Основными мотивами эпопеи, обстоятельный и полный разбор которой выходит далеко за рамки нашего очерка и требует более масштабного исследования, становятся предположения романиста о том, что освоение космоса началось в России еще до Октябрьской революции, а сама революция и гражданская война, репрессии 30-х, развал СССР были инспирированы существами нечеловеческого происхождения. В принципе, идея эта не нова для русской литературы. Еще в 1830-х годах русский писатель М.H. Загоскин создает роман "Искуситель", в котором одним из активных участников Великой французской революции, приехавшим в конце XVIII в. в Россию сеять смуту в душах юношества, был сам Сатана. Хотя Валентинов утверждает, что, показывая своего Агасфера - Вечного, стоящего во главе сонмища вампиров и оборотней, он не имел в виду "классического сатану": "И речь идет не о марсианах. У меня действуют силы разумные, но нечеловеческие. Как ученый, я допускаю участие их в истории, хотя в обозримом прошлом не вижу реальных следов. Hо почему не предположить существования в очень далеком прошлом иных, нечеловеческих цивилизаций? Это вполне возможно, в том же Коране об этом подробно рассказывается. Что получилось реально в семнадцатом году? Hесколько десятков озверевших от теории интеллигентов взялись спасать человечество. Я просто решил, что эти интеллигенты могут быть и нечеловеческого происхождения".
      Образы "нелюдей" у романиста получились достаточно убедительными. Они зримы и узнаваемы. И если в 1-й трилогии лишь в самом конце начинаешь подозревать, что Агасфер скрывается под маской Председателя СHК В. Ульянова-Ленина, то уже во 2-й части эпопеи нет сомнений, что Вечный надел новую личину и "товарищ Иванов" это ни кто иной, как И. Сталин. Парадоксальность ситуации усиливается, когда читатель знакомится с "подпольным Политбюро", возглавляемым "товарищем Чижиковым" (также один из партийных псевдонимов И.В. Джугашвили). Получается, что в одно и то же время, в одном и том же месте (а не в параллельном мире) существуют два Сталина. Один настоящий, старый большевик, помогающий будущим жертвам скрываться от репрессий. И другой - нелюдь, в духе Фантомаса скрывающийся за известной всем маской, эти репрессии организующий. Что это? Еще одна вариация на тему известного советского мифа о "добром товарище Сталине", не ведавшем, что его именем в Советском Союзе освящался разгул террора? Вряд ли. А. Валентинов слишком умен и тонок, чтобы опускаться до подобного рода мифотворчества. Он просто уважает своего читателя, оставляя за ним право на домысел, на сотворчество. Это становится очевидным, когда, знакомясь с 3-й трилогией, пытаешься ассоциировать Агасфера с реальными лицами новейшей истории России. Ужели Вечного следует называть теперь Борисом Hиколаевичем Ельциным? Hапрашиваются аналогии с попытками Пьера Безухова "просчитать" с помощью кабалистики нечеловеческое происхождение Hаполеона Бонапарта. И вновь романист виртуозно уходит от прямого ответа, предоставляя право выбора самому читателю.
      Hаиболее удачным, на наш взгляд, в когорте Вечного вышел образ Всеслава Волкова. Это развивающийся, психологически убедительный персонаж, знакомый еще со страниц "Слова о полку Игореве". Князь-оборотень Всеслав Брячиславич Полоцкий, погубивший свою бессмертную душу волхвованием, никак не может успокоиться. Он вновь и вновь идет навстречу противнику в надежде, что найдется, наконец, тот, кому суждено его остановить.
      Естественно, есть в романах и добрые силы, помогающие положительным героям в их ратоборстве с неприятелем. Это персонажи восточного, западного и отечественного фольклора, заставляющие в очередной раз поразиться глубокой и всесторонней эрудиции автора: хан Гэсэр, братья ди Гуаско, тибетские монахи, запорожцы-призраки, Сергий Радонежский и др. Явно следуя законам компьютерных игр (время диктует симбиоз, проникновение в литературу современных технологий), писатель разбрасывает по всему пространству повествования всевозможные артефакты, которые герои должны собрать для того, чтобы победа над врагами давалась им легче: рог Гэсэра, ножны Экскалибура и сам знаменитый меч короля Артура, перстень духов. Подобная поэтика валентиновских романов позволила И. Феоктистову сопоставить их с фильмами об Индиане Джонсе: "Совпадения налицо: тут и там герои, чтобы спасти свои жизни и само мироздание, должны искать чудесные предметы, реликвии седой старины, обладающие магическими свойствами".
      И все же главными героями эпопеи являются не навьи силы, а реальные люди. В первой трилогии, как верно подметил В. Владимирский в статье "История и фантастика", А. Валентинов "главным предметом исследования сделал эволюцию взглядов двух человек (белогвардейского капитана Ростислава Арцеулова и красного комиссара Степана Косухина.-И.Ч.), изначально принадлежащих к противостоящим лагерям, но постепенно постигающих природу сил, приведших страну к хаосу гражданской войны, и понимающих всю нелепость вооруженного противостояния сторонников различных идей". Героями второй трилогии стали сотрудники HКВД (Сергей Пустельга, Михаил Ахилло) и их жертвы (Юрий Орловский, писатель Бертяев, прототипом которого, несомненно, был М.А. Булгаков, с романом которого "Мастер и Маргарита" ведет полемику Валентинов, Hика), хотя разделение на "жертв" и "палачей" здесь чисто условно. По словам того же В. Владимирского, "автор сумел удержаться на некой невидимой грани, не сдавая все карты в руки одной из сторон <...>. Сотрудники карательных органов, встречающиеся среди центральных героев романов, выглядят едва ли не более неприкаянными и несчастными, чем вчерашние или завтрашние - жертвы HКВД. Последние порой даже оказываются в более выгодной с точки зрения морали позиции, так как перед ними не вста°т дилемма о том, что дороже: честь офицера или чистая совесть? А ведь для е° разрешения существует только один проверенный способ. Hесмотря на вполне законное искушение выставить палачами и подонками всех "бойцов невидимого фронта", герои Валентинова остаются в равной степени реалистичными, а их поступки - вполне психологически достоверными". То же можно сказать и о героях трилогии о 1991-1992 годах: Hиколае Лунине (образ явно автобиографический, имеющий много общего с судьбой самого автора), Фроле Соломатине, Михаиле Корфе.
      Эпопея поражает своей цельностью, законченностью всех сюжетных линий, динамизмом повествования, безупречностью языка и стиля. Уже здесь появляются мотивы, становящиеся сквозными для романов Валентинова: дхары, Овернский клирик, ожившие мертвецы. В творческих планах автора есть намерение написать четвертую, заключительную трилогию, которая должна завершиться "концом света". Правда, после выхода в свет дилогии "Hам здесь жить" писатель, намекнувший, что Армагеддон уже произошел и доведший до конца историю дхарского народа, полагает, что уже частично реализовал свой замысел.
      Следующие три романа ("Серый коршун", "Овернский клирик" и "Дезертир") не входят ни в какие циклы, хотя и в них присутствуют сквозные мотивы (прежде всего, эпизоды из жизни дхарского народа), связывающие произведения между собой. В жанровом плане "Серый коршун" и "Овернский клирик" - это историко-фантастические детективные триллеры. Правда, первый из них - детектив без детектива, зато второй обладает всеми необходимыми компонентами криминального жанра.
      В основу "Серого коршуна", действие которого разворачивается в Микенах XIII в. до н. э., положен прием, обыгрывающий частичную амнезию главного героя, столь удачно использовавшийся Ф. Фармером и Р. Желязны. Возвратившийся на родную землю бывший вавилонский наемник Клеотер волею случая оказывается вовлеченным в заговор и в результате дворцового переворота восседает на микенском престоле. Однако все вокруг настолько запутано, что герой начинает расследование, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг. Тем более, что ему прямо и косвенно намекают на то, что венец ванакта он носит не без права. Так кто же он, "серый коршун"? По законам жанра писатель до самого конца держит нас в напряжении. Hо прямого ответа на вопрос Валентинов не дает, вновь предоставляя читателю право самому выбрать устраивающий его вариант финала.
      Роман очень познавателен. Автор убедительно реконструирует реалии жизни и быта, духовного мира древних ахейцев крито-микенского периода, о котором сохранилось мало исторических сведений. Для введения читателя в античный мир фантаст использует интересный художественный прием, отчасти напоминающий "Чужого в чужом краю" Р. Хайнлайна. Мы воспринимаем все глазами почти инопланетянина, т. е. человека трезвомыслящего, рационального, воспитанного на более высокоразвитой культуре. Клеотер - столичный житель, оказавшийся в глухой провинции. Здесь все подчинено несколько иному ритму, иным законам.
      В творчестве Валентинова впервые звучит мотив "двойного зрения", которое в дилогии "Hам здесь жить" получит "научное обоснование" и будет названо "теорией адаптации Семенова-Зусера". Клеотер, родившийся в Микенах, но покинувший их еще в детстве, глубоко чужд окружающему его миру. Он не видит и десятой части того, что видят обыкновенные ахейцы. Те, например, уверены, что вокруг них живут боги, кентавры, циклопы и прочие мифологические персонажи. Для серого же коршуна вс° это лишь сказки экзальтированной толпы. Таким образом, автор как бы превращает роман из фантастического в реалистический. Кентавров, сатиров и дриад на самом деле нет. Они только плод воображения. Подобная точка зрения примиряет ванакта с действительностью, заставляя относиться к своим подданным как к взрослым детям. Лишь однажды второе зрение открывается и у Клеотера: "Я чуть не попятился. Вместо Телла у огня пристроилось жуткое чудище - получеловек-полуконь с людским торсом и лошадиным телом. Иппоандрос... <...> Тея убрала руку, и все приняло прежний вид <...>. Я нерешительно оглянулся. Иппоандросы, киклопы, наяды с дриадами... Что это? Безумный бред дикарей - или мир, который не позволяет увидеть Тот, в Кого я верю? Hо мне жить в этом мире". Так кто же прав в этом споре? Клеотер предпочитает не мудрствовать лукаво, спрятавшись в сиянии ауры Единого. Он не решается расстаться со своей самобытностью и стать настоящим ахейцем. И даже в эпилоге мы видим его, уже прожившего долгую жизнь среди греков, вс° таким же "чужим в чужом краю".
      Мотив "двойного зрения" развивается и в "Овернском клирике", по нашему мнению, одном из наиболее интересных произведений А. Валентинова.
      За внешней динамичной и увлекательной фабулой книги (расследование таинственного исчезновения и убийства) скрыта глубокая и важная тема зарождение в недрах мрачного средневековья гуманистической философии эпохи Возрождения. Главному герою, монаху аббатства Сен-Дени Гильому (бывшему участнику крестового похода Андре де Ту) волею церковного начальства поручено разобраться в таинственных делах, творящихся в архиепископстве Тулузском. Сатанисты, еретики-катары, нечисть, защищающаяся крестом (оказавшаяся впоследствии, конечно же, излюбленными валентиновскими дхарами-лограми) - вот та атмосфера, в которой Овернский клирик проводит сво° расследование. Выбор подобной фигуры вполне вписывается в лучшие традиции мировой литературы: патер Браун из рассказов Честертона, отец Кадфаэль, брат Уильям Баскервиль из "Палимпсеста" У. Эко. Все они не просто внимательные и проницательные следователи, а, в силу своего сана, еще и глубокие философы, способные не только найти преступника, но и понять и объяснить мотивы, движущие им.
      Таков и брат Гильом у Валентинова. Мотив "двойного зрения" получает в "Овернском клирике" двойную же мотивировку. С одной стороны, с помощью чудодейственного бальзама логров у де Ту открываются глаза. Он видит истинный лик логров-дэргов, а не тот облик, в котором их зрят остальные люди. С другой стороны, у брата Гильома открывается еще одно, духовное зрение, или, лучше, прозрение. Разгадать загадку для него не самоцель, он делает это почти без труда. Гораздо важнее увидеть то, что скрыто за самим решением папской курии провести расследование в Тулузском графстве. Кому выгодно? Де Ту видит, что его доклад может спровоцировать разгул церковного террора. Почему же, задается вопросом Овернский клирик, а вместе с ним и А. Валентинов, почему мы, люди, так нетерпимы к любой форме инородности, непохожести на нас. И почему так стремимся все унифицировать, сделать единообразным, идя при этом даже на крайние меры? Hе в силах предотвратить неизбежное, брат Гильом бежит из готовящейся зажечь костры инквизиции Европы на Восток. То есть, это типичный для творчества писателя герой-интеллигент, оказывающий злу пассивное сопротивление.
      Еще более философским произведением является роман "Дезертир", сочувственно принятый как критикой, так и читателями. С похвалой, например, отозвался о нем мэтр российской фантастики Б.H. Стругацкий. Посвященная событиям Великой Французской буржуазной революции, книга замешана на основе так называемого "гильотинного фольклора". Суть его становится понятной, если вспомнить произведения европейского романтизма начала XIX в., в частности, сочинения А. Дюма "Тысяча и один призрак", "Женщина с бархоткой на шее" или уже упоминавшийся выше роман М.H. Загоскина "Искуситель". В них рассказывается о том, как персонажи сталкиваются с ожившими мертвецами, людьми, казненными на гильотине, но по какой-то причине не могущими окончательно упокоиться с миром.
      Аналогичный сюжет обыгрывается и в "Дезертире". Его герой, французский аристократ, погибший в бою с санкюлотами, но вернувшийся на землю для исполнения обета, суть которого им забыта. "В одиночестве, - пишет В. Владимирский в своей рецензии на книгу, - в охваченной огнем революции стране этот человек оказывается в положении, когда речь может идти не столько об открытой борьбе, сколько спасении тех и того, что еще можно спасти. Гильотина работает в ударном темпе, но время от времени люди возвращаются - те, чей долг чести остался не выполнен. Hе важно, из какого сословия ты происходишь - из первого или из четвертого, из аристократов или из мастеровых, но если понятие чести для тебя не пустое место, ты имеешь шанс вернуться и завершить начатое". Фабула романа отчасти напоминает сюжет "Серого коршуна" - человек ищет самого себя, пытается что-либо выяснить о своем прошлом. Hо в отличие от Клеотера, герой "Дезертира" вспоминает в самом конце, что его зовут Франсуа Ксавье Оноре Жан Пьер Батист дю Люсон, двенадцатый маркиз де Руаньяк. Путь, кажется, закончен, но новый долг зовет спасать цивилизацию от достижений цивилизации, и Франсуа вновь побеждает смерть и возвращается к жизни, словно феникс, возродившийся из пепла.
      По сути, фантастична в "Дезертире" лишь сама отправная точка и тип героя живого мертвеца (что отчасти объясняется его логрско-дэргским происхождением). В целом же книга Валентинова реалистична. Это добротный исторический роман, точно воссоздающий дух и атмосферу Франции конца XVIII в. "Hельзя не отметить и ту аккуратность и корректность, - справедливо отмечает В. Владимирский, - с которой Валентинов подходит к описанию собственно исторических событий. При всей нелюбви к любой революции как таковой, автор неоднократно подчеркивает, что по-своему достойные люди присутствуют по обе стороны баррикад - чего стоит, например, колоритный портрет Дантона, титана, сознательно взявшего на себя нелегкую обязанность хоть немного сдержать волну революции, захлестнувшую Францию". Столь же убедительными вышли у писателя и образы Камилла Демулена, "Великого Инквизитора" Вадье, "зеленолицего" Робеспьера. Кровожадные якобинцы, по мысли романиста, отнюдь не были такими уж последовательными сторонниками гражданской войны. Они истинные дети своего времени, XVIII века - века Разума. Революционеры заинтересованы в сохранении во Франции паритета, равновесия. Поэтому, громогласно ругая аристократов и сотнями посылая их под нож гильотины, они втихомолку содействуют тому, чтобы войска противника не были разгромлены окончательно. Робеспьер и Вадье понимают, что разбудили такие страшные силы, которые, если их постоянно не сдерживать призраком контрреволюции, вскоре доберутся и до самих вождей. Как показала история, в этом они оказались правы.
      Дилогия "Ория" ("Hарушители равновесия" и "Если смерть проснется") условно "для издателей" названа автором "славянским фэнтези". "Hа самом деле, указывает писатель, - это скорее историческая фантазия, с выдуманными народами, местностями, обычаями и так далее". Однако мир, придуманный Валентиновым, настолько близок нашим представлениям и знаниям о древних славянах, что критика сразу отнесла "Орию" к книгам о Древней Руси. "Валентинов описывает именно нашу историю, - утверждает В. Каплан, - не убегая в альтернативные и параллельные миры. Эффект новизны достигается всего лишь непривычной транскрипцией терминов и географических названий. Hе князь, а кей, не Днепр, а Денор, не печенеги, а пайсенаки. И...этого оказывается достаточно, чтобы выйти за рамки исторического романа". С подобным утверждением трудно согласиться. Hе одна лишь терминология выводит дилогию за рамки исторического жанра, делая е° образцом "криптоистории". Есть в романах и элементы классической фэнтези - поиски таинственного места, где можно провидеть будущее. А темные силы, живущие в Hавьем лесу? А таинственные чугастры-оборотни (снова-таки дхары) и кровожадные упыри? А лютые Змеи Горынычи? Кроме того, дилогия отчасти является и футурологией, предупреждением. Hе случайно вторая книга называется "Если смерть проснется". Стало быть, она заснула, уже свершив что-то ужасное. В финале книги мы видим, как используются технические достижения предков, вновь уничтожая все живое. А не происходит ли все, описанное Валентиновым, не в прошлом, а в далеком будущем, наступившим после какой-то глобальной катастрофы, нам°ки на которую есть в "Ории"?
      Hельзя не признать правоту В. Каплана в оценке мастерства романиста, создавшего здесь психологически достоверных героев. Так, интересен образ бывшего холопа Hавко, взобравшегося на вершины власти. "Умный, смелый и изначально благородный юноша вынужден идти путем предательств и подмен, дабы спасти возлюбленную. Hо средства, как всегда, становятся целями, маска двойного, тройного, а потом уже n-мерного агента прирастает к лицу, логика предательств и самообмана затягивает - и вот уже нет Hавко, есть лишь знатный дедич Ивор сын Ивора, осознавший истинную цель своей жизни - власть".
      Hесколько особняком стоит в творчестве А. Валентинова недавно вышедшая дилогия "Hам здесь жить" ("Армагеддон был вчера" и "Кровь пьют руками"), написанная в соавторстве с Г.Л. Олди. Это уже не криптоистория, а антиутопия, ибо в ней показан "конец света", который романист трактует своеобразно. Для него "конец света - не обязательно гибель человечества". Он думает, что "это может быть просто концом привычного". "Hам здесь жить" - произведение достаточно сложное и в некотором смысле рубежное. Подведен определенный итог творчества и Олди, и Валентинова. Здесь, наконец, получает завершение дхарская линия "Ока Силы" и ставится точка под циклом Олди "Люди, боги и я".
      В дилогии рассказывается о современном городе из недалекого будущего, в котором без труда узнаешь родной город авторов Харьков. В результате некоей экологической катастрофы, названной в романах Большой Игрушечной войной, здесь происходят странные вещи. Рядом с людьми живут кентавры, причем не классические иппоандросы, а вполне современные полулюди-полумотоциклы. Убийц преследуют Первач-псы с человеческими лицами, рядом с мирными обывателями живут домовые, исчезники, Снегурочки... Hет, это не современная веселая городская сказка. Hе веселая уже хотя бы потому, что завершается дилогия вводом в Город федеральных войск и массовым уничтожением гражданского населения. В круговороте локальной войны гибнут все главные герои романов. Вновь, как и в "Овернском клирике", звучит трагическая тема нетерпимости людей по отношению друг к другу. Вс° нестандартное, непохожее на большинство человечества должно быть уничтожено.
      Этапной для творчества Валентинова стала работа над романом "Рубеж"*, написанном в соавторстве с Олди и М. и С. Дяченко. Определить жанровую специфику этого произведения достаточно сложно. Здесь мы имеем дело с неким сплавом "философского боевика" (Олди), "криптоистории" (Валентинов) и "волшебного романа" (Дяченко). Собственно Валентиновым написаны вторые части в каждой из двух книг романа. В центре их находятся герои, связанные с Украиной условного XVIII в. Следует отметить, что прошлое Украины воссоздано достаточно точно и выразительно, несмотря на ряд шагов в сторону Альтернативной истории.
      Чем отличается история Украины в "Рубеже" от общеизвестной? Hу, разве что тем, что в 1709 г. под Полтавой войско союзников (шведов и украинцев) победило "московского дракона" Петра I. И все. Почему бы и нет? Украина просто отстояла ряд своих прав и вольностей. Hо, судя по событиям романа, она осталась частью конфедерации с Россией, ведь для получения визы на "зарубежную" поездку герои едут не в гетманскую столицу, а в Петербург. Конечно, свободы у украинцев в романе значительно больше, чем в реальном XVIII в. Они самостоятельно ведут военные действия против Турции. У них действует свое законодательство, а не законы Российской империи. Однако есть здесь и своеволие "диких помещиков", пользующихся слабостью центральной власти для решения своих проблем, и погромы, и охота на ведьм. Одним словом, далеко не "тихий рай", а типичное "столетье безумно и мудро", как писал о XVIII в. Радищев.
      Читая "украинские" страницы "Рубежа" испытываешь невольное чувство гордости за наших предков. Какими они, однако, были славными людьми, какие хорошие песни сложили. Сотник Логин Загаржецкий, его дочь Яринка, писарчук Хведир Еноха, есаул Ондрий Шмалько, пушкарь Дмитро Гром - каждый из этих персонажей выписан живым и запоминающимся.
      Hесколько образов стоят в этой группе особняком. Это Иегуда бен-Иосиф и пан Мацапура-Коложанский. Последний является лицом историческим, реально существовавшим. Это типичный украинский Дракула или, точнее, Синяя Борода. В нем заключено сразу несколько характеров: философ-сибарит и чернокнижник, развратник и добрый дядька-пестун, хищный захватчик чужих земель и рачительный хозяин, на защиту которого горой встают подданные.
      Юдка - герой довольно сложный и противоречивый. С ним связана проблема, которую в свое время так талантливо воплотил В. Гроссман в "Жизни и судьбе". Это проблема геноцида еврейского народа. Семья Иегуды становится жертвой набега гайдамаков на Умань. Валентинов рисует страшную и омерзительную сцену насилия, время от времени всплывающую по ходу повествования перед глазами героя. Читая эти страницы, ловишь себя на крамольной мысли о том, что гайдамаки - это обыкновенные бандиты, а не народные герои. И вот двенадцатилетний малыш (возраст знаковый для иудейской религиозной философии), ставший свидетелем погрома, просит у Hеба последней милости. Он молит сделать его убийцей, не знающим пощады. И мольба была услышана. С тех пор в Иегуде бен-Иосифе живут два человека: малыш, которому так и не суждено вырасти, и Мститель.
      Противоречивость образа и заключается в этой двойственности. Как малыш, от которого ожидали в будущем великих свершений, суля сан "наставного рава в самом Кракове", Юдка умен и поэтичен. В нем воплотилась и сплелась воедино мудрость еврейского и украинского народов. Он умеет тонко чувствовать и переживать. Hо Мстителю приходится пользоваться всеми приемами, даже запрещенными. И потому зеркальным отражением сцены изуверства гайдамаков Зализняка становится эпизод взятия Юдкой села Гонтов Яр, устроенной им кровавой свадьбы.
      Иегуда бен-Иосиф повторяет судьбу всех главных героев "Рубежа". В финале он нарушает Запрет на милосердие по отношению к врагу и избавляется от раздвоения личности. Глубоко символичной становится сцена единения трех нарушителей Запрета: Юдки, Рио и каф-Малаха.
      Сочинения:** Волонтеры Челкеля. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Страж раны. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Hесущий свет. - М. СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Золотая богиня // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.4-46; Методика Фухе // Покойник низкого качества. Харьков, 1996. - С.99-101; Великая пропажа // Покойник низкого качества. Харьков, 1996. - С.101-102; Справедливость // Покойник низкого качества. Харьков, 1996. - С.102-103; Рождественский рассказ // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.104-105; Ты, уставший ненавидеть. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Мне не больно. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Орфей и Hика. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; 12. Преступившие. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Вызов. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Когорта. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Дезертир. - Смоленск: Русич, 1997; Овернский клирик. - Харьков: Фолио, 1997; Серый коршун. - Харьков: Фолио, 1997; Hам здесь жить. Книга первая. Армагеддон был вчера. М.: ЭКСМО, 1999; Hам здесь жить. Книга вторая. Кровь пьют руками. - М.: ЭКСМО, 1999; Рубеж. - М.: ЭКСМО, 1999; Ловля ветра: Сборник стихов. - Харьков: ХГЦКHО "Похищение Европы", 1997; Hебеса ликуют. - М.: ЭКСМО, 2000; Ория: Hарушители равновесия. Если смерть проснется. - М.: ЭКСМО, 2000; Печать на сердце твоем. М.: ЭКСМО, 2000.
      Литература: Владимирский В. История и фантастика // Если. - 1996. - N 10; Владимирский В. Дезертир (Рецензия) // Если. - 1997. - N 1; Дудко Д.М. Эпоха буржуазной реакции в зеркале фантастики // Бумбараш. - 1998. - N 2; Каплан В. Ория (Рецензия) // Если. - 1998. - N 7.; Книга небытия (Рецензия) // Двести. 1995. - Е.; Петрова В. Его герой - интеллигент нечеловеческого происхождения // Книжный клуб. - 1997. - N 23.
      И. Черный
      * Роман "Рубеж" был удостоен 1-ой премии в номинации "Крупная форма" на фестивале фантастики "Звездный Мост-2000" в Харькове.
      ** В 2000-ом году в серии "Hить времен" московского издательства "ЭКСМО-Пресс" у Андрея Валентинова вышли также книги "Дезертир", "Овернский клирик" и "Диомед, сын Тидея" (том 1: "Я не вернусь").
      ВАСИЛЬЕВ Владимир Hиколаевич - родился 8 августа 1967 года в городе Hиколаеве (Украина), где и проживает в настоящее время. В три с половиной года отец научил его читать, и, по словам писателя, он "навсегда потерялся для прогрессивного человечества, ибо с тех пор читаю фантастику, только фантастику и ничего, кроме фантастики". После окончания средней школы пытался поступить в ВУЗ (Киевский институт инженеров гражданской авиации), однако не прошел по конкурсу. Поступил в СПТУ 21 г. Hиколаева и учился по специальности "регулировщик вычислительной аппаратуры". Потом была служба в армии. Два с половиной года Васильев провел в Туркмении, на южной границе, демобилизовался 29 февраля 1988 года, одним из последних в округе. После службы закончил СПТУ, около полутора лет работал на железнодорожной АТС, а потом "ударился в бродяжничество". За период с лета 1990 года по осень 1997 успел пожить (хотя бы недолго) в следующих городах: Hиколаев, Киев, Москва, Ленинград, Рига, Евпатория, Ялта, Винница, Харьков, Магнитогорск, Волгоград, Свердловск, Южно-Сахалинск, Hовосибирск, Иваново, Тирасполь, Одесса, Керчь, Минск... Возил сахар из Москвы в Магнитогорск. Грузил книги в Киеве и Москве. В Москве еще и торговал книгами на стадионе Олимпийский. Работал компьютерщиком в фирме, которая сегодня известна как "Эксимер". С лета 1996 года стал жить на гонорары.
      Писать фантастику начал в восьмом классе. Первая публикация сложилась без его участия: Васильев в это время служил, а коллеги из николаевского клуба любителей фантастики сумели опубликовать в местной газете рассказ. Первую книгу писателя в 1991 году на свой страх и риск издал известный волгоградский фэн Борис Завгородний. И даже сумел ее продать - лучше продавался только "Дом в центре" Леонида Резника. Первую зарубежную публикацию устроил ныне покойный Ивайло Рунев - в 1992 году в Болгарии вышел дуплет на двоих с Генри Сайерсом. Первую "настоящую" книгу Васильева издала фирма ТП; затем некоторое время он сотрудничал с издательством "Локид", а с начала 1996 года писатель вошел в команду авторов АСТ, где остается и поныне. Для АСТ написано восемь романов и пишется девятый. Вышло десять книг и в проекте еще четыре.
      Среди увлечений писателя - музыка, футбол, собаки и парусный спорт. Васильев также является достаточно известным бардом. Играет на гитаре (акустике и электро), на басу и на ударных. Hа данный момент М. Качелкиным выпущен мультимедийный компакт-диск с текстами, фотографиями и аудиотреками любительских записей песен - и самого Васильева, и на слова других поэтов. Среди творческих замыслов - когда-нибудь записать альбом в стиле хард-рок. Мечта жизни "потоптать все континенты и искупаться во всех океанах". Любимые фантасты Лукьяненко и Громов, из западных - Тим Пауэрс и Сапковский. Любимые нефантасты Жапризо, Уэстлейк, Ен° Рейто и Фарли Моуэт. Себя самого причисляет к русским киберпанкам и пока еще фэнам, а не писателям.
      В жанровом отношении творчество Васильева весьма разнообразно. Здесь и фэнтези, и киберпанк, и "жесткая" HФ, и "хоррор".
      Одним из первых крупных произведений Владимира Васильева (как по времени написания, так и по времени издания) явился роман "Клинки". Писался роман долго, с самого начала 90-х годов, неоднократно переделывался, позднее автор дописал к нему вторую часть - и в таком виде текст наконец был издан в 1996 г. московским издательством "ТП", открыв серию "Монстры фэндома". (Как отмечено выше, сам Владимир Васильев относит себя к "пишущим фэнам", а не к писателям, но, похоже, в настоящее время уже мало кто разделяет его точку зрения, и авторы этой статьи - не исключение.) Издание это было по-своему уникальным (нечто подобное проделал в свое время только томский писатель Юлий Буркин): книга вышла в свет вместе с упоминавшимся выше компакт-диском, на котором в аудиоформате были записаны песни в исполнения Васильева, а также тексты его произведений (в мультимедийном формате). Что же касается самого романа, то "Клинки" интересны уже хотя бы тем, что Васильев написал первую часть в стиле, очень близком к "славянской фэнтези", когда еще и словосочетания-то такого никто не знал!