Стало быть, одного из двух выстрелов, которые прозвучали вслед за этим, вполне хватило, чтобы отправить Налима к его, как он сам утверждал, дворянским предкам Налымовым. А это, в свою очередь, могло означать, что все остальные, не имея оружия, сейчас прячутся, и Штырь с Чикой ищут их, как охотники дичь. Волновало Агафона и другое обстоятельство. Все-таки время полуденное, от Мухановска не так уж и далеко, да и вообще летом в лесу много народа. У кого-то полянки с травой, которую косить надо, кто-то грибы и ягоды ищет... Ясно, что выстрелы, даже редкие, могут привлечь внимание. Конечно, далеко не каждый, даже лесник с ружьем, сунется поинтересоваться насчет причин, но стукнуть кто-нибудь может. Правда, надо еще убедить ментов, чтобы приехали, тем более, сколько их там, в Мухановском райотделе, даже если сосчитать всех участковых по селам? Раз, два и обчелся. Однако могут в область позвонить, вдруг действительно нагрянут?
      Одиночный выстрел, который Чика произвел по Лузе, Агафона и вовсе поверг в уныние. Он понял, что лавровцы кого-то нашли и пристрелили. Агафон прикинул, что стреляли довольно далеко от дороги. Должно быть, те, кто уцелел, скорее всего, решили убежать в глубь леса. Найдут их лавровские или нет - черт его знает. Но к машинам наверняка вернутся. Вот там-то он их и прищучит... Агафон неторопливо двинулся к просеке, намереваясь перебраться на другую сторону дороги.
      Луза очухался с гудящей головой в состоянии полного обалдения. Ему даже показалось, будто пуля угодила в башку и он обязательно помрет. Луза побоялся ощупывать голову, потому что хорошо помнил, как выглядела она у того мужика-лавровца, которого он, можно сказать, с перепугу, застрелил на кухне у Сергачевой. Поэтому, уже придя в себя, он почти пять минут не шевелился, чем спас себе жизнь.
      За это время Чика, с позиции которого хорошо просматривались спортивные штаны и кроссовки лежащего в траве Лузы, выполняя приказ Штыря, уполз довольно далеко в сторону и теперь не мог видеть свою жертву. А сам Штырь тогда же повернулся лицом к ельнику, где прятались Гребешок и Налим, вполз под елки и теперь нарочно обламывал сухие ветки, чтобы привлечь внимание противника и заставить его обозначиться. Но Налим, хотя и находился всего в двадцати шагах от Штыря - даже перешептывание его с Чикой слышал, правда, неразборчиво, стрелять наугад не стал.
      А Чика все ближе подходил к тому месту, где замаскировался безоружный Гребешок. Впрочем, совсем безоружным Гребешка было трудно назвать. Он подобрал под елками увесистый булыжник килограмма на полтора и с этим оружием пролетариата был готов вступить в последний и решительный бой. Он слышал приближающиеся шорохи и догадывался, что некто вот-вот может появиться рядом. Гребешок старался громко не дышать, но остановить дыхание он не мог, да и сердце так тюкало, что казалось, будто его за километр слышно.
      Чика показался Гребешку чуточку раньше, чем сам его увидел. Очень близко, метрах в двух, он протиснулся через упругие ветки и, пригибаясь, вылез на маленькую проплешинку между деревцами. Пистолет он держал наготове, и если бы вовремя опустил взгляд, то никаких шансов Гребешку не оставил.
      Гребешок, дико заорав, - чего тут было больше, психологического расчета на испуг неприятеля или собственного отчаянного испуга, неясно, - изо всех сил запустил булыжником в Чику, естественно, целясь в башку. Камень, однако, попал Чике по запястью правой руки, и пистолет от этого удара, блеснув вороненым стволом, улетел в гущу елок. А Гребешок вскочил и бросился на ошалелого противника. Скорее по-футбольному, чем по-каратистски, он носком кроссовки саданул его в пах, а потом, не давая опомниться, изо всех сил махнул кулаком в челюсть. Чика громко охнул, от первого удара согнулся, от второго разогнулся и повалился спиной в елки. Гребешок прыгнул за ним, насел на грудь, левой рукой вцепился в горло, а правой стал, не жалея пальцев, молотить Чику по морде...
      Эта возня заставила зашевелиться и Налима, и Штыря. Первый узнал по воплю Гребешка и подумал, что тому пришел конец. Второй услышал оханье Чики и хотел было ринуться на помощь. Но тут, откуда-то сзади, послышался шорох, а затем и треск. Штырь обернулся и увидел Лузу, наконец-то пришедшего в себя. Тот вовсе не собирался нападать на Штыря, он просто хотел уползти куда-нибудь, где его не будет видно. Но, конечно, нашумел при этом, и если б Штырь проявил хладнокровие, а не выпалил навскид, то пришлось бы ему плохо. Пуля свистнула в полуметре, Лузе хватило прыти отскочить за толстый ствол высоченной елки. Нельзя сказать, чтобы Луза за ней хорошо укрылся, наверно, если бы солнце его получше освещало, то Штырь, как следует прицелившись, попал бы ему в плечо. Но солнце глядело совсем в другую сторону, еловые ветки затеняли низ дерева, и Штырь не разглядел цель. Оттуда, где скрывался Налим, неожиданно пришел ответ. Тот от щедрот своих гвозданул трехпатронной очередью, и на обладателя золотых зубов упало две подсеченные пулями верхушки, посыпалась хвоя. Штырь приник к земле, озираясь, а потом наугад три раза грохнул из "глока". Пули, как ни странно, едва не угробили Налима. Одна как ножом срезала смолистую ветку всего на локоть от его головы. Налим нырнул вниз, на желто-коричневую колючую хвою, пополз в сторону.
      Эта новая вспышка стрельбы, а в особенности очередь из "стечкина", заставили Агафона, уже перебравшегося за просеку и дожидавшегося, не появятся ли Штырь с Чикой, призадуматься. То ли Налим жив и отстреливается, то ли кто-то из лавровских мочит Лузу или Гребешка из его пистолета? Соваться наобум, перебегать открытое место не хотелось. Но тут кусты на краю просеки, примерно в створе с "девяткой" Гребешка, шевельнулись. Агафон изготовился пальнуть, но вовремя увидел растрепанный золотистый шарик волос... Элька! Береговская этуаль выскочила на просеку и, пригибаясь, подбежала к "Волге". Тревожно оглядевшись по сторонам, она открыла багажник, вытащила оттуда пустую канистру и шланг. После этого быстрыми шажками перебежала к желтой "шестерке" лавровцев, добралась до горловины бензобака и ловко открутила крышку. Вставила шланг одним концом в горловину, другим в канистру, покачала насосиком - и бензин забулькал, переливаясь из бензобака в воровкину тару.
      Агафон даже подивился ее ловкости и проворству. Он уже просек, в чем дело. Ловкая баба сообразила, что, пока суть да дело, можно и смыться. Мужики пусть там друг друга мочат, а ей недосуг дожидаться. Потому что ни от тех, ни от других она пряников не ждет. От лавровских особенно, но и куропаточники ей не по сердцу. Желтую "шестерку" ей не завести, "девятка" стоит зажатой, неудобно. Но в них бензин есть, а у нее в "Волге" нету. Отсосать, перелить - и нет проблем. Хитра Элька, как сто китайцев! Агафон решил не вмешиваться, немножко понаблюдать. В конце концов, очень даже полезно, если она оставит Лавровку с пустым баком...
      Гребешок наконец, оторвал пальцы от горла Чики. Посиневшее, вздувшееся от ударов и удушения лицо с остекленелыми глазами принадлежало уже не человеку, а трупу. Гребешку на дело своих рук было смотреть тошно. Правая рука была вся в крови, чужой и, должно быть, своей, - кулак распух и саднил. Хотелось упасть и передохнуть, но тут совсем рядом грохнул очередной выстрел, и Гребешок вспомнил о "Макарове" Чики, который валялся где-то поблизости.
      Гребешок полез искать пистолет, зашелестел ветками, захрустел хвоей, и Штырь уже довольно четко углядел, где он ворочается. Но для того, чтобы завалить наверняка, надо было подобраться поближе, перескочить неширокую прогалинку...
      Луза, прячась за своей елкой, увидел, как чужой с пистолетом в руке крадучись вылезает из-за елок и, пригнувшись, подбирается к тому месту, где несколько минут назад стихла возня. Он понял, что гад собирается навести решку Гребешку, который орал где-то в том районе и лупил смертным боем лавровца. И хотя у Лузы не было оружия, ему вдруг стало стыдно, что он, самый здоровенный, не дерется, а прячется. Он выскочил из-за укрытия и бегом кинулся прямо на Штыря, заорав во всю глотку:
      - Миша-а! Сзади-и!
      Штырь, уже видевший сквозь елки спину Гребешка всего в двух метрах от себя - только на спуск нажать осталось! - от этого крика инстинктивно обернулся. Прямо на него скачками несся огромный верзила. Бах! Мимо! Рука дрогнула. Сзади наскочил Гребешок, левой захватил за шею, а правым кулаком наотмашь шибанул по запястью Штыря, и никелированный "глок" шлепнулся в траву. Но Штырь тоже не растерялся: цапнул Гребешка за затылок обеими лапами, резко нагнулся, подбил Мишку задом, и тот со свистом перелетел вверх ногами через голову Штыря, крепко приложившись спиной и затылком о лесную почву. Гребешок шлепнулся в аккурат под ноги набегавшему Лузе, и тот, не успев перескочить, запнулся о бедро приятеля и плюхнулся, едва успев выставить вперед руки. Штырь и тут расстарался: с маху чухнул Лузу подъемом ноги по морде, да так, что тот, несмотря на сто двадцать кило веса, отлетел на два метра в сторону. Гребешок после "вертушки" еще не совсем собрался, и у Штыря был шанс, подхватив с земли "глок", пригвоздить противников к земле. Был шанс - да сплыл. Из ельника вылетел Налим и метров с трех шибанул из "стечкина". Вообще-то он в башку целился, но угодил в руку повыше локтя, как раз в ту, которая уже готовилась взяться за рукоять пистолета.
      - Уй, бля-а! - позабыв о пистолете, Штырь схватился левой рукой за рану и стал кататься по земле.
      Гребешок, пошатываясь, встал с земли и, задыхаясь от ненависти, подошел к корчащемуся Штырю. Поднял "глок" и навел на раненого.
      - Падлы! - выл в ярости Штырь. - Козлы! Суки ментовские! Гребешок от души пазганул лавровца ногой под дых. В "Куропатке" обычай не бить лежачего давно не имел силы (как, впрочем, и в Лавровке).
      - Ты, фиксатый, выбирай слова, а? - посоветовал Налим. Кто козел?! (Пинок под копчик.) Кто сука? (Пинок по бедру.)
      - Повтори, пидор гнойный! - это был пинок в морду от Гребешка.
      Покряхтывая и утирая кровавые сопли, подошел Луза со ссадиной во всю щеку. Молча, но сильно ударил Штыря ногой в живот, и тот, охнув, потерял сознание.
      - Во зараза! - Гребешок плюнул кровью: прикусил губу во время "приземления". - Ментами обзывает!
      Луза неожиданно заржал, Налим тоже, и оба глянули на Гребешка, тот похлопал глазами, не понимая, а потом вспомнил, что вообще-то был даже не просто ментом, а лейтенантом, и заржал.
      - Этого-то, Хмыря или как его, не ухайдокали... - сказал Луза. - Дышит, падла...
      - Из руки кровь хлыщет, - подтвердил Налим. - Значит, еще живой.
      - Долбани его, чтобы не мучился, - посоветовал Луза. - А то очухается, опять орать будет.
      - А почему я? - нахмурился Налим.
      - Не надо, - сказал Гребешок. - Нам с ним еще покалякать надо. Спросить кое о чем. Например, какого хрена они за Элькой гонялись. Давай-ка ему жгут на руку накрутим, пока вся кровянка не стекла... Интересно, где там Агафон?
      - И те двое где-то бродят, - опасливо заметил Луза.
      - А Элька небось удрала. Во кобра, а? - хмыкнул Налим.
      - Анаконда скорее, - уточнил Гребешок, - как она этого
      Барбоса уделала?! Нежной ножкой удавила.
      - Да, вот и снимай таких после этого, - покачал головой
      Луза. - Тот Барбос, пожалуй, покрупней меня был...
      - Между прочим, приемчик я этот уже видел. Помнишь, У нас зимой инструктор Вика работала? Которая с Фролом ушла? - вспомнил Гребешок, выдергивая из штанов Штыря эластичный пояс.
      - Это которая Федю в нокаут положила?
      - Другой не было. Так вот вы, по-моему, про Федю только со слов знаете, потому что в зале вас тогда не было. - Гребешок туго затянул пояс Штыря чуть ниже плечевого сустава прямо поверх одежды. - Вы уезжали куда-то.
      - Конечно, - кивнул Луза, - мы с Агафоном ездили груз сопровождать.
      - Ну вот, про Федю все запомнили, потому что он об этом сам любит вспоминать. А про то, как она Кудю с Чаком уработала, уже забывать стали. Они против нее вдвоем дрались! Сейчас, если спросить, скажут, что для хохмы поддавались. И сам Сэнсей подтвердит, будьте уверены. Но я-то помню, что они только сперва не всерьез работали. Баба ростом меньше метра семидесяти, вес тоже немного за шестьдесят - а уделала двух мужиков, каждый за девяносто. Так вот, она одновременно заделала Куде гриф на горло локтем, а Чака почти что задавила согнутым коленом. Ни хрена они не поддавались. Если бы она их в этих захватах еще малость подержала, они либо задохлись, либо, как Барбос, сами себе шейные позвонки поломали.
      - Думаешь, Элька у Вики училась?
      - Точно! Конечно, не совсем точно, но очень на то похоже... - По ходу беседы Гребешок продолжал заниматься наложением жгута. - Так! Вроде кровь не течет уже... Приподнимайте его и тащите вон туда, там один труп уже лежит, ему скучно не будет. Пистолет там, кстати, лежит. Тебе, Луза, лишним не будет. Не высовывайтесь и не бегайте, а я пойду гляну, что с Агафоном, и вообще обстановку выясню...
      Луза и Налим спорить не стали. Они ведь еще не знали, что Монтер и Гриня больше не существуют и перспективы получить от них пулю равны нулю. Подхватили за плечи Штыря и поволокли в глубь ельника. А Гребешок, осторожно перебегая от дерева к дереву, отправился к просеке. Не прошел он и половины пути, как оттуда, с просеки, послышался шум автомобильного мотора. Хотя это была и не родная "девятка" - ее Гребешок узнал бы по звуку! - он сразу припустил бегом.
      Маленький облом
      Выскочив на край просеки, Гребешок заметил, что серой "Волги" и след простыл. Шум ее мотора постепенно удалялся, она катила куда-то вниз, должно быть, в направлении межколхозной грунтовки. Гребешок увидел Агафона, корчившегося на обочине, чуть в стороне от капота "девятки".
      - Уй, с-сука! Уй, стерва! - экс-старшина держался обеими Руками за причинное место и крыл в три этажа с чердаком.
      - Элька?
      - Она, бляха-муха!
      - Догоним?! - Гребешок дернулся к своей "девятке", но тут же заметил, что она стоит на ободах. Все четыре шины были спущены!
      - З-зараза! - рявкнул он, злясь больше на Агафона. - Как же ты подставился, обормот?
      - Да так! - огрызнулся Агафон. - Не нуди, без тебя тошно!
      - "Лавровка" еще осталась? - сейчас это интересовало Гребешка больше всего.
      - Мои все лежат, - бормотнул Агафон, боль помаленьку унималась. - Двое, вот пушки остались...
      - А автомат где?
      - У нее, гадины...
      - Ну ты и разгильдяй! - произнес Гребешок без особого злорадства. - Ладно. Приходи в форму, я ребят позову.
      Гребешок без труда нашел Лузу, Налима и пришедшего в себя Штыря, который неустанно материл всех и вся.
      - Быстро, волочем на дорогу! Элька свою "Волгу" угнала, а мне шины спустила.
      - Ха! - неожиданно засмеялся Штырь. - И вас наколола? Ну, падла, а?!
      - Ты нам сейчас, козел, все про нее расскажешь! - угрожающе произнес Гребешок. - Вставай. Ноги целы, на руках не понесем. На ребят своих не надейся - все четверо в нуле.
      Штырь зло зыркнул глазами, потом испытующе глянул на Гребешка: может, берет на понт?
      - Все, все! - безжалостно подтвердил тот. - На Чику, наверно, уже полюбовался? На Барбоса, которому Элька шею свернула, тоже. А Монтера с Гриней Агафон замочил. Ты один живой, понял?
      - Один... - пробормотал Штырь недоверчиво, но его уже рывком поставили на ноги. Луза взял его под здоровую руку, Налим - под раненую. Гребешок увидел, что сзади за ремнем джинсов у Лузы торчит "Макаров".
      - Значит, оприходовали Чикин пистолет? - спросил Гребешок.
      - Ага, - отозвался Луза, - мы и пистолет под елкой нашли, и карманы обшмонали. Ключи от машины взяли.
      До просеки дошли без приключений. Агафон уже стоял, почесываясь.
      - А-а, - сказал он Штырю, улыбаясь почти по-приятельски. - Чего ж ты так, а? Вчера вроде умнее был. Видишь эти пушечки (он вынул из карманов "ТТ" и "Макаров")? Было ваше, стало наше.
      - Все равно ты лох, - нагло, хотя и вялыми губами, произнес Штырь. - Баба облапошила...
      - Ладно, мужики, - вмешался Гребешок, - все разборки потом, нам надо отсюда сваливать. Агафон, она шины нипелями спускала или как?
      - Жди-ка! - усмехнулся тот. - Финкой поколола.
      - Во, биомать!
      - Надо на фиг твою колымагу бросать и ехать на "шестерке", - сказал Налим. - Ключи-то есть теперь. А шины у нее вроде целы...
      - Какая разница? - устало произнес Агафон. - Она весь бак с "шестерки" к себе в канистру отсосала. А у Гребешка на баке крышка специальная, не сумела снять. Она еще позаботилась, чтоб мы горючку из "девятки" в "шестерку" не перелили... Высыпала килограммовую пачку сахара прямо в горловину бака. И я же, дурак, ей помогал...
      - Я ж говорю - лох! - Штырь оскалил золотые зубы. Агафон коротко ударил его под дых, заставил согнуться и сказал довольно строго:
      - Не проси смерти, братан! Это одолжение большое, понимаешь?! А легкую смерть мы только по большому блату выдаем.
      - Оставь его в покое, - Гребешок нетерпеливо перебил Агафона с его воспитательной работой. - Я понял, что делать надо! Колеса с "шестерки" снимем и переставим на "девятку". Домкрат у Чики был? Инструмент какой?
      - Был, кажется, - выговорил Штырь, держась за живот и пытаясь восстановить дыхание.
      - Нормально! Ставим обе на домкраты с одной стороны, мои колеса снимаем и бросаем, лавровские снимаем и крепим ко мне; если постараться, то за час справимся. Этого чухана покамест к дереву привяжем, чтобы не убежал, а работать будем попарно: ты с Налимом, а я с Лузой. Запросто можно за час все четыре колеса поставить!
      - Посмотрим... - проворчал Агафон и пошел к багажнику "шестерки". Защелка не сработала, багажник не открылся.
      - Заперто! - объявил Агафон. - У кого там ключи?
      - У меня, - откликнулся Луза, доставая связку. - Только не знаю, который от багажника.
      - Разберемся...
      Агафон открыл багажник "шестерки", вынул оттуда лежащие поверх резинового коврика домкрат и торцевые ключи. Он уже собрался закрывать крышку, когда вдруг увидел, что из-под коврика выглядывает ручка чемоданчика. Через пару секунд он вытащил на свет Божий коричневого цвета "дипломат" с замками! золотистого цвета и спросил у Штыря:
      - Это чей?
      Штырь озадаченно посмотрел на чемоданчик и сказал:
      - Хрен его знает, наверно, Чикин.
      - И что тут может быть, тоже не знаешь?
      - Понятия не имею.
      На связке ключей, изъятых у Чики, обнаружился один подходящий. Когда Агафон отпер замки и поднял крышку, удивленно ахнул даже Штырь:
      - Ё-мое!
      "Дипломат" был плотно загружен пачками стодолларовых купюр в заклеенных и опечатанных банковских пачках.
      - Богатый был парень ваш Чика! - заметил Гребешок. - Если это не "куклы", конечно. По-моему, вся ваша Лавровка такой суммы не стоит...
      Штырь растерянно глядел на деньги и чесал подбородок здоровой рукой:
      - Это не "куклы", - пробормотал он. - Это "нал" "зеленый". Ну, народ! Ну, народ...
      Гребешок влез в салон "шестерки", немного пошуровал внутри, открыл "бардачок", но там ничего интересного не нашел, кроме пары наручников, граненого стаканчика да "Правил дорожного движения".
      "Правила..." оставил на месте, стаканчик переложил в "девятку", а наручниками приковал Штыря к елке. Чтобы не мучить, усадили наземь, лицом к стволу, заставили обнять дерево ногами и руками. После этого закипела работа.
      Меньше чем за полный час, без перекуров и перебранок, замена резины была проведена. Мертвого Барбоса оттащили подальше в кусты, "шестерку" без колес оставили на просеке, Штыря отстегнули и усадили в "девятку" на заднее сиденье, между Лузой и Налимом, "дипломат" с валютой пихнули под ноги, оружие рассовали по карманам и под ремни. Гребешок сел на водительское место, Агафон - рядом, и покатили дальше.
      - Так, - сказал Агафон, едва машина тронулась с места, - настал час откровений, товарищ Штырь. Вы себя вели больше чем похабно, надо было тебя очень больно замочить, пристегнуть к елочке, посадив задницей на муравьиную кучу. Но в жизни все сложнее. Короче: или ты четко проясняешь, зачем вам нужна была Элька, а также сообщаешь, что у вас там в Лавровке стряслось, или будет очень больно.
      - Ну да, а если я скажу, то больно не будет. Сразу пришьете.
      - Знаешь, вообще-то можем и не пришить. Представь себе такой вариант: мы высаживаем тебя где-нибудь, а ты потом сам идешь на все четыре стороны по своему выбору. Подъемных и суточных, правда, не выделим, но свет не без добрых людей, верно?
      - Сладко поешь, кореш. Только веры тебе нет.
      - Но в то, что мы тебя в противном случае попишем, ты веришь?
      - Однозначно.
      - Вот и выбирай. Надежда умирает последней.
      - Хорошо, - с неожиданной решимостью произнес Штырь, - мне один хрен. Все одно Лавровка кончилась.
      - Интересное заявление!
      - Понимай как хошь. Сегодня в шесть мне адвокат Фили по сотовому позвонил. Сказал, что Рыжего РУОП прибрал. Утром, прямо на даче. Четыре пушки незарегистрированные нашли. Все, зацеп есть - повязали.
      - Вас же, козлов, вчера предупреждали! - с досадой сказал Агафон. - Сам Сэнсей! Он у нас всю ночь на базе порядок наводил, хотя ему весточка пришла, что шухерить будут у вас. А может, ты своего пахана не упредил, а?
      - Мамой клянусь - все передал. Самолично сразу от вас к нему почесал. Поддатый он, конечно, был, но не очень. Должен был врубиться. Все выслушал и сказал, чтобы я отдыхал. Ничего конкретного. А мне чего? Больше всех надо?! Отдыхать, так отдыхать. Значит, думаю, сейчас обзвонит всех и скажет, что делать. Ему виднее, я даже не все точки знаю.
      - Ну, хрен с ним, в это поверить можно. Что дальше?
      - Дальше я не знаю, поехал отдыхать. С пацанами вот, ныне покойными. А что было ночью и утром до шести - не знаю. В общем, Филю повязали где-то в четыре утра, тепленького. С охраной из четырех морд. Пискнуть не успел - разоружили, мордой в грязь и ствол к затылку. И фиг поймешь, их пушки были или подкинули. Почти тогда же на офис наехали. Там Леша Бетон дежурил с бригадой. Как у них во дворе "Газель" с ворованными запчастями оказалась - сами не понимают. А тут собровцы или спецы, хрен поймешь, с разных сторон, в масках, налетели. Бетона прибрали. И всех, кто с ним был, - тоже. Шесть человек. Ну а потом четко по адресам прошлись. Всех - под гребло. Нам, пятерым, повезло. На шашлыки с бабами ездили. Двадцать верст от города, а место нормальное. Даже искупнулись.
      - Ладно, это уже лирика. Значит, заступник Филин вас упредил? Фига ли тогда вы в город поперлись?
      - Погоди, я же не досказал. В том-то и дело, что нам Филя через адвоката своего Додика кинул цеу: срочно ехать на вокзал, в камеру хранения. Назвал номер ячейки и код, все чин чинарем. Оттуда надо было взять "дипломат" и отвезти к Додику в контору.
      - Не тот самый, что нашелся в багажнике? - быстро спросил Агафон.
      - Может, и тот. Только тогда в ячейке ничего не оказалось. Пусто, как подмели.
      - Ты сам ходил?
      - Сначала Чику с Монтером послал, каюсь, опасался, что там менты ждать будут. Они пришли, говорят: "Нет ни хрена!" Я после этого сам пошел, с Барбосом. Точно, ни хрена, пустой номер в прямом смысле. Только сейчас, блин, начинаю понимать, что Чика с Монтером меня кинули. Взяли "дипломат", донесли его до киоска, который почти у самого выхода из вокзала, а там у Чики знакомая баба работает. Ей и оставили. Потом вернулись к машине, а когда я побежал проверять, забрали "дипломат" и запихали в багажник.
      - А откуда у Чики были ключи от "дипломата"? Ему их что, сам Филя выдал?
      - Не знаю... - недоуменно произнес Штырь. - Может, случайно подобрал?
      - Ой, сомнительно... - скривился Агафон. - По-моему, это ты сейчас придумал, чтобы совсем паскудой не выглядеть. Небось баксы Филя себе на выкуп ныкал, а ты подумал, что если Филю оформят на вышку или пожизненно, как организатора по пяти убийствам, то он с тебя этих денег не спросит.
      - Да бля буду, - возмутился Штырь, - чтобы я Филю кидал?! У меня мозги есть. Сам посуди - если Филю оформят, то мне тоже ничего не светит. Побегать долго не дадут - это точно. Он же сам еще и поможет прибрать. А уж в СИЗО я бы дня не прожил.
      - Мне-то что, - хмыкнул Агафон, - все эти оправдания ты Филе скажешь, если мы тебя живым отпустим. И если, конечно, сам Филя к этому времени еще не преставится. Продолжаем разговор, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Допустим, значит, что друганы решили и тебя, и Филю кинуть. Вышел ты с вокзала без "дипломата". Что дальше?
      - Дальше поехали к Додику, к Давиду Михайловичу. Объясняю, так, мол, и так, никакого чемоданчика не нашлось. Додик жутко огорчился, стал куда-то трезвонить. Меня мандраж бьет, мужики тоже в машине дрыгаются, надо из города валить, уже восемь утра почти, пересменка у ментов. Еще протелиться - свежие встанут, зорче бдить начнут. Может, даже с ориентировками конкретно на нас. Фиг его знает, пацанов побрали кучу, кто-то уже мог расколоться по делу...
      - Опусти переживания, они мне по фигу. Короче! Просека осталась позади, и Гребешок вывернул на знакомую грунтовую дорогу. Впереди было пусто. Само собой, что Элька на своей "Волге" могла за час с лишним, даже по плохой дороге, опередить их на безнадежно большое расстояние.
      - Ладно, - буркнул Штырь, - короче так короче. Додик ушел с трубкой в другую комнату, а с кем говорил, не знаю. Но только потом сказал: "Быстро гоните на Матросова, восемь, квартира шестьдесят семь. Там должна быть баба, Пряхина Элеонора. Делайте что хотите, но привезите оттуда связку ключей, которые баба прячет в ванной под стеновой плиткой, за аптечкой". Там три ключа должно быть, сказал, - один большой и ржавый от амбарного замка, а два других маленькие никелированные. На одном по-английски написано "Свитцерленд", на другом по-немецки "Швайц". "Если не привезете до вечера, - говорит, - всем хана! И Филе, и мне, и вам". Я, конечно, спросил, для страховки, что будет, если, скажем, эта баба будет не одна и ключи отдавать не захочет. Додик, сука такая, говорит: "Чем быстрее привезете, тем быстрее сможете спокойно жить. Попадетесь ментам, протреплетесь - потеряете все". В общем, пошел я к ребятам и погнали мы на Матросова, восемь...
      - К Эльке? - перебил Агафон.
      - Ну! Но Додик, конечно, козел! Сказал, что надо ехать туда и попросить ключики, а насчет того, что у бабы пушка есть и вообще она без тормозов - ни хрена-а! Пришли мы, значит, вдвоем с Барбосом, культурно позвонили. Она открывает, с улыбочкой. Говорим, Давид Михайлович прислал за ключиками. Элька еще шире улыбочку: "Сейчас, сейчас! У нас не прибрано, неходячий инвалид в доме, посидите в кухне, я сама схожу". В мыслях не было, что такой облом будет... Наоборот, радовались, что без проблем и все просто. Ну и сходила, блин! Выходит: на пальце кольцо с ключами, а в руках - "стечкин". И сразу к двери. Скалится, лярва, а глаза бешеные. Точно, пошмаляла бы обоих, если бы руки не подняли и к стене не повернулись. А она: "Привет, мальчики! Вам ключики нужны? Побегайте за мной!" И фьють! За дверь, на лестницу. Только шпильками застучала. Мы за ней, а она как даст очередь вверх по пролету. Патронов на пять, не меньше! По всем квартирам бабы завизжали: "Убивают! Милиция!" Кто-то уже 02 набирает... Мы вниз дунули, к парадному и на улицу, где машину оставили, а она, зараза, во двор выскочила. Зыркнули туда-сюда нету! Так бы вообще прозевали, если бы Гриня, царствие небесное, не усек серую "Волгу", когда она из арки выезжала. "Она!" - кричит. Ну, мы за ней и погнали.
      - А "Волга"-то чья, ее?
      - Да хрен знает. Может, и ее, а может, угнала. Я говорю, мы только увидели, как она со двора выезжает. Потом по городу перла - это вообще! Ниже семидесяти точно нигде не шла. А за городом - под сто. Потом смотрим, вы катите, да еще и втиснулись между ней и нами. Чика сразу завопил: "Надо мотать на фиг, нам сейчас только с "Куропаткой" разборок не хватало!" Мы даже думали поначалу, будто она вас по рации или по сотовому вызвала. Никто же не знал, что вы без волын. Ну а когда вы повернули на Мухановск, то маленько успокоились. Почти достали эту лярву, а она р-раз! - и крутанула налево, в лес. Как раз за поворотом шоссе. Мы километра два вперед проскочили. Потом видим: что-то не то. Попилили обратно. Гриня говорит: "Вон просека, небось туда повернула!" Полезли туда. Слышим, вроде впереди урчит кто-то. Думали, она, а оказалось - вы. Ну, дальше все ясно...
      - Небось жалеешь сейчас, что не замочил нас с ходу? - спросил Агафон.
      - А я, думаешь, хотел мочить? - обиделся Штырь. - Ну, попугать вас немного хотелось. Вы вчера у себя там выделывались, а тут мы при козырях были. Мы не садисты, ё-мое, нам лишняя мокруха не нужна...
      - С понтом дела, блин, - усмехнулся Гребешок не оборачиваясь, - как не вышло, так "не хотели"!
      - Верно заметил, а? - процедил Агафон. - Хреново ты выглядишь, пан Штырь. Очень хреново, скажем так. Некоторые люди в гробу лучше смотрятся. И рассказ у тебя, прямо скажем, не очень клево сшился. Вот я смотрю на тебя и думаю: поверил бы я тебе, допустим, если бы был Филей Рыжим? А ни хрена бы не поверил. Легко списать все на Чику, на его бабу из киоска с вокзала, на Монтера или там на плохую погоду. Додика этого вспомнить. Филя из тюряги, при всех своих крутых возможностях, следствие не проведет. Он сам, бедолага, скорее всего до суда не доживет. У нас весной вон Портновского за мелочевку отловили - от сердечного приступа в СИЗО Богу душу отдал. Почему? Да потому что до хрена и больше взяток раздал, а кому же охота, чтоб он потом свидетелем по этим взяткам был? И ваш родной Филя рано возникать стал. Ему бы тихо сидеть, в пределах той экологической ниши, которую вам отвели. А он дрыгаться начал, сам, и без ума, вот его и остановили. Это обычай, а обычаи нарушать нельзя.
      - Слушай, командир, - спросил Штырь, заметно волнуясь за свое и без того пошатнувшееся здоровье. - Я по жизни простой, мне лекции о моральном облике еще по первой ходке надоели. Если вы весь этот разговор просто так затеяли, чтобы веселее ехать было, - ладно. Верить или не верить - тоже ваше дело. А то, что вы меня так и так живым не отпустите, - знаю.
      - А вот это ты зря, - сказал Агафон. - Нельзя обо всех по себе судить.