Связь времен

Когда Агафон и Налим поднялись наверх, в главный ход и шаги их постепенно удалились, Гребешок с Лузой дружно обматюгали своего командира.

— На хрен этот фонарь нужен? — проворчал Гребешок. — Слова-то какие выдумал: «Рассказать может!» Чего он и кому расскажет, фонарь этот? Ну, если и есть тут кто, даже если они фонарь найдут, то неужели отпечатки пальцев снимать побегут?

— Да выдрючивается он, — сказал Луза, — начальника изображает. Сэнсей его, видишь ли, ценит. Из «шестерок» в «семерки» произвел. Может, пошлем их на хрен, а? Посидим тут минут пять да и пойдем. Скажем, не нашли и все.

— Нет, — мотнул головой Гребешок, — не стоит гусей дразнить. Черт с ним, сходим, поищем. Мы и так сегодня, то есть уже вчера, проштрафились. Зачем искать себе приключений на задницу? Он не мог далеко укатиться. Самое большее — ступенек на десять. Тут ему и потеряться-то негде.

— Как скажешь, — вздохнул Луза. — Пошли.

Гребешок оказался излишне оптимистичен. Им пришлось спуститься вниз и на десять, и на двадцать, и на тридцать ступенек, но фонарь не обнаружился.

— По-моему, эта лестница конца не имеет, — проворчал Гребешок.

— Точно, блин, — пропыхтел Луза. — Знал бы, кто копал, убил бы. Если большевики того, который такую фигню придумал, грохнули, — молодцы.

— По-моему, того барина, который это выкопать велел, еще при Ване Грозном замочили, — прикинул Гребешок.

— Правда? — спросил Луза.

— Запросто. Насчет замочили или нет — не в курсе. Но то, что этим подземельям не сто лет, а намного больше, — это точно.

— А может, тут клад лежит? — почти всерьез прошептал Луза.

— Жди-ка! — хмыкнул Гребешок. — До нас здесь небось многие побывали. Лестницу-то ведь кто-то откопал. И замаскирована она небось не при царе была, а малость попозже. Лет на восемьдесят этак. Свети лучше на ступени и башку пригибать не забывай.

Лестница совершенно неожиданно перешла в горизонтальный ход. Именно здесь, у последней ступеньки лестницы, лежал, как ни странно, целый и невредимый фонарик.

— Надо же, блин, даже стекло не разбилось, — сказал Гребешок, нажимая кнопку и освещая каменный свод хода. Световое пятно проползло по потолку, по рядам плотно пригнанных друг к другу отесанных камней и неожиданно уперлось в темное пятно.

— Глянем? — предложил он Лузе.

— Пошли лучше наверх, — пробормотал тот. — Чего глядеть?

— А вдруг там клад? — лукаво предположил Гребешок. — Да не бойся, просто глянем, что за дыра, и пойдем.

Дыра на потолке находилась метрах в двадцати от ступенек. Когда

заглянули, оказалось, что это колодец квадратного сечения.

Стенки у него были бетонные, с вмазанными в них стальными скобами. Где-то на высоте трех метров просматривалась крышка, закрывавшая люк, сколоченная из такой же вагонки, что и щит, прикрывавший вход в подземелье из развалин конюшни, — это наметанный глаз Гребешка определил сразу.

— Подсади! — приказал он Лузе.

— На фига тебе это надо? — вздохнул соратник, но поднял Гребешка на вытянутых руках, и тот сумел уцепиться за третью снизу скобу, подтянул ноги и поставил их на нижнюю, затем перехватился и взобрался на самый верх, к деревянной крышке.

Луза стоял задрав голову и светил Гребешку сразу двумя фонарями. Гребешок уперся и откинул крышку, а затем выбрался на бетонный пол. При этом его нога зацепилась за нечто металлическое. Гребешок ощупал железяку — это была лестница, сваренная из прочных стальных арматурин, к крайней ее ступеньке была привязана прочная капроновая веревка.

— Поберегись! — сказал Гребешок, опуская лестницу в колодец и придерживая ее за веревку.

— Ну, блин! — проворчал Луза. — Неймется тебе. Слазь лучше… Нас уже заждались небось. Опять Сэнсей матом обложит.

— Лезь, лезь! — подбодрил Гребешок, когда нижний край лестницы уперся в пол нижнего туннеля. — Ща только глянем — и назад.

Луза установил лестницу попрочнее, сунул один фонарь в карман, второй взял в зубы и, кряхтя, полез наверх.

— Давай, давай, боец! Жирок стрясешь!

Луза вылез и отдал Гребешку тот фонарь, который держал в зубах, они осмотрелись. Туннель, куда они поднялись, шел почти перпендикулярно нижнему. Колодец, соединявший туннели, был пробит как раз в той единственной точке, где их можно было соединить.

Верхний туннель был намного шире, выше и прямее. Тут Лузе не угрожала опасность содрать кожу с черепа или застрять, развернув плечи во всю ширь. Он был не сводчатый, а прямоугольного сечения. Укреплен не камнем, а сборным железобетоном. Ясно, что его сооружали в XX столетии, скорее всего во второй половине. Сразу бросалась в глаза его заброшенность: электрические кабели, протянутые по стенам и потолку, были Порезаны, из них были вырублены куски по нескольку метров Длиной. Часть изоляции была обглодана крысами.

— Ну и забрались, е-мое! — проворчал Луза.

Гребешок водил светом фонаря по полу, постепенно все дальше уходя от люка.

— Миш, завязывай ты эти дела! — взмолился Луза.

— Есть! — торжествующе заорал Гребешок, удалившийся уже метров на двадцать от Лузы. — Иди сюда, глянь! Здесь его кончали, понял?!

Луза подошел, посветил еще и своим фонарем. Глянул, пpoлепетал:

—Е-мое… — и сглотнул слюну, подавляя позыв рвоты.

На бетонном полу темнело большущее багрово-бурое пятно, тухло пахнущее свернувшейся кровью. Тут же, в этом пятне, виднелись подсохшие глянцевитые сгустки, какие-то мелкие клочки откромсанной ножами плоти, выбитые зубы, отрезанные нос и уши, уже разложившиеся и частично превратившиеся в какую-то полужидкую массу неопределенного цвета. Чуть дальше было что-то вроде кострища, в котором лежали обугленные, не до конца сгоревшие ботинки и одежда.

— Уловил?! — восторженно сказал Гребешок, встряхивая Лузу, находившегося в состоянии, близком к полуобморочному. Но тот поспешно отошел от страшного и омерзительного места, зажал рот и нос.

— Соберись, Сева! — укоризненно сказал Гребешок. — Что ты, биомать, как баба?!

Луза лишь замотал головой, от него явно не приходилось ждать помощи. Гребешок понял, что пора возвращаться восвояси, пока Луза в осадок не выпал. Он ведь, в отличие от Гребешка, в ментуре не служил, первого человека застрелил только вчера днем, да и то дуриком.

— Ладно, лезь вниз, — сказал он, похлопав Лузу по плечу. — Перекури там, очухайся. А я еще через пару минут приду. Давай!

— Недолго, Миш, ладно? — проныл Луза, будто маленький мальчик, который боится оставаться дома без мамы.

Но Гребешка обуял охотничий азарт, он не обратил на это заявление никакого внимания. Он уже высветил кровавые полосы-следы, оставленные телом, которое волокли по полу. Они тянулись в самый дальний конец туннеля, туда, куда свет фонаря Гребешка не доставал. Прогуляться по этому следу в одиночку Гребешок не решился, да и вместе с Лузой, пожалуй, не рискнул бы. Уж очень крутые эти ребята, которые почикали Ростика.

Гребешок уже хотел спускаться в нижний туннель, где во тьме что-то бубнил и матерился, пытаясь успокоиться, Луза, когда луч фонаря совершенно случайно наткнулся на какую-то светлую, бесформенную штуковину, лежавшую довольно далеко от высохшей лужи крови. Причем не в той стороне, куда уводили кровавые полосы, а в противоположном конце коридора.

Разглядеть, что именно там лежит, было невозможно. И он прошел несколько десятков метров, добравшись до этого светлого предмета.

Он не выпускал предмет из светового пятна, поэтому, подобравшись к нему метров на пять, почуял легкое сердцебиение. Он разглядел пластиковый пакет. Причем, не пустой. «Пакет с голой бабой!» — память тут же выхватила эту информацию из своих закромов. Нет, Гребешок не мог поверить в такую удачу, боялся сглазить… Последние шаги к пакету он делал с величайшей осторожностью. У него даже промелькнула дурацкая мысль насчет того, а не выставлен ли этот пакет злодеями как приманка… Мол, нагнется за ним Гребешок, тут-то его и сцапают. Или грохнут на месте из темноты, а потом сделают с ним то же, что сделали с Ростиком. Черно-белое фото, на котором изуродованная голова Воинова-Лушина торчала из вспоротого живота, очень явственно проступило из памяти Гребешка. Ему лично очень хотелось, чтоб его личная голова находилась на шее.

А что, ежели господа, разделавшиеся с Ростиком, оставили в пакете вместо той самой коробки, о которой говорила Наташа Сергачева, взрывное устройство?

Но охота пуще неволи. Гребешок, подойдя к пакету, тщательно осмотрел все вокруг: нет ли какой ниточки-веревочки, проволочки-пружиночки или иной какой тяги-растяжки, которая может нарушить его жизнелюбивые планы? Нет, таковых по бокам пакета не нашлось. Однако тяга могла быть упрятана под пакет, одним концом привязана к стальному нагелю, вбитому в бетонный пол, а другим — к чеке или прямо к ударнику. Как в сказке: «Дерни за веревочку — и пойдут клочки по закоулочкам!»

Покрутившись вокруг пакета, края которого были вогнуты внутрь — разглядеть, что у него внутри, через плотный пластик с картинками не удалось, — Гребешок осторожно, задержав дыхание, будто из пакета мог внезапно пойти ядовитый газ, раздвинул края и заглянул внутрь…

Там лежала коробка из белого, довольно плотного картона, на ребрах заклеенная прозрачным скотчем. Именно такой ее представлял Гребешок по рассказу Сергачевой. Больше в пакете ничего не было.

Соблазн сразу же схватить коробку, открыть и посмотреть, что там лежит. Гребешка, разумеется, посетил, но был тут же жестоко подавлен: никто не гарантировал, что доподлинное содержимое коробки какой-либо доброжелатель не заменил на сто граммов пластита-4 или какой-либо более свежей модификацией подобного ВВ.

Гребешок подумал пару минут и нашел более-менее приемлемое решение. Вытащил из кармана куртки перевязочный пакет, который прихватил с собой на всякий пожарный случай, распотрошил его и, размотав бинт, отщипнул от него несколько ниток. Потом скрутил волокно в одну нить, положил на пол, ухватился за концы, держа руки по обе стороны от пакета, и медленно стал протаскивать нитку под дно пакета на себя. Он очень волновался, до холодного пота. Надо было не пропустить момент зацепа. Чуть позже почуешь — хана… Когда руки начали подрагивать, Гребешок отпустил края, передохнул, подождал, пока дрожь уймется, после чего потащил нитку дальше.

Через пять минут он убедился, что никакой растяжки под пакетом нет, и даже посмеялся над собой. Чуть в штаны не напустил, а тут ни фига и не было…

Он уже собрался сунуть руку в пакет и вытащить коробку, как вдруг его посетила очередная дурь. А что, если взрыватель удерживается весом самой мины?

Поэтому прежде, чем вытащить коробку из пакета, Гребешок аккуратно приподнял ее краешек, подсунул под нижнюю грань коробки мизинец, будучи при этом в полной готовности придержать выпадающую чеку. Конечно, никакой чеки не оказалось. Картон был со всех сторон девственно-чист и гладок, скотч нигде не отклеивался, коробку явно после заклейки больше ни разу не вскрывали.

Конечно, на всякий случай Гребешок приложил коробку к уху, но тиканья часового механизма или каких-либо иных подозрительных звуков не услышал. Рискнуть, что ли, вскрыть? Поглядеть, из-за чего людям головы отрезают?

Но именно в этот момент до Гребешка дошло, что пакет с коробкой вовсе не был причиной ужасной смерти Ростика. Поздновато, конечно, но что поделаешь, ведь он больше думал о том, как не взлететь на воздух.

Действительно, если в пакете лежала не мина-заподлянка, а доподлинная и до сих пор не распечатанная коробка, неведомо как попавшая к Ростику на бульваре Декабристов, то получалось, что убийцам она была на фиг не нужна. Они мочили гражданина Воинова дробь Лушина, даже не посмотрев толком, что в пакете.

К сожалению, додумать свои мысли Гребешку не дали. Из люка, ведущего в старинный ход, долетел топот ног и довольно гулкие, знакомые голоса, выкрикивавшие непарламентские выражения по адресу Лузы.

— Где этот козел?! — рычал Сэнсей.

— Там он… Наверху… Ищет… — лепетал басом Луза.

— Какого хрена? Вам когда сказано было вылезать? Вот-вот рассветет на фиг! Хочешь, чтоб нас тут застучали и ОМОН прислали? Нам еще отсюда вылезти надо, к берегу выйти и через реку переправиться, а потом до «Куропатки» доехать… У вас головы на каком месте?

Судя по всему, забеспокоившийся Агафон призвал главные силы, и Сэнсей лично возглавил спасательную экспедицию.

— Здесь я, — сказал Гребешок, нагибаясь над люком. — Нашел, кажется.

— Слезай, дома поговорим… — тоном пониже приказал Сэнсей.

Гребешок взял пакет и полез вниз.

Дома

Разнос, который Сэнсей собирался учинить Гребешку, не состоялся. Начальник даже не стал ничего расспрашивать и проверять. Надо было поспешить, потому что был четвертый час утра, уже рассвело, и орава в десять человек, шляющаяся по развалинам, могла привлечь внимание. Например, бомжей, среди которых наверняка могли оказаться стукачи, или даже ментов, сменивших на службе в парке караул Балахонова. Правда, появление последних в этой части парка было очень маловероятно, но все же риск был. Белесый мокрый туман, который лег на прибрежную часть парка и реку, порадовал Сэнсея. Капрон на веслах подогнал свою лодку к берегу, промокшая публика с тихими матюками влезла в «казанку», крепко увеличив ее осадку. Потонуть, конечно, не потонули, ветра и волны не было, но даже на двух «Вихрях» лодка шла довольно медленно. Тем не менее, до берега добрались благополучно, расплатились с Капроном, уселись в машины и проселками, раза три едва не засев в размокшей грязи, Добрались до «Куропатки».

Сэнсей отправил почти всех греться и отдыхать. По домам они не поехали, заползли ненадолго в сауну, потом приняли слегка под хорошую закусь и легли спать. Гребешка Сэнсей повел к себе в офис на доклад.

Для начала он, правда, налил Гребешку сто граммов настоящей «кристалловской» водки, сам тоже хлебнул и начал расспрашивать. То, что происходило по ходу подземной экспедиции в присутствии Агафона, его не интересовало. Тот уже все пересказал ему. Зато относительно короткое сообщение Гребешка о его собственных открытиях выслушал со вниманием. Пакет с коробкой все это время лежал на столе рядом с бутылкой, но Сэнсей до него даже не дотрагивался.

Пока Гребешок излагал, Сэнсей рисовал на листке бумаги какую-то схему, изредка поглядывая на топографическую карту и план парка с прилегающими улицами и дворами.

— Ладно, — сказал он, дослушав, — молодец. Хоть и надо было тебе вставить за то, что самовольничаешь, но хрен с ним, раз нашел — победителей не судят.

— Надо еще посмотреть, что нашел, — скромно заметил Гребешок. — А то, может, оно и не то вовсе. Подменить могли.

— Если бы подменили, то не в туннеле бросили бы, а где-нибудь в гостинице или нам сюда по почте прислали бы. Ты точно эту штуку не вскрывал?

— Нет, как Бог свят.

— Если так, молодец еще раз. Правда, Ворон насчет того, чтобы коробку не вскрывать, никаких инструкций не спускал, но лично мне лишнего знать не хочется. И тебе, я думаю, оно без надобности. Просил Ворон найти коробку, мы нашли. Пакет именно тот, что был, ошметки в туннеле остались. По следу, я думаю, найдут и тех, кто там копошился. У Ворона есть возможность дать ментам нужные ориентиры, пусть вкалывают, мы свое сделали.

— Можно сомнения высказать? — спросил Гребешок

— Можно, если не лень.

— А не подставит нас Ворон случайно? Дескать, сами замочили, а потом сами и коробку нашли…

— Вот поэтому я и беспокоился насчет того, чтобы ты в коробку не лазил. Пальчики-то твои сейчас только с внешней стороны. Это отмазать можно. А вот если бы и внутри наследил, погорел бы точно и нас подвел бы под монастырь. Мне тоже подстава мерещится, я с тобой на все сто согласен. Точнее, мерещилась, потому что все ваши вчерашние дневные и нынешние ночные выкладки показывают: дело это развивалось как-то само собой. От вашей слежки Ростик ушел случайно, по бабам поехал с коробкой, то есть, должно быть, тоже не зная, что в ней лежит нечто шибко ценное. Наконец, замочили его опять-таки по несчастливой случайности. Во всяком случае, не из-за коробки. Прав ты, не стали бы они оставлять пакет с коробкой в туннеле, если бы за ней охотились.

— Это точно. Только вот непонятно, почему они коробку не вскрыли? И почему затащили его в туннель, а не бросили на воздухе, где-нибудь в кустах?

— Ты логику психов понять пытаешься, господин криминалист. А за то, что это все психи провернули, десять к одному поставить могу. Ладно, то, что они его, глушанув в парке, принесли резать в подземелье, — вполне логично. Но зачем они его из старинного подземелья, о котором мало кто знает, перетащили в другое, которое наверняка имеется на городских планах, — уже непонятно. То, что пакет унесли, а не бросили вместе с платочком, — тоже странно. В пакет носа не сунули и коробку не открыли — это еще страннее. А уж то, что они жмура, которого в подземелье пристукнули, поволокли наверх, в людное место, — вовсе идиотизм.

— Между прочим, мы пока не докопались, как они его вытащили оттуда, — заметил Гребешок, ощущая согревающее воздействие спиртного.

— Не докопались, — согласился Сэнсей. — Но примерно можем себе представить.

Он пододвинулся поближе к Гребешку и показал ему план парка и свою схемку.

— Вот, видишь, это туннель, где Ростика кончили. Он идет от здания дирекции парка. Там когда-то был штаб МПВО, еще при Сталине. А в этом доме, на Матросова, восемь, жили разные средней руки областные чины. Это мне старожилы объяснили. Поскольку тогда думали, что атомная война со дня на день начнется, то везде убежища копали. В первую голову, конечно, для начальства. Под тем домом оно тоже было сделано. Аварийный выход из него, на случай, если дом рухнет и все завалит, сделали в парке. Для нормальных людей такие выходы делали в виде узких лазов, по которым можно только на карачках передвигаться или ползком. Но здесь-то обкомовские инструктора и завотделами обитали. Парторги ЦК с моторного, механического, машиностроительного и азотно-тукового заводов. Директора, секретари парткомов. Их на карачках выводить неудобно, тем более что многие себе шибко крупные брюха и задницы понаели — могли, чего доброго, и застрять. Короче, сделали для них пешеходный туннель. Ну а МПВО, которая этой стройкой руководила, соединила туннель со своим и сделала общий выход в парке. Подальше от строений. Там одно время забор был, говорят, даже часовые ходили, чтоб вредители и шпионы не пролезли. Но потом начальникам новые дома выстроили плюс дачные поселки, МПВО переделали в ГО и тоже из парка куда-то перевезли в более удобное место. Конечно, кого-то назначили все это подземное хозяйство беречь, но ясно, что, когда в доме стали жить простые инженеры и слесаря, уход был уже не тот. Да и насчет неизбежности ядерной войны перестали говорить. Стали за мир бороться. Так все это зачахло. Но дело, конечно, не в этом, а в том, что через этот туннель из парка можно попасть в подвал дома восемь по улице Матросова.

— Так то в подвал, — заметил Гребешок, — а труп между гаражами нашли. Еще не забудь, что там, перед забором, со стороны парка, кто-то перцовым аэрозолем набрызгал, чтоб собачки след не взяли. Вот это вход в подвал, верно?

— Да.

— Смотри, сколько отсюда надо пилить через двор, чтобы до гаражей дойти. И между прочим, все время на виду, из всех окон видно. Конечно, большинство народу в четвертом часу утра еще спит, но ведь сейчас в это время уже светло. Даже если день пасмурный, такой, как сегодня.

— Вот я и говорю, что, кроме психов, никто на такое не решился бы.

— Но мы уже прикидывали, что они должны были по двору крови накапать и крапиву помять в промежутке между гаражами, если бы бросали труп со стороны двора. Это раз. И перец набрызган со стороны парка, а не со двора. А ментовская собака во дворе след не взяла.

Сэнсей почесал отросшую на подбородке щетину и сказал:

— Хрен его знает, может, еще где-то выход на поверхность есть. Перед забором, допустим.

— Его сыскари нашли бы наверняка, — сказал Гребешок уверенно. — И кровь на траве осталась бы. Раз она на крапиве была, значит, вся не стекла, пока тащили. По-моему, надо обязательно еще раз слазить в подземелье.

— А зачем? — хмыкнул Сэнсей. — Ворон больше напирал на коробку. Мы ее нашли. Ростик нам не сват и не брат; порезали его на кусочки — значит, судьба такая. Мы его убийц искать не нанимались, клятву отомстить под красным знаменем не давали. Пусть менты шуруют, им за это зарплату платят. Кстати, если мы слишком часто будем вокруг парка маячить, они ведь и на нас подумать могут. В подземельях, если на то пошло, кое-где наши подметки могли следы оставить. На фига нам это надо? Тем более что коробка нашлась. В общем, иди-ка ты в баню, мойся-грейся, переодевайся в сухое, чтобы от тебя сортиром не воняло, и ложись спать. До полудня не разбудим.

— Ладно, — зевнул Гребешок, — другой бы спорить стал, драться полез, а я подчиняюсь, слушаюсь и повинуюсь.

Гребешок покинул помещение не совсем твердыми шагами: на голодный желудок водочка и в малой дозе его разморила. Сэнсей посмотрел ему вслед с откровенной завистью, потому что позволить себе сразу же заснуть, не уведомив Ворона о находке Гребешка, не мог. Глупо будить шефа в пять утра, вряд ли он сейчас бдит, скорее всего дрыхнет, наслаждаясь утренним покоем. А может, и нет, усмиряет утреннюю эрекцию с какой-нибудь дежурной бабой. И осерчает, если Сэнсей ему сексуальный кайф поломает. Впрочем, вряд ли Ворона станут к телефону звать, чтобы сообщить это приятное известие. Скажут: «Передадим, как проснется, не напрягайся». Тем не менее, Сэнсей знал, что ежели сейчас завалится спать, то промается и проворочается не один час, а заснуть так и не сумеет. Будет зудеть в голове и на сердце свеженькая информация. Поэтому, чтобы спихнуть камень с души, он набрал номер телефона.

Ответил, конечно, не Ворон.

— Алло! Кому не спится в ночь тихую? — значит, попал куда надо. Петухи еще не пели.

— Привет для тестя, — сказал Сэнсей условную фразу. — Большой и горячий.

Это означало, что к телефону желательно подозвать самого Ворона.

— Подожди малость, — велели из трубки. Сэнсей подождал минуты две-три и неожиданно для себя услышал строгий, чуть-чуть сонный голос Ворона:

— Здорово, зять! Есть чего взять?

— Сходил туда, не знаю куда, нашел то, не знаю что.

— Серьезно? — недоверчиво спросил Ворон.

— Как штык.

— Жди. Скоро буду.

Трубка запищала короткими гудками, а Сэнсей горестно вздохнул. «Скоро» означало, что Ворон приедет минимум через полчаса. Подремать, конечно, толком не удастся. К тому же неизвестно, насколько затянется беседа. И чем она кончится, тоже не очень ясно.

Сэнсей прикорнул было в кресле, но задремать так и не успел. Уже через двадцать минут — во скорость-то! — послышались требовательные гудки у ворот «Куропатки». Стряхнув с себя сонливость, Сэнсей спустился на первый этаж и встретил босса у дверей.

— Привет, — Ворон подал руку, Сэнсей ее почтительно пожал.

Бодигарды Ворона остались при машине, бросая по сторонам злые от недосыпу взгляды. Наверх с хозяином поднялись, лишь двое, да и те остались с внешней стороны дверей кабинета.

— Показывай, — без долгих преамбул потребовал Ворон, усаживаясь в кресло.

Сэнсей молча вынул из пакета коробку и положил на стол.

— Открывай, — насупился Ворон, явно отчего-то волнуясь. Сэнсей, в отличие от Гребешка, никакими подозрениями насчет того, что в картонном кубике может быть мина, не мучился. Он ободрал с ребер коробки скотч, повертел коробку в руках, нашел картонный клапан с «язычком» и открыл. Из картонной упаковки на стол вытряхнулась жестяная банка-кубик, ничем не украшенная, но и не ржавая, наглухо запаянная со всех сторон. Внутри ничего не булькало, не шелестело и не гремело, но весила банка не меньше килограмма, то есть явно была чем-то заполнена.

— Похоже, что она… — с плохо скрываемым волнением пробормотал Ворон.

— Жестянку открывать будем? — поинтересовался Сэнсей.

— Подожди малость, — остановил его Ворон, взял кубик в руки и стал внимательно разглядывать. На одной из граней на мутно-зеркальной поверхности жести Ворон углядел какой-то значок, выцарапанный с помощью слесарной чертилки, достал из внутреннего кармана пиджака здоровенную раздвижную лупу и стал этот значок рассматривать. Потом еще более тщательно изучил все паяные швы на коробке. Должно быть, пытался определить, не вскрывал ли ее кто-нибудь.

— Ну ладно… — Ворон убрал лупу в карман и положил коробку в пакет. — А теперь рассказывай, как вы ее взяли, и вообще все, что разнюхали.

Сэнсею показалось странноватым, что Ворон не стал открывать коробку и интересоваться ее содержимым. Тем не менее настаивать на вскрытии он не стал. Прежде всего потому, что там могло действительно оказаться не то, что требовалось Ворону, а во-вторых, потому, что, быть может, ни ему, ни даже самому Ворону и знать не следовало, что лежит в коробке. Потому что много знать в таких делах очень вредно для здоровья. Именно поэтому Сэнсею не очень понравилась та часть вопроса, в которой Ворон потребовал рассказать «вообще все, что разнюхали». Вполне могло получиться так, что Ворону объем знаний куропаткинцев мог показаться слишком большим или вообще излишним. А это могло повлечь за собой далеко идущие и очень неприятные последствия.

Тем не менее, Сэнсей решил все же ничего не утаивать. В том числе и такие острые моменты, как перестрелка в квартире Сергачевой, и подробности ночной экспедиции по береговским катакомбам. Конечно, о последней лучше было расспросить Гребешка с Агафоном, но им еще чин не позволял общаться с таким тузом, как Ворон.

Наверно, если бы Сэнсей не был таким уставшим и не ощущал большого желания поспать, то волновался бы гораздо больше, чем заставил бы Ворона подозревать его в недоговорках и в неискренности. Но усталость вызвала у Сэнсея безграничный пофигизм к собственной судьбе. В принципе ему наплевать, если бы Ворон по завершении рассказа грохнул его из личного оружия. Правда, он хорошо знал, что здесь, на оптовой базе, Ворон на такое не решится, ведь тогда никакие телохранители не помогут ему сохранить свое здоровье целым и невредимым. Сэнсей хорошо знал своих парней, среди которых было полно бывших курбашистов и фроловцев, весьма недовольных тем, что Сэнсей подчиняется неведомо откуда взявшемуся Ворону. Общепризнанного лидера у них, правда, не было, но то, что таковой не найдется, никто гарантировать не мог. Например, тот же Агафон при определенных условиях или даже Гребешок вполне могли повести народ на борьбу. В коммерческо-финансовых делах они, правда, ни шиша не смыслили, но в силовых делах кое-что соображали. Сорок головорезов с двумя-тремя стволами на брата, включая всякие там «мухи» и «шмели», могли самым серьезным образом изменить поголовье преступного мира, перетасовать все карты в давно разложенном пасьянсе и вызвать кучу осложнений в отношениях областных воротил на всероссийской, эсэнгэвской и даже мировой арене.

Поэтому лучшего успокоителя горячих голов, чем Сэнсей, для «Куропатки» было трудно придумать. И Ворон, несмотря на весь свой понт, хорошо это знал.

Впрочем, стрелять в Сэнсея после завершения отчетного доклада он не стал. Слушал он, конечно, внимательно, хотя связность сэнсеевского рассказа оставляла желать лучшего, вопросов не задавал. Кое-что из того, о чем тот говорил, Ворон уже знал из других источников.

Закончив, Сэнсей перевел дух и почувствовал облегчение, будто закоренелый грешник после исповеди. Ворон выдержал минутную паузу, чтобы окончательно расставить по местам все полученные сведения, и произнес мрачноватым тоном:

— Молодцы! Если в коробке действительно то, что надо москвичам, внакладе не останешься. Весенняя история с Фролом замажется только так. Сможешь хорошее место на этом свете подыскать, пожить без возни и нервотрепки. Если тут не то окажется, а что именно должно быть, если по-честному, я и сам не знаю, к нам будет много вопросов. Ко мне поменьше, к тебе побольше. Мне ответить на них будет проще, поскольку коробку я получил от тебя. Если ты случайно на обманку клюнул или этот твой Петушок-Гребешок — один разговор. Если вас кто-то купил, чтобы впарить эту туфту, — другой. Должен сам понимать, что и как может быть. Поэтому на всякий случай еще разок все проверь и уточни. Чтобы быть во всеоружии, как говорится. Уловил?

— Так точно. Могу сразу сказать, что я к этой коробке первый раз прикоснулся уже после твоего прихода. Мне лишние знания тоже ни к чему, и без того башка пухнет.

— Приятно слышать. Теперь об истории с Наташей Сергачевой. Очень все шумно вышло. Два трупа и трое раненых. Сама Сергачева в реанимации с осколочным ранением сердечной сумки. А те четверо, кто к ней заходили, — из лавровской конторы. Муж маленько задолжал, «лимонов» пятьдесят. Все должно было быть без проблем, он даже жене купюры оставил на этот случай. Теперь Лавровка считает, что это он фейерверк организовал. Тех двоих, что живы, упаковали в больничку при СИЗО, поскольку нашли при пушках. Очень активно показания дают. Само собой, не себе во вред. Если эта сучка выживет, еще добавит. Кроме того, уборщица довольно точно твоих бойцов описала. Пока ее показания только у ментов есть, но могут и к лавровским попасть, если пожадничаешь. Я лично эту отсебятину за свой счет не числю.