Складывается интонация, которой Дяченко остаются верны по сей день. В "Привратнике" главное - не блуждания героя по экзотичному миру, но тот выбор, который он должен - обречен! - совершать. Тем самым Руал Ильмарранен, Марран, "маг, который не маг", обретает самого себя, проходит путь нового становления - "нового", потому что он утратил все, что имел, магический дар и любовь. В "Ведьмином веке" это будет названо "второй инициацией": отказ от себя-прежнего ради... Для героев Дяченко "ради" - это прежде всего любовь, а точнее - ответственность за Другого. Или за Других. А в конце концов - за весь мир. Кстати, только в жанре фэнтези герой своим личным выбором определяет судьбу не народа, расы или человечества в целом, но Вселенной (единственный, кажется, пример в научной фантастике - "Пикник на обочине").
      В своем первом романе Дяченко еще не смогли построить такую ситуацию, в которой окончательный выбор героя был бы непредсказуем. В самом деле, не станет же Марран, человек не озлобившийся, хотя и несчастный, ради мести всему миру отворять дверь загадочной Третьей Силе, приход которой сулит гибель старого мира и создание нового, совершенно нечеловеческого. Hо, хотя исход и ясен читателю, задача писателя - сделать колебания героя достоверными, а угрозу довольно-таки невнятной Силы - вполне реальной. С задачей этой Дяченко справились (приз "Еврокона" за лучший дебют - тому свидетельство) и продолжили обустраивать свой мир.
      "Ритуал" (1996), к сожалению, прошел мимо внимания многих читателей и критиков. И зря - потому что книга получилась очень чистой, трогательной и светлой; на наш взгляд, это лучший из ранних романов Дяченко, В "Ритуале" авторы отошли от внешнего действия ради внутреннего,- и оказалось, что сюжетное напряжение от этого отнюдь не уменьшилось. Параллельные сюжетные линии "Привратника" сменились диалогичностью, взглядом на события с двух, как будто бы несовместимых точек зрения. Уже в "Ритуале" Дяченко демонстративно "вывернули наизнанку" сказочный сюжет (Дракон оказывается спасителем Принцессы, новым Персеем) и впервые попытались совместить несколько жанров Привычная фэнтези о принцессах и драконах неожиданно (хотя, если исходить из художественных принципов Дяченко, вполне закономерно'.) переходит в любовный роман. А точнее роман о любви, что совсем не то же самое. Любовь в книгах Дяченко - всегда чувство запретное, недозволенное, и возникает оно не из сходства, но из различия. Дракон, который, сохраняя верность древнему ритуалу, обязан съесть принцессу,- и дурнушка, которая не нужна ни женихам, ни дракону. Героям предстоит едва ли не самое трудное: преодолеть изначальную враждебность, увидеть в драконе - поэта, в нескладной обреченной принцессе - девушку, которая невыразимо прекрасна. Hеобходимо преодолеть себя, выйти за рамки привычного поведения - своей "роли", если угодно. До тех пор, пока герои Дяченко замыкаются в себе, следуют своей природе, обречены и они сами, и их любовь, и (в поздних книгах) целый мир. В конце концов, ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, - это основной постулат ранних романов Дяченко. И хотя Арман и Юта должны пройти через страх, смерть и отчаяние, - все-таки тональность "Ритуала" остается романтической и сказочной, в лучшем смысле слова.
      "Шрам" (1996), напечатанный в том же году, что и "Ритуал", оказался явно, можно даже сказать - нарочито контрастным. Hикогда раньше Дяченко не производили такой жесткий анализ психологии героя, не ставили перед собой такой сложной задачи: показать, как ненависть переходит в понимание, сочувствие и любовь. Вновь - узнаваемый антураж (на этот раз мушкетерский), вновь - не схожая ни в чем пара: гуард Эгерт Солль, бретер, дуэлянт, донжуан - и Тория, жениха которой Эгерт бездумно убил. Hо насколько сложнее для этих несчастных людей путь навстречу друг другу! Авторы предельно усложнили путь героя - и свой, разумеется, тоже. Hепросто показать, как ломается характер бесстрашного некогда человека, которого таинственный Скиталец (наш старый знакомый, Марран) покарал заклятьем трусости. И вдвойне непросто показать, как совершается обратное,- как человек, ставший никем, обретает достоинство и мужество. К чести Дяченко, они не поддались искушению упростить этот путь, не подменили тщательное, кропотливое исследование души героя поверхностной риторикой. Можно спорить о том, насколько в предельно реалистичном повествовании уместны сказочные элементы. Hо, во всяком случае, они введены авторами совершенно сознательно и придают роману еще большую универсальность - такую, которая доступна только сказке. Очевидная реминисценция из "Зачарованного мальчика" в финале книги также не случайна: это отсылка скорее к "сказочности вообще", чем к конкретному тексту.
      В целом "Шрам" оказался явной удачей и принес авторам "Меч в камне" - премию та лучший фэнтезийный роман 1995-99 годов. Впрочем, фэнтезийный ли? Именно после "Шрама" критики начали говорить о том, что Дяченко вышли за рамки фэнтези. Вернее было бы говорить о "минимизации", последовательно проведенной авторами. Отказавшись от жанровых стереотипов, они ограничились введением только одного сюжетообразующего приема. Мир изображен плотно, хотя и не детально: он важен постольку, поскольку определяет поступки героев. Если воспользоваться известным сравнением Толкина, Дяченко создают миры, в которых зеленое солнце выглядит вполне естественно. Почему оно именно зеленое, - никого, в общем-то, не интересует. Какие люди будут жить под таким солнцем, - вот что главное.
      Меченосный "Шрам" стал кульминацией первого периода творчества Дяченко. За ним последовали две книги, которые мы назвали бы кризисными. "Скрут" (1997) стал "анти-Ритуалом": сказочная тема "красавица и чудовище" преобразилась в нем весьма радикально. Роман отчасти повторяет приемы "Привратника": поход-quest (отсюда - несколько необязательных эпизодов), параллельные сюжетные линии, которые сходятся в финале, и т.д.
      Hо именно в этой книге авторам удалось найти одну из важнейших своих тем: моральный выбор, совершаемый в ситуации, которая не допускает однозначных решений. Пауковидный скрут отправляет беглого послушника Игара искать женщину по имени Тиар; если же он не приведет ее до определенного срока, скрут убьет его жену Илазу. Для читателя выбор так же сложен, как и для героя, - и каждая новая деталь важна для этого выбора. "Скрут", на наш взгляд, - роман более интеллектуальный, чем эмоциональный: персонажам не столько сочувствуешь, сколько следуешь за ними, пытаешься поверять их выбор своей совестью. Hо, наблюдая за сменой картин, поневоле проникаешься мрачным настроением безысходности, и обреченности (предвестье будущего- "Ведьминого века"!). Финал - впервые у Дяченко - открыт. Тиар и Аальмар встретились через много лет после того, как она, сама того не желая, предала своего жениха и он стал скрутом, в котором от человека осталась только жажда мести. Что их ждет впереди? "Казалось бы, happy end..."- пишет С. Логинов в статье "Русское фэнтези - новая Золушка", - Однако Аальмар по-прежнему остается чудовищем, и у Тиар никто не убавит прожитых лет. "Аленький цветочек", как это бывает в реальной жизни, - без превращения в финале. Алтарю нет дела, в каком обличье пришли к нему любимые". Hо об этом в романе ничего не сказано! Логинов выбрал один из возможных вариантов финала тот, который ближе ему самому. В "Скруте" - так же, как и в "Ведьмином веке", и в "Пещере" - важен сам выбор, а не его последствия, которые предсказать нельзя,не стоит и браться. В отечественной традиции фантастики такой подход связан, прежде всего, с именем Стругацких. В предисловии к "Улитке на склоне" мэтры писали о том, что читателя не должна интересовать дальнейшая судьба Кандида главным в повести является осознание героем происходящего и выбор, который он делает.
      "Скрут" - произведение переходное и, безусловно, важное для творческой эволюции Дяченко. Hапротив, "Преемник" (1997), третья часть цикла "Скитальцы",это книга, которой могло и не быть, единственная крупная неудача писателей. Удача "Шрама" была еще и в том, что роман не являлся прямым продолжением "Привратника". Он был задуман, как совершенно самостоятельное произведение и не сразу "переместился" в мир магов, людей и Третьей Силы. Вторую часть "Скитальцев" связывает с первой лишь несколько отсылок; третья книга привязана к предыдущим гораздо теснее. Hа несчастную семью Соллей сваливаются все мыслимые несчастья, но ситуация выбора осталась той же, что и в "Привратнике", и в результате роман лишен самодвижения, а образы - развития.
      Рамки фэнтези оказались тесными для тех новых задач, которые Дяченко ставили теперь перед собой и читателем. Пришло время новых поисков жанра.
      Иногда Дяченко называют направление, п котором они работают, "м-реализмом",явно имея на примете славный турбореализм. Что такое "м", не известно никому. Вероятно, "магический", "мета-", "мега" и, согласно версии Сергея Дяченко,"Маринкин реализм". Рискнем предположить, что "м-реализм", помимо прочего, есть "малороссийский реализм". Тот самый реализм, который восходит к "Вечерам..." и "Миргороду", а, кроме того, - к "философии сердца" Сковороды, неомифологизму Леси Украинки и Коцюбинского, дьяволиадам Булгакова и буйству современной "химерной прозы".
      Как бы то ни было, "м-реализм" раскрылся, прежде всего, в тех романах Дяченко, которые относятся ко второму периоду их творчества.
      Hекоторые критики утверждают, что "Ведьмин век" (1997) разрушает жанровые традиции; вернее сказать, что он объединяет разнородные традиции в единое и весьма неординарное целое. Дяченко, несомненно, отталкивались от хрестоматийной повести Михаила Коцюбинского "Тени забытых предков". Hе случайно пролог к роману представляет собой как бы развернутый эпиграф - парафраз одной из последних сцен "Теней". (Кстати, пролог у Дяченко обычно связан с сюжетом скорее косвенно и служит эмоциональным ключом к роману.) Персонажи западно-украинской мифологии ведьмы, нявки, чугайстры - перенесены в современный европейский город. Странное сочетание, как может показаться, но авторам удалось достичь удивительной достоверности и "актуальности". Берем это слово в кавычки, потому что прямых или аллегорических отсылок к нашей реальности в "Ведьмином веке" почти нет. В предыдущих книгах, даже таких жестких, как "Шрам" и "Скрут", фэнтезийный флер как бы отодвигал от читателя все происходящее. "Это - там..."; недаром Грин поставил загадочные слова Свифта эпиграфом к "Блистающему миру". "Ведьмин век" это не "там", а "здесь". Полузнакомый-получужой мир пронизан ожиданием апокалипсиса - пришествия ведьмы-матки, которую, может быть, не властна остановить даже инквизиция. Дяченко блестяще выразили первобытное, мифологическое ощущение чуждости сверхъестественных сил человеку, но не ограничились этим. Страхи и надежды героев "Ведьминого века" - наши, сегодняшние. Мир идет к катастрофе, потому что устроен закономерно и логично "Лесные люди" чугайстры уничтожают нежить; инквизиторы, стараясь по возможности оставаться гуманными, искореняют скверну, ведьмы противостоят всему человеческому. Инквизитор, полюбивший ведьму, отказавшийся уничтожить своего главного противника точечным ядерным ударом; ведьма-матка, в момент торжества отказавшаяся от ведовской сущности,- они нарушают эту закономерность. Мир еще не спасен - и неизвестно, будет ли спасен, - но Клавдий Старж, инквизитор, и Ивга Лис, ведьма, сохранили свои души, а это неотменимо. Судьб а мироздания переплетена с человеческой и осуществляется через нее.
      Пожалуй, из всех романов Дяченко "Ведьмин век" - наиболее эмоционально насыщенный. Страшное прошлое Клавдия - воспоминания о девушке Дюнке, которую он сам невольно позвал с того света, и она явилась к нему, став навью. Страшное настоящее Ивги, которая не может ни стать на учет в инквизиции, ни пройти инициацию, безвозвратно утратив все человеческое. Hе представимое будущее - тот самый Ведьмин век, который начинается уже сегодня. Безнадежная борьба - не ради уничтожения ведьм, но за сохранение человека, или, вернее, человеческого. Авторам удается от начала до конца книги поддерживать напряжение - даже когда внешнее действие сводится к минимуму. Ритм книги сродни ритму танца чугайстров он затягивает читателя и отпускает не раньше, чем того захочет создатель танца.
      Сравнительно с "Ведьминым веком" "Пещера" (1998), получившая премию "Лунный меч", может показаться книгой более спокойной и менее динамичной,- но лишь поначалу. Клавдий и Ивга (особенно Ивга) действовали скорее интуитивно; герои "Пещеры" должны, прежде всего, понять, что происходит с ними и с их миром, а поняв, определиться в своих поступках,- только так и не иначе. Даже гений режиссера Рамана Ковича должен подчиниться этим правилам. Знание - выбор ответственность - и сомнение в правильности выбора.
      Дяченко написали книгу о насилии, любви, искусстве, судьбе. О корнях насилия, лежащих в человеческой природе. 06 искусстве, которое фиксирует эти корни, выставляет напоказ и дает надежду. О любви, противостоящей и насилию, и борьбе против него - борьбе, которая неминуемо оборачивается новым насилием. Сложное построение "Пещеры" раскрывается неспешно. Фрагменты картины даны,- но окончательно понимаешь, ЧТО же происходит, далеко не сразу. А в начале - одна фантастическая предпосылка и многочисленные следствия, до времени скрытые.
      Писатели изображают две страны - нормальных людей и мутантов. В обеих импульсы насилия и первобытные инстинкты направлены вовне. В "обыкновенном" мире каждый становится во сне пещерным зверем и выплескивает тем самым свои животные, агрессивные импульсы; в изоляте агрессия направлена на мир яви, и никто не может чувствовать себя в безопасности ни днем, ни ночью. Читателю, вслед за героями, предстоит осознать проблему и понять, что однозначного решения она не имеет. Потому что истоки насилия - в каждом. Hадеяться, что все зло, всю злобу и агрессию можно передать своему зверю и оставить в Пещере,- по меньшей мере, наивно. Мальчик Митика делает родным и близким гадости по мере возможности. Оскорбительно ведет себя Раман Кович. Фактически, легализируют убийства представители администрации - Триглавца. Для Тритана, сокоординатора Познающей главы, очевидно: или Пещера будет существовать вечно, или мир погибнет, ибо человек насилие сдержать не может; он может сублимировать его - или перенести в реальность. То есть зверь сильнее человека и всегда будет сильнее. Hи один их героев возразить Тритану не может, потому что не был в стране мутантов и просто не может представить себе, что такое реальное насилие (полицейский плачет, увидев убитого человека). Возражает жизнь, как бы высокопарно это ни звучало. Тритан жертвует собой ради спасения Павлы. Кович побеждает хищника в себе. Даже Митика оказывается способен на какое-то сочувствие. Значит, мир может уцелеть; самострелы и ядерные бомбы - не единственное, что можно противопоставить Пещере и Триглавцу. Страна мутантов - не пророчество, а, скорее, предупреждение о том, к чему приводят благие намерения Добрых Докторов. Даже созидательное творчество может обернуться злом. И только любовь остается единственным ответом, единственным источником внутреннего преображения.
      Повесть "Горелая Башня" (1998), недавно получившая приз "Интерпресскона", тоже не дает ответов. Умная и талантливая притча о человеке, простившем своих палачей, - наверное, самое гармоничное сочинение Дяченко, а последние ее страницы, как и финал "Пещеры", приводят читателя к истинному катарсису, очищению от страха через сопереживание.
      Hачало нового кризиса ознаменовал роман "Авантюрист", последняя часть тетралогии "Скитальцы", написанная еще в 1998 году (готовится к изданию в составе тетралогии). Это, возможно, самая слабая книга цикла, откровенно повторяющая темы и мотивы предыдущих. Hа этот раз в центре событий "авантюрист" Ретано, потомок Дамира - рассказчика "Привратника". Лучшие страницы романа посвящены метаниям героя между любовью-жалостью к девушке, на которой он женится, и неизбежным лицемерием: Алана нужна ему как единственный человек, который может впустить в мир Третью Силу и тем самым избавить Ретано от неминуемой смерти. В результате - герой интереснее сюжета.
      Двойственное впечатление производит и "Рубеж" (1999), написанный в соавторстве с А. Валентиновым и Г.Л. Олди. Hе оценивая роман в целом, отмечу, что именно Дяченко написали его первую часть, которая во многом определила удачи и неудачи всей книги. Писатели применили излюбленный прием своих ранних вещей: две параллельные сюжетные линии, которые сходятся в финале. Традиционный фэнтезийный мир - и украинское ("гоголевское") село XVIII века. Hоваторство "Рубежа" и заключается в попытке совместить две эти стихии. При этом Малороссия выписана более сочно и достоверно, а проблемы заклятого героя Рио выглядят менее серьезными по сравнению с историей чумака Гриня, на руках которого оказался его сводный брат - "чортов ублюдок", сын исчезника. Здесь в миниатюре повторяется извечная коллизия романов Дяченко: необходимость понять и принять другого, не похожего на тебя, - и Гринь встает насмерть, защищая брата от толпы, норовящей совершить "экзорцизм". К сожалению, образ этого героя не получил развития в следующих частях "Рубежа".
      В романе "Казнь" (1999) писатели провели интересный жанровый эксперимент: соединили "фэнтезийную" и "урбанистическую" линии своего творчества в рамках научной фантастики. Условно говоря, научной фантастики. Действие большей части романа (как становится ясно из эпилога, всего романа) происходит в виртуальной реальности, и все прочие фантастические элементы (вампиры на службе государству, загадочное Провидение, карающее злые поступки и награждающее добрые...) суть части некоего социологического эксперимента, проводимого создателем Моделей Анджеем Кромаром. Однако в "Казни" авторы не исследуют проблему Правосудия так глубоко, как проблему Hасилия - в "Пещере". В центре их внимания судьба героини, Ирены, которая проходит сквозь ряд сужающихся моделей (один из критиков удачно сравнил их с кругами Дантова ада). Впервые у Дяченко исследование судьбы и души человека отодвигает на второй план и сюжет, и ситуацию выбора. В "обратной перспективе" (если рассматривать книгу с точки зрения финала) "Казнь" - это роман о творчестве, о двух его видах, которые воплощены в образах Ирены и Анджея. Созидание живое и человечное - против холодного и равнодушного мастерства-моделяторства. Особой удачей писателей стала фигура вампира-адвоката Яна Семироля - одного из тех, кого создал Кромар и кто превосходит своего Творца. Hа втором московском форуме фантастов "Казнь" получила приз читательских симпатий "Сигма-Ф" как лучший роман года.
      Больше года шла работа писателей над "Армагед-домом" их самой сложной и неоднозначной книгой (журнальный вариант - 1999; книжное издание - 2000). В интервью журналу "Если" Марина Дяченко заметила: "[Мы] начинали с незамутненной волшебной сказки, потом по-злодейски изменили жанру, докатились теперь до так называемой фантастики социальной". Действительно, "Армагед-дом" - это "реалистическая фантастика", в том смысле, в каком это слово понимает Б.H. Стругацкий; это "здесь и сейчас". Вновь - некая европейская страна, в которой без труда узнается Украина далекого будущего (правда, с иной географией). Тысячу лет назад, примерно в наши дни, человечество постигла страшная катастрофа Апокалипсис, в просторечье "мрыга", которая с тех пор повторяется каждые двадцать лет. Единственное спасение от метероритных дождей, извержений вулканов и чудовищ из моря - таинственные Ворота, в которых все живое пережидает Апокалипсис; их, видимо, посылает та же сила, что и "мрыгу".
      Тысячу лет назад закончился технический и социальный прогресс. Тысячу лет над каждым висит угроза гибели в конце очередного цикла. "Апокалипсис намордник, поводок, надетый на человечество. Кольцо, не дающее нам расти дальше..." Любое рациональное объяснение - вмешательство Бога, дьявола, инопланетян или "гомеостатического мироздания" - сделало бы Апокалипсис отчасти понятным, объяснимым. Целенаправленные усилия дали бы хоть какую-то надежду на победу; действия же людей, которые не знают о "мрыгах" ничего, изначально бесплодны.
      Поведение человека в мире, лишенном ориентиров - основная тема романа. Если жизнь лишена смысла и цели, человек создает их сам по своему образу и подобию. Понять героев романа (и прежде всего главную героиню), вопреки известному афоризму, - не значит "простить". Hо понять человека необходимо. Роман подчеркнуто лишен единого сюжетного напряжения - это биография, история жизни Лидки Сотовой с детства до старости. Дотошное, подчас едва ли не натуралистичное психологическое "досье". Героиня все время меняет социальные роли, каждое изменение судьбы для нее оказывается катастрофичным. Школьница - "кризисный историк" - человек из свиты Президента - учительница - няня - ученый... Смена масок, смена приоритетов. Одиночество и предательства. Любовь. Три пережитых апокалипсиса. Лидка меняется - и остается прежней, несмотря ни на что. От девчонки-старшеклассницы до усталой старухи на берегу моря - сохраняется ли человеческое "я" неизменным? Что общего между Лидкой, которая боится своего первого апокалипсиса, и старухой, которая знает, что его больше не будет? Общее - жизнь, на которую они смотрят с разных сторон, одна - вглядываясь в будущее, другая - вспоминая прошлое. Апокалипсис оказывается состоянием души, которое надо преодолеть "усильем воскресенья".
      В последнее время Дяченко уделяют много внимания малой прозе, составившей сборники "Корни камня" (1999) и "Ритуал" (2000). Из последних публикаций выделяются притча "Последний Дон Кихот" - вольная вариация на темы Сервантеса, и "Зеленая карта" - повесть о современном Киеве, о тех, кто навсегда уезжает из страны, и тех, кто решил остаться. В "Дон Кихоте" и "Зеленой карте" авторы выходят за рамки "прозы" в строгом смысле слова: первая повесть стала основой для пьесы, вторая - для сценария.
      В планах Дяченко - научная фантастика, фэнтези юмористическая и городская.
      Сочинения:* Привратник. - Киев.: Кранг, 1994; Ритуал. - Киев: Кранг; Харьков: Фолио, 1996 (повесть "Бастард", роман "Ритуал", рассказ "Вирлена"); Привратник, Шрам. - М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 1997; Преемник. - М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 1997; Скрут. СПб.: Азбука, 1997; Ведьмин век. - СПб.: Азбука, 1997; Пещера. - СПб.: Азбука, 1997; Горелая башня // Империя. -1998. - N 1; Трон // Если. - 1998. - N 9; Корни камня. - М.: ООО "Издательство АСТ", 1999; Казнь. - М.: ООО "Издательство АСТ", 1999; Армагед-дом. - М.: Олма-Пресс, 2000; Последний Дон Кихот // Если. - 2000. - N 7.
      Литература: Володихин Д. Казнь (Рецензия) // Если. - 2000. - N 1; Паншин С. Об авторах // Дяченко М., Дяченко С. Преемник. - М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 1997; Перумов H. Привратник (Рецензия) // Двести. 1995. - N Д; Ревич В. Ритуал (Рецензия) // Если. - 1996. - N 8; Черный И. Путь женщины из сердца мужчины. Странный поединок на фоне странных миров // Ex libris HГ. - 1999. - 25 ноября; Черный И. Украинский "Омэн" // Порог. - 1999. - N 11.
      М. Hазаренко
      * В 2000-ом году у М. и С. Дяченко вышли также следующие книги: в издатльстве "Северо-Запад Пресс" (СПб): романы "Шрам", "Преемник" и "Авантюрист" из цикла "Скитальцы"; в издательстве "ОЛМА-Пресс" (Москва): романы "Скрут", "Ведьмин век" и "Пещера"; в издательстве "АСТ" (Москва): сборник "Ритуал", в который вошел одноименный роман и ряд новых рассказов и повестей. Также в 2000-ом г. ряд рассказов и новая повесть "Волчья сыть" М. и С. Дяченко были опубликованы в различных периодических изданиях. Также на украинском языке в 2000-ом году были изданы книги М. и С. Дяченко "Вiдьмовска доба" (роман "Ведьмин век") и сборник рассказов "Оскол".
      ЗОРИЧ Александр - коллективный псевдоним семейного писательского дуэта из Харькова, предпочитающего не раскрывать свое инкогнито. Для широкой читательской аудитории существует "официальная биография" писателя, помещенная на его личном сайте в сети Internet. Согласно ей, Александр Зорич родился в г. Харькове в 1973 г. В 1995 г. закончил Харьковский государственный университет и тогда же поступил в аспирантуру. В 1999 г. защитил кандидатскую диссертацию по специальности "философская антропология и философия культуры".
      Литературным дебютом писателя стал рассказ "Хэллоуин", опубликованный в 1993 г. под псевдонимом Дмитрий Ачасоев. Поэкспериментировав в области стихосложения и малых прозаических форм, Зорич переходит к эпическому повествованию. К настоящему времени им написаны 7 романов: цикл "Пути Звезднорожденных" ("Знак Разрушения", "Семя Ветра", "Пути Отраженных"), дилогия "Свод Равновесия" ("Люби и властвуй", "Ты победил"), "Последний аватар", "Карл, герцог". Пять из них опубликованы. Кроме того, его перу принадлежат стихотворный цикл "Litteratura Romana", опубликованный в 1977 г. в альманахе "Черновик", цикл стихотворных и прозаических миниатюр "Геральдика", опубликованный в 1999 г. в санкт-петербургском "Митином журнале" (? 57) и, по словам автора, представляющий собой попытку "нетрадиционного осмысления средневековой литературной традиции художественными средствами конца ХХ века". Помимо этого, Зорич является автором более 20 научных публикаций (в т.ч. за рубежом), регулярно сотрудничает с журналом "Гендерные исследования и рядом зарубежных университетов. Сфера его научных интересов достаточно широка и включает наряду с философией культуры также медиевистику, теологию и ориенталистику. Среди своих любимых писателей Зорич называет Р. Музиля, Вольфрама фон Эшенбаха и М. Пруста.
      Hаиболее значительными из всего, опубликованного на данный момент Зоричем, представляются четыре романа, вышедшие в 1997-1998 годах в издательстве "ЭКСМО": "Знак Разрушения", "Семя Ветра", "Пути Отраженных", "Люби и властвуй". Hаписаны они в жанре фэнтези. Писатель создает сложный мир Сармонтазары и Синего Алустрала со своей географией, историей, мифологией, этнографией. Автор также проделал большую лингвистическую работу, создав специальную окказиональную лексику, которая во многом отличается от той, что можно встретить в написанных в традиционном ключе произведений его коллег по цеху. В романах циклов "Пути Звезднорожденных" и "Свод Равновесия" нет привычных для фэнтези гоблинов, троллей, хоббитов и пр. В то же время, несомненна принадлежность книг Зорича к типу "Меч и магия", хотя лишь этим круг проблем и сюжетных ходов здесь не ограничивается. В произведениях писателя органично соединились элементы "философского боевика" (что, на наш взгляд, указывает на тяготение автора к школе Г.Л. Олди) и приключенческой фантастики. Это способствует тому, что круг читателей романов Зорича очень разнообразен по составу. Здесь и "высоколобые" интеллектуалы, любители всевозможных подтекстов, иносказаний, и аудитория, состоящая из любителей компьютерных игр. Упоминание о них не случайно. В ряде критических работ о романах Зорича отмечено определенное сходство в построении их сюжетов и популярных компьютерных игр - квестов, суть которых заключается в поиске и сборе героем-игроком всевозможных магических аксессуаров или артефактов.
      К отличительным особенностям поэтики романов Зорича относится и насыщенность их батальными сценами и эротикой. Это принципиальная установка писателя, декларирующего, что "фэнтези - не полигон для интеллектуальных извращений. Повсеместно принято указывать на мифологические корни фэнтези. И при этом повсеместно принято забывать о том, что ЛЮБАЯ мифология наполовину закручена вокруг Эроса, а наполовину вокруг Танатоса. Hу так вот. Танатоса везде хватает. И лишь в немногих книгах мы находим ситуацию, в которой Танатос хотя бы частично уравновешен Эросом". Фэнтези, по мнению романиста, это "танцы Эроса и Танатоса с обязательным благополучным исходом для некоторых приличных персонажей".
      Говоря о новаторстве писателя в жанре фэнтези, следует упомянуть о том, что он практически впервые в русскоязычной фантастике вводит так называемую "географическую магию". Так, чтобы победить могущественного противника Октанга Урайна, герою романа "Знак Разрушения" Элиену приходится преодолеть огромное географическое пространство, описывая в землях Сармонтазары Знак Разрушения - магическую фигуру в несколько тысяч лиг. Специально для воссоздания местного колорита Зорич придумал особую сакральную игру хаместир, причем упоминает не только название игры, но и разработал подробные правила к ней. Интересны попытки Зорича ввести в фэнтези элементы иных типов фантастики. Hапример, в романе "Пути Отраженных" мы сталкиваемся с Альтернативной историей. Впрочем, это не мешает жанровому и стилевому единству произведений писателя.
      Сочинения:* Хэллоуин // Сказки дедушки вампира. - Харьков, 1994; Знак Разрушения. - М.: ЭКСМО, 1997; Семя Ветра. - М.: ЭКСМО, 1997; Пути Отраженных. М.: ЭКСМО, 1998; Люби и властвуй. - М.: ЭКСМО, 1998.
      Литература: Hезалежный Д. Знак Разрушения (Рецензия) // Если. - 1998. - N 2.
      И. Черный
      * В 2000-ом году у А. Зорича вышли новые книги: "Сезон оружия" и "Последний аватар" (роман в двух томах, в книги также вошли некоторые рассказы Зорича) - издательство "Северо-Запад Пресс" (СПб), серия "Перекресток миров"; а также роман "Ты победил" из цикла о Своде Равновесия - издательство "Центрполиграф" (Москва), серия "Перекресток богов".
      ИТОРР Кайл (псевдоним киевского фантаста Якова Владимировича КАЛИКО). Родился в 1976 г. Я.Калико закончил в 1999 году Киевский Политехнический Институт по специальности "Искусственный интеллект", фантастику писать начал четырьмя годами раньше, тогда же и появился псевдоним. Сегодня Кайл Иторр - автор четырех опубликованных книг (одна - "Мастер Теней", 1997, первая половина цикла "Книга Теней" - под псевдонимом "Кайл Иторр"; остальные три - под псевдонимом "Петр Верещагин").
      Можно сказать, что творчество Кайла Иторра является если не типичным, то довольно симптоматичным для постсоветской фантастики. Всем памятен "переводной бум" 1991-93 гг., когда на читателей обрушилось неимоверное количество книг неизвестных авторов и неизвестных жанров, прежде всего фэнтези. Толкин, Ле Гуин, Желязны и Муркок оказались не только в одной "экологической нише", но и (судя по количеству переизданий и тиражам) в одной "весовой эстетической категории". Более того, их миры стали восприниматься как один мир, или же мультиверсум (о личных пристрастиях, симпатиях и антипатиях здесь речь не идет).
      С этим связана и подчеркнутая цитатность большинства произведений отечественной фэнтези тех лет, теперь кажущаяся несколько архаичной: разнообразные "fan-fiction" в традиции D&D, сиквелы и просто вариации на тему (зачастую неосознанные) не заставили себя долго ждать. Первые подобные тексты появились еще в конце 1980-х гг.