Да, сейчас они есть. Три очень разных, непонятных и вечно ругающихся существа, которым он - совершенно никчемный! - зачем-то нужен. Ладно бы в прежние времена пионерское или комсомольское поручение выполняли (хотя кто их тогда от души выполнял?), но ведь сейчас никто таких поручений не дает. А материальный интерес самый мизерный. Пенсия Олега - ерунда по сравнению с однодневным заработком Эли в "Береговии". Квартира могла бы ей перейти лишь после брака, а она о росписи и речи не ведет. Ладно, Эля, может, выжидает. А эти две маломерки, чего они здесь тусуются? Неужели в городе нет парней с руками и с ногами? Или тоже квартиру нацелились разделить? Давно пора бы понять, что без толку с Элей соревноваться. Но они, похоже, и не очень соревнуются. Они хоть и взбрыкивают, хоть и огрызаются, но непримиримости в этом не чуется. Покричали, потопали ножками - и опять все тихо, не разлей вода.
      Олег прислушался. В квартире было тихо. Эля должна была сегодня идти на ночное дежурство в больницу. Обычно в таких случаях за нее оставались Лида с Ларисой. Сегодня он заснул довольно рано, когда Эля еще не ушла. Все трое сидели на кухне, пили чай и рассказывали анекдоты. Под их хохотунчики он и заснул. Надо снова попробовать заснуть.
      Но сон не шел. Да и не хотелось Олегу туда, в забытье, где может привидеться всякое, живое и мертвое, смешанное в кучу, а оттого еще более страшное. Например, тот бородач, которого он сегодня уже видел в кошмаре, или двое растерзанных взрывом солдат, с которыми он всего за минуту до того мирно беседовал.
      Тошно, больно и противно было все это вспоминать, ворошить, бередить недавнее. Олег даже застонал как-то непроизвольно, хотя физически ничего уже не болело.
      В соседней комнате сразу отреагировали. Заскрипел диван, чьи-то ноги зашаркали по полу, отыскивая шлепанцы, потом послышались шаги. На пороге Олеговой комнаты появилась Лида, запахнутая в коротенький халатик.
      - Олежек! - позвала она. - Тебе плохо?
      - Сон дурной увидел. И вообще не то что-то...
      - Водички попить не дать?
      - Не надо, а то утку... - Олег постеснялся продолжать, но Лида и так догадалась. Забрала, вылила, ополоснула, хотела подложить на место. Но Олег остановил:
      - Не надо. Лучше побудь со мной.
      - Олег, два часа ночи. А мне завтра с Лариской к восьми на работу.
      - Ты просто приляг рядышком. Мне страшно одному... Честно.
      - Отчего страшно?
      - Да все кажется, будто совсем один.
      - Что ты! Нам Элька сказала, чтобы с тобой сидели, пока она не придет.
      - Лариска тоже здесь?
      - Да куда она денется! Тут, дрыхнет, конечно...
      Как раз в этот момент зашаркали шаги и появилась Лариса.
      - Ничего я не дрыхну. Ты, Лидка, когда слезаешь с кровати, обязательно меня пяткой задеваешь. Тут подрыхнешь...
      - Ну и что? Повернулась бы на другой бок и сопела бы дальше во все дырки, - явно неприязненно произнесла Лида. - Чего пришла?
      - Захотела - и пришла. Тебе-то что не спится?
      - Олежка стонал, я думала, помочь надо.
      - Знаем мы, чем ты ему помогать собралась, - хмыкнула Лариса.
      - Девчонки, - сказал Олег, - у вас разговор какой-то чудной. Как будто меня нет и я ничего не слышу. Вы скоро совсем как Элька станете.
      - А что Элька? Элька вся в деньгах. Мы получку по три месяца ждем, то пол-"лимона", то триста тыщ, а она за один вечерок больше гребет, - сказала Лариса.
      - Чего ж вы с ней не пойдете?
      - Мордами не вышли, ноги толстоваты и коротковаты, - хмыкнула Лида. - Да и вообще деревня.
      - Пошли спать, - зевнула Лариса, - скоро три часа. А нам в семь вставать надо.
      - Иди, - сказала Лида, - а я здесь останусь. Меня Олежка просит рядом полежать. Ему страшно.
      - Ладно, - с заметным раздражением произнесла Лариса. - Стереги. Все равно завтра в семь подниму.
      И, сердито посапывая, удалилась в соседнюю комнату. Скрипнул диван, улеглась, стало быть. А Лида осторожно, скинув халатик, залезла под одеяло к Олегу.
      - Тепленькая... - прошептал тот, ощутив обрубком левой ноги пухлость девичьего бедра сквозь тоненькую шелковую ночнушку. - Даже горяченькая... Знаешь, я ведь никогда с девчонками не спал. Никогда!
      - И с Элькой?
      - С Элькой тоже. Думали ведь, что поженимся, только целовались. Хотели, чтобы после свадьбы, после венчания, чтобы не просто... А получилось все не так. И уже не переиграешь.
      - А теперь тебе хорошо с ней? - полюбопытствовала Лида, теснее придвигаясь к Олегу.
      - Приятно... Но это не то. Это ее каприз, прихоть.
      - Конечно, она ж немного не в себе. Она чем-то колется иногда.
      - Правда?
      - Ну, это я наверняка не знаю, - Лида испугалась, что говорит лишнее. Просто иногда она бывает такая, будто под кайфом.
      Олег потянулся к ней култышками рук, Лида порывисто привлекла его к себе, прильнула всем телом, припала к губам. Надолго...
      - Сердечко бьется, - прошептал Олег, ощущая, как жаркие волны катятся по телу, заставляя забыть и об увечьях, и о болях душевных. Губы-то не отняли у него! И он торопливо, будто боялся, что отнимут, стал целовать Лицу. В глаза, нос, щеки, уши, шею, плечи...
      - Сумасшедшенький... - прикрыв ресничками глаза, прошептала она. Жадненький...
      А Олег пытался подцепить "клешнями" бретельки ночнушки, спустить их с округлых плечиков, добраться до нежных и упругих грудок. Они лежали на боку, и сделать это ему было не так-то просто.
      - Подожди, - шепнула Лида, - я сама сниму...
      - Не-ет... - прохрипел Олег. - Я сумею!
      - Тогда давай сядем, так сподручнее...
      Олег уперся одним локтем в подушку, уцепился другой "клешней" за одеяло и со скрипом зубовным сел, опершись спиной на стену. Лида уселась напротив и помогла ему просунуть культи под подол ночной рубашки. Олег потянул его вверх, Лида подняла руки, и шелковая ткань, соскользнув с тела, упала во тьму.
      - Какая ты! - пробормотал Олег, прижимая к себе всю эту ласкающую наготу.
      - Ага-а... - тихо пропела Лида. Пальцы ее рук проползли за резинку Олеговых трусов. Сперва со спины, потом погрузились ниже. Нежно прикоснулись к бокам, передвинулись к животу... Затем ладошки мягко, сразу с двух сторон, прижались к тому, что крепло и набирало силу с каждой секундой.
      - Большой-пребольшой... - шепнула она, целуя Олега в губы и прижимаясь к нему грудками. - С ума сойду... Сладенький мой!
      Неожиданно быстрым рывком Лида сдернула с Олега трусы, нагнулась, возбуждающе пощекотав его прической, и стала пробовать на вкус...
      - Обалдеть! - пробормотал Олег, осторожно поглаживая обрубками рук ее гибкую спину и дотягиваясь до крупненькой выпуклой попки, на которой были почти незаметны узенькие трусики-треугольники. Концами своих "пальцев" он сумел подцепить их за резинку и спустить с бедер до колен.
      - Не чмокай ты так, дура бесстыжая! - донесся из-за стены возмущенный голос Ларисы.
      - Хочу и буду! - огрызнулась та. - Чего слушаешь? Заткни уши!
      - Психованная! - Лариса в соседней комнате интенсивно заворочалась, диван заскрипел. - Вторая Элька, блин!
      Лида выдернула ноги из трусиков и обхватила ими Олега, прижав его лицо к своей груди.
      - Зараза! - пробормотала она, разумеется, в адрес Ларисы. - Суется еще...
      - Плевать, - прорычал Олег, потираясь щеками о гладкие припотевшие грудки, - на все плевать! Я живой, живой...
      Лида жадно провела ему руками по спине, плавно потянула на себя, опускаясь на кровать... Глаза ее уже закрылись, тело горело жаром, губы бормотали что-то полубессвязное, стыдное:
      - Иди, иди сюда... На животик ко мне... На сисечки... О-ох! Дай, дай ручками поправлю... Толкни немножечко! Так!
      - Ага-а! - восторженно взвыл Олег. - Там! Ух! Ух! Ух! Я сам! Сам могу!
      - Сам, сам, родненький! Все сумеешь! Ты сильный!
      - Вы хоть бы орали потише! - взбешенно прокричала Лариса из-за стены. Совсем обесстыжели!
      - Завидно?! Завидно?! Завидно?! - уже во весь голос отозвалась Лида в такт ритмичному кроватному скрипу.
      - Психи, точно психи! - проворчав это, Лариса на какое-то время примолкла. Должно быть, вслушивалась в возню Олега и Лиды.
      Олегу немного мешало отсутствие одного колена, наверно, будь у него в прошлом опыт такой работы, он чувствовал бы больше неудобств, но тут все было в новинку, и он быстро приспособился.
      - Ох, Лидусик! - хрипел он сдавленно. - Как же хорошо!
      - Да-а... Да-а, миленький... Еще! Еще крепче! Так! Еще! Еще! Быстрее!
      - Еще сильнее? Еще?! А так?! А так?!
      - Ой! Ой, как здорово! Нажми! Нажми! Нажми-и-и-и!
      Лида изо всех сил стиснула Олега руками и ногами, липкая и горячая теплота выплеснулась где-то там, в глубине ее тела, омыла плоть Олега.
      - Родненький! Солнышко! Миленький! Олеженька-а! - судорожно гладя Олега по спине, Лида целовала его лицо. У нее даже слезки из глаз катились.
      - Чудненькая! - проводя губами по влажной, солоноватой коже ее плеч и шеи, прошептал Олег. - А я не кончил...
      - Давай дальше! Люблю тебя! Люблю!
      Вновь пошел кроватный скрип, азартный и буйный. Олег как бы позабыл о всех своих увечьях и ранах, о беспомощности и бесполезности.
      - Живу, живу, Лидка! Я мужик! - бормотал он в ухо Лиде, чье тело, сотрясаемое его яростными колебаниями, вновь возбуждалось, возгоралось, нетерпеливо ожидая вспышки...
      - Ой! Ой, миленький! - лихорадочно, полубредово бормотали ее губы. - Что ж ты со мной делаешь?! А! А! А-а-а-ах!
      И опять судороги по телу, жадное, до хруста в костях, объятие, ливень поцелуев в глаза, губы, в плечи...
      - Думала, я уже все? - произнес Олег, проводя "клешней" по взмыленным скользким грудкам Лиды. - Нет, киса! Я еще буду! Еще! Еще!
      - Обалде-еть... Ты меня до смерти затрахаешь! Бешеный, бешеный! - визжала Лида. - Ой, мамочки! Олежек! Пощади! Замучаешь! Мама-а-а-а!
      А он опять не кончил. То ли темперамент был не такой горячий, то ли еще что.
      - Не получается! Не получается у меня! - всхлипнул Олег в ярости. - Ты вон уже три раза, а я...
      - Да что ты! Что ты, родненький? - утешала Лида, не выпуская его из объятий, и гладила ладошками по спине. - Разве это не получается? Очень даже получается... Я вообще вся - как в меду искупалась... Правда! Только уже устала. Много сладкого сразу кушать нельзя. Не усваивается. Тем более отоспаться надо. Мне и так завтра подглазники замазывать придется. На работу ведь... Олег молчал, обвив ее плечи обрубками рук, не отпускал, но и не делал тех движений, которые могли бы показаться Лиде неприятными. Лида уже жалела, что произнесла так много лишних слов. Ей не хотелось ни самой мучиться, ни Олега мучить. Хорошего понемножку. Но с тем, что было сейчас у нее внутри, было жалко прощаться... Наступила тишина, в которой отчетливо послышались всхлипы из соседней комнаты.
      - Лариска плачет, - прошептал Олег.
      Тут Лиду внезапно осенило. Еще минуту назад ей и в голову не могло бы такое прийти. Может, и спустя десять минут она уже не смогла бы на такое решиться. Но тут на нее что-то нашло. Лида жарко прошептала в ухо Олегу:
      - Хочешь, я тебе Лариску приведу?
      - Не знаю... - пробормотал Олег. - Так, запросто?
      - Запросто или не запросто, но попробую. Если не дура - придет.
      - А ты ревновать не будешь?
      - С меня хватит. Ладно, отпусти меня. Смотри, не остынь! Она осторожно перевалила Олега на бок, выскользнула из-под него и, как была, голая, убежала туда, где на раздвинутом диване, обхватив обеими руками подушку и притиснув живот к простыне, всхлипывала Лариса.
      - Ты чего, дуреха? - Лида обняла подружку за плечи и прошептала заговорщицки: - Иди к нему. Ждет...
      - Возьми, Боже, что нам негоже? - прошипела Лариса.
      - Не выступай, а? И не будь дурой... Я тут подремлю. Лариса нерешительно повернулась к ней:
      - Расщедрилась... Там осталось хоть что-нибудь?
      - Останется, если телиться не будешь. Топай! Та хотела еще что-то вякнуть, но, должно быть, раздумала. Соскочила с дивана и бегом, даже не надев шлепанцев, помчалась в комнату Олега. Халат, ночнушку и трусики она сбросила, еще не забравшись на кровать.
      - Ну, дела... - хихикнул Олег, когда она прямо-таки прыгнула в постель. Во вскипятилась-то!
      - Думаешь, так просто ваши ахи-трахи слушать? - зло прошипела Лариса. - Я что, железная? Всю крутит изнутри...
      - Бедненькая... - Олег погладил ее культяпкой по груди и животику. Приласкать тебя надо, говоришь?
      - Надо, надо... - Лариса закрыла глаза и распростерлась, Жадно дыша и вздымая грудь. - Умру, ей-Богу...
      - Сейчас, сейчас, - Олег перевалился через большое и нежное бедро, раздвинул пошире ее покорно-податливые ляжки и, подсунув култышки под прохладную тяжеленькую попку, потянул Ларису под себя.
      - Ну что ты копаешься, блин? - нетерпеливо прошипела Лариса.
      Олег пробормотал что-то крепкое, но не очень членораздельное, дернул ворчливую девку к себе и, продравшись через колючие курчавочки, воткнулся в горячую рыхлую плоть.
      - О-ох! - в восторге застонала Лариса. - О-ох! Олежек! Олеженька!
      - Ага! Ага! - азартно рычал Олег, и тело его опять ощущало себя целым и невредимым. Теперь главное было собраться, поднажать, не упустить свое, и он напрягся, яростно и безжалостно толок это стонущее и повизгивающее тело.
      - И-и... И-и... И-и... - вырывалось у Ларисы при каждом толчке. Сперва она только подрагивала, вроде бы не по своей воле. Потом стала ощутимо ерзать на кровати, отзываясь на усилия Олега. При этом ее взвизги стали звучать жаднее, а дыхание участилось.
      Наконец ей захотелось самой задать темп. Она стала упруго толкаться животом и бедрами, тискать Олега ногами, раскачивать его на себе, а из глотки у нее понеслись сдавленные, учащенные хрипы.
      Олег от этих писков возбуждался все сильнее, он чуял, что на сей раз не потеряется, не устанет, что все будет нормально... как у людей. Стиснув зубы до скрежета, он с отчаянной скоростью и частотой вонзался в нее.
      - Олежка! Олежек! Олеженька-а-а! - заверещала Лариса, словно в истерике. Миленький!
      Ему вновь достался град благодарных поцелуев, но сверх того Лариса кусанула его зубками в плечо и звонко шлепнула обеими ладонями по заднице. А внутри, в горячей парной глубинке, уже плесканувшей чем-то вроде подогретого масла, что-то ощутимо тяпнуло Олега за конец, но тут же отпустило...
      - Не лезь, не лезь, дура! - прорычал Олег. - Не мешай! Лариса захихикала и спросила:
      - У Эльки и Лидки так не было?
      - Не помню... Молчи!
      Как раз в этот момент ему стало ясно: еще чуть-чуть, и все получится!
      - На! На! На! - азартно выкрикивал Олег, и сладкое, жгучее, воодушевляющее стало нарастать неотвратимо. - Е-е-есть!
      - Ой! - пискнула Лариса. - Пусти! Пусти меня, дурак!
      Но вывернуться ей не удалось. Олег стиснул ее остатками рук, придавил к простыне и не ослабил хватки, пока не вбрызнул все до капли.
      - Псих! - Лариса отпихнула обмякшего партнера и стремглав понеслась в ванную...
      Минут через десять она вышла оттуда и подошла к дивану, где уже безмятежно посапывала ее подруга.
      - Лид, а Лид! Проснись!
      - Чего тебе? - сонно спросила та. - Олежка, что ли, зовет?
      - Ага! Жди-ка! Перетрахал всех и храпит как паровоз.
      - Тебя-то как, нормально?
      - Лучше некуда... - проворчала Лариса. - Если бы внутрь не наплескал, поросенок! Даст Бог, не залечу. Но сейчас уже не в этом дело...
      - А в чем? - зевнула Лида.
      - Ну, пошла я подмываться. Решила марганцовки найти, полезла в аптечку. Там такая, голубая, с зеркалом.
      - И чего?
      - Там тайник есть.
      - Чего-о? Какой тайник? - захлопала глазками Лида.
      - Обыкновенный. Понимаешь, я марганцовку нашла, все, чего надо, сделала, а потом вижу, что аптечка висит как-то не так. Верхняя часть к стене плотно прилегает, а нижняя - оттопырена. Я решила поправить, чтобы потом Элька не ругалась. Смотрю, вроде бы плитка стеновая отошла. Думаю, надо вынуть, пока не выпала. В случае чего на бустилат потом посажу. Потянула, а она не вынимается. Потом разглядела: плитка-то наклеена не на стену, а на небольшой ящичек, который вставляется в нишу. Вообще-то эта плитка, если ящик хорошо задвинут, совсем не выпирает. Просто Элька, когда уходила, в спешке не заметила.
      - А почему ты думаешь, что Элька?
      - Не Олег же?
      - Ну и чего там было? Золото?
      Вместо ответа Лариса показала стальное колечко с ключами. Их было три. Один - большой и ржавый от амбарного замка, а два - намного меньшие по размеру, чистенькие, никелированные, с затейливыми фигурными бородками и ушками, но вовсе не похожие один на другой. На одном из этих никелированных ключиков, более крупном и округлом, отчетливо читалась черная, травленая надпись "SWITZERLAND", на другом, совсем маленьком и плоском, виделись светлые гравированные буквы "SCHWEIZ"...
      Часть третья. КЛЮЧЕВОЙ ВОПРОС
      Виктор Семенович по привычке проснулся рано. А не следовало, потому что именно с сегодняшнего дня начинался его очередной отпуск. Впервые за пять или шесть лет, кажется, пришелся на лето. После всех катавасий, пережитых за прошедший год, очень кстати - отдохнуть. Хорошо так, от души, как выражается дочка, "оттянуться". Конечно, теперь выбор мест для отдыха приличный. Можно приобрести путевочку хоть на Таити, хоть на Гаити, если есть деньги и настроение. Деньги у Иванцова были, а вот настроения не было. То есть, конечно, посмотреть на всякие заморские страны и экзотические острова хотелось. И нырнуть в лазурно-хрустальную воду лагуны посреди кораллового атолла тоже. Увидеть, как мулатки-шоколадки попами вертят, было бы очень неплохо. Даже супруга верная, Ольга Михайловна, должно быть, это могла бы приветствовать, если бы, конечно, путешествовать с ней. Жизненный тонус поднимется, и не только он.
      Однако не только за рубеж, но и просто далеко от родной области уезжать не следовало. Потому что предпринимать такое путешествие, когда в области начинается подготовка к выборам губернатора, - риск. Правда, все еще не отошли от президентских выборов, которые многим добавили седых волос, но дело забывчиво, а тело заплывчиво. Надо быть в курсе того, как постепенно, исподволь, будут раскручиваться обороты новой политической встряски. Какие еще крокодилы и монстры всплывут на поверхность по ходу дела и на какие лакомые кусочки разинут пасти? Сейчас они еще там, в непроглядной мути, ворочаются, копошатся, принюхиваются друг к другу. Но потом их час придет. Пожрут тех, что послабее, скучкуются в стаи "по интересам", найдут для себя нужные облики и высунут из-под тины разные привлекательные фигурки - своих марионеток, точнее, кукол на тростях. Будут этими тростями дергать, а куклы - выполнять всякие телодвижения, кривляться-кувыркаться, говорить умные вещи и петь сладкие песенки. На радость почтеннейшей публике, которая будет убеждена, что уж на этот раз и ей дадут укусить чего-нибудь вкусного. Публика, конечно, в массе своей - дура, но склонна верить в лучшее будущее, которое ей какой-нибудь "Бог, Царь или Герой" принесет на блюдечке с голубой каемочкой. То, что кумиры публики вместо заветного блюдечка чаще всего приносили ей по большой совковой лопате дерьма, никак не могло научить публику уму-разуму.
      Публика имела право накалываться на одни и те же вилы, наступать на одни и те же грабли, наконец, получать очередную лопату дерьма вместо светлого будущего, но Иванцов на это права не имел. Ему нельзя было проглядеть самое начало этих губернских подковерных баталий, потому что, потеряв, как говорится, кончик "путеводной нити", можно было пойти не той дорогой, не в ту степь, а в конце концов угодить в яму с крестиком или тупик с решетчатым окошком, на худой конец, просто оказаться отодвинутым на обочину жизни. Иванцов не хотел на обочину, он не привык стоять в стороне от столбовой дороги развития цивилизации. Ему хотелось двигаться по этой дороге вперед, хотя бы к спокойной и обеспеченной старости. И желательно не пешочком, а на служебной "Волге", пряча до поры до времени "Мерседес", приобретенный на представительские нужды по линии туристско-экскурсионной фирмы "Русский вепрь", принадлежавшей Ольге Михайловне.
      Именно здесь, в охотничьем домике "Русского вепря", а точнее, небольшом загородном отеле класса VIP (площадью около 300 квадратных метров), официально предназначенном для размещения участников всякого рода "русских сафари" из числа воротил мирового капитала (они сюда редко заглядывали, тем более летом, когда не сезон), и собрался проводить отпуск Виктор Семенович.
      Отдохнуть, безусловно, требовалось. Подышать воздухом, погулять по аллейкам, поискать грибов-ягод, увы, плохо в этом году Уродившихся, поудить рыбку на чистом озерце в километре от "Вепря", куда никакая посторонняя публика не забредает. В меру возможностей - успокоить нервы.
      Насчет последнего, конечно, надежды были более чем призрачные. Дорога сюда, в "Русский вепрь", была хорошо известна всем первым лицам области. И тем, кто искал путей в региональную элиту, - тоже. Сейчас, когда начнут копошиться и подыскивать союзников самые разношерстные политико-экономико-криминальные группировки, группы, группки и группочки, надо ожидать потока новых идей, предложений сердечной дружбы и Материальных выгод. 90 процентов из них будет представлять собой примитивнейшие и бесперспективные глупости, подставки, наживки, провокации и ничего, кроме лишних неприятностей, не принесут. Конечно, Иванцов с этими 90 процентами никаких дел вести не будут, и они близко к "Вепрю" не подъедут. Оставшиеся 10 Процентов тоже подлежали серьезной фильтрации и проверке. Лишь единичным экземплярам будет предоставлена возможность поговорить о серьезном и вечном, поискать себе применения в областных делах, а своим деньгам - достойного вложения.
      Возможно, что Иванцов чувствовал бы себя спокойнее, если бы знал, что там, на площади Ленина, в родном кабинете с "вертушками", сидит свой, родной, хорошо знакомый человек, с которым много пережито и выпито, чьи грехи и слабые места в характере известны достоверно и досконально. То есть можно было совершенно точно и четко предсказать, чем он будет заниматься в период отпуска облпрокурора. Такие замы у Иванцова были, но в этом году бразды правления пришлось передать совсем не тому, кому хотелось.
      Сейчас в кабинете, вероятно, еще пусто. Но точно в 8.30, ни минутой позже, туда войдет уверенным и твердым шагом стройная и строгая крашеная блондинка лет сорока, в темно-синем форменном жакете с серебристыми трехзвездными погонами.
      Иванцов был далек от обывательского мнения, что дамы на государственной службе двигаются вверх исключительно благодаря известному принципу из детского стишка про Сороку-воровку: "Этому дала, этому дала". Башковитыми и хитрыми бабами Русь всегда славилась, а на прокурорской службе голова все-таки наиболее важный орган.
      В том, что Наталья Алексеевна Алпатова достигла поста заместителя облпрокурора и звания советника юстиции 1-го класса вовсе не на почве чьих-то романтических увлечений, Виктор Семенович почти не сомневался. Внешность у нее была привлекательная, но характер суровый. Кроме того, дело свое она знала настоящим образом. В два счета вникла во все проблемы на вверенном направлении, а заодно и на соседних. Тактично, в рамках субординации, указала Иванцову на то, что не худо бы поправить. Виктор Семенович догадывался, что если, допустим, завтра придет приказ о назначении Алпатовой на его место, то она прекрасно со всем справится. Догадывался и оттого сильно ее побаивался. Были у него и другие, более веские причины опасаться этого нового лица в своем аппарате.
      Во-первых, она не была местным кадром. Все, что выращивалось здесь, на месте, было хорошо знакомо и предсказуемо. Все кадры руководящих лиц для городов и районов готовились в областной прокуратуре. Некоторых, особо старательных, тихих и покладистых, можно было поднять на московский этаж. Впрочем, если не к чему было придраться, туда же спроваживали и "неудобных". Тихони из области, продвинутые на верха, могли там пригодиться, а ершистые, повышенные ради "удушения путем объятий", превращались там в малозаметные фигуры и больше не представляли опасности. Конечно, и раньше присылали людей со стороны. Их Иванцов делил на две основные группы: "растущих" и "опалившихся". Первые заслуживали большего внимания, так как нарабатывали руководящий стаж для грядущей работы в столице и, как правило, тоже могли оказывать посильную помощь в разрешении разного рода коридорных вопросов в здании на бывшей Пушкинской, ныне Большой Дмитровке. Вторые, где-то, когда-то и на чем-то погоревшие, в громадном большинстве не стремились нарваться на дальнейшие неприятности и ходили по струнке, на задних лапках. Алпатова, однако, по данным московских информаторов Иванцова, не относилась ни к тем, ни к другим. У нее все было безупречно, по прежнему месту работы никаких взысканий не имелось, но вместе с тем не было никаких признаков, что она планируется в кадровый резерв на московскую должность. А отсюда мораль: либо ее прислали непосредственно для грядущей замены самого Иванцова, либо для того, чтобы на чем-то его подловить и подставить. Само собой, что в каждом из этих случаев Иванцов должен был работать по соответствующему алгоритму, и упаси Господь ошибиться в выборе.
      Во-вторых, Наталья Алексеевна не очень четко сама себя обозначила. Иванцов повидал на своем веку целую кучу разных? типов чиновной братии и многих мог распознать с первого взгляда. Одни, а таких было большинство, внимательно следили за тем, как их оценивает начальство, и соответственно строили свою линию поведения. Такие работники стремились повысить свой "рейтинг" в глазах руководства; это составляло главную цель их служебной деятельности. Их можно было называть "карьеристами", "подхалимами", "служаками", "трудягами" или еще как-то, с той или иной отрицательной или положительной окраской. Все зависело лишь от методики, которой пользовались эти граждане, и задач, которые при этом перед собой ставили. Одни просто стремились четко исполнять служебные обязанности, другие радовались любой возможности угодить. Кому-то хотелось усесться в кресло повыше, другие мечтали только о том, чтобы усидеть там, куда сумели добраться раньше, третьи вообще думали только о том, как бы не выгнали или не отправили на пенсию. Имелось немалое число лодырей и прохиндеев, которые главное видели в одном: где бы ни работать, лишь бы не работать. Как и во всяком ведомстве, попадались дураки и неудачники, у которых либо ума, либо везения ни на что не хватало. Были те, для кого главный смысл, цель и содержание службы состояли в повышении личного благосостояния или просто в прокормлении семейства. Наконец, лишь немногие - Иванцов их именовал "идеалистами" - занимались своим делом исключительно по совести, не отягощаясь никакими иными устремлениями. Эти либо ломались, либо просто писали заявления об уходе.
      Алпатова ни под какую группу не подходила. С мнением Иванцова всегда соглашалась, споров и разногласий, резких тонов в разговорах и эмоциональных всплесков, характерных для баб, поднявшихся до начальственных высот, пока не отмечалось. Но при этом очень дипломатично поправляла Иванцова, когда считала это нужным и уместным. Причем в громадном большинстве случаев очень толково и грамотно - крыть было нечем. Она никогда не лезла на рожон, не имела привычки проламывать стены головой, но если появлялось какое-то действительно мешающее ей препятствие, то обходила его в два счета, как футболист команды мастеров защитника заводской команды. Впрочем, хотя пока ему не пришлось убедиться в этом на деле, Иванцов предполагал, что "силовой борьбы", если до того дойдет, Алпатова, тоже не испугается.
      У нее не было слабых мест, что было особенно опасно. Иванцов привык, что все люди имеют слабые места, в которые можно при нужде нанести удар или хотя бы их пощекотать. Речь шла не только о подчиненных, но вообще обо всех, с кем ему приходилось иметь дело - врагах, друзьях, товарищах и начальниках. Обычно он эти места легко определял и у мужчин, и у женщин. Кого-то можно было поймать на любви к деньгам, кого-то припугнуть оглаской аморалки, кто-то становился податливым после хорошего застолья и дружеского обращения на "ты" со стороны прокурора.
      Иванцов долго изучал личное дело своей заместительницы, осторожно справлялся о ней по другим каналам. Искал, искал, за что бы уцепиться, - не нашел. Восемнадцать поощрений, орден "Знак Почета" (еще советский). Переехала сюда ко второму мужу, до этого была городским прокурором в крупном закрытом городе. С первым мужем прожила двадцать лет, похоронила. Единственный сын курсант военного училища. Второй муж - на десять лет моложе! - тренер по карате в спортшколе "Динамо". Сын к отчиму негативных чувств не испытывает, сама Алпатова мужа не ревнует. Внешность у нее, конечно, не юная, но выглядит помоложе многих сверстниц, здоровье вполне приличное, бегает по утрам, играет в бадминтон, плавает, отлично стреляет, водит "Жигули". Хмурой ее никто еще не видел, всегда бодра, активна и жизнерадостна.
      Нет, пока ничего худого от Натальи Алексеевны Иванцов не видел, но почему-то ждал ежеминутно. Слишком уж доскональна и обстоятельна была эта дама во всем.
      У Иванцова не было в области открытых врагов. Просто не осталось. Но о том, кто из дружелюбно улыбающихся готов угостить кирпичом по голове, узнаешь только тогда, когда замахнутся. То, что эти ребята начнут искать дорожки к госпоже Алпатовой, - несомненно. И то, что они немало интересного могут ей рассказать, - несомненно.
      Ни за что Иванцов не взял бы сейчас отпуск, если бы не эти неприятные, далеко идущие и уводящие истории с Ростиславом Воиновым и Борисом Гнездиловым.
      Опять веяло событиями годичной давности: Черный, Курбаши, Клык, икона... Снова поднималось зарево над сожженными джипами Степы и молзаводом в Лутохине. Опять появлялись на горизонте таинственные московские фигуры, загадочные и опасные, сулящие немалый риск, перемешанный с запахом больших денег.
      Иванцов догадывался, что неприятностей, связанных с расследованием убийства Воинова и нападением на джип Гнездилова, будет гораздо больше, чем обычно. Здесь, в относительно тихой провинции, столкнулись интересы тяжеловесов международного класса.