- "Дети в подвале играли в гестапо, зверски замучен сантехник Потапов..." Помню, - кивнул Налим. - Смешно тогда казалось...
      По лесу проехали уже километра четыре. Дорога не вызывала опасений, выглядела сухой и накатанной. Навстречу попалась только одна бортовая машина, груженая сеном. Она вывернула откуда-то с боковой просеки, тоже, видимо, вполне проезжей.
      - Чего он, в город, что ли, сено повез? - усмехнулся Налим.
      - А что? Может, и в город, - сказал Гребешок. - Там многие скот держат. Заводишко встал, денег нет и не платят. Кто козу держит, кто поросенка, кто корову. Перебиваются как могут.
      Дорога спустилась в просторный лог, по дну которого журчал ручей. Поперек лога давно еще насыпали невысокий вал, а ручей пропустили через бетонную трубу. Проехали насыпь, выбрались из лога и снова покатили между двумя стенами высоких деревьев. Заметно прибавилось ям, ухабов и рытвин, то и дело подскакивали. Солнце поднялось совсем близко к зениту. Оно точно вспомнило, что на дворе лето, и принялось печь изо всех сил. Как ему положено в июле. Сыроватая земля стала быстро сохнуть, а с дороги за "девяткой" густым хвостом встала пыль.
      - Не дай Бог, кто-то обгонит! - проворчал Гребешок. - Пылюги по самые уши наглотаемся.
      Бог его, конечно, не услышал. Еще через километр впереди появился тракторишко, тащивший за собой прицеп все с тем же сеном. Конечно, будь дорога малость пошире, то обогнать это тарахтящее транспортное средство особого труда для Гребешка не составило бы. Но дорога в этом месте сузилась, а тракторист, управлявший своим драндулетом, все время мотался от бровки к бровке, прицеп становился при этом едва ли не поперек дороги и проехать мимо было совершенно нереально. Гребешок слишком любил свою "девятку" и беспокоился за свое здоровье, чтобы рисковать.
      Спидометр показывал тридцать километров в час.
      - Алкаш, блин! - матерился Гребешок, то и дело сплевывая в окошко пыль, оседавшую во рту. - Лыка, на хрен, не вяжет, а едет. Вот ляжет, сука, поперек дороги - и все, приплыли.
      - Накаркаешь... - проворчал Агафон. - С обгоном накаркал и тут накаркаешь. Лучше попробуй проскочить.
      - Может, впереди пошире будет, - отозвался Гребешок. Но Агафон оказался прав. Накаркал Гребешок.
      На очередном маневре от бровки к бровке алкаш-тракторист залетел правым передним колесом в кювет, неловко дернул руль, и прицеп с сеном, потеряв остойчивость, относительно мягко лег поперек дороги. Трактор тоже завалился и улегся боком на придорожные кусты.
      - Ну, блин! - рявкнул Гребешок. - Хоть бы он убился, дурак!
      Однако и на сей раз силы небесные ему не вняли. Пыль над местом аварии еще не улеглась, когда послышался сдавленный хриплый мат, и левая дверца лежащего на боку трактора открылась на манер танкового люка. Оттуда с кряхтеньем и матюками высунулась ободранная морда сизо-сиреневой расцветки, а потом выползло и все остальное. Мужик тупо поглядел на плоды своих трудов, слез на дорогу, пошатался маленько и сделал несколько шагов. Наконец он рухнул в кювет и остался недвижим. Впрочем, явно не по причине смерти. Храп был отчетливо слышен всему экипажу "девятки", а запах тугого перегара заставлял морщиться даже не самых устойчивых трезвенников, какими являлись Агафон и его соратники.
      - Ну, и что теперь делать будем? - спросил Гребешок таким тоном, в котором отчетливо звучала нотка: "А ведь я предупреждал!"
      Агафон помедлил с ответом, должно быть, прикидывая, смогут ли они вчетвером - алконавт, конечно, в расчет не принимался - сдвинуть перевернутый прицеп или поставить его с трактором на колеса. Но потом, поняв, что это им не удастся, решительно сказал:
      - Разворачивайся!
      Об этом Гребешка дважды просить не требовалось, он несколькими ловкими маневрами поворотил "девятку" задом к перевернутому прицепу и погнал машину к Мухановску.
      Мрачный Агафон стал изучать карту. У спуска в лог Агафон приказал:
      - Тормози! Вот сюда, в эту просеку, поворачивай.
      Гребешок, конечно, притормозить не отказался, но поворачивать не спешил.
      - Агафоша, тебе приключений мало? Ты видишь, какие тут кадры катаются? Они, между прочим, не только на тракторах ездят. Если с "ЗИЛом-133" в лоб поцелуемся - мало не покажется. Жертвы могут быть.
      - Опять? Договорились же... - напомнил Агафон.
      - Я только предупреждаю, - пожал плечами Гребешок. - Никак не могу себе представить, куда мы по этой просеке поведем.
      - Не переживай, выведу. Буду штурманом, как на ралли.
      - Между прочим, карты иногда врут, даже топографические. А я тут, между прочим, несколько раз ездил и кое-что в этих дорожках понимаю. По ним лес зимой возят с делянок. Из них большая часть ведет в тупики.
      - Молодец, Гребешок, просветил. Я этого не знал, - саркастически поклонился Агафон. - Но на карте они помечены, дорожки эти. Вот наша, вправо идет, а вот другая - между прочим, по ней даже на Московское шоссе выбраться можно. Только мы туда не поедем, потому что она слишком близко к Мухановску на шоссе выходит, и до тех постов, которые мы должны обойти. Но чуть дальше можно выехать обратно на межколхозную магистраль. Гораздо дальше того места, где трактор опрокинулся.
      - Агафоша, ты разницу между летом и зимой понимаешь? Вот тут, на этой твоей карте, низина показана. Видишь, черточки нарисованы? Это болото называется. Зимой оно твердое, по нему спокойно ехать можно. А летом там и трактор не пройдет, даже гусеничный. Я, конечно, не саботажник, но если ты такой упорный - вот тебе руль. Садись, вези сам. Мне лично не хочется, чтоб ты потом говорил: "Гребешок водить не умеет, за свою "девятку" боится, а вот был бы я за рулем, так мы бы запросто проехали!" Так что валяй, садись и за штурмана, и за пилота. Угробишь машину - отвечаешь.
      - Идет, - ответил Агафон. - Покупаю новую такую же. Пересаживайся.
      Они поменялись местами, и Агафон свернул в ту самую просеку, о которой говорил.
      Каждый скрип рессор, а тем более скрежет Гребешок воспринимал как прикосновение раскаленного железа. Он был почти убежден в том, что Агафон машину угробит, и очень сожалел о своей выходке. Все-таки если бы сам сидел за рулем, то было бы спокойнее. Но теперь дело было сделано, и даже если бы Гребешок сказал: "Ладно, лучше я сам поведу!", то упрямый Агафон и не подумал бы отдать ему бразды правления.
      Тем не менее пока все обходилось. Просека шла на склон, и, хотя высокая трава с мелкими кустиками изредка почесывала "девятке" днище, колея была относительно неглубокой, жидкой грязи в ней, по мере подъема, становилось все меньше.
      В общем, первый этап прошли, тьфу-тьфу, благополучно, доехали от дороги до перекрестка двух просек. Агафон, не поцарапав кузов о сучки, повернул влево.
      - Да здесь ездят, - сказал Агафон, чтобы успокоить Гребешка. - Видишь, свежак тянется? Уже по сухому катались.
      Действительно, на этой хорошо освещенной солнцем просеке было не намного сырее, чем на песчаном проселке. Вместе с тем куски грязи с протектора автомобиля, где-то по пути проехавшего лужу, лежали поверх уже подсохшей почвы.
      Лесовозную дорогу, однако, прокладывали не по линейке, она извивалась поперек склона, постепенно спускаясь вниз, поэтому она просматривалась вперед максимум метров на полсотни. Именно это сейчас тревожило Гребешка больше всего. Конечно, скорость была небольшая, но все же перспектива неожиданно влететь в болото, через которое эта нелегкая дорожка пролегала, их не устраивала.
      Но вместо болота очередной поворот принес иной сюрприз. Агафон затормозил, чтобы не стукнуться о багажник серой "Волги": она стояла на просеке с незахлопнутой водительской дверцей.
      - По-моему, это та самая... - пробормотал Гребешок. Агафон придерживался того же мнения, но высказаться не успел. Сзади откуда ни возьмись, вылетела на предельной скорости еще более знакомая желтая "шестерка" и остановилась в метре от заднего бампера "девятки", наглухо заперев ее между двумя частоколами еловых стволов.
      Веселый разговор
      Из "шестерки" в обе стороны резко выпрыгнуло пятеро. Все при пушках. Два "Макарова", "ТТ" и блестящий никелированный "глок-17" нацелились на окна "девятки", а пятый готов был поддержать товарищей из "АКМС".
      - Сидеть и не рыпаться! - такую команду по идее должен был отдать Штырь, который, держа "глок" двумя руками, навел его прямо в башку Агафону. Толково навел, не подходя близко к дверце, которой Агафон при возможности мог бы его крепко шибануть.
      Но эту команду отдал, упреждая поспешные действия подчиненных, сам Агафон, еще тогда, когда лавровские только подбегали к машине. Конечно, будь у куропаточников оружие, можно было бы посостязаться с "лавровкой" в стрельбе на поражение. В принципе, у "куропатки" это всегда получалось лучше. Однако оружия не было. Выпрыгивать из машины, делать резкие движения в такой ситуации означало одно: обречь себя на расстрел. Шансов разбежаться по лесу, спрятаться в чащобе было мало. Поэтому сейчас, по мнению Агафона, гораздо безопаснее было не проявлять активности.
      Штырь, не опуская пистолета, осторожно подошел со стороны капота, цапнул ручку дверцы, рывком распахнул ее. Ствол "глока" смотрел теперь на Агафона, прямо в лоб. Если нажмет, то мозги бывшего старшины милиции полетят в физиономии Лузы и Налима.
      - Вылазь! - гаркнул Штырь, скаля золотые зубы. - Живо! Руки на голову! Сперва Агафон!
      Агафон послушно свесил ноги с сиденья, положил ладони на затылок.
      - Ложись! Лицом вниз! Дернешься - пуля!
      Луза, Гребешок и Налим один за другим выходили из машины и ложились мордами в мох.
      - Кто скажет, куда баба побежала, живым оставлю! - объявил Штырь.
      - Какая баба? - спросил Агафон не поворачиваясь.
      - Из "Волги", Элька Длинная.
      - Мы подъехали за минуту до вас. Не было тут никого.
      - Ладно, с вами после разберемся. Барбос, стереги! Чуть ворохнутся - мочи всех одной очередью. Болтать им не позволяй, они хитрые, суки. Так, глянем, куда эта лярва могла мотануть...
      Штырь с ученым видом подошел к "Волге", заглянул внутрь, влез коленями на водительское сиденье, посмотрел в заднюю часть салона, потом вылез и оглядел почву около машины...
      - Во, шпильки отпечатались! - сказал он радостно. - Так, вокруг капота обежала...
      Он сделал несколько шагов, дошел до правой обочины, наклонился еще раз.
      - Ага, здесь тоже мох промяла. Короче, идем направо. Чика со мной - прямо, Монтер с Гриней - левее. На шпильках она далеко не ушла, а если снимет, босиком тем более не уйдет. Поосторожней, про пушку помните! Но не валить, ё-мое! По ногам долбите, ясно? Она живьем нужна.
      Лавровцы разбились на пары и скрылись в лесу, а куропаточники остались лежать, уткнувшись носами в мох под присмотром бугая-автоматчика, действительно похожего на крупного беспородного пса, которых принято называть "барбосами".
      Агафон почти с облегчением вздохнул. Было бы гораздо хуже, если бы Штырь, торопясь догнать Эльку, решил, что куропаточников надо тут же пошмалять, не оставляя им никаких шансов. Но Штырь, как видно, кое-что соображал. И скорее всего, догадывался (а может, и наверняка знал), что у "куропатки" есть до Эльки какой-то крутой интерес. А это значило, что после того как Эльку поймают, предстоял довольно веселый разговор на природе. Шанс отделаться от этого разговора был только один: каким-то образом уделать Барбоса, занявшего очень удобную позицию сбоку от лежащих рядком куропаточников. При первом же неосторожном движении, не говоря уже о попытке привстать, он и впрямь мог положить всех четверых одной, даже не очень длинной, очередью. До ближайшего к нему Гребешка было метра два, не больше, до Агафона, который лежал с другого края, - чуть больше четырех. Только полный лох промажет.
      О причинах этой неожиданной встречи Агафон пока не задумывался. Ясно одно, "лавровке" зачем-то понадобилась Элька. То, что попались еще и куропаточники, - лишний плюс: можно расквитаться за пострелянных на квартире Сергачевой и сорвать выкуп. Причем необязательно в денежном выражении. "Лавровка" имела виды на кое-какие объекты и доходные дела. Так что, конечно, Штырь вряд ли будет сильно доволен, если Барбос действительно замочит всех четверых. Но само собой, не похвалит Барбоса, если тот кого-то упустит. Впрочем, это все теория.
      Практика интересовала Агафона гораздо больше. За себя он был спокоен. У него не было привычки дергаться в рискованных ситуациях без ощутимой надежды на успех. Луза с Налимом ребята молодые, а то, что сейчас у них, должно быть, все поджилки трясутся, даже неплохо. Они вряд ли рискнут вскакивать, бросаться с голыми руками на автомат, изображать из себя Брюса Ли или Чака Норриса. Они уже видели мертвых людей и знают, как это неприятно. Будь они помоложе, помалограмотней - может, и рискнули бы, но они вышли из возраста, когда не понимают разницы между боевиком и реальной жизнью.
      А вот Гребешок вызывал серьезное беспокойство. Парень с опытом, но слишком самоуверенный. Ему много раз везло, другому бы давно шею свернули. Сейчас небось только и мечтает, чтобы утереть нос Агафону. Дескать, я говорил, что надо по шоссе ехать! Конечно, мечтает, чтобы этот самый Барбос хоть чуточку подставился. Если ему удастся уделать Барбоса, захватить автомат, а потом еще и остальных лавровцев покосить, то лидерство в четверке он заберет прочно. Луза и Налим на него молиться будут. Агафону же будет сказано словами из старого фильма про Максима Перепелицу: "Никакой ты не команды?!", и он будет выглядеть трусом и разгильдяем в глазах этих ребят. Конечно, Гребешок сейчас не думает ни о завоевании авторитета, ни об иных последствиях, в том числе и о том, что будет, ежели у него ничего не выйдет. Самое главное, Гребешок четко понимает, что ему с Лузой, которые мочили лавровских у Сергачевой, ни при каком раскладе не жить. Агафона с Налимом еще могут сделать предметом торга, хотя и отметелят за милую душу, но Гребешку на это надежды не было. Луза по недостатку интеллекта еще ничего не просчитал, а у Гребешка мозги варят быстро.
      Оставалось только надеяться на то, что Гребешок не начнет копошиться слишком рано, пока Штырь и его братаны не отошли далеко от просеки. Вообще-то Штырь, конечно, должен был подстраховаться и оставить в помощь Барбосу кого-то еще. Неужели для того, чтоб поймать одну, пусть высокорослую и неслабую, девку, трех человек мало? Правда, Штырь в своей краткой инструкции соратникам говорил что-то насчет пушки. Это что же, выходит, Элька вооружена? Агафон вспомнил, что Ростик перед прогулкой в парк показывал Лиде и Ларисе пистолет. Во всяком случае, они так говорили. Если Эля имела какое-то отношение к смерти Ростика, то пушка могла попасть к ней. А если она действительно его замочила или хотя бы активно в этом участвовала, то у нее вполне хватит духу пострелять. Правда, неизвестно, умеет ли она стрелять, но если Штырь своих предупредил, чтобы были поосторожнее, значит, уже знает, что с ней расслабляться нельзя. Чем же она Лавровку обидела? Про Ростика догадались, что ли? Но Ростик вроде бы не из их конторы. По проституточной части она отвечает перед "мамочкой" и Пиноккио, а те стоят под "Куропаткой". Может, там Забор со своей "Альгамброй" завертелся? Но он бы тогда для начала с Пиноккио стал разбираться, а не с девочками. Неужели что-нибудь по части ключей?
      От этого поплохело. Лавровка вполне может устроить небольшое гестапо. Если, конечно, знает обо все этом деле меньше Агафона. Впрочем, она все равно гестапо устроит, хотя бы из чисто развлекательных побуждений. Или для того, чтоб убедиться в том, что знает об истории с ключами больше, чем Агафон. Но потом, естественно, ни о какой торговле речи не пойдет. Тут, в этом лесу, их всех четверых и уроют. Места хватит.
      Гребешок, лежа всего в двух метрах от автоматного дула, действительно соображал. И четко, не хуже Агафона, понимал, что ему лично, как и Лузе, ловить нечего. Им сперва переломают все кости, поиздеваются вдоволь. Пристрелят в порядке милосердия. Да и то, пожалуй, не одним выстрелом. На Лавровку в некоторых случаях нападал садизм. Правда, до сего времени по отношению к "Куропатке" они сохраняли корректность, но ведь все меняется. Тем более что здесь, в темном лесу, все концы хорошо хоронятся. Даже если не закапывать, а просто пихнуть в ямку и забросать ветками, шансов, что их отыщут хотя бы до наступления зимы, очень немного. А зимой и вовсе не отыщешь. "Девятку" гады, конечно, найдут куда сбагрить. У них полно спецов по перебивке номеров и перепродаже. Документы на машину тоже сляпают, а поскольку Сэнсею и в голову не придет, что его ребятки не в Москве пропали, а много ближе, немало времени минет, прежде чем он хотя бы машину разыщет. Да и будет ли искать? Может, его уже самого менты по стенке размазывают?
      Конечно, пока Миша от бессильной ярости сопел носом в мох, ему приходили в голову разные отчаянные мысли насчет того, чтоб вскочить, наброситься на Барбоса, а потом - будь что будет. Как тот самый пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей. Но вопреки опасениям Агафона Гребешок сдержался. Сообразил, что лавровцы еще не забрались далеко в лес, а Барбос, который в первые несколько минут сохранял стопроцентную бдительность, крепко схватив автомат и, держа палец на спусковом крючке, должен был рано или поздно чуточку расслабиться. В конце концов, он ведь не робот, а живой человек. Хотя и с придурью, раз в Лавровке оказался. То, что эта расслабуха приближается, Гребешок усек по некоторым признакам. У него была возможность чуточку скосить глаз и наблюдать за тем, как ведет себя охранник. Если в течение первой пары минут Барбос только и делал, что смотрел на пленников, то потом первый раз позволил себе на несколько секунд отвести глаз в сторону. Потом он зевнул, почесался, еще раз огляделся, по-прежнему не отводя ствол автомата в сторону. Гребешок понял, что Барбос ищет место, где бы присесть, ибо у него не было уверенности, что друганы скоро вернутся. Пленники вели себя тихо, не дергались, не пытались вскочить, даже рук с голов не пытались убрать. Ясно, что против автомата не попрут.
      Именно поэтому Барбос усмотрел пенек посуше, примерно на одной линии с куропаточниками, но чуточку подальше от Гребешка, и собрался примостить на нем свой объемистый зад. В ногах ведь правды нет...
      Гребешок позволил себе немножко повернуть голову - на это Барбос не отреагировал - и напряженно следил за действиями охранника. Тот потоптался немного на месте, должно быть, терзаясь сомнениями: и присесть хотелось, и боязно было даже на несколько секунд отвернуться от лежащих на земле. В конце концов, бугай выбрал соломоново решение: попятился задом к пню. Гребешок напряженно прикидывал, сколько секунд понадобится Барбосу, чтобы присесть. Ясно, что на несколько секунд ему придется отвести ствол в сторону от куропаточников. Эх, если бы этот пенек был там, где Барбос стоял до этого! Тогда бы Гребешок мог рискнуть... А теперь расстояние увеличилось, не успеть.
      Но тут произошло то, чего ни Барбос, ни Гребешок, ни Агафон не ожидали.
      Послышался легкий скрип и треск, откуда-то сверху, прямо на голову Барбосу, рухнуло нечто бесформенное и никак не похожее на человека. Барбос, только-только пристроившийся на пеньке, от неожиданности выронил автомат и, придавленный этим "нечто", ничком нырнул с пня. Гребешок, еще не вскочив на ноги, успел заметить раскрывшуюся от ужаса щербатую пасть Барбоса и его выпученные, как у удавленника, глаза.
      В следующее мгновение шея Барбоса, не успевшего даже пискнуть, оказалась зажата согнутым коленом того, что свалилось с дерева. Конечно, Гребешок не замедлил вскочить на ноги и броситься на помощь нежданному спасителю. Остальные тоже, но чуть позже. Гребешок подскочил раньше других, рывком подхватил с земли валявшийся в стороне автомат. Но ни выстрелить, ни ударить он не успел, потому что пытавшийся выкрутиться из захвата Барбос неловко дернулся вперед, а его противник, наоборот, обеими руками рванул свое колено на себя. Хруп! Бугай дернулся и тут же обмяк. Глаза так и остались открытыми нараспашку, да еще и вылезли и из орбит.
      - Обалдеть можно... - пробормотал Гребешок. Даже Агафон и Налим не сразу узнали Элю. Пока приглядывались, у нее в руках появился "стечкин".
      - С дороги, ну! - прорычала она. - Бросай автомат! Живо!
      - Ты чего, дура? - Гребешок понял, что если только чуть-чуть приподнимет ствол, эта дикая кошка - рысь, тигрица, пума, как хотите, - тут же выпустит ему кишки. Только не когтями, а очередью из своего карманного пулемета.
      Эля попятилась к лесу, отодвинулась от мужиков подальше, должно быть, опасаясь, что кто-нибудь заговорит зубы, а остальные вырвут пистолет. Она совсем не походила на ту, что помнилась Агафону и Налиму: подкрашенную, в аккуратном, в меру вульгарном макияже, в изящных модельных туфельках, в дорогом джинсовом костюме. Волосы, скрученные в золотистый шарик на затылке, растрепались, кое-где на них налипли хвоя и еловая смола. Одежда представляла собой линялый и драный солдатский комбез, одетый поверх кофточки, блузки и кожаной юбки.
      - Брось автомат! - повторила она, обращаясь к Гребешку. - Считаю до трех!
      - Брось, козел! - прорычал Агафон. - Не шутит! Если бы в следующее мгновение Гребешок не положил оружие на землю, то, без сомнения, заработал бы пулю. Но он уже увидел совершенно безжалостный взгляд Эли и разоружился.
      - Теперь отошли на десять метров! Дальше, дальше, мальчики! За деревья! Нормально! Сели на землю!
      Эля дернула за ручку дверцу "шестерки", она не поддалась. Должно быть, ее заперли на замок. Девица без промедления долбанула рукоятью пистолета в стекло, надеясь открыть замок изнутри. Но тут тишину леса огласил вой, визг, пищание и свист автосигнализации. Эля даже шарахнулась от машины.
      - Не заведешь! - крикнул ей Агафон.
      Эля все-таки просунула руку в выбитое окошко, открыла замок, села на сиденье. Ключа в щитке не было.
      Агафон сорвался с места и в три прыжка подскочил к автомату, который бросил Гребешок. Эля, пытаясь выдернуть провода и соединить напрямую, положила пистолет рядом с собой. Прежде, чем она успела схватить его вновь, в окошко просунулся автоматный ствол.
      - Не трогай пушку! - сказал Агафон убедительно. - Тебе без нас не справиться. Эта шпана сейчас прибежит. Давай лучше в "Волгу".
      - Там бензина нет, - всхлипнула от злости Эля, - отчего, думаешь, я тут застряла?
      Гребешок, Луза и Налим тоже подскочили к визжащей "шестерке".
      - Снимай с тормоза! - приказал Эле Агафон. - Попробуем откатить, пока эти не добежали. Ну, раз-два - взяли!
      Конечно, на твердом шоссе у них получилось бы лучше. Но и здесь у них вполне хватило бы сил спихнуть чужую машину к кустам и освободить себе путь к бегству. Однако времени не хватило. Чуткое ухо Гребешка уловило треск сучьев справа от дороги:
      - Бегут!
      Агафон выдернул Эльку из кабины, схватил пистолет и бросил его Налиму.
      - Налево, в лес! Быстро! За деревья!
      Все пятеро юркнули под защиту елок. Прислушались. Треск сучьев утих, машина тоже выть перестала. Лавровцы нигде не показывались.
      - Ну, и что дальше? - шепотом спросил Гребешок. - Думаешь, они в открытую к машинам полезут? Фиг тебе! Обойдут либо слева, либо справа.
      - Налим! - сказал Агафон. - Переберись-ка вон туда, к мелким елкам. Только тихо. И вообще, пока точно их не увидишь - не стреляй. Старайся патроны экономить. Сколько в магазине?
      - Должно быть, штук пятнадцать, - ответила Эля.
      - Уже извела, что ли? - спросил Агафон как-то по-домашнему, будто речь шла о деньгах.
      - Было дело...
      Расспрашивать о том, в кого она стреляла и каковы результаты, Агафон счел неуместным и несвоевременным. К тому же ему захотелось самому обойти "лавровку" с фланга. Проверил магазин, осторожно, чтобы не щелкать громко, присоединил обратно. Магазин был полный, язык не утапливался. "АКМС" - машинка старая, но надежная.
      Налим, пригибаясь и довольно тихо ступая, направился к ельнику.
      - Слушай, Миша, - Агафон обратился к Гребешку. - Побегай-ка малость между деревьев, отвлеки их.
      - Сделаем... - Гребешок, треща ветками и шурша кустами, сделал несколько перебежек по лесу вдоль дороги, Агафон в это время тихонько стал двигаться в глубь леса. По Гребешку никто не стрелял, но за его маневрами наверняка кто-то приглядывал.
      Отойдя метров на тридцать от просеки, Агафон изменил направление и пошел вдоль нее, все время поглядывая вправо, где вот-вот могли появиться лавровские. Просека отсюда была почти незаметна, ее обозначала только полоска света между деревьями.
      Темная фигура человека с пистолетом в вытянутых руках почти бесшумно выскользнула из-за елки, стоявшей уже на этой стороне дороги, и четко обрисовалась на фоне светлой полоски. Агафон замер, затаил дыхание, укрывшись за большим раздвоенным пнем.
      От пня до лавровца было метров двадцать, завалить его, в принципе, можно было уже сейчас. Но Агафон решил подождать. И не ошибся. Тот, кого он держал на мушке, призывно помахал рукой, и сквозь кусты тихо просочился второй лавровец. Оба стали осторожно перебираться от дерева к дереву, двигаясь в том направлении, где Агафон оставил своих. К самому Агафону они не приближались, до пня, из-за которого он наблюдал обоих, не дошли.
      В тот момент, когда оба были видны Агафону уже со спины, он поймал на мушку того, что был от него подальше, и плавненько нажал спуск... Бах! Агафон специально, чтобы не тратить много патронов, поставил флажок на одиночный огонь. Тот, на чьей спине отметилась пуля, сделал нелепый шажок, ощутимо подпрыгнул на месте, а затем плашмя повалился в ближайший куст. Второй совершил последнюю в жизни ошибку - решил не падать сразу, а сперва обернулся на выстрел. Агафон почти мгновенно накатил на него мушку, совмещенную с прицельной рамкой. Бах! Этого прижучило прямо в лоб, хотя Агафон брал немного ниже. Внешне все выглядело так, будто лавровец получил удар в челюсть от человека-невидимки: голова откинулась, руки судорожно растопырились, и он спиной вперед отлетел к стволу небольшой ели.
      Почти в тот же момент послышались выстрелы с той стороны, где находился Налим. Агафон, опасаясь, чтобы кто-то из заваленных не ожил, с великой осторожностью, прыжками и перекатами преодолевая открытые промежутки, добрался сперва до тою, которого положил первым. Это был один из тех, кому Штырь говорил: "Монтер с Гриней", но кто конкретно - Монтер или Гриня, Агафон не знал. "Макаров" с полной обоймой этому господину был уже не нужен, поскольку тот получил пулю в сердце транзитом через позвоночник. Второй, от которого Агафон прибрал "ТТ" , был еще покойнее. А вот в той стороне, где Агафон оставил своих, один за другим грохали выстрелы.
      Пока Гребешок, а потом и Луза усердно имитировали перебежки и трещали кустами, считая, что концентрируют на себе внимание "лавровки", те вовсе на них не смотрели. Они делали свое дело, обходили "куропатку" слева: - Штырь и Чика, справа - Монтер и Гриня. При этом у Штыря и Чики это получилось намного лучше, чем у Монтера и Грини. Они бы точно смогли застрелить в спину Налима, если бы прошли чуть подальше от него и не задели кусты. Налим, услышав шорох, вопреки приказу Агафона, пальнул на звук и, конечно, не попал. Из кустов ответили, тоже на звук и тоже мимо. Налим сразу почувствовал себя неуютно в ельнике: одна пуля разом срезала пару тонких верхушек. Ельник защищал только от взгляда, но не от выстрелов. Налим, когда по нему еще пару раз бахнули, с перепугу попятился и залез так глубоко в чащу елочек, что не только ни хрена вокруг себя не видел, но вообще потерял ориентировку. Он не знал, в кого стрелять и куда, даже не соображал, с какой стороны просека и куда надо идти. И надо ли выбираться, он тоже не знал, сидел и крутил головой, в страхе прислушиваясь к каждому шороху. Потому что, как ему казалось, лавровцы могут появиться с любой стороны. Голова у Налима соображала сейчас очень плохо.
      Гребешок, услышав по два выстрела сначала с той стороны, где был Агафон, а потом с той, где был Налим, притаился и ждал продолжения. Ни Лузы, ни Эльки рядом не было, ветки потрескивали где-то далеко, сразу в нескольких местах. Поди-ка разберись! Трудно жить без пистолета... В общем. Гребешок подумал, что в его безоружном положении сейчас лучше всего не выставляться, а мирно заховавшись куда-нибудь, переждать, пока вооруженные люди будут выяснять отношения между собой. Именно поэтому он юркнул в тот же самый ельник, где прятался Налим, только метрах в тридцати-сорока подальше от просеки.
      Луза, естественно, после выстрелов с двух сторон прекратил беготню. Треску и шороху он перед тем произвел много, но как только услышал два выстрела, произведенные Агафоном, инстинктивно шарахнулся в противоположную сторону. Тут грохнул выстрел Налима, затем два - по Налиму, как раз с той стороны, куда топал могучий детинушка. И как-то само собой получилось, что Луза, ощущая себя одиноким и безоружным, а также слишком заметным, очертя голову дунул в глубь леса, подальше от дороги, по старому принципу "куда глаза глядят".
      Он промчался метрах в двадцати от притаившихся за елками Штыря и Чики, производя столько шума и треска, что можно было подумать, стадо кабанов прет.
      - Вон он, зараза! - Чика увидел силуэт бегущего в промежутке между деревьями, ухватил "Макаров" двумя руками и грохнул.
      Фьють! Луза остался цел, но зацепился кроссовкой за торчавший из земли толстый корень и грохнулся, треснулся макушкой о боковину подгнившего пня, да так крепко, что отрубился почти на минуту.
      - Готов! - самодовольно прошипел Чика Штырю, который располагался в паре метров от него. - Лег как миленький! Вон, штаны с кроссовками из травы торчат.
      - Ну и хрен с ним, - отозвался Штырь. - Теперь надо этого делать, который в ельнике. Обходи его справа, а я пошумлю немного. Может, обозначится...
      Один за всех и... Каждый за себя
      Агафон тем временем сильно беспокоился. Три выстрела в той стороне, где находился Налим, долго не имели продолжения. По разумению Агафона, это могло означать, что все кончилось плохо. В то, что Налим мог одним выстрелом положить двух неприятелей, как-то не верилось. Даже двумя или тремя. Но при этом чуткое и опытное ухо экс-старшины милиции уловило тонкие различия в звуке пистолетных выстрелов. Ему было почти на сто процентов ясно, что стреляли из нескольких разных систем оружия, причем выстрел из "стечкина" был первым, а "стечкин" был только у Налима.