Замуж в 30 лет!

) Но для нее это было обычное дело. Если ей не удавалось в секунду придумать причину, по которой лежащий должен немедленно встать и уйти по доброй воле, за две секунды она исхитрялась сыскать повод, чтобы поссориться с ним и с праведным криком указать ему на дверь. За два года тройного романа никто из мужчин даже не заподозрил, что он не один. Вот высший пилотаж! Уж не будем поднимать тему морали… (о ней – следующая статья, о иной тройной «любви»). Больше всего меня потрясало, как, балансируя постоянно на грани, ей удается не испытывать по этому поводу и тени дискомфорта.

Ложь – дискомфортна. Именно по этой причине (отнюдь не из врожденной порядочности) я приняла постулат: «Все! Буду говорить правду – такое у меня странное кредо». Исторгая вранье, я всегда ощущала себя так, словно шла нагишом по Крещатику. Мне казалось, мои слова звучат страшно фальшиво, все это понимают, но не говорят мне из вежливости. Кроме того, единожды солгав, о вранье следовало помнить всю жизнь. И это, пожалуй, не нравилось мне больше всего.

В пятнадцать лет я наврала двум подружкам, что у меня есть парень. Его не было. Но мне очень хотелось, чтоб он был. И я в подробностях живописала Его. А потом, день за днем, мне приходилось врать-врать-врать дальше, выдумывая новые истории. И чем больше я лгала, тем неправдоподобней звучало все это, тем меньше мне верили, тем отчаянней я доказывала свою правоту. И чем дальше, тем больше мои подруги превращались в противниц, в глазах которых нужно «держать фасон», выкручиваясь, обороняясь…

Все закончилось ссорой. К тому времени они меня почти презирали, я их – почти ненавидела. Так и не сумев сознаться, что солгала, я предпочла перечеркнуть разом проблему и наши отношения. Но тяжесть той лжи, которую мне пришлось тащить на себе, я помню до сих пор.

Говорят: «Каждая женщина – актриса». Согласно статистике, мужчины врут нам чаще, чем мы им, но мы делаем это лучше. Поймать нас за руку почти невозможно. Поскольку, в отличие от наших мужей, мы сами свято верим в свое вранье. И я неоднократно наблюдала процесс превращенья лжи в «правду» – как, выдумав лихую любовную или драматическую историю, к третьей «премьере» барышня успевала уверовать в нее и (позабыв, что сочинила эту пьесу при мне) яро доказывала: «Да что ты! Это же правда. Ты меня не так поняла!»

И моя приятельница (счастливая обладательница трех любовников) верила в свои слова, говоря каждому из них: «Я люблю тебя». Я свидетель – несмотря ни на что, она честно страдала от недостаточно разделенной любви ко всем трем! Это я, глядя со стороны, видела этот сюжет в виде французской комедии. Она же «играла» три разных «спектакля». И была ничуть не менее искренна, чем любая артистка, которая в понедельник клянется в любви «Ромео», а во вторник – «Тристану».

А я просто плохая актриса… И Константин Станиславский наверняка крикнул бы мне из партера: «Не верю!» Неспособная даже достойно озвучить оправдания своего опоздания на работу, я никогда не могла вжиться в роль и поверить, что меня затопили соседи и ко мне приехала тетя из Харькова. Потому и не лгу. Из лени (не люблю таскать тяжелых предметов). И чувства самосохранения (неприятно, когда уличают во лжи). И еще потому, что точно знаю: вранье способно свести на нет и дружбу, и брак, а под конец – и тебя саму.

Однажды одна из трех моих лучших подруг обрушила на меня гремящий часовой монолог. Я всего лишь честно ответила ей на вопрос: «Идет ли мне этот костюм?» Но она сказала, что из десятка знакомых я одна ответила «нет», у меня нет вкуса, я слишком придирчива и завидую ей… И вот что забавно, все это доставило мне куда меньше неприятных эмоций, чем принесло б мое «да».

Когда-то я задала подруге номер два такой же вопрос: «Тебе понравился мой рассказ?». И получила такой же нелицеприятный ответ. И испытала те же чувства… Зато теперь я знаю: как бы то ни было, уж она-то точно скажет мне правду!

«Подумай, – воззвала я к обладательнице рокового костюма, – не только девять из десяти – девяносто девять из ста скажут тебе то, что ты хочешь услышать, просто потому что им на тебя наплевать. Им проще солгать. Кому приятно получить взамен порцию неприязни и гнева? Тем паче, им совершенно все равно, как ты выглядишь – хорошо или плохо. Это твои проблемы. И никто не станет делать твои проблемы – своими, тратить силы и нервы, доказывая тебе правоту. На такое способен только друг. Поскольку, во-первых, мне правда хочется, чтобы ты была самой красивой. А во-вторых, сказав себе «Ну ее!» один раз, я скажу так и завтра, и послезавтра… Поверь». Она поверила. И хоть это не мешает ей регулярно взрываться возмущением, услышав очередное нежеланное «нет», она знает главное: уж я-то ей не солгу! А этот комфорт стоит десятков маленьких «взрывов».

Ложь похожа на стену – когда-то я уже писала об этом. Сказав себе «Да ну его!» один раз и солгав, ты словно отступаешь от партнера на шаг. Соврав: «Я не смогла к тебе прийти, потому что…» – точно сама отодвигаешь от себя человека, которому врешь. Изменяя ему, сама перестаешь его уважать. Обманывая регулярно, начинаешь смотреть на близкого как на противника, проверяя, удалось ли тебе обвести его вокруг пальца, сомневаясь, подозревая… И не важно уже, всплывет или нет твоя ложь, окончится ли ссорой, скандалом, разрывом – важно, что процесс отторжения происходит внутри! Ложь несовместима с искренностью, без искренности – невозможна близость. Потому я и не лгу. Из эгоизма. Намного комфортней жить в окружении людей, которым ты веришь и которые верят тебе.

И им комфортней со мной (во всяком случае, в этом аспекте). Я прямо говорю: «Я эгоистка», «На этот «хвост» мне лучше не наступать», «А знаешь, я завидую тебе». Незнакомых это шокирует. Знакомые – привыкли. Правда похожа на прививку: вначале испуганный организм, протестуя, отвергает ее. Только приняв постулат «буду говорить правду, раз уж врать не умею», я выяснила, до чего непривычно-пугающей кажется другим прямота. И до чего беспроблемной становится жизнь, когда, пережив первый страх, твой партнер расслабляется, понимая, насколько проще общаться с тем, в чьих поступках не нужно искать двойное дно.

Глупо подозревать в меркантильности того, кто начинает беседу с текста: «Слушай, у меня к тебе шкурный вопрос». Глупо упрекать в эгоизме того, кто честно представился тебе «эгоистом». Сделав «прививку» себе, подругам, маме, двум-трем работодателям, я избавилась от утомительной необходимости прикрывать красивой легендой свое честолюбие, ревность или обиду. Я прямо говорю любимому: «Я ревнивая дура. Вот и веди себя со мной, как с дурой. Ты ж знаешь, кто я». А он утверждает, что я единственная из знакомых ему дам с ходу и честно аттестовалась «технической дебилкой», плохо совместимой с компьютером и пылесосом. «Ты не представляешь, как все остальные дуются, стоит произнести: «Вы ничего не понимаете в технике…» И в результате вместо технических проблем, ты два часа разбираешься с их амбициями».

Но самое главное – мне можно сказать то же самое: «Ты эгоистка. И я эгоист. Давай искать компромисс». Ибо, как верно заметил Иешуа Га-Ноцри, «Правду говорить легко и приятно». Но только в том случае, если это делают двое. И, не вызывая ни праведных взрывов гнева, ни слез, ты можешь признаться партнеру в том, в чем боялся признаться даже себе…

И это, пожалуй, первая из причин, вынуждающая меня день за днем упрямо озвучивать свои недостатки и «ахиллесовы пятки». Кому-кому, а себе я умею врать не хуже, чем все! Но не хочу – я никогда не мечтала стать актрисой! Мне не нравится быть кем-то другим. Каждый раз, когда я лгала (подругам, что у меня есть парень, позже – знакомым, что зарабатываю много денег), стараясь выглядеть лучше, чем есть, мне казалось, что я изменяю себе и перестаю себя уважать. Шаг за шагом отступаю от своего настоящего «я». Признавая его недостойным, отодвигаюсь от себя все дальше и дальше. Я точно прячусь сама от себя за стеной. Я словно сама не хочу себя знать!

Дудки. Я – такая, какая я есть. Техническая дебилка, эгоистка, иногда ревнивая дура… Конечно, у меня есть и пара достоинств.

Одно из них: я не вру.

Ну, почти никогда…

Разве ты не шлюха?

Однажды я поразила свою приятельницу в самое сердце, обронив: «Разве ты не шлюха?» (я употребила другое, более звонкое слово, но, так уж и быть, смягчу без того острую тему).

В вопросе моем не было и тени наезда – он был задан милым и дружеским тоном. Просто мне всегда казалось: намного удобней называть вещи их именами, чем врать себе, что твоя зависть – белая, вранье – почти правда, а мужик, чья задница тебе приглянулась, – твоя инфернальная страсть…

Но, по всей видимости, моей приятельнице так никогда не казалось. Она задумалась и начала рассуждать вслух: «Если у меня есть любовник, с которым я сплю. И бывший любовник, с которым я сплю иногда. И муж… Что ж это, получается, я действительно шлюха?» «Ну, да, – ответила я. – А тебе никогда не приходило это в голову?». «Нет», – честно сказала она, и вид у нее сделался страшно несчастным.

Когда-то, будучи незамужними теоретичками, мы сцепились с моей подругой в споре «Можно ли нам изменять нашим мужьям?». «Нет, – утверждала я, – зачем вообще идти замуж, если меня тянет бегать на сторону? Или оставайся свободной и бегай туда-сюда сколько хочешь, или иди в загс, но тогда уж не изменяй». «Но почему нельзя? – недоумевала она. – Если муж не узнает, он не расстроится. А кого-то на стороне я осчастливлю, дам ему любовь, тепло, суперсекс. Что ж в этом плохого?»

Не буду приводить мой длинный ответ – то тема другой статьи. Ее вопрос поразил меня куда больше. «То есть как это что? – заморгала глазами я. – Ты правда не понимаешь?»

Тут надо прибавить, что моя подружка была самой честной из всех. Периодически, например в понедельник, она прямо заявляла: «Да, я, конечно, типичная б…» (то есть шлюха). Что отнюдь не мешало ей ближе к пятнице доказывать мне: она – хорошая девочка. И сие вопиющее противоречие – не ее эксклюзив. Оно – лишь отражение нынешней морали и нравственности, двойственной, спорной, мятущейся, меняющей мнение в зависимости от ситуации, дня недели и темы ток-шоу, и попросту неспособной предоставить нам хоть какие-нибудь конкретные правила.

Изменять мужу плохо? Ну, вроде бы да… Но если замужняя героиня кинокартины влюбляется в героя, вскипает от страсти, как чайник, и бросается во все тяжкие, мы обеляем ее. Изменять по любви – уже хорошо. А плоха уже не измена, а ханжеская мораль!

Примерно так же рассуждала моя приятельница. Она любила мужа (по-своему), любила (по-своему) бывшего любовника, при виде третьего ее просто трясло. И с точки зрения современных «лав стори», все ее поступки были оправданными, не омраченными «плохо»… Аккурат до тех пор, пока она не осознала, что спит одновременно с тремя, и не напоролась на логический вывод: «Что ж это, получается, я действительно шлюха?»

В моем новом романе одна из героинь попадает в 1911 год, где законы о чести жестки, как корсет[3]. «Забеременела – лезь в петлю, потому что аборт спокойно сделать нельзя. Раз с мужиком переспала – иди на панель. Ушла от мужа – бросайся под поезд, как Анна Каренина. Женщины рабы вашей чести…», – возмущается она.

Но, немного подумав, изрекает: «По их меркам, все наши барышни – проститутки! Все спят с кем попало. И это не мешает им считаться порядочными. У меня было больше 29-ти… Но по нашим понятиям, я не шлюха. Так, слегка легкомысленная… За это мы и боролись: за наше право на проституцию?»

Вот обоюдоострая палка о двух концах.

С одной стороны, возможность сделать аборт освобождает от рабства. Заявление «это любовь» – от ответственности. Кодекс чести нынешней дамы сомнителен настолько, что во избежание путаницы само понятие «честь» практически вычеркнуто из лексикона. Никто давно не размахивает ею, как флагом. Над миром реют иные стяги: «Классный секс», «Роковая страсть», «Обязательно переспите до свадьбы, иначе как вы узнаете, подойдете ли вы…» Девственность и целомудренность вызывает насмешки даже у мужчин!

Не мудрено, что мы недоуменно вопрошаем: «А что такого дурного в измене? Если двоим хорошо в постели, как это может быть плохо? Если у нас классный секс, какая разница, как его зовут?» Ведь шоу-бизнес, кино, романы, телепрограммы заранее оправдывают любой наш поступок! Нам точно загодя подстилают соломку под все места, дабы падать было не больно…

И все-таки стоит озвучить вопрос «Разве я не шлюха?» – мы падаем и недоуменно трем ушибленное место. Поскольку – вот любопытно! – признавать, что ты б…, все же не хочется. Хочется переспать с двумя сотнями, сделать десять абортов, напиваться и отправляться в постель с первым встреченным мачо – и оставаться хорошей девочкой. Но не получается.

И вроде каждый твой поступок в отдельности можно легко оправдать, размахивая статьями по психологии, приведя цитаты великих, сюжеты любимых фильмов. Секс, страсть, «женщина имеет право» – мгновенно встанут на нашу защиту, как адвокаты. А логика все равно против нас! Взглянув на свою амурную жизнь через плечо, другого слова не подберешь. Ну, шлюхи мы, шлюхи. Причем узаконенные.

Некогда феминистки, бывшие в основе своей по совместительству революционерками, сняли корсеты, подстриглись, закурили, устроили октябрьский переворот и первым делом отменили унижающий женщину закон о легализации проституции… Естественно! Кому сейчас нужен бордель на Крещатике, если достаточно пройтись по нему, и ты можешь подцепить пару совершенно порядочных барышень совершенно бесплатно?

Но, как по мне, укладываясь с кем-то сдуру в постель, проще честно сказать себе: «Я типичная б…». И быть ею, если ты – такая.

Нам разрешили!

Или не укладываться, если быть шлюхой тебе все же не хочется.

Ибо на поставленный мною вопрос ответить себе можешь одна только ты.

«Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!»

Я открываю новый документ и, глядя на «чистый лист» в центре экрана, вдохновенно закуриваю…

Собственно, об этом я и собираюсь рассказать вам сегодня. Дело в том, что я давно уже запретила себе курить до того, как сяду писать. В результате, есть ли у меня вдохновение или нет, вскоре после утреннего кофе я всеми фибрами души начинаю рваться к компьютеру и, берясь за труд, испытываю невероятное счастье. Поскольку работать мне хочется далеко не каждый день, а вот курить – ежедневно.

Не потому ли друзья называют меня неисправимой трудоголичкой? Не верьте им! Стоит удачно разместить вожделенную «морковку» в некотором отдалении от собственного носа, и вы (будучи такой же кошмарной лентяйкой, как я) приметесь пахать день за днем, точно трудолюбивый ослик. Хоть древние именовали словом stimulus вовсе не «морковь» впереди, а палку с остроконечным концом, которой погоняли вьючных животных сзади. Однако, несмотря на столь прозаическое происхождение, стимул воистину великая вещь! И я сильно подозреваю: в славном восклицании «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир» – под жизненно важной опорной точкой подразумевается именно он – стимул!

Дайте мне его, и, клянусь, я сделаю все, что угодно! Покорю Эверест и Голливуд, получу Нобелевскую премию и брошу курить…

Я уже чуть-чуть не бросила! Однажды мы с подругой собрались в путешествие. Рвались туда, мечтали о нем, продумали нашу поездку от «А» до «Я»… Но за полгода так и не сдвинулись с места. Постоянно не хватало какой-то мелочи: то времени, то денег, то новых кроссовок. Ерунда – нам не доставало стимула. Пришлось изобретать. Причем в самой жестокой форме. «А давай, – в отчаянии предложила я, – пообещаем себе, что непременно поедем, если месяц не будем курить!» Нужно уточнить: и для меня, и для нее столь здоровый образ жизни приравнивался по степени невозможности к ускоренному изучению японского языка. Тем не менее, она мужественно согласилась. Что вы думаете? Ровно через неделю страданий мы выторговали отпуск у начальства. Через две – купили билеты. Через три – упаковали вещи. Через четыре – таки закурили… Стоя в тамбуре поезда и глядя на убегающий от нас киевский вокзал.

Иначе и быть не могло! И дело было уже не в непреодолимой жажде дорваться до сигарет (напротив, за те четыре недели я с изумлением осознала, что, в общем-то, вполне могу жить без никотина). А в том, что прострадать целый месяц зазря и для нее, и для меня приравнивалось к «выучить японский язык и не поехать в Японию!»

Тут вспоминается забавная параллель. Как-то, излагая по пунктам причины, способные заставить мужчину сделать предложение руки и сердца, мой приятель назвал в их числе и такую: «Сильно потратиться». Я попросила объяснить. «Ну, – застеснялся он, – ты встречаешься с женщиной долгое время. Покупаешь ей одежду, оплачиваешь счета, делаешь в ее квартире ремонт. И в какой-то момент понимаешь: расстаться с ней после этого – значит признать: ты потратил столько денег, времени и сил совершенно впустую. Проще жениться». Я поглядела на него с любопытством – он был женат и явно знал, о чем говорил. И, выслушав его, я вдруг поняла, отчего зачастую пыталась удержать совершенно ненужных мне людей. Только оттого, что, истратив на них нервы и ночи, хотела хоть как-то вернуть свои капиталовложения! Спасибо, согласно неписаному этикету, дамы не тратят зарплаты на кавалеров. Грохни я на кого-то годовой доход – точно бы вышла замуж, исключительно из уважения к собственному труду.

Порой на поступок нас толкает желание получить, иногда – нежелание отдавать. Но вне зависимости от того, колет ли нас стимул сзади или соблазняет, маяча морковкой впереди, – невозможно не признать: с его помощью свершаются глобальные подвиги. Даже такие, как законный брак! Когда ж кому-то покажется обидным, что на женитьбу приятеля подвигло вовсе не большое чувство, а большая сумма денег, добавлю: он окольцован уже двадцать лет, не собирается разводиться и утверждает, что со временем очень полюбил свою супругу. Так тоже бывает.

Не верите, присовокуплю историю из собственной жизни. В ранней юности у меня была подруга. Затем мы разошлись – развела судьба. Виделись раз в год, поздравляли друг друга с днем рожденья. И, верно, никогда бы не воскресили былую близость, кабы не те же тривиальные денежки. В час пик своей жизни я одолжила у нее несколько тысяч и обязалась возвращать частями. В итоге впервые за много лет у нас появился повод для регулярных встреч, по ходу которых мы вспомнили наше совместное прошлое, поделились настоящим и радостно подружились уже по-взрослому. И теперь часто вспоминаем: не подсунь нам судьба эту низменную причину для свиданий, не видать нам нынешних высоких отношений, как своих ушей.

Так что неприятные обязательства вполне могут простимулировать приятнейшую дружбу, любовь к деньгам – любовь к женщине, а любовь к женщине – успешную карьеру. Это другое признание, другого моего знакомого, сделанное еще в студенческие времена. Сидя на кухне, мы разглагольствовали с ним о славе, свершениях и смысле бытия. «Я точно знаю свою формулу успеха, – сказал он. – Все важные поступки я всегда делал «ради нее» – ради женщины, которую любил. А если «ее» в данный момент у меня нет, я сразу не понимаю: а зачем тогда вообще что-то делать?» К счастью для него, он был весьма влюбчивой натурой. И, судя по тому, что, уехав в Москву, сделал там неплохую актерскую карьеру, остался таким до сих пор.

Впрочем, и тогда, и сейчас я превосходно его понимаю. Вы себе и не представляете, сколько карьерных рывков я сделала исключительно благодаря любви. С той лишь разницей, что моим «горючим» была в основном любовь несчастная, а формулой успеха – «Ради того, чтобы утереть ему нос!» Вычислив эту тенденцию и научившись переплавлять личные трагедии в творческий продукт, деньги, славу, я даже избавилась от классического женского страха разочарований. «Получится любовь, – рассуждала я, направляясь на очередное свидание, – прекрасно. Не получится – еще лучше, напишу об этом прекрасный рассказ!»

Сие наиболее всего умиляет меня в причинно-следственной связке стимул – подвиг. Стимулом к подвигу могут стать совершенно ненужные, глупые и неприятные вещи, которым, будучи хорошим хозяином самому себе, вы вдруг находите идеальное применение. Я сомневаюсь, что все в этой жизни делается к лучшему. Но уверена наверняка: именно худшее – идеальный стимул рвануть к лучшему как можно скорей. Личная драма способна заставить меня занырнуть в работу и побить все стахановские рекорды. Проснувшись в пять утра от зубной боли, я в тот же день помчалась в зубной кабинет, куда собиралась пойти последние пять лет (зато теперь у меня расчудесные зубы!). И если бы я не облила шампанским обои в гостиной моей соседки, она бы так и не сделала капитальный ремонт (за стимулирование которого меня регулярно благодарит ее муж). А как-то раз, обнаружив у себя в шкафу ненадеванное платье, грозившее вот-вот выйти из моды, я с горя организовала под него целую вечеринку.

Это не ново. Каждый наш поступок объясняется тем или иным стимулом, видимым или скрытым. А бездеятельность – отсутствием оного. Оригинальность же моей позиции заключается в том, что я научилась угадывать идеальный стимул там, где другие видят исключительно неприятности. И выгадывать его в случае, если жизнь отлынивает от своих прямых обязанностей и отказывается тыкать меня остроконечной палкой между лопаток. Радоваться даже зубной боли, зная: из нее гарантированно «вытечет» белоснежная улыбка. Даже подзатыльнику от начальства, зная: уж теперь-то я гарантированно возьмусь за ум. Даже сломанному каблуку, зная: зато наверняка куплю себе новые босоножки (другие поступят точно так же, но вряд ли получат при этом порцию хорошего настроения!). А если никто не гавкает, ничто не ломается и нигде не болит – мужественно стимулировать себя саму.

Вот сейчас пойду и отдеру кусок обоев в коридоре – прожив с уродливой стеной месяц, другой, я точно повторю подвиг соседки! Потом влюблюсь в Кеану Ривза и ради того, чтобы познакомиться с ним, отошлю свой сценарий в Голливуд. Но вначале я все-таки закурю еще одну сигарету и радостно завершу этот материал…

Я должна?

В одной из пьес Михаила Булгакова описано, как пострадал эмоциональный священник, осмелившийся объяснять Людовику XIV, что и как тот должен сделать. Оратор тут же загремел в тюрьму. «И внушите ему, – сказал Луи вслед, – разговаривая с королем Франции, нельзя произносить слово “требует”».

Эх, жаль, что я – не король!

Большинство людей даже не замечает, как часто, в беседе со мной, они выставляют мне требования. «Ты должна поправиться. Ты слишком худая!», «Ты должна сменить мобильный. Твой уже устарел», «Ты должна выпить хоть рюмку», «Должна чаще выходить из дома – ты ж, по сути, и не живешь, только пишешь».

Целых пять лет мои родные и близкие наперебой доказывали мне: «Ты должна брать телефонную трубку!» Садясь за компьютер, я всегда отключаю все средства связи, поскольку звонки сбивают меня с мысли, не говоря уж о том, что порой писать статью нужно на завтра, и каждые пять минут на счету. Не знаю, кажется ли вам мое объяснение вполне убедительным… Моему окружению оно таковым никогда не казалось!

За годы борьбы у меня создалось ощущение: лишая людей возможности дернуть меня в любую секунду и задать пустяковый вопрос, типа: «Ты не помнишь, как назывался тот фильм?», я нарушаю главный закон конвенции о правах человека. «Мне нужно было тебя спросить, а ты опять была вне досягаемости!» «Ты должна взять трубку, хотя бы для того, чтобы сказать: “Я не могу сейчас говорить”». «А вдруг со мной что-то случится? А ты не возьмешь трубку», – заявила как-то подружка.

«Это шантаж! – возмутилась я. – Исходя из твоей логики, я не имею права ни спать, ни уезжать из города. А вдруг с тобой что-то случится, когда я буду в Африке? Или засну и не услышу звонка?» – «Все равно. Не брать трубку – ненормально! Ты должна пойти к психологу».

Месяц спустя подруга сама отправилась к подобному доктору. Он-то и объяснил ей: ненормальность состоит совершенно в ином – когда человек не в состоянии отключить свой мобильный! Хочет он того или нет, он хватает орущий аппарат, стоя в душе, сидя в кинотеатре. «Один мой пациент, – сказал врач, – отвечал на звонки даже во время секса. И не потому, что ждал важного сообщения, он просто не мог проигнорировать сигнал “Ты должен! Ты должен!”»

Этот зудящий сигнал мир посылает нам с первых дней нашей жизни. «Ты не должен оставлять еду на тарелке», «Не должен прыгать в лужу», «Не должен рисовать на обоях», «Должен сидеть тихо и не мешать» – внушают нам в детстве. И ни мы, ни наши наставники не отдаем себе отчета в том, что львиная доля смолоду привитых «долгов» подчинена одному закону…

Не нашему благу, а чужому удобству!

Удобству родителей, удобству учителей, удобству социума. Кто спорит – тихий, послушный малыш доставляет меньше хлопот, чем озорник в вечно мокрых ботинках. Но стоит ли избавляться от связанных с ребенком проблем, тем самым создавая проблемы ему? Ведь именно десятки «должен-должна», впечатанных в подсознание, и делают нас позже рабами, неспособными принять аксиому: «Телефон существует для вашего удобства, а не для удобства окружающих!»

И я по сей день благодарю свою маму: она никогда не вынуждала меня, давясь, съедать все до последней крошки и не запрещала мне рисовать на обоях! Заглядывая под наш обеденный стол, я и сегодня вижу там нарисованных мной на внутренней части столешницы кособоких принцессу и принца. Быть может поэтому я сроду не слушала других близких-родных, заявляющих: «Ты должна получить нормальную профессию», «Должна выйти замуж», «Должна подстричься! Зачем тебе длинные волосы?» Мама, вырастившая меня свободной от сотни «должна», привила мне жизненно важный иммунитет – все попытки внести мое имя в разряд «должников» отскакивают от меня, как горох от стены. Я стала тем, кем хотела, живу холостой, по-прежнему ношу длинные волосы… и по-прежнему слышу от знакомых и малознакомых: «Ты должна состричь косу!»

Причем, заметьте, они не предлагают, а настаивают, требуют, тратят силы, желая переломить ситуацию! В лучшем случае кривят губы и называют меня «странной»… Странно, не правда ли? Казалось бы, далась им моя коса? Она же моя!

Полгода тому я прочла в журнале: в Англии считается дурным тоном дарить хозяйке цветы. Вручая ей букет, ты тем самым обязываешь ее ставить его в вазу, менять воду – иначе говоря, «даришь» ей незапланированные домашние хлопоты. Я возликовала: много лет я умоляла друзей не дарить мне цветы на день рожденья! «Не люблю с ними возиться», – честно признавалась я. И мне было приятно узнать, что моя «странность» в «переводе» на английский закон – хороший тон… В этом, наверное, и заключается разница между нашим и «ихним» менталитетом.

Мы упрекаем иностранцев за то, что они замкнуты, не дружат с соседями, не бегают друг к другу за солью. Но они хотя бы исповедуют принцип «не навреди!». У нас же считается плохим тоном прийти в дом без цветов. Более того (знаю из личного опыта), если хозяйка дома слезно молит: «Не надо!!!», часть гостей все равно притащит тебе букет или, того хуже, вазон. Потому что так принято, «должно», и нарушить забетонированное «должен-должна» для них столь же невозможно, как не снять звенящую трубку. И еще потому, что у нас считается хорошим тоном (из лучших побуждений, конечно!) непрерывно залазить на территорию чужой частной жизни.

Так, на днях, явившаяся за солью соседка гордо принесла мне горшок с цветком и сказала: «Я решила, что ты должна учиться ухаживать за цветами. Это ж ненормально, что у тебя их нет. Привыкай! Скоро появятся дети». Она прекрасно знала: я не переношу растений в квартире! Однако в ее понимании «ты должна», помноженное на «я же хочу, как лучше», было в стократ важнее вопроса: «А будет ли хоть кому-то лучше от этого?»

Парадокс! Правило «Ребенок должен все съесть» для нас важнее правды: он просто наелся и последний кусок не лезет в горло. Зачем его заставлять? Убеждая меня: «Ты должна взять трубку», никто ни разу не озадачился мыслью: «А вдруг, позвонив, я и впрямь помешаю ей окончить статью? У нее ж будут неприятности. Стоит ли их причинять?» Парадокс из парадоксов: за долгие годы близкие неоднократно всерьез проникались проблемой моей телефонофобии, возводили мою нелюбовь к цветам в ранг аномалии и пытались ее насильно лечить. Жалели меня, услыхав: «Я не люблю танцевать», и, желая помочь, тащили в ночной клуб «решать мои комплексы». Но никто не сказал себе: «А если аномалия не в том, что она не желает плясать, возиться с цветами, не хочет стричься и не берет трубку во время работы… А в том, что я не могу это спокойно принять, потому что сам всегда поступаю, как должно?»

Разве не глупо приучать ребенка любить тошнотворную молочную пенку вместо того, чтобы попросту вынуть ее из стакана? Игнорируя твои просьбы, тащить в подарок вазон, из соображений «Пусть мы поссоримся, но я сделаю как лучше!»

Зачем делать проблему из пустяка?!

Но проблема-то и заключается в том, что многие не способны признать даже пустяк, конфликтующий с общепринятым «должен».

Раз одна дама поскандалила со мной, доказывая: я должна носить брюки на два сантиметра длиннее! Мое нежелание подчиняться неудобной мне моде, вызвало у этой женщины истерику… Она правда не могла уложить в голове: как я, находясь в здравом уме и трезвой памяти, могу игнорировать требование «Брюки должны закрывать весь каблук!»[4]. Психолог, к которому ходила моя подруга (не понимавшая, как я могу отключать телефон), заставлял ее, сцепив руки и зубы, не прикасаться к лежащему перед ней звенящему мобильному. «Терпи, – повторял он, – Терпи». У него были на это причины. Сидя за рулем, выполняя опасные маневры и повороты, его подопечная все равно хваталась за верещавшую трубку. Она не могла ее не взять! Не могла не пойти на встречу с малознакомыми, ненужными ей людьми, заявлявшими: «Мы должны с вами встретиться!» Она вообще не могла сказать «нет».

И порой мне тоже трудно сделать это. Но я говорю себе: «Ты должна!» Социальное рабство – опасная штука. Кто-то ежесекундно диктует тебе, как ты должна одеваться, как вести себя, как должна жить.

Но если ты хочешь остаться собой – сопротивляйся! И, кивая в такт утверждениям: «Ты должна подстричься, должна выпить хоть рюмку, должна похудеть», уточняй: «Кому? Вы не знаете случайно, кому, собственно, я все это должна?»

Я должна своей подруге 500 долларов. Должна написать книгу, потому как подписала контракт.