"Полагаю, что я побил два мировых рекорда,– писал мне Эндерсон о своих рекордах,– в Москве и Мюнхене в 1955 году… Мне сообщили, что два рекорда, которые я побил в Филадельфии летом 1956 года, никогда не направлялись в Международную федерацию для регистрации. Насколько я понимаю, мои лучшие результаты в тяжелой атлетике были достигнуты в показательных соревнованиях или уже после, когда я стал профессионалом…"
Согласно протоколам Международной федерации, Эндерсон – автор трех официальных рекордов мира в жиме, трех – в толчке и одного – в сумме троеборья.
В книге Влада Михайловича "Тяжелая атлетика" Эндерсону приписывается ряд несуществующих рекордов (впрочем, как и мне). Михайлович не учитывал, что рекорды, установленные в проходном порядке, не засчитывались мировыми до решения конгресса Международной федерации в 1963 году. К примеру, в Днепропетровске я установил рекорд в рывке 160 кг, а через несколько минут вновь улучшил его, утяжелив до 163 кг. Результат 160 кг уже не учитывался мировым рекордом. С принятием же данного правила значительно увеличилось число мировых рекордов у современных атлетов по сравнению .с атлетами прошлого.
Как ни странно, Эндерсон помимо воли сыграл отрицательную роль в развитии национальной тяжелой атлетики. Из-за огромного собственного веса Пола (поди наешь такой!) и гнета его результатов прекратили тренироваться молодые способные атлеты. Именно поэтому на чемпионате США 1957 года побеждает малоизвестный "тяж" Дэйв Эшмэн. Он лишь повторяет теперь уже посредственную сумму троеборья Дэвиса, показанную еще в 1955 году,-955 фунтов (433,18 кг). По той же причине впервые команда США на чемпионате мира оказывается без тяжеловеса. Слыханное ли дело: американцы без тяжеловеса?! Спортивный мир в недоумении. С далеких 30-х годов всегда и везде в команде США первоклассные тяжеловесы.
На чемпионате 1957 года в Тегеране золотая медаль на кону между Алексеем Медведевым и Умберто Сельвети. В Тегеране из семи разыгрываемых золотых медалей шесть у наших атлетов. До сих пор это высшее достижение сборной СССР. Впервые в тяжелой весовой категории чемпион – советский атлет.
Медведев первый из наших атлетов переваливает и через 500-килограммовый рубеж. Но титул "самый сильный в мире" по всем статьям незыблемо за Эндерсоном.
Я учился у наших атлетов и тренеров, но полезнейший урок извлек из опыта Пола Эндерсона. Этот атлет вел себя так, будто рекордов нет, а есть лишь его сила. Массированность его тренировок по главным силовым упражнениям, неразбросанность, смелая работа на больших тяжестях и сам его образ – спокойная мощь, деловитое сокрушение тяжестей – произвели на меня глубокое впечатление. Я многое понял в том, как нужно поворачивать тренировку. Самый сильный человек – это не чемпион мира. В последнем случае уместны именования "самый сильный атлет" или "первый атлет".
Самый сильный человек в спортивном толковании должен, прежде всего, иметь высшие физические достижения вообще, то есть высшую сумму классических упражнений (совокупность усилий) и самую большую из поднятых дотоле на вытянутые руки тяжестей,– значит, абсолютный рекорд в толчковом упражнении. Разумеется, эти условия нигде не записаны. Они выражают характер спортивных состязании и, на мои взгляд, с наибольшей достоверностью отражают действительность.
В самом деле, сумма результатов по упражнениям свидетельствует о разнообразных качествах силы (скоростных, координационных способностях атлета). Здесь сила обретает как бы "гибкость", "звучание", всесторонность владения ею.
Толчковое упражнение (Наименование упражнения-толчок-не самое удачное, хотя выражает смысл действия) доказывает силу вообще, ее предельное достижение. Кроме того, в отличие от жима в толчке невозможно спортивное жульничество, то есть подлог. Ведь в 60-е годы атлеты выполняли жим как толчок. А это вещи сугубо разные. В зависимости от добросовестности атлета находился и его результат. Искусный "махинатор от жима" всегда имел преимущество. Да и на тренировку такого жима затрачивалось гораздо меньше энергии. Особенно влиял на результат в жиме собственный вес атлета. Этот вес и наедали всеми доступными средствами.
Подчеркиваю условность подобного определения и в то же время историческую закономерность.
Куценко тоже причисляет толчок к главному упражнению: "Жим всегда бывает разведкой, началом борьбы, рывок – ее развитием, толчок – это уже завершающая битва за победу. Сила, координация, динамичность, решительность – все эти необходимые атлетические качества оттачиваются именно в толчке. Будучи одним из трех общепринятых способов поднятия штанги, толчок позволяет взять наибольший вес. Это и определяет его и соревновательный, и тактический, и зрелищный интересы… Но наибольшее уважение приходит, естественно, к тому атлету, который поднял… самый большой вес". Если под самым сильным человеком понимать не умение побеждать в рукопашных схватках, а наибольшую мускульную силу, то работа со штангой выявляет наибольшую силу и, следовательно, такого человека.
Опыт научил меня не верить в результаты, которые избежали проверки официальными соревнованиями. Чаще всего они весьма преувеличены, если вообще не мифичны, или же выполнены с недопустимыми нарушениями. Законным в большом спорте является лишь результат, подтвержденный официально, то есть при авторитетном судействе и на публике. И в самом деле, что мешает показать настоящую силу официально? К чему утайка?
Одно это уже вызывает недоверие. Есть сила – докажи!
В одном из номеров журнала "Айрон мэн" атлету с мировым именем приписывался жим в солдатской стойке в 440 фунтов (199,6 кг). Учитывая время, о котором идет речь, результат колоссальный! Но я свидетель выступлений этого атлета. Он 182,5 кг выжимал, изрядно отвалясь назад, на пределе правил. Как я могу поверить в такой "домашний" рекорд? Это рекламный трюк для непосвященных! "Бумажные" рекорды должны быть изъяты из практики исторической спортивной науки. Исключение в какой-то мере можно отнести к эпохе зарождения спорта, однако все, что происходило в "железной игре" после первой мировой войны, может быть достоверным только при документальном свидетельстве.
И еще нелишне понимать разницу в рекордах на крупных соревнованиях, когда обычна плотная конкуренция, и на так называемых "вечерах рекордов", то есть на выступлениях единственно ради рекордов.
Рекорд на крупных соревнованиях (чемпионаты мира, страны) стоит несравненно больше. Ожидание схватки с соперниками, нервное горение, изменчивый характер борьбы, длительность испытания и усталость – в подобных условиях утяжелить рекорд непросто.
Были и остались в истории спорта атлеты, специальностью которых являлись рекорды в тепличных условиях. Были и турнирные бойцы, не уступающие, а превосходящие первых силой, но их специальностью были победы.
Поэтому следует учитывать разницу в рекордах как итог различных условий спортивной жизни вообще. У настоящего бойца она много сложнее.
Глава 7.
Моими первыми соперниками за звание чемпиона мира оказались американские атлеты Дэвид Эшмэн и Джеймс Брэдфорд.
Эшмэн заполняет пустоту в американской тяжелой атлетике после Эндерсона. С первого и до последнего дня Эшмэн работал за "Йорк Барбэлл клаб". Эшмэн – чемпион США 1957, 1958 и 1959 годов. Ему удается утяжелить рекорд Шемански в рывке. На чемпионате мира 1959 года в Стокгольме Эшмэн второй за Медведевым. Однако в толчковом упражнении у американца преимущество над чемпионом мира.
Эшмэн редкий, я бы сказал, исключительный тип атлета. У него чрезвычайно развиты мышцы ног. Это качество обеспечивает мировой рекорд в рывке и подводит вплотную к мировому рекорду самого Эндерсона в толчке! Вот результаты Эшмэна в толчковом упражнении (данные Хоффмана):
чемпионат США 1957 года –385 фунтов (174,63 кг);
чемпионат мира 1958 года-420 фунтов (190 кг);
Панамериканские игры 1959 года – 430 фунтов (195 кг).
Это уже совсем близко к "вечному" рекорду! На одной из прикидок Эшмэну удается взять 435 фунтов (197,32 кг)! Даже американский рекорд Эндерсона почти притравлен, недостает какой-то ерунды – 5 фунтов (2,26 кг)!
В то же время у Эшмэна настолько хилые руки, что в жиме он едва ли не последний среди участников чемпионатов. И даже зачетные веса он скорее выталкивал, чем выжимал. При строгом судействе в жиме с ним могли состязаться полусредневесы! Лучший из жимов ему удается на чемпионате США 1959 года-310 фунтов (140,61 кг), а рекордный результат Эндерсона– 185,06 кг! Из-за хилости рук у Эшмэна капризничает и посыл с груди.
С 28 сентября по 1 октября 1959 года сборная США выступает на Панамериканских играх в Чикаго. В этот раз у Сельветти в сумме троеборья лишь 1047 фунтов. Мельбурнский результат обеспечил бы ему безоговорочную победу, но он далек от той формы. И снова досадное равновесие: такая же сумма – 1047 фунтов – у Эшмэна! И опять, как более тяжелый, Сельветти довольствуется серебряной медалью! Точь-в-точь мельбурнская "ничья"! Вот она, победа,– и уплывает!..
Итак, накануне встречи на чемпионате мира Эшмэн имел официальные результаты (данные Хоффмана. К воспоминаниям даже самих атлетов следует относиться с осторожностью, если они не документировании (часто переводчики допускают ошибки, часто неофициальные, тренировочные результаты выдаются за мировые рекорды и т. п.). Но и сами документы требуют тщательной проверки. Книга Хоффмана "Тяжелая атлетика" насыщена цифровыми сведениями. Однако за высшие мировые достижения выдаются и такие, которые уже не являлись ими в данное время, а зачастую и не регистрировались в качестве мировых рекордов из-за спорности. Хоффман вообще небрежен до всего, что неамериканское):
жим-310 фунтов (140,61 кг);
рывок-333 фунта (150,5 кг), рекордный результат, показанный на чемпионате мира в Стокгольме;
толчок-430 фунтов (195,04 кг).
Сумма троеборья по лучшим результатам в отдельных упражнениях 485 кг. Все цифры я не знал тогда в Варшаве, но видел Эшмэна на тренировках: жим безобразный. Зато Эшмэн мог присвоить главный рекорд в толчке! А какой же ты чемпион мира, если есть атлет, который поднимает в одно время с тобой относительно самый большой вес?!
Глава 8.
Поистине "боги пали, троны опустели…". Чемпионат США 1957 года Эшмэн выигрывает с суммой 955 фунтов, но ведь Брэдфорд еще в Хельсинки за пять лет до этого показал 964 фунта.
На чемпионате США 1958 года у Эшмэна – 1000 фунтов. У Брэдфорда в Вене за четыре года до этого сумма опять-таки была поувесистей на 19 фунтов. На чемпионате США 1959 года Эшмэн первый с суммой в 1040 фунтов, но уже до того в Мюнхене Брэдфорд отличился суммой 1047 фунтов (475 кг).
Не без основания можно считать эти чемпионаты утраченными для Брэдфорда по "вине" Эндерсона. Так нередко в жизни: сильные схватываются – слабые выигрывают. И тогда слабые господствуют, слабые слывут за сильных…
За сборную США Брэдфорд впервые выступил на чемпионате мира 1951 года в Милане: сумма троеборья 940 фунтов (426,38 кг) и серебряная медаль. Проба вполне почетная: второй за самим Дэвисом! Думал ли я тогда, будучи в девятом классе Саратовского суворовского училища, о поединке с этим атлетом за звание чемпиона мира!
На XV Олимпийских играх в Хельсинки (1952) Брэдфорд снова за Дэвисом. Бронзовая медаль – у 20-летнего Сельветти.
Следующий год явился годом низложения великого Дэвиса. В Стокгольме, на чемпионате мира, он уступает первенство канадцу Дагу Хэпбёрну. За третье место дает бой Сельветти. Ох уж этот вечно подстерегающий Сельветти! Брэдфорд рискует – и получает нулевую оценку в толчковом упражнении. На чемпионате мира 1954 года в Вене первый – Шемански. У Брэдфорда снова серебряная медаль! Третья серебряная медаль!
И всех превращает в ничто сила Эндерсона. Брэдфорд пытается еще сопротивляться на чемпионате мира 1955 года в Мюнхене – четвертая серебряная медаль! Но разрыв с Эндерсоном безнадежен: в жиме – 20 кг, толчке-17,5 кг, сумме троеборья-37,5 кг. А ведь "малыш" Эндерсон выступил лишь на своем первом чемпионате мира. То ли еще впереди!
Брэдфорд сворачивает тренировки. Его нет на чемпионатах США до 1959 года. Летом 1959 года он серебряный призер чемпионата США. В тот год – год моего первого чемпионата мира-ему исполнился 31.
Глава 9.
Эндерсон, Эшмэн, Брэдфорд, Шемански, Зирк, Генри, Губнер – не все, конечно, равнозначны по силе и месту в мировой тяжелой атлетике, но так сложилось, моими соперниками оказались они. Все до единого – американцы.
В те годы атлеты других стран в тяжелой весовой категории очень уступали нам. Поэтому речь идет в основном об американских атлетах. О той волне могучих американцев, которых вынесла на помост страсть к высшей силе, борьба за силу, надежда утверждать эту силу. Я испытывал их неослабный натиск все годы в большом спорте, кроме последнего. Но и тот, последний, в Токио, явился последним и для американцев (всего раз, начиная с 1960 года, чемпионом мира среди атлетов сверхтяжелого веса станет американец – Д. Дьюб).
Высшее выражение силы всегда итог предельного напряжения, беспощадных тренировок и героического волевого подъема. Для Сандова или Гаккеншмидта рекорды являлись тем же, что наши – для нас и новые – для грядущих поколений: всегда рекордами! Независимо от цифр. Время не умаляет силу. Силу взламывания преград в новое, опрокидывания почтении, благоговении и смирения.
Время. Рекорды. Пределы силы. Отношение к весу, иначе говоря, решимость, с какой берется вес и на тренировках, и на соревнованиях,– вот важнейшая часть силы, сознание силы. Безусловно, от этого и зависит степень задействования мышечной ткани. В этом и проявляется фактор времени.
Я не пишу о классных атлетах Польши и Венгрии тех лет, о других незаурядных чемпионах. Я стараюсь проследить по возможности историю высшей силы. Пока еще детство, если не младенчество этой силы…
Глава 10.
Я быстро поднимался в силе, очень быстро.
На первых соревнованиях в декабре 1953 года (штангу я тогда впервые взял в руки) выжал 85 кг, вырвал 80 и толкнул 95 кг (на грудь взял 105, но с груди не толкнул).
Уже в январе 1954 года, то есть через месяц, выжал на десять килограммов больше.
Через месяц я прибавил к жиму еще 10 кг и поднял 105 кг. В толчке я зафиксировал уже 115 кг. Зато в рывке прибавил мало – всего 5 кг. Чуть более чем через полгода выжал 115 кг, вырвал 107,5 и толкнул 140 кг. Силу набрал, несмотря на невозможность тренировок во время студенческой практики и летнего отпуска. Если учесть экзаменационную сессию, я не тренировался с мая по сентябрь.
Итак, за десять месяцев, а точнее за шесть, увеличил результат в жиме с 85 до 115 кг, в рывке-с 80 до 107,5 и толчке – с 95 до 140 кг.
Рост силы продолжался столь же энергично. Уже в декабре 1956 года выхожу в жиме на 142,5 кг, рывке– 130, толчке– 180 кг.
Следующий шаг мог быть только во всесоюзные рекорды (мировые принадлежали Эндерсону и представлялись мне волшебно-недоступными).
Я набрал силу для этого за три года, но поскольку прекращал тренировки каждый год с мая по сентябрь, да еще пропускал зимой месяц на экзаменационную сессию, и в году очень часто не поспевал на тренировки из-за вечерних лекций или лабораторных занятий, а то и различных военных нагрузок (до четвертого курса был рядовым, с четвертого и до выпуска из академии – лейтенантом), то эта сила сложилась за какие-то два года.
Рост силы был внушительный, просто ураганный. Энергия переполняла меня. И еще я был постоянно влюблен. Я ухаживал за женщинами непрерывно, до самой женитьбы. Влюбчив был до крайности. Вспыхивал чувствами мгновенно, наверное, быстрее пороха…
Каждый день озаряли сила, любовь и академическое братство. Мне нравилось учиться, нравились юные и молодые люди, которые окружали меня.
Я просыпался утрами – и казалось, солнце разгорается в груди. Благословенные дни молодости…
"Чудо веры лучше бытия…"
Глава 11.
До чемпионата мира в Варшаве я участвовал в трех международных турнирах: Приз Москвы 1957 года, I летняя Спартакиада дружественных армий в Лейпциге (28 сентября – 1 октября 1958 года) и Приз Москвы 1959 года.
На первых международных соревнованиях я выступал больной: Москву, как и весь мир, поразила тогда эпидемия "азиатского" гриппа. Мне "повезло" заболеть в канун соревнований. Однако не грипп отравил мышцы – страх. И даже не страх перед заданными весами или соперниками, а непреодолимая оторопь перед необычностью обстановки. Я привык к тесной комнатенке с двумя помостами впритык – таким был спортивный "зал" ЦСКА тех лет на Ленинградском проспекте (нынешняя раздевалка баскетбольного зала). А тут необъятность лужниковского Дворца спорта. Я сомлел в ней. Спас от позора врач сборной, списал по болезни с соревнований.
Мне нравилось тренироваться, нравилась сила, а выступать… Я считал это ненужным. Я крепнул, сила радовала, я становился другим – зачем сравнения мускулов? Видел в этом нечто балаганное, рассчитанное на дурной вкус, нетребовательность воспитания. А сила все прибывала и буквально насильно затаскивала меня в круговорот турниров.
В Лейпциге тренер поставил задачу: обойти результат победителя чемпионата мира Алексея Медведева. Чемпионат в Швеции только закончился. Из Стокгольма в Лейпциг прилетели участники чемпионата – мои соклубники Стогов, Минаев, Ломакин, Воробьев. 28 сентября днем в "Конгрессхалле" соревновались атлеты тяжелого веса. Я опять сплоховал: в сумме троеборья не дотянул до заданного 5 кг. Не только из-за скверного владения собой. Повязала боязнь новой травмы. Второй призер соревнований отстал от меня на 50 кг в сумме троеборья.
На Лейпцигской спартакиаде я опасался за сустав: не пускает в глубокий "сед". И вообще побаивался травм. Еще бы, в 1955 году повредил плечевой сустав – буквально разнес его, в 1957 году досталось позвоночнику, в 1958-м – коленному суставу, затем порвал паховые связки.
Через страх переполз спустя два месяца после соревнований в Лейпциге на командном чемпионате СССР. Тогда в Горьком я перекрыл победный результат Медведева на чемпионате мира 1958 года. Но это явилось лишь превосходством формальным. Медведев на матче сборных команд США и СССР в тот сезон выдал сумму 507,5 кг-свой самый "тяжелый" результат. Но тот год оказался и последним, когда кто-либо выдавал результаты по сумме трех движений лучше моих: с будущего года (1959), когда я стал чемпионом мира, исключая последнюю схватку с соперниками в Токио (1964), я нигде и никому не проигрывал и за всю свою спортивную жизнь ни разу не получал нулевой оценки. И тогда, в Токио, я ушел с помоста, имея в таблице мировых рекордов три из четырех фиксируемых. Очень трудно не знать поражений. Я не знал их, и то единственное, в Токио, по-своему было победой. Я уступил золотую медаль, однако в бою, который дал мне два новых рекорда и неофициальную сумму троеборья выше победной, "золотой", а в соревнованиях олимпийского достоинства это очень сложно – выдать серию рекордов.
15 апреля 1958 года на чемпионате СССР в Донецке (мой собственный вес тогда– 112,4 кг) я повредил левый коленный сустав – огрехи освоения нового стиля в толчке. Из Донецка вернулся с загипсованной ногой. Через 29 дней гипс сняли. Пропуск в тренировках солидный (и в занятиях на пятом курсе академии – тоже). Чтобы не только сохранить, но и умножить силу рук, я стал гонять себя в жимах на параллельных брусьях с привязанными к ногам тяжестями в 120-130 кг по пять-шесть раз в одном подходе. Это очень развило "жимовые" мускулы.
Для выздоровления и восстановления крепости связок требовалось время. Сустав "протестовал" против нагрузок. Однако 14 августа я выиграл чемпионат Вооруженных Сил. Ни о каком порядочном результате мы с Богдасаровым и не помышляли. Лишь бы обеспечить зачет команде Московского военного округа.
Пожалуй, первым среди наших атлетов я освоил на уровне мировых рекордов толчковый стиль "низкий сед". Этот способ взятия веса на грудь широко и очень успешно практиковали американцы. Понаблюдав за их выступлением и тренировками в Москве летом 1955 года, я решил освоить этот новый стиль как несравненно более экономичный. Учиться было не у кого. Пробовал. Привыкал. На травмах постигал секреты. Надо сказать, что овладел новым толчком в считанные месяцы. Приблизительно тогда же выучился на этот способ выполнения толчка и Курынов.
За сборную команду страны я впервые выступил на международных соревнованиях в 1958 году. Тогда в составе сборной ни один атлет не выполнял толчок способом "низкий сед". Овладение этим стилем и обошлось мне той тяжелой травмой.
На московских международных соревнованиях в марте 1959 года я справился с намеченной программой, но был квёл. Утомили месяцы работы над дипломным проектом, его защита. Обкорнал тренировку, временами вовсе не тренировался. Выступал через три недели после защиты диплома. Чувствовал нечто похожее на пренебрежение к штанге и всему "празднику силы". Вообще долго не мог приспособиться к суженности спортивной жизни. Теперь чемпионат мира!
Глава 12.
В Варшаве я с любопытством наблюдал за "многомедальными" чемпионами. Томми Коно явно наслаждался славой. На том чемпионате не было атлета более знаменитого. Семь побед на чемпионатах мира и Олимпийских играх, десятки мировых рекордов, легендарная непобедимость и звучно-гордый титул – Железный Гаваец! Коно с Гавайских островов. Помню его еще по Москве. 15 июня 1955 года американская и советская сборные встретились в Зеленом театре парка имени Горького (Вообще первая в истории официальная встреча между советскими и американскими спортсменами в СССР, не только тяжелоатлетов). Накануне американцы разминались в спортивном зале "Динамо", под трибунами стадиона. В юношеском благоговении я взял тогда автографы у Коно, Станчика и Эн-дерсона. Поморщились Куценко и Шатов – тренеры нашей команды: что тут путается солдат? Первые три с лишком года в академии я ходил рядовым, а в зал меня исхитрился провести мой первый тренер – Е. Н. Шаповалов. Преодолел с ним все заслоны и в немом восхищении шлепнулся на низенькую скамейку у стены. Ноги сами подогнулись: Эндерсон! Вот он!!!
А его выступление в Зеленом театре!..
"Когда исполинская фигура Андерсона появилась на помосте, в зрительном зале началось оживление, которое увеличилось, когда Андерсон начал упражнение со штангой. Он выжимает 182,5 кг. Это новый мировой рекорд. Андерсон улучшил прежний мировой рекорд, принадлежавший Хэпбёрну (Канада), на 14 кг. В рывке Андерсон фиксирует 142,5 кг. В толчке он показывает 193 кг. Это в сумме троеборья составляет огромный вес – 518,5 кг. Медведев набрал в сумме троеборья 450 кг (145+135+170) (Тогда в Москве Эндерсон весил 155 кг)…"
…Теперь Варшава. И я не зритель в Зеленом театре. И нет в американской сборной Станчика, нет Эндерсона. Нет у меня и листочка с автографами: "увели" из раздевалки. Вечерами Коно засиживался в ресторане с хорошенькими женщинами. Компанию разделяли то грубовато-бесцеремонный Эшмэн – верзилистый, бритоголовый, то беспечно-веселый Бергер, но никогда – Брэдфорд.
Коно, да и Бергер тоже, пренебрегал режимом, даже вызывающе. Я пялил глаза: а как же сила? И почему не вмешиваются тренеры? У нас за такое из сборной в десять минут отчислили бы.
Нудные, темные вечера выхаживал то один, то с тренером подле гостиницы. Уже к девяти часам вечера на главных улицах автомобили почти вовсе исчезали, да и прохожих – раз-два и обчелся. И словно по уговору все вечера моросило.
Я еще только обучался искусству ждать поединок. Каждый день натужно переваливал через меня. Мечтал лишь об одном: уехать. Забыть все, бросить – и уехать. Зачем этот чемпионат, это хвастовство силой, это изнурительное ожидание, эта обязательность победы?! Только победа! До сих пор я всегда мог уступить сопернику – здесь это исключалось! Ожидание изнуряло.
Это брал свое очередной приступ малодушия. Малодушие не в чистом виде, конечно.
После я кое-как приводил мысли в порядок.
И все вокруг проступало иным.
А вот Коно и Бергера соревнования не беспокоили. И то правда: за десять с лишним лет тренировок и выступлений Коно свыкся с ними, как с работой. Да, по существу, это и была работа.
Хоффман всех, кто так или иначе интересовал его, независимо от возраста оделял жевательной резинкой и своими журналами. За ним поспевал Кларенс Джонсон. Хоффман никогда и ни к кому не приноравливал шаг.
Рабочим тренером американской команды являлся Тэрпак. Я ни разу не слышал, чтобы этот выходец из Западной Украины (он кое-как изъяснялся по-русски) повышал голос. Тэрпак ровен с атлетами, даже если они проигрывали по досадной оплошности.
Я чувствовал себя неприкаянно. Я привык к работе, заботам, беготне, а тут жди. Никаких забот: жди. Диковинный уклад: не учись, не работай, а только упражняйся с "железом".
Уходил в номер – точнее, взлетал в лифте. А в номере один на один с собой. И начиналось: разыгрывал в воображении все каверзы будущего поединка. Как раз то, чем не следовало заниматься.
И еще о чем только не думал!
Из американцев ко мне наведывался Бергер. Объяснялись на пальцах и цифрами в блокнотах. Понял: у Эшмэна грозная сила в толчковом движении, но повреждена стопа, а Брэдфорд зарится на мировой рекорд Эндерсона в жиме.
От таких объяснений бросало в жар. А тут еще прикидка Брэдфорда! Он закатил ее на второй или третий день после нашего приезда в Варшаву. В самоутверждение и для самоободрения я закатил ответную. Богдасаров умолял остановиться – я настоял на необходимости ответа. И теперь усталость прикидки во мне. "Переел", а времени на восстановление нет.
Хоффмана увлекла легкость, с которой я работал. Проскрипел через весь зал: "При собственном весе сто пятнадцать килограммов никто в мире не работал так четко и с такой скоростью! Таких я не знал!"
А эта легкость на прикидке – от возбуждения, в урон силе и нервной свежести, от страха, рисовки и бравады. Теперь в мышцах тупость. Я вял. Зато что за сладость поразить публику, знатоков, репортеров!
…Ел кое-как. Развлекала роскошность ресторана. Ресторанная роскошность, конечно, тоже в диковинку… От пищи мутило. Уже горел. Но вес следовало держать, и я напихивал себя едой.
И опять вечера. Дождь приземлял дымы. Пахло вокзалами и одиночеством. Выступали весовая категория за весовой: все уезжали в зал, и Богдасаров – тоже. Я в зал только раз сунулся. Понял: нельзя смотреть, сгорю.
Несколько раз видел, как Брэдфорд откуда-то возвращался на такси. Он выносил из "Волги" саженные плечи медленно, неловко. Сначала появлялись ноги, а потом выдергивался необъятный торс. Он приятно басил, небрежно распахивая пальто и рассчитываясь с таксистом.
Я возвращался, пробовал читать. Страницы перелистываю, а в голове ни словечка.
Должен выстоять, должен… Не думайте: жизнь сама не складывается. Она всегда – проявление воли, по-иному не бывает.
Глава 13.
От итальянского тренера Эрманно Пиньятти я проведал, что на чемпионате "Йорк Барбэлл клаб" несколько месяцев назад Эшмэн "накрыл" Брэдфорда. Победу обеспечило преимущество в толчковом упражнении на 45 фунтов (20,41 кг). Об этом в своей книге Хоффман пишет: "Эшмэн придушил Большого Вашингтонца".
Не придушит ли Эшмэн и меня в толчковом упражнении? 1 сентября в Чикаго он толкнул 195 кг, а в Стокгольме год назад чисто взял на грудь и встал с весом 202,5 кг! И рывок – ведь Эшмэн всего семь месяцев назад владел мировым рекордом! И Эшмэн молод. Лишь на два года старше меня.
Большой Вашингтонец затрет в жиме, Эшмэн – в рывке и толчковом упражнении. Собьют, вымотают…
Эх, Владимир Владимирович, и в самом деле, зачем я "такой большой и такой ненужный"?..
Я тогда зачитывался любимым поэтом Маяковского Уитменом, понемногу самим Маяковским, а также Верхарном и Байроном. А Шелли, сколько ни вчитывался, оставался чужим. Зато странно сильно переболел Державиным…
"Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного…"
В Варшаве я не знал, что на тренировке в Йорке Эшмэн повторил рекорд Эндерсона в толчковом упражнении – 440 фунтов! Не знал, что с подставок вытолкнул на прямые руки 451 фунт (204,5 кг)! По тем временам ошеломляющие результаты! Впрочем, любой из них все равно не давал Эшмэну первое место. Это определило и его поведение в Варшаве, и решение затем бросить спорт. Летом 1960 года Эшмэн внезапно уходит. Навсегда. Его время уже в прошлом. Брэдфорд и Шемански подрезали всякую надежду, а на подходе и другие…
Итак, я ждал, ждал…
Даже во сне подпоясывался широким ремнем для страховки позвоночника и шнуровал штангетки…
Но как звала сила! Какой вдруг непреодолимой становилась жажда к испытаниям силы! Как славно носить в себе силу!
Глава 14.
Во второй половине 40-х годов не просто слава, а подчас истеричная, безудержная слава сопутствует Григорию Новаку. Он был не только первым чемпионом мира в СССР, но и своеобразной фабрикой мировых рекордов в жиме. Тогда любой мировой рекорд советского спортсмена являл событие. А Новак рекорды клепал десятками. В итоге их набралось свыще 60!
Имя Новака знали даже подростки: человек-легенда! И даже проигрыш Шемански не шибко отразился на его популярности. Для молодых атлетов он был идолом. Лишь уход в цирк и годы постепенно стерли память о нем.
Трофим Ломакин. Знатоки понимали и ценили его самобытную силу. Жаль, сгубил он талант и погиб рано, едва переступив за пятьдесят. Мы тренировались вместе с 1956 по 1961 год, и я неоднократно оказывался свидетелем того, как после трех-четырех месяцев вольного режима (он заходил в зал один-два раза в неделю, дабы показаться начальству), этот уже немолодой атлет за три месяца входил в форму и выигрывал чемпионаты мира или страны. А ему уже тогда хорошо было за тридцать. И какова же физическая одаренность, если он на "своем режиме" держался почти десять лет на уровне мировых результатов!
Ни в одном атлете я не встречал такого звериного чутья на нагрузки. Ломакин не интересовался выкладками, графиками, но свои нагрузки определял безошибочно. Предметом его постоянных вышучиваний были мои расчеты, осмеивал он и тех, кто участвовал со мной в экспериментах. Наедине он всегда повторял одно и то же: "Гони ты их!.." И это была не обычная грубость. Он искренне считал всех, кто сам не несет нагрузки, но зарабатывает от спорта, дармоедами…
