Заволновался и информатор. Ему пришло в голову, что мы можем быть вовсе не чудо-юдовцами, а кем-то еще. Например, представителями почтенного Абдулвахида Мирзоевича, которому надоело ждать вердикта здешнего толковища. Кто его знает, какими возможностями для пеленгации сотовых телефонов располагают граждане свободного Пакистана?

— Привет от Чуда-юда! — сказал я, приятельски улыбнувшись информатору. — Спасибо за работу, корефан.

— Не за что… — пробормотал тот, явно не очень доверяя. Правда, ничего другого от него и не ожидалось.

— Тебе этот козел не мешает? — спросил я, указав стволом на фиксатого. — Он знает что-нибудь интересное, как ты считаешь?

Информатор вздохнул и сглотнул слюну. Ответил не сразу. Конечно, ему очень хотелось сказать: «Нет, ни хрена этот козел не знает. Мочите его побыстрее, а то вдруг сбежит и заложит меня братанам». Но с другой стороны, ему не хотелось нас случайно обломить. Если я, к примеру, сейчас размажу мозги фиксатого по стене, а впоследствии окажется, что он все-таки знал кое-что интересное, то могут выйти неприятности.

— Он знает, зачем Равалпинди нужна та бумага, — проговорил информатор. — И еще он знает, как с ним связаться. Сейчас — только он.

— Это правда? — спросил я у фиксатого. — Знаешь?

Фиксатый не знал, радоваться ему или рыдать. Благодарить информатора или проклинать. Глаза суматошно бегали. Мужик, судя по всему, был с опытом и уже допер, что шансов выжить у него — ноль целых хрен десятых. Ясно, если я так нахально засвечиваю перед ним своего стукача, то убежден в скорой кончине лишнего свидетеля. Поэтому, сообщив те сведения, о которых упомянул информатор, он эту самую кончину только приблизит. С другой стороны, заявление: «Не знаю и знать не хочу!» — было бы воспринято с недоверием. Иными словами, привело бы к тяжким и болезненным последствиям. Морда у фиксатого и без того была разбита, в добавочных повреждениях не нуждалась. Но, кроме морды, у него было еще немало относительно здоровых частей тела, которым стало бы очень больно, если б мы начали, например, тушить об них сигареты. Лучше умереть побыстрее, чем прожить лишние несколько часов в таких некомфортных условиях.

— Знаю… — пробормотал фиксатый, которому потребовались большие усилия, чтобы отклеить от н„ба присохший язык. — Закурить можно?

— Скажешь — дадим закурить, — прищурился я.

— Ну хоть водички дайте, во рту пересохло.

Богдан поднял с полу укатившуюся в угол и вымазанную в крови банку с пивом, сорвал колечко и подал фиксатому.

— Утоли жажду!

Фиксатый высосал банку одним духом. Должно быть, пока пил, ему пришла в голову спасительная идея. Логику его мысли я без всякого считывания с помощью ГВЭПа представлял неплохо. Раз спрашивают, значит, не знают. А потому надо убедить их — нас то есть, что в живом виде от него, фиксатого, может быть больше пользы, чем от трупа. Конечно, ни о том, что мы можем попросту выпотрошить его память ГВЭПом, ни о том, что с помощью того же ГВЭПа можем изобразить из себя кого угодно, он понятия не имел. И рассуждал так, как следует рассуждать человеку, имеющему дело с нормальными бандитами.

— Спасибо, братаны, — поблагодарил он, — пожалели. Век не забуду. Только вы меня поймите: я ж знаю — как только расскажу, что знаю, вы меня замочите. И потом жалеть будете, потому что Равалпинди с ним (фиксатый мотнул головой в сторону стукача) торговаться не будет. А с вами напрямую — тем более. Он Твистера знает и меня. Твистер уже ничего не скажет — мозги вышибли. Так что я и пригодиться могу, вообще-то…

— Как тебя зовут, фиксатый? — поинтересовался я. Ко мне опять подкатывала очередная волна самых диких и садистских желаний, причем абсолютно бессмысленных. Я думаю, что если б фиксатый каким-то образом узнал о них, хотя б о десятой доле, то тут же высказал все, что знал, и попросил застрелить побыстрее.

— По паспорту? — спросил он, не очень понимая, на хрена мне знакомиться с кандидатом в покойники.

— По жизни. — Я пытался говорить спокойно, но чуял, что непонятная жажда пытать и терзать вот-вот заставит меня сотворить с фиксатым что-нибудь ужасное, но совершенно ненужное с точки зрения дела. Значительно быстрее было просветить клиента ГВЭПом в режиме «С», заправить себе в башку всю нужную информацию, а потом тихо его ликвидировать.

— Николай, — пролепетал фиксатый. Он, поди-ка, уже различил в моих глазах какой-нибудь плотоядный огонек и ничего хорошего не ждал. Во всем облике его просматривался жуткий страх, который он испытывал передо мной, а я от этого его страха ощущал странное, непривычное удовольствие. Никогда ни хрена подобного со мной не было! Откуда это взялось, мать его за ногу?!

— Надо же — тезки! — нехорошо улыбнулся я, и от этой улыбочки фиксатому совсем поплохело. Потому что как раз в это время мне вдруг представилось, будто я разбиваю об голову фиксатого пивную бутылку и начинаю медленно кромсать его полученной «розочкой»… Нет, надо было срочно стряхивать с себя это наваждение! Прочь, зараза!

Положение — а точнее, фиксатого Колю — спас Богдан. Он сказал.

— Чего время теряем? Он же, скот, время тянет. На фига с ним языком чесать? Тут надо технически…

У меня разом схлынула с души всякая муть непотребная. Я сразу пришел в норму и даже сообразил, что информатору незачем присутствовать в комнате.

— Так, — сказал я, обращаясь к стукачу. — Ходить можешь?

— Да, — ответил тот.

— Иди на второй этаж. Ваня тебя проводит и постережет от всяких случайностей. Валет — контролируй ворота на всякий случай. Безоружных заворачивай голосом, вооруженных — уничтожай.

Последнее тоже было не лишнее. Хотя шансов на то, что кто-либо из жителей поселка заглянет на дачу, было немного — под «безоружными» я подразумевал именно их, — появления вооруженных людей стоило поберечься. Равалпинди был человеком со связями и вполне мог засветить местонахождение дачи даже без пеленгатора. А если ему очень нужна была «бумага» и очень не хотелось платить за нее хотя бы миллион, то он мог найти ребят, которые согласятся рискнуть тысяч за полста.

Информатор был парнем покладистым — он ничего не стал спрашивать и покорно направился на второй этаж. У меня не было сомнений в том, что он будет сидеть там тихо и смирно. В комнате, кроме кучи трупов, остались только фиксатый и мы с Богданом.

Николая пристегнули наручниками к креслу.

— Пытать хотите? — простонал он. — Да я и так все скажу…

— Не бойся, это не больно, — успокаивающе произнес Богдан, вновь вытягивая штатив из пистолетной рукоятки ГВЭПа и устанавливая генератор на столе. По-моему, от этого фиксатый напугался еще больше — непонятное всегда страшнее. Если б паяльную лампу принесли или электроутюг, он бы понял примерно, чего дожидаться, а тут фиг поймешь… Он здорово перессал, причем в самом буквальном смысле — из-под него струйка зажурчала. Небось пива сегодня порядком выдул, а в сортир сбегать не удосужился.

— Фу-у… — брезгливо втягивая носом запашок мочи, произнес Богдан. — Ну и народ пошел — где пьют, там и льют.

— Да я скажу, скажу! — плаксиво провыл Коля. — Равалпинди какие-то забугорники попросили собрать на Чудо-юдо всякое дерьмо. Чтоб облажать его в Швейцарии, у него там интерес есть. И самого, и невестку, и сына. Он и собрал, но там одной бумаги не было, очень важной. Ее, эту бумагу, не один Абдулка ищет, Соловьев Антон Борисыч, слышали про такого? Тоже интересовался. Откуда-то узнал, что эта бумага лежит в офисе у Варана. И предложил Кире десять тыщ баксов. Тот сделал, а кто-то стукнул Твистеру. Твистер просек фишку и связался с Равалпинди. Сперва Равалпинди хотел с Соловьевым торговаться, но тогда бы делиться пришлось. На хрен нужно, когда все самому плывет? Предложил «лимон» «зеленых». А Киря уперся — ему с Антоном неохота ссориться. Лучше, говорит, десять тыщ, чем решка… Короче, решили столковаться здесь. Был бы основной здоров, так все бы проще пошло. А он от цирроза дуба врезает — доктора уже не волокут, морфий колют только. Он либо без сознания, либо в кайфе…

Ничего особо нового эта торопливая исповедь не содержала. Богдан ее вообще не слушал, потому что налаживал ГВЭП. Мне почему-то казалось, будто подготовка к работе в режиме «С» должна быть самой простой, однако это было не так. Надо было ювелирно настроиться на самые мизерные энергетические импульсы, излучаемые мозгом. Поэтому Богдан, нацепив на голову гарнитуру с наушниками, подключив к ГВЭПу какой-то измерительный приборчик и открыв маленький лючок в стенке генератора, сосредоточенно чего-то подкручивал там, в лючке, часовой отверткой. Так продолжалось все то время, пока фиксатый исповедовался. Впрочем, мне уже было ясно, что вряд ли с помощью ГВЭПа мы узнаем намного больше.

И вообще возня с ГВЭПом мне показалась несвоевременной, едва я глянул на часы. Было уже без двадцати час. А в 13.00 должен был позвонить господин Хамид от Равалпинди. Если мы сейчас погрузим Николая в сон — а при работе в режиме «С» это почти необходимое условие, — то кто будет отвечать по телефону? Твистер, которому раскурочили затылок? Наш информатор для беседы непригоден. Хамид будет говорить только с Колей. Он его знает. Да и то, если почует, что тот работает под контролем, может прервать беседу. Кстати сказать, эти сукины дети могли как-нибудь условиться насчет сигнала, который будет означать «понимай все наоборот» или «меня зажали, я говорю с чужих слов». Вполне такое могло быть, тем более что даже отношения внутри здешней конторки были весьма хреноватые. Ляпнет этот тихий и покорный Коля одно-единственное словечко, которого мы пока не знаем, — и вместо Равалпинди сюда приедет хрен с маслом. Или РУОП, например, которому доложат, будто здесь заложников удерживают. Конечно, трупов не найдут, но нас, дураков, могут повязать с оружием и, что самое неприятное, с ГВЭПом. Конечно, на этот случай можно и поупираться, поработать в режимах «Д» и «О», но тогда выйдет шибко большой шухер, который для ЦТМО уже не сможет пройти безнаказанно.

— Слушай, — спросил я Богдана, — ты долго еще ковыряться собираешься? Вот-вот от Равалпинди позвонят.

— Фигня, — отмахнулся тот, — время терпит. На вот шприц-тюбик, вколи этому чуваку. Через пару минут заснет, потом я его на ускоренную считку поставлю, минут за пять все слижем. А потом, как есть, на «У» переключим.

Уверенность Богдаши меня, конечно, порадовала. Шприц-тюбик, на котором имелась маркировочка «Z-6», сделанная тонким фломастером, я вкалывал под непрекращающиеся стоны Николая:

— Не надо на иглу, мужики! Я сам скажу, бля буду, мамой клянусь! Могу телефон для связи с Равалпинди сказать, только по нему все равно ни с кем, кроме меня и Твистера, разговаривать не станут.

— Обойдешься… — произнес я и всадил ему иголку шприц-тюбика. Опять на несколько секунд подкатила уже знакомая садистская радость от того, что кому-то больно. Но быстро прошла.

После укола Колька подрыгался немного, испуская все более несвязное

бормотание, а затем притих и заснул. Богдан подключил к ГВЭПу короткимкабелем небольшое устройство, вложил в него нечто вроде дискеты или магнито-оптического диска, нажал кнопочку. Загорелась и замерцала красная неонка — запись пошла.

Я глянул на часы. До контрольного звонка Хамида оставалось меньше десяти минут. Только тут я вспомнил, что звонить он собирался по сотовому телефону

— другого в доме, естественно, не было. То есть надо было ждать звонка по телефону Твистера. А около жмура, ранее носившего эту погонялу, «сотки» не просматривалось. Во прикол-то! Я растерялся даже больше, по-моему, чем фиксатый Коля в момент, когда мы вломились в комнату.

Блин, ведь если телефон исчез, его кто-то мог и стыбзить? Запросто! А это

— провал всей нашей затеи. Безусловный и четкий. Мог ведь найтись какой-то особо деловой товарищ, который очухался сразу после того, как Богдан вырубил ГВЭП, и, быстро сообразив, что главное — вовремя смыться, подхватил телефончик и выбежал за ворота. Поскольку Валет и Ваня не сразу добежали до ворот, то у него было несколько минут, чтоб ушмыгнуть, не попав в поле их зрения, а значит, и на прицел. Что такой гад может сотворить?

Если это человек Твистера, то вполне может доложить Хамиду о том, что на даче произошла разборка. Правда, нашего вторжения на дачу этот беглец мог и не увидеть, потому что главной причиной его бегства было бы нежелание оставаться в доме, где больше полдесятка жмуриков. Но если он, убежав с дачи, почему-либо задержался в кустах и имел осторожность оглянуться, то мог заметить Валета, вбежавшего в калитку. По одежке нашего бойца можно было принять и за вэвээшного спецназовца, и за собровца. Хотя, если этот гипотетический беглец не совсем дурак, то наверняка сообразит, что мы — частная лавочка. Менты такими малыми силами на дело не ходят и ему уж точно дальше второго оцепления проскочить не дали бы. Тем не менее, на дачу он вернуться не захочет ни под каким видом. В принципе он может даже не ответить на звонок Хамида. Но может и ответить. Правда, если не врал Коля, то с ним говорить не будут. Однако, если он успеет им сказать, что Твистеру череп раскроили, прислушаются.

Что в таком случае предпримет Равалпинди?

Самое простое — поймет, что дело обломилось, и полетит в Швейцарию с тем, что у него есть. Пусть всего 30 процентов успеха, но это лучше, чем ничего. Второй вариант — отправит на дачу какую-нибудь из бригад, которая согласится рискнуть. Это похуже, потому что тогда нам не избежать лишнего шума.

Минуту-две эти тревожные соображения не давали мне покоя. Так и свербили в душе. Потом притупились немного, и я подумал, что нафантазировал эту неприятную версию без достаточных оснований.

С чего я взял, будто сбежавший мужик, который, по идее, должен был перепугаться до холодного пота, в первую очередь схватит не собственные вещички, а чужой телефон? В том, что сбежавший перетрусил и не мог действовать хладнокровно, сомнений не было — тот, кто посмелее, не стал бы удирать, а попытался помочь тем, кто еще был жив. Ведь драка была междусобойчиком. Правда, сверхжестоким, благодаря нашему чуткому руководству, но все равно, передрались, так сказать, свои ребята, из одной конторы, хотя и из разных бригад. Внешней угрозы не было. Ну, подрались, порезались — чего между друзьями не бывает? Хладнокровный парень, конечно, мог бы прихватить телефон, если б, допустим, менты наехали. Но струсивший о телефоне бы и не подумал — это точно.

Какие еще могут быть варианты с телефоном? Не так, чтобы много этих самых вариантов. Может, под каким-то трупом лежит? Ох, как неохота их ворочать, свежачков-то: в крови, в мозгах, кто-то в штаны наложил перед смертью, судя по запашку. Но надо, надо, придется вспоминать старые навыки, от которых уже отвык порядочно.

Потому что телефон — это не шутки, без него все сорвется. Конечно, он мог просто-напросто куда-то отлететь во время драки — тоже, кстати, ни хрена хорошего, ибо его и разбить, и растоптать могли. И если он неисправен, то Хамид не сумеет к нам дозвониться. Ну, на первый случай подумает, что Твистер время тянет. Позвонит еще через пару часов — в 15.00. И опять не ответят. Если дачку он все-таки не вычислил, значит, уедет ни с чем. А нам этого не надо. Нам надо, чтоб он сюда приехал. Сам приехал, а не Хамида прислал. Чтобы ни в какую Швейцарию он не попал, и чтоб документы его туда не попали. Увы, без телефона нам этого никак не добиться.

В общем, я ринулся искать телефон, в то время как Богдан, покуривая чужую сигарету — кто-то пачку позабыл на столе, — спокойненько вел запись того, что было в голове фиксатого.

Под трупом Твистера его не было, в карманах — тоже. Правда, на поясе висел пейджер, но от телефона — только футляр. В течение пяти минут я перевернул все трупы, валявшиеся в комнате, даже Кирю на всякий случай, хотя точно помнил, что телефона ни у него, ни рядом не было — и все впустую.

До звонка оставалось всего ни шиша, когда Богдан выключил свою машинку и сказал:

— Все, скачал память. Не нашел телефон?

— Хрен его знает, закатился куда-то… — проворчал я.

— Жди, когда зазвонит. На даче тихо. Даже если он на втором этаже запищит

— услышишь.

— А если не запищит?

— Значит, его кокнули или раздавили, — невозмутимо произнес оператор. — Или вообще сперли.

Блин, мне бы его хладнокровие! Таких флегматиков надо на ВВЦ показывать, как достижение народного хозяйства. Все по фигу…

Часы показали 13.00, но никакого тюлюканья не послышалось. Я смотрел, как секундная стрелка торопливо обегает циферблат. Минута прошла, две, три…

«Тю-лю-лю» сотового донеслось из угла, справа от двери. Мимо этого угла я пять раз пробегал. Там валялась какая-то газетка, которая, видимо, слетела со стола во время драки. То ли телефон уже лежал к этому моменту на полу, то ли его потом под газету зафутболили — хрен поймешь! Да и не важно, главное — нашелся.

— Отстегни ему руки, — указывая на Колю, пристегнутого наручниками к креслу, сказал Богдан. Он уже переключил ГВЭП в режим «У». Я подчинился ему так, будто генератор был сфокусирован на мне и оператор собирался мной управлять. На самом деле это было не так. Управлять он собирался фиксатым.

Богдан повернул дужку гарнитуры, на которой был укреплен маленький микрофон, и сказал:

— Николай, внимание!

Фиксатый, до этого полулежавший в кресле, сел прямо и положил руки на подлокотники, будто фараон на троне.

— Возьми телефон, открой крышку. Повторяй все, что я скажу, точно таким же тоном, начиная со слова «алло», — провещал Богдан.

— Алло! — произнес управляемый.

Богдан быстро передал мне один из наушников, и я смог слышать все, что говорил Хамид.

— Это Коля? Хамид говорит, — послышался низкий голос с почти незаметным среднеазиатским акцентом. — Ну как, есть решение, а?

— Есть, — ответил Богдан, и Коля повторил:

— Есть, — и в дальнейшем Коля от и до повторял все фразы, произносимые Богданом. Точно с такими же человеческими, спокойными интонациями, только своим голосом. Если б не закрытые глаза и сомнамбулически-безжизненное лицо, то можно было подумать, будто Коля сам по себе говорит. Ни в жисть не поймешь по голосу, что им управляют…

— Что решили?

— Решили отдать за твою цену, плюс три таких же. Как понял?

— Понял нормально, но это много. Надо подумать, посоветоваться. Окончательно решили?

— Поторговаться можно… Можешь позвать шефа?

— Пока нет. Позвоню в течение часа.

— Будем ждать.

Когда Хамид отключился, Богдан приказал Коле:

— Спать! — и тот, расслабившись, опять обвис в кресле. Оператор вновь закопошился, подключая к ГВЭПу какой-то приборчик, потом засветился экран ГВЭПа — оказывается, у него в памяти оставалась видеозапись переговоров, предшествовавших драке.

— Сейчас, для разнообразия, — пояснил Богдан, — он у меня голосом Мистера-Твистера покойного заговорит… Так-с! Проверяем. Модуляция… Артикуляция… Тембр… Тон…

На экране ГВЭПа, сменяя друг друга, промелькнуло несколько красных и синих кривых.

— Синие — натурные параметры звукозаписи, — растолковывал мне, малограмотному, оператор, — моделированные. Сейчас попробуем, как наш клиент разговаривает…

— Николай! Внимание! Повторяешь за мной: «Мистер-Твистер — бывший министр, Мистер-Твистер — миллионер».

Да, тут и вздрогнуть недолго! Я даже украдкой, чтоб Богдан на смех не поднял, глянул в сторону татуированного пуза мертвеца, которое, похоже, уже начало вздуваться помаленьку… Жарковато на улице, здесь, за городом, а тем более в доме, попрохладней, но все же. Покойнички начинали пахнуть, но голос одного из них весело повторил стихи Маршака на манер детской считалки. Мороз по коже! Ну, техника, блин!

А Богдан, глядя на свой экранчик, нахмурился. Должно быть, не совсем так звучало. Что-то еще подкрутил, подстроил — и еще раз заставил Колю повторить. Потом еще пару раз. Может, и еще разок прогнал бы, но тут вновь зазвонил телефон.

— Да, — ответил Коля голосом Твистера, — я у аппарата.

— Хамид говорит. Ты ту цену, что Коля называл, тоже одобряешь?

— Мы все столковались, господин Хамид. В принципе можем немного уменьшить цену, если, конечно, найдете нужным добавить.

— Если мы набавим? — переспросил Хамид.

— Да, да, если вы набавите. А то у вас, между прочим, конкуренты появились. И сильные! Правда, жадные до ужаса… Но если расщедрятся и дадут больше вашего — уступить можем.

— Хорошо. Первая цена плюс полтора устроит?

— Несерьезно, господин Хамид.

— Плюс два?

— Немного лучше. Может, лучше позовете вашего шефа?

— Через пять минут позвоню, а может — шеф сам позвонит. Богдан снова вернул своего «ретранслятора» в состояние полного сна и опять начал чего-то подкручивать.

— Фигово сигнал проходит, — озабоченно прокомментировал он свои действия,

— придется мощности прибавить, а это, между нами, девочками, — стремно.

— Почему сигнал плохо проходит? — удивился я. — Нормально ведь слышно…

— «Слышно», „-мое! — Богдан покачал головой так, как будто имел дело с совершенно тупым первоклассником, произнесшим какую-то смешную и наивную-пренаивную глупость. — Ты, командир, если в этом деле не рубишь — лучше помолчи.

— Объяснил бы дураку в общих чертах, — без раздражения попросил я.

— Позже, если можно. Они сейчас опять звонить будут. Ох, не напортачить бы…

По-моему, впервые за этот день я услышал у Богдана беспокойные нотки в голосе. Видать, и впрямь наступал ответственный момент.

Позвонили не через пять, а через пятнадцать минут.

— У аппарата, — послушно отозвался биоробот.

— Это я, Джавад-хан, — произнес незнакомый голос, с еще менее заметным акцентом, чем у Хамида, — со мной хотел говорить?

Я не сразу припомнил, что Равалпинди приехал с пакистанским паспортом на это имя. А вот Богдан все понял и сразу врубился:

— Да, уважаемый. Хочется знать, как ты наши условия принимаешь?

— Принимаю. Хорошие условия. Плюс три принимаю.

— Платишь налом?

— Плачу налом.

Мне это показалось странным, но тут я увидел, что на невозмутимом лице Богдана появилось подобие улыбки, правда, какой-то не очень уверенной.

— Где встретимся? — спросил Богдан устами Коли и голосом Твистера.

— Где тебе удобно. — Это мне показалось еще более странным.

— Хорошо… — Пока Богдан объяснял Равалпинди, как проехать на дачу, я в полном недоумении размышлял, с чего это господин Мирзоев стал таким покладистым. Неужели действительно так уж припекло, что согласен четыре миллиона баксов за какую-то паршивую бумажку выкинуть? Что ж за бумажка такая? Чудо-юдо мне ведь ни фига не объяснил… Но, по-моему, гораздо проще было попросить, чтоб эту бумажку в портфельчике прямо в отель доставили. Или Равалпинди не боится? Ведь его не только кинуть, а и завалить могут с такими деньгами… Даже без учета того, что он не знает, с кем по-настоящему дело имеет.

Но еще более я удивился, когда Богдан, растолковав дорогу, добавил:

— Уважаемый Джавад-хан, не забудьте взять с собой основной материал. Наверно, это будет очень полезно…

Я похолодел. Да он что, охренел, Богдаша?! По-моему, любой лох после таких слов догадался бы, что ему ловушку готовят. Но Равалпинди сказал:

— Хорошо, дорогой, возьмем. Все у тебя?

— Да, все. — Богдан просиял и показал мне большой палец вверх: мол, все классно! Я лично шибко в этом сомневался.

— Ты сдурел? — очень грубо спросил я у оператора. — Так, прямо в лоб, про его чемодан?

— Да, только так, командир, — усмехнулся Богдан. — Именно так, а не иначе.

— Не понял…

— Короче, чтоб без долгих лекций: Равалпинди сейчас — такой же попка, как этот Коля, понял? Я им управлял по телефону.

— Не может быть… — пробормотал я. — Ты ж ГВЭПом его не мог достать отсюда. Он же у тебя на фиксатого нацелен.

— Ну и что? Импульсы, подавляющие волю и контрсуггестию, можно и через эфир гнать, и по проводам. ГВЭП передает их фиксатому, а Коля ретранслирует их в трубку.

Нет, я все еще не верил. Но Богдан вовсе не собирался меня убеждать и вести долгие просветительские лекции. Он опять ухватился за ГВЭП.

— Пора прибраться, — с улыбкой произнес оператор. Глаз мой зафиксировал: переключатель режимов работы оказался на букве «Д». Богдан вытащил откуда-то очки, похожие на те, какими пользуются газорезчики или сталевары. Надев очки, он навел ствол ГВЭПа на труп Твистера.

Прежде, чем я успел что-либо сообразить, мелькнула голубая вспышка.

Хотя я присутствовал при том, как Вася Лопухин, царствие ему небесное, работал ГВЭПом в деструктирующем режиме, но видел только то, что происходит рядом с генератором. То есть как голубоватые нити, свиваясь в спираль, втягиваются в ствол ГВЭПа. Сейчас я увидел то, что происходит с целью.

Труп Твистера, вместе с шортами, пейджером и футляром от сотового телефона, а также частью кровяной лужи, посреди которой он лежал, внезапно покрылся мириадами ослепительно ярких точек. У меня аж в глазах зарябило. Это длилось одно мгновение, какие-то десятые доли секунды. Затем все эти точки, опять же в какие-то неимоверно малые промежутки времени, сорвались с места, обрели голубоватый цвет, слились в многочисленные тонкие нити, затем свились в уже знакомую мне спираль и унеслись внутрь ГВЭПа. Когда я проморгался, то увидел, что на полу — совершенно неповрежденном, как ни странно! — остались только несколько лужиц крови, не попавших в поле воздействия ГВЭПа.

— Шел бы ты отсюда, — произнес Богдан, — а то ослепнешь на фиг! А то таких «зайчиков» наловишь, что лечиться придется. Давай, сходи на второй этаж, куда-нибудь. Через полчаса здесь ни шиша не останется, никаких следов. Я позову, когда закончу.

Я поднялся на второй этаж, где в совершенно пустой комнате сидел на полу пригорюнившийся информатор, а у двери стоял Ваня. Валет пристроился во дворе, присматривая за воротами.

— Ну как? — спросил стукачок.

— Да все нормально, — ответил я, потирая глаза, — скоро Равалпинди приедет. Кстати, а где та бумажка, .которая ему нужна?

Мне вдруг подумалось, будто сейчас Богдан эту самую бумажку может деструктировать. Допустим, если она у Кири в кармане лежала. Ему что — пшик!

— и нету, а мне потом доказывай Чуду-юду, что эта бумажка уничтожена, хотя я ее и в глаза не видал.

— В подвале бумажка, — ответил информатор. — Могу показать, если надо.

— Ну что ж, показывай. Ваня, пошли!