Сюрприз

Сэнсей всю ночь не спал и дежурной смене охраны «оптовой базы» тоже устроил веселую жизнь: ему захотелось подстраховаться. «Источник» мог пообещать все, что угодно, а менты пойти своим путем. А поскольку путь этот мог их привести в «Куропатку», надо было побеспокоиться о том, чтобы при шмоне ничего неприличного не обнаружилось. Все боевое оружие и боеприпасы надежно спрятали вне территории базы, тщательно протерев на предмет отпечатков. Табельные пистолеты «Макаров» и помповые ружья «Иж-81», патроны и принадлежность — все было в строгом соответствии с ведомостями. Журнал приема-сдачи дежурств и книга выдачи оружия велись по всем правилам. Складские помещения — и свои, и сданные в аренду — были проверены от и до. Хотя за арендаторов «Куропатка» формально не несла ответственности, Сэнсей тряханул и их. Некоторых даже с постелей поднял, но зато теперь точно знал, что у него под охраной не состоит ничего лишнего. Все товары — с сертификатами качества, доподлинными акцизными марками и прочими прибамбасами. Ничего не обозначенного в накладных, даже гнилой доски от

ящика, на складах не осталось. Все автомобили имели номера, техпаспорта и путевые листы, талоны техосмотра, и ни у одного из них выхлоп не превышал норму по СО. Система охранной сигнализации работала нормально и безопасно. Спортивные залы и бассейн, стрелковый тир и столовая, санузел и душевая — все это и раньше соответствовало санитарным нормам. За каждого человека по списку личного состава своей службы Сэнсей был готов отчитаться. Все имели удостоверения с фотографиями, ни у кого не имелось паспортов без российского вкладыша, все водители были с правами.

После небольших колебаний Сэнсей решил убрать с глаз долой Агафона, Гребешка, Лузу и Налима. Он им быстренько оформил очередной отпуск, выдал по десять миллионов из кассы мадам Портновской, и в шесть утра они уже умчались с базы на «девятке» Гребешка в южном направлении, оставив Сэнсею устный отчет о ночной экспедиции и брелок в виде головы Мефистофеля. Инструкция была дана краткая: не попадаться. А уж если их за что-то задержат, то брать все на себя и ни при каких условиях не упоминать «Куропатку». Это был общий принцип деятельности, Сэнсей просто еще раз о нем напомнил.

Выгонял он их скорее для перестраховки, чем от реальной опасности. Наверно, если бы Гребешка и Лузу засветили по делу о перестрелке на квартире Сергачевой, то уже загодя, много раньше, постарались бы взять. По крайней мере, была бы реальная зацепка для шмона в «Куропатке». Сейчас толку от этого уже никакого. Оружие отчищено и припрятано, единственной свидетельницей осталась бабка Макаровна, которая видела всего лишь двух невооруженных молодых людей, мирно беседовавших с Наташей, которые могли уйти из квартиры через пять минут после домработницы и не иметь никакого отношения к перестрелке. Те двое лавровских, которые выжили и, по выражению Штыря, «сильно болеют», в лицо ни Гребешка, ни Лузу не видели. А самая опасная свидетельница, Наталья Сергачева, увы, преставилась. Жалко женщину, но для дела очень полезно.

Агафона и Налима вообще обвинить было не в чем, разве что привлечь их по 194-й статье УК РСФСР за самовольное присвоение звания или власти должностного лица — Лиде и Ларисе милиционерами представлялись. Но поскольку они не совершали на этом основании общественно опасных действий — ничего не изымали, не конфисковали, не штрафовали, не лишали свободы и так далее, то ни один прокурор не решился бы возбудить дело только по одному этому факту. Правда, прицепиться можно было к тому, что общежитской комендантше, деду-охраннику, Лиде и Ларисе Агафон предъявлял липовое удостоверение МВД, а следовательно, совершал деяние, предусмотренное статьей 196 часть 3 — использовал заведомо подложный документ. Но поскольку можно было на сто процентов поручиться, что, кроме цвета корочек, девчонки ничего не разглядели, ничего не стоило доказать, что Агафон предъявил им шутейное «удостоверение алкаша», «дурака», «полового гиганта» или «секс-инструктора», которые продаются по всей Руси на базарах. Да и вообще заявить, что все это «следствие», которое они проводили в общаге, было безобидным обманом из желания познакомиться с девушками. Здесь любой, даже самый дешевый, адвокат запросто сумел бы их отбрехать.

Но для спокойствия Сэнсей решил, что им будет лучше уехать. Правда, уже спустя некоторое время его стало глодать сомнение по поводу того, что он отправил всю четверку на машине Гребешка, которая могла попасться кому-то на глаза или на карандаш. Это вообще было довольно характерно для Сэнсея: вспоминать о допущенном проколе после того, как поезд уже ушел и ничего поправить нельзя. Сэнсей зачастую волновался как раз из-за того, из-за чего волноваться вовсе не стоило. А вот то, что происходило в действительности, к сожалению, оказывалось для него нередко сюрпризом. Иногда приятным, иногда не очень.

Забегая вперед, можно сказать, что Сэнсей зря старался, приводя свое хозяйство в образцовый порядок. Никто его в тот день не потревожил. Хотя «источник» и убеждал, будто устное согласие поменять хозяина само по себе избавит «Куропатку» от наезда правоохранителей, не очень в это верилось. Зато вполне верилось в то, что некто, возможно, даже свой, понаблюдав за возней на базе, доложил руководству: ловить нечего, «Куропатка» попрятала хвосты, надо подождать, покуда успокоится и вновь заворочается. Вполне логичный финт. Эрудированный Сэнсей, размышляя над возможностью такого поворота, даже красивое название придумал: «Финт Шварцкопфа». Был такой генерал у штатников, который проводил «Бурю в пустыне» против Ирака. Заявил, что, мол, такого-то числа начинаем боевые действия. Конечно, иракские войска напряглись, изготовились, дожидались, ночь не спали, день маялись. А к вечеру расслабились, и на другую ночь ухе не очень беспокоились. Вот тут-то им янки и врезали!

Сэнсей очень хорошо понимал, что вечно пребывать в состоянии образцово-показательного частного охранного предприятия «Куропатка» не сможет. В конце концов, основные деньги шли вовсе не от ее торгово-закупочной деятельности, не от транспортных услуг, не от сдачи в аренду части пакгаузов оптовой базы. Нелегальное производство водки из гидролизного спирта и транзит наркоты приостановить даже на два-три дня нельзя — убыток колоссальный. Если поверить, будто опасность миновала, уже на другой день могут наехать спецы. Воевать с ними Сэнсей не собирался — не всем так везет, как Салману Радуеву. Да и вообще он не партизан и не террорист. Замочить кого-нибудь по просьбе трудящихся или нетрудящихся — это можно, но с властью сражаться — ни-ни.

После того как день прошел спокойно, Сэнсея был даже недоволен и ждал сюрприза на следующий. А вот Агафона и компанию сюрприз все же настиг, хотя и довольно далеко от «Куропатки».

«Девятка» отправилась в путь не торной дорогой к северо-западному шоссе и не стала выезжать из-под указателя «Колхоз имени XXII партсъезда». Она покатила по чуть-чуть подсохшей дороге вдоль края поля, спустилась в овраг, где этой весной чужие, которых привел с собой Фрол, завалили под откос «КамАЗ» и угробили при этом двоих ребят из «Куропатки». Все четверо, сидевшие сейчас в «девятке», тогда отделались легкими ушибами и нешуточным испугом, а потому, проезжая это место, поежились от неприятных воспоминаний. «Девятка» тем не менее, благополучно взобралась наискось по склону оврага. Протекторы были свежие, хорошо держали на сыроватом грунте. Гребешок, конечно, ворчал, что на просеках можно по самый кардан усесться, что «девятка» — это не джип и даже не «Нива», наконец, о том, что она у него своя, не краденая и так далее. Но Агафон все это молча принимал к сведению и не поддавался на провокации.

Практически лишь пару раз пришлось вылезать из механизма и подталкивать его, чтоб проехать особо кислые участки. С дороги Гребешок тоже не сбился, потому что Агафон здешние просеки знал от и до. «Девятка» благополучно добралась до Московского шоссе. На это у нее ушло часа два, зато были благополучно обойдены несколько постов ГАИ, в том числе и тот, что находился на 678-м километре Московского шоссе, у поворота к «Русскому вепрю». Вывернув на шоссе и переехав проезжую часть, где не отмечалось особо интенсивного движения. Гребешок остановился у обочины.

— Ты чего? — спросил Агафон.

— Да тут ручей рядом, надо хоть чуток машину ополоснуть. А то поедем как свиньи… Еще гаишники прицепятся. Агафон подумал и сказал:

— Ладно, может, и верная мысль.

Гребешок открыл заднюю дверь «девятки», вытащил ведро и тряпки, а затем направился к ручью. Остальные вылезли, размяли ноги, сходили в ближайшие кустики.

Потом пришел Гребешок, раздал Налиму и Лузе тряпки и окатил «девятку» из ведра. Агафон тоже присоединился, и все четверо принялись наводить лоск на транспортное средство почти так же прытко, как мальчишки на перекрестках, только с более высоким качеством.

За все это время мимо них прокатило несколько грузовиков да пара «Запорожцев» из соседних деревень. Когда «девятка» Гребешка засияла как медный пятачок — на такой было бы не стыдно въехать даже в столицу нашей Родины город-герой Москву (хотя до оной оставалось, согласно километровому столбу, 675 км), — отпускники уселись на места. Гребешок уже хотел было трогать, но Агафон, увидев в зеркало заднего вида, как из-за изгиба дороги выносится на приличной скорости серая «Волга», заметил:

— Пропусти этого козла, прет как танк.

— Танки под сто двадцать не гоняют, — усмехнулся Гребешок, оборачиваясь,

— тем более по такому шоссе, как наше.

«Волга» пронеслась мимо, Гребешок покатил следом, отнюдь не собираясь ее догонять. Он хорошо знал, что здесь не так уж и трудно найти ту самую выбоину в асфальте, которая может запросто заменить собой и Афганистан, и Чечню в плане быстрого прекращения жизни. Особенно на скорости 120 кэмэ в час.

— Странно, — задумчиво пробормотал Агафон.

— Поддал небось с ранья, — предположил Налим, думая, что Агафон удивляется бесшабашности водителя «Волги». — Вообразил себя Шумахером и жмет педаль.

— Первый раз вижу, чтоб бабы гоняли как Шумахер, — произнес Агафон.

— Бабы? — удивился Гребешок. — Как ты разглядел-то?

— Ну, чтоб Агафоша бабу не разглядел! — хмыкнул Налим.

— По-моему, я даже узнал ее, — неуверенно произнес Агафон. — Очень уж на Эльку похожа.

— У нее разве машина есть? — удивился Налим.

— Вполне могла заработать, — усмехнулся Гребешок, которому в общих чертах было понятно, о ком идет речь.

— А мог и клиент дать покататься, — предположил Луза.

— Ну да! — презрительно фыркнул Гребешок. — Я бы лично ни одну заразу за руль не посадил даже в своем присутствии.

Агафон в это время обернулся и увидел всего в трехстах метрах желтую «шестерку», которая их быстро догоняла.

— Ну-ка, прибавь, Мишка! — приказал он Гребешку. — По-моему, это вчерашние, из Лавровки.

— Ага, похоже! — подтвердил Налим. — Та тоже желтая была.

— Да этих желтых «шестерок» — как собак нерезаных! — беспечно заявил Гребешок. — Вы что, номер отсюда разглядели?

— Жми, говорю! — рявкнул Агафон. — Ты номер разглядишь, когда у тебя в башке дырка будет!

— «Хрен с тобой, золотая рыбка! — ей с поклоном старик отвечает», — пробормотал Гребешок, нажимая акселератор.

Больше никто ничего не сказал. Всем — первый это сообразил Агафон — и впрямь показалось весьма стремным делом встречаться с «лавровкой» здесь, на большой дороге. Ясно ведь, что вчерашний разговор и не очень гостеприимный прием в «Куропатке» не добавили дружбы между конторами. Вчера Лавровка и сама пыталась быть крутой, с понтом дела. Ей, конечно, вежливо указали на место возле параши, но она поняла это только после того, как усекла явное превосходство в стволах. А теперь с ней пришлось бы беседовать, не имея при себе почти никакого оружия, кроме монтировки и баллончика со слезоточивым газом. Сэнсей, отправляя своих бойцов в отпуск, строго-настрого запретил брать с собой не только стреляющие, но и колюще-режущие предметы. А то, что на пути отдыхающих могут оказаться не только менты, но и недружественно настроенные коллеги по ремеслу, Сэнсей как-то не подумал. Как уже отмечалось выше, он иногда волновался не из-за того, из-за чего следовало волноваться. Впрочем, теперь волноваться надо было уже не ему, а Агафону со товарищи.

— На «девятке» грех от «шестерки» не уйти, — сказал Гребешок, которому показалось, будто расстояние между машинами, сократившееся уже до сотни метров, начинает увеличиваться.

— Не кажи «гоп»… — проворчал Агафон.

Действительно, «шестерка», в свою очередь, прибавила газу и довольно быстро стала настигать «девятку», к тому же дорога пошла на подъем и Гребешок переключил передачу. Правда, на подъеме «шестерка» тоже сбавила ход, и Гребешок, первым перевалив за горку, ринулся вниз, но все-таки она отыграла у «девятки» около двадцати метров.

— Во настырный! — проворчал Гребешок.

— Ладно вякать! — буркнул Агафон. — Смотри, там поворот будет, впишись как-нибудь!

— Постараюсь…

Стрелка спидометра переползла за сотню. Под горку машины неслись легко, и за поворотом впереди замаячила серая «Волга».

— Догоняем! — Гребешок еще пытался шутить. — Сейчас сможешь посмотреть, та ли баба за рулем.

— Это тебя, дурака, догоняют, — Агафон понял серьезность ситуации. — Резанут нас сейчас из «калаша» — никакой бабы не понадобится…

На встречной полосе появилась небольшая колонна из трех «КамАЗов» с прицепами-фурами. Головной помигал фарами: гаишник, мол, впереди. А справа появился знак, ограничивающий скорость.

— Сбавляй, — приказал Агафон, — все равно перед гаишниками они палить не будут.

Справа появилась будка с буквами ГАИ, около которой стояли машина и мотоцикл. Дальше дорога разделялась, главное шоссе уходило вправо, в объезд, а прямо, согласно сине-белому указателю, на нескольких пологих холмах маячил одноэтажный городишко — райцентр Мухановск.

— Давай туда, — Агафон указал в сторону райцентра. — Посмотрим, что из этого выйдет.

— Там асфальт только до бывшего райкома, — предупредил Гребешок. — И выезд только на проселки.

— Крути, я знаю, — «девятка» покатила прямо, а Агафон обернулся, чтоб посмотреть за «шестеркой». Та повернула вправо и шустро помчалась по главной дороге.

— А напаниковал-то, блин! — возрадовался Гребешок. — «Догонят, постреляют!» Да это, может, и не «лавровка» была вовсе?!

— «Лавровка», «лавровка», — убежденно произнес Агафон, что-то соображая.

— Только мы им были не нужны. Они скорее всего серую «Волгу» гонят.

— Ну, если так, это не наши проблемы. Пусть себе гоняются, а нам по фигу,

— сказал Гребешок. — Нам Лавровка ничего не должна, а мы ей тем более.

Агафон, видимо, был с этим не согласен, но молчал, сосредоточенно шевеля мозгами. Тем временем «девятка» уже въехала на потрескавшийся и неровный асфальт Рождественской улицы.

— Раньше Красноармейская была, — заметил Гребешок, — еще в прошлом году. А теперь переименовали.

— Лучше бы заасфальтировали по-нормальному, — хмыкнул Агафон.

— Про то и говорю. Разворачиваться будем?

— Зачем? Проедем через город, поглядим, чем славен Мухановск.

По обе стороны улицы тянулись неровные линии облезлых дощатых заборов, ограждавших небольшие участки-огородики вокруг серых, деревенского типа бревенчатых домов, крытых серым шифером. Народу почти не было видно. Только какой-то пацаненок выкатывал на улицу велосипед да бабка, сняв полиэтилен с теплицы, проветривала огурцы. На машину, конечно, оба поглядели с интересом. Поди-ка, весь здешний автотранспорт знали не хуже гаишников.

Проехав Рождественскую, выкатили на площадь Ленина.

— Надо же, блин! — усмехнулся Луза. — У нас площадь Ленина — и тут такая же.

— Сравнил хрен с пальцем! — покачал головой Налим. — У нас-то во сколько раз больше.

— А Ленин стоит, не повалили.

— Ну и хрен с ним, пусть стоит. Мне он лично жить не мешает, — заметил Агафон, глядя по сторонам. — Чего в торговле внедрено?

На площади, помимо двухэтажного кирпичного особняка с вылинявшим трехцветным флагом и синей вывеской «Администрация Мухановского района», стояло еще несколько домов советской постройки. Самым отремонтированным выглядело приземистое здание с вывеской «Шашлычная».

— Тут, между прочим, в том году пиво было неплохое, — припомнил, сглотнув слюну, Гребешок. — И шашлыки какой-то ара очень клево делал. Может, зайдем, продегустируем?

— В другой раз, — сказал Агафон, принюхиваясь к аромату шашлычного дыма, валившего из окна, — а о пиве не мечтай вообще, ты за рулем.

— Ну, тогда поехали обратно, — проворчал Гребешок, — а то асфальт кончился, дальше можно и завязнуть.

— Прямо поедем, — возразил Агафон, вытаскивая из-за спинки сиденья карту.

— Вот, глянь. От Мухановска проселок идет лесом. Почти напрямую. Верных тридцать километров выигрываем, шоссе-то видишь куда уходит? Конечно, по проселку быстро не погонишь, но если мы сейчас по шоссе попрем, то придется ехать минимум через два поста ГАИ. Или даже через три, если у поворота на Дарьино не упразднили.

— А что нам эти посты? — хмыкнул Гребешок. — Нас что, ищут? Нет. Ясно ведь, что если бы уже искали, то задержали бы тут, у въезда в райцентр.

— Миш, — сказал Агафон, строго посмотрев на любителя возражать, — ты хотя бы подумал о том, что обстановка измениться может? Например, пока мы тут в ралли играли, СОБР мог на «Куропатку» наехать. Как будто в милиции не работал, не знаешь, как там все делается. Если захотят придраться — придерутся. Подкинут что-нибудь в карман или в стол, а потом задержат на тридцать суток «по подозрению» тех, кого на месте прихватят. А нас тут же по рации — в розыск. Благо в списке личного состава и номер твоей машины записан — раскапывать долго не придется. Может, они уже сейчас пост на выезде из Мухановска оповестили, а заодно и все дальнейшие.

Гребешок согласился. Но все-таки опять вякнул:

— Тут на карте, между прочим, не увидишь, насколько все раскисло. Дожди сколько дней подряд лили. Машину ведь посадим, а потом как? Пешком? По лесам и болотам? Партизанскими тропами?! Тут, кстати, войны не было, так что и троп таких нет.

— Слушай, Гребешков, — совсем строго произнес Агафон. — Если ты за свою тачку переживаешь, хрен с тобой. Мы сами доберемся, а ты езжай как хочешь. Только потом не обижайся, если как-то не так в жизни получится. Понял? Сэнсей меня старшим назначил, так что либо ты работаешь, как я скажу, либо сам по себе и под свою ответственность.

— Завязывай, Миш! — пробасил Луза. — Не выпендривайся!

— Да мне-то чего? — огрызнулся Гребешок напоследок. — Как скажете, так и поеду. Сами не пожалейте, если что…

Минут через десять, попетляв по булыжным или вовсе не мощенным улицам Мухановска, выбрались на искомую грунтовку. Она была песчано-гравийной, относительно приличной и начиналась от запруженной речки Мухановки, где какие-то рыбоводы разводили карпов. Переехали плотину и поднялись в горку. По обе стороны дороги стояли серые изгороди из жердей, охранявшие чьи-то клевера от коров, которых, судя по лепешкам, прогнали тут не так давно. За клеверами справа просматривалась деревенька, а слева какие-то постройки с силосной башней — ферма, должно быть.

Ехали молча, Гребешок дулся, Агафон держал понт, а остальные не совались, дабы не обострять отношения.

Поворачивать еще выше в горку, к деревне, не стали, спускаться к ферме тоже не требовалось. Поехали прямо, то есть по косогору в объезд деревни. Потом дорога пошла вниз, и «девятка» очутилась у старого деревянного моста, перекинутого согласно облезлому и запыленному указателю через все ту же Мухановку. Оказывается, она эту горку с трех сторон обтекала. Как явствовало из значка, мост больше трех тонн груза не выдерживал.

— Луза, — спросил Гребешок почти серьезным тоном, — ты сегодня жрал?

— Ага… — не поняв подвоха, ответил детинушка.

— А в туалет перед дорогой по-большому сходил?

— Не-а…

— Если провалимся, меня не ругайте. Все четверо, включая и Лузу, захихикали. Мир был восстановлен, и за мостом у всех как-то сразу поднялось настроение.

— Анекдот рассказать? — предложил Налим. — Про поручика Ржевского?

— Валяй, — разрешил Агафон.

— Значит, полк Ржевского стоял в Польше. Гусары, само собой, по самоволкам бегали. Ну, один сбегал, возвращается в лагерь, а тут Ржевский: «Стой! Руки вперед!» Гусар руки вытянул, поручик понюхал и говорит: «Пани Зося. Уважаю твой выбор, иди спать, гусар». Гусар во второй раз в самоход пошел. Возвращается и опять поручику попался. Снова: «Стой! Руки вперед!» Опять понюхал и говорит: «Пани Бася. Уважаю твой выбор, иди спать, гусар». Гусар в третий раз маханул. Налетел на мужиков с колами, те его метелить начали, еле удрал, да еще на дороге в коровью лепешку руками попал. И опять на поручика нарвался. Само собой, тот ему: «Стой! Руки вперед!» Понюхал раз, другой, третий, а потом как заорет: «Ты чо, падла, новую пани раньше своего командира попробовал?! Двадцать пять плетей!» Все дружно заржали.

— У меня тоже про Ржевского, — сообщил Агафон. — Тоже все в Польше происходило. Лагерь стоял около женского монастыря. Поручик дежурил по части, и тут из монастыря приходит делегация во главе с самой настоятельницей. Ржевский спрашивает: «Какие проблемы, матушка? Неужели мои орлы кого-то трахнули?» А настоятельница отвечает: «Нет, пока все нормально, слава Богу. Но нельзя ли, пан поручик, чтоб ваши гусары не справляли малую нужду напротив окон монастыря? Это отвлекает монашек от служения Господу». Поручик спрашивает: «Можно вопрос, пани настоятельница? А как гусары при исполнении нужды прибор поддерживают, одной рукой или двумя?» Монашка отвечает: «Двумя, конечно, пан поручик!» — «О, пани, выходит, вы и сами поглядеть не против!»

— Нормально, — прогудел Луза, — а я про Штирлица знаю…

— Все знают, — хмыкнул Налим. — Штирлиц встал с Позаранку… Штирлиц выстрелил в Слепую… Штирлиц порол Чушь, а она страстно визжала. Штирлиц вылез из моря и лег на Гальку, а Светка обиделась и ушла. Это мне еще в пятом классе рассказывали.

— А помнишь, стишки по школе ходили? «Мальчик в подвале нашел пулемет, больше в деревне никто не живет…»

— «Дети в подвале играли в гестапо, зверски замучен сантехник Потапов…» Помню, — кивнул Налим. — Смешно тогда казалось…

По лесу проехали уже километра четыре. Дорога не вызывала опасений, выглядела сухой и накатанной. Навстречу попалась только одна бортовая машина, груженая сеном. Она вывернула откуда-то с боковой просеки, тоже, видимо, вполне проезжей.

— Чего он, в город, что ли, сено повез? — усмехнулся Налим.

— А что? Может, и в город, — сказал Гребешок. — Там многие скот держат. Заводишко встал, денег нет и не платят. Кто козу держит, кто поросенка, кто корову. Перебиваются как могут.

Дорога спустилась в просторный лог, по дну которого журчал ручей. Поперек лога давно еще насыпали невысокий вал, а ручей пропустили через бетонную трубу. Проехали насыпь, выбрались из лога и снова покатили между двумя стенами высоких деревьев. Заметно прибавилось ям, ухабов и рытвин, то и дело подскакивали. Солнце поднялось совсем близко к зениту. Оно точно вспомнило, что на дворе лето, и принялось печь изо всех сил. Как ему положено в июле. Сыроватая земля стала быстро сохнуть, а с дороги за «девяткой» густым хвостом встала пыль.

— Не дай Бог, кто-то обгонит! — проворчал Гребешок. — Пылюги по самые уши наглотаемся.

Бог его, конечно, не услышал. Еще через километр впереди появился тракторишко, тащивший за собой прицеп все с тем же сеном. Конечно, будь дорога малость пошире, то обогнать это тарахтящее транспортное средство особого труда для Гребешка не составило бы. Но дорога в этом месте сузилась, а тракторист, управлявший своим драндулетом, все время мотался от бровки к бровке, прицеп становился при этом едва ли не поперек дороги и проехать мимо было совершенно нереально. Гребешок слишком любил свою «девятку» и беспокоился за свое здоровье, чтобы рисковать.