Снова на «Дороти»

Хорошо, что в момент взрыва мы с Марселой находились в комнате Эрлиха, а не напротив двери. Нас наверняка оглушило бы взрывной волной, и мы стали бы легкой добычей для коммандос Лопеса. А так нас только тряхнуло и обсыпало каменной крошкой. Спустя минуты две после взрыва я услышал голоса:

— Нормально сработали, Бенито! Ничего не завалили, а дверь положили точно.

Свет сразу нескольких фонарей заплясал по стенам, и я услышал голос, в котором любой хайдиец услышал бы североамериканский акцент. Даже я, хотя был чистокровным янки.

— Ребята! — повелительно сказал голос. — Путь взорван на протяжении ста метров. Мотовоз подойдет примерно через полчаса, привезет готовые звенья, и мы уложим эти сто метров пути. Сейчас ваше дело — расчистить дорогу. Дальше того места, где я стою — не заходить! Иначе — смерть! Всем ясно? Тут могут быть мины. Вопросов тоже не задавать — лишние знания вам помешают. Лопаты, кирки, ломы у всех?

— Так точно, сеньор Смит!

— Сержант, расставьте людей на разборку испорченных звеньев и засыпку воронок. За работу!

Не показываясь в проеме двери, я выставил ствол автомата вперед, снял слишком белый шлем и осторожно высунулся поглядеть одним глазом. Многочисленные голоса слышались в туннеле, там же передвигались огоньки фонарей и светлые пятна, отброшенные ими на тюбинги, скрежетали ломы и лопаты, кто-то громко кряхтел, вероятно, отковыривая искореженные рельсы. На сорванной взрывом стальной двери спиной к нам сидел какой-то детина в белой шахтерской каске и темного цвета робе, хорошо освещенный мощным фонарем, прицепленным к стойке стеллажа.

— Тихонько иди туда, там чуть-чуть брезжит свет, — прошептал я в самое ухо Марселе, указывая направление на туннель, прорубленный Эрлихом и завершенный мною, — если этот рыпнется — я его убью.

Марсела, ступая мягко, как кошка, вышла на путь и, перешагивая на носочках со шпалы на шпалу, начала уходить. Я следил за мистером Смитом. Тот курил длинную сигару и глядел только туда, где работали его подручные. Это значительно продлило ему жизнь, почти на целых пять минут.

Конечно, Марсела все-таки зашуршала гравием. То ли она ушла достаточно далеко от освещенной Смитовым фонарем зоны и не могла разобрать, где там шпалы, то ли наступила на куски гранита, выбитые некогда Эрлихом.

Смит нервно обернулся, в руках у него был «узи», но в этот момент мой автомат-старичок издал свой кхекающий кашель. По-моему, это был первый соотечественник, которого я был вынужден застрелить. Очередь из пяти пуль отшвырнула вскочившего на ноги Смита в проем сорванной с петель двери, он грузно повалился на спину и дрыгнул ногами, обутыми в тяжелые бутсы с рубчатой подошвой. В туннеле загомонили, и я, не дожидаясь, пока там очухаются, бросился бежать к пролому. Несмотря на тяжеленную нагрузку, я, возможно, поставил мировой рекорд — даже не помню, как я очутился на свежем воздухе рядом с запыхавшейся Марселой.

— Бегом! Бегом к вертолету! — заорал я. — Пока они не выбрались оттуда…

— Перейра! — крикнул я на бегу, проскакивая мимо бразильца. — Заводи свою машинку, зови всех — надо удирать! Летите на Гран-Кальмаро!

Не знаю, понял ли меня бразилец, хотя испанский и португальский — схожие языки. Он покрутил пальцами у виска, но у меня не было времени на объяснения. Мы с Марселой пулей пробежали к своему вертолету, и я, лихорадочно поглядывая на дверь подвала, откуда вот-вот могли выскочить

хайдийцы, запустил мотор. Лопасти начали раскручиваться так медленно! Впрочем, раскручивались они вполне обычно, просто я, в силу обстоятельств, хотел, чтобы они крутились быстрее. Наконец стрекоза поднялась в воздух и начала набирать высоту. Разворачивая вертолет на месте, я увидел, как из двери склада-подвала выскочили двое в пятнистой форме хайдийских коммандос — точно таких, с какими я воевал на асиенде «Лопес-23». Наш вертолет они уже не могли обстрелять, но их автоматы открыли огонь по вертолету ООН, Перейре и его бортмеханику. Выстрелов за гулом двигателя я не слышал, но видел, как маленькая фигурка ооновского летчика распростерлась на песке. Дав полный газ, я погнал вертолет прочь от Сан-Фернандо, туда, где белел на фоне синевы неба и моря силуэт «Дороти».

Когда мы сели на палубу яхты, у меня вдруг задрожали руки. Марсела же, всю дорогу стучавшая зубами, наоборот, приободрилась.

От рубки «Дороти» к нам уже шли Синди и Джерри.

— С возвращением, — Синди с очень заметной ревностью поглядела на Марселу. — Господи, где вы так извалялись? Грязные, мокрые, все комбинезоны испачкали…

— Это все от секса, — устало сказал я, и Синди, конечно, поверила. — Заводите шарманку — и полный вперед на Гран-Кальмаро! Иначе нам через какое-то время всадят торпеду под мидель-шпангоут!

Последнюю фразу я выкрикнул, и Синди бросилась в рубку.

— Не командуйте, сэр! — сделал замечание Джерри. — Вы не у себя дома. Если ваша прогулка прошла не так удачно…

— Заткнись, щенок безмозглый! — рявкнул я голосом сержант-майора Гривса по кличке «Джек-Потрошитель». Джерри понял, что я не в духе, и поспешил следом за Синди, даже не спросив, откуда у меня оружие.

— Кто там был? — спросила Марсела, когда мы шли от вертолета на носовую палубу.

— Твои старые друзья: Лопес, дель Браво и их банда. Их выгнали с Хайди.

— Значит, ваша революция победила?! — в восторге заорала Марсела. Черт побери, я как-то забыл, что являюсь хайдийским партизаном и, следовательно, должен радоваться тому, что мой остров свободен от диктатуры.

— Мировая революция победит, — сказал я без особого энтузиазма, потому что стал чувствовать, что вот-вот засну.

— Боже, как я хочу на Хайди! Представляю себе, какая там сейчас фиеста! — Марсела аж засучила ножками.

Я имел не слишком богатое воображение, но судя по тому, что слышал о латиноамериканских обычаях, довольно живо себе представил, как весь остров от мала до велика, насосавшись рома, пульке и рома, смешанного с пульке, будет неделю, а то и две под грохот барабанов и взрывы петард отплясывать пачангу и ча-ча-ча, палить в воздух из всего, что стреляет, орать песни, бросать конфетти и серпантин, а в промежутках провозглашать здравицы в честь Мировой Революции, социализма, коммунизма, Фиделя, Брежнева и какого-нибудь местного вождя типа Киски или дедушки Вердуго. Ну и, конечно, будут сыпать проклятия империализму янки, кровавой диктатуре Лопеса и всем врагам народа. Когда кончатся запасы жратвы и спиртного, а число случайных жертв пальбы превысит число погибших в гражданской войне, они устанут и, похмелившись, начнут восстанавливать народное хозяйство и строить социализм.

— Я пошел спать, всю ночь ползал по пещерам…

Марсела приняла это к сведению.

Едва добравшись до каюты, сняв с себя все железо и свинец, стянув комбинезон, я еще смог ополоснуться в душе, кое-как обтереться и рухнуть на постель. Дальше был блаженный сон, когда ничего не чувствуешь и никоим образом не участвуешь в том кошмаре, который именуется «жизнью». Подозреваю, прости меня. Господи, что праведник, заполучивший тем или иным способом вечное блаженство, вознаграждается именно тем, что ничего не чувствует и не ощущает. Все остальное в варианте вечной жизни меня не устраивало. Ну речь не шла даже, естественно, о геенне огненной, котлах, сковородках и ином адском оборудовании. Даже райская жизнь среди цветов, музыки и насыщенного дезодорантами воздуха, затянись она, скажем, на пару миллионов лет, лично мной воспринималась бы как ад кромешный. Так что я надеялся — Господь милостиво разрешит мне после смерти больше не жить.

Проснулся я где-то к вечеру. В иллюминатор било заходящее солнце, но вместе с ним в каюту лился и свежий ветерок, поэтому жары не чувствовалось. Яхта стояла, двигатели молчали.

В правое ухо мне тихонько дышала Марсела. Она, видно, не смогла меня разбудить и прилегла на кровать, чтобы я, проснувшись, не убежал к Соледад. Все-таки при всей своей сексуальной терпимости, она не любила уступать мужчину хотя бы на время. Она дремала, но не спала, и едва я чуть-чуть шевельнулся, как она открыла глазки, смешно хлопнула ими, как маленький ребенок, и, потянувшись, сказала обиженно:

— Ты все спишь и спишь… Мы уже сутки не трахались!

Я бы, конечно, предпочел сначала поесть. Как-никак, несмотря на всю калорийность аварийного пайка, я съел его довольно давно. Тем не менее ароматная, пушистая, смугленькая Марсела не могла меня не соблазнить. Видя, что я еще не очень проснулся, она положила мне на грудь свою растрепанную головку и начала валять ее из стороны в сторону, изредка пощипывая меня мягкими губками и щекоча мокрым язычком. Гладенькие грудки у нее ласково скользили по моему животу и ребрам, бедра и животик, повиливая из стороны в сторону, осторожно потирали пробуждающийся пенис — все это не могло не сработать, даже если бы я был на 90% законченным импотентом. Да и просто было приятно потрогать и потискать хорошо уже знакомое тело молоденькой и горячей женщины. Проделав всю эту подготовительную работу — хотя Марсела была уже давно готова? — я распял грешницу на ложе и с тихим шелестом вонзил ей все, что нужно… Потом было несколько минут ритмичного скрипа каютной кровати, несколько сладких стонов Марселы и, наконец, обоюдный визг и сладкий отдых после.

Выполнив свой долг, я поинтересовался, где мы стоим.

— На Гран-Кальмаро, — поддувая волосы, свалившиеся на лоб, ответила Марсела, — точнее, на вилле мистера Джерри. У них свой причал. Мы пришли сюда еще два часа назад. Я и решила к тебе прийти, а ты все спишь и спишь…

— Ну сейчас-то все в порядке?

— В порядке… — промурлыкала Марсела. — Когда мне хочется, я всегда очень мучаюсь. Там все время что-то чешется, жжется, колется, словно туда какое-то насекомое залезло…

— Может, так оно и есть? — усмехнулся я.

— Ну вот еще! Это Соледад таскает площиц в своей метелке и радуется, когда ей удается наградить кого-нибудь… И потом вошки — это снаружи. А тут внутри, и не такое маленькое… В общем, ты не поймешь, надо быть женщиной.

Наконец, я позволил себе спросить, где и чего можно покушать. Марсела сказала, что есть пока будем на яхте.

Когда я выбрался на верхнюю палубу, то был поражен тем, как уютно и удобно умеют устраивать свои виллы очень богатые люди. «Дороти» стояла у довольно крупного дебаркадера, способного принимать судно значительно большей длины. По другую сторону дебаркадера была пришвартована элегантная двухмачтовая парусная яхта с вооружением бригантины: на фок-мачте прямые паруса, на грот-мачте — косые. Там многое было отделано под старину, поблескивал медный колокол, на носу сверкала бронзовая пушка времен «бостонского чаепития», и еще какие-то предметы обихода на этой яхте вызывали чувство ностальгии по прошлому.

Дебаркадер был не один. Справа от парусной яхты — она называлась «Си Игл»

— была стоянка моторных катеров разного размера. Их там было пришвартовано штук десять. Левее «Дороти», к третьему дебаркадеру были поставлены два небольших аппарата на воздушной подушке и несколько маленьких парусных яхт всех спортивных классов. А значительно дальше располагалось нечто вроде грузового терминала. Там стояло крупное судно — две-три тысячи тонн дедвейтом, не меньше, — похожее и на грузовое, и на военное. От грузового, несмотря на стрелы и лебедки, это судно отличалось слишком острым форштевнем и скоростными обводами. Очень могло быть, что когда-то оно было фрегатом ВМС США, а затем было переделано на верфях Купера для каких-то других целей. У меня даже возникло подозрение, не сохранилась ли на нем какая-то часть вооружения.

Гавань располагалась в удобной бухте, разделенной на две части каменным молом. Видимо, Купер решил разделить приобретенную им гран-кальмарскую территорию на «чистую и нечистую». В левую, «чистую», половину он не пускал суда, которые могли бы загрязнить воду бензином или соляркой. Там располагался небольшой пляж с очень светлым и чистым песочком, легкие цветастые кабинки для раздевания и душа, площадка для пляжного волейбола, зонтики, похожие на тюльпаны, и лежаки для загорающих. Сейчас, несмотря на благоприятный вечерний час, там никого не было.

Берега бухты Купер превратил в симпатичный тропический парк с удобными дорожками и лестницами из каменных плит. В нескольких местах слышалось журчание фонтанов. Все это террасами поднималось по склону горы, где розовело среди зелени двухэтажное здание в стиле испанской колониальной архитектуры, но построенное, видимо, не столь уж давно. Гора, заросшая лесом с подошвы до вершины, напоминала великана в мохнатой шкуре, сидящего по-турецки и упершего руки в колени.

В рубке «Дороти» никого не было, на носовой палубе тоже. Мы спустились в носовой салон и обнаружили там Мэри и Соледад.

Надо сказать, что в нашем обществе они вовсе не нуждались. Перед каждой стояло по вазочке с шариками мороженого и по бокалу коктейля со льдом. Посматривая друг на друга с явно сексуальной нежностью, они тихонько беседовали между собой.

— О, сколько лет, сколько зим! — сказала Соледад. — Ваша прогулка затянулась, Марселочка?

— Ну а вы, кажется, нашли общий язык? — поинтересовался я.

— Во-первых, мы его и не теряли, — заявила пиратка, — а во-вторых, быть все время пленницей и конвоиром надоедает…

— И вы решили поиграть в добрых подружек?

— Нет, — ответила Мэри, — мы просто приласкали друг друга. Кстати, я была о вас лучшего мнения, мистер Родригес. Вы так избили свою жену… Это не по-джентльменски.

— И теперь, на суде, мисс Соледад заявит, что я применял пытки, — продолжил ваш покорный слуга, — и принудил ее к сожительству в извращенной форме. Надеюсь, все уже зафиксировано судебным врачом?

— О каком суде, милый Анхель, вы говорите? — вскинула брови Соледад. — По каким законам? За какие преступления? Неужели вы сможете найти хоть одного свидетеля моих преступных деяний, кроме Мэри, Синди, Марселы и Джерри? Но вы все пятеро — одна компания. Бразильцы? Да они меня в глаза не видели! Никто и никогда не сможет доказать, что Джералд Купер-старший и его сопровождающие погибли от моей руки, так же, как и экипаж шведской шхуны. Описание «Ориона» ни в малейшей степени не походит на ориентировку, выданную гран-кальмарской береговой охране. Если вы скажете, что я вам сама призналась — вот они, полосы от ударов ремнем! — все показания, полученные под пыткой, недействительны. Более того, вам самому грозит суд за незаконный арест и за убийство моей личной охраны. Кстати, вот тут свидетелей я могу найти сколько угодно.

— Значит, вас следует отпустить и принести вам извинения? — осклабился я.

— Это приятно сделать, но позвольте спросить, любезная супруга, куда вы намерены направить свои стопы? Не на Хайди случайно?

— А почему бы и нет? — удивилась Соледад.

— Вы сегодня слушали радио?

— Очень редко трачу время на такую ерунду.

— На Хайди переворот. Партизаны взяли Сан-Исидро, а Лопес и ваш личный друг и патрон Хорхе вместе с мистером Хорсфилдом находятся сейчас на Сан-Фернандо.

Кажется, я попал в цель и насыпал перцу под хвост этой красивой сучке! Самоуверенность слетела с лица Соледад, и она, несмотря на загар, заметно побледнела.

— Это блеф! — отрывисто бросила она, глянула на электронные часы, висевшие в салоне, и произнесла: — Включите транзистор! Сейчас семичасовые новости почти по всем станциям.

Мэри флегматично встала с кресла и, подойдя к аудиовидеоцентру, вынула из шкафа большой переносной приемник.

«Говорит радиостанция „Свободная Хайди“! Говорит радиостанция „Свободная Хайди“! Второй день мы ведем передачи из освобожденного города Сан-Исидро, долгие годы изнывавшего от кровавой диктатуры черного диктатора и фашиста Лопеса!» — с пафосом вещал в эфир голос диктора. Готов поклясться, что несколько дней назад он, захлебываясь от скорби, передавал сообщения об успехах партизан по «Радио Патриа». Впрочем, «Свободная Хайди», «Хайди либре» вещала точно на тех же волнах и на том же оборудовании. Она просто сменила название.

«Сейчас по всем городам и деревням идет праздничная фиеста, тысячи людей отмечают падение диктатуры как национальный праздник. Всю ночь сегодня ликование продолжалось на Пласа де Революсьон, где собрались почти пятьдесят тысяч человек. Есть пострадавшие. Сегодня по национальному радио и телевидению выступила Первый секретарь Хайдийской народно-социалистической партии, Президент Революционного Совета республики Хайди, Главнокомандующий Революционными Вооруженными Силами Эстелла Рамес Роса, более известная как легендарная „команданте Киска“. Передаем выдержку из ее трехчасового выступления!»

В динамике хрюкнуло, зашипела запись:

«Итак, компаньерос, я рассказала вам, какой путь к свободе и независимости мы прошли. Это была долгая дорога, множество людей остались на ней печальными вехами утрат, но каждая из них приближала нас к победе. Сегодня, в этот счастливый день, все они незримо присутствуют здесь, и я произведу торжественную перекличку Героев Хайдийской Революции… Антонио Морено!

Густой замогильный бас откликнулся:

— Здесь! Герой Хайдийской революции, первый Хайдийский партизан, Антонио Морено Санчес повешен в 1931 году по ложному обвинению в ограблении банка!»

Я отметил, что речугу толкала самая настоящая Киска, хотя о том, что у нее имелся такой красивый испанский псевдоним, я не помнил. Немного дольше я припоминал, что Антонио Морено — это тот самый парень, которого дедушка Вердуго считал первым хайдийским партизаном. Теперь это должно было войти в историю.

«Анхель Родригес!» — выкликнула Киска.

— Здесь! — заорала Марсела. — Он здесь!

— Идиотка, — сказал я, — это же про твоего брата!

Марсела разочарованно поникла, но потом ободрилась — все же, если она не была любовницей живого героя, то по крайней мере сестрой мертвого.

«Здесь! — отозвался загробный бас. — Герой Хайдийской революции, лидер подпольного профсоюза докеров Сан-Исидро злодейски убит полицейскими хунты, защищая права трудящихся…»

…"Торговать наркотиками», — мысленно продолжил я эту фразу, но подумал, что теперь-то мне точно нечего делать на Хайди.

«Чарльз Чаплин Спенсер!» — продолжила Киска вызов духов.

«Здесь! Герой Хайдийской революции, австралийский боец-интернационалист Чарльз Чаплин Спенсер ценою своей жизни взорвал одно из логовищ диктатора — асиенду „Лопес-23“ и уничтожил весь ее гарнизон и брата проклятого изверга».

«Хуан Антонио Кабальерос!» — это был псевдоним Капитана.

«Здесь! Герой Хайдийской революции, командир одного из первых партизанских отрядов в бою с войсками хунты был взят в плен раненым и замучен в застенках хунты, не сказав ни слова».

— Черта с два! — вскричала Соледад. — После психотропного воздействия он выложил все!

— Заткнись, — посоветовал я. Капитана мне из всех перечисленных Героев Хайдийской революции было больше всего жалко. Но оставить его в живых после того, как он заговорил, не могли ни свои, ни чужие. Хотя теперь, после того, как я узнал, что Лопес и Хорсфилд приплыли на одной субмарине и уже грузят на нее сокровища Эванса, понять, кто свои, а кто чужие, было уже невозможно.

«Слава погибшим Героям Хайдийской революции!» — заорала Киска, и многотысячная толпа — возможно, была включена фонограмма — откликнулась:

«Ви — ва-а-а-а-а!»

Грянул «Интернационал».

— Проклятье! — сказала Соледад, выключая приемник. — Комми паршивые!

— Но-но, — проворчал я с легкой иронией, — буржуйка недорезанная! Вива Хайди либре!

— Вива! — заорала Марсела, врубила приемник, и мы с ней стали отплясывать пачангу.

Этот танец мы в свое время специально разучивали во время подготовки, и он получался у меня неплохо. Когда танец кончился и загромыхали барабаны «Марша 26 июля», Марсела сказала:

— Ты пляшешь, как настоящий хайдиец! Молодец! А может, ты все-таки кубинец?

— Нет, я японец, — хмыкнул я и обнял ее за талию.

— Ну и черт с тобой, — сказала она, сияя. — Главное, что мы победили!

«Бедняжка, — подумал я, — минимум, что тебя ждет на Хайди, — это курсы трудового перевоспитания! Конечно, если Киска получила инструкции строить коммунизм по всем правилам». Но мое собственное будущее я, конечно, никак с Хайди не связывал. Там уже есть мертвый герой Анхель Родригес. Коммунисты в воскресение из мертвых не верят, а вот превратить живого в мертвеца могут в два счета.

Сквозь стекло салона я увидел Синди и Джерри, которые поднимались с дебаркадера по трапу. Через минуту они вошли в салон. Оба были одеты в одинаковые голубоватые рубашечки и шорты, словно подчеркивающие их близость.

— Отец действительно не прибыл сюда, — сказал Джерри. У него было очень серьезное лицо, и, несмотря на очки, в нем просматривались жесткие, волевые черты покойного Джералда-старшего. Взгляд его остановился на Соледад. Не могу сказать, что меня сильно обрадовал бы взгляд такого рода, если бы он был обращен на меня.

— Самолет действительно исчез, — Джерри произнес это очень спокойным тоном. — Вы были правы, мисс Соледад, к несчастью, вы не блефовали. Я посоветовался со своим местным юрисконсультом, и он объяснил мне, что доказать вашу виновность в судебном порядке будет очень сложно. Но я не собираюсь оставлять вас в покое…

Соледад поняла: это смертный приговор.

— Через четверть часа, — ледяным тоном выговорил Купер-младший, — вам наденут наручники и ножные кандалы с цепью и грузилом, а затем сбросят вас с вертолета в районе Акульей банки. Это очень надежное место для подобных акций, уж вы-то знаете!

— Нет! — взвизгнула Соледад, которая поняла, хотя и очень поздно, что интеллигентный вид Джерри еще не означает, что он сущая размазня. Одно дело быть пай-мальчиком, когда тебя держат в руках пираты, а другое — принимать серьезные решения у себя на вилле, где имеется куча телохранителей. Пару таких мордоворотов в серой униформе с «магнумами» в открытых кобурах можно было увидеть на причале.

Глаза у суперпиратки округлились — она была похожа на затравленного зверя. Правда, она была совершенно безоружна, но не сомневаюсь, могла бы дорого продать свою жизнь, если бы Джерри подошел чуть ближе. Человека можно зарезать даже стаканом из-под коктейля, поэтому малыш немного ошибся, когда оставил своих ребят на причале. Надо было разрядить обстановку.

— Извините, мистер Купер, — сказал я официальным тоном, — по-моему, вы излишне эмоциональны. Мисс Соледад должна прежде объяснить некоторые нюансы, которые, надеюсь, заинтересуют и вас. Могу я задать ей пару-другую вопросов?

— Да, разумеется, — Джерри поправил очки.

— Что ты знаешь об объекте Х-45? — спросил я по-испански.

Соледад вскинула брови. Да, этого она не знала.

— Что ты знаешь об острове Сан-Фернандо? Хорхе говорил тебе что-нибудь? Ты связывалась с ним по радио вчера или позавчера?

— Я знаю только то, что сказала тебе вчера вечером. Там клад Эванса. Вчера я получила приказ от Хорхе расстрелять вас и бразильцев, а затем подняться на гору и спуститься в шахту, где лежит клад Эванса. Туда должен был идти только Варгас, он получил особую шифровку, тем кодом, которого я не знаю.

— Что он должен был там делать?

— Понятия не имею. Наверно, взять клад Эванса— Один? Без помощников?

— Я же не знаю, сколько там золота, может быть, всего один мешок…

— Что должны были делать вы?

— Мы должны были установить мигающий фонарь на вершине горы и страховать Варгаса.

— Для кого?

— Не знаю.

— Что будет, если Лопес или дель Браво узнают, что сигнал не был установлен?

— Они меня убьют… — устало выдавила Соледад и всхлипнула.

— Ты знала, что они будут там! Так? Знала?!

— Нет, я догадалась только сегодня, когда ты сказал, что они на острове. Мне конец, даже если вы меня отпустите.

— Слушай, что я тебе скажу. Ты порядочная стерва, но я не могу просто так ухлопать женщину, с которой мне было хорошо. И не могу дать это сделать другим. Ни Джерри, ни Хорсфилду, ни Лопесу, ни дель Браво. Но буду я тебе помогать или нет, зависит от тебя. Если ты не будешь пакостить, то я тебя смогу спасти.

— Правда? — Она блеснула глазами, в них появилась надежда на спасение.

— По-моему, вы достаточно долго беседуете, — заметил Джерри, — а я не люблю, когда в моем присутствии долго разговаривают на языке, которого я не понимаю. Кроме того, пора, по-моему, надеть на Соледад наручники.