыл в те места. По моим подсчетам, было воскресенье, а потому я шагал ленивее обычного хотя и вообще-то не люблю спешить. Оправданием моей лености было не одно воскресенье, но еще и мысль, что странствия мои закончились. Давно я уже решил осесть в первой же деревне, какая попадется на пути, - пусть даже придется наняться в пастухи. Ибо вряд ли мне в деревне подыщут работу вроде той, которую я оставил триста двадцать один день назад (пульт корабельного компьютера).
      Я обнаружил следы человеческой деятельности. Первый след, пусть и не самый убедительный, - тропинки в густых зарослях. Второй, несравненно более внушительный, - стрела, просвистевшая у самого моего уха и воткнувшаяся в пень. Бежать я принялся прямо-таки с удовольствием: наконец-то убегал не от зверей, с коими не договоришься, а от людей, с которыми собирался прожить остаток жизни в мире и гармонии.
      Итак, триста двадцать один день минул с той поры, когда я вместе с остальными покинул борт крейсера. Мы разбились на маленькие группки, веря, что таким образом кто-нибудь да спасется.
      Наша группа насчитывала одиннадцать человек. И аккуратно редела на одного человека в месяц. Первым покинул нас кок - он потерял контактные линзы и сослепу принял удава за лиану. Потом отстали три матроса - сытые по горло странствием в неизвестность, они прибились к летчикам, встреченным на одном из привалов. Это были остатки личного состава четырех эскадрилий перехватчиков. Не получая приказов и горючего, они бросили истребители в окрестностях Либревиля, пересекли экватор и двинулись на юг, твердо решив основать белое поселение у Тропика Козерога. Особенно они интересовались женщинами. Но женщин среди нас не было, и летчики отправились дальше.
      А мы пошли на восток, рассудив, что в глубине Черного континента наверняка будет безопаснее, нежели в центре зашедшей в тупик цивилизации. Вскоре мы лишились главного механика - утром он надел рубашку, не заметив дремлющего там скорпиона.
      Веселый был парень. Мы жалели его больше, чем кока, чье искусство оказалось к тому же бесполезным.
      Оставшись впятером, мы решили держаться вместе до конца, который для нас стойко ассоциировался со зрелищем негритянской деревушки посреди джунглей.
      Увы, мы плелись неделю за неделей, не встретив живой души, так что интендант не выдержал и захотел вернуться на крейсер. И никак ему не удавалось втолковать, что отсюда до крейсера - самое малое две тысячи километров. Он твердил, что это пустяки, что он легко доберется назад по нашим следам. Выхода не было, пришлось его связать, и багажа у нас прибавилось; нужно заметить, что интендант был багажом не из легких. Развязывали его на привалах - и то одни руки. Но как-то вечером он ухитрился распутать веревки и пропал бесследно.
      Вскоре с радиотелеграфистом и врачом произошел на охоте несчастный случай - не успели увернуться от носорога. Остались стюард и я. На триста двенадцатый день мы наткнулись на деревню. Приветствовали нас радушно, стюард принял это за чистую монету и пошел к ним первым, а я подстраховывал его из кустов. Прежде чем он смог что-то растолковать на пальцах, его постигла обычная участь гостя на пиршестве каннибалов. Пришлось продолжать путешествие в одиночку.
      Неделю я устраивался на ночлег высоко на ветвях в компании наглых обезьян, избавивших меня от части поклажи. Будущее представало отнюдь не в розовом свете, и чем дальше, тем больше. Без поклажи шагалось, конечно, быстрее, но вот перспективы... Потому-то посвист стрелы я и принял так радостно.
      Увы, времени на раздумья не было. Стрелы сыпались одна за другой, и разделить бы мне судьбу спутников, окажись джунгли чуточку пореже. Бежал я долго, растерял остатки поклажи. Остановился наконец, выбившись из сил, исцарапанный и взлохмаченный. Прислушался. Быть может, туземцы тоже устали и удовольствовались оброненными мною вещами? Там было не так уж много, но достаточно для нашедшего, чтобы махнуть рукой на погоню.
      Положение было не из легких, но можно утешаться и тем, что я как-никак пережил стюарда, этого пройдоху. Если я жив до сих пор, к чему умирать? Утешившись этой мыслью, я стал располагаться на ночлег - приближалась ночь, а пример кока научил меня не болтаться ночью по джунглям. Вскоре я отыскал яму, куда и забрался, закрывши ее сверху колючим кустом.
      Разбудил меня свет, точнее - явный избыток света. Куста не было, над ямой стояли туземцы, целясь в меня копьями. Не было времени на мирные переговоры. Я выхватил револьвер и выпустил в воздух предпоследний заряд. Старый заслуженный кольт не подвел, хотя я и не чистил его бог знает как давно. Туземцы поразились настолько, что пали ниц, и это позволило мне покинуть яму не спеша, с достоинством.
      Я догадался, что выстрелов здесь не слышали отроду. А это был шанс. Приязни мне вызвать не удалось, зато удалось возбудить страх, а это с точки зрения стратегии, пожалуй, даже лучше. Жестами я растолковал туземцам, что желаю идти в деревню. Чтобы они не приняли это за проявление слабости, револьвера я не убирал. И они меня поняли абсолютно верно.
      Итак, на триста двадцать второй день путешествия деревня встретила меня с надлежащими кольту почестями. Я получил во владение хижину и с жаром принялся изучать местный язык. Энтузиазма мне придавало и то, что на пальцах я никак не мог им растолковать: фасоль, составлявшую основу их рациона, я с детства терпеть не могу. Уже через неделю я смог им объяснить, что жажду доброго куска мяса, приправленного солью. Через десять дней уяснил, что соли они не знают. Через две недели установил, что соли нигде поблизости нет и не было.
      А через месяц я свободно мог общаться с вождем племени, уважаемым Балунгой. Уважение к нему подкреплялось его гигантской тушей да еще главным талисманом племени, каковой Балунга хранил у себя в хижине. Талисман олицетворял культ таинственного бога, которого я для простоты назову здесь Аквавитом. Через сорок дней по прибытии я был допущен присутствовать на священнейшей церемонии, ритуальном обручении вождя Балунги с Аквавитом - что, согласно верованиям туземцев, обеспечивало обильные дожди в нужную пору, а значит, и хороший урожай фасоли. Талисманом оказалась бутылка с этикеткой "Aquavita", порядком уже подпорченной ежегодными ритуалами.
      Церемония выглядела весьма торжественно (в бутылку наливали воду, и Балунга ее выпивал на глазах всего племени). Я принял участие в ритуале тем охотнее, что был назначен Балунгой колдуном племени, благодаря чему мог спать без кольта в руке. Лучшей должности не найти, с незапамятных времен ни один здешний шаман не понес ни малейших притеснений от соплеменников - наоборот, был окружен почетом и заботой. Вот только отсутствие соли раздражало ужасно.
      Предпринятые по моему приказу поиски результатов не дали: быть может, оттого, что славные воины Балунги понятия не имели, как выглядит то, что им приказано искать.
      Большие надежды я связывал с другим берегом реки, где, по слухам, имелось озерцо с "горькой водой"; но никакая сила не заставила бы наших воинов переправиться на тот берег. Там жило другое племя с вождем Амелунгой во главе, исповедовавшее культ огня. Сначала я подумал, что в основе страха перед тем берегом лежит взаимная вражда. Однако выяснилось, что оба племени не воевали с незапамятных времен, наоборот, жили в мире и согласии, ведя до недавних пор торговлю женщинами и козами. Но в реке расплодилось столько крокодилов, что отважнейшие охотники не приближались к берегу ближе, чем на четыре выстрела из лука. Туземцы рассказывали, что год назад из верховьев реки массами поплыли трупы животных и людей, а следом явились крокодилы. Когда крокодилы выполнили свою миссию санитаров реки, у них, понятно, вспыхнул продовольственный кризис, что разъярило их чрезвычайно. Крокодилы начали искать поживы на обеих берегах реки, после чего в деревнях не досчитывались многих воинов, оказавшихся нерасторопными.
      Вот уже полгода никто не осмеливался и близко подойти к реке. Сам я не располагал временем, чтобы выбраться на разведку - отвлекали обязанности колдуна. Кроме ритуальных обрядов массу времени отнимало лечение, ввиду отсутствия каких бы то ни было лекарств и инструментов заключавшееся главным образом в поддержании гигиены. Чтобы приучить туземцев мыться, я применял заклинания и мыло, которое сам приготовлял из падали. С "Ярдлеем" оно не могло сравниться, но функции свои выполняло неплохо. Словом, лично проверить россказни о крокодилах я никак не мог. Но зерно истины в этих легендах наверняка было - не зря самые смелые воины под разнообразными предлогами уклонялись от разведывательной экспедиции на берег. Разумеется, я давно отступился бы, но был уверен, что соли на том берегу в достатке и ценится она там дешево, и измышлял всевозможные способы, дабы склонить Балунгу собрать всех воинов и отправить их на крокодилов. А сам понемногу занимался боезапасом. Вооружение нашей армии, насчитывавшей четыре сотни человек, доверия у меня не вызывало. Без лишнего шума я мастерил копья длиннее обычных, с более крепкими наконечниками, легко пробивавшими щиты имевшегося на вооружении образца. И надеялся, что крокодилью шкуру они тоже проткнут без труда.
      Как-то, посчитав, что отыскался удобный предлог, я посетил вождя и заявил ему:
      - Благородный вождь! Выслушай своего верного колдуна. Наше прекрасное племя, членом коего я имел честь стать, под твоим, правлением переживает счастливейшие времена. Если дожди пройдут вовремя - а я не устаю молить о том Аквавита и получил на то его благословение, - племя наше обретет великий достаток. Фасоли хватит не только воинам, но даже их младшим женам. Травы для коз будет столько, что молоком ты сможешь наделять не только свою семью и меня, недостойного слугу твоего, но и старейшин племени. Ты велик, о вождь, а я, твой скромный колдун, не жалею сил, чтобы возвеличить тебя еще более, на все времена.
      Балунга, жуя жареную фасоль, которую услужливо подавала одна из его жен, благосклонно кивнул. Я продолжал:
      - От наших славных и неустрашимых воинов слышал я, что на том берегу реки есть горькое озеро. Там найдем мы соль, и она усилит твое могущество. Так что нужно переправить воинов на тот берег.
      Балунга сплюнул шелуху, глянул на меня лениво и изрек:
      - Крокодилы. Там полно крокодилов. Никто на тот берег не попадет, даже ты, колдун, со своим метателем молний.
      Я не собирался так легкомысленно расходовать последний патрон; вообще не собирался лично участвовать в столь рискованной экспедиции. Довольно с меня. Я лишь хотел растолковать вождю свой план. Но Балунга прервал:
      - Понятия не имею, зачем тебе понадобилось это горькое озеро. Пить из него нельзя, коз поить тоже нельзя.
      - Благородный вождь! - сказал я. - Дело не в горькой воде, а в соли, которая в воде растворена.
      - А зачем нам эта соль?
      Я с жаром сказал:
      - Если добавить ее к еде, получится яство, достойное самого Аквавита.
      - Мне и так наша еда нравится, - пожал он плечами, зачерпывая горстью фасоль. - А если тебе, колдун, она не лезет в глотку, старейшины с удовольствием разделят с тобой твою порцию.
      Дело принимало плохой оборот. Как бы я ни превозносил соль, ясно было: никто ради нее не пойдет драться с крокодилами, даже слепыми и беззубыми. Нужно было заходить с другого конца. Модернизированных копий в моем тайнике хватало, но не было пока что идеи, во имя которой воины Балунги могли бы ринуться в бой. Однако такая идея у меня уже родилась, и я собирался подкинуть ее Балунге.
      - Благородный Балунга! Разве крокодилы - уважительная причина для того, чтобы племя наше ограничивало себя в еде и пастбищах? Наши женщины ковыряются на бесплодных почти грядках, козам не хватает травы, а у берега - плодородные земли, на которых можно собирать богатые урожаи; а сочной травы там столько, что стадо коз мы могли бы увеличить троекратно.
      Балунга кивком отослал жену. На его лице явственно обозначилось усилие. Это свидетельствовало, что вождь размышляет. Длилось это недолго. Он изрек:
      - Я сам о том думал, колдун. Ты прекрасно знаешь, какое место в мыслях моих занимает забота о достатке племени моего. Нынче другие времена, и молодые воины не хотят есть абы что, желают иметь то же, что и старейшины, - хотя не хватает молодым заслуг и прожитых лет. Но одними лишь женскими трудами мы не в силах обеспечить достаток. Ты должен, колдун, растолковать молодым: если хотят жить в довольстве, пусть-ка тоже возьмутся за работу. Пусть отложат копья и щиты - все равно они с охоты ничего почти не приносят - и примутся корчевать джунгли. Будет больше земли, значит, больше фасоли и коз.
      - Твоя необычайная мудрость, великий Балунга, приводит меня в трепет. Ничто не укроется от твоего ума и взора. Ты смотришь дальше нас всех и видишь больше. И я сразу понял, что ты испытывал меня, притворяясь, будто решил отменить славные традиции нашего племени. Разве можно посылать воинов корчевать джунгли? Разве хватит у нас запасов, чтобы дождаться, пока отвоеванная у джунглей земля уродит во славу Аквавита и твою, великий вождь? Знаю, что обо всем ты и сам думал и хотел испытать меня, слугу твоего недостойного, но доверенного. Сразу я понял хитрость твою. И сообщили мне таинственные силы, коим я служу столь же ревностно, как и тебе, что в душе ты уже решил отдать приказ идти войной на крокодилов. Сообщили мне они, что днями и ночами ты размышлял о том ради блага народа своего. И говорю тебе, вождь, - настал час воплотить в жизнь твои великие замыслы. Когда уничтожим крокодилов, могущество твое станет безграничным. Даже Амелунга, если не стал он еще поживой крокодилов, отдастся под власть твою. И будешь ты властелином над обоими берегами реки, а я, твой верный слуга, стану крепить веру в нашего могучего Аквавита, и Аквавит еще милостивее станет к тебе. Пришло время, о вождь, показать твое подлинное величие.
      Моя речь произвела на него столь сильное впечатление, что он забыл о фасоли. И снова с усилием принялся размышлять. После долгого молчания изрек:
      - Ты прав, мой верный колдун. Ты прочитал мои мысли. Возвращайся к своим занятиям, а я вскоре вынесу решение с присущим мне умением.
      На всякий случай я навел порядок в тайном складе оружия, потом отправился провести санитарную инспекцию хижин. Молодые воины все более охотно следовали моим поучениям и чаще пользовались мылом. Будь у меня хоть горсточка соли, они быстро поняли бы и превосходство соленой пищи над пресной. В их хижинах меня принимали не в пример радушнее, чем у стариков, - те относились ко мне со смешанным чувством страха и неприязни. Я знал: если Балунга прикажет идти на крокодилов, молодые отправятся с песней на устах. Но и старики, не имея другого выхода, подчинятся.
      В тот же вечер меня вызвал Балунга, и я с порога понял, что дела не блестящи. Балунга упорно не смотрел мне в глаза, сидел весь потный. Меня он боялся, но еще больше боялся ввязываться в рискованные предприятия. Я все понял, но промолчал. Ждал. Наконец он жестом пригласил меня сесть по его правую руку и сказал:
      - Мой почтенный колдун! С присущим мне благоразумием я обдумал все и пришел к выводу: если мы отправимся на крокодилов и не победим их, я потеряю жен, хижину и, главное, жареную фасоль, без которой жить не могу. Поражение наше все расценят как немилость Аквавита к его верному слуге, вождю Балунге. Поставят нового вождя, а меня свергнут. Мы долго живем на этой земле, кою в милости своей подарил нам Аквавит. Зачем же добиваться большего, чем нам предназначено? Не разгневаем ли мы нашего Великого Бога?
      Я хотел возразить, но он не дал:
      - Все я понимаю, о мой колдун. Ты правильно сказал, что мы не можем послать наших воинов корчевать джунгли, это нарушило бы священные обычаи племени нашего. Но и на крокодилов я их послать, не могу. Если дело удастся, воины потребуют в награду за труды больше фасоли. А если наши женщины вырастят столько фасоли, что хватит на всех, старейшины будут недовольны, потребуют больше молока и больше жен, чтобы как-то отличаться от всех прочих. А откуда я возьму им жен? Своих отдать не могу достоинство вождя пострадает. Так что даже победа наша обернется злом, ибо внесет сумятицу в умы, и станет даже хуже, чем теперь.
      Он замолчал и нервно захрустел фасолью. Я его недооценивал: он оказался неожиданно расчетливым, едва речь зашла о его благополучии.
      - Благородный вождь, - начал я, - позволь...
      Он не позволил. Заговорил сам:
      - Я все обдумал, мой верный колдун. Мы прогневили бы могучего Аквавита, добиваясь большего, чем он сам изволил дать. Будем жить как прежде. А ты, колдун, помолись ему, чтобы он не обиделся на наши дерзкие мечты. Если бы он хотел, чтобы мы вернулись к реке, сам истребил бы крокодилов. Или ты думаешь, что у него не хватило бы на это сил?
      Я почесал подбородок и решил попытать счастья:
      - Благородный вождь! Не далее как утром Аквавит дал знак, что одобряет наши намерения. Около хижины я нашел мертвого крокодила и с радостью сжег его во славу Аквавита. Если же тебя, благородный вождь, не убедит это знамение, могу добавить, что молодые воины все больше волнуются. На тебя сыплются нарекания, вождь. Говорят, что, если так пойдет дальше, то им придется жениться на собственных тетках, а вместо копий вооружиться пастушескими посохами. Говорят еще, что их сестры состарятся в девичестве, ибо нет уже в племени девушки, которая не нарушила бы, решив выйти замуж, табу первой или второй степени. А там, за рекой, ждут их будущие жены, над рекой - плодородная земля, которой нам так недостает. К тому же, к реке давненько никто не ходил. Может, там уже и нет крокодилов?
      - Думаешь, наши козы не пошли б туда, будь там безопасно? Они забираются даже в джунгли, где легко могут стать добычей хищника, но к реке не идут...
      - Пошли кого-нибудь к реке, пусть проверит.
      - Хорошо. Я посылаю тебя, мой верный колдун. Возьми свой метатель молний и проверь.
      - Благородный вождь! - сказал я. - Мои обязанности не позволяют мне покидать деревню. Что скажет Аквавит, если я пропущу молитву? Не разгневается ли на всех нас?
      Балунга сказал:
      - Ну, коли так, дело ясное. Я решил: жить мы будем, как прежде, а ты попросишь прощенья у Аквавита за нашу - вернее, твою - дерзость. Такова моя воля, а ты должен ее выполнить. Я сказал.
      И дал мне знак удалиться. Я вышел злой как черт. Был голоден, но мысль о пресной еде только прибавляла ярости. Уж если жить - так жить лучше!
      Я пришел в свою хижину. Мрачно смотрел на груду модернизированных копий. И в голову пришла новая идея. Государственный переворот.
      Если вы соберетесь когда-нибудь совершать государственный переворот, помните: его успех зависит от двух условий. Первое: найти идею, которая способна взбунтовать недовольных, нейтрализовать колеблющихся и лишить права голоса оппозицию. Второе; найти людей, которые выполнят любой приказ, даже такой, что расходится с идеей.
      Вся сложность была в том, что единственным недовольным нашего племени оказался я сам. Молодых воинов, чьим ропотом я стращал вождя, можно смело было зачислить не более чем в колеблющихся: никто из них не поднял бы руку на священную особу Балунги. Правда, среди них был один честолюбец, годившийся на роль революционера. Я имел в виду Огуну, моего ученика и помощника по колдовским делам. Остальных, несомненно, следовало отнести к оппозиции - другой жизни они не знали, а потому были заядлыми консерваторами. Мир, каким они его помнили, всегда был неизменным.
      Труды предстояли нелегкие. Однако я отношусь к тем, кого трудности не повергают в уныние, а наоборот, воодушевляют. Именно потому мне и удалось живым выбраться из джунглей. Планы восстания захватили меня настолько, что я забыл и о соли, точнее, об ее отсутствии, и вспомнил лишь за обедом, когда мне принесли жареную ножку козленка, чуточку надкусанную благородными зубами Балунги. Дар этот означал, что мои назойливые требования идти войной на крокодилов были мне прощены и вождь не лишил меня своего расположения.
      А потому я мог проводить свои замыслы в жизнь не опасаясь. Нет лучшей гарантии успеха, чем благорасположение тирана, которого ты собираешься свергнуть.
      Не обгрызая ножку до конца, я бросил ее за порог - согласно нашей иерархии такие остатки принадлежали Огуне. К тому же охоты не было жевать пресное мясо. Я выпил кислый напиток, который сам готовил из жареных плодов дикого кофе, потом призвал Огуну.
      Помощник явился моментально, что не было чем-то необычным - его основные обязанности как раз и состояли в том, что он валялся в тени, ожидая моего зова. Я знал: этот пост - лакомый кусочек для многих его сверстников, которые охотнее попивали бы перебродивший сок кокосов в тени моей хижины, чем гонялись по джунглям за дичью. Огуна тоже об этом знал и потому старался выполнять свои обязанности как можно лучше. К тому же я еще раньше заставил его поклясться самыми страшными клятвами, что все мои приказы он будет исполнять так, словно они исходят от самого Аквавита.
      Когда Огуна появился в дверях, я подозвал его поближе и заявил:
      - Мой верный ученик, сегодня я встречался с Аквавитом...
      Пришлось прерваться - Огуна пал ниц, а я не люблю разговаривать, не видя лица собеседника.
      - Встань, мой верный Огуна! Ждет тебя большое повышение. Аквавит по милости своей позволил мне заглянуть в будущее. Ты понял?
      - Да, великий колдун! - поклонился он.
      - Тогда слушай, ты должен первым узнать все. Наше племя станет сильнее, чем когда-либо. Ждет нас счастливая жизнь, - сказал я столь значительно, что сам почти поверил в таинственного Аквавита. - Жизнь, где будет вдосталь фасоли, жареных козлят и жен. Лучшие, вернейшие сыновья племени приобретут знания, какими никто до сих пор не обладал. Смогут заключать свои мысли в начертанные на козьей шкуре знаки и прочитать их вновь, когда захотят.
      - И чужие мысли тоже? - поинтересовался он боязливо.
      - Даже чужие. Все станут равными - правда, некоторые станут надзирать за соблюдением равенства и оттого станут Равнейшими. Ты понял, Огуна?
      - Нет, великий колдун, но верю тебе, - сказал он истово и снова пал ниц.
      Я подошел поближе:
      - Встань, ибо пришло время великих дел. Хорошо, что ты веришь мне, на этой вере я воздвигну лучшее будущее нашего благородного племени. А Аквавит благословит нас.
      Я уселся у очага, Огуна - там, где я велел. Наступил самый щекотливый момент. Нужно было хотя бы частично посвятить его в мои замыслы.
      - Итак, нас ждет счастливая жизнь, - сказал я осторожно, зорко следя за реакцией Огуны, - однако сама собой она не настанет. - Лицо Огуны вытянулось. Чтобы подогреть его энтузиазм, я добавил быстро: - Мы ее построим. Сами Себе прорубим путь тесаками в джунглях прошлых невзгод. Метафора эта мне страшно понравилась. Следовало ее запомнить. Вскоре мне потребуется множество метафор - для будущих политических речей.
      - Мой учтивый помощник, - сказал я. - Ты хорошо владеешь тесаком?
      - Ты сам знаешь, великий колдун.
      - Знаю. Отрубаешь голову буйволу одним ударом.
      - Во славу Аквавита, - согласился он скромно.
      - И хорошо владеешь удлиненными копьями, теми, что предназначены против крокодилов?
      - Ты сам учил меня, великий колдун; они летят дальше, пробивают лучше.
      - Хорошо... Тебя ждут слава и почести. Готов ли ты приложить все силы, чтобы нашему племени лучше жилось? Готов ли ты выполнить приказ Аквавита? - Я хорошо знал, что на первой стадии государственного переворота приказы лучше отдавать от имени неколебимого авторитета. Даже несуществующего. Аквавит должен играть эту роль, пока на сцене не появится новый непререкаемый авторитет. Понятно, я о себе - на моем месте так поступил бы каждый.
      Огуна ничего не сказал, но всем видом своим изобразил полное повиновение. Итак, первая попытка закончилась успешно. Я располагал слепо преданным человеком.
      На всякий случай я добавил:
      - Те, кто пройдут испытание, могут рассчитывать на благодарность нашего народа, который они вызволят из долгой неволи.
      - Я твой слуга, о великий колдун.
      - Хорошо. Под великим секретом могу тебе сказать, что Аквавит поставил два условия. Чтобы рассчитывать на его благосклонность, их нужно исполнить.
      - О чем идет речь, о великий колдун?
      Я встал, подбросил веток в очаг и прошелся по хижине. Огуна преданно смотрел на меня. Я вступил на путь, откуда не было возврата. Если о свержении тирана размышляет один человек - это можно назвать грезами. Если два - это уже первая стадия государственного переворота. Я еще колебался, но сомнения предстояло вскоре отринуть. Воспоминание о недоеденном пресном мясе прибавило решимости.
      - Мой учтивый Огуна! Если кто-то узнает о нашем разговоре, Аквавит покарает тебя страшнейшими карами.
      Лицо Огуны посерело - мои слога оказали нужное действие. Почва подготовлена.
      - Теперь о двух условиях Аквавита (лицо Огуны медленно приобретало нормальный цвет). Первое: на той стороне реки есть горькое озеро.
      - Знаю, великий колдун. Вода в нем проклята. Даже козы не пьют.
      - Ты ошибаешься, Огуна. Вода эта - святая. Она - не для обычных людей, а тем более не для коз. Это вода нашего бога, бога жизни.
      - О Аквавит! - изумленно прошептал Огуна.
      - Так мне поведал могучий Аквавит. Он гневается, что мы до сих пор не поняли предназначения той воды. Он сказал: кто ее напьется, излечится от всех болезней, у того никогда не выпадут зубы и ногти. Воду эту Аквавит дарит нашему племени. И мы должны ею завладеть.
      - Великий колдун, но озеро - на том берегу Великой Реки. Это земля племени Амелунги. А в реке - крокодилы...
      - Великое будущее не построить без великих свершений, мой учтивый Огуна. Дело это трудное, согласен, но Аквавит с нами; о втором условии, потруднее... - Я подбросил дров в затухающий очаг и налил себе кофе. Огуна благоговейно наблюдал за мной. - Второе условие, - протянул я, стараясь говорить как можно более равнодушно, - свергнуть Балунгу, прогневившего Аквавита.
      - Великий колдун! - рухнул ниц Огуна. - Это невозможно! Великого Балунгу стерегут три злых духа, заключенные в амулеты, что висят над его дверью. Ты сам говорил, что амулеты те охраняют Балунгу лучше воинов. Кто поднимет на него руку, того поразит молния.
      - Встань, мой учтивый Огуна.
      Он поднялся, но весь трясся. Я дал ему глотнуть кофе, вынул револьвер, изрядно уже заржавевший.
      - Помнишь этот амулет?
      - Да, великий колдун.
      - Помнишь, как он изверг молнию?
      - Да...
      - Это я ее послал.
      - Помню...
      - Так кто владеет молниями?
      - Ты, великий колдун.
      - Если я владею молниями, как смогут они поразить моего слугу?
      - Ты прав, великий колдун. Не поразят, если ты не захочешь.
      Я облегченно вздохнул. Еще на шаг продвинулись...
      - К делу. Слушай внимательно.
      - Слушаю, великий колдун!
      - Кто из молодых воинов самый толковый и заслужил расположение Аквавита?
      - Все.
      - Знаю, - сказал я нетерпеливо. - Но подумай хорошенечко - кто из них готов, не рассуждая, выполнить приказы Аквавита и мои (Огуна наморщил лоб). Нам нужны для начала четыре-пять сорви-голов, чтоб разоружить личную охрану Балунги.
      - Столько я найду, - заявил, поразмышляв, мой ученик.
      Той же ночью в хижину ко мне явились четверо удальцов, готовых на все особенно двоюродный брат шурина матери первой жены Балунги, которого наш вождь недавно обделил охотничьей добычей. Этот парень был весьма ценным приобретением. Личная стража Балунги привыкла, что он все время болтается у хижины вождя. Кроме того, он происходил из племени, жившего по ту сторону реки, а сюда прибыл в качестве приданого старшей жены Балунги, которая приходилась ему - если я правильно разобрался в генеалогическом древе - теткой по прямой линии. Звали его Секо, и оружием он владел неплохо. Я пообещал ему, что при строительстве нового светлого будущего нашего племени он будет получать повышенную долю охотничьей добычи.
      Вся четверка блестяще выдержала собеседование. Огуну я назначил их командиром и отдал приказы, которые им надлежало выполнить сегодня же ночью. На задание они отправились охотно, даже с энтузиазмом. Видимо, Огуна неплохо растолковал им насчет скорого вознаграждения.
      Я улегся спать, чтобы в случае неудачи оказаться разбуженным и безмерно удивленным - как все старейшины племени. Однако сон не шел. Звуки ночных джунглей слышались сегодня явственней, чем обычно. Писк, скулеж, хрюканье, шум крыльев - все сливалось в дикую какофонию, под которую я обычно спокойно засыпал. Но сегодня был погружен в раздумья о неудаче. Постепенно погрузился в полусон, полуявь; казалось, за мной направляется личная стража Балунги, чтобы казнить и бросить на съедение гиенам, чей мерзкий хохот раздавался там и сям. Очаг догорел. Вновь чьи-то шаги. На сей раз наяву. Несколько человек приближались к хижине. Под левой лопаткой у меня вместо сердца с глухим стуком колотится о ребра камень. Нужно будет сделать кардиограмму - подумал я, видимо, не проснувшись еще окончательно. Шаги приближались. Ночь выдалась холодная, но по спине у меня струились ручейки пота. Группа молчаливых мужчин была уже близко. Я забился в угол, сжал револьвер и не сводил глаз с двери. Полог шевельнулся.
      В дверях, опираясь на копье моего изобретения, стоял Огуна.
      - Великий вождь, все исполнено.
      - Что Балунга?
      - Молит о милости, великий колдун, умоляет тебя взять его в приближенные.
      - Его личная стража?
      - Готова верно тебе служить. Правда, вся она лежит связанная и ждет своей участи.
      - Хвалю, мой верный Огуна. Прекрасно. Ты потрудился на совесть. А потому назначаю тебя начальником стражников нового порядка и главным исполнителем моих приказов. - Я спрятал револьвер и стер приставшую к потной ладони ржавчину.
      Огуна низко склонился и ждал. Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Пришлось импровизировать на ходу, чтобы они не заметили моей растерянности. Государственный переворот закончился успешно, и нужно сделать следующий шаг. Это был мой первый государственный переворот, и я не чувствовал себя уверенно в роли диктатора. На всякий случай принял позу политика с парадного портрета, чтобы дать Огуне понять: я не только управляю событиями, но и предвижу их.
      - Сегодня после восхода солнца соберешь старейшин племени и всех воинов перед хижиной Балунги. Там я торжественно приму власть.
      - Приказывай, великий колдун. Мы принесем Балунгу, когда подашь знак.
      - Как это принесете? Он что, сам не может идти?
      - Он связан...
      - Развяжите, - приказал я и добавил быстро: - Перед началом церемонии, не раньше.
      - Понял, великий колдун.
      - И объясните ему - пусть не вздумает омрачить торжественную минуту какой-либо выходкой, если хочет жить.
      - Все будет, как ты желаешь, великий колдун, - поклонился он и направился к выходу.
      - Подожди, мой учтивый Огуна, - задержал я его. - С глазу на глаз можешь по-прежнему именовать меня великим колдуном, но в официальной обстановке называй меня Великим Вождем, и никак иначе. Наш новый порядок, во имя которого мы свергли тирана, требует Великого Вождя, не так ли?
      - Так, Великий Вождь, - ответил Огуна, глазом не моргнув.
      - Я на тебя рассчитываю, мой начальник стражи, - сказал я, чтобы напомнить ему о его новой должности.
      - Я не подведу, - ответил он с необычной для него уверенностью в себе начинал уже привыкать к своему новому положению.
      Церемония торжественного принятия мною власти состоялась в обстановке всеобщего воодушевления. Со стороны ненадежных элементов никаких демаршей не последовало. Для пущей важности я держал в руке револьвер. Балунга передал мне амулеты вождя, я ритуально отпил из бутылки воды, заткнул револьвер за пояс и удалился к своей хижине. Меня сопровождала личная гвардия, а следом валили все остальные. Балунга остался перед своей хижиной один-одинешенек.
      Когда я повесил регалии власти над дверью своей хижины (бутылку я спрятал в тайник, где хранил револьвер), старейшины издали восторженный клич, тут же подхваченный толпой. Вслед за тем, согласно программе, гвардия по моему сигналу стала, раздавать сушеное мясо из запасов предусмотрительного Балунги. Официальные проявления восторга сменились безудержным ликованием, и гвардия окружила меня, охраняя мою особу от чересчур бурного проявления радости освобожденного народа. Гвардия была вооружена копьями моей конструкции. Лица у воинов были грозными, но я знал, что это маска, которой настоящий воин обязан прикрывать подлинные чувства. Скрывает эта маска радость и удовольствие от того, что они в нужное время перешли на нужную сторону.
      Сразу после инаугурации (в своей речи я обещал скорую вылазку к реке) начались танцы. Затянулись они до поздней ночи. Не тратя времени на забавы, Огуна, согласно моему приказу, приступил к формированию военных отрядов.
      И трех дней не прошло, как были заложены основы нового государства. Прежде всего Огуна создал небольшую, но сильную армию, вооруженную удлиненными копьями. Вслед за этим Секо сформировал специальный отряд, предназначенный для охраны установленного порядка. И наконец, при помощи этого отряда я распустил Совет Старейшин, переименовав его в Совет Племени. Семьдесят процентов старцев-консерваторов я отправил на покой, а на их место назначил молодых удальцов, доказавших уже свою преданность.
      По моей рекомендации главой Совета был избран Огуна. Понятно, проголосовали за него единогласно. Пост колдуна я сохранил за собой, опираясь на пожелания моего народа (которые шепотом подсказал Огуне). Как-никак Огуна не имел еще опыта управления государством, и нужно было помогать ему время от времени.
      Теперь стало ясно, что не за горами время, когда я смогу полакомиться жареной козлятиной с солью. Чтобы приблизить этот светлый миг, я приказал устроить маневры. Сам я - человек штатский до мозга костей, не прошел даже рекрутской подготовки (ввиду состояния здоровья и дяди в генеральном штабе), но много раз наблюдал по телевизору парады и учения. Этого хватило, чтобы отдавать короткие, звучные команды, знаменовавшие новый этап в развитии вооруженных сил племени. Кроме того, я произнес выразительную речь о преимуществах нового оружия, чем поднял дух моей армии.
      Через неделю развернулись маневры. Время от времени я лично инспектировал полигон. Воины быстро обучились протыкать крокодильи чучела на земле и под водой. Настало время сразиться с настоящими крокодилами. Желая славы, воины Огуны с нетерпением ждали этого мига. В том меня убеждали не только собственные наблюдения, не и ежедневные донесения Секо.
      На рассвете армия выступила; все было продумано. Впереди двигалась небольшая разведгруппа из лучших бегунов племени. Они вели взвод коз точнее, козлов отпущения, - которым предстояло первыми принять на себя натиск крокодильей прожорливости. Отстав на полкилометра, продвигались главные силы, за ними - я в плотном кольце личной гвардии и наконец - все остальные члены племени. В хижинах остались только младенцы, старики, не способные уже передвигаться без посторонней помощи, и, ясное дело, Балунга, которого я приказал посадить под замок. Он не раз заверял в своей лояльности и преданности, но рисковать я не хотел.
      Козлы отпущения упирались и бодались, что свидетельствовало о их слабой политической подготовке. Они не понимали серьезности возложенных на них функций и оттого задерживали наше продвижение.
      Наконец разведчики исчезли в прибрежных зарослях, где два года не ступала нога человека. Главные силы шаг за шагом продвигались следом. Сердце у меня заколотилось. Наступал решающий миг.
      Текли минуты, а из зарослей никто не показывался. Но не могли же крокодилы слопать всех сразу?! Мне стало не по себе, я велел людям Секо теснее сомкнуться вокруг меня, а Огуне приказал начать атаку. Воины, потрясая копьями, с воплями ринулись в заросли. Вскоре их крики затихли.
      Достойные члены Совета Племени стали боязливо коситься на меня, а замыкавшие шествие женщины на всякий случай подняли плач. Моральное состояние падало. Даже гвардейцы поглядывали на меня беспокойно.
      Услышав тревожный шепот: "Все погибли...", я решил бросить на чашу весов весь свой авторитет. Крикнул Секо:
      - За мной!
      И ринулся в заросли. Следом с треском ломилась гвардия - слава богу, не подвела!
      Изготовив копье к бою, я промчался сквозь заросли и оказался на сыром берегу Великой Реки. Удивительное зрелище открылось передо мной. Разведчики и главные силы армии в беспорядке бродили над водой и что-то старательно высматривали.
      Предоставленные сами себе козлы отпущения спокойно щипали травку.
      Огуна отрапортовал:
      - Великий Вождь! Нет никаких крокодилов. Одного только нашли в воде, да и тот слепой. Ищем дальше.
      - Этого я и ожидал, - сказал я на всякий случай, знаком отослал его и стал прикидывать, как обернуть ситуацию к нашей военной славе.
      В тот же день состоялось собрание. Гвоздем его стала моя речь, посвященная триумфальному походу нашей непобедимой армии.
      Огромное внимание я уделил церемониальному оформлению каждого племенного обычая. Ничто так не влияет на общество, как торжественные церемонии: они символизируют авторитет правительства, стабильность и хорошие перспективы на будущее.
      Нужно добавить, что торжественность эта знаменовала еще дальнейшее развитие демократии в жизни нашего племени и подъем ее на недосягаемую высоту. Я ввел обычай, по которому во время торжественных церемоний любой член племени мог задавать вопросы и высказывать свое мнение о политике Великого Вождя. Я всегда был сторонником неограниченной демократии и вел мой народ к этой именно цели.
      Правда, механизм задавания вопросов и высказывания своего мнения нужно было несколько упорядочить - по чисто техническим причинам. Что получится, если все сразу начнут вдруг задавать вопросы и высказывать свое мнение? Наступит хаос, и нарушится порядок, который я столь тщательно лелеял. А потом я назначил Секо ответственным за охрану порядка и законов, потом назначил тех, кто должен был задавать вопросы. Вскоре назначение на пост задающего вопросы стало одним из высочайших отличий. Поскольку задавать вопросы имели право представители всех слоев общества, но не все знали, о чем спрашивать, Совет Племени подготовил списки стандартных вопросов и выражений своего мнения о важнейших событиях нашей жизни. Любой мог принимать участие в демократическом диалоге, не опасаясь, что его выступление окажется политически незрелым. Это был важный шаг на пути реформы общества. С каждой торжественной церемонией я убеждался, что мы идем верной дорогой. Выдвигавшиеся инициативы получали единодушное одобрение племени. Ни одного-единственного голоса против!
      Так было и в тот раз, когда я объявил для всеобщего сведения, что с помощью Аквавита заранее уничтожил всех крокодилов с помощью особого заклятья. Наша храбрая армия все равно расправилась бы с врагом, но я слишком люблю свой народ, чтобы подвергать его неоправданному риску. Моя речь была прервана взрывом неподдельного восторга. Когда восторги утихли, я сделал официальное заявление: прибрежные районы, наши исконные территории, возвращены племени. Как обычно перед лицом территориальных приобретений, последовала буря ликования. Тогда я объявил, что козлы отпущения будут съедены на торжествах в честь нового порядка, открывшего перед племенем необозримые перспективы. Секо с трудом успокоил ликующий народ.
      Теперь я мог спокойно выпустить Балунгу - больше он не опасен.
      Торжества затянулись до поздней ночи. Песням и хороводным танцам не было удержу. Мне приятно было наблюдать, как веселится мой народ. Одно только раздражало: отсутствие соли.
      На следующее утро после пресного завтрака из жареной фасоли и козьего молока я приказал установить связь с племенем, обитавшем на том берегу. Это оказалось труднее, чем я предполагал. Все тамтамы племени оказались негодными к употреблению. Как и пироги, сгнившие на берегу за время владычества крокодилов.
      Пришлось сразу после завтрака сформировать из воинов ремонтно-строительную бригаду; часть людей мастерила новые тамтамы (что за правительство без средств связи?), часть приступила к починке пирог; для себя я приказал построить особый корабль, оснащенный, кроме весел, еще и парусами моей конструкции. Пирога эта должна была играть роль флагманского корабля.
      Хотя Секо и его бравые ребята подгоняли воинов, работа заняла весь день. Когда все было готово, я велел Огуне наладить связь с тем берегом и запросить их согласие на визит доброй воли. Хорошо помню тот дивный вечер на берегу Великой Реки и грохот тамтамов.
      Почти час Огуна безрезультатно вызывал тот берег. Наконец мы услышали ответ.
      Я нетерпеливо смотрел на Секо, а он переводил:
      - РА-ДЫ УСТА-НОВ-ЛЕ-НИЮ СВЯ-ЗИ. МЫ ТО-ЖЕ ПОБЕДИ-ЛИ КРО-КО-ДИ-ЛОВ. ХОЧУ ГО-ВО-РИ-ТЬ С БАЛУ-НГОЙ. БРАТ АМЕ-ЛУ-НГА.
      Я растерялся и спросил Огуну:
      - Амелунга в самом деле брат Балунги?
      - Они родственники по матерям со стороны отцов (я плюнул и не переспрашивал). Что ответить?
      - Ответь, что у вас теперь новый Великий Вождь. Он тоже брат Амелунги.
      Под проворными пальцами Огуны вновь застучал тамтам. Вскоре пришел ответ:
      - ХО-ТИМ ГО-ВО-РИТЬ С БА-ЛУН-ГОЙ.
      Я разозлился - еще и оттого, что этот ответ напомнил о прошлом. И приказал закончить разговор. Вернувшись в деревню, созвал довереннейший штаб - Огуну и Секо. И сказал им:
      - Если мы не исполним второго условия Аквавита, он может лишить нас своей благосклонности. Нужно овладеть горьким озером. К тому же, нельзя допустить, чтобы наши братья за рекой и дальше томились под ярмом режима Амелунги, в то время как мы свергли тиранию Балунги.
      - Нельзя этого допустить! - дуэтом заявил мой штаб.
      - Вот именно. Это - пощечина нашему новому порядку, - я все больше распалялся. - Величайшим эгоизмом с нашей стороны было бы сохранить новый порядок для нас одних. Разве наши братья не заслуживают лучшей доли? закричал я. Крик - лучшее средство убеждения.
      - Заслуживают! - вскричали мои соратники.
      - У меня есть план, достаточно простой. Выполнить его будет нетрудно, особенно таким опытным воинам, как вы.
      - Слушаем, о Великий Вождь, - сказал Секо.
      - Нужно действовать быстро, иначе весть о непочтительном ответе Амелунги разлетится по деревне и внесет смятение в умы нашего народа.
      - Вот именно!
      - Будем действовать так, - я понизил голос. - Ты, Секо, хорошо знаешь родное племя. За рекой у тебя родственники. С их помощью ты растолкуешь нашим братьям, что можно жить лучше - так, как мы. Разумеется, тебе будут мешать старые консерваторы во главе с Амелунгой. Тогда вызывай на помощь нас. Все ясно?
      - Да, Великий Вождь. Сделаю, как ты приказываешь.
      - В случае успеха - а я не сомневаюсь в успехе - ты займешь пост дружественного вождя наших братьев с того берега. Подходит тебе это?
      - Да, Великий Вождь, - тут же согласился он. - Амелунга никогда меня не любил и потому при первой же возможности выпихнул из племени. Но пришел час расплаты. Он разделит участь Балунги, получит то, чего заслужил, закончил Секо язвительно, и я не сомневался, что он приложит все силы.
      В ту же ночь Секо отплыл на другой берег реки. Два дня мы ждали его сигнала, но тот берег молчал. На третий вечер я не выдержал, пошел с Огуной на берег и приказал отправить депешу такого содержания:
      - ЗНА-ЕМ, ЧТО У ВАС НЕ ВСЕ ГЛА-ДКО. УТ-РОМ ВЫСЫ-ЛА-ЕМ ПО-ДМО-ГУ.
      Ответ пришел немедленно:
      - ОТ-ВЕР-ГА-ЕМ ЛЮ-БУЮ ПО-МО-ЩЬ. НА-ША АР-МИЯ В ГО-ТОВ-НО-СТИ.
      Выходит, Секо ничего не добился. Мне его было страшно жаль - как идеального кандидата на пост дружественного вождя. И я приказал готовить войско к выступлению - завтра утром, еще до рассвета. Огуна занялся технической стороной дела.
      Мы выступили за час до восхода солнца. Я с удовольствием обозревал мой флот - он производил-впечатление даже в сумерках. Воины были настроены по-боевому - там, на той стороне реки, их ждали будущие жены. Их азарт еще больше разожгло мое заявление об отмене выкупа за жену из дружественного племени.
      Десант высадился быстро, слаженно. Несмотря на вчерашние уверения в боеготовности, армия Амелунги еще спала. Только личная стража старого вождя оказала сопротивление - впрочем, весьма слабое. Удлиненные копья моей конструкции показали свое превосходство над традиционным оружием.
      Но Секо мы нигде не могли найти. О нем никто словно и не слыхивал. Амелунга твердил, что Секо в этих краях и не появлялся. Но я поручил моей личной гвардии побеседовать с ним, и язык у него развязался: он вспомнил, что в самом деле вроде бы и видел Секо. Потом признался, что посадил Секо в пещеру над рекой. Я послал двух гвардейцев освободить Секо, а Амелунге велел отречься. Он отрекся немедленно, что послужило для него смягчающим обстоятельством. Военный трибунал под председательством Секо осудил Амелунгу всего лишь на изгнание.
      По просьбе нового вождя Огуна выделил часть наших вооруженных сил для помощи в создании собственной армии.
      Со всеми этими формальностями мы разделались быстро. Теперь я мог посетить Горькое озеро, тем более что Секо официально пригласил меня на отдых. Я охотно принял его приглашение.
      Впервые после долгого перерыва я ел соленую пищу.
      Дни тянулись неспешно; Секо делал все, чтобы ублаготворить меня. Огуна тем временем в качестве моего заместителя управлял нашим народом. По обе стороны реки воцарились мир и добрососедство. Следуя моему примеру, туземцы стали солить пищу и вскоре так к этому пристрастились, что другой еды и не представляли.
      Я охотно бы задержался у Секо подольше, но поведение Огуны меня все больше беспокоило. Рапорты о положении в деревне он присылал лишь после сурового напоминания - хотя должен был делать это регулярно. Кроме того, в донесениях он перестал титулировать меня "Великим". Нужно было срочно возвращаться. Огуну я застал в окружении любимых родственников, которых он назначил на ключевые посты в армии. Они как раз созвали собрание и с грустью говорили, что моральный дух нашей армии падает с устрашающей быстротой. Огуна заявил: не видя отныне перед собой врага, армия разлагается. И напомнил мне, что это я выдвинул военную доктрину, по которой армия без врага медленно, но верно деморализуется и распадается. Теперь даже дети не боятся Балунги, он не годится больше на роль врага, способного сплотить армию для отпора ему.
      И маневры армии наскучили. Огуна упрямо твердил, что ей необходим настоящий враг. Трудно было против этого возражать, и я готов был признать правоту Огуны, но неожиданно случилось нечто, повергнувшее меня в трепет.
      Как-то ночью, проверяя свой тайник, я не нашел там ни своего ржавого револьвера, ни бутылки. И тут же сообразил, что Огуна отыскал-таки врага, способного спасти его армию.
      Врагом этим предстояло стать мне.
      Не мешкая ни минуты, под покровом ночи я нагрузил мой флагманский корабль изрядным запасом провианта и оружия. И оттолкнул его от берега. Чересчур большой неосторожностью с моей стороны было бы дожидаться утра и искать похищенное.
      Так что я плыву сейчас вниз по реке. Очень надеюсь, что удастся отыскать летчиков, собиравшихся поселиться пониже Тропика Козерога.