Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Краткое содержание произведений русской литературы XIX века

ModernLib.Net / Русская классика / Владимирова Александра, Янко Слава / Краткое содержание произведений русской литературы XIX века - Чтение (стр. 9)
Авторы: Владимирова Александра,
Янко Слава
Жанры: Русская классика,
Справочная литература

 

 


Утром незнакомец с усиками приходит к Николаю Аполлоновичу. Визит не слишком приятен Аблеухову, помнит он опрометчиво дан­ное обещание, думает отказаться, но все как-то не выходит. А незнакомец узелок просит взять на хранение, разоткровенничался, жалует­ся на бессонницу, одиночество. Вся Россия знает его как Неуловимо­го, да сам-то он заперт в своей квартирке на Васильевском острове, никуда не выходит. После ссылки Якутской с особой одной повстре­чался он в Гельсингфорсе и зависит теперь от особы.

Приезжает Аполлон Аполлонович, сын представляет ему студента университета Александра Ивановича Дудкина. В нем узнает Аполлон Аполлонович вчерашнего разночинца.

По Петербургу катится гул. Будет митинг. С известием о митинге к Софье Петровне приезжает Варвара Евграфовна и просит передать письмо Николаю Аполлоновичу Аблеухову, с которым, по слухам, должна встретиться Софья Петровна на балу у Цукатовых. Николай Аполлонович знал, что Софья Петровна будет на митинге. Всегда всех на митинги водит Варвара Евграфовна. В николаевке, надетой поверх красного домино, бросается он в петербургский сумрак.

Вырвавшись из душного зала, где выступали ораторы и раздавались крики «Забастовка!», бежит к себе домой Софья Петровна. На мосту видит она: ей навстречу устремилось красное домино в черной маске. Но в двух шагах от Софьи Петровны подскальзывается и падает крас­ное домино, обнаруживая светло-зеленые панталонные штрипки. «Лягушонок, урод, красный шут», – кричит Софья Петровна и в гневе шута награждает пинками. Домой она прибегает расстроенная и в порыве рассказывает все мужу. Сергей Сергеевич пришел в страшное волнение и, бледный, сжимая кулаки, расхаживал по ком­нате. Ехать на бал к Цукатовым он запретил. Обиделась Софья Пет­ровна. В обиде на мужа и на Аблеухова распечатала она письмо, принесенное Варварой Евграфовной, прочла и задумала отомстить.

В костюме госпожи Помпадур, несмотря на запрещение мужа, приехала Софья Петровна на бал. Приехал и Аполлон Аполлонович. Ждали масок. И вот появляется красное домино, а потом и другие маски. Приглашает мадам Помпадур красное домино на танец, и в танце она вручает письмо. Не узнает Софью Петровну Аблеухов. В комнате угловой он срывает конверт, поднимает маску и обнаружи­вает себя. Скандал. Красное домино – Николай Аблеухов. И уже низкорослый господинчик с бородавкой сообщает об этом Аполлону Аполлоновичу.

Выбежав из подъезда, в переулке при свете фонаря Аблеухов снова читает письмо. Он не верит глазам. Поминают ему данное обещание, предлагают взорвать собственного отца бомбой с часовым механиз­мом, что в виде сардинницы хранится в переданном ему узелочке. А тут низкорослый господинчик подходит, с собой увлекает, ведет в кабачок. Сначала представляется незаконнорожденным сыном Аполлона Аполлоновича, а затем Павлом Яковлевичем Морковиным, агентом охранного отделения. Говорит, что, если не выполнит Николай Аполлонович требования, в письме изложенного, он его арестует.

Сергей Сергеевич Лихутин, когда уехала на бал, несмотря на за­прещение, Софья Петровна, решает покончить с собой. Он сбрил усы и побрил шею, мылом намазал веревку, к люстре ее прикрепил и взо­брался на стул. В дверь позвонили, в этот момент он шагнул со стула и... упал. Недоповесился. Унижением еще большим обернулось для подпоручика Лихутина самоубийство. Таким обнаружила его Софья Петровна. Она склонилась над ним и тихонько заплакала.

Аполлон Аполлонович про себя твердо решил, что сын его отъяв­ленный негодяй; скандал на балу, то есть появление Николая Аполло­новича в красном домино, заставляет его решиться на выяснение отношений. Но в последний момент Аполлон Аполлонович узнает о приезде Анны Петровны и неожиданно для себя только это и сооб­щает сыну и смотрит не с ненавистью, а с любовью. Еще мгновение, и Николай Аполлонович в раскаянии бросился бы в ноги отцу, но, за­метив его движение, Аполлон Аполлонович вдруг в гневе указывает на дверь и кричит, что Николай Аполлонович больше не сын ему.

У себя в комнате Николай Аполлонович достает сардинницу, сардинницу ужасного содержания. Без сомнений, ее следует выбросить в Неву, но пока... пока хотя бы отсрочить ужасное событие, двадцать раз повернув ключ часового механизма.

Александр Иванович просыпается разбитым и больным. С трудом он поднимается и выходит на улицу. Здесь налетает на него взволно­ванный и возмущенный Николай Аполлонович. Из его сбивчивых объяснений Дудкину становится понятно, для кого предназначена «сардинница ужасного содержания», вспоминает и письмо, которое забыл передать Николаю Аполлоновичу и попросил это сделать Варва­ру Евграфовну. Александр Иванович уверяет Аблеухова в том, что произошло недоразумение, обещает все уладить и просит немедленно выкинуть сардинницу в Неву.

Странное слово «енфраншиш» бьется в голове Александра Ивано­вича. Он приходит в маленький домик с садиком. Дачка окнами вы­ходила на море, в окно бился куст. Его встречает хозяйка Зоя Захаровна Флейш. Она разговаривает с каким-то французом. Из со­седней комнаты раздается пение. Зоя Захаровна объясняет, что это перс Шишнарфиев. Фамилия показалась Дудкину знакомой. Прихо­дит Липпанченко, на Дудкина смотрит он пренебрежительно, даже брезгливо. Беседует с французом, ждать заставляет разговора с собой.

Как сановная особа обращается он с Александром Ивановичем. И власть теперь у особы. Дудкин отстранен, нет у него влияния, он пол­ностью от особы зависит, а особа не стесняется ему угрожать. Дудкин возвращается домой. На лестнице его встречает темнота и странные гени у двери квартиры. В комнате ждет его гость, Шишнарфиев, уве­ряет, что Петербург, город на болоте, на самом деле царство мертвых;

напоминает о встрече в Гельсингфорсе, когда Александр Иванович вы­сказывался за разрушение культуры, говорил, что сатанизм заменит собой христианство. «Енфраншиш!» – восклицает Дудкин. «Ты звал меня, вот я и пришел», – отвечает голос. Перс утончается, превра­щается в силуэт, затем просто исчезает и говорит уже как будто из самого Александра Ивановича. Вот с кем заключил договор он в Гель­сингфорсе, а Липпанченко был лишь образом этих сил. Но теперь Дудкин знает, как он поступит с Липпанченко.

Тяжелозвонкое скаканье раздается за окном. В комнату входит Медный всадник. Он кладет руку на плечо Дудкину, ломая ключицу: «Ничего: умри, потерпи», – и проливается раскаленным металлом в его жилы.

Нужно найти металлическое место, утром понимает Дудкин, идет в магазинчик и покупает ножницы...

На улице Николай Аполлонович встречает Лихутина. Тот в штат­ском, бритый, без усов; за собой увлекает его, везет домой для объяс­нений, втаскивает Аблеухова в квартиру, в заднюю вталкивает комнату. Сергей Сергеевич нервно расхаживаег, кажется, он прибьет сейчас Аблеухова. Николай Аполлонович жалко оправдывается...

В то утро Аполлон Аполлонович не поехал в Учреждение. В хала­те, с тряпкой в руках, вытирающим пыль с книжных полок застает ею моложавый седовласый аннинский кавалер, приехавший с извес­тием о всеобщей забастовке. Аполлон Аполлонович выходит в отстав­ку, стали говорить в Учреждении.

Аполлон Аполлонович обходит пустынный свой дом, входит в комнаты сына. Раскрытый ящик письменного стола привлекает его внимание. В рассеянности он берет какой-то странный тяжелый предмет, уходит с ним и забывает в своем кабинетике...

Вырваться пытался Николай Аполлонович от Лихутина, но был от­брошен в угол и лежит униженный, с оторванной фалдою фрака. «Я не буду вас убивать», – произносит Сергей Сергеевич. Он к себе, за­тащил Аблеухова, потому что Софья Петровна рассказала ему про письмо. Он хочет запереть Аблеухова, отправиться к нему домой, найти бомбу и выкинуть ее в Неву. Гордость проснулась в Николае Аполлоновиче, он возмущен, что посчитать мог Сергей Сергеевич его способным на убийство собственного отца.

Дачка окнами выходила на море, в окно бился куст. Лигшанченко с Зоей Захаровной сидели перед самоварчиком. Куст кипел. В ветвях его пряталась фигурка, томясь и вздрагивая. Ей чудилось, всадник протянутой рукой указывает на окна дачки. Фигурка приблизилась к дому и вновь отпрянула... Лилпанченко озирается, шум за окнами привлекает его внимание, со свечой он обходит дом – никого... Ма­ленькая фигурка подбегает к дому, влезает в окно спальни и прячет­ся... Свеча отбрасывает фантастические тени, Липпанченко запирает дверь и ложится спать. В наступившем фосфорическом сумраке отчет­ливо проступает тень и приближается к нему. Липпанченко бросается к двери и чувствует, будто струя кипятка прошлась по его спине, а затем почувствовал струю кипятка у себя под пупком... Когда утром пришли к нему в комнату, то Липпанченко не было, а был – труп; и фигурка мужчины со странной усмешкой на белом лице, усевшись на мертвеца верхом, сжимала в руке ножницы.

Аполлон Аполлонович приехал в гостиницу к Анне Петровне и с ней вернулся домой... Николай Аполлонович в комнате своей шкафы перерывает в поисках сардинницы. Нигде нет ее. Слуга входит с из­вестием – приехала Анна Петровна – и просит в гостиную. После двух с половиной лет Аблеуховы вновь обедают втроем... Николай Аполлонович решает, что Лихутин в отсутствие его сардинницу уже забрал. До гостиницы он провожает мать, заезжает к Лихутиным, но в окнах квартирки их – мрак, Лихутиных не было дома...

Николай Аполлонович не мог заснуть в эту ночь. Он вышел в ко­ридор, опустился на корточки, от усталости вздремнул. Очнулся на полу в коридоре. Раздался тяжелый грохот...

Николай Аполлонович подбежал к тому месту, где только что была дверь в кабинет отца. Двери не было: был огромный провал. В спаль­не на постели, охватив руками колени, сидел Аполлон Аполлонович и ревел. Увидев сына, он пустился от него бежать, пробежал коридор и заперся в туалете...

Аполлон Аполлонович вышел в отставку и перебрался в деревню. Здесь он жил с Анной Петровной, писал мемуары, в год его смерти они увидели свет.

Николай Аполлонович, все время следствия пролежавший в горяч­ке, уехал за границу, в Египет. В Россию он вернулся только после смерти отца.

Федор Кузьмин Сологуб 1863-1927

Мелкий бес – Роман (1902)

Ардальон Борисович Передонов, учитель словесности в местной гим­назии, постоянно ощущал себя предметом особого внимания жен­щин. Еще бы! Статский советник (пятый класс в табели о рангах!), мужчина в соку, в сущности, не женат... Ведь Варвара что... Варвару в случае чего можно и побоку. Вот одно только – без нее, пожалуй, места инспектора не получишь. (Директор гимназии не жалует его, ученики и их родители считают грубым и несправедливым.) Княгиня Волчанская обещала Варваре похлопотать за Ардальона Борисовича, но условием поставила венчание: неудобно хлопотать за сожителя своей бывшей домашней портнихи. Однако ж сперва место, а потом уж венчание. А то как раз обманут.

Варвару эти его настроения чрезвычайно обеспокоили, и она упро­сила вдову Грушину за деньги изготовить письмо, будто бы от княги­ни, с обещанием места, если они обвенчаются.

Передонов было обрадовался, но Вершина, пытавшаяся выдать за него бесприданницу Марту, сразу же осадила: а где конверт? Деловое письмо – и без конверта! Варвара с Грушиной тут же поправили дело вторым письмом, пересланным через петербургских знакомых. И Вершина, и Рутилов, сватавший Передонову своих сестер, и Преполовенская, рассчитывавшая пристроить за него племянницу, – все поняли, что их дело проиграно, Ардальон Борисович назначил день венчания. И без того мнительный, он теперь еще больше боялся за­висти и все ожидал доноса либо даже покушения на свою жизнь. Подлила масла в огонь Преполовенская, намекая на то, что близкий приятель Ардальона Борисовича Павел Васильевич Володин бывает у Передонова ради Варвары Дмитриевны. Это, конечно, чушь. Варвара считает Володина дураком, да и получает преподаватель ремесла в го­родском училище вчетверо меньше учителя гимназии Передонова. Ардальон же Борисович забеспокоился: обвенчается он с Варварой, поедут на инспекторское место, а в дороге отравят его и похоронят как Володина, а тот будет инспектором. Варвара все нож из рук не выпускает, да и вилка опасна. (И он спрятал приборы под кроватью. Едят же китайцы палочками.) Вот и баран, так похожий на Володи­на, тупо смотрит, наверное злоумышляет. Главное же, донесут – и погиб. Наташа ведь, бывшая кухарка Передонова, от них прямо к жандарму поступила. Встретив жандармского подполковника, Арда­льон Борисович попросил не верить тому, что скажет про него Ната­ша, она все врет, и у нее любовник поляк.

Встреча навела на мысль посетить отцов города и уверить их в своей благонадежности. Он посетил городского голову, прокурора, предводителя дворянства, председателя уездной земской управы и даже исправника. И каждому говорил, что все, что о нем болтают, – вздор. Захотев как-то закурить на улице, он вдруг увидел городового и осведомился, можно ли здесь курить. Чтобы почти уже состоявшегося инспектора не подменили Володиным, он решил пометить себя. На груди, на животе, на локтях поставил чернилами букву П.

Подозрителен сделался ему и кот. Сильное электричество в шерс­ти – вот в чем беда. И повел зверя к парикмахеру – постричь.

Уже много раз являлась ему серая недотыкомка, каталась в ногах, издевалась над ним, дразнила: высунется и спрячется. А еще того хуже – карты. Дамы, по две вместе, подмигивали; тузы, короли, ва­леты шептались, шушукались, дразнились.

После свадьбы Передоновых впервые посетили директор с женой, но было заметно, что они вращаются в разных кругах здешнего обще­ства. Да и в гимназии не все гладко у Передонова. Он посещал роди­телей своих учеников и жаловался на их леность и дерзость. В нескольких случаях чада были секомы за эти вымышленные вины и жаловались директору.

Совсем дикой оказалась история с пятиклассником Сашей Пыльниковым. Грушина рассказала, будто этот мальчик на самом деле переодетая девочка: такой смазливенький и все краснеет, тихоня и гимназисты дразнят его девчонкой. И все это, чтобы Ардальона Бори­совича подловить.

Передонов доложил директору о возможном скандале: в гимназии разврат начнется. Директор счел, что Передонов заходит слишком да­леко. Все же осторожный Николай Власьевич в присутствии гимнази­ческого врача убедился, что Саша не девочка, но молва не затихала, и одна из сестер Рутиловых, Людмила, заглянула в дом Коковкиной, где тетушка сняла для Саши комнату.

Людмила и Саша подружились нежною, но беспокойною друж­бой. Людмила будила в нем преждевременные, еще неясные стремле­ния. Она приходила нарядная, надушенная, прыскала духами на своего Дафниса.

Невинные возбуждения составляли для Людмилы главную пре­лесть их встреч, Сестрам она говорила: «Я вовсе не так его люблю, как вы думаете... Я его невинно люблю. Мне от него ничего не надо». Она тормошила Сашу, сажала на колени, целовала и позволяла цело­вать свои запястья, плечи, ноги. Однажды полуупросила, полуприну­дила его обнажиться по пояс. А ему говорила: «Люблю красоту... Мне бы в древних Афинах родиться... Я тело люблю, сильное, ловкое, голое... Милый кумир мой, отрок богоравный...»

Она стала наряжать его в свои наряды, а иногда в хитон афиняни­на или рыбака. Нежные ее поцелуи пробуждали желание сделать ей что-то милое или больное, нежное или стыдное, чтобы она смеялась от радости или кричала от боли.

Тем временем Передонов уже всем твердил о развращенности Пыльникова. Горожане поглядывали на мальчика и Людмилу с пога­ным любопытством. Сам же будущий инспектор вел себя все более странно. Он сжег подмигивающие и кривляющиеся ему в лицо карты, писал доносы на карточные фигуры, на недотыкомку, на бара­на, выдававшего себя за Володина. Но самым страшным оказалось происшедшее на маскараде. Вечные шутницы и выдумщицы сестры Рутиловы нарядили Сашу гейшей и сделали это так искусно, что пер­вый дамский приз достался именно ему (никто не узнал мальчика). Толпа возбужденных завистью и алкоголем гостей потребовала снять маску, а в ответ на отказ попыталась схватить гейшу, но спас актер Бенгальский, на руках вынесший ее из толпы. Пока травили гейшу, Передонов решил напустить огонь на невесть откуда взявшуюся недо­тыкомку. Он поднес спичку к занавесу. Пожар заметили уже с улицы, так что дом сгорел, но люди спаслись. Последующие события уверили всех, что толки о Саше и девицах Рутиловых – бред.

Передонов начал понимать, что его обманули. Как-то вечером зашел Володин, сели за стол. Больше пили, чем ели. Гость блеял, дура­чился: «Околпачили тебя, Ардаша». Передонов выхватил нож и реза­нул Володина по горлу.

Когда вошли, чтобы взять убийцу, он сидел понуро и бормотал что-то бессмысленное.

Владимир Владимирович Маяковский 1893-1930

Облако в штанах – Тетраптих Поэма (1914-1915)

Поэт – красивый, двадцатидвухлетний – дразнит обывательскую, размягченную мысль окровавленным лоскутом своего сердца. В его душе нет старческой нежности, но он может вывернуть себя наиз­нанку – так, чтобы были одни сплошные губы. И будет он безуко­ризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах!

Он вспоминает, как однажды в Одессе его любимая, Мария, обе­щала прийти к нему. Ожидая ее, поэт плавит лбом стекло окошечное, душа его стонет и корчится, нервы мечутся отчаянной чечеткой. Уже двенадцатый час падает, как с плахи голова казненного. Наконец появляется Мария – резкая, как «нате!», – и сообщает, что выходит замуж. Пытаясь выглядеть абсолютно спокойным, поэт чувствует, что его «я» для него мало и кто-то из него вырывается упрямо. Но невоз­можно выскочить из собственного сердца, в котором полыхает пожар. Можно только выстонатъ в столетия последний крик об этом пожаре.

Поэт хочет поставить «nihil» («ничто») над всем, что сделано до него. Он больше не хочет читать книг, потому что понимает, как тяже­ло они пишутся, как долго – прежде чем начнет петься – барахтается в тине сердца глупая вобла воображения. И пока поэт не найдет нуж­ных слов, улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговари­вать. Во рту улицы разлагаются трупики умерших слов. Только два слова живут, жирея, – «сволочь» и «борщ». И другие поэты бросаются прочь от улицы, потому что этими словами не выпеть барышню, любовь и цветочек под росами. Их догоняют уличные тыщи – студенты, прости­тутки, подрядчики, – для которых гвоздь в собственном сапоге кош­марней, чем фантазия у Гете. Поэт согласен с ними: мельчайшая песчинка живого ценнее всего, что он может сделать. Он, обсмеянный у сегодняшнего племени, видит в терновом венце революций шестнадца­тый год и чувствует себя его предтечей. Во имя этого будущего он готов растоптать свою душу и, окровавленную, дать, как знамя.

Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана! Поэту противен Северянин, потому что поэт сегодня не должен чирикать. Он предвидит, что скоро фонарные столбы будут вздымать окровав­ленные туши лабазников, каждый возьмет камень, нож или бомбу, а на небе будет околевать красный, как марсельеза, закат.

Увидев глаза богоматери на иконе, поэт спрашивает ее: зачем ода­ривать сиянием трактирную ораву, которая опять предпочитает Варавву оплеванному голгофнику? Может быть, самый красивый из сыновей богоматери – это он, поэт и тринадцатый апостол Еванге­лия, а именами его стихов когда-нибудь будут крестить детей.

Он снова и снова вспоминает неисцветшую прелесть губ своей Марии и просит ее тела, как просят христиане – «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Ее имя величием равно для него Богу, он будет бе­речь ее тело, как инвалид бережет свою единственную ногу. Но если Мария отвергнет поэта, он уйдет, поливая дорогу кровью сердца, к дому своего отца. И тогда он предложит Богу устроить карусель на дереве изучения добра и зла и спросит у него, отчего тот не выдумал поцелуи без мук, и назовет его недоучкой, крохотным божиком.

Поэт ждет, что небо снимет перед ним шляпу в ответ на его вызов! Но вселенная спит, положив на лапу с клешами звезд огром­ное ухо.

Про это – Поэма (1922-1923)

Тема, о которой хочет говорить поэт, перепета много раз. Он и сам кружил в ней поэтической белкой и хочет кружиться опять. Эта тема может даже калеку подтолкнуть к бумаге, и песня его будет строчка­ми рябить в солнце. В этой теме скрыта истина и красота. Эта тема готовится к прыжку в тайниках инстинктов. Заявившись к поэту, эта тема грозой раскидывает людей и дела. Ножом к горлу подступает эта тема, имя которой – любовь!

Поэт рассказывает о себе и любимой в балладе, и лад баллад молоде­ет, потому что слова поэта болят. «Она» живет в своем доме в Водопьянном переулке, «он» сидит в своем доме у телефона. Невозможность встретиться становится для него тюрьмой. Он звонит любимой, и его звонок пулей летит по проводам, вызывая землетрясение на Мясницкой, у почтамта. Спокойная секундантша-кухарка поднимает трубку и не то­ропясь идет звать любимую поэта. Весь мир куда-то отодвинут, лишь трубкой целит в него неизвестное. Между ним и любимой, разделенны­ми Мясницкой, лежит вселенная, через которую тонюсенькой ниточкой тянется кабель. Поэт чувствует себя не почтенным сотрудником «Извес­тий», которому летом предстоит ехать в Париж, а медведем на своей подушке-льдине. И если медведи плачут, то именно так, как он.

Поэт вспоминает себя – такого, каким он был семь лет назад, когда была написана поэма «Человек». С тех пор ему не суждено пе­тушком пролезть в быт, в семейное счастье: канатами собственных строк он привязан к мосту над рекой и ждет помощи. Он бежит по ночной Москве – по Петровскому парку, Ходынке, Тверской, Садо­вой, Пресне. На Пресне, в семейной норке, его ждут родные. Они рады его появлению на Рождество, но удивляются, когда поэт зовет их куда-то за 600 верст, где они должны спасать кого-то, стоящего над рекой на мосту. Они никого не хотят спасать, и поэт понимает, что родные заменяют любовь чаем и штопкой носков. Ему не нужна их цыплячья любовь.

Сквозь пресненские миражи поэт идет с подарками под мышками. Он оказывается в мещанском доме Феклы Давидовны. Здесь ангелочки розовеют от иконного глянца, Иисус любезно кланяется, приподняв тернистый венок, и даже Маркс, впряженный в алую рамку, тащит обывательства лямку. Поэт пытается объяснить обывателям, что пишет для них, а не из-за личной блажи. Они, улыбаясь, слушают именитого скомороха и едят, гремя челюстью о челюсть. Им тоже безразличен какой-то человек, привязанный к мосту над рекой и ожидающий помо­щи. Слова поэта проходят сквозь обывателей.

Москва напоминает картину Беклина «Остров мертвых». Оказав­шись в квартире друзей, поэт слушает, как они со смехом болтают о нем, не переставая танцевать тустеп. Стоя у стенки, он думает об одном: только бы не услышать здесь голос любимой. Ей он не изме­нил ни в одном своем стихотворении, ее он обходит в проклятиях, которыми громит обыденщины жуть. Ему кажется, что только люби­мая может спасти его – человека, стоящего на мосту. Но потом поэт понимает: семь лет он стоит на мосту искупителем земной любви, чтобы за всех расплатиться и за всех расплакаться, и если надо, должен стоять и двести лет, не ожидая спасения.

Он видит себя, стоящего над горой Машук. Внизу – толпа обыва­телей, для которых поэт – не стих и душа, а столетний враг. В него стреляют со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и бра­унинга. На Кремле красным флажком сияют поэтовы клочья.

Он ненавидит все, что вбито в людей ушедшим рабьим, что оседа­ло и осело бытом даже в краснофлагом строе. Но он всей сердечной верою верует в жизнь, в сей мир. Он видит будущую мастерскую че­ловечьих воскрешений и верит, что именно его, не дожившего и не долюбившего свое, захотят воскресить люди будущего. Может быть, его любимая тоже будет воскрешена, и они наверстают недолюблен­ное звездностью бесчисленных ночей. Он просит о воскрешении хотя бы за то, что был поэтом и ждал любимую, откинув будничную чушь. Он хочет дожить свое в той жизни, где любовь – не служанка заму­жеств, похоти и хлебов, где любовь идет всей вселенной. Он хочет жить в той жизни, где отцом его будет по крайней мере мир, а мате­рью – по крайней мере земля.

Владимир Владимирович Набоков 1899-1977

Машенька – Роман (1926)

Весна 1924 г. Лев Глебович Ганин живет в русском пансионе в Берли­не. Помимо Ганина в пансионе живут математик Алексей Иванович Алферов, человек «с жидкой бородкой и блестящим пухлым носом», «старый российский поэт» Антон Сергеевич Подтягин, Клара – «полногрудая, вся в черном шелку, очень уютная барышня», работаю­щая машинисткой и влюбленная в Ганина, а также балетные танцов­щики Колин и Горноцветов. «Особый оттенок, таинственная жеманность» отделяет последних от других пансионеров, но, «говоря по совести, нельзя порицать голубиное счастье этой безобидной четы».

В прошлом году по приезде в Берлин Ганин сразу нашел работу. Был он и рабочим, и официантом, и статистом. Оставшихся у него денег достаточно, чтобы выехать из Берлина, но для этого нужно по­рвать с Людмилой, связь с которой длится уже три месяца и ему по­рядком надоела. А как порвать, Ганин не знает. Окно его выходит на полотно железной дорога, и поэтому «возможность уехать дразнит неотвязно». Он объявляет хозяйке, что уедет в субботу.

От Алферова Ганин узнает, что в субботу приезжает его жена Машенька. Алферов ведет Ганина к себе, чтобы показать ему фотогра­фии жены. Ганин узнает свою первую любовь. С этого момента он полностью погружается в воспоминания об этой любви, ему кажется, что он помолодел ровно на девять лет. На следующий день, во втор­ник, Ганин объявляет Людмиле, что любит другую женщину. Теперь он свободен вспоминать, как девять лет назад, когда ему было шест­надцать лет, он, выздоравливая после тифа в летней усадьбе под Вос­кресенском, создал себе женский образ, который через месяц встретил наяву. У Машеньки была «каштановая коса в черном банте», «татарские горящие глаза», смугловатое лицо, голос «подвиж­ный, картавый, с неожиданными грудными звуками». Машенька была очень веселая, любила сладкое. Она жила на даче в Воскресенске. Как-то с двумя подругами она забралась в беседку в парке. Ганин за­говорил с девушками, они договорились на следующий день поехать кататься на лодке. Но Машенька пришла одна. Они стали каждый день встречаться по той стороне реки, где стояла на холме пустая белая усадьба.

Когда в черную бурную ночь, накануне отъезда в Петербург к на­чалу учебного года, он в последний раз встретился с ней на этом месте, Ганин увидел, что ставни одного из окон усадьбы приоткрыты, а к стеклу изнутри прижалось человеческое лицо. Это был сын сторо­жа. Ганин разбил стекло и стал «бить каменным кулаком по мокрому лицу».

На следующий день он уехал в Петербург. Машенька переселилась в Петербург только в ноябре. Началась «снеговая эпоха их любви». Встречаться было трудно, подолгу блуждать на морозе было мучитель­но, поэтому оба вспоминали о лете. По вечерам они часами говорили по телефону. Всякая любовь требует уединения, а у них приюта не было, их семьи не знали друг друга. В начале нового года Машеньку увезли в Москву. И странно: эта разлука оказалась для Ганина облег­чением.

Летом Машенька вернулась. Она позвонила Ганину на дачу и ска­зала, что папа ее ни за что не хотел снова снять дачу в Воскресенске и она теперь живет в пятидесяти верстах оттуда. Ганин поехал к ней на велосипеде. Приехал уже затемно. Машенька ждала его у ворот парка. «Я твоя, – сказала она. – Делай со мной все, что хочешь». Но в парке раздавались странные шорохи, Машенька лежала слиш­ком покорно и неподвижно. «Мне все кажется, что кто-то идет», – сказал он и поднялся.

Он встретился с Машенькой через год в дачном поезде. Она сошла на следующей станции. Больше они не видались. В годы войны Ганин и Машенька несколько раз обменялись нежными письмами. Он был в Ялте, где «готовилась военная борьба», она где-то в Малороссии. Потом они потеряли друг друга.

В пятницу Колин и Горноцветов по случаю получения ангажемен­та, дня рождения Клары, отъезда Ганина и предполагаемого отъезда Подтягина в Париж к племяннице решают устроить «празднество». Ганин с Подтягиным отправляется в полицейское управление, чтобы помочь тому с визой. Когда долгожданная виза получена, Подтягин случайно оставляет паспорт в трамвае. С ним случается сердечный припадок.

Праздничный ужин проходит невесело. Подтягину опять стано­вится плохо. Ганин поит и так уже пьяного Алферова и отправляет его спать, а сам представляет, как встретит утром Машеньку на вок­зале и увезет ее.

Собрав вещи, Ганин прощается с пансионерами, сидящими у по­стели умирающего Подтягина, и едет на вокзал. До приезда Машень­ки остается час. Он усаживается на скамейку в сквере около вокзала, где четыре дня назад вспоминал тиф, усадьбу, предчувствие Машень­ки. Постепенно «с беспощадной ясностью» Ганин осознает, что его роман с Машенькой кончился навсегда. «Он длился всего четыре дня, – эти четыре дня были, быть может, счастливейшей порой его жизни». Образ Машеньки остался вместе с умирающим поэтом в «доме теней». А другой Машеньки нет и не может быть. Он дожида­ется момента, когда по железнодорожному мосту проходит экспресс, идущий с севера. Берет таксомотор, едет на другой вокзал и садится в поезд, идущий на юго-запад Германии.

Защита Лужина – Роман (1929-1930)

Родители десятилетнего Лужина к концу лета наконец решаются со­общить сыну, что после возвращения из деревни в Петербург он пой­дет в школу. Боясь предстоящего изменения в своей жизни, маленький Лужин перед приходом поезда убегает со станции обратно в усадьбу и прячется на чердаке, где среди прочих незанимательных вещей видит шахматную доску с трещиной. Мальчика находят, и чер­нобородый мужик несет его с чердака до коляски.

Лужин старший писал книги, в них постоянно мелькал образ бе­локурого мальчика, который становился скрипачом или живописцем. Он часто думал о том, что может выйти из его сына, недюжинность которого была несомненна, но неразгаданна. И отец надеялся, что способности сына раскроются в школе, особенно славившейся внима­тельностью к так называемой «внутренней» жизни учеников. Но через месяц отец услышал от воспитателя холодноватые слова, дока­зывающие, что его сына понимают в школе еще меньше, чем он сам: «Способности у мальчика несомненно есть, но наблюдается некото­рая вялость».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10