НА РАНДЕВУ СО «СВЕТОЧЕМ»

Некоторое время, пока ехали через дачный поселок, Юрка сосредоточенно рулил, не обращая внимания на пассажирку. Полина тоже помалкивала, хотя, как видно, действительно не очень верила в то, что ее везут в безопасное место. То, что Таран поехал с пистолетом и столь тщательно проверяя оружие, она могла истолковать по-своему: дескать, завезет куда-нибудь в глухомань и пристрелит.

Таран и сам понимал, что его миссия выглядит неважно.

Фиг его знает, кто и почему покупает Полину за сто тысяч долларов. Может, для того чтоб на запчасти разобрать в самом прямом смысле слова? Сердце или почки вырезать, а потом пересадить кому-нибудь, кто деньги заплатит. Или для того, чтоб выпотрошить, а потом зашить внутрь несколько килограммов героина и по липовым документам спровадить куда-нибудь в Европу или даже в Америку… Нынче все возможно!

Конечно, Юрка пытался успокоить свою совесть тем, что ничего конкретно он не знает и, может быть, как раз наоборот, Полину покупают люди, которые будут с нее пылинки сдувать и любить самой христианской любовью. А его дело, как он сам сказал Коле, — солдатское. Отвез, сдал, получил, пересчитал — и домой. Если, конечно, опять не обманут. Жаль, конечно, все-таки, что ему не дали напрямую поговорить с Птицыным. Конечно, приказ, записанный на кассете, — это серьезно, и голос был точно Генриха, а не поддельный, но все же лучше было услышать все без посредников.

— Ты меня и правда везешь в безопасное место? — тихо спросила Полина. Бедняжка небось побоялась спросить напрямую: «Ты меня убить собираешься?»

— Правда, — решительно кивнул Таран, пытаясь прежде всего самого себя в этом убедить. — Сейчас доедем до одной пристани на водохранилище, потом перейдем на теплоход и поедем дальше. Только запомни, пожалуйста: я тебя буду называть Светой!

— Ну да, — пробормотала Полина, — чтоб никто моего настоящего имени случайно не услышал.

— Конечно, — произнес Юрка поспешно. — Полина — имя довольно редкое. Какой-нибудь дежурный матрос на пристани запомнить может, а потом это дело до Зуба дойдет или до ментов, например. Даже если в сумерках этот матрос, допустим, лицо не запомнит, то одно имя может заинтересовать. А Светок — пруд пруди, чуть ли не каждая вторая. В общем, не волнуйся, все в порядке будет. И ты будешь в порядке…

Произнести эти фразы с достаточной искренностью Тарану было нелегко. Почуяла ли Полина в его голосе напряжение или нет, Юрка не понял. Возможно, что и почувствовала, но виду не подала. Она, конечно, не такая умненькая, как Аня, и не такая хитрая лиса, как покойная Дашка, но вовсе не дура. И опыт общения с бандитами у нее есть. На «нехорошей даче» бывала, с друзьями братца Кости зналась, и очень близко — если судить по Паваротти и Форафону, да будет им земля пухом! На «Войковскую» с пятью тысячами баксов ездила — долг за Костю отдавать и довольно лихо от бандюг убежала, правда, не без Юркиной помощи. Кстати, эти пять тысяч она какими-то шахер-махерами нажила

— Таран по ею пору не в курсе. Ну, а во время того зимнего бегства из Москвы тоже в переделках побывала. Конечно, не всякий раз хорошо себя вела, но что с нее возьмешь баба. Припомнил Таран и то, как Полина с Лизкой пари заключали, когда Полина спорила с Лизкой, что сумеет его. Юрку, соблазнить. И ведь почти соблазнила, если б кошка не помешала. А потом еще выяснилось, что пари было садистское: Полина собиралась в случае выигрыша маленькую, тощенькую Лизку ремнем пороть! Так что не такая уж она беспомощно-беззащитная, эта самая Полина… Очень может быть, что и Гену она охмуряла не столько за страх, сколько за баксы — поди проверь! Сидор и Митя небось уже в морге вылеживаются, да и Суслик, скорее всего, на пути туда находится… Да и вообще, что Таран о ней знает? Может, она уже кучу всяких гадостей людям натворила, и не только родителям Генки Сметанина?!

Так что, вполне возможно, какие-то люди собрались Полине воздать по заслугам. Даже сто тысяч баксов не пожалели на этот выкуп.

Едва Таран подумал про это слово — «выкуп», как у него родилась новая версия. Точно! А что, ежели у Полины папаша или, к примеру, дядюшка какой-нибудь бизнесмен крутой или чиновник, которому доверено солидные бумажки подписывать? И братва не поскупилась, потому что знает, что, отдав эти сто тысяч, они себе наварят миллионов десять. Или налом, или какой-нибудь услугой, которая позволит эти бабки заработать.

Это Юрку даже немного подбодрило. Ничего с этой Полиной не случится. Подержат где-нибудь, пока родня не раскошелится, а потом отдадут живой и здоровой. В том, что у Полининой родни найдутся деньги на выкуп. Таран почему-то не сомневался.

— Юр, — неожиданно спросила Полина, — а если я сейчас на ходу выпрыгну, ты будешь в меня стрелять?

— Не-а, — сказал Таран. — Если ты, дура, выпрыгнешь, то ногу сломаешь или голову расшибешь. Конечно, это меня очень огорчит, но тебе от этого легче не будет. И вообще постарайся все дурные мысли из головы выкинуть. Припомни, сколько раз я тебя из всяких неприятностей выручал? Пожалуй раз пять, наверно. Там, в районе «Войковской», — раз, на шоссе, когда на нас наехали, — два, на озере — три, на кордоне — четыре, в санатории — пять! Да, еще и в пионерлагере — шесть! Ну, и сегодня — семь! Во, сколько! Семь раз могла помереть, а все живешь.

Таран вообще-то похвальбы не любил, но здесь решил сделать исключение. Ему не хотелось, чтоб Полина что-нибудь выкинула тогда, когда они приедут на пристань. Фиг его знает, что делать, если она прыгнет на шею тому же вахтенному матросу или кому-то еще и начнет орать: «Спасите! Помогите!» Стрелять? В Полину — точно нельзя, а в матроса — хрен его знает. Может, после этого катер, услышав шухер, и вовсе к пристани не подойдет. Так или иначе, завалит Таран все дело, а за это его не похвалят! Ой, как не похвалят! Тем более если окажется, что это дело было не только Птицыным одобрено, но и задумано им…

— Значит, ты меня теперь в восьмой раз спасаешь? — спросила Полина. — Это у тебя работа такая?

«Ах ты, стерва! — возмутился про себя Юрка. — Еще и ехидничаешь?» Но вслух постарался говорить спокойно, хотя и немного ядовито:

— Да нет, это у меня хобби такое. Я человек бескорыстный. Даже потрахаться у тебя не попросил…

— Жалко, наверно, стало, что тогда не получилось? — стрельнула глазками Полина из-под своих стекляшек.

— Нет, чего там, — сказал Таран, стараясь произнести это с максимальным равнодушием, — значит, не судьба была!

— А Лизку ты поимел где-нибудь? — спросила Полина.

— Нужна мне эта мосла! — хмыкнул Таран совершенно откровенно. — И потом я ж не педофил какой-нибудь, не растлитель малолетних…

— Ну, а если б я тебе сейчас предложила?

— Нет, — на полном серьезе произнес Юрка, — останавливаться времени нет, а на ходу — разбиться можно.

«Шестерка» тем временем приблизилась к тому повороту, откуда согласно Колиной карте начинался асфальтированный проселок, ведущий к водохранилищу. Накрапывал дождь, Юрка включил «дворники». Сумерки от густой облачности стали похожи на осенние. Погодка была как раз подходящая, так и шептала: «Займи и выпей!» Таран в душе надеялся, что вся команда дебаркадера, прислушавшись к этому совету, спряталась где-нибудь в тепле и уюте с пузырем или двумя.

Так оно примерно и было. Когда Таран подогнал «шестерку» к пристани, ни на самом дебаркадере, ни на берегу поблизости не было ни души. Какой-то костерок горел на противоположном берегу, должно быть, фанат-рыболов дурью маялся, да на дебаркадере тусклый огонек в будочке светился. Бакены еще мигали белые и красные, а кроме того, где-то далеко медленно двигались над водой ходовые огни большого теплохода.

Юрка глянул на часы: 21.30 всего-навсего. Полчаса в запасе! А дождь все усиливался, и ветер тоже крепчал. Даже шум волн слышался, набегавших на берег, — прямо как на настоящем море. Нет, вылезать из машины очень не хотелось.

— Рано приехали… — с легкой досадой произнес Таран. — Придется полчаса в машине посидеть.

— Да, просто так сидеть скучно, — усмехнулась Полина с тонким намеком на толстые обстоятельства. — Может, музычку включишь?

Таран потыкал кнопки магнитолы — не работала.

— Видать, испортилась, а на новую Суслик заработать не успел.

— Жаль! — Полина вздохнула и томно потянулась, закинув руки за голову. Полчаса — это так долго… А ты говорил — времени в обрез.

— Я ж не знал, что так быстро дорогу найду, — хмыкнул Юрка. — А ты намекаешь, чтоб я… это самое?

— Да я уж не намекаю! — с легким нахальством произнесла Полина. — Я тебе напрямую говорю: трахни меня! И никакая стыдобушка меня при этом не мучает! Потому что мне жить осталось — до прихода вашего катера, может, минут на десять больше, потому что ему надо подальше от берега отойти, где вы меня утопить собрались! И придушить, а потом утопить — не знаю точно. Я приговорена, мне все понятно. Стало быть, у меня, как у приговоренной, может быть последнее желание. Вот я и желаю, чтоб ты меня трахнул!

После чего она всхлипнула и не очень громко разрыдалась.

Вряд ли те, кто квасил на дебаркадере, могли услышать это сквозь шум дождя, ветра и волн.

— Да, — тоном лечащего психиатра произнес Юрка, — тяжелый случай, однако! Не то мания преследования, не то нимфомания. Ты вообще-то подумала, например, что урыть тебя на даче у Фроськи было намного проще, чем увозить черт знает куда? Бензин тратить, катер арендовать? Тихо удавили бы в подвале, а ночкой прикопали бы где-нибудь на участке и кучу торфа поверх навалили — фиг найдешь когда-нибудь!

Полина шмыгнула носом, похоже, это сообщение возымело на нее действие. Тем более что в описании Тарана ее убийство выглядело значительно более простым и рентабельным.

— Неужели меня действительно собираются спасти? — утирая слезы платочком, спросила Полина. — Кому я нужна живой?

— Наверно, кому-то нужна, — ответил Таран на этот риторический вопрос.

— Может, это те люди, у которых я была зимой?

— Какие люди? — удивился Юрка. — Птицын, что ли?

— Нет, такой фамилии я не слышала. Он, этот Птицын, высокий такой? Массивный, с большой бородой? Лет шестидесяти.

— Вообще-то он и высокий, и массивный, — кивнул Юрка, — только ему до шестидесяти еще далеко. А бороды у него нет, только брови, как у Брежнева на портрете…

— Нет, у этого нормальные были, — покачала головой Полина. — А вот борода такая мощная, темно-русая с проседью. Как у Ильи Муромца на картине Васнецова. И еще женщину помню, намного моложе его, не очень высокая, черненькая, лицо с рябинками. По-моему, я у них лечилась. Но как домой попала — не помню. Родители уже хотели в розыск заявлять, меня неделю дома не было, они и Коею без меня похоронили. Мать едва с ума не сошла, отец тоже. Ушли на работу, приходят — а я дома, сплю у себя на кровати. Глазам не поверили! Сперва только радовались, обнимали-целовали, а потом начали спрашивать, где я была. Ну, а я, представляешь себе, ничего ответить не могла. Ничего не могла вспомнить! То есть у меня в голове все путалось. И так долго было, дня три. Потом начало вспоминаться помаленьку. Сначала то, как я к бабушке в вашу область ездила, потом — как с тобой на вокзале встретилась. Дальше полегче, все стало в цепочку выстраиваться. И как я за Костю долг отдавать ездила, и как ты меня от тамошней банды увез, и как мы на даче были, где Лизка двух мужиков убила, как мы от собак при помощи кошки убежали… Потом вспомнила, как про Костю узнала. Ну и дальше все путешествие наше. До того момента, как нас Галька и Танька облапошили и заставили ехать в какой-то санаторий. Даже помню, как они меня вместе с вами в душевой заперли. А дальше — ничего абсолютно. Только небольшой такой кусочек: вот эти двое — дядька с бородищей и рябая женщина в белых халатах. После этого — сразу обрыв, и потом помню себя уже дома.

— Ни фига себе! — подивился Юрка. — Значит, ты не помнишь, как нас Седой из военного госпиталя выкрал?

— Абсолютно не помню.

— Как мы с Милкой вас из пионерлагеря выводили?

— Откуда? — Полина явно по-настоящему удивилась. — Ты уже второй раз говоришь про пионерлагерь, а я понятия не имею, о чем речь.

Нет, Таран, конечно, помнил, как Полина и две блатные девки, Галька и Танька, нахлебались водки с каким-то странным препаратом, хранившимся у некой Дуськи, которая держала его в погребе под бельевой санаторной прачечной. И как они полностью потеряли способность управлять собой и выполняли только команды как механизмы какие-то. Судя со всему, у них этот кайф продолжался несколько суток, и, когда Милка с Тараном вызволили их из плена от Седого, передав Птицыну, они все еще из этого кайфа не вышли. Сам Седой, которого Таран и Милка тоже напоили этой дурью, после приема этой дозы бегал на перебитых ногах и не чувствовал боли! Это все Таран видел своими глазами. Но он и понятия не имел, что Полина ничего не запомнила. Ведь даже совсем упившиеся алкаши типа его собственных родителей, которые после двух-трех стаканов совсем лыка не вязали, и то могли худо-бедно что-то вспомнить. И наркоманы в период депресняка довольно достоверно вспоминали кое-что из того, что с ними было под кайфом. А тут — ни фига? Либо Полина просто врет, опасаясь лишнее сказать, либо этот самый наркотик что-то совсем необычное.

— А тебя потом не ломало? — спросил Юрка. — В смысле, еще раз так кайфануть не хотелось?

— Нет, — мотнула головой Полина. — Слабость была какое-то время, в сон клонило, но потом прошло.

— А почему, интересно, ты подумала, что нужна тем людям, которых в белых халатах видела?

— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Почему-то пришло в голову… Может, они какой-то эксперимент поставили? Сейчас мне почему-то кажется, что это они меня памяти лишили. Если мне вообще все это не приснилось…

Таран подумал, что тут действительно фиг поймешь, что ей приснилось, а что нет. О психическом здоровье Полины у него и прежде было не лучшее мнение.

— Ты что, сон от яви не отличаешь? — спросил он вполне серьезно.

— Иногда могу отличить, а иногда нет. Начинаю вспоминать то, чего со мной никогда не было или было, но не со мной. А иногда кажется, будто все было во сне, а мне говорят: «Да нет, это тебе не приснилось, это на самом деле было…»

Таран почуял, что еще немного — и у него самого крыша поедет. И поэтому появление из-за мыска тусклых огоньков небольшого судна он воспринял с облегчением. Глянул на часы — время подкатывало к десяти вечера. Похоже, кораблик, приближавшийся к дебаркадеру, и был тем самым «Светочем».

— Приплыли… — произнес вслух Юрка. А про себя подумал с легким трепетом: а вдруг все эти Колины разговоры насчет того, что Тарану за Полину деньги передадут, — чистой воды вранье? И его вместе с Полиной приберут эти самые «люди в белых халатах», которые испытывают новые наркотики. Дадут выпить рюмочку под благим предлогом, «для сугрева», а потом Таран станет послушным человекообразным механизмом типа Полины, какой он увидел ее в санатории, или Дуськиных кочегаров, которые без устали уголь в топки кидали, а по команде «стоп!» замирали, как статуи… Мороз по коже прошел.

Но, конечно, Таран не стал поддаваться предчувствиям. Покамест это только предположения. В конце концов, если он почувствует подвох, то вполне возможно сигануть за борт с этого катера — тут не море, не сто миль до берега, а самое большее пятьсот метров. Это Юрка после «мамонтовских» тренировок даже в одежде проплывет. Вода, конечно, холодная, но не ледяная. Градусов пятнадцать есть. Таран в такой уже плавал, правда, в бассейне, но ничего, нрги не сводило. Правда, могут в воде застрелить, однако в темноте и с качающегося суденышка это непросто. Ну, а если и застрелят — это все же лучше, чем жить придурком.

Катер был уже метрах в десяти от берега, и Таран приказал съежившейся от испуга Полине:

— Все, вылезаем! Пошли!

ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ?

На дожде и ветре, конечно, было похреновей, чем в автомобиле, и Юрка с Полиной — она совсем не упиралась! — постарались совершить пробежку под козырек пристани побыстрее. И полета метров от «жигуленка» до дебаркадера они сумели пробежать быстрее, чем катерок пройти свой десяток метров по воде.

Впрочем, «Светоч»— это был точно он, такое название неплохо читалось даже при не очень ярком свете его ходовых огней и иллюминаторов — не очень торопился приставать. Во-первых, потому, что на водохранилище было довольно солидное волнение и капитан суденышка не хотел невзначай тюкнуться носом о бетонную стенку, а во-вторых, потому, что никто из работников пристани не спешил вылезать под дождь, чтоб принять швартовые концы. Наконец, в-третьих, команда не сразу заметила своих будущих пассажиров.

Должно быть, только вибрация стекол в окнах дебаркадерной будки, происходившая от урчания катерного дизеля, заставила береговых речников прервать пьянку. Из будки вылез какой-то нетрезвый гражданин среднего возраста в брезентовом дождевике образца дай бог чтоб 50-х, а не 30-х годов и проорал в довольно современный и мощный мегафон:

— Какого х.., блин, Вася?! Пора давно водку пить, а ты все по воде болтаешься! Чалься, биомать, по-скорому и глушись. Мы уже все, пошабашили! Пузырь только не забудь, смотри!

— Некогда, Степаныч! По-моему, нас тут пассажиры ждут.

— Какие пассажиры? Эти, что ли? — дебаркадерный мужик наконец-то заметил Тарана и прижавшуюся к нему Полину. — Да у них тут «жигуль» стоит поблизости. Без тебя уедут!

— Ну, раз на пристань вылезли, значит, наверно, покататься хотят? Принимай концы!

Несмотря на то что матрос (или хрен знает кто), по мнению Юрки, не очень твердо стоял на ногах, он сумел не только удержаться на пристани и не свалиться в воду, но и довольно ловко ухватить толстый и мокрый канат с петлей на конце, а затем по всем правилам, «восьмеркой», накрутить его на причальный кнехт. Потом и второй, с кормы, точно так же прицепил. С катера выдвинули сходни деревянный мосток с поручнями из стальных трубок, — и тот, кого алкаш Степаныч именовал Васей, лихо сбежал на дебаркадер.

— Молодые люди, — бойким тоном скорее рыночного за-зьгвалы, чем капитана, протараторил Вася, — не желаете ли прокатиться? Имеем на борту отдельную каюту. Бар, холодные закуски, музыка. Цены умеренные!

Таран тоже ответил, как учили. Он нежно обнял Полину за талию и произнес:

— Смотри, Света! Этот кораблик в честь тебя называется! Поехали, а?

Новоиспеченная «Света» только кивнула испуганно.

— Прошу на судно! — пригласил Вася, пропуская Полину и Юрку на сходни.

— Ну и дурак ты, пацан! — заметил им вслед Степаныч. — Денег, что ли, немерено? Они ж тебя обдерут как липку! Без штанов оставят! У них же там казино…

— Не бери в голову, — шепнул в ухо Тарану Вася, а Степанычу проорал: — Ты мне, дед, коммерцию не порть! А то лишу винной порции на месяц, понял?! Солярку сосать будешь!

На палубу перешли нормально, хотя и катер и сходни прилично покачивало.

Вообще-то катер этот был когда-то так называемым речным трамваем типа «Москвич». Производство их прекратили задолго до рождения Тарана. Еще в 70-е годы по Москве-реке и водохранилищам стали ходить более крупные и вместительные теплоходики типа «Москва», которые и ныне, в 90-е годы, бороздят столичные водоемы уже под трехцветным флагом.

К слову сказать, этот ужас какой оригинальный бело-сине-красный триколор (достаточно взглянуть на флаги Нидерландов, Сербии, Словакии, Словении, Хорватии, Черногории и Союзной Югославии, различающиеся только размещением полос и гербами — словацкий и словенский вообще бы не отличить от российского если 6не эти нашлепки) наиболее прилично смотрелся именно на флагштоках гражданских судов. Ибо до революции под ним ходили русские купцы из Доброфлота. Но когда его поднимают на военные БТР или несут на параде, то любому мало-мальски знакомому с российской историей становится смешно или даже грустно.

Итак, угловатые высокие теплоходы «Москва» вытеснили устаревшие «трамвайчики» (их так называли потому, что они по размерам ненамного превышали сухопутные трамваи, а кроме того, имели похожую форму окон в переднем и заднем салонах: внизу большой прямоугольник, а вверху — растянутый овал). Однако, списанные из Московского речного пароходства, они еще долго катали пассажиров по разным провинциальным водоемам, а многие, годами простояв и проржавев в затонах, так и не дождались своей очереди на резку и переплавку. Нашлись предприимчивые ребята, которые их подлатали, подкрасили и превратили в подобие личных.

Со «Светочем» произошла, по-видимому, точно такая же пертурбация. Старые формы корпуса и надстроек в общем и целом сохранили, но внутри все капитально переделали. Юрка, конечно, никогда не видел, как были устроены эти суденышки раньше, поэтому не очень четко представлял себе, что именно подверглось переделке.

Раньше посередине «трамвайчика» была надстройка округлой, зализанной и чуть скошенной назад формы. Она чем-то напоминала не то садовый грот, не то беседку. В этой надстройке имелся буфет, где продавали бутерброды, конфеты, печенье и прохладительные напитки производства фабрики Минречфлота. Еще выше располагалась рулевая рубка, немного похожая на «фонарь» самолетной кабины или половинку рассеченного надвое крутого яйца (тупой стороной к носу катера), над которой возвышалась маленькая мачта, наклоненная назад. Из надстройки-беседки можно было спуститься в кормовой и носовой салоны, где стояли дерматиновые диванчики, или подняться на кормовую и носовую открытые палубы — там для пассажиров были установлены деревянные скамеечки. Когда шел дождь, все набивались в салоны, когда было жарко, вылезали наверх. Внизу можно было попить пивка на откидном столике, наверху — подставить себя солнышку и ветерку. За кормой полоскался красный флаг с серпом и молотом, на рубке сверкала начищенная до золотого блеска пятиконечная звезда, а на мачте развевался треугольный вымпел: две нежно-голубые полоски, а посередине — белая с тремя буквами «МРП» «Московское речное пароходство». В рулевой рубке сидел настоящий капитан, в белом кителе со стоячим воротником, застегнутым на все крючки даже в самую жаркую погоду, и, конечно, в шикарной фуражке с белым чехлом на околыше и с вышитым «крабом» на тулье — венком, обрамлявшим штурвал и якорь. И матросы как правило, жутко важные пацанята 16-17 лет, учащиеся речных техникумов и ПТУ, — расхаживали в фуражках-мичманках, форменках, клешах, вызывая зависть «штатских» сверстников… Сейчас все как-то не так.

Само собой, Тарану, который москвичом не был и на «трамвайчиках», как, впрочем, и на всех других судах крупнее лодки-«казанки» никогда не катался, сравнивать «Светоч» было не с чем.

Вася проводил своих пассажиров туда, где раньше размещался носовой салон. Теперь там были две продольные переборки, с внешней стороны отделанные шпоном под красное дерево. В переборках просматривались четыре двери, за которыми располагались каюты.

— Сюда, пожалуйста! — Вася отпер ближнюю левую дверь. — Размещайтесь с удобствами. Если что-то понадобится — позвоните в звоночек. Прибудет стюард, сможете сделать заказ. Ключ отдаю мужчине!

В каютке было большое квадратное окно с занавесками, шкафчик для одежды, столик с лампой под розовым абажуром, уютная кроватка, где пара не очень толстых людей могла вполне свободно разместиться, и даже телевизор с видаком.

Вася хотел удалиться, улыбнувшись Полине и чуть-чуть подмигнув Тарану. Юрка понял это как сигнал и спросил:

— Извиняюсь, а где здесь туалет?

— Пойдемте, покажу! — еще раз улыбнулся Вася. Таран выскользнул за дверь и торопливо запер ее за собой.

— Не суетись! — несколько иным тоном произнес Вася, когда Юрка уже поднялся следом за ним в «беседку». — Напугаешь девчонку того гляди… Еще сделает с собой чего-нибудь.

— Обойдется, — отмахнулся Таран, входя в кормовой салон.

Его превратили в настоящее мини-казино, стояло три или четыре столика для картежников, рулетка, бинго. А на самой ближней к корме переборке устроили бар, там виднелась полированная под орех стойка и размещались четыре высоких вращающихся стульчика.

Ни слова не говоря, Вася зашел за стойку, покопался под ней и вынул картонную коробку, в которую, судя по картинкам, когда-то были упакованы стаканы из чешского стекла.

Вася открыл коробку и вывалил на картежный стол запечатанные аж самой Федеральной резервной системой США пачки баксов.

— Пересчитывай! — велел он Тарану.

До десяти Юрка считать умел. Пачек действительно было десять, и все они выглядели нетронутыми. Для вида, конечно, Юрка проглядел уголки пачек, убедился, что внутри них нет простой резаной бумаги, но распаковывать пачки не стал.

— Все, — сказал он, укладывая пачки обратно в коробку. — Мое дело доставить. Возьми ключ от каюты!

— Хорошо, — кивнул Вася и громко щелкнул пальцами.

Откуда-то из-за спины Юрки появился плотный, невысокого роста мужик в брезентовой куртке с капюшоном.

— Кинза! Отвезешь его обратно, понял? Отвечаешь за нормальную доставку к машине. Потом, когда мы полную циркуляцию по водохранилищу пройдем, вернешься. Ну, будь здоров, турист!

— Прошу за мной, — вежливо пригласил Кинза Тарана и направился почему-то за стойку бара. Юрка, уже уложивший коробку с долларами в пакет с маркой «Bond street», последовал за ним.

Оказалось, что стенка бара посередине раздвигается, а прямо за ней находится небольшая дверца, выводящая прямо на корму катера, поперек которой возлежала крашенная в серый цвет «казанка», к корме которой был прикручен струбцинами мотор «Вихрь». В данный момент он был поднят почти горизонтально, винтом вверх.

Потом Кинза малость повозился, развязывая веревки, которыми лодка была принайтована по случаю волнения и качки, а затем сказал Тарану:

— Помоги спихнуть!

Таран вообще-то хотел спросить, не унесет ли лодку, но вовремя увидел, что она была не только закреплена веревками, но и пристегнута к какой-то скобе прочной железной цепью и амбарным замком.

Кинза с Юркой плавно поднажали, лодка довольно мягко плюхнулась днищем о воду, цепь забрякала и натянулась, а лодка поплыла на привязи точно в кормовой струе бывшего «трамвайчика», заметно сбавившего ход.

После этого Кинза подтянул нос «казанки» почти вплотную к корме «Светоча» и велел Тарану:

— Перелезай в лодку!

Сказать, что Юрку при этой пересадке бил легкий мандраж, — значит сильно преуменьшить степень его нервного напряжения. Таран ведь прекрасно понимал, что где-то там, под темной, почти черной водой, ворочает лопастями гребной винт, который, пусть и на малых оборотах, запросто порубает его в мелкий шашлык. Может, он и преувеличивал опасность — вероятность угодить под винт гораздо больше при падении с носа, чем с кормы! Но тем не менее, когда под Юркиными коленями оказался покатый и шаткий нос «казанки», страху он натерпелся немало. Пакет с коробкой, где лежали доллары, он при этом держал в зубах и со стороны, наверно, выглядел очень комично. Однако, когда он наконец влез в лодку и уселся на ближнюю к носу скамейку, его бил настоящий нервный колотун.

А вот Кинзе это, видать, было не впервой. Хотя он сперва отстегнул цепь и перебирался на лодку, уже фактически отвязанную от катера. Р-раз! — и вместе с увесистой цепью и замком заскочил на нос. Два! — и очутился рядом с Тараном. А потом перебрался на корму, опустил «Вихрь» винтом в воду, дернул за тросик фыр-р! И лодка, подскакивая на гребнях довольно высоких волн и гулко шлепая днищем о воду, понеслась к берегу.

За десять минут этого недолго путешествия Таран понял, что моряком он точно никогда не будет. Пару раз «казанку» так подбрасывало, что ему казалось, будто она кормой на попа встает. И брызги так плескали из-под бортов, что думалось — захлестнет на хрен! Но ничего, доехали, не опрокинулись.

Кинза причалил не к пристани, а несколько в стороне, на песчаном пляже, и участливо спросил:

— Не шибко промок?

— Н-нет! — произнес Юрка, которого, конечно, здорово измочило.

— Хлебнуть не хочешь? — Кинза вытащил солдатскую фляжку, отвинтил пробку. Таран был бы совсем не против, но опять вспомнил про то, каким пойлом Полину напоили, и вежливо отказался:

— Нет, я за рулем! В машине отогреюсь…

Кинза отхлебнул сам, рассеяв Юркины подозрения, но теперь просить глоток водки Таран уже просто постеснялся.

— Пойдем, до машины провожу! — сказал Кинза. — Мне капитан велел убедиться, что ты нормально уехал. Конечно, сейчас погода паршивая, навряд ли угонят, но все же…

Ничего с «шестеркой» не случилось. Стояла себе на прежнем месте, в полсотне метров от пристани, где три нетрезвых голоса выли кто во что горазд: «Раскинулось море широко…»

— Спасибо, — сказал Таран, влезая в «жигуленок» со своим пакетом.

— Не за что! — осклабился Кинза. — Вася приказал — я сделал.

Таран устроился за рулем поудобнее и, помахав ручкой Кинзе, развернулся. В этот момент он вовсе не ощущал, что поступил подло по отношению к Полине. Наоборот, испытывал даже кое-какое удовлетворение. С одной стороны, на сей раз устоял от соблазна, хотя за полчаса ожидания вполне бы мог трахнуть эту психованную истеричку. С другой стороны, все вроде бы прошло по плану, в точности по Колиным инструкциям. Девку сдал — деньги принял. Ну и Полину вроде бы устроили комфортабельно — в такой каютке он сам бы с удовольствием проехался.