Хитрые переговоры

«Русский вепрь» всегда был местом тихим и спокойным. Во всяком случае, для Виктора Семеновича. Но сегодня Иванцов ощущал, что тишина и спокойствие его неофициальной обители могут быть нарушены. Нет, он не ожидал, что над «Вепрем» появится эскадрилья «Су-25» или «Ми-24», которая сделает из охотничьего домика мишень для прицельного бомбометания или обстрела «НУРС-ами». И нападения бригады коммандос с танками и минометами не предвиделось. Даже мелкопакостного теракта с использованием одной 400-граммовой тротиловой шашки, наверно, можно было не опасаться. И все же облпрокурор испытывал серьезное беспокойство. Не то чтобы его пробрал панический страх, нет, он вполне держал в узде эмоции, и даже Многоопытная Ольга Михайловна, посвященная во многие тайны своего супруга, не замечала, что он волнуется. Может, эта посвященность в передряги Виктора Семеновича и притупила ее интуицию. Анализируя известную ей обстановку в области и ситуацию в правоохранительной сфере, мадам Иванцова была убеждена, что у Витюши нет поводов для волнений.

Впрочем, причины, породившие беспокойство, были и для самого Иванцова не до конца ясны: чего конкретно он боится, от каких объектов или субъектов исходят беспокоящие сигналы, наконец, отчего его душа ощущает тревогу, он не очень понимал.

Казалось бы, вчерашний день был потрачен не зря. Друг и наставник Михалыч дал массу полезных советов, оказал солидные практические услуги, проинформировал, из-за чего, собственно, перегрызлись меж собой «кукловоды», «дергающие за веревочки», управляющие Иванцовым из дальнего далека. Стало более-менее ясно, за кого держаться, как строить тактику, чего избегать. А что еще надо, чтобы не ощущать себя мишенью? Да, пожалуй, больше ничего. В конце концов, здесь, в родной области, Иванцов не самый последний человек, и если подкрепиться стопроцентно надежным союзником, благодетелем из Москвы, а Чудо-юдо представлялся ему именно таким, то можно было не только побороться за выживание, но и отвоевать у капризной фортуны кое-какие новые рубежи.

Не было особых причин беспокоиться и о возможных результатах разгрома Лавровки. Никто из сколько-нибудь значащих и опасных представителей группировки на свободе не остался. Филя Рыжий по состоянию на 23.30 вчерашнего вечера находился в реанимации. В камере с ним случился сердечный приступ, и его спровадили в тюремную больницу. Шансов дожить до утра Рыжий не имел никаких. Теплов и его люди тоже работать умеют.

Даже наличие такой серьезной дамы, как Алпатова, уже не беспокоило. Оказалось — в этом большая заслуга подполковника Агапова! — что молодой муж Алпатовой, тренер по карате — очень хороший знакомый, даже почти друг Алексея Сенина по кличке «Сэнсей». А из этого следовало, что если Наташа самовольно начнет проявлять излишнюю активность в отношении «Куропатки», то запросто может оказаться заинтересованным лицом, возможно, даже запачканным.

Итак, почти все было на мази. Что же давило на психику и лишало душевного покоя? Иванцов, по зрелом размышлении, увидел два основных дискомфортных обстоятельства.

Первым таким обстоятельством была назначенная на сегодня встреча с представителем Антона Борисовича Соловьева. Как ни странно, но его интересы взялись представлять деятели из АО «Альгамбра» — президент Вячеслав Маряхин и господин Альберт Заборский (он же Алик Забор). Странного тут, конечно, ничего не было, за исключением состава делегации. Заборский вполне мог бы и один сообщить Виктору Семеновичу все, что жаждет передать его московский патрон. Маряхин, каждый постовой сержант знает, всего лишь зиц-председатель. Правда, Михалыч утверждал, что его предполагают сделать первым номером на губернаторских выборах, из зиц-президента АО он станет зиц-губернатором. В чем будет его роль на предстоящих хитрых переговорах? Иванцов мог только догадываться об этом, а значит, вынужден был сомневаться в том, что правильно представляет себе их цели и задачи. Во всяком случае, со стороны соловьевских представителей. До того как в «Русский вепрь» позвонил Маряхин и предложил встретиться в таком составе, Иванцову казалось, будто ему вполне ясно, о чем и как пойдет разговор.

Вторым обстоятельством, которое смущало Виктора Семеновича, было наличие на территории «Вепря» специалистов по техническим средствам наблюдения, прибывших, как и предупреждал Михалыч, для негласного участия в переговорном процессе, проще говоря, для фиксации их на всякое там аудио-видео — дальше этого у Иванцова фантазия не прорывалась — и оперативной передачи всей этой информации в распоряжение Чуда-юда.

Прибывшая четверка молодцов не выглядела особо внушительно на фоне раскормленных и тяжеловатых охранников «Русского вепря», но как-то сразу, без каких-либо деклараций и заявлений, дала понять, что они сами будут все для себя регулировать, а здешние хозяева не имеют никакого права совать нос в их дела. Представляться они не стали. По отчеству представился лишь один — Василий Васильевич, который был в этой команде главным и непререкаемым авторитетом. Хотя внешне, посмотрев на него, никто бы этого не сказал, слишком уж помятый и потертый вид был у этого товарища. Он выглядел точно так, как должен был выглядеть, по представлению Иванцова, несчастный университетский доцент (для профессора Василий Васильевич слишком молодо смотрелся), который месяца три не получал зарплату. Остальные именовались Борисом, Глебом и Богданом, но Иванцов нюхом чуял, что у них, в отличие от Василия Васильевича, имена вымышленные. Они никаких документов никому не предъявляли, а потому выяснить, как их звали на самом деле, Иванцов не мог. Впрочем, иметь лишних сведений об этих московских гостях ему и не надо было, к тому же Михалыч предупредил, что эти ребята будут контролировать не только ход бесед с представителями Соловьева, но и самого Иванцова. Вот это-то и было самым неприятным моментом во всей этой истории. Получалось, что Иванцов

— человек, в отношении которого остается актуальным старый лозунг: «Доверяй, но проверяй». А если упаси Господь сомнения в искренности Виктора Семеновича окажутся относительно большими, чем те проблемы, которые его фигура помогает решать в губернском масштабе, то единственной возможностью избежать роковых последствий окажется добровольное бегство на тот свет.

Весь остаток вчерашнего дня и почти до рассвета группа Василия Васильевича провела в трудах и заботах, усердно развертывая привезенное с собой оборудование. Они сами выбрали комнаты: одну — для беседы Иванцова с гостями, другую — для своей резиденции, третью — для установки приборов и передающих устройств. Комнату для переговоров — ту самую, где весной Иванцов и Соловьев разговаривали со Степой перед роковой поездкой в «Белую

куропатку», — москвичи облазили сверху донизу, исследовав, наверно, каждый квадратный миллиметр стен, пола и потолка, а также всю мебель и светильники. После этого они при закрытых дверях смонтировали то, что хотели. Иванцова пустили туда только после окончания работ и предложили ему определить наметанным глазом человека, который много раз бывал в этой комнате, изменилось ли там что-нибудь или нет. Иванцов пристально осмотрел помещение, но абсолютно ничего обнаружить не сумел.

Резиденцию и комнату для размещения аппаратуры Василий с товарищами организовали в двухкомнатном номере, предназначенном для VIP среднего уровня. Само собой, что они занесли в одну из комнат несколько дополнительных столов и шкафов. Соответственно ни один штатный охранник «Русского вепря» не имел права не то что войти, а даже просто задержаться чуть дольше, чем следовало, перед закрытой дверью этой комнаты. Это вызвало глухое ворчанье в рядах охранников, которые решили, что их, старослужащих, по три-четыре года несших службу по охране спокойствия, выживают с этого халявного объекта. Конечно, нужно было вообще не обращать на это внимания или хотя бы постараться не обострять отношения, объяснив охранникам «Вепря», что москвичи прибыли ненадолго и надо их потерпеть, во избежание более крупных неприятностей. В частности, временно не водить девок из обслуги в оккупированные номера, как это зачастую практиковалось в доброе старое время. Непонятливые охранники бурчали, что для этих «физиков-шизиков» можно было и не выделять такие шикарные помещения, а выдать чего попроще, и Ольга Михайловна по дурости стала их поддерживать перед Иванцовым. Но Виктор Семенович с жесткостью настоял на своем, даже накричал на супругу, чтоб не совалась, куда не просят. Объяснять он ей ничего не стал. Ольга подулась, но вынуждена была подчиниться и даже прекратила все попытки капать на мозги мужу. Иванцов, правда, просил уведомить его, не будет ли от приборов вредных излучений, но Василий Васильевич вежливо объяснил, что излучения идут от всех электронных приборов, в том числе и от телевизоров, которых в «Русском

вепре» было до фига и больше. Бог знает, кому суждено сдохнуть от излучений,

кому от сигарет, а кому от бандитской пули.

Роль безмятежно-радушного хозяина удавалась Иванцову с пребольшим трудом. От этой четверки исходила скрытая опасность. Иванцов знал, что, связавшись с конторой Чуда-года и прочно заняв позицию в ее окопах, он может и взлететь высоко, и увязнуть глубоко. Несомненно, что у присланных Чудом-годом людей очень большие возможности. Стоило вспомнить весенние разговоры с Рындиным, материалы расследований о нападениях на оптовую базу АО «Белая куропатка» и Лутохинский молзавод (эти дела превратились в глухие висяки, которые Иванцову пришлось тихо «затоптать»), как появлялось ощущение не то чертовщины, не то собственного идиотизма. Хотя сам Иванцов еще не сталкивался напрямую с техникой, состоящей на вооружении Чуда-юда и Сарториуса, а о принципах ее действия имел самое смутное представление, в ее наличии он был твердо убежден. Его фантазия не шла дальше «аудио-видео», но он понимал, что имеет дело с чем-то неординарным. А неизвестное всегда порождает беспокойство.

Альгамбровцы приехали ровно в 11 часов, скромно, на относительно старом «Мерседесе-300». С господами Маряхиным и Заборским прибыли три охранника, включая водителя, которые остались во дворе. В комнате им было нечего делать.

Начали с дегустации армянского коньяка, который Иванцов выставил к приезду гостей. Обменялись впечатлениями о вкусовых качествах, а уж потом перешли к делу.

— Виктор Семенович, — не без волнения поглядывая на своего внушительного спутника (Алик Забор весил далеко за сто кило), начал Маряхин. — Нас очень волнует, как идет расследование похищения нашего сотрудника, господина Гнездилова. Конечно, неудобно, что мы вас беспокоим в отпуске, но сами понимаете, хотелось бы знать, насколько это дело продвинулось. Ведь речь идет о человеке…

— Очень вам сочувствую, Вячеслав Петрович. И понимаю, что у всего коллектива вашей фирмы сейчас настроение неважное. Хотя вы сами, наверно, догадываетесь, что многое в интересах следствия должно оставаться тайной. Кроме того, я хоть и держу это дело на контроле, но сам его не веду. Может быть, вам следовало бы с Алпатовой побеседовать или с Моряковым? Тем более что у вас, как я понял, уже какая-то своя версия происшедшего сложилась. У нас в производстве дело об умышленном убийстве трех охранников, хотя начинали с ДТП, а вы говорите о похищении. Если у вас есть основания так считать, надо было составить соответствующее заявление, мы бы стали рассматривать его как одну из возможных версий. Но меня информировали, что ваши сотрудники очень слабо помогают следственной группе. Даже создается впечатление, будто они целенаправленно уклоняются от ясных ответов на вопросы работников прокуратуры. Как же будет продвигаться дело, если так пойдет дальше? Надо теснее сотрудничать с правоохранительными органами, тогда есть надежда во всем разобраться.

— Виктор Семенович, сами знаете, какая сейчас криминогенная ситуация. Боятся люди…

— Ну, раз боятся, тогда придется смириться с исчезновением господина Гнездилова. Кстати, а почему вы считаете, что это было именно похищение?

— Ну, мы же уведомлены, что в машине его не обнаружили…

— Ему кто-либо угрожал похищением?

— Нет, об этом я не слышал, — пробормотал Маряхин, опять поглядев на Забора: мол, шеф, смотри, прокурор нас крутить начинает, не запутает ли?

— У него были какие-то сомнительные знакомые, деловые партнеры с неясной репутацией?

Иванцов не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться.

— По-моему, нет… — произнес зиц-президент в явном смятении. Забор мрачно помалкивал.

— Может быть, кто-то уже звонил вам в «Альгамбру» и требовал выкуп?

— Нет, — произнес на сей раз сам Забор. — Не было звонков. И угроз не было.

— А может, вы просто нам не сообщаете об этих звонках? Скажем, похитители пообещали, что в случае вашего обращения в правоохранительные органы Гнездилов будет убит? — прищурился Иванцов. Он прекрасно знал, что никто не назначал выкупов и не угрожал, но помариновать альгамбровцев было приятно.

— Как можно, гражданин прокурор, дезинформировать следствие? — обиженно сказал Забор.

— Прекрасно. Значит, угроз не было, выкупа никто не просит, а вы, тем не менее, предполагаете, что это было похищение? Странно и нелогично. Если людей похищают, то обычно требуют выкуп, верно? Или, допустим, похищают для того, чтоб выбить долг. Вероятно, скажем, и похищение с целью принудить к совершению противоправного деяния. Если никаких условий не ставится, то какой смысл в столь рискованной затее? Предположим, что Гнездилова решили похитить, чтобы убить тайно и тем ввести в заблуждение органы следствия. Но ведь для такого убийства тоже нужны мотивы, верно? Конечно, бывают немотивированные убийства, но их совершают либо психически ненормальные, либо в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. А тут, насколько я осведомлен, все было серьезно организовано, явно участвовала группа лиц, привлекалось несколько единиц автотранспорта. Так что, господа, позвольте мне усомниться в вашей версии или приведите те аргументы, которые убедят меня.

— У нас есть сведения, которые косвенно подтверждают, что Гнездилов был похищен, — произнес Маряхин, дождавшись разрешительного кивка Забора. — Но нам не хотелось бы оглашать источники. Это может сильно повредить тем, кто нас уведомил.

— Вы поставьте себя на мое место, Вячеслав Петрович, — сказал Иванцов с наигранной задумчивостью. — Приходят к вам люди и говорят: «Мы знаем, что нашего товарища похитили. Но что мы по этому поводу узнали и от кого, не скажем. А вы идите и ищите, неведомо где и неведомо как». Это смешно, право слово! Не раскрывая ваших источников, вы стремитесь воздействовать на прокуратуру, чтобы она проводила следственные действия в каком-то определенном, очевидно, выгодном для вас направлении. Знаете, у меня появляются сомнения в необходимости нашего разговора.

— Что вы, что вы! — испуганно забормотал Маряхин. — Мы вовсе не собираемся оказывать давление или как-то влиять на следствие. Просто нам стало известно, что господин Гнездилов, по некоторым данным, захвачен преступной группой некоего Чуда-юда и содержится в Москве, в частном научном центре.

— В принципе мы могли бы и подробнее, — добавил Забор, — но, извиняюсь, только на условиях неразглашения. Людям неохота подставляться. Там контора очень крутая.

— Сейчас все конторы крутые, — усмехнулся Иванцов. — И всем неохота подставляться. Стало быть, показаний вашего информатора в следственном деле не будет, на суде он выступать как свидетель обвинения не собирается. А что вы нам прикажете делать? Ссылаясь на оперативный источник, связываться с Московской областной или городской прокуратурой, выходить на них с просьбой санкционировать проведение обыска в этом самом научном центре, обращаться с ходатайством о задержании на тридцать суток господина по кличке «Чудо-юдо»? Да нас засмеют! Это в лучшем случае. Если наше ходатайство будет рассматривать умный человек, который не найдет оснований ни для выдачи санкции на обыск, ни для задержания. Но гораздо хуже, если найдется дурак, который даст санкцию — и нас, и себя подставит под гражданский иск о защите чести и достоинства. А то и под 178-ю — за незаконное задержание.

Иванцов немного сгущал краски, но на Маряхина и Заборского это подействовало впечатляюще. Забор, однако, сказал:

— Ну а если в Москве кое-кто поддержит это дело?

— В каком плане поддержит? — заинтересованно спросил Иванцов.

— В том плане, что поможет взять Чудо-юдо с поличным.

— Это что же за «контора Никанора»? — противненько улыбнулся Виктор Семенович. — Не слышал, чтобы в нашем правовом и демократическом государстве имелись ведомства, кроме правоохранительных, которым были бы присвоены подобные полномочия. Или вы имели в виду ФСБ и МВД?

В глазах у Забора появился очень неприятный блеск. Он как бы говорил то, что сам Алик сказать не мог: «Смеешься, законничек? Смотри, не пришлось бы поплакать немножко».

— Вы, Виктор Семенович, только поймите нас правильно, — заторопился Маряхин. — Мы хотим помочь относительно мирно решить проблему с господином Гнездиловым. А она, уверяю вас, очень сложная.

— Вы хотите помочь? — изумился Иванцов. — А мне показалось, что пять минут назад вы говорили об обратном, искали у меня помощи в розыске и спасении своего сослуживца…

— Виктор Семенович, — мрачно произнес Забор. — Все мы люди, все человеки, всем надо помогать друг другу, как учат нас Господь Бог и коммунистическая партия. Вы извините, я без образования, у меня, кроме восьми лет школы, еще четырнадцать лет по трем ходкам, но жизнь немного знаю. Обидно будет, если мы друг друга ни фига не поймем, честное слово!

— Совершенно с вами согласен. Особенно неприятно будет, если вы, дорогой Альберт Николаевич, судя по произнесенной вами преамбуле, намерены заниматься тем, что подпадает под признаки статьи 193 все еще действующего УК РСФСР. То есть угрожать мне убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества путем поджога…

— Нет, Виктор Семенович, — сказал Забор, — насчет этого не волнуйтесь. Мы не сумасшедшие. Просто хотели вам передать привет от одного вашего хорошего знакомого, который этой весной немало помучился из-за вас…

Тут Иванцов забеспокоился. Он вовсе не хотел, чтоб слухачи во главе с Василием Васильевичем записали и передали Чуду-году даже самое краткое изложение истории контактов между прокурором и Соловьевым, но прежде всего — о той пакостной роли, которую Иванцов сыграл в истории с расстрелом джипов на подступах к «Белой куропатке». Ведь именно он, а вовсе не Эдуард Тихонов по кличке «Степа», как потом было предъявлено Чуду-юду, стал инициатором той роковой поездки… И теперь то, что четыре месяца скрывалось, могло открыться. Конечно, дело прошлое, в конце концов, Иванцов и сам рисковал, не допустил проникновения Соловьева в секретную лабораторию, но Степу подставил именно он. А Степа — авторитет старой школы, негласный советник и преемник основателя здешней системы Курбаши, более года был для Чуда-юда опорой в здешней губернии. И неплохим источником средств, как удалось выяснить позже. После его гибели и таинственного для многих бегства Фрола Чудо-юдо в губернии надолго потерял свои позиции. Лишь похищение Ворона-Гнездилова (а может, и не похищение, а убийство или побег!) позволило ему оторвать «Куропатку» от «Альгамбры» и снова отжать к обочине ставленников Соловьева.

Нет, Иванцову нельзя было позволять Забору заниматься историей.

— Я понимаю, о ком вы говорите, — произнес Иванцов, — будет спокойнее не называть лишних имен. Что он хотел мне передать, кроме привета?

— Да так, мелочи. Например, — осклабился Забор, — насчет вашей дочки, которая в Москве учится, вспоминал. Красивая, говорит, стала, но за ней глаз да глаз нужен. Москва — город небезопасный.

Этого укола Иванцов ждал. Опасения за дочь в свое время заставили его согласиться на показ куропаткинской лаборатории Соловьеву, Сноукрофту и Резнику. Иванцов помог Соловьеву взять бразды правления над «Куропаткой» и ввести в игру Ворона тоже в немалой степени ради обеспечения безопасности студентки Иванцовой.

— Спасибо за совет, — сказал Виктор Семенович. — Мне тут, кстати, была оказия узнать о его сыне кое-что. Службу он проходит нормально, не болеет, спортом занимается. Однако из-за этих самых спортивных успехов его может серьезная беда подстеречь. Могут его послать в «горячую точку». В Чечню, в Таджикистан или еще куда. А это, сами знаете, чревато. И вот какой удивительный прогноз дали астрологи: по расположению планет и звезд получается, что судьбы Ванечки и Машеньки как-то там астрально сопряжены. Поэтому, если что-то с ней, то с ним — гораздо хуже. С другой стороны, если с ней все в порядке, то и с Ваней никаких проблем. Вы обязательно сообщите это своему товарищу.

— Постараюсь, — насупился Забор. — Тот товарищ, правда, еще один привет передавал. Из Франции, от Петра Петровича Гладышева.

— Спасибо, — Иванцов знал, что эта угроза представляет опасность куда большую и куда более реальную, чем намеки насчет дочери. — Надо и мне, пожалуй, в благодарность, привет передать. От полковника Воронкова Владимира Евгеньевича. Или Воронцова, может быть, дай Бог памяти… В общем, его близкие друзья Вороном именуют. Ходили слухи, что он, понимаешь, в автокатастрофе погиб, а он живой на самом деле. И в прошлом году не погиб, и в этом году уцелел. Не каждому так везет. Наверно, может и до ста лет прожить, если какая-нибудь случайная неприятность не подвернется.

— Интересное кино… — пробормотал Забор, который явно не был готов переварить такую информацию.

— Самое смешное, — Иванцов пошел на добивание, — что глава администрации одной из соседних областей, господин Пантюхов Георгий Петрович, у которого товарищ полковник возглавлял охрану, будет очень удивлен и приятно обрадован, что Ворон, оказывается, еще летает. А если еще вспомнить, какая неудачная судьба сложилась у Сергея Борисовича Соловьева, который занимался коммерцией в той самой области, и о некоторых других событиях прошлой осени и нынешней весны, то вашему заинтересованному лицу придется серьезно надо всем поразмыслить.

— Мозги есть, отчего не помыслить, — вздохнул Забор.

— Ну, тогда, может быть, на сегодня достаточно? Вы обдумаете ситуацию, мы прикинем свои возможности. А потом будем постепенно, без суеты и нервотрепки, приходить к консенсусу.

— Тогда, наверно, надо будет подумать и о дате новой встречи. — Пожалуйста. Дня через три, наверно, вас устроит? — В это же время? — спросил Забор.

— Без проблем. Я же в отпуске, господа…

Подмосковная дача

Около полудня мини-автоколонна, состоящая из серой «Волги» и красной «девятки», въехала в тот подмосковный дачный поселок» куда должна была прибыть еще сутки назад. Поселок этот принадлежал, конечно, не самым сливкам общества, но и не относился к разряду трущоб. Обычный дачный поселок, куда ездят не столько отдыхать, сколько гнуть спину, чтобы получить какой-то приварок на зиму, обеспечить себя, по мере сил и возможностей, собственной картошкой, морковкой, огурцами, помидорами, повидлами-вареньями и иными дарами природы. Некоторые мичуринцы уже и виноград выращивают, и тыквы, и арбузы. Глядишь, и до бананов с ананасами дойдет.

Конечно, по сравнению с домом бабы Дуси небольшая рубленая дачка смотрелась неважнецки. У бабы Дуси дом был рассчитан на постоянную жизнь, здесь — только на лето, частично на осень. Более того, дачка давно не красилась, жестяные водосточные трубы проржавели, на трубе выпало несколько кирпичей, в заборе не хватало штакетин. Не видно было и следов сельскохозяйственной деятельности. Участок зарос многолетними бурьянами, крапивой и слабоплодоносящей, одичалой малиной. Ни возделанной грядки, ни дерева с побеленным стволом не просматривалось. Правда, на одной вишне багровели полуобклеванные ягодки, а на паре яблонь просматривались мелкие зеленые плоды, тоже порченные не то червяками, не то гусеницами.

— Мы, случаем, не ошиблись? — спросил Гребешок, вылезая из кабины «девятки» и подходя к «Волге». — Что-то дача эта для отдыха мало подходит. Не вижу бассейна, фонтанов, поля для гольфа…