НАЕЗД

Сон мой продолжался довольно долго. Никто меня будить не собирался, кроме разве что собак. Причем та собачка, что сторожила меня ночью, разлегшись посреди прихожей, лишь присоединилась к тому лаю, который доносился с улицы. Правда, свято выполняя поставленную хозяином задачу «держать и не пущать», пес не стал выбегать из дома, а гавкал из прихожей. Его басок мог пробудить не только меня, но и счастливую пару со второго этажа. С потолка донесся тяжкий стук пяток об пол — Толян соскочил с кровати. Что-то он там надел, наверно, штаны и кроссовки, а затем пробежал по лестнице.

Сквозь щели в ставнях пробивались лучи солнца. Мерцали высвеченные этими лучами пылинки. Где-то кукарекал петух, долетало мычанье коровы. Совсем бы сельская идиллия, если б не собачий лай. Уж очень зло, по-служебному, гавкали овчарки.

— Хозяин! — позвал повелительный и, судя по всему, нахальный голос. — Хозяи-ин!

Я слез с топчана, подошел к окошку и попытался разглядеть что-либо в щелку ставень. Поле зрения было узковато, но я увидел за забором джип «Ниссан-Патрол» с тонированными стеклами. А у самого забора стояло человек пять мужиков. Выглядели они не по-сельски и, как мне показалось, приехали разговаривать не о видах на урожай. Впрочем, делать выводы было еще рано.

Толян вышел во двор. Мне было видно, как он не спеша приближается к

воротам, а по бокам, преданно заглядывая ему в глаза, бегут собаки. — Привет! — весело сказал тот, кто звал хозяина. — Испугался, что ли? Псов поразводил… Съедят они тебя когда-нибудь, между прочим.

— Чего надо? — спросил Толян без энтузиазма.

— Да так, пообщаться захотелось… Пустишь?

— Одного — пущу. — Чувствовалось, что Толян, будь его воля, и одного запускать не хотел, но, видимо, он не жаждал скандала.

— Что ж ты такой негостеприимный? Нерусский, что ли?

— А что, не видно? — мрачно произнес Толян, — Я — татарин. А незваный гость — хуже татарина.

— Ладно. Другой бы спорил, драться полез, а я ничего, не гордый. Могу и один зайти.

— Вот и заходи. А вы, ребята, в машине подождите. И собачек не дразните, ладно? Укусить могут, а вам еще жениться надо…

В калитку примерно так же, как вчера меня, пропустили качковатого парнишку в спортивном костюме и кроссовках. Собачки, предупредительно рыча, пошли рядом. Мордастый, небритый, подстриженный накоротко посетитель не вызвал у них симпатий. У него песики тоже положительных эмоций не пробудили. Юноша понимал, что если эти зверюшки возьмут за глотку, то «лебединую песню» спеть не успеешь. Но он все-таки шел в уверенности, что оставшиеся за забором друзья, если что, выручат.

Они прошли на кухню. Дверь осталась незапертой, поэтому я хорошо слышал весь разговор безо всякого вмешательства РНС.

— Я пришел к тебе с приветом… — начал качок.

— «…Рассказать, что солнце встало»? — спросил Толян, цитируя классику.

— Что оно горячим светом где-то там затрепетало?

Качок хихикнул, похоже, что у него школьная программа еще не стерлась с последней извилины.

— Тебе корешки привет передавали, — сообщил он Толяну, — большой и горячий, само собой. У них неприятность большая. Им из города один большой человек кое-какой товар подкинул на хранение. «Лимонов» на триста, не меньше. А какие-то суки все это — на ветер. Точнее — в огонь. Мало того, ребят, что от московского шефа, — замочили. Шестерых, понимаешь?

— А я тут при чем? — спросил Толян, — Я в эти дела не играю. Ваши должки

— вы и платите. Я даже не знаю, что за товар, кто его вам, разгильдяям, доверил… И был ли вообще товар, тоже не знаю. Может, вы мне фуфло гоните?! С вас взятки гладки, вам соврать — как два пальца обоссать.

— Обижаешь… — качок попытался говорить крутым голосом, но выходило совсем плохо. Его крутость тянула на третий юношеский, не выше.

— Разве я обижаю? — удивленно спросил Толян. — Вот когда вам собаки яйца поотрывают, тогда обидно будет. Пусть Алмаз сам придет, если его приперло, а вас, сявок, больше не присылает. Как он вам «Ниссан» одолжил, не пойму…

— Ну ладно, — вздохнул качок, — похоже, не понял ты ни фига. Если хочешь, мы Алмазу передадим, как ты сказал. Только не жалей потом, командир. Собачки не всегда выручают…

— С Алмазом я сам поговорю, без сопливых, — повторил Толян, — ему тоже надо кой-чего подсказать, а то вы его раньше времени уморите. Вы ж беспонятные вовсе, а все пальцы веером кидаете…

— Как скажешь, начальник, — прошипел качок, — только сготовь на случай «лимонов» тридцать. Сейчас ведь не Алмаз верхний. Ему платить надо, а ты из общака брал, говорят…

— Много знаешь, зема, — заметил Толян, — и до фига болтаешь. Кому я должен — у меня записано. Дилеры, мать вашу, нашлись…

— Похоже, ни хрена ты не понял, командир… — зловеще процедил гость и двинулся к выходу, но тут мощно зарычала псина.

— Не любит он невежливых, — пояснил Толян, — особенно если молодые, жизни не видали, а дедушек Советской Армии, воинов-интернационалистов, пугать начинают. Иди давай. До калитки дойдешь, не тронут.

Качок действительно благополучно вышел из дома и дошел до калитки, сопровождаемый Толяном и собаками. Когда Толян закрыл за ним калитку, посол еще раз напомнил:

— Алмаз приедет — приготовь «лимоны».

Собаки ответили дружным гавканьем, «Ниссан» фыркнул и покатил прочь. Толян вернулся в дом, а в прихожую спустилась Кармела.

— Проблемы у тебя, Толичек? — спросила Таня.

— Есть немного, — вздохнул тот. — Бизнесовые…

— Чем тебе помочь? — поинтересовалась Таня.

— Да я сам разберусь…

— Заплатишь?

— Чем? — хмыкнул Толян. — Поросятами? У меня нала — как у козла молока. Алмаз поймет, он со мной на зоне три года чифирил. А из общака я брал полтора «лимона» на телик. Даже если по счетчику — пока не больше трех. А эти пацаны, блин, тридцать захотели…

— Что-то этот малыш уж больно выступал, — прикинула Кармела, — «Алмаз теперь не верхний…»

— Да на понт кидают. Сами-то как были «шестерней», так и остались. Просто Алмаз сглупил. Знаю я, что там за товар…

«А я знаю, какая сука его подпалила! — подумалось мне. — Стоит она рядышком с тобой, глядит чистыми и непорочными глазками. Ты ее всю ночь нежно трахал, а она тебя подставила. И капитально! Потому что Алмаз, судя по тому, что мне об этой фигурке известно, — корифан покойного Джампа. Его полпред в данном районе героической Московской области. А поскольку бомба, которую мне кто-то в „Волгу“ присобачил, этого Джампа обратила в мешок с костями, и к тому же некондиционными, то товарищ, заменивший павшего борца за денежные знаки, мог провести кадровые перестановки. И стал бывший полпред в лучшем случае десятой спицей в колеснице. Поскольку Алмаз, твой друг по зоне, не оправдал возложенного на него высокого доверия, то стоит перед ним весьма хреновая альтернатива. Или выплатить триста „лимонов“, или найти того самого козла, который замочил шестерых джамповцев и зажарил их в маковом соусе. При любом третьем варианте Алмаза пережгут на уголек. Поскольку денег у тебя нет, почтеннейший Толян, то на роль козла ты кандидатура подходящая. Такая вот се ля ви получается…»

Говорить это вслух я, конечно, не собирался. Думаю, что вовсе не из-за желания сохранить дружеские отношения между Кармелой и ее возлюбленным. Ляпни я хоть что-нибудь — и Танечка вышибла бы из меня мозги. А они, эти мозги, несмотря на все эксперименты и пертурбации, которые над ними осуществлялись, мне еще были дороги. Я всегда считал, что моя голова вполне достаточно укомплектована отверстиями: два уха, два глаза, две ноздри, рот — зачем еще восьмая? А ведь Кармела могла от щедрот своих и пару провернуть… Именно поэтому я не стал привлекать к себе внимание, благо был отделен от влюбленных дверью кладовки.

— Ладно, — сказал Толян, — мне пора к свиньям. Никого не впускай и вообще не показывайся. Попробуют влезть — стреляй. Это ты умеешь. Собачки не подведут и без шума никого не пропустят. Даже если задремлешь. Одна будет в доме — сторожить Барина.

— Ты смотри, сам будь осторожен, — тоном верной жены произнесла Танечка.

— Я тебя дожидаться буду…

Они поцеловались, и Толян вышел во двор. Заурчал его «РАФ-фермер», скрипнули ворота, которые открыла Кармела, автомобиль покатил, а затем ворота опять лязгнули. Таня вернулась в дом. Я услышал ее шаги около кладовки. То, что она не поднялась наверх, а остановилась, меня немного обеспокоило. Вполне можно было допустить, что она сейчас решает мою судьбу. И решений могло быть в принципе только два: быть мне или не быть? Гамлетовский вопрос очень интересен с философской точки зрения, любопытен с драматургической, но очень неприятен с чисто житейской, особенно когда его решает за тебя кто-то другой. Пусть даже девушка, обладающая целым набором незаурядных качеств.

Грешен, но мне наиболее логичным с точки зрения Кармелы представлялся выбор «не быть». Кому охота оставлять в живых человека, который, мягко говоря, слишком много знает? Знал я уже, и правда, многовато. Даже если учесть, что далеко не о всех моих познаниях Таня догадывалась, а о многих просто не знала, то сведений о ее деятельности в качестве киллера было уже достаточно. По идее, я должен был умереть еще после перестрелки с ее бывшими друзьями. Там все обошлось благополучно. Следующим местом, где Тане выгоднее было от меня отделаться, нежели оставлять живым, была «лежка» Джека. Там восемь трупов, один дополнительный ничего уже не изменил бы, а вот свидетелей после моей ликвидации никто и никогда не нашел бы. Она могла присовокупить меня и к тем шестерым ребятам, приехавшим от наследников Джампа, что были сожжены в подвале вместе с маковой соломкой. Но она везет с собой свидетеля, улики в виде оружия, которые любой уважающий себя киллер давно бы бросил. На дуру она не похожа, но в чем же тогда дело?

Теперь-то, казалось бы, ей был прямой резон ликвидировать меня «при попытке к бегству». Сымитировать это было бы просто, да я думаю, что Толян и не стал бы проводить служебное расследование по факту применения оружия. Это разом избавило бы ее от свидетеля сразу по всем перечисленным выше делам, а кроме того, наглухо заблокировало бы возможную утечку информации о ее аморальном поведении на «лежке» Джека. Думаю, что при тех отношениях, которые у нее были с владельцем свинарника, подобная утечка ей была ни к чему.

Конечно, я хорошо помнил предыдущие объяснения, которые Кармела довольно четко и логично изложила мне, почему я жив, когда другие перебрались на тот свет. Я — заложник, за которого уже определена сумма выкупа. Точнее, я — похищенное дитя Чудо-юда. Но ведь может что-то измениться? Ведь она даже не пыталась узнать у меня, как связаться с моим отцом, хотя радиотелефон обнаружила почти сутки назад… Или, может быть, уже связалась?

Тут я припомнил, что о моих «недопониманиях» с командой покойного Джампа ей известно. Сам сболтнул, никто не тянул за язык.

А ну как сейчас милая девочка повернет против меня? Автомат, из которого постреляны джамповцы, зажаренные в маковой соломке, — налицо. С этим автоматом в руках меня и найдут. И гражданин Алмаз будет доволен, что смог отчитаться в поимке гнусного убийцы честных наркоторговцев, понесшего заслуженную кару. И возможно, на радостях спишет с товарища Толяна часть задолженности по общаку, даст ему скидку с тех тридцати «лимонов», что просили утренние послы. Хотя, конечно, на последнее надеяться трудно. Скорее всего трехсотмиллионный должок, что навалился на местный филиал фирмы «Джамп и кореша», был четко, по-большевистски разверстан между равными физическими и юридическими лицами, и Алмаз, которого наверняка сделали ответственным за сбор этого должка, вряд ли был готов компенсировать скидку из своего кармана. Тем не менее моя персона очень устроила бы наследников Джампа даже в неразговаривающем виде — для отчета перед своими «акционерами». Правда, последствием была бы весьма неприятная разборка с Чудо-юдом, если, конечно, взрыв «Волги» не был делом его рук.

Итак, причин для волнения за свое светлое будущее у меня имелось немало.

Кармела вошла в кладовку, собачка, повиливая хвостом, поглядела на нее и села, еще раз показав мне свой розовый язычище и весьма солидные клыки.

Кроме «дрели», рукояточка которой немного обозначалась под маечкой, у Тани никаких других инструментов подобного рода при себе не было. Мне, конечно, и ее вполне хватило бы, да я и не надеялся увидеть Кармелу с «КПВТ» в руках. Таня его просто не смогла бы поднять, к тому же она и не брала его с собой, оставила в «дзоте»…

Я сделал вид, что все время лежал на топчане и мирно спал.

— Привет, Барин! — бодро окликнула меня Танечка. — Почивать изволите?

— А, это ты… — я зевнул, как мне казалось, достаточно натурально. — Что, пора опять в путь-дорогу?

— Пока нет, — сказала она. — Поговорим?

— О чем?

— О жизни, естественно. Ты, конечно, жить хочешь и даже очень, верно?

— Это мы уже выясняли. Есть другие мнения? Об этом вопросе я в следующую секунду пожалел, потому что Таня кивнула:

— Есть и другие. Например, у меня есть мнение, что жить тебе надоело.

— Это мнение окончательное и обжалованию не подлежит? — У меня аж в животе стало холодно от страха, но губы с перепугу мололи некий висельный юмор.

— Нет, — с ленцой в голосе ответила Кармела. — Это рабочая версия. Сейчас я обдумываю, есть ли этому альтернатива?

— Меня бы она устроила.

— Не сомневаюсь. Но мне первое предложение дает больше гарантий. Ты ведь, конечно, все слышал?

Я решил прикинуться шлангом и невинно спросил:

— Как вы трахались? Конечно, слышал, с потолка аж побелка сыпалась…

Кармела сделала издевательскую усмешечку.

— Это меня не беспокоит.

— Да я понимаю, — я попробовал покрутить эту тему дальше, — ты думаешь, я сейчас побегу к Толяну и расскажу, что ты у меня в рот брала и с Джеком по-армянски общалась? Я ж не дурак, в конце концов. У меня, между прочим, даже стыд кое-какой сохранился.

— А ты хитрый, Митрий… — зло прищурилась Таня. — В дурачка, стало быть, решил сыграть? Зря. Нет, миленький, я не боюсь, что ты Толяну расскажешь, как меня трахал и кто тебе при этом помогал. Если я захочу, он сам тебя ко мне уложит и свечку держать будет. Понял? Вот так он меня любит.

— А зря, — вздохнул я. — Неужели, если мужик тебя любит, надо до таких пакостей дело доводить?

— Не твое собачье дело, — сказала Таня совсем не тем голосом, что общалась с Толяном. — К тому же разводить болтовню на эту тему у меня времени нет. Я тебя спрашивала не о том, что ты ночью слышал, а о том, что утром. И не ври, будто ты спал, не поверю. Эти собачки мертвого разбудят.

— Ну, слышал я, как на Толяна наезжали. Дальше что? Тридцати «лимонов» у меня с собой нет, а трехсот — тем более. Дадите фургон с автоматчиками — съезжу домой и привезу. Правда, могу и не вернуться.

— Вот видишь, — ледяным тоном Снежной Королевы произнесла Кармела. — Выходит, что мое мнение насчет того, что тебе жить надоело, соответствует действительности.

— Значит, вам, мадам, — на меня нашла какая-то бахвалисто-злая блажь обреченного, — желательно свеженький трупик-с? Вы уже и в загранку сматываться раздумали? И паспорточков вам не треба, пани Кармелюк?

— Трэба, трэба… — Тут я впервые услышал в ее голосе щиро-украинские нотки и припомнил, что нам в школе рассказывали насчет бандеровцев. Танечка ведь из тех краев, а циркулярка у Толяна в хозяйстве наверняка имеется… Пуля 5.45 на секунду показалась совсем неплохим средством для окончания жизни. Сейчас двинет меня своим нежным отключающим ударом, который я уже два раза получал и не успевал заметить как, а потом застегнет в наручники и… Но Кармела имела свое мнение по поводу того, как продолжать разговор.

— Дима, — произнесла она так, как говорила со мной в бараке после бойни на «лежке» Джека, — мне не хочется тебя убивать. Очень не хочется. Я тебя ненавижу, но мне тебя жаль. Ты кривляешься, потому что боишься. Очень боишься. И твой выпендреж меня ничуточки не обманывает.

— Боюсь, — сознался я, — потому что у тебя с психикой явно не все в ажуре. Нормальный человек, в смысле бандит, поставил бы мне условия и сказал: «Вот то-то, то-то и то-то я должен от тебя получить там-то и тогда-то. Если не получу — заказывай гроб и белые тапочки». Все ясно. Ты полчаса говоришь мне всякие жути, а условий не ставишь. Я могу тебе подсказать, что от меня сейчас можно требовать. Бесплатно консультирую, заметь! А требовать нужно: код для связи с моим отцом — это первое; тридцать «лимонов» для Алмаза, три «лимона» для погашения долга в общак плюс двадцать тысяч баксов на мелкие расходы за границей — это второе; наконец, паспорта и визы. Все это, за исключением «лимонов» по линии Толяна, ты уже оговаривала в предыдущем леди-джентльменском соглашении. Какие проблемы? А ты приходишь и утверждаешь, что мне жить надоело…

— Я сегодня обнаружила, что ты лазил ко мне в сумку и просматривал коричневую тетрадку, — строго сказала Таня. — У меня там была одна секретка, которую ты нарушил.

Вот это было очень неожиданно. Перстень с выпуклым плюсом блестел у Кармелы на пальце, и я как-то машинально на него уставился.

— Что ты о них знаешь? — энкавэдэшным тоном спросила она.

— Много, — вздохнул я. — А ты?

— И я немало, — прищурилась Кармела. — Не желаешь включить и эту информацию в список обязательных условий?

Моя жизнь стоила гораздо меньше, но если бы я не знал, что, подчинившись требованию Тани, наверняка и с гарантией буду ликвидирован Чудо-юдом, то, может быть, и решился бы на такое дополнение.

— Танюша, — проникновенно пробормотал я, — вы совершенно правы. Мне надоело жить. Полная депрессия и отсутствие побудительных стимулов. Вы будете стрелять в лоб, в висок или в затылок? Как мне повернуться, чтобы вам было удобнее?

И тут мне подвернулась удача! Таня на секунду опешила и чуть-чуть растерялась. Все-таки слова, произнесенные нестандартно, имеют определенное влияние на женскую психику. На мужика этот прикол, вероятнее всего, не сработал бы. Но на Таню подействовало, и она не успела отреагировать…

У меня было две-три секунды — не больше.

О рыцарстве, снисхождении к слабому полу, подоночном своем поведении мне не думалось — времени не было. Только личная шкура — вот что меня всерьез волновало. И еще вертелась выбравшаяся из памяти капитана О'Брайена фраза: «Все надо делать вовремя!»

Не было в моем арсенале того нежного удара, которым Кармела меня погружала в беспамятство. Зато был довольно неинтеллигентный, но отработанный еще в детдомовские годы, когда я усердно занимался боксом, левый крюк. Был и правый, но мне нужно было обязательно свалить Кармелу на левый бок, чтоб успеть выдернуть пистолет у нее из-за пояса. Какое уж тут рыцарство, когда мне надо было опередить прыжок здоровенного кобеля с волчьими клыками!

Поэтому крюк вышел резкий и сильный. Кармелу снесло с ног как пушинку, я цапнул «дрель» и успел прикрыть свое горло согнутым локтем левой руки.

Мат, который выбила из моей глотки клыкастая пасть, был не столько отборный, сколько истошный, но, само собой, не благой. В голую руку, сжав ее тисками, с явным намерением перегрызть, впились крепкие, молодые зубы матерого двухлетнего пса. Кровушка тут же заструилась из раны, а уж больно было — не приведи Господь!

Наверно, эта зверюга ломанула бы мне одну, а то и две лучевых кости, если б я не сумел на какую-то секунду выдернуть из-под себя пистолет и нажать на спуск… Чпок! Глушитель на стволе съел грохот, а меня густо облило собачьей кровью. Хватка ослабла, кобелину удалось отшвырнуть, и он задергался в конвульсиях. На полу разливалась кровавая лужа, у меня с руки тоже капала кровь, рубаха на груди, доставшаяся в наследство от Будулая, из линяло-голубой стала бордовой… Мне еще повезло, что собачьи клыки не порвали вены, а обошлись чем-то помельче.

«Все надо делать вовремя!» — девиз капитана О'Брайена подгонял меня и заставлял не обращать внимания на руку.

Кармела лежала в нокауте. Этим мне не стоило гордиться, но нейтрализовать ее нужно было прежде, чем она очухается. Можно было пристрелить ее, но теперь уже я понимал, что она мне нужна живая.

Наручники, слава Богу, были у нее в кармане. Накинув один браслет на ее правую руку и защелкнув его, я оттащил Таню к лестнице и, просунув браслет между балясинами, застегнул его на левом запястье. Теперь пусть покрутится!