ПРИНЕСИ ТО, НЕ ЗНАЮ ЧТО

Не стоит думать, будто Лиду куда-нибудь вызвали, строго посмотрели ей в глаза, а потом объявили что-нибудь суровым тоном российского военного приказа:

«Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Об исполнении доложить не позже энного числа энного месяца. А не то мой меч — твоя голова с плеч!»

На самом деле все происходило в самой что ни на есть неофициальной обстановке. Примерно неделю назад, под вечер, Лида загорала на частном пляжике виллы «Соледад» в компании с Юлькой и Епихой. Вот тут-то и появился господин Ларев, который тоже был одет по-пляжному: в цветастую рубаху, завязанную узлом на пузе, шорты той же расцветки, а также соломенную шляпу неизвестной конструкции — нечто среднее между мексиканским сомбреро и украинским брылем, — Алеша, — обратился Ларь к Епихе, — вас с Юлей папа разыскивал, сказал, что будет ждать в павильоне «Лида и Лебедь»!

Павильон, вестимо, назывался «Леда и Лебедь», но с тех пор как в здешних краях появилась Лида, народ подверг его переименованию. Механик даже утверждал, что у живой Лиды и мраморной Леды есть какое-то сходство.

— А чего ему надо, не говорил? — лениво спросила Юлька.

— Нет, — мотнул головой Владимир Васильевич, — наверно, на месте скажет.

Юлька и Епиха встали, Лида тоже поднялась с лежака, полагая, что и ей надо идти, но Ларев ее остановил.

— А ты куда? Отдыхай… Составь компанию старичку! Владимир Васильевич опустился в кресло, стоявшее у столика под большим зонтом, и указал перстнятым пальцем на соседнее. Лида послушно уселась, пытаясь прикинуть, чего дедушке надо. В смысле, то ли ему просто приятно поболтать с девушкой, которая без малого на сорок лет моложе, то ли тут что-то более серьезное…

— Мороженого хочешь? — спросил Ларь и, не дожидаясь Лидиного ответа, подозвал слугу, похожего на Антонио Бандераса.

Пока слуга ходил за мороженым, Владимир Васильевич поинтересовался:

— Ну, как тебе у нас, не соскучилась? В Россию не тянет?

— Не очень, — честно призналась Лида.

— Что ж, приятно слышать, — ухмыльнулся Ларев. — Халява — она всегда душу радует. Так что, ежели я тебе предложу ненадолго прокатиться на родину, ты от восторга рыдать не станешь?

— Почему? — стрельнула глазками Лида. — Может, и зарыдаю, но не от восторга.

— Рыдать вообще не надо. Я ведь тебя не экстрадировать собираюсь.

Стариной тряхнешь немножко — свезешь кое-кому кое-что. Причем по знакомому адресу. Бывала ты там уже, примерно д назад, наверно, и мордашку твою еще не забыли. Наверно, и ты сама, если память девичью напряжешь, кое-кого вспомнишь.

— Не уверена, Владимир Васильевич, — откровенно сказала Лида. — Вообще-то, когда я в такие командировки каталась, то старалась побыстрее забыть, где бывала и кого видела. Так оно спокойнее. — Но ведь тебе иногда и по два-три раза приходилось в какие-то точки ездить?

— Приходилось.

— Надо думать, что эти места ты получше прочих запомнила?

— Естественно.

— А теперь вспомни то место, где ты аж четыре раза побывала. Адрес можешь не называть. Не хочешь еще разик туда прокатиться?

Да, такая точка была, и находилась она в Подмосковье, на относительно старой бревенчатой даче. Последний раз Лида (тогда еще Лена) побывала там прошлой осенью. А до этого приезжала туда еще три раза: в апреле и сентябре 1999-го, а также в январе 2000 года. Хозяйничала на этой даче толстая, фиксатая и наглая баба по имени Фроська. Все четыре раза Лида-Лена привозила туда посылочки: в первый раз тюбик с зубной пастой «Бленда-мед», в другой — тоже тюбик с каким-то кремом для рук, в третий — цилиндрик с губной помадой и, наконец, в последний раз — целый косметический набор. В первый раз Лида, отдав тюбик, сразу же уехала. Во второй раз Фроська сказала, что ей придется тут переночевать, пока там все уточнят. Утром Лиде вернули тюбик с кремом и велели передать тем, кто ее посылал. В третий раз Фроська вообще отказалась брать губную помаду и велела подождать. Приехала какая-то пышная блондинка — Лиде показалось, что в парике, — забрала помаду и велела пока никуда не уезжать.

Через час Фроська, которой, очевидно, кто-то позвонил, объявила курьерше:

«Свободна!» Наконец, прошлой осенью Лиде пришлось почти двое суток дожидаться, пока адресаты разберутся с косметическим набором. К тому же уезжала она опять не с пустыми руками. Фроська передала ей баллончик с дезодорантом, и Лида отвезла его тем, кто ее посылал. Точнее, она просто передала баллончик глухонемому пареньку, через которого получала все задания. Она и сейчас понятия не имела, на кого работала и как эти люди выглядят.

В общем, конечно, Лида никаких особых антипатий к Фроськиной даче не питала. Правда, Фроська сама по себе производила отталкивающее впечатление, а кроме того, время от времени одаривала курьершу всякими маслеными взглядами, заставлявшими подумать, что у этой бабенции шибко разносторонняя сексуальная ориентация. Но поскольку Фроська только этими взглядами и ограничивалась, Лида не имела формального повода ей накостылять, а потому все четыре экспедиции обошлись без «международных» осложнений. Дорогу туда Еремина помнила отлично, Фроськину рожу тоже и не боялась ничего перепутать.

Но уж больно тошно было из здешних райских кущ тащиться в нервную, даже малость сумасшедшую российскую столицу.

Наверно, на Лидиной физиономии отразилось некое недовольство, потому что Ларев, бросив на нее взгляд с прищуром, произнес:

— Вообще-то, конечно, если совсем влом ехать, можешь отказаться…

— И что, мне за это ничего не будет? — скромно поинтересовалась Лида, тоже прищурившись.

— Нет, — помотал головой Ларев. Как раз в это время слуга, похожий на Бандераса, принес две вазочки с мороженым, украшенным ломтиками банана, ананаса и киви, а потому Владимир Васильевич продолжил свою речь не сразу.

— Видишь ли, — произнес он, отправив в рот обвалянный мороженым ананасовый ломтик. — Твой папаня категорически против того, чтоб ты ехала.

Дескать, я еще не насмотрелся на свое дитятко, а вы мою малышку уже к рисковому делу припахать решили. Давай, дескать, лучше я сам поеду! Мне, конечно, его отправлять в эту поездку очень не хочется. Это все равно, что карманным компьютером гвозди забивать, понимаешь? Твой батя в таких делах не спец, зато в других — умелец великий. Конечно, могу сказать, что риск в этом деле можно сказать, минимальный, но в Москве есть кое-кто, кому Олег уже не первый год мертвецом снится. И у ментов московских кое-что на граждани-иа Еремина подсобрано. В общем, риск для него — на порядок выше, чем для тебя. Тем более что он на этой дачке ни разу не бывал. Конечно, можем ему фотографию хозяйки для запоминания выдать, но тебе-то она не потребуется, верно? К тому же с тобой эта мадам дело уже имела, значит, доверия больше испытывает. Опять же за тобой никаких трупов по Москве и области не числится, дорогу ты лично никому не переходила, даже если и узнает кто-нибудь посторонний, вряд ли это негативно скажется…

— А что, за батей там, в столице, много всякого? — осторож-н0 спросила Лида.

— Много, — кивнул Ларь. — Правда, для суда там доказательств не хватит, но для тех, кому расквитаться захочется, вполне достаточно его физиономию увидать. Кстати, не поручусь, что его еще в аэропорту срисовать не сумеют. А могут после этого и на хвост ему сесть. Сама догадайся, нужно нам такое счастье или нет.

— Да уж, догадаться нетрудно, — проворчала Лида.

— Наверно, можно было послать и кого-то из остальных, — произнес Владимир Васильевич, — но пацанята, на мой взгляд, слишком уж несолидные покамест. А в Москве соблазнов много, особенно для тех, кто при деньгах. Не могу дать гарантии, что эти гаврики не нажрутся где-нибудь, не возьмутся девочек снимать и так далее. Шпиндель к тому же болтунишка порядочный, за ним глаз да глаз нужен. Юлька, конечно, более серьезная дама, но и за ней в столице кое-какие хвостики остались. Не хотелось бы, чтоб за них кто-нибудь случайно ухватился. С этой точки зрения Раиса получше выглядит, но она в общем и целом баба домашняя, осторожная до ужаса, может, по нечаянности, сама себя перехитрить. Да и вообще, зачем мудрить, когда у нас есть человек, лучше всего к такой поездке подготовленный, верно?

— Верно, — вздохнула Лида. — Когда ехать надо?

— В ближайшие дни, — криво усмехнулся Ларев. — Уведомим своевременно, не переживай. Главное, поговори с папочкой и постарайся его убедить в том, что ты сама ехать согласилась, безо всякого давления и принуждения.

— А какое это имеет значение? — спросила Еремина.

— Чисто психологическое, — ответил Ларев, выскребывая остатки мороженого из вазочки. — Просто мне не хочется с Олегом ссориться. Я его очень ценю и уважаю, многим ему обязан по гроб жизни. Был случай, когда он мне, попросту говоря, жизнь спас. Но, с другой стороны, мужик он сложный, во многом себе на уме. И если ему в голову какая-нибудь ерунда втемяшится — не приведи господь. Если уж совсем откровенно, побаиваюсь я его, Лидуся. Например, если с тобой в этой московской поездке что-нибудь стрясется, то лично мне он этого не простит. Хотя ты, наверно, догадываешься, что я не самый верхний и, даже если б очень хотел, отменить поездку не могу. Кого послать, конечно, мое дело, но только этим мой выбор и ограничивается. — И когда я должна с ним побеседовать?

— Сегодня вечером в моем кабинете, на третьем этаже. Вы с папочкой будете дискуссию вести, а я слушать и определять, кому ехать, а кому оставаться…

ПРОВЕРКА?

Вечером того же дня, часов около восьми, Ларев вызвал отца и дочь в свой кабинет. Сам уселся за начальственный стол, а Механика и Лиду усадил на стулья напротив друг друга.

— Значит, так, — пробасил Владимир Васильевич, — я пригласил вас, чтобы определиться с тем, кто поедет в Москву, Есть две кандидатуры. Как я понял, и у папы, и у дочки есть свои аргументы в пользу того или иного решения?

— Вова, — произнес Механик очень суровым тоном, — кончай ломать комедию и изображать из себя арбитражный суд. Ты уже определил, что поедет Лидусик, заполоскал девчонке мозги, а теперь пытаешься показать, будто, и сейчас еще в чем-то сомневаешься. Я лично в этой комедии не участник. Конечно, запретить тебе посылать ее в столицу я не могу — мордой не вышел. Но если с ней, упаси бог, что-нибудь — ответишь по полной форме.

— Папа, — разумным голосом взрослой дамы вымолвила Лида. — Владимир Васильевич мне четко сказал, что я могу отказаться, и тогда поедешь ты. Могу сразу сказать, что мне ехать очень неохота. Я зимой чудом из всего этого болота выскочила, и нырять по новой очень противно. Если б я знала, что ты имеешь больше шансов — с радостью бы уступила тебе это путешествие. Но ведь ты даже ни разу не был там, где я четыре раза побывала. Ты тамошних людей в глаза не видел, понимаешь? Опять же у тебя в Москве, как я догадываюсь, полно знакомых, притом не самых лучших. А меня там никто не знает и даже не догадывается, что я твоя дочка. В России, может быть, Лену Павленко ищут, но отнюдь не Лиду Еремину. Фоторобот на Лену сделали такой, что по нему можно каждую вторую чеченку хватать, а мимо Меня пройти и не заметить. При том, кстати, что конкретно перед МУРом я чиста, как Белоснежка. Я в столице ни одного дома не Порвала, никого не застрелила и даже не отметелила как следует. Неужели до тебя вся эта логика не доходит, а?

— До меня доходит, — проворчал Механик, — что гражданин Ларев с тобой солидную партполитработу провел. Но ты все же учти, что я не для того тебя через столько лет нашел, чтоб тут же обратно отдать.

— Между прочим, папочка, — заметила Лида, — я тебя не видела ровно столько же, сколько и ты меня. При том, кстати, что ты себе какую-никакую семью собрал, а у меня все эти годы ни одного родного человека так и не появилось. Ты что, полагаешь, что мне будет легче перетерпеть твою гибель, чем тебе — мою?!

Фиг ты угадал, гражданин начальник! У тебя так, в случае чего, Юлька останется — и жена, и дочка в одном флаконе. А мне, между прочим, ни она, ни Райка папу не заменят!

Вот эта речуга, которая явно не могла была быть домашней заготовкой от Ларева, на Еремина произвела нужное впечатление. Конечно, Лидуська без него выросла и, что называется, «возмужала», насколько такое слово применимо к женскому полу. Просто-напросто Олегу Федоровичу при упоминании имени старшей дочери все время показывалась давно уже не существующая лупоглазая девчушка лет восьми. И потом личико этой малышки все время просвечивало через реальный образ вполне взрослой молодушки, умной, сильной и отнюдь не беззащитной.

В общем, Механик понял все-таки, что в Москву отправится не девочка-малолетка восьми годов, а кое-что повидавшая в этой жизни дама. И что шансов погореть у нее будет намного меньше, чем у него. А раз так, то и шансов вновь потерять друг друга у отца и дочки будет существенно меньше. И хотя какие-то противоречивые мысли еще будоражили Еремину голову, а в сердце бродили разные буйные эмоции, разум Механика в общем и в целом согласился с тем, что лучше его Лидуськи никто не справится с этим ответственным поручением.

Итак, Лида отправилась в Москву. Правда, немного кружным путем. Должно быть, чтоб сбить со следа супостатскую агентуру.

В одну прекрасную ночь Ларев разбудил Еремину часа в два, когда в тропиках темным-темно, и вместе с двумя головорезами отвез на джипе к вертолетному кругу. Оттуда Лиду и сопровождающих ее жлобов перебросили на большой танкер, плававший под панамским флагом, но с российской командой на борту.

На танкере Лида пропутешествовала трое суток, пока ее вновь не посадили в вертолет и привезли, как ни странно, в столицу того самого африканского государства, куда Лида, сама того не желая, прилетела прошлой зимой на «Ил-76».

На сей раз, однако, ей достался вполне законный билет аж до самого Парижа на «А-300» компании «Эр Франс». Именно при выгрузке из этого самолета ее покинул первый сопровождающий, вручив сумочку с лейблом «Живанши», но, скорее всего, поддельную. Поцеловав Лиду на прощанье, молодой человек произнес всего одно слово: «Аквафреш», из чего следовало, что Лидин груз содержится в этом тюбике.

Конечно, поглядеть Эйфелеву башню и все прочие достопримечательности французской столицы Лида не успела, потому что ее тут же пересадили в российский самолет. После этого тихо испарился и последний сопровождающий.

Возможно, как предполагала курьерша, был и еще какой-то, негласный, который должен был контролировать уже не безопасность Ереминой, а, так сказать, ее искренность. Ведь Ларев вполне мог предполагать, что девушка как минимум захочет поинтересоваться тем, что она перевозит, а как максимум — вообще сдать «это» ментам или эфэсбэшникам.

То, что вся эта эпопея может быть всего лишь проверкой на вшивость, Лида вполне допускала. Более того, она почти не сомневалась в том, что Ларев затеял все это ради того, чтоб убедиться в лояльности госпожи Ереминой. И возможно, весь этот «конфликт».по поводу того, кому лететь в Москву, был специально разыгран Ларем и Механиком ради той же цели. В конц

Но, как ни старалась Лида, вычислить своего «контролера» среди пассажиров рейса Париж-Москва, она не смогла. И когда вылезла в Шереметьево-2, тоже не сумела определить, кто же за чей стеклит.

В принципе она могла бы сесть в такси, которые в аэропорту тучами сшивались, и минут за пятнадцать доехать до Фроськиной дачи. Ну максимум за полчаса. Однако на инструктаже ей было ведено ни в коем случае такси не брать, а садиться в автобус и ехать до аэровокзала на Ленинградском проспекте. Это очень хорошо укладывалось в «проверочную» версию. Такси отследить труднее, опять же разглядеть, что госпожа Еремина будет делать в легковухе — почти невозможно. А в автобусе, если там будет «контролер» или даже два, никакие отступления от инструкций незамеченными не останутся.

Лиде казалось, что уж в автобусе-то она наверняка вычислит своего «сопровождающего», и хотя две или три кандидатуры на эту роль взяла на заметку, окончательно убедиться в этом не смогла.

От аэровокзала она, согласно инструкциям, должна была пешком дойти до метро «Аэропорт», а затем, пройдя чуть дальше, остановиться у памятника Тельману («дядька в фуражке с поднятым кулаком», как характеризовал эту статую Ларев).

Здесь ей предстояло подождать микроавтобус, на ветровом стекле которого будет условный значок — «три белых птички». Надо было просто подойти и, ничего не говоря, сесть в эту машину. Если ей какой-нибудь вопрос зададут, типа: «Вам куда, девушка?», надо тут же сказать: «Извините, я ошиблась!» и поскорее вылезти из микроавтобуса.

Пока Лида шла от аэровокзала к метро «Аэропорт», то ни один из тех, кого она примечала в автобусе, за ней не следовал. И у памятника Тельману никто из них не появился. Впрочем, само по себе это ничего не значило. Просто эти самые «наружники» могли «передать» ее своим сменщикам как раз для того, чтоб не примелькаться.

Микроавтобус с «птичками» появился у тротуара почти точно в тот момент, когда Лида добралась до памятника. Ей даже показалось, будто он стоял где-то в сторонке, а потом выехал на условное место.

Еремина без каких-либо колебаний отодвинула боковую дверцу и влезла в машину. Шофер — больше в микроавтобусе никого не было — поглядел на нее, как на пустое место, и, ничего не сказав, тронул своего «Соболя» с места. Лида, конечно, тоже заговаривать с ним не пыталась.

«Соболь», как и ожидалось, покатил по Ленинградке к выезду из города, то есть в ту сторону, откуда Лида только что приехала на аэрофлотовском автобусе. Теперь-то она на все сто была убеждена, что все эти петляния придуманы специально для того, чтоб проверить, насколько точно Лида будет следовать инструкциям.

По идее, микроавтобус с «птичками» должен был довезти Лиду до окраины того самого дачного поселка, где размещалась фроськина хата. Дальше ей следовало идти самостоятельно.

Дорога до поселка ознаменовалась лишь несколькими задержками в автомобильных пробках, пока ехали по туго забитому транспортом проспекту и шоссе, да еще тем, что Лиду сильно заинтересовала кирпичного цвета «девятка», в номере которой присутствовали буквы Ч, М и О. Это самое «чмо» тянулось за «Соболем» от самого «Аэропорта» и на развилке у Гидропроекта даже малость рискнуло, чтобы наскоро перескочить в более правый ряд и последовать за микроавтобусом на Ленинградское шоссе.