Охота на волков
ModernLib.Net / Поэзия / Владимир Высоцкий / Охота на волков - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(Весь текст)
Владимир Высоцкий
Охота на волков
Песни
ТАТУИРОВКА Не делили мы тебя и не ласкали, А что любили – так это позади, — Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, А Леша выколол твой образ на груди. И в тот день, когда прощались на вокзале, Я тебя до гроба помнить обещал, — Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!» «А я – тем более!» – мне Леша отвечал. И теперь реши, кому из нас с ним хуже, И кому трудней – попробуй разбери: У него – твой профиль выколот снаружи, А у меня – душа исколота снутри. И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, — Пусть слова мои тебя не оскорбят, — Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, И гляжу, гляжу часами на тебя. Но недавно мой товарищ, друг хороший, Он беду мою искусством поборол: Он скопировал тебя с груди у Леши И на грудь мою твой профиль наколол. Знаю я, своих друзей чернить неловко, Но ты мне ближе и роднее оттого, Что моя – верней, твоя – татуировка Много лучше и красивше, чем его! 1961 Я БЫЛ ДУШОЙ ДУРНОГО ОБЩЕСТВА Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ. В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал. Свой человек я был у скокарей, Свой человек – у щипачей, — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей. Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, — Но кто-то там однажды скурвился, ссучился — Шепнул, навел – и я сгорел. Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал: «Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу, — И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!» И дело не было отложено, И огласили приговор, — И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор. Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав. С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет! 1961 ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял. Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям? Ели хлеб с икоркою, — а я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам. От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть. Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся – только б не упасть! Было здесь до фига голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор, — А вы в эвакуации читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро». Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил, — И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой, Но только вот мешает бригадмил. Я скажу вам ласково, граждане с повязками, В душу ко мне лапою не лезь! Про жизню вашу личную и непатриотичную Знают уже органы и ВЦСПС! 1961 СЕРЕБРЯНЫЕ СТРУНЫ У меня гитара есть – расступитесь, стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны! Перережьте горло мне, перережьте вены — Только не порвите серебряные струны! Я зароюсь в землю, сгину в одночасье — Кто бы заступился за мой возраст юный! Влезли ко мне в душу, рвут ее на части — Только б не порвали серебряные струны! Но гитару унесли, с нею – и свободу, — Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды! Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду — Только не порвите серебряные струны!» Что же это, братцы! Не видать мне, что ли, Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?! Загубили душу мне, отобрали волю, — А теперь порвали серебряные струны… 1962 ЛЕЖИТ КАМЕНЬ В СТЕПИ Артуру Макарову Лежит камень в степи, А под него вода течет, А на камне написано слово: «Кто направо пойдет — Ничего не найдет, А кто прямо пойдет — Никуда не придет, Кто налево пойдет — Ничего не поймет И ни за грош пропадет». Перед камнем стоят Без коней и без мечей И решают: идти или не надо. Был один из них зол — Он направо пошел, В одиночку пошел, — Ничего не нашел — Ни деревни, ни сел, — И обратно пришел. Прямо нету пути — Никуда не прийти, Но один не поверил в заклятья И, подобравши подол, Напрямую пошел, — Сколько он ни бродил — Никуда не добрел, — Он вернулся и пил, Он обратно пришел. Ну а третий – был дурак, Ничего не знал и так, И пошел без опаски налево. Долго ль, коротко ль шагал И совсем не страдал, Пил, гулял и отдыхал, Ничего не понимал, — Ничего не понимал, Так всю жизнь и прошагал — И не сгинул, и не пропал. <1962> БОЛЬШОЙ КАРЕТНЫЙ Левону Кочаряну Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. Помнишь ли, товарищ, этот дом? Нет, не забываешь ты о нем. Я скажу, что тот полжизни потерял, Кто в Большом Каретном не бывал. Еще бы, ведь Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. Переименован он теперь, Стало все по новой там, верь не верь. И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь, Нет-нет да по Каретному пройдешь. Еще бы, ведь Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном. 1962 * * * За меня невеста отрыдает честно, За меня ребята отдадут долги, За меня другие отпоют все песни, И, быть может, выпьют за меня враги. Не дают мне больше интересных книжек, И моя гитара – без струны. И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже, И нельзя мне солнца, и нельзя луны. Мне нельзя на волю – не имею права, — Можно лишь – от двери до стены. Мне нельзя налево, мне нельзя направо — Можно только неба кусок, можно только сны. Сны – про то, как выйду, как замок мой снимут, Как мою гитару отдадут, Кто меня там встретит, как меня обнимут И какие песни мне споют. 1963 ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ Всего лишь час дают на артобстрел — Всего лишь час пехоте передышки, Всего лишь час до самых главных дел: Кому – до ордена, ну а кому – до «вышки». За этот час не пишем ни строки — Молись богам войны артиллеристам! Ведь мы ж не просто так – мы штрафники, — Нам не писать: «…считайте коммунистом». Перед атакой – водку, – вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку, Поэтому мы не кричим «ура» — Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец: Коли, руби фашистского бродягу, И если не поймаешь в грудь свинец — Медаль на грудь поймаешь за отвагу. Ты бей штыком, а лучше – бей рукой: Оно надежней, да оно и тише, — И ежели останешься живой — Гуляй, рванина, от рубля и выше! Считает враг: морально мы слабы, — За ним и лес, и города сожжены. Вы лучше лес рубите на гробы — В прорыв идут штрафные батальоны! Вот шесть ноль-ноль – и вот сейчас обстрел, — Ну, бог войны, давай без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому – до ордена, а большинству – до «вышки»… 1964 АНТИСЕМИТЫ Зачем мне считаться шпаной и бандитом — Не лучше ль податься мне в антисемиты: На их стороне хоть и нету законов, — Поддержка и энтузиазм миллионов. Решил я – и значит, кому-то быть битым. Но надо ж узнать, кто такие семиты, — А вдруг это очень приличные люди, А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет! Но друг и учитель – алкаш в бакалее — Сказал, что семиты – простые евреи. Да это ж такое везение, братцы, — Теперь я спокоен – чего мне бояться! Я долго крепился, ведь благоговейно Всегда относился к Альберту Эйнштейну. Народ мне простит, но спрошу я невольно: Куда отнести мне Абрама Линкольна? Средь них – пострадавший от Сталина Каплер, Средь них – уважаемый мной Чарли Чаплин, Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, И даже основоположник марксизма. Но тот же алкаш мне сказал после дельца, Что пьют они кровь христианских младенцев; И как-то в пивной мне ребята сказали, Что очень давно они Бога распяли! Им кровушки надо – они по запарке Замучили, гады, слона в зоопарке! Украли, я знаю, они у народа Весь хлеб урожая минувшего года! По Курской, Казанской железной дороге Построили дачи – живут там как боги… На всё я готов – на разбой и насилье, — И бью я жидов – и спасаю Россию! 1964 ПЕСНЯ ПРО УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС Нам ни к чему сюжеты и интриги: Про всё мы знаем, про всё, чего ни дашь. Я, например, на свете лучшей книгой Считаю Кодекс уголовный наш. И если мне неймется и не спится Или с похмелья нет на мне лица — Открою Кодекс на любой странице, И не могу – читаю до конца. Я не давал товарищам советы, Но знаю я – разбой у них в чести, — Вот только что я прочитал про это: Не ниже трех, не свыше десяти. Вы вдумайтесь в простые эти строки, — Что нам романы всех времен и стран! — В них есть бараки, длинные как сроки, Скандалы, драки, карты и обман… Сто лет бы мне не видеть этих строчек! — За каждой вижу чью-нибудь судьбу, — И радуюсь, когда статья – не очень: Ведь все же повезет кому-нибудь! И сердце бьется раненою птицей, Когда начну свою статью читать, И кровь в висках так ломится-стучится, — Как мусора, когда приходят брать. 1964 ПЕСНЯ О ГОСПИТАЛЕ Жил я с матерью и батей На Арбате – здесь бы так! — А теперь я в медсанбате — На кровати, весь в бинтах… Что нам слава, что нам Клава — Медсестра – и белый свет!.. Помер мой сосед, что справа, Тот, что слева, – еще нет. И однажды, как в угаре, Тот сосед, что слева, мне Вдруг сказал: «Послушай, парень, У тебя ноги-то нет». Как же так? Неправда, братцы, — Он, наверно, пошутил! «Мы отрежем только пальцы» — Так мне доктор говорил. Но сосед, который слева, Все смеялся, все шутил, Даже если ночью бредил — Все про ногу говорил. Издевался: мол, не встанешь, Не увидишь, мол, жены!.. Поглядел бы ты, товарищ, На себя со стороны! Если б был я не калека И слезал с кровати вниз — Я б тому, который слева, Просто глотку перегрыз! Умолял сестричку Клаву Показать, какой я стал… Был бы жив сосед, что справа, — Он бы правду мне сказал!.. 1964 ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ Все срока уже закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, — Надпись: «Все ушли на фронт». За грехи за наши нас простят, Ведь у нас такой народ: Если Родина в опасности — Значит, всем идти на фронт. Там год – за три, если бог хранит, — Как и в лагере зачет. Нынче мы на равных с вохрами — Нынче всем идти на фронт. У начальника Березкина — Ох и гонор, ох и понт! — И душа – крест-накрест досками, — Но и он пошел на фронт. Лучше было – сразу в тыл его: Только с нами был он смел, — Высшей мерой наградил его Трибунал за самострел. Ну а мы – всё оправдали мы, — Наградили нас потом: Кто живые, тех – медалями, А кто мертвые – крестом. И другие заключенные Пусть читают у ворот Нашу память застекленную — Надпись: «Все ушли на фронт»… 1964 * * * Я любил и женщин и проказы: Что ни день, то новая была, — И ходили устные рассказы Про мои любовные дела. И однажды как-то на дороге Рядом с морем – с этим не шути — Встретил я одну из очень многих На моем на жизненном пути. А у ней – широкая натура, А у ней – открытая душа, А у ней – отличная фигура, — А у меня в кармане – ни гроша. Ну а ей – в подарок нужно кольца; Кабаки, духи из первых рук, — А взамен – немного удовольствий От ее сомнительных услуг. «Я тебе, – она сказала, – Вася, Дорогое самое отдам!..» Я сказал: «За сто рублей согласен, — Если больше – с другом пополам!» Женщины – как очень злые кони: Захрипит, закусит удила!.. Может, я чего-нибудь не понял, Но она обиделась – ушла. …Через месяц улеглись волненья — Через месяц вновь пришла она, — У меня такое ощущенье, Что ее устроила цена! 1964 ПЕСНЯ ПРО СТУКАЧА В наш тесный круг не каждый попадал, И я однажды – проклятая дата — Его привел с собою и сказал: «Со мною он – нальем ему, ребята!» Он пил как все и был как будто рад, А мы – его мы встретили как брата… А он назавтра продал всех подряд, — Ошибся я – простите мне, ребята! Суда не помню – было мне невмочь, Потом – барак, холодный как могила, — Казалось мне – кругом сплошная ночь, Тем более что так оно и было. Я сохраню хотя б остаток сил, — Он думает – отсюда нет возврата, Он слишком рано нас похоронил, — Ошибся он – поверьте мне, ребята! И день наступит – ночь не на года, — Я попрошу, когда придет расплата: «Ведь это я привел его тогда — И вы его отдайте мне, ребята!..» 1964 ПЕСНЯ О ЗВЕЗДАХ Мне этот бой не забыть нипочем — Смертью пропитан воздух, — А с небосклона бесшумным дождем Падали звезды. Снова упала – и я загадал: Выйти живым из боя, — Так свою жизнь я поспешно связал С глупой звездою. Я уж решил: миновала беда И удалось отвертеться, — С неба свалилась шальная звезда — Прямо под сердце. Нам говорили: «Нужна высота!» И «Не жалеть патроны!»… Вон покатилась вторая звезда — Вам на погоны. Звезд этих в небе – как рыбы в прудах, — Хватит на всех с лихвою. Если б не насмерть, ходил бы тогда Тоже – Героем. Я бы Звезду эту сыну отдал, Просто – на память… В небе висит, пропадает звезда — Некуда падать. 1964 БАЛ-МАСКАРАД Сегодня в нашей комплексной бригаде Прошел слушок о бале-маскараде, — Раздали маски кроликов, Слонов и алкоголиков, Назначили всё это – в зоосаде. «Зачем идти при полном при параде — Скажи мне, моя радость, христа ради?» Она мне: «Одевайся!» — Мол, я тебя стесняюся, Не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади. «Я платье, – говорит, – взяла у Нади — Я буду нынче как Марина Влади И проведу, хоть тресну я, Часы свои воскресные Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде!» …Зачем же я себя утюжил, гладил? — Меня поймали тут же, в зоосаде, — Ведь массовик наш Колька Дал мне маску алкоголика — И на троих зазвали меня дяди. Я снова очутился в зоосаде: Глядь – две жены, – ну две Марины Влади! — Одетые животными, С двумя же бегемотами, — Я тоже озверел – и стал в засаде. Наутро дали премию в бригаде, Сказав мне, что на бале-маскараде Я будто бы не только Сыграл им алкоголика, А был у бегемотов я в ограде. 1964 БРАТСКИЕ МОГИЛЫ На братских могилах не ставят крестов, И вдовы на них не рыдают, — К ним кто-то приносит букеты цветов, И Вечный огонь зажигают. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче – гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы — Все судьбы в единую слиты. А в Вечном огне – видишь вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата. У братских могил нет заплаканных вдов — Сюда ходят люди покрепче, На братских могилах не ставят крестов… Но разве от этого легче?! 1964 * * * В этом доме большом раньше пьянка была Много дней, много дней, Ведь в Каретном ряду первый дом от угла — Для друзей, для друзей. За пьянками, гулянками, За банками, полбанками, За спорами, за ссорами, раздорами Ты стой на том, Что этот дом — Пусть ночью, днем — Всегда твой дом, И здесь не смотрят на тебя с укорами. И пускай иногда недовольна жена — Но бог с ней, но бог с ней! — Есть у нас что-то больше, чем рюмка вина, — У друзей, у друзей. За пьянками, гулянками, За банками, полбанками, За спорами, за ссорами, раздорами Ты стой на том, Что этот дом — Пусть ночью, днем — Всегда твой дом, И здесь не смотрят на тебя с укорами. 1964 * * * Передо мной любой факир – ну просто карлик, Я их держу за самых мелких фрайеров, — Возьмите мне один билет до Монте-Карло — Я потревожу ихних шулеров! Не соблазнят меня ни ихние красотки, А на рулетку – только б мне взглянуть, — Их банкометы мине вылижут подметки, А я на поезд – и в обратный путь. Играть я буду и на красных и на черных, И в Монте-Карло я облажу все углы, — Останутся у них в домах игорных Одни хваленые зеленые столы. Я привезу с собою массу впечатлений: Попью коктейли, послушаю джаз-банд, — Я привезу с собою кучу ихних денег — И всю валюту сдам в советский банк. Я говорю про все про это без ухарства — Шутить мне некогда: мне «вышка» на носу, — Но пользу нашему родному государству Наверняка я этим принесу! 1964 ПЕСНЯ СТУДЕНТОВ-АРХЕОЛОГОВ Наш Федя с детства связан был с землею — Домой таскал и щебень и гранит… Однажды он домой принес такое, Что папа с мамой плакали навзрыд. Студентом Федя очень был настроен Поднять археологию на щит, — Он в институт притаскивал такое, Что мы кругом все плакали навзрыд. Привез он как-то с практики Два ржавых экспонатика И утверждал, что это – древний клад, — Потом однажды в Элисте Нашел вставные челюсти Размером с самогонный аппарат. Диплом писал про древние святыни, О скифах, о языческих богах. При этом так ругался по-латыни, Что скифы эти корчились в гробах. Он древние строения Искал с остервенением И часто диким голосом кричал, Что есть еще пока тропа, Где встретишь питекантропа, — И в грудь себя при этом ударял. Он жизнь решил закончить холостую И стал бороться за семейный быт. «Я, – говорил, – жену найду такую — От зависти заплачете навзрыд!» Он все углы облазил – и В Европе был, и в Азии — И вскоре раскопал свой идеал. Но идеал связать не мог В археологии двух строк, — И Федя его снова закопал. 1964 МАРШ СТУДЕНТОВ-ФИЗИКОВ Тропы еще в антимир не протоптаны, — Но как на фронте держись ты! Бомбардируем мы ядра протонами, Значит, мы – антиллеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Тесно сплотились коварные атомы — Ну-ка, попробуй прорвись ты! Живо по коням – в погоню за квантами! Значит, мы – кванталеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Пусть не поймаешь нейтрино за бороду И не посадишь в пробирку, — Но было бы здорово, чтоб Понтекорво Взял его крепче за шкирку. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Жидкие, твердые, газообразные — Просто, понятно, вольготно! А с этою плазмой дойдешь до маразма, и Это довольно почетно. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Молодо-зелено. Древность – в историю! Дряхлость – в архивах пылиться! Даешь эту общую эту теорию Элементарных частиц нам! Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти скоро вырвем у ядра — И вволю выпьем джина из бутылки! 1964 * * * Ну о чем с тобою говорить! Все равно ты порешь ахинею, — Лучше я пойду к ребятам пить — У ребят есть мысли поважнее. У ребят серьезный разговор — Например, о том, кто пьет сильнее. У ребят широкий кругозор — От ларька до нашей бакалеи. Разговор у нас и прям и груб — Две проблемы мы решаем глоткой: Где достать недостающий рупь И – кому потом бежать за водкой. Ты даешь мне утром хлебный квас — Что тебе придумать в оправданье! Интеллекты разные у нас, — Повышай свое образованье! 1964 ПЕСНЯ БЕЛЫХ ОФИЦЕРОВ В куски Разлетелася корона, Нет державы, нету трона, — Жизнь, Россия и законы — Всё к чертям! И мы — Словно загнанные в норы, Словно пойманные воры, — Только – кровь одна с позором Пополам. И нам Ни черта не разобраться, С кем порвать и с кем остаться, Кто за нас, кого бояться, Где пути, куда податься, — Не понять! Где дух? Где честь? Где стыд?! Где свои, а где чужие, Как до этого дожили, Неужели на Россию Нам плевать?! Позор Всем, кому покой дороже, Всем, кого сомненье гложет — Может он или не может Убивать! Сигнал! — И по-волчьи, и по-бычьи, И – как коршун на добычу, — Только воронов покличем Пировать. Эй, вы! Где былая ваша твердость? Где былая наша гордость? Отдыхать сегодня – подлость! Пистолет сжимает твердая рука. Конец! Всему конец! Всё разбилось, поломалось, — Нам осталась только малость — Только выстрелить в висок иль во врага. 1965 СОЛДАТЫ ГРУППЫ «ЦЕНТР» Солдат всегда здоров, Солдат на всё готов, — И пыль, как из ковров, Мы выбиваем из дорог. И не остановиться, И не сменить ноги, — Сияют наши лица, Сверкают сапоги! По выжженной равнине — За метром метр — Идут по Украине Солдаты группы «Центр». На «первый-второй» рассчитайсь! Первый-второй… Первый, шаг вперед! – и в рай. Первый – второй… А каждый второй – тоже герой, — В рай попадет вслед за тобой. Первый-второй, Первый-второй, Первый-второй… А перед нами всё цветет, За нами всё горит. Не надо думать – с нами тот, Кто всё за нас решит. Веселые – не хмурые — Вернемся по домам, — Невесты белокурые Наградой будут нам! Всё впереди, а ныне — За метром метр — Идут по Украине Солдаты группы «Центр». На «первый-второй» рассчитайсь! Первый-второй… Первый, шаг вперед! – и в рай. Первый-второй… А каждый второй – тоже герой, — В рай попадет вслед за тобой. Первый-второй, Первый-второй, Первый-второй… 1965 ПЕСНЯ О НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЕ На границе с Турцией или с Пакистаном — Полоса нейтральная; а справа, где кусты, — Наши пограничники с нашим капитаном, — А на левой стороне – ихние посты. А на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! Капитанова невеста жить решила вместе — Прикатила, говорит: «Милый!..» – то да сё. Надо ж хоть букет цветов подарить невесте: Что за свадьба без цветов! – пьянка, да и всё. А на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! К ихнему начальнику, точно по повестке, Тоже баба прикатила – налетела блажь, — Тоже «милый» говорит, только по-турецки, Будет свадьба, говорит, свадьба – и шабаш! А на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! Наши пограничники – храбрые ребята, — Трое вызвались идти, а с ними капитан, — Разве ж знать они могли про то, что азиаты Порешили в ту же ночь вдарить по цветам! Ведь на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! Пьян от запаха цветов капитан мертвецки, Ну и ихний капитан тоже в доску пьян, — Повалился он в цветы, охнув по-турецки, И, по-русски крикнув «…мать!», рухнул капитан. А на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! Спит капитан – и ему снится, Что открыли границу как ворота в Кремле, — Ему и на фиг не нужна была чужая заграница — Он пройтиться хотел по ничейной земле. Почему же нельзя? Ведь земля-то – ничья, Ведь она – нейтральная!.. А на нейтральной полосе – цветы Необычайной красоты! 1965 * * * Сыт я по горло, до подбородка — Даже от песен стал уставать, — Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать! Друг подавал мне водку в стакане, Друг говорил, что это пройдет, Друг познакомил с Веркой по пьяне: Верка поможет, а водка спасет. Не помогли ни Верка, ни водка: С водки – похмелье, а с Верки – что взять! Лечь бы на дно, как подводная лодка, — И позывных не передавать!.. Сыт я по горло, сыт я по глотку — Ох, надоело петь и играть, — Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать! 1965 * * * Игорю Кохановскому Мой друг уедет в Магадан — Снимите шляпу, снимите шляпу! Уедет сам, уедет сам — Не по этапу, не по этапу. Не то чтоб другу не везло, Не чтоб кому-нибудь назло, Не для молвы: что, мол, – чудак, — А просто так. Быть может, кто-то скажет: «Зря! Как так решиться – всего лишиться! Ведь там – сплошные лагеря, А в них – убийцы, а в них – убийцы…» Ответит он: «Не верь молве — Их там не больше, чем в Москве!» Потом уложит чемодан И – в Магадан! Не то чтоб мне – не по годам, — Я б прыгнул ночью из электрички, — Но я не еду в Магадан, Забыв привычки, закрыв кавычки. Я буду петь под струнный звон Про то, что будет видеть он, Про то, что в жизни не видал, — Про Магадан. Мой друг поедет сам собой — С него довольно, с него довольно, — Его не будет бить конвой — Он добровольно, он добровольно. А мне удел от Бога дан… А может, тоже – в Магадан? Уехать с другом заодно — И лечь на дно!.. 1965 * * * В холода, в холода От насиженных мест Нас другие зовут города, — Будь то Минск, будь то Брест, — В холода, в холода… Неспроста, неспроста От родных тополей Нас суровые манят места — Будто там веселей, — Неспроста, неспроста… Как нас дома ни грей — Не хватает всегда Новых встреч нам и новых друзей, — Будто с нами беда, Будто с ними теплей… Как бы ни было нам Хорошо иногда — Возвращаемся мы по домам. Где же наша звезда? Может – здесь, может – там… 1965 ВЫСОТА Вцепились они в высоту как в свое. Огонь минометный, шквальный… А мы всё лезли толпой на нее, Как на буфет вокзальный. И крики «ура» застывали во рту, Когда мы пули глотали. Семь раз занимали мы ту высоту — Семь раз мы ее оставляли. И снова в атаку не хочется всем, Земля – как горелая каша… В восьмой раз возьмем мы ее насовсем — Свое возьмем, кровное, наше! А можно ее стороной обойти, — И что мы к ней прицепились?! Но, видно, уж точно – все судьбы-пути На этой высотке скрестились. 1965 ПЕСНЯ ПРО СНАЙПЕРА, КОТОРЫЙ ЧЕРЕЗ 15 ЛЕТ ПОСЛЕ ВОЙНЫ СПИЛСЯ И СИДИТ В РЕСТОРАНЕ А ну-ка, пей-ка, Кому не лень! Вам жисть – копейка, А мне – мишень. Который в фетрах, Давай на спор: Я – на сто метров, А ты – в упор. Не та раскладка, Но я не трус. Итак, десятка — Бубновый туз… Ведь ты же на спор Стрелял в упор, — Но я ведь – снайпер, А ты – тапер. Куда вам деться! Мой выстрел – хлоп! Девятка в сердце, Десятка – в лоб… И черной точкой На белый лист — Легла та ночка На мою жисть! 1965 ПЕСНЯ ЗАВИСТНИКА Мой сосед объездил весь Союз — Что-то ищет, а чего – не видно, — Я в дела чужие не суюсь, Но мне очень больно и обидно. У него на окнах – плюш и шелк, Баба его шастает в халате, — Я б в Москве с киркой уран нашел При такой повышенной зарплате! И сдается мне, что люди врут, — Он нарочно ничего не ищет: Для чего? – ведь денежки идут — Ох, какие крупные деньжищи! А вчера на кухне ихний сын Головой упал у нашей двери — И разбил нарочно мой графин, — Я – мамаше счет в тройном размере. Ему, значит, – рупь, а мне – пятак?! Пусть теперь мне платит неустойку! Я ведь не из зависти, я так — Ради справедливости, и только. …Ничего, я им создам уют — Живо он квартиру обменяет, — У них денег – куры не клюют, А у нас – на водку не хватает! 1965 * * * Перед выездом в загранку Заполняешь кучу бланков — Это еще не беда, — Но в составе делегаций С вами ездит личность в штатском — Просто завсегда. А за месяц до вояжа Инструктаж проходишь даже — Как там проводить все дни: Чтоб поменьше безобразий, А потусторонних связей Чтобы – ни-ни-ни! …Личность в штатском – парень рыжий — Мне представился в Париже: «Будем с вами жить, я – Никодим. Вел нагрузки, жил в Бобруйске, Папа – русский, сам я – русский, Даже не судим». Исполнительный на редкость, Соблюдал свою секретность И во всем старался мне помочь: Он теперь по роду службы Дорожил моею дружбой Просто день и ночь. На экскурсию по Риму Я решил – без Никодиму: Он всю ночь писал – и вот уснул, — Но личность в штатском, оказалось, Раньше боксом увлекалась, Так что – не рискнул. Со мной он завтракал, обедал, Он везде – за мною следом, — Будто у него нет дел. Я однажды для порядку Заглянул в его тетрадку — Просто обалдел! Он писал – такая стерьва! — Что в Париже я на мэра С кулаками нападал, Что я к женщинам несдержан И влияниям подвержен Будто Запада… Значит, личность может даже Заподозрить в шпионаже!.. Вы прикиньте – что тогда? Это значит – не увижу Я ни Риму, ни Парижу Больше никогда!.. 1965 * * * Есть на земле предостаточно рас — Просто цветная палитра, — Воздуху каждый вдыхает за раз Два с половиною литра! Если так дальше, то – полный привет — Скоро конец нашей эры: Эти китайцы за несколько лет Землю лишат атмосферы! Сон мне тут снился неделю подряд — Сон с пробужденьем кошмарным: Будто – я в дом, а на кухне сидят Мао Цзедун с Ли Сын Маном! И что – разделился наш маленький шар На три огромные части: Нас – миллиард, их – миллиард, А остальное – китайцы. И что – подают мне какой-то листок: На, мол, подписывай – ну же, — Очень нам нужен ваш Дальний Восток — Ох как ужасно нам нужен!.. Только об этом я сне вспоминал, Только о нем я и думал, — Я сослуживца недавно назвал Мао – простите – Цзедуном! Но вскорости мы на Луну полетим, — И что нам с Америкой драться: Левую – нам, правую – им, А остальное – китайцам. 1965 ПЕСНЯ О СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся. Ох, мама моя родная, друзья любимые! Лежу в палате – косятся, не сплю: боюсь – набросятся, — Ведь рядом психи тихие, неизлечимые. Бывают психи разные — не буйные, но грязные, — Их лечат, морят голодом, их санитары бьют. И вот что удивительно: все ходят без смирительных И то, что мне приносится, всё психи эти жрут. Куда там Достоевскому с «Записками» известными, — Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы! И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, — Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы. Вот это мука, – плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные: Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил! Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем — Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил. Я не желаю славы, и пока я в полном здравии — Рассудок не померк еще, но это впереди, — Вот главврачиха – женщина — пусть тихо, но помешана, — Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!» Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже: Забыл алфавит, падежей припомнил только два… И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я, Забрать его, ему, меня отсюдова! 1966 ПРО ЧЕРТА У меня запой от одиночества — По ночам я слышу голоса… Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, — Глянул – черт, – вот это чудеса! Черт мне корчил рожи и моргал, — А я ему тихонечко сказал: «Я, брат, коньяком напился вот уж как! Ну, ты, наверно, пьешь денатурат… Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка, Сядь со мной – я очень буду рад… Да неужели, черт возьми, ты трус?! Слезь с плеча, а то перекрещусь!» Черт сказал, что он знаком с Борисовым — Это наш запойный управдом, — Черт за обе щёки хлеб уписывал, Брезговать не стал и коньяком. Кончился коньяк – не пропадем, — Съездим к трем вокзалам и возьмем. Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам… Просыпаюсь – снова черт, – боюсь: Или он по новой мне пригрезился, Или это я ему кажусь. Черт ругнулся матом, а потом Целоваться лез, вилял хвостом. Насмеялся я над ним до коликов И спросил: «Как там у вас в аду Отношенье к нашим алкоголикам — Говорят, их жарят на спирту?!» Черт опять ругнулся и сказал: «И там не тот товарищ правит бал!» …Всё кончилось, светлее стало в комнате, — Черта я хотел опохмелять. Но растворился черт как будто в омуте… Я все жду – когда придет опять… Я не то чтоб чокнутый какой, Но лучше – с чертом, чем с самим собой. 1966 ПЕСНЯ-СКАЗКА О СТАРОМ ДОМЕ НА НОВОМ АРБАТЕ Стоял тот дом, всем жителям знакомый, — Его еще Наполеон застал, — Но вот его назначили для слома, Жильцы давно уехали из дома, Но дом пока стоял… Холодно, холодно, холодно в доме. Парадное давно не открывалось, Мальчишки окна выбили уже, И штукатурка всюду осыпалась, — Но что-то в этом доме оставалось На третьем этаже… Ахало, охало, ухало в доме. И дети часто жаловались маме И обходили дом тот стороной, — Объединясь с соседними дворами, Вооружась лопатами, ломами, Вошли туда гурьбой Дворники, дворники, дворники тихо. Они стоят и недоумевают, Назад спешат, боязни не тая: Вдруг там Наполеонов дух витает! А может, это просто слуховая Галлюцинация?.. Боязно, боязно, боязно дворникам. Но наконец приказ о доме вышел, И вот рабочий – тот, что дом ломал, — Ударил с маху гирею по крыше, А после клялся, будто бы услышал, Как кто-то застонал Жалобно, жалобно, жалобно в доме. …От страха дети больше не трясутся: Нет дома, что два века простоял, И скоро здесь по плану реконструкций Ввысь этажей десятки вознесутся — Бетон, стекло, металл… Весело, здорово, красочно будет… 1966 ПЕСНЯ О СЕНТИМЕНТАЛЬНОМ БОКСЕРЕ Удар, удар… Еще удар… Опять удар – и вот Борис Буткеев (Краснодар) Проводит апперкот. Вот он прижал меня в углу, Вот я едва ушел… Вот апперкот – я на полу, И мне нехорошо! И думал Буткеев, мне челюсть кроша: И жить хорошо, и жизнь хороша! При счете семь я все лежу — Рыдают землячки. Встаю, ныряю, ухожу — И мне идут очки. Неправда, будто бы к концу Я силы берегу, — Бить человека по лицу Я с детства не могу. Но думал Буткеев, мне ребра круша: И жить хорошо, и жизнь хороша! В трибунах свист, в трибунах вой: «Ату его, он трус!» Буткеев лезет в ближний бой — А я к канатам жмусь. Но он пролез – он сибиряк, Настырные они, — И я сказал ему: «Чудак! Устал ведь – отдохни!» Но он не услышал – он думал, дыша, Что жить хорошо и жизнь хороша! А он все бьет – здоровый, черт! — Я вижу – быть беде. Ведь бокс не драка – это спорт Отважных и т. д. Вот он ударил – раз, два, три — И… сам лишился сил, — Мне руку поднял рефери, Которой я не бил. Лежал он и думал, что жизнь хороша. Кому хороша, а кому – ни шиша! 1966 ПЕСНЯ О КОНЬКОБЕЖЦЕ НА КОРОТКИЕ ДИСТАНЦИИ, КОТОРОГО ЗАСТАВИЛИ БЕЖАТЬ НА ДЛИННУЮ Десять тысяч – и всего один забег остался. В это время наш Бескудников Олег зазнался: Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил — и сгинул. Вот наш тренер мне тогда и предложил: беги, мол. Я ж на длинной на дистанции помру — не охну, — Пробегу, быть может, только первый круг — и сдохну! Но сурово эдак тренер мне: мол, надо, Федя, — Главное дело – чтобы воля, говорит, была к победе. Воля волей, если сил невпроворот, — а я увлекся: Я на десять тыщ рванул как на пятьсот — и спёкся! Подвела меня – ведь я предупреждал! — дыхалка: Пробежал всего два круга – и упал, — а жалко! И наш тренер, экс– и вице-чемпион ОРУДа, Не пускать меня велел на стадион — иуда! Ведь вчера мы только брали с ним с тоски по банке — А сегодня он кричит: «Меняй коньки на санки!» Жалко тренера – он тренер неплохой, — ну бог с ним! Я ведь нынче занимаюся борьбой и боксом, — Не имею больше я на счет на свой сомнений: Все вдруг стали очень вежливы со мной, и – тренер… 1966 ПЕСНЯ КОСМИЧЕСКИХ НЕГОДЯЕВ Вы мне не поверите и просто не поймете: В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, — По пространству-времени мы прём на звездолете, Как с горы на собственном заду. От Земли до Беты – восемь дён, Ну а до планеты Эпсилон — Не считаем мы, чтоб не сойти с ума. Вечность и тоска – ох, влипли как! Наизусть читаем Киплинга, А кругом – космическая тьма. На Земле читали в фантастических романах Про возможность встречи с иноземным существом, — Мы на Земле забыли десять заповедей рваных — Нам все встречи с ближним нипочем! От Земли до Беты – восемь дён, Ну а до планеты Эпсилон — Не считаем мы, чтоб не сойти с ума. Вечность и тоска – игрушки нам! Наизусть читаем Пушкина, А кругом – космическая тьма. Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых, От дурных болезней и от бешеных зверей, — Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых — На Земле бывало веселей! От Земли до Беты – восемь дён, Ну а до планеты Эпсилон — Не считаем мы, чтоб не сойти с ума. Вечность и тоска – ох, влипли как! Наизусть читаем Киплинга, А кругом – космическая тьма. Прежнего, земного не увидим небосклона, Если верить россказням ученых чудаков, — Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законам На Земле пройдет семьсот веков! То-то есть смеяться отчего: На Земле бояться нечего — На Земле нет больше тюрем и дворцов. На Бога уповали бедного, Но теперь узнали: нет его — Ныне, присно и вовек веков! 1966 В ДАЛЕКОМ СОЗВЕЗДИИ ТАУ КИТА В далеком созвездии Тау Кита Всё стало для нас непонятно, — Сигнал посылаем: «Вы что это там?» — А нас посылают обратно. На Тау Ките Живут в тесноте — Живут, между прочим, по-разному — Товарищи наши по разуму. Вот, двигаясь по световому лучу Без помощи, но при посредстве, Я к Тау Кита этой самой лечу, Чтоб с ней разобраться на месте. На Тау Кита Чегой-то не так — Там таукитайская братия Свихнулась, – по нашим понятиям. Покамест я в анабиозе лежу, Те таукитяне буянят, — Все реже я с ними на связь выхожу: Уж очень они хулиганят. У таукитов В алфавите слов — Немного, и строй – буржуазный, И юмор у них – безобразный. Корабль посадил я как собственный зад, Слегка покривив отражатель. Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» — Что значит по-нашему – «Здрасьте!» У таукитян Вся внешность – обман, — Тут с ними нельзя состязаться: То явятся, то растворятся… Мне таукитянин – как вам папуас, — Мне вкратце об них намекнули. Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» — В ответ они чем-то мигнули. На Тау Ките Условья не те: Тут нет атмосферы, тут душно, — Но таукитяне радушны. В запале я крикнул им: мать вашу, мол!.. Но кибернетический гид мой Настолько буквально меня перевел, Что мне за себя стало стыдно. Но таукиты — Такие скоты — Наверно, успели набраться: То явятся, то растворятся… «Вы, братья по полу, – кричу, – мужики! Ну что…» – тут мой голос сорвался. Я таукитянку схватил за грудки: «А ну, – говорю, – признавайся!..» Она мне: «Уйди!» — Мол, мы впереди — Не хочем с мужчинами знаться, — А будем теперь почковаться! Не помню, как поднял я свой звездолет, — Лечу в настроенье питейном: Земля ведь ушла лет на триста вперед По гнусной теорьи Эйнштейна! Что, если и там, Как на Тау Кита, Ужасно повысилось знанье, — Что, если и там – почкованье?! 1966 ПРО ДИКОГО ВЕПРЯ В королевстве, где всё тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий вепрь огромадный — То ли буйвол, то ли бык, то ли тур. Сам король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил, — А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил. И король тотчас издал три декрета: «Зверя надо одолеть наконец! Вот кто отчается на это, на это, Тот принцессу поведет под венец». А в отчаявшемся том государстве — Как войдешь, так прямо наискосок — В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший, но опальный стрелок. На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили мёды – и тут Протрубили во дворе трубадуры, Хвать стрелка – и во дворец волокут. И король ему прокашлял: «Не буду Я читать тебе морали, юнец, — Но если завтра победишь чуду-юду, То принцессу поведешь под венец». А стрелок: «Да это что за награда?! Мне бы – выкатить портвейну бадью!» Мол, принцессу мне и даром не надо, — Чуду-юду я и так победю! А король: «Возьмешь принцессу – и точка! А не то тебя раз-два – и в тюрьму! Ведь это все же королевская дочка!..» А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!» И пока король с им так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур. Делать нечего – портвейн он отспорил, — Чуду-юду уложил – и убег… Вот так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок. 1966 ПЕСНЯ О ДРУГЕ Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, а так, Если сразу не разберешь, Плох он или хорош, — Парня в горы тяни — рискни! — Не бросай одного его: Пусть он в связке в одной с тобой — Там поймешь, кто такой. Если парень в горах — не ах, Если сразу раскис — и вниз, Шаг ступил на ледник — и сник, Оступился – и в крик, — Значит, рядом с тобой — чужой, Ты его не брани — гони: Вверх таких не берут и тут Про таких не поют. Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал: Если шел он с тобой как в бой, На вершине стоял – хмельной, — Значит, как на себя самого Положись на него! 1966 ЗДЕСЬ ВАМ НЕ РАВНИНА Здесь вам не равнина, здесь климат иной — Идут лавины одна за одной, И здесь за камнепадом ревет камнепад, — И можно свернуть, обрыв обогнуть, — Но мы выбираем трудный путь, Опасный, как военная тропа. Кто здесь не бывал, кто не рисковал — Тот сам себя не испытал, Пусть даже внизу он звезды хватал с небес: Внизу не встретишь, как ни тянись, За всю свою счастливую жизнь Десятой доли таких красот и чудес. Нет алых роз и траурных лент, И не похож на монумент Тот камень, что покой тебе подарил, — Как Вечным огнем, сверкает днем Вершина изумрудным льдом — Которую ты так и не покорил. И пусть говорят, да, пусть говорят, Но – нет, никто не гибнет зря! Так лучше – чем от водки и от простуд. Другие придут, сменив уют На риск и непомерный труд, — Пройдут тобой не пройденный маршрут. Отвесные стены… А ну – не зевай! Ты здесь на везение не уповай — В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, — Надеемся только на крепость рук, На руки друга и вбитый крюк — И молимся, чтобы страховка не подвела. Мы рубим ступени… Ни шагу назад! И от напряженья колени дрожат, И сердце готово к вершине бежать из груди. Весь мир на ладони – ты счастлив и нем И только немного завидуешь тем, Другим – у которых вершина еще впереди. 1966 ВОЕННАЯ ПЕСНЯ Мерцал закат, как сталь клинка. Свою добычу смерть считала. Бой будет завтра, а пока Взвод зарывался в облака И уходил по перевалу. Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы — Они помогут нам! А до войны – вот этот склон Немецкий парень брал с тобою, Он падал вниз, но был спасен, — А вот сейчас, быть может, он Свой автомат готовит к бою. Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы — Они помогут нам! Ты снова здесь, ты собран весь — Ты ждешь заветного сигнала. И парень тот – он тоже здесь, Среди стрелков из «Эдельвейс», — Их надо сбросить с перевала! Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы — Они помогут нам! Взвод лезет вверх, а у реки — Тот, с кем ходил ты раньше в паре. Мы ждем атаки до тоски, А вот альпийские стрелки Сегодня что-то не в ударе… Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы — Они помогут нам! 1966 СКАЛОЛАЗКА Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? — А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. — Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…» Рассмеялась ты – и взяла с собой. И с тех пор ты стала близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя, — Первый раз меня из трещины вытаскивая, Улыбалась ты, скалолазка моя! А потом за эти проклятые трещины, Когда ужин твой я нахваливал, Получил я две короткие затрещины — Но не обиделся, а приговаривал: «Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя!..» Каждый раз меня по трещинам выискивая, Ты бранила меня, альпинистка моя! А потом на каждом нашем восхождении — Ну почему ты ко мне недоверчивая?! — Страховала ты меня с наслаждением, Альпинистка моя гуттаперчевая! Ох, какая ж ты не близкая, не ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Каждый раз меня из пропасти вытаскивая, Ты ругала меня, скалолазка моя. За тобой тянулся из последней силы я — До тебя уже мне рукой подать, — Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!» Тут сорвался вниз, но успел сказать: «Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя скалоласковая!..» Мы теперь с тобою одной веревкой связаны — Стали оба мы скалолазами! 1966 ПРОЩАНИЕ С ГОРАМИ В суету городов и в потоки машин Возвращаемся мы – просто некуда деться! — И спускаемся вниз с покоренных вершин, Оставляя в горах свое сердце. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже всё доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Кто захочет в беде оставаться один, Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?! Но спускаемся мы с покоренных вершин, — Что же делать – и боги спускались на землю. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже всё доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Сколько слов и надежд, сколько песен и тем Горы будят у нас – и зовут нас остаться! — Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, — Потому что всегда мы должны возвращаться. Так оставьте ненужные споры — Я себе уже всё доказал: Лучше гор могут быть только горы, На которых никто не бывал! 1966 * * * Свои обиды каждый человек — Проходит время – и забывает. А моя печаль – как вечный снег: Не тает, не тает. Не тает она и летом В полуденный зной, — И знаю я: печаль-тоску мне эту Век носить с собой. 1966 ОНА БЫЛА В ПАРИЖЕ Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу. Наверно, я погиб: робею, а потом — Куда мне до нее – она была в Париже, И я вчера узнал – не только в ём одном! Какие песни пел я ей про Север дальний! — Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты, — Но я напрасно пел о полосе нейтральной — Ей глубоко плевать, какие там цветы. Я спел тогда еще – я думал, это ближе — «Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»… Но что ей до меня – она была в Париже, — Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил! Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не вправе, — Засел за словари на совесть и на страх… Но что ей от того – она уже в Варшаве, — Мы снова говорим на разных языках… Приедет – я скажу по-польски: «Прошу, пани, Прими таким как есть, не буду больше петь…» Но что ей до меня – она уже в Иране, — Я понял: мне за ней, конечно, не успеть! Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, — Да, я попал впросак, да, я попал в беду!.. Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, — Пусть пробуют они – я лучше пережду! 1966 О ВКУСАХ НЕ СПОРЯТ О вкусах не спорят: есть тысяча мнений — Я этот закон на себе испытал, — Ведь даже Эйнштейн, физический гений, Весьма относительно всё понимал. Оделся по моде, как требует век, — Вы скажете сами: «Да это же просто другой человек!» А я – тот же самый. Вот уж действительно Всё относительно, — Всё-всё, всё. Набедренный пояс из шкуры пантеры, — О да, неприлично, согласен, ей-ей, Но так одевались все до нашей эры, А до нашей эры – им было видней. Оделся по моде как в каменный век — Вы скажете сами: «Да это же просто другой человек!» А я – тот же самый. Вот уж действительно Всё относительно, — Всё-всё, всё. Оденусь как рыцарь я после турнира — Знакомые вряд ли узнают меня, — И крикну, как Ричард я в драме Шекспира: «Коня мне! Полцарства даю за коня!» Но вот усмехнется и скажет сквозь смех Ценитель упрямый: «Да это же просто другой человек!» А я – тот же самый. Вот уж действительно Всё относительно, — Всё-всё, всё. Вот трость, канотье – я из нэпа, – похоже? Не надо оваций – к чему лишний шум? Ах, в этом костюме узнали, – ну что же, Тогда я одену последний костюм. Долой канотье, вместо тросточки – стек, — И шепчутся дамы: «Да это же просто другой человек!» А я – тот же самый. Будьте же бдительны: Всё относительно, — Всё-всё, всё! 1966 ГОЛОЛЕД Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Будто нет ни весны, ни лета — В саван белый одета планета — Люди, падая, бьются об лед. Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет, целый год. Даже если всю Землю – в облет, Не касаясь планеты ногами, — Не один, так другой упадет На поверхность, а там – гололед! — И затопчут его сапогами. Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет, целый год. Только – лед, словно зеркало, лед, Но на детский каток не похоже, — Может – зверь не упавши пройдет… Гололед! – и двуногий встает На четыре конечности тоже. Гололед на Земле, гололед — Целый год напролет гололед. Гололед, гололед, гололед — Целый год напролет, целый год. 1966, ред. <1973> * * * Корабли постоят – и ложатся на курс, — Но они возвращаются сквозь непогоды… Не пройдет и полгода – и я появлюсь, — Чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все – кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все – кроме тех, кто нужней, — Я не верю судьбе, а себе – еще меньше. Но мне хочется верить, что это не так, Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах — Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах, — Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. Зима 1966/67 * * * Вот – главный вход, но только вот Упрашивать – я лучше сдохну, — Вхожу я через черный ход, А выходить стараюсь в окна. Не вгоняю я в гроб никого, Но вчера меня, тепленького — Хоть бываю и хуже я сам, — Оскорбили до ужаса. И, плюнув в пьяное мурло И обвязав лицо портьерой, Я вышел прямо сквозь стекло — В объятья к милиционеру. И меня – окровавленного, Всенародно прославленного, Прям как был я – в амбиции Довели до милиции. И, кулаками покарав И попинав меня ногами, Мне присудили крупный штраф — За то, что я нахулиганил. А потом – перевязанному, Несправедливо наказанному — Сердобольные мальчики Дали спать на диванчике. Проснулся я – еще темно, — Успел поспать и отдохнуть я, — Встаю и, как всегда, – в окно, Но на окне – стальные прутья! И меня – патентованного, Ко всему подготовленного, — Эти прутья печальные Ввергли в бездну отчаянья. А рано утром – верь не верь — Я встал, от слабости шатаясь, — И вышел в дверь – я вышел в дверь! — С тех пор в себе я сомневаюсь. В мире – тишь и безветрие, Чистота и симметрия, — На душе моей – тягостно, И живу я безрадостно. Зима 1966/67 ПЕСНЯ-СКАЗКА О НЕЧИСТИ В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх: Воет воем, что твои упокойники, Если есть там соловьи – то разбойники. Страшно, аж жуть! В заколдованных болотах там кикиморы живут, — Защекочут до икоты и на дно уволокут. Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают, А уж лешие – так по лесу и шастают. Страшно, аж жуть! А мужик, купец и воин — попадал в дремучий лес, — Кто зачем: кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез. По причине попадали, без причины ли, — Только всех их и видали – словно сгинули. Страшно, аж жуть! Из заморского из лесу, где и вовсе сущий ад, Где такие злые бесы — чуть друг друга не едят, — Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть! Соловей-разбойник главный им устроил буйный пир, А от их был Змей трехглавый и слуга его – Вампир, — Пили зелье в черепах, ели бульники, Танцевали на гробах, богохульники! Страшно, аж жуть! Змей Горыныч взмыл на древо, ну – раскачивать его: «Выводи, Разбойник, девок, — пусть покажут кой-чего! Пусть нам лешие попляшут, попоют! А не то я, матерь вашу, всех сгною!» Страшно, аж жуть! Все взревели, как медведи: «Натерпелись – сколько лет! Ведьмы мы али не ведьмы, патриотки али нет?! Налил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился! А еще на наших женщин позарился!..» Страшно, аж жуть! Соловей-разбойник тоже был не только лыком шит, — Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа, ты, заморский паразит! Убирайся без бою, уматывай И Вампира с собою прихватывай!» Страшно, аж жуть! …А теперь седые люди помнят прежние дела: Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела, — Прекратилося навек безобразие — Ходит в лес человек безбоязненно. И не страшно ничуть! Зима 1966/67 ПЕСНЯ О НОВОМ ВРЕМЕНИ Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, — Значит, скоро и нам – уходить и прощаться без слов. По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, Неизвестно к какому концу унося седоков. Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи! И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед. Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, На скаку не заметив, что рядом – товарищей нет. И еще будем долго огни принимать за пожары мы, Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов, О войне будут детские игры с названьями старыми, И людей будем долго делить на своих и врагов. А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, И когда наши кони устанут под нами скакать, И когда наши девушки сменят шинели на платьица, — Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!.. <1966 или 1967> СЛУЧАЙ В РЕСТОРАНЕ В ресторане по стенкам висят тут и там — «Три медведя», «Заколотый витязь»… За столом одиноко сидит капитан. «Разрешите?» – спросил я. «Садитесь! …Закури!» – «Извините, «Казбек» не курю…» «Ладно, выпей, – давай-ка посуду!.. Да пока принесут… Пей, кому говорю! Будь здоров!» – «Обязательно буду!» «Ну так что же, – сказал, захмелев, капитан, — Водку пьешь ты красиво, однако. А видал ты вблизи пулемет или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку? В сорок третьем под Курском я был старшиной, — За моею спиной – такое… Много всякого, брат, за моею спиной, Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!» Он ругался и пил, он спросил про отца, И кричал он, уставясь на блюдо: «Я полжизни отдал за тебя, подлеца, — А ты жизнь прожигаешь, иуда! А винтовку тебе, а послать тебя в бой?! А ты водку тут хлещешь со мною!..» Я сидел как в окопе под Курской дугой — Там, где был капитан старшиною. Он все больше хмелел, я – за ним по пятам, — Только в самом конце разговора Я обидел его – я сказал: «Капитан, Никогда ты не будешь майором!..» 1967 ПАРУС Песня беспокойства А у дельфина Взрезано брюхо винтом! Выстрела в спину Не ожидает никто. На батарее Нету снарядов уже. Надо быстрее На вираже! Парус! Порвали парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь! Даже в дозоре Можешь не встретить врага. Это не горе — Если болит нога. Петли дверные Многим скрипят, многим поют: Кто вы такие? Вас здесь не ждут! Парус! Порвали парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь! Многие лета — Всем, кто поет во сне! Все части света Могут лежать на дне, Все континенты Могут гореть в огне, — Только всё это — Не по мне! Парус! Порвали парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь! 1967 ПАРОДИЯ НА ПЛОХОЙ ДЕТЕКТИВ Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской, Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек», Вечно в кожаных перчатках — чтоб не делать отпечатков, — Жил в гостинице «Советской» несоветский человек. Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью, Щелкал носом – в ём был спрятан инфракрасный объектив, — А потом в нормальном свете представало в черном цвете То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив. Клуб на улице Нагорной — стал общественной уборной, Наш родной Центральный рынок – стал похож на грязный склад, Искаженный микропленкой, ГУМ – стал маленькой избенкой, И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ. Но работать без подручных — может, грустно, а может, скучно, — Враг подумал – враг был дока, – написал фиктивный чек, И где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана Сбил с пути и с панталыку несоветский человек. Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным, Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел. В общем так: подручный Джона был находкой для шпиона, — Так случиться может с каждым – если пьян и мягкотел! «Вот и первое заданье: в три пятнадцать возле бани — Может, раньше, а может, позже – остановится такси, — Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, — А потом про этот случай раструбят по «Би-би-си». И еще. Побрейтесь свеже, и на выставке в Манеже К вам приблизится мужчина с чемоданом – скажет он: «Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно», — Он вам даст батон с взрывчаткой – принесете мне батон. А за это, друг мой пьяный, — говорил он Епифану, — Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин!» …Враг не ведал, дурачина: тот, кому всё поручил он, Был – чекист, майор разведки и прекрасный семьянин. Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер!.. Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек — Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен, — А в гостинице «Советской» поселился мирный грек. 1967 ПРОФЕССИОНАЛЫ Профессионалам — зарплата навалом, — Плевать, что на лед они зубы плюют. Им платят деньжищи — огромные тыщи, — И даже за проигрыш, и за ничью. Игрок хитер – пусть берет на корпус, Бьет в зуб ногой и – ни в зуб ногой, — А сам в итоге калечит ноги — И вместо клюшки идет с клюкой. Профессионалам, отчаянным малым, Игра – лотерея, – кому повезет. Играют с партнером — как бык с матадором, — Хоть, кажется, принято – наоборот. Как будто мертвый лежит партнер твой, — И ладно, черт с ним – пускай лежит. Не оплошай, бык, — бог хочет шайбы, Бог на трибуне – он не простит! Профессионалам судья криминалом Ни бокс не считает, ни злой мордобой, — И с ними лет двадцать кто мог потягаться — Как школьнику драться с отборной шпаной?! Но вот недавно их козырь главный — Уже не козырь, а так – пустяк, — И их оружьем теперь не хуже Их бьют, к тому же – на скоростях. Профессионалы в своем Монреале Пускай разбивают друг другу носы, — Но их представитель (хотите – спросите!) Недавно заклеен был в две полосы. Сперва распластан, а после – пластырь… А ихний пастор – ну как назло! — Он перед боем знал, что слабо им, — Молились строем – не помогло. Профессионалам по всяким каналам — То много, то мало – на банковский счет, — А наши ребята за ту же зарплату Уже пятикратно уходят вперед! Пусть в высшей лиге плетут интриги, И пусть канадским зовут хоккей — За нами слово, — до встречи снова! А футболисты – до лучших дней… 1967 ПЕСЕНКА ПРО ЙОГОВ Чем славится индийская культура? Ну, скажем, – Шива – многорук, клыкаст… Еще артиста знаем – Радж Капюра, И касту йогов – странную из каст. Говорят, что раньше йог мог Ни черта не брамши в рот — год, — А теперь они рекорд бьют: Всё едят и целый год пьют! А что же мы? И мы не хуже многих — Мы тоже можем много выпивать, — И бродят многочисленные йоги — Их, правда, очень трудно распознать. Очень много может йог штук: Вот один недавно лег вдруг — Третий день уже летит, — стыд! — Ну а йог себе лежит спит. Я знаю, что у них секретов много, — Поговорить бы с йогом тет-на-тет, — Ведь даже яд не действует на йога: На яды у него иммунитет. Под водой не дышит час — раз, Не обидчив на слова — два, Если чует, что старик вдруг — Скажет «стоп!», и в тот же миг — труп! Я попросил подвыпимшего йога (Он бритвы, гвозди ел как колбасу): «Послушай, друг, откройся мне – ей-бога, С собой в могилу тайну унесу!» Был ответ на мой вопрос прост, Но поссорились мы с ним в дым, — Я бы мог открыть ответ тот, Но йог велел хранить секрет, вот… 1967 ПЕСНЯ-СКАЗКА ПРО ДЖИННА У вина достоинства, говорят, целебные, — Я решил попробовать – бутылку взял, открыл… Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное: Может быть, зеленый змий, а может – крокодил! Если я чего решил – я выпью обязательно, — Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно! А оно – зеленое, пахучее, противное — Прыгало по комнате, ходило ходуном, — А потом послышалось пенье заунывное — И виденье оказалось грубым мужуком! Если я чего решил – я выпью обязательно, — Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно! Если б было у меня времени хотя бы час — Я бы дворников позвал с метлами, а тут Вспомнил детский детектив – «старика Хоттабыча» — И спросил: «Товарищ ибн, как тебя зовут?» Если я чего решил – я выпью обязательно, — Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно! «Так что хитрость, – говорю, – брось свою иудину — Прямо, значит, отвечай: кто тебя послал, Кто загнал тебя сюда, в винную посудину, От кого скрывался ты и чего скрывал?» Тут мужик поклоны бьет, отвечает вежливо: «Я не вор, я не шпион, я вообще-то – дух, — За свободу за мою – захотите ежли вы — Изобью для вас любого, можно даже двух!» Тут я понял: это – джинн, – он ведь может многое — Он же может мне сказать «Враз озолочу!»… «Ваше предложение, – говорю, – убогое. Морды будем после бить – я вина хочу! Ну а после – чудеса по такому случаю: До небес дворец хочу – ты на то и бес!..» А он мне: «Мы таким делам вовсе не обучены, — Кроме мордобитиев – никаких чудес!» «Врешь!» – кричу. «Шалишь!» – кричу. Но и дух — в амбицию, — Стукнул раз – специалист! – видно по нему. Я, конечно, побежал – позвонил в милицию. «Убивают, – говорю, – прямо на дому!» Вот они подъехали – показали аспиду! Супротив милиции он ничего не смог: Вывели болезного, руки ему – за спину И с размаху кинули в черный воронок. …Что с ним стало? Может быть, он в тюряге мается, — Чем в бутылке, лучше уж в Бутырке посидеть! Ну а может, он теперь боксом занимается, — Если будет выступать – я пойду смотреть! 1967 ПЕСНЯ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ Как ныне сбирается вещий Олег Щита прибивать на ворота, Как вдруг подбегает к нему человек — И ну шепелявить чего-то. «Эх, князь, – говорит ни с того ни с сего, — Ведь примешь ты смерть от коня своего!» Но только собрался идти он на вы — Отмщать неразумным хазарам, Как вдруг прибежали седые волхвы, К тому же разя перегаром, — И говорят ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего. «Да кто вы такие, откуда взялись?! — Дружина взялась за нагайки. — Напился, старик, – так пойди похмелись, И неча рассказывать байки И говорить ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего!» Ну, в общем, они не сносили голов, — Шутить не могите с князьями! — И долго дружина топтала волхвов Своими гнедыми конями: Ишь, говорят ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего! А вещий Олег свою линию гнул, Да так, что никто и не пикнул, — Он только однажды волхвов вспомянул, И то – саркастически хмыкнул: Ну надо ж болтать ни с того ни с сего, Что примет он смерть от коня своего! «А вот он, мой конь – на века опочил, — Один только череп остался!..» — Олег преспокойно стопу возложил — И тут же на месте скончался: Злая гадюка кусила его — И принял он смерть от коня своего. …Каждый волхвов покарать норовит, — А нет бы – послушаться, правда? Олег бы послушал – еще один щит Прибил бы к вратам Цареграда. Волхвы-то сказали с того и с сего, Что примет он смерть от коня своего! 1967 ДВА ПИСЬМА I Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный! Во первых строках письма шлю тебе привет. Вот вернешься ты, боюсь, занятой, нарядный — Не заглянешь и домой, – сразу в сельсовет. Как уехал ты – я в крик, – бабы прибежали: «Ой, разлуки, – говорят, – ей не перенесть». Так скучала за тобой, что меня держали, — Хоть причина не скучать очень даже есть. Тута Пашка приходил – кум твой окаянный, — Еле-еле не далась – даже щас дрожу. Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный — Перед тем как приставать, пьет для куражу. Ты, болтают, получил премию большую; Будто Борька, наш бугай, – первый чемпион… К злыдню этому быку я тебя ревную И люблю тебя сильней, нежели чем он. Ты приснился мне во сне – пьяный, злой, угрюмый, — Если думаешь чего – так не мучь себя: С агрономом я прошлась, – только ты не думай — Говорили мы весь час только про тебя. Я-то ладно, а вот ты – страшно за тебя-то: Тут недавно приезжал очень важный чин, — Так в столице, говорит, всякие развраты, Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин. Ты уж, Коля, там не пей – потерпи до дому, — Дома можешь хоть чего: можешь – хоть в запой! Мне не надо никого – даже агроному, — Хоть культурный человек – не сравню с тобой. Наш амбар в дожди течет – прохудился, верно, — Без тебя невмоготу – кто создаст уют?! Хоть какой, но приезжай – жду тебя безмерно! Если можешь, напиши – что там продают. 1967 II Не пиши мне про любовь – не поверю я: Мне вот тут уже дела твои прошлые. Слушай лучше: тут – с лавсаном материя, — Если хочешь, я куплю – вещь хорошая. Водки я пока не пил – ну ни стопочки! Экономлю и не ем даже супу я, — Потому что я куплю тебе кофточку, Потому что я люблю тебя, глупая. Был в балете, – мужики девок лапают. Девки – все как на подбор – в белых тапочках. Вот пишу, а слезы душат и капают: Не давай себя хватать, моя лапочка! Наш бугай – один из первых на выставке. А сперва кричали – будто бракованный, — Но очухались – и вот дали приз таки: Весь в медалях он лежит, запакованный. Председателю скажи, пусть избу мою Кроют нынче же, и пусть травку выкосют, — А не то я тёлок крыть – не подумаю: Рекордсмена портить мне – накось, выкуси! Пусть починют наш амбар – ведь не гнить зерну! Будет Пашка приставать – с им как с предателем! С агрономом не гуляй, – ноги выдерну, — Можешь раза два пройтись с председателем! До свидания, я – в ГУМ, за покупками: Это – вроде наш лабаз, но – со стеклами… Ты мне можешь надоесть с полушубками, В сером платьице с узорами блеклыми. …Тут стоит культурный парк по-над речкою, В ём гуляю – и плюю только в урны я. Но ты, конечно, не поймешь – там, за печкою, — Потому – ты темнота некультурная. 1966 ПЕСНЯ О ВЕЩЕЙ КАССАНДРЕ Долго Троя в положении осадном Оставалась неприступною твердыней, Но троянцы не поверили Кассандре, — Троя, может быть, стояла б и поныне. Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. И в ночь, когда из чрева лошади на Трою Спустилась смерть, как и положено, крылата, Над избиваемой безумною толпою Кто-то крикнул: «Это ведьма виновата!» Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. И в эту ночь, и в эту смерть, и в эту смуту, Когда сбылись все предсказания на славу, Толпа нашла бы подходящую минуту, Чтоб учинить свою привычную расправу. Без устали безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. Конец простой – хоть не обычный, но досадный: Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, — И начал пользоваться ей не как Кассандрой, А как простой и ненасытный победитель. Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. 1967 ПЕСНЯ ПРО ПРАВОГО ИНСАЙДА Мяч затаился в стриженой траве. Секунда паузы на поле и в эфире… Они играют по системе «дубль-ве», — А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре». Ох инсайд! Для него – что футбол, что балет, И всегда он играет по правому краю, — Справедливости в мире и на поле нет — Потому я всегда только слева играю. Мяч затаился в стриженой траве. Секунда паузы на поле и в эфире… Они играют по системе «дубль-ве», — А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре». Вот инсайд гол забил, получив точный пас. Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге, — Не могу: меня тренер поставил в запас, А ему сходят с рук перебитые ноги. Мяч затаился в стриженой траве. Секунда паузы на поле и в эфире… Они играют по системе «дубль-ве», — А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре». Ничего! Я немножечко повременю, И пускай не дают от команды квартиру — Догоню, я сегодня его догоню, — Пусть меня не заявят на первенство миру. Мяч затаился в стриженой траве. Секунда паузы на поле и в эфире… Они играют по системе «дубль-ве», — А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре». Ничего! После матча его подожду — И тогда побеседуем с ним без судьи мы, — Пропаду, чует сердце мое – попаду Со скамьи запасных на скамью подсудимых. Мяч затаился в стриженой траве. Секунда паузы на поле и в эфире… Они играют по системе «дубль-ве», — А нам плевать, у нас – «четыре-два-четыре». 1967, ред. 1968 АИСТЫ Небо этого дня — ясное, Но теперь в нем – броня лязгает. А по нашей земле — гул стоит, И деревья в смоле — грустно им. Дым и пепел встают как кресты, Гнезд по крышам не вьют аисты. Колос – в цвет янтаря, — успеем ли? Нет! Выходит, мы зря сеяли. Что ж там, цветом в янтарь, светится? Это в поле пожар мечется. Разбрелись все от бед в стороны… Певчих птиц больше нет — вороны! И деревья в пыли к осени. Те, что песни могли, — бросили. И любовь не для нас, — верно ведь, Что нужнее сейчас ненависть? Дым и пепел встают как кресты, Гнезд по крышам не вьют аисты. Лес шумит, как всегда, кронами, А земля и вода — стонами. Но нельзя без чудес — аукает Довоенными лес звуками. Побрели все от бед на восток, Певчих птиц больше нет, нет аистов. Воздух звуки хранит разные, Но теперь в нем – гремит, лязгает. Даже цокот копыт — топотом, Если кто закричит — шепотом. Побрели все от бед на восток, — И над крышами нет аистов… 1967 ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ Антисказка Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след, — Дуб годится на паркет — так ведь нет: Выходили из избы Здоровенные жлобы — Порубили все дубы на гробы. Ты уймись, уймись, тоска, У меня в груди! Это – только присказка, Сказка – впереди. Распрекрасно жить в домах На куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах, — Добрый молодец он был — Бабку Ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил, дом спалил. Тридцать три богатыря Порешили, что зазря Берегли они царя и моря, — Кажный взял себе надел — Кур завел – и в ём сидел, Охраняя свой удел не у дел. Ободрав зеленый дуб, Дядька ихний сделал сруб, С окружающими туп стал и груб, — И ругался день-деньской Бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Здесь и вправду ходит Кот, — Как направо – так поет, Как налево – так загнет анекдот, — Но, ученый сукин сын, Цепь златую снес в торгсин И на выручку – один — в магазин. Как-то раз за божий дар Получил он гонорар, — В Лукоморье перегар — на гектар! Но хватил его удар, — Чтоб избегнуть божьих кар, Кот диктует про татар мемуар. И Русалка – вот дела! — Честь недолго берегла — И однажды, как смогла, родила, — Тридцать три же мужука Не желают знать сынка, — Пусть считается пока — сын полка. Как-то раз один Колдун — Врун, болтун и хохотун — Предложил ей как знаток дамских струн: Мол, Русалка, всё пойму И с дитем тебя возьму, — И пошла она к ему как в тюрьму. Бородатый Черномор — Лукоморский первый вор — Он давно Людмилу спер, — ох, хитер! Ловко пользуется, тать, Тем, что может он летать: Зазеваешься – он хвать! — и тикать. А коверный самолет Сдан в музей в запрошлый год — Любознательный народ так и прет! Без опаски старый хрыч Баб ворует, хнычь не хнычь, — Ох, скорей ему накличь паралич! Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил — Лешачиху свою бил и вопил: «Дай рубля, прибью а то, — Я добытчик али кто?! А не дашь – тады пропью долото!» «Я ли ягод не носил?! — Снова Леший голосил. — А коры по скольку кил приносил! Надрывался – издаля, Всё твоей забавы для, — Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты тля!» И невиданных зверей, Дичи всякой – нету ей: Понаехало за ей егерей… В общем, значит, не секрет: Лукоморья больше нет, — Всё, про что писал поэт, это – бред. Ты уймись, уймись, тоска, — Душу мне не рань! Раз уж это присказка — Значит, сказка – дрянь. 1967 СКАЗКА О НЕСЧАСТНЫХ СКАЗОЧНЫХ ПЕРСОНАЖАХ На краю края земли, где небо ясное Как бы вроде даже сходит за кордон, На горе стояло здание ужасное, Издаля напоминавшее ООН. Всё сверкает как зарница — Красота, – но только вот В этом здании царица В заточении живет. И Кощей Бессмертный грубую животную Это здание поставил охранять, — Но по-своему несчастное и кроткое, Может, было то животное – как знать! От большой тоски по маме Вечно чудище в слезах, — Ведь оно с семью главами, О пятнадцати глазах. Сам Кощей (он мог бы раньше – врукопашную) От любви к царице высох и увял — Стал по-своему несчастным старикашкою, — Ну а зверь – его к царице не пускал. «Пропусти меня, чего там, Я ж от страсти трепещу!..» «Хочь снимай меня с работы — Ни за что не пропущу!» Добрый молодец Иван решил попасть туда: Мол, видали мы кощеев, так-растак! Он все время: где чего – так сразу шасть туда, — Он по-своему несчастный был – дурак! То ли выпь захохотала, То ли филин заикал, — На душе тоскливо стало У Ивана-дурака. Началися его подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба, — Тоже ведь она по-своему несчастная — Эта самая лесная голытьба. Сколько ведьмочков пришипнул! — Двух молоденьких, в соку, — Как увидел утром – всхлипнул: Жалко стало, дураку! Но, однако же, приблизился, дремотное Состоянье превозмог свое Иван, — В уголку лежало бедное животное, Все главы свои склонившее в фонтан. Тут Иван к нему сигает — Рубит головы спеша, — И к Кощею подступает, Кладенцом своим маша. И грозит он старику двухтыщелетнему: «Щас, – говорит, – бороду-то мигом обстригу! Так умри ты, сгинь, Кощей!» А тот в ответ ему: «Я бы – рад, но я бессмертный – не могу!» Но Иван себя не помнит: «Ах ты, гнусный фабрикант! Вон настроил сколько комнат, — Девку спрятал, интриган! Я закончу дело, взявши обязательство!..» — И от этих-то неслыханных речей Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, — Он неграмотный, отсталый был Кощей. А Иван, от гнева красный, — Пнул Кощея, плюнул в пол — И к по-своему несчастной Бедной узнице взошел!.. 1967 СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ Уходим под воду В нейтральной воде. Мы можем по году Плевать на погоду, — А если накроют — Локаторы взвоют О нашей беде. Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам… И рвутся аорты, Но наверх – не сметь! Там слева по борту, Там справа по борту, Там прямо по ходу — Мешает проходу Рогатая смерть! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам… Но здесь мы – на воле, — Ведь это наш мир! Свихнулись мы, что ли, — Всплывать в минном поле! «А ну, без истерик! Мы врежемся в берег», — Сказал командир. Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам… Всплывем на рассвете — Приказ есть приказ! Погибнуть во цвете — Уж лучше при свете! Наш путь не отмечен… Нам нечем… Нам нечем!.. Но помните нас! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам… Вот вышли наверх мы. Но выхода нет! Вот – полный на верфи! Натянуты нервы. Конец всем печалям, Концам и началам — Мы рвемся к причалам Заместо торпед! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам… Спасите наши души! Спасите наши души… 1967 ДОМ ХРУСТАЛЬНЫЙ Если я богат, как царь морской, Крикни только мне: «Лови блесну!» — Мир подводный и надводный свой, Не задумываясь, выплесну! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи! Если беден я, как пес – один, И в дому моем – шаром кати, — Ведь поможешь ты мне, Господи, Не позволишь жизнь скомкати! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи! Не сравнил бы я любую с тобой — Хоть казни меня, расстреливай. Посмотри, как я любуюсь тобой, — Как мадонной Рафаэлевой! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи! 1967 * * * Мао Цзедун — большой шалун — Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, — Заметив слабину, меняет враз жену, — И вот недавно докатился до артистки. Он маху дал — он похудал: У ней открылся темперамент слишком бурный, — Не баба – зверь, — она теперь Вершит делами «революции культурной». А ну-ка встань, Цин Цзянь, а ну талмуд достань, — Уже трепещут мужнины враги! Уже видать концы — жена Лю Шаоци Сломала две свои собачие ноги. А кто не чтит цитат, Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
Страницы: 1, 2, 3, 4
|
|