— Так, — сказал Кубик, посерьезнев, — сидите здесь и не рыпайтесь. Я сам встречу, а там как Аллах укажет. Если надо куда сходить, тут все рядом — вон дверца. А на выход — не суйтесь. Ребята суровые, могут по неграмотности и шарахнуть. Слово шейха — закон, уловили? С голоду не помрете, тут еще много осталось. Пока!

Кубик уторопыжил куда-то своей обычной походочкой.

— Во блин! — проворчала Ленка, — Сиди и жди, что папочка придумает…

— Тебе ясно сказали: «На все воля Аллаха!» — напомнил я, вроде бы успокаивая Хрюшку, но вместе с тем испытывая сильный мандраж.

Неприятно ждать встречи с человеком, который, доводясь тебе родным отцом, прекрасно знает, что ты два года назад нажимал красную кнопочку с намерением взорвать самолет, а самому вывалиться. Некрасиво получилось. Конечно, учитывая то, что Ленка закодировала мне в башке массу интересного и без нее это никто оттуда не достанет, нас с ней сразу не пристукнут. Но потом, когда достанут, что сделают? Опять же Аллах знает, что именно. Правда, где-то есть Танечка, она же Вик Мэллори, у которой, по выражению Хрюшки, «тридцать семь миллиардов под юбкой» и на которой меня вроде бы два года назад женили. Но как женили, так и развести могут. В конце концов, у бати еще один сын имеется, и ради общего дела можно, например, Зинулю перевести в разряд разведенок.

У Хрюшки тоже проблем до фига. Особенно по французской линии. Что там она без отцовской санкции Куракину разгласила и какие от этого могут быть последствия — неизвестно. И если ей самой, может быть, кажется, будто она свято хранила военную и государственную, а главное, семейную тайну, то есть считает себя чистой и непорочной, то у Сергея Сергеевича может быть на этот счет совсем другое мнение. Скажем, такое, что Премудрой Хавронье за ее поведение следует ноги выдернуть и спички вставить…

Так что минут двадцать, прошедшие с момента ухода Кубика, мы просидели в грустном молчании, нарушая тишину лишь жеванием того, что еще осталось на столе. Тихонько, без тостов, еще по паре раз приложились к французскому коньяку, которым нас потчевал «шейх», и тем поддержали упадающий жизненный тонус.

Шум вертолета, который приземлялся где-то во дворе виллы или дворца — какой статус имело заведение Кубика, мы не знали, — до нас долетел через окна. Но окна эти располагались в данной комнате аж у самого потолка, метрах в трех над полом, и выглянуть в них мы не могли. После того, как гул двигателя притих, стало ясно, что до появления Отца родного осталось всего ничего.

Прежде чем он появился, в комнату, где мы дожидались своей участи, вошло пятеро пронырливых слуг арабской национальности, которые с реактивной скоростью взялись собирать все со стола, стряхивать крошки, подметать и иным образом наводить порядок. Одновременно, не обращая внимания на меня и Ленку, двое других молодцов стали расставлять на столе чистую посуду.

Едва они смылись, как послышались тяжелые командорские шаги. Еще задолго до того, как дверь распахнули на обе створки, я уже понял: идет Хозяин. Отче наш, так сказать. А «шейх» при таком раскладе смотрелся как обычный шнырь-«шестерка». Приятно сознавать, что персона, перед которой все в струнку тянутся, — твой батя. Но ждать волеизъявления такой персоны по своему персональному делу — удовольствие ниже среднего. Несмотря на все родственные чувства. Он сразу увидел нас с Ленкой, но ничуточки не изменился в лице. А оно, лицо это, выглядело мрачновато. Ничего хорошего, как мне показалось, такое появление не предвещало.

Когда двери за спиной Чудо-юда торжественно затворили, он неторопливо прошел на председательское место во главе стола. За завтраком там восседал в кресле Кубик-Рубик. На сей раз «шейх» скромно уселся на стульчик.

Вообще-то Сергей Сергеевич мог бы и заметить, что за столом присутствуют его сын и невестка — родители его внуков. Но он даже не смотрел на нас. Словно бы мы не пропадали где-то два года, не мучили его неизвестностью и не заставили потратить на наш отлов огромное количество сил, энергии и денег. Впечатление было такое, будто нас вообще никогда не существовало в природе. Эти же фигуры, сидящие совсем близко от него за столом, вообще не люди, а какие-то компьютерные, виртуальные и анимированные образы, выведенные в объемную голографическую размерность. Выключите лазер и компьютер — исчезнут без следа к чертовой матери.

Нет, туг не отеческим ремешком пахло, а чем-то похуже. Чудо-юдо заговорил с Кубиком по-арабски. Само собой, что для нас с Ленкой данный язык был натуральной абракадаброй и еще раз подчеркивал иллюзорность нашего существования. Когда, сидя с тобой за одним столом, говорят на непонятном для тебя языке, это всегда неприятно. Такое впечатление, что обговаривают, каким образом с тобой разделаться. Например, спихнуть с вертолета в Персидский залив или зарыть в песочек Аравийской пустыни до полного изжаривания. А может, для экзотики в нефтяной факел запузырят? Кубик-Рубик в Москве пользовался той же кочегаркой, что и я, только по другим дням. Стало быть, опыт есть, нервы не подведут… Хреновенько!

Мы с Ленкой сидели, как просватанные, только «горько» нам никто не кричал. Я положил ладонь на пухленькое запястьице Хрюшки и почуял, что пульсик у Премудрой не реже моего. Волновалась, сердешная. Она-то думала, что ей с ходу начнут вопросы задавать, готовилась отговариваться. Ан нет! Полное впечатление, что вопрос уже решен, приговор вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Все красноречие невостребованным осталось. А вякнуть что-то, перебить беседу двух «арабов» стремно.

Беседуя, Чудо-юдо не забывал подкреплять силы. Не спеша эдак, вальяжно, по-восточному. Нервы трепал, гадский гад!

Кубик перебирал по ходу дела свои четочки, кивал, мол: «Хоп майда, рахим, все ништяк будет!» Изредка, правда, косился на нас из-под темных очков, но что эти взгляды означали — хрен поймешь.

Минут пятнадцать прошло, прежде чем батя наконец обратил на нас свой многообещающий и очень суровый взгляд. Должно быть, последняя фраза, которую он сказал «шейху», означала что-нибудь типа: «Погуляй, Кубик, мне надо детишкам мозги вправить!», потому что Кубик приложил свою руку с пальцами, унизанную увесистыми перстнями (аль-мохадовских среди них не было), к груди и достаточно прытко удалился.

— Так, — сказал Чудо-юдо, поглядывая на нас из-под мохнатых бровей, — живы, стало быть?

Очень нехорошо эта фраза прозвучала. В ней даже и намека не было на то, что наше присутствие на этом свете его устраивает. Скорее какое-то разочарование чуялось. Дескать, надо же, блин, выжили, сукины дети! Два года где-то носились, мозги пудрили, неизвестно с какими гадами общались, а теперь сидят тут, жрут, понимаешь, за счет арабского шейха эсэнговского производства. И того не ведают, что Отец родной весь мир перекопал, их доискиваясь.

— Да вроде бы живы, — подтвердил я, и в моем голосе прозвучала неуверенность в этом факте.

— Повезло, стало быть? — В этом вопросе Чудо-юда мне послышалась самая что ни на есть злоехидная ирония. — Рад за вас, голубочки мои…

Я очень беспокоился, а не двинет ли он меня попросту в морду? Конечно, это было лучше, чем нырнуть с вертолета в Индийский океан, но уж больно здоров он, Отче наш. С двухсоткилограммовой штангой на «ты». Если хорошо попадет — калекой сделает, это точно.

— Дрожишь? — На каменном лице родителя появилась недобрая усмешка. — Правильно, надо дрожать, когда отца подвел. Хотя и не так сильно, как твоя благоверная…

— Я? — Ленка словно бы ждала этого сурового мнения.

— Да-да, ты, невестушка. Тебя Боулдеры куда привезли? Не на Гран-Кальмаро случайно?

— Ну и что? — с неожиданной наглостью произнесла Хрюшка.

— И про наличие нашего посольства ты, конечно, не догадывалась? Тебе, видишь ли, захотелось на вольные хлеба. Что, дома плохо было?

Хрюшка насупилась, а потом рявкнула:

— Я боялась! Боялась, что мне придется за Диму отдуваться.

— Если б по-настоящему боялась, то помчалась бы в наше посольство и максимум через сутки была бы дома. А самое главное — я бы не маялся дурью, разыскивая вас с Димкой в Штатах и на Кубе.

— На Кубе? — удивился я.

— Сережа Сорокин мог тебя и в КНДР упрятать, и в Ливию, и к Саддаму Хусейну спровадить. Слава Богу, что я уже через три месяца сумел понять: он сам тебя ищет. Но если б эта… Слова не подберу! Если б она захотела, то я бы вас еще два года назад отыскал. И ты не провалялся бы без толку в этой гран-кальмарской клинике. Слава Богу, что эти коновалы типа Кеведо и Энрикеса тебя вообще не уморили. Да еще и вокруг много всего закрутилось…

На сей раз у Чудо-юда проскользнула в голосе досада. Мне почудилось, будто наше исчезновение наделало ему такую кучу неприятностей, что мы и представить себе не могли.

— Ну ладно, — вздохнул Чудо-юдо, — то, что ты нанялась к гомосеку Табберту, — сущая ерунда. А вот переход к этому белогвардейскому последышу…

Я не удивился, что бывший генерал-майор КГБ такие определения раздает, но вот для потомка трех поколений царских офицеров это странновато прозвучало.

Впрочем, насколько я помнил, наш прямой предок Владимир Васильевич Баринов воевал за красных.

— А куда деваться было? В проститутки идти? — огрызнулась Хрюшка. — Меня же Табберт уволил! А у меня ни паспорта, ни вида на жительство — он на три месяца был, четко по контракту.

— Но наше посольство на Гран-Кальмаро от виллы Табберта всего в получасе ходьбы. А ты на Мартинику поперлась! Да еще и французское гражданство подцепила…

— Ничего, не помешает, это не сифилис.

— Ты думаешь, у нас в МИДе и ФСБ профаны сидят? У нас насчет двойного гражданства строго. Если ты — француженка, то уже не россиянка, уловила? Куракину проще, он тебя без паспорта прибрал. Но ты же, гражданка Шевалье, написала заявление по всей форме с просьбой предоставить политическое убежище. Написала или нет?

Последнюю фразу он произнес так, что можно было подумать — идет допрос с применением пыток. Дескать, колись, а то больно будет. Впрочем, Чудо-юдо наверняка все и так знал. Это он так воспитывал.

— Ну написала, — пробубнила Хрюшка. — Куракин сказал, что так проще…

— Точно, проще, — прошипел Чудо-юдо. — Тем более что ты еще и гражданства удостоилась в заморском департаменте Мартиника. Теперь, милая, ты не просто дура, а дипломатический скандал! Русские бандиты похитили несчастную французскую гражданку, ясно? Франция может требовать твоего возвращения по официальным каналам, и наша родная Россия, дабы не обидеть свою старую подружку, обязана будет тебя вернуть. Понятно? Это не Хайди, на французов не наплюешь. Но поскольку они уже докопались до того, что мы увезли в Россию Сесара Мендеса, Эухению Дорадо и Лусию Рохас — не через тебя ли, кстати? — то и насчет них осведомятся. Знаешь, сколько мне проблем прибавится?

— Откуда они узнают, что я здесь? — пискнула Ленка. — Они думают, что нас «джикеи» похитили!

— Не болтай ерунды! Сама ведь знаешь, что они имеют индикаторы. И после того как вы исчезли с «Торро д'Антильяс», они четко знали, где вас искать. Только чуть-чуть опоздали. «Джикеи» затопили их катер на подходе к Роса-Негро. Ну, а уж когда ты занялась бардаком с этой шлюхой…

Тут Чудо-юдо добавил ряд выражений, характерных не для кагэбэшных, а вэдэвэшных генералов.

— Димуля, слава Богу, бдительность проявил, — похвалил меня отец, отматерившись. — Если бы не он, «джикеи» уже к сегодняшнему утру все из вас вытащили бы.

— Не вытащили бы, — самоуверенно вякнула Хрюшка. — Не разобрались бы.

— Самое глупое, — Чудо-юдо посмотрел на Хавронью скорее с жалостью, чем с неприязнью, — это считать, что ты изобрела некий шифр, не поддающийся расшифровке. Да, «койотам», конечно, или французам твои задумки могут быть не по зубам. Марселе все это вообще по фигу, ей просто мужик нужен. Умберто вас просто угробил бы от души, чтобы все разом похоронить. Но он сейчас серьезно завяз и немного выбился из ритма. Иначе бы и для «джикеев» ничего не светило. Успел бы раньше всех, тем более что у него задача элементарная — шлепнуть вас по-быстрому и уйти. У «джикеев» сейчас появился новый суперкомпьютер с колоссальным быстродействием. Ему все твои кодировки, Елена, семечки, если не сказать грубее. Они за двадцать минут достали бы Димкины коды из твоей памяти, а еще через пару часов вынули бы все, что им надо, из его башки. После этого вас, как отработанный материал, можно было утилизировать без всякого сожаления. Понятно? Если бы Димочка не перестрелял их, как цыплят, на Роса-Негро, то от вас бы к утру и порошинки не осталось.

— Значит, ты принимал информацию с моей схемы? — спросил я, хотя и так знал, что по другим каналам Чудо-юдо не сумел бы узнать обо всем так быстро.

— Почему же ты на меня с помощью РНС не воздействовал? Тогда бы мы на Гран-Кальмаро спокойно поехали сдаваться Кубику. И не было бы всей этой возни с самолетами и вертолетами.

— Пробовал. А команды не проходят, — сказал Чудо-юдо. — Возможно, из-за Сорокина. Когда он, сукин сын, заставил тебя выпрыгнуть и Ленку утащить, то мог в приемном блоке какую-то гадость посадить. Возможно, некую вирусоподобную программу. То есть команда схемой принимается, но в мозг не поступает. Наверно, есть возможность от нее избавиться, но дистанционно это мне не удалось.

— Но тогда, наверно, Сарториус мог бы мне команды подавать. Он-то уж наверняка знал, что там мне подсадил.

— Ты посмотри вот на эту рожицу, — Чудо-юдо ткнул пальцем в Ленку, — и догадайся с трех раз, отчего она глазки опустила. Должно быть, там и ее программка сидит.

— Сидит, — сказала Ленка. — Она начисто исключает возможность дистанционного управления. Только я ее инсталлировала немного не так, как следовало, и программа пропустила тот блок команд, который пришел от Сарториуса, по поводу прыжка. Она их восприняла как дополняющие файлы. Команда на прыжок прошла, а кодирующая программа как бы соединилась с моей. Так что никто теперь Димочкой в одиночку управлять не сможет. Разве мы с Сергеем Николаевичем объединимся…

— Короче, — проворчал я, — наворотили у меня в башке черт-те чего и сами разобраться не можете. Вместо этого «маячок» надо было срочно заглушить. А то сейчас и сюда кто-нибудь проберется. Налетят, как мухи на дерьмо. Тут, между прочим. Ближний Восток. Палестинцы, афганцы, курды, «Моссад»…

— Правильно мыслишь, — одобрил Чудо-юдо с некоторой иронией, — только извини, с «маячком» ничего поделать нельзя. Разве если схему изъять. А это намного сложнее, чем ее поставить. Это ведь не печатная плата какая-нибудь. Там молекулярные связи с твоим серым веществом образовались, это уже не клеточный уровень, а гораздо глубже. То, что ты на томограмме видел, можно сравнить с изображением города Москвы, сфотографированного обычной репортерской камерой из космоса. Причем даже не с борта станции «Мир», а с «Аполлона», вышедшего на окололунную орбиту. А для того чтобы можно было схему как следует разглядеть и понять, что она теперь собой представляет, нужна электронная микроскопия.

— Не понял, — пробормотал я. — Что значит — теперь? Она что, изменяется как-то?

— Вот именно. Во-первых, эту схему тебе поставил Сарториус. Он первый рискнул, добился успеха, но деталей операции нам не сообщил. Мы даже не можем достаточно точно определить химический состав коллоидного раствора, который был тебе введен. Соответственно не очень точно знаем все нюансы взаимодействия этой «капельки» со средой, а там происходят какие-то процессы

— это несомненно. Даже если самого Сарториуса спросить, он наверняка не знает. Во-вторых, сделал он это уже тринадцать лет назад. Не знаю, были у него еще какие-то спецсубъекты, но сейчас твоя схема самая старая на земле. Условно говоря, она уже «вросла» в твой мозг, никаких явлений, указывающих на ее отторжение, нет. По крайней мере, нам так кажется.

— Значит, вы еще и свойств ее толком не знаете? — зло пробормотал я.

— В общих чертах знаем, — успокоил отец. — Принципиально мы знаем, какой химический состав должен иметь коллоидный раствор, понимаем кинетику реакций. Нам известно, в какой участок мозга он должен быть введен и по каким основным направлениям формируются связи полужидкого кристалла. Откуда идет перенос ионов, обеспечивающий энергетику, тоже знаем. Даже разность потенциалов на внутриклеточных мембранах. То есть знаем все, что дает возможность практически работать с этой микросхемой. Но если о тех схемах, которые мы сами поставили известным тебе девицам Зейнаб и Винь, наши знания приближаются к ста процентам, то о ваших с Танечкой — только к шестидесяти. Даже сверхмикроскопические примеси или присадки могут на каком-то этапе дать существенную разницу и в характеристиках схем, и в их возможностях.

— Значит, я теперь буду вечной мишенью? — Это у меня прорвалось уже совсем безоглядно.

— С какой стати? — сказал Чудо-юдо. — У нас здесь, в подвалах у «нефтяного шейха», есть кое-какое оборудование. Очистим твою память от всего лишнего, и никому из гнусных супостатов ты больше не будешь нужен. Сначала, конечно, разберемся в том, что там твоя супружница накодировала, а потом спишем все на искусственный носитель и перекинем в Москву по спутниковой связи. Это все уже не проблемы…

— Но есть другие? — спросили мы с Хрюшкой почти одновременно.

— Есть, — мрачно ответил Чудо-юдо. И наше настроение, которое стало немного улучшаться, опять упало.

— И какие? — осмелился спросить я минуту спустя.

— Все те же, — сердито мотнул головой отец в сторону Хрюшки. — Ее французское гражданство, будь оно неладно! У меня и так на внутрироссийском уровне начиная с апреля этого года одни неприятности, а эта… Шевалье еще добавила. В общем, придется мне тебя, дорогая невестка разведенная, отдавать французам. Не бесплатно, но придется. Нет другого выхода.

— Но… — Это вырвалось у нас обоих, однако Чудо-юдо громко хлопнул огромной ладонью по столу, так, что задребезжала посуда.

— Никаких «но»! — рявкнул он. — Решение принято. У вас только одно право

— подчиняться. Уже достаточно самодеятельности насмотрелся!

Он выдернул из-под пиджака рацию, нажал кнопку, бросил пару слов по-арабски. Мы еще не успели ничего сообразить, как в комнату разом вломились четыре детины в темных очках, крепко сцапавших нас с Ленкой за локти.

— Не дрыгайтесь, — предупредил Чудо-юдо строгим тоном. — Ничего

особенного с вами не случится. Если бы я не знал вашего дурного характера, мог бы и без силовых приемов обойтись. Но у нас и так много времени на разговоры ушло.

Шприц-тюбик в плечо — это было так знакомо… Я сперва как бы «поплыл», угодив без всякого физического удара в состояние грогги, а потом резко провалился в темноту.