Собрание сочинений в одном томе
ModernLib.Net / Драматургия / Владимир Высоцкий / Собрание сочинений в одном томе - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 1)
Владимир Высоцкий
Собрание сочинений в одном томе
Песни
1960 – 1966
СОРОК ДЕВЯТЬ ДНЕЙ
Суров же ты, климат охотский, — Уже третий день ураган. Встает у руля сам Крючковский, На отдых – Федотов Иван. Стихия реветь продолжала — И Тихий шумел океан. Зиганшин стоял у штурвала И глаз ни на миг не смыкал. Суровей, ужасней лишенья, Ни лодки не видно, ни зги, — И принято было решенье — И начали есть сапоги. Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза... Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза. Доедена банка консервов, И суп из картошки одной, — Все меньше здоровья и нервов, Все больше желанье домой. Сердца продолжали работу, Но реже становится стук. Спокойный, но слабый Федотов Глодал предпоследний каблук. Лежали все четверо в лежку, Ни лодки, ни крошки вокруг. Зиганшин скрутил козью ножку Слабевшими пальцами рук. На службе он воин заправский, И штурман заправский он тут. Зиганшин, Крючковский, Поплавский — Под палубой песни поют. Зиганшин крепился, держался, Бодрил, сам был бледный как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день. «Друзья!..» Через час: «Дорогие!..» «Ребята! – еще через час. — Ведь нас не сломила стихия, Так голод ли сломит ли нас! Забудем про пищу – чего там! — А вспомним про наш взвод солдат...» «Узнать бы, – стал бредить Федотов, — А что у нас в части едят?» И вдруг: не мираж ли, не миф ли — Какое-то судно идет! К биноклю все сразу приникли, А с судна летел вертолет. ...Окончены все переплеты — Вновь служат, – что, взял океан?! — Крючковский, Поплавский, Федотов, А с ними Зиганшин Асхан! 1960
ТАТУИРОВКА
Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили – так это позади, — Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди. И в тот день, когда прощались на вокзале; Я тебя до гроба помнить обещал, — Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» «А я – тем более!» – мне Леша отвечал. И теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней – попробуй разбери: У него – твой профиль выколот снаружи, А у меня – душа исколота снутри. И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, — Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя. Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол: Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол. Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя – верней, твоя – татуировка Много лучше и красивше, чем его! 1961
КРАСНОЕ, ЗЕЛЕНОЕ
Красное, зеленое, желтое, лиловое, Самое красивое – на твои бока! А если что дешевое – то новое, фартовое, — А ты мне – только водку, ну и реже – коньяка. Бабу ненасытную, стерьву неприкрытую, Сколько раз я спрашивал: «Хватит ли, мой свет?» А ты – всегда испитая, здоровая, небитая — Давала мине водку и кричала: «Еще нет!» На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались — Крупными купюрами, «займом золотым», — Но однажды – всыпались, и сколько мы ни рыпались — Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым. Бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою О том, что будешь ждать меня ты долгие года, — А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою! Живи себе как хочешь – я уехал навсегда! <1961>
Я БЫЛ ДУШОЙ ДУРНОГО ОБЩЕСТВА
Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ. В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал. Свой человек я был у скoкарей, Свой человек – у щипачей, — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей. Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, — Но кто-то там однажды скурвился, ссучился — Шепнул, навел – и я сгорел. Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал: «Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, — И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!» И дело не было отложено, И огласили приговор, — И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор. Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав. С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет! 1961
ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА
Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял. Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям? Ели хлеб с икоркою, — а я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам. От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть. Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся – только б не упасть! Было здесь дo фига голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор, — А вы в эвакуации читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро». Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил, — И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой, Но только вот мешает бригадмил. Я скажу вам ласково, граждане с повязками, В душу ко мне лапою не лезь! Про жизню вашу личную и непатриотичную Знают уже органы и ВЦСПС! 1961
БОДАЙБО
Ты уехала на короткий срок, Снова свидеться нам – не дай бог, — А меня в товарный – и на восток, И на прииски в Бодайбо. Не заплачешь ты и не станешь ждать, Навещать не станешь родных, — Ну а мне плевать – я здесь добывать Буду золото для страны. Все закончилось: смолкнул стук колес, Шпалы кончились, рельсов нет... Эх бы взвыть сейчас! – жалко нету слез — Слезы кончились на семь лет. Ты не жди меня – ладно, бог с тобой, — А что туго мне – ты не грусти. Только помни – не дай бог тебе со мной Снова встретиться на пути! Срок закончится – я уж вытерплю, И на волю выйду как пить, — Но пока я в зоне на нарах сплю, Я постараюсь всё позабыть. Здесь леса кругом гнутся пo ветру, Синева кругом – как не выть! Позади – семь тысяч килoметров, Впереди – семь лет синевы... 1961
ГОРОД УШИ ЗАТКНУЛ
Город уши заткнул и уснуть захотел, И все граждане спрятались в норы. А у меня в этот час еще тысячи дел, — Задерни шторы и проверь запоры! Только зря: не спасет тебя крепкий замок, Ты не уснешь спокойно в своем доме, — Потому что я вышел сегодня на скок, А Колька Дёмин — на углу на стрёме. И пускай сторожит тебя ночью лифтер И ты свет не гасил по привычке — Я давно уже гвоздик к замочку притер, Попил водички и забрал вещички. Ты увидел, услышал – как листья дрожат Твои тощие, хилые мощи, — Дело сделал свое я – и тут же назад, А вещи – теще в Марьиной Роще. А потом – до утра можно пить и гулять, Чтоб звенели и пели гитары, И спокойно уснуть, чтобы не увидать Во сне кошмары, мусороoв и нары. Когда город уснул, когда город затих — Для меня лишь начало работы... Спите, граждане, в теплых квартирках своих — Спокойной ночи, до будущей субботы! 1961
* * *
Что же ты, зараза, бровь себе подбрила, Для чего надела, падла, синий свой берет! И куда ты, стерва, лыжи навострила — От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет! Знаешь ты, что я души в тебе не чаю, Для тебя готов я днем и ночью воровать, — Но в последне время чтой-то замечаю, Что ты стала мине слишком часто изменять. Если это Колька или даже Славка — Супротив товарищев не стану возражать, Но если это Витька с Первой Перьяславки — Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать! Рыжая шалава, от тебя не скрою: Если ты и дальше будешь свой берет носить — Я тебя не трону, а в душе зарою И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть. А настанет лето – ты еще вернешься, Ну а я себе такую бабу отхвачу, Что тогда ты, стервь, от зависти загнешься, Скажешь мне: «Прости!» – а я плевать не захочу! 1961
* * *
Позабыв про дела и тревоги И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять у дороги — Запоздалых прохожих пугать! «Гражданин, разрешите папироску!» «Не курю. Извините, пока!» И тогда я так просто, без спросу Отбираю у дяди бока. Сделав вид, что уж все позабыто, Отбежав на полсотни шагов, Обзовет меня дядя бандитом, Хулиганом – и будет таков. Если ж женщину я повстречаю — У нее не прошу закурить, А спокойно ей так замечаю, Что ей некуда больше спешить... Позабыв про дела и тревоги И не в силах себя удержать, Так люблю я стоять у дороги!.. Только лучше б мне баб не встречать! <1961 или 1962>
СЕРЕБРЯНЫЕ СТРУНЫ
У меня гитара есть – расступитесь, стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны! Перережьте горло мне, перережьте вены — Только не порвите серебряные струны! Я зароюсь в землю, сгину в одночасье — Кто бы заступился за мой возраст юный! Влезли ко мне в душу, рвут ее на части — Только б не порвали серебряные струны! Но гитару унесли, с нею – и свободу, — Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды! Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду — Только не порвите серебряные струны!» Что же это, братцы! Не видать мне, что ли, Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?! Загубили душу мне, отобрали волю, — А теперь порвали серебряные струны... 1962
ТОТ, КТО РАНЬШЕ С НЕЮ БЫЛ
В тот вечер я не пил, не пел — Я на нее вовсю глядел, Как смотрят дети, как смотрят дети. Но тот, кто раньше с нею был, Сказал мне, чтоб я уходил, Сказал мне, чтоб я уходил, Что мне не светит. И тот, кто раньше с нею был, — Он мне грубил, он мне грозил. А я все помню – я был не пьяный. Когда ж я уходить решил, Она сказала: «Не спеши!» Она сказала: «Не спеши, Ведь слишком рано!» Но тот, кто раньше с нею был, Меня, как видно, не забыл, — И как-то в осень, и как-то в осень — Иду с дружком, гляжу – стоят, — Они стояли молча в ряд, Они стояли молча в ряд — Их было восемь. Со мною – нож, решил я: что ж, Меня так просто не возьмешь, — Держитесь, гады! Держитесь, гады! К чему задаром пропадать, Ударил первым я тогда, Ударил первым я тогда — Так было надо. Но тот, кто раньше с нею был, — Он эту кашу заварил Вполне серьезно, вполне серьезно. Мне кто-то нa плечи повис, — Валюха крикнул: «Берегись!» Валюха крикнул: «Берегись!» — Но было поздно. За восемь бед – один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет, — Я там валялся, я там валялся. Врач резал вдоль и поперек, Он мне сказал: «Держись, браток!» Он мне сказал: «Держись, браток!» — И я держался. Разлука мигом пронеслась, Она меня не дождалась, Но я прощаю, ее – прощаю. Ее, как водится, простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Не извиняю. Ее, конечно, я простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Я повстречаю! 1962
У ТЕБЯ ГЛАЗА – КАК НОЖ
У тебя глаза – как нож: Если прямо ты взглянёшь — Я забываю, кто я есть и где мой дом; А если косо ты взглянёшь — Как по сердцу полоснешь Ты холодным, острым серым тесаком. Я здоров – к чему скрывать, — Я пятаки могу ломать, Я недавно головой быка убил, — Но с тобой жизнь коротать — Не подковы разгибать, А прибить тебя – морально нету сил. Вспомни, было ль хоть разок, Чтоб яиз дому убег, — Ну когда же надоест тебе гулять! С грабежу я прихожу — Язык за спину заложу И бежу тебя по городу шукать. Я все ноги исходил — Велисипед себе купил, Чтоб в страданьях облегчения была, — Но налетел на самосвал — К Склифосовскому попал, — Навестить меня ты даже не пришла. И хирург – седой старик — Он весь обмяк и как-то сник: Он шесть суток мою рану зашивал! А когда кончился наркоз, Стало больно мне до слез: Для кого ж я своей жистью рисковал! Ты не радуйся, змея, — Скоро выпишут меня — Отомщу тебе тогда без всяких схем: Я тебе точно говорю, Востру бритву навострю — И обрею тебя наголо совсем! 1962
Я В ДЕЛЕ
Я в деле, и со мною нож — И в этот миг меня не трожь, А после – я всегда иду в кабак, — И кто бы что ни говорил, Я сам добыл – и сам пропил, — И дальше буду делать точно так. Ко мне подходит человек И говорит: «В наш трудный век Таких, как ты, хочу уничтожать!» А я парнишку наколол — Не толковал, а запорол, — И дальше буду так же поступать. А хочешь просто говорить — Садись со мной и будем пить, — Мы все с тобой обсудим и решим. Но если хочешь так, как он, — У нас для всех один закон, И дальше он останется таким. <1962>
ВЕСНА ЕЩЕ В НАЧАЛЕ
Весна еще в начале, Еще не загуляли, Но уж душа рвалася из груди, — И вдруг приходят двое С конвоем, с конвоем: «Оденься, – говорят, – и выходи!» Я так тогда просил у старшины: «Не уводите меня из Весны!» До мая пропотели — Всё расколоть хотели, — Но – нате вам – темню я сорок дней. И вдруг – как нож мне в спину — Забрали Катерину, — И следователь стал меня главней. Я понял, я понял, что тону, — Покажьте мне хоть в форточку Весну! И вот опять – вагоны, Перегоны, перегоны, И стыки рельс отсчитывают путь, — А за окном – в зеленом Березки и клены, — Как будто говорят: «Не позабудь!» А с насыпи мне машут пацаны, — Зачем меня увозят из Весны!.. Спросил я Катю взглядом: «Уходим?» – «Не надо!» «Нет, хватит, – без Весны я не могу!» И мне сказала Катя: «Что ж, хватит так хватит». — И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу. Как ласково нас встретила она! Так вот, так вот какая ты, Весна! А на вторые сутки На след напали суки — Как псы на след напали и нашли, — И завязали суки И ноги и руки — Как падаль по грязи поволокли. Я понял: мне не видеть больше сны — Совсем меня убрали из Весны... 1962
* * *
У меня было сорок фамилий, У меня было семь паспортов, Меня семьдесят женщин любили, У меня было двести врагов. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился — Все равно, чтоб подраться, Кто-нибудь находился. И хоть путь мой и длинен и долог, И хоть я заслужил похвалу — Обо мне не напишут некрoлог На последней странице в углу. Но я не жалею! Сколько я ни стремился, Сколько я ни старался, — Кто-нибудь находился — И я с ним напивался. И хотя во все светлое верил — Например, в наш советский народ, — Не поставят мне памятник в сквере Где-нибудь у Петровских ворот. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился — Все равно я спивался, Все равно я катился. Сочиняю я песни о драмах И о жизни карманных воров, — Мое имя не встретишь в рекламах Популярных эстрадных певцов. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился, — Я всегда попадался — И все время садился. Говорят, что на место все встанет. Бросить пить?.. Видно, мне не судьба, — Все равно меня не отчеканят На монетах заместо герба. Но я не жалею! Так зачем мне стараться? Так зачем мне стремиться? Чтоб во всем разобраться — Нужно сильно напиться! <1962 или 1963>
ЛЕЖИТ КАМЕНЬ В СТЕПИ
Лежит камень в степи, А под него вода течет, А на камне написано слово: «Кто направо пойдет — Ничего не найдет, А кто прямо пойдет — Никуда не придет, Кто налево пойдет — Ничего не поймет И ни за грош пропадет». Перед камнем стоят Без коней и без мечей И решают: идти или не надо. Был один из них зол — Он направо пошел, В одиночку пошел, — Ничего не нашел — Ни деревни, ни сел, — И обратно пришел. Прямо нету пути — Никуда не прийти, Но один не поверил в заклятья И, подобравши подол, Напрямую пошел, — Сколько он ни бродил — Никуда не добрел, — Он вернулся и пил, Он обратно пришел. Ну а третий – был дурак, Ничего не знал и так, И пошел без опаски налево. Долго ль, коротко ль шагал — И совсем не страдал, Пил, гулял и отдыхал, Ничего не понимал, — Ничего не понимал, Так всю жизнь и прошагал — И не сгинул, и не пропал. <1962>
БОЛЬШОЙ КАРЕТНЫЙ
Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. Помнишь ли, товарищ, этот дом? Нет, не забываешь ты о нем. Я скажу, что тот полжизни потерял, Кто в Большом Каретном не бывал. Еще бы, ведь Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. Переименован он теперь, Стало все по новой там, верь не верь. И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь Нет-нет да по Каретному пройдешь. Еще бы, ведь Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. 1962
* * *
Если б водка была на одного — Как чудесно бы было! Но всегда покурить – на двоих, Но всегда распивать – на троих. Что же – на одного? На одного – колыбель и могила. От утра и до утра Раньше песни пелись, Как из нашего двора Все поразлетелись — Навсегда, кто куда, На долгие года. Говорят, что жена – на одного, — Спокон веку так было. Но бывает жена – на двоих, Но бывает она – на троих. Что же – на одного? На одного – колыбель и могила. От утра и до утра Раньше песни пелись, Как из нашего двора Все поразлетелись — Навсегда, кто куда, На долгие года. Сколько ребят у нас в доме живет, Сколько ребят в доме рядом! Сколько блатных мои песни поет, Сколько блатных еще сядут — Навсегда, кто куда, На долгие года! 1963
* * *
Всё позади – и КПЗ, и суд, И прокурор, и даже судьи с адвокатом, — Теперь я жду, – теперь я жду — куда, куда меня пошлют, Куда пошлют меня работать за бесплатно. Мать моя – давай рыдать, Давай думать и гадать, Куда, куда меня пошлют. Мать моя – давай рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. До Воркуты идут посылки долго, До Магадана – несколько скорей, — Но там ведь все, но там ведь все — такие падлы, суки, волки, — Мне передач не видеть как своих ушей. Мать моя – давай рыдать, Давай думать и гадать, Куда, куда меня пошлют. Мать моя – давай рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. И вот уж слышу я: за мной идут — Открыли дверь и сонного подняли, — И вот сейчас, вот прям сейчас меня кудай-то повезут, А вот куда – опять, паскуды, не сказали. Мать моя – опять рыдать, Опять думать и гадать, Куда, куда меня пошлют. Мать моя – опять рыдать, А мне ж ведь в общем наплевать, Куда, куда меня пошлют. И вот на месте мы – вокзал и брань, — Но, слава богу, хоть с махрой не остро. И вот сказали нам, что нас везут туда – в Тьмутаракань — Кудай-то там на Кольский полуостров. Мать моя – опять рыдать, Опять думать и гадать, Куда, куда меня пошлют... Мать моя, кончай рыдать, Давай думать и гадать, Когда меня обратно привезут! 1963
* * *
Сколько лет, сколько лет — Всё одно и то же: Денег нет, женщин нет, Да и быть не может. Сколько лет воровал, Столько лет старался, — Мне б скопить капитал — Ну а я спивался. Ни кола ни двора И ни рожи с кожей, И друзей – ни хера, Да и быть не может. Только – водка на троих, Только – пика с червой, — Комом – все блины мои, А не только первый. <1962>
ПРАВДА ВЕДЬ, ОБИДНО
Правда ведь, обидно – если завязал, А товарищ продал, падла, и за все сказал: За давнишнее, за драку – все сказал Сашок, — Двое в синем, двое в штатском, черный воронок... До свиданья, Таня, а может быть – прощай! До свиданья, Таня, если можешь – не серчай! Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак! На суде судья сказал: «Двадцать пять! До встречи!» Раньше б горло я порвал за такие речи! А теперь – терплю обиду, не показываю виду, — Если встречу я Сашка – ох как изувечу! До свиданья, Таня, а может быть – прощай! До свиданья, Таня, если можешь – не серчай! Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак! <1962>
ЗЭКА ВАСИЛЬЕВ И ПЕТРОВ ЗЭКА
Сгорели мы по недоразумению — Он за растрату сел, а я – за Ксению, — У нас любовь была, но мы рассталися: Она кричала и сопротивлялася. На нас двоих нагрянула ЧК, И вот теперь мы оба с ним зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. А в лагерях – не жизнь, а темень-тьмущая: Кругом майданщики, кругом домушники, Крутом ужасное к нам отношение И очень странные поползновения. Ну а начальству наплевать – за что и как, — Мы для начальства – те же самые зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. И вот решили мы – бежать нам хочется, Не то все это очень плохо кончится: Нас каждый день мордуют уголовники, И главный врач зовет к себе в любовники. И вот – в бега решили мы, ну а пока Мы оставалися всё теми же зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. Четыре года мы побег готовили — Харчей три тонны мы наэкономили, И нам с собою даже дал половничек Один ужасно милый уголовничек. И вот ушли мы с ним в руке рука, — Рукоплескали нашей дерзости зэка — Зэка Петрову, Васильеву зэка. И вот – по тундре мы, как сиротиночки, — Не по дороге всё, а по тропиночке. Куда мы шли – в Москву или в Монголию, — Он знать не знал, паскуда, я – тем более. Я доказал ему, что запад – где закат, Но было поздно: нас зацапала ЧК — Зэка Петрова, Васильева зэка. Потом – приказ про нашего полковника: Что он поймал двух крупных уголовников, — Ему за нас – и деньги, и два ордена, А он от радости все бил по морде нас. Нам после этого прибавили срокa, И вот теперь мы – те же самые зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. 1962
СИВКА-БУРКА
Кучера из МУРа укатали Сивку, Закатали Сивку в Нарьян-Мар, — Значит, не погладили Сивку по загривку, Значит, дали полностью «гонорар». На дворе вечерит, — Ну а Сивка чифирит. Ночи по полгода за полярным кругом, И, конечно, Сивка – лошадь – заскучал, — Обзавелся Сивка Буркой – закадычным другом, С ним он ночи длинные коротал. На дворе вечерит, — Сивка с Буркой чифирит. Сивка – на работу, – до седьмого поту, За обоих вкалывал – конь конем. И тогда у Бурки появился кто-то Занял место Сивкино за столом. На дворе вечерит, — Бурка с кем-то чифирит. Лошади, известно, – всё как человеки: Сивка долго думал, думал и решал, — И однажды Бурка с «кем-то» вдруг исчез навеки — Ну а Сивка в каторги захромал. На дворе вечерит, — Сивка в каторге горит... 1963
* * *
– Эй, шофер, вези – Бутырский хутор, Где тюрьма, – да поскорее мчи! – Ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал — Разбирают уж тюрьму на кирпичи. – Очень жаль, а я сегодня спозаранку По родным решил проехаться местам... Ну да ладно, что ж, шофер, тогда вези меня в «Таганку», — Погляжу, ведь я бывал и там. – Разломали старую «Таганку» — Подчистую, всю, ко всем чертям! – Что ж, шофер, давай назад, крути-верти свою баранку, — Так ни с чем поедем по домам. Или нет, шофер, давай закурим, Или лучше – выпьем поскорей! Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, Чтоб не стало по России лагерей! <1963>
* * *
За меня невеста отрыдает честно, За меня ребята отдадут долги,
Страницы: 1, 2, 3, 4
|
|