Большой куш

Владимир Лорченков

Большой куш

1

Я все что угодно отдам за то, чтобы стать Микки-Маусом.

Я готов продать свою бессмертную душу, чтобы стать Микки-Маусом.

Я убью за право стать Микки-Маусом.

Молю, дайте мне возможность стать Микки-Маусом, и я сделаю для вас все на свете.

Отрекусь от родителей, прокляну Бога, растопчу все самое хрупкое в мире.

Если мне скажут – вот перед тобой человек, убей его ударом ножа в спину или задуши, а за это ты станешь Микки-Маусом, – я достану нож или удавку. Ради своей цели, а стать Микки-Маусом – моя цель, я оскверню святыню, отравлю колодец и продам сироту в рабство. Я мечтаю о том, чтобы кто-нибудь предложил мне осуществление мечты, и за ценой не постою.

И могу хоть сейчас заложить загробное блаженство, персональный рай и всеобщую вечность, чтобы занять место Микки-Мауса. Я не преувеличиваю, не шучу, я совершенно серьезен, я не верю в чудеса, но если бы чудо случилось, и из-за моего левого плеча понесло серой, я бы пошел на сделку. Все что угодно за место Микки-Мауса. За голову Микки-Мауса. За тело Микки-Мауса. Увы, чудеса случаются только для детей – строго до двенадцати, – а я уже давным-давно покинул благословенную планету Детства. Хотя и умудрился остаться при ней. Обслуживающим, так сказать, персонажем.

Так невесело каламбурю я и, понурившись, отправляюсь за тир, мести хвостом пыль. Но и оттуда, из-за простреленных юнцами на глазах у восторженных девиц банок, мне все видно.

Микки, как всегда, купается в лучах славы и обожания.

Я с глубоким вздохом гляжу сквозь прорезь для глаз на толпу детишек, восторженно лапающих Микки за огромные белые перчатки, за черный длинный хвост, за бархатные штаны и огромные, клоунские просто, башмаки. Дети в восторге. Башмаки, кстати, не его. Жалкий плагиатор спер их у меня. Точнее сказать, вынудил отдать их ему, потому что, видите ли, эти башмаки наилучшим образом подходят для сценического образа Великой Американской Мыши. Урод! Строго говоря, эти ботинки и мне не принадлежали – по регламенту я должен ходить босыми ногами, ну, то есть лапами, ну, вы же понимаете, – но я сумел убедить Снуппи-Дога отдать их мне. Хотя, если честно, выменял. Сделка состоялась несколько недель назад. Снуппи-Дог все равно не должен бегать – в нашем парке аттракционов для него предусмотрен специальный стульчик, сидя на котором он фотографируется с детьми. По десять часов в день! Сидишь себе и сидишь, сидишь и сидишь, а дети только и делают, что падают тебе на колени, обнимают за шею и дышат в нос.

– Снуппи, – лепечут они, – замри, чтобы фото получилось классное.

– Снуппи! – жалуются они. – Почему ты все время ерзаешь?!

– Снуппи, – капризничают они, – не ерзай!

– А как тут не ерзать, если ты сидишь день-деньской. Из-за этого у Снуппи даже развился геморрой! У него задница не задница, а сплошная рана, – жалуется он мне.

Я, морщась, прошу его заткнуться, потому что мы обедаем второпях хотдогами за оградой парка, и от вкуса куриных сосисок мне и так плохо, а потом у меня в голове что-то щелкает, и я говорю – а ну, повтори. И он говорит: да у меня задница не задница, а сплошная рана просто из-за того, что я целый день, блин, сижу на этом стульчике. А я торжественно говорю: хочешь, я тебе помогу? Только учти, ты отдашь мне за это свои ботинки. Ну да, говорит он. Тогда записывай рецепт самого действенного средства от геморроя, какое существует в мире, говорю я. От геморроя? – переспрашивает меня Снуппи, помаргивая короткими ресницами. Я торжественно прилагаю правую руку к левой половине груди и говорю – от самого что ни на есть геморроя. Проходящая мимо Белоснежка смеется.

Так в обмен на рецепт уникального средства я заполучил роскошные, огромные, с большущими носками ботинки Дога. И даже привлек ими внимание всех – от детворы до администрации, пока этот козел, то есть мышь Микки, не отобрал их у меня. Причем не прилагая для этого никаких интеллектуальных усилий. Просто наш всеобщий любимчик Микки пошел к директору и настучал. А заодно выпросил ботинки. Они ему, понимаете ли, нужны как реквизит артисту. «Для большей концентрации образа». Тьфу. Эстет херов!

Микки-Маус поворачивается, и я вижу, как под веселой мордашкой мышонка расплывается в уродливой, омерзительной улыбке его лицо. Мне даже смотреть не надо, куда глядит проклятый грызун. Все и так понятно. Белоснежка идет!

Я чувствую, как глаза мои тяжелеют. Буду честен. Это слезы. О, я бы отдал все на свете, чтобы заполучить место Микки-Мауса! Я бы убил человека, я бы продал душу, я бы… Микки, Микки. Моя недостижимая мечта. Да, я недостаточно умен, недостаточно ловок, недостаточно проворен, недостаточно… Я – один сплошной недостаток. Я – сплошная язва респектабельности. Нарыв на детских фантазиях. А Микки-Маус – это воплощение Достоинства, объяснили мне в администрации. Он несет на своих хрупких мышиных плечах груз особой, детской цивилизации, в его рюкзаке – опыт всего ХХ века, он – флагман передового отряда Детства. И места таким, как вы, – вежливо пыхнул мимо меня сигарным дымом директор, – на этом флагмане нет. Впрочем, это вовсе не значит, что для вас все потеряно. Мы живем в эпоху становления рынка, понимаете ли…

– Мы живем в эпоху становления рынка, понимаете ли вы это? – повторяет директор и прикуривает другую сигару.

– Можно докурить? – торопливо спрашиваю я и, не дождавшись разрешения, всасываю шоколадный на вкус дым.

«Гавана»? Явно не «Гавана». Доминиканское дерьмо по десять долларов за штуку. Слишком шоколадные. Впрочем, чего это я? Мои сигареты – называются «Реал» – вообще по полдоллара за пачку. И фильтр в них наполовину из бумаги. Незабываемый вкус, поверьте. После каждой сигареты такое чувство, будто в горле оставили мокрую тряпку. Я затягиваюсь еще несколько раз, чтобы накуриться вдоволь. Некстати вспоминаю, что Микки бросил еще прошлым летом. Говорит, что ни разу с тех пор не затянулся. По-моему, врет. Но ему все верят…

Спохватываюсь и перевожу взгляд на директора. Улыбается. Мне кажется, он специально отрастил бороду, ну, как у Карабаса. Чтобы сходство было полным. Директор театра аттракционов, начальник пяти десятков лузеров, прыгающих день деньской по парку в костюмах Снуппи-Дога, Микки-Мауса, Гномов, Слоника и Попугая… Всех перечислять не стану, я еще познакомлю вас с этим на удивление разношерстным коллективом. Если вам захочется с ним знакомиться, конечно. Я бы не захотел. Но у меня не было выбора. Где еще в городе найти работу, не требующую специальности и силы? Грузчиком я бы через неделю загнулся.

– Можно и докурить, – скептически улыбается директор. – Но нужно еще и послушать. Пойми, мы живем в эпоху равных возможностей. Становления рынка. Какой на дворе год?

– Две тысячи третий! – выдаю я.

– Правильно, – кивает он и начинает накручивать на пальцы бороду, это у него привычка такая, вот борода вся и в завитушках, прям как у древнего ассирийца на тех книжках, что я так люблю читать перед сном, потом…

– Опять не слушаешь!!! – хлопает он ладонью по столу. – Вова, Вова… – качает укоризненно головой.

– Я уже тридцать лет Вова, – огрызаюсь я, но мне и правда неловко, и я стараюсь сконцентрироваться.

– Тридцать лет как, – шамкая, передразнивает он. – Что за школьная манера, оправдываться?

Он прав. Я вообще инфантильный. Прячусь от бытия, как говорит моя матушка, а уж она-то знает в этом толк. Сама всю жизнь от него прячется. А когда мне читают по этому поводу нотации, ухожу в себя. Смотрю в какую-нибудь точку и думаю о чем-нибудь своем, например, об ассирийцах, на барельефах кото… Стоп! Облажаться больше двух раз за минуту было бы слишком. Встряхиваю головой и, моргая, гляжу на директора. Тот доволен.

– Прояви себя, – просит он, – и я пойду тебе навстречу.

– Покажи, что ты можешь. Что умеешь, – разводит руками, показывая необъятные возможности рынка, директор.

– Докажи всему миру, что ты не просто тряпичную башку зверя можешь таскать, не просто заменить свою башку башкой божества третьего круга Диснеевского пантеона, – говорит директор. – Но что ты способен проявить Инициативу.

А уж это, по его мнению, даст мне все. И деньги, и возможности, и все такое прочее. По его разумению, стоит начать выслуживаться, как это делает тот же придурок Микки, так все и получится. Микки-Маус, Человек-паук, а там, глядишь, и сам Бэтмен! Потом заместитель по хозяйственной части, наконец директор аттракционов, потом – руководитель сети розничной торговли каким-нибудь товаром и, как достойный финал, миллионер!

– А что?! – возмущается директор. – Не знаешь, что ли, историю про паренька, который начинал с булок с сосисками, а умер с 198 миллионами в банке?

«Ну и как, очень ему помогли эти ваши двести миллионов?» – хочу я спросить, но хмыкаю и докуриваю сигару. Деньги-возможности-все-такое-прочее.

Только я, если честно, не хочу ни того, ни другого, ни третьего. Все, что мне нужно, это получить роль Микки-Мауса. Чтобы быть не Одним из, а – Единственным и неповторимым. Мышью-Героем. Тем, вокруг кого постоянно собираются толпы детишек и с кем фотографируются папаши и мамаши, в то время как их чадо обнимает за шею тряпичную башку кумира. Нет, я не честолюбив. Просто верю, что это привлечет внимание… Ее внимание. Ее…

– Белоснежка, – вспоминает Караб… тьфу, директор то есть, – погляди, как работает? Всего месяц она у нас, а люди уже в очередь записываются, чтоб она их засранцев малолетних в хороводе покрутила. – Ну, то есть не засранцев, – поправляется он нехотя, глядя на мои поднятые брови, – а детишек, ты же понимаешь, что я любя.

– Конечно, босс, – подтверждаю я.

– Так вот, – вздыхает он с облегчением, – девчонка пришла подработать на лето и уже такие результаты. А Микки? А?!

– Что Микки… – бормочу я, в то время как он глядит на меня с нескрываемым удовольствием, потому что знает.

– А то Микки, что этот двадцатидвухлетний парень, – смакуя слова, говорит директор, – добился своей роли за год с небольшим, в отличие от одного лузера, который шестой год бегает в том же костюмчике, что и еще трое лузеров.

– В смысле я, – уныло переспрашиваю.

– В смысле ты, – говорит директор и со вздохом спрашивает: – Неужели ты ничего, совсем ничего не хочешь от жизни?

– Ну-у-у, – неуверенно тяну я.

– Ты причиняешь боль своей матери, – старается он ударить побольнее, но я в глубине души только смеюсь, хотя приличия ради разыгрываю гнев.

– Спокойно-спокойно! – поднимает он руки. – Не хотел тебя обидеть. Неужели ты не видишь, что все это расстраивает твою мать. Тебе тридцать лет. У тебя за плечами средняя школа. Пять лет на диване. И пять лет здесь, в парке аттракционов. В роли анонимного зверя. Только лишь потому, что мы с твоей матушкой знакомы.

Будь на моем месте другой человек, так он тебя даже отсюда бы вышвырнул! Понимаешь ты это?

– Да, босс, – грустно говорю я.

– Так встряхнись! – просит он. – Встряхнись. Не ходи с разинутым ртом. Будь активнее, веселее. Трепли детишек по щечкам. Щипай мамаш за попки. Конечно, тех, которые хотят, а по таким всегда видно!

– По попкам? – хмурюсь я.

– По мамашам! – хохочет он. – Жми руки папашам. Лезь в объективы. Наливай лимонаду и преподноси малышкам. Танцуй с малышами. Прыгай. Бегай. Скачи, чтоб тебя! Скачи, как лошадь Пржевальского, которой стручок чили в задницу сунули! Стань звездой. Чтобы в парк ходили на тебя! Это откроет тебе возможности. Даст все. Может, даже эта школьница на тебя обратит внимание. А? Белоснежка-то наша.

– Хватит вам, – бормочу я смущенно.

– Хватит мне, – бормочет он весело, расписываясь в документах и протягивая конверт, – вот тебе жалованье за два дня. Учти, за те качели, которые ты поломал, мы с тебя вычли.

– Я же не… – пытаюсь протестовать я, но он уже в мыслях о другом.

– Мы сейчас на пороге больших возможностей! – объясняет он. – Можем заработать кучу бабок. Нам нужен прорыв. Новые программы. Спектакли. Идеи. «Сейчас не зевай, рот раскрывай да деньгу зашибай!» – придумывает он речевку на ходу и, я вижу, очень этим доволен. – Ладно, каналья, – треплет он меня по макушке на правах старого друга матери.

И я в который раз пытаюсь понять: нет, не спали ли они, – это для меня вопрос решенный, спали; пытаюсь понять, не мой ли он отец. Нет, это было бы чересчур, прямо Болливуд какой-то, а у нас тут всего лишь «Парк аттракционов „Сказочный Мир Диснея“ в Кишиневе», хотя, если честно, мне и этого с лихвой и по горло.

– Проваливай, – говорит он. – И помни.

– Да-да, – уныло отвечаю я.

– Веселее! – подмигивает он.

Я улыбаюсь, как положено сотруднику «Парка аттракционов „Сказочный Мир Диснея“ в Кишиневе», и мы с директором хором исполняем корпоративную речевку, которую придумал он же, конечно. Директор верит, что все это дерьмо – речевки, гимны, Золотые Правила Фирмы – поможет нам стать процветающим передовым парком аттракционов. Я в этом сомневаюсь, но свои сомнения держу там, где босс советует нам их держать. Под хвостом огромного плюшевого костюма, который таскаю на себе семь дней в неделю без выходных, потому что лето.

Мы даже не поем, потому что голоса нет ни у меня, ни у него – у меня вдобавок и слуха нет, – а читаем. Наверное, думаю я, мы сейчас похожи на двух психов из негритянского района Нью-Йорка, только, в отличие от негров, поем мы не рэп, а какие-то безумные стихи, сочиненные психом. Кто убедил босса в том, что это можно петь, непонятно. Но я кричу вместе с ним, хлопая в ладоши:

эй, выше руки, эй, выше лапы, команда!

сегодня мы победители, сегодня мы порвем всех,

как тузик грелку, эй, команда,

давай, борись за команды успех!

мы – бригада, мы – мафия детских развлечений,

голландцы фантазий, Аль Капоне увлечений,

мы обставим всех конкурентов,

заработаем денег гору,

всем конкурентам после нас стреляться впору!

мы единое целое, мы один коллектив, одна семья —

Микки, Белоснежка, Гномы, Еноты, Принц, ты и я!

мы одно целое, один организм,

мы вам покажем настоящий энтузазизм!

это кто на чертовом, это кто на колесе?

хэй се, хэй се!

Мы хлопаем в ладоши, и секретарша, зашедшая с чаем, вынуждена присоединиться к нам. Потому что это Одно из Правил Фирмы. Видишь, как Твоя Команда исполняет Корпоративный Танец, будь добр – Включайся. Старая грымза – интересно, ее он тоже? – едва успевает поставить на стол поднос с чашкой (о, конечно с одной, сотруднику и окурка хватит), – начинает вилять бедрами. Меня чуть не стошнило. Отвожу взгляд и упираюсь им в рот директора, окаймленный бородищей Карабаса. Рот ревет:

кто там крутит хула-хуп?

хэй-хуп, хэй-хуп,

кто там вертит карусель?

хэй сель, хэй сель,

кто там возит ребятню?

кто смешит всю малышню?

И хором, отчего в его кабинетике едва стекла не дребезжат:

это мы, одна команда, парка отдыха семья,

это ты, это я, это ты, это я,

это он, это она,

это мы – семья одна!!!

уррра!!!!!!!

После чего, сойдясь с поднятыми руками, хлопаем в ладони друг другу. Всё. Точка. Директор провожает меня и, придерживая дверь – большая честь, он открыл ее сам! – говорит:

– Добейся успеха. Перевоплотись. Ты герой? Ты сказочный персонаж? Так стань им. Давай, крошка.

Нет, крошка, это не секретарше. Мне. Что? Ах да, я же не представился. Извините, совсем забегался. В этом парке я Крошка Енот.

Очень приятно.

2

Крошка Енот, то есть я, выходит из домика директора, волоча за собой широкий и неудобный хвост. Я пытался объяснить костюмеру парка, что такие хвосты больше подходят бобрам, но он сказал мне лишь: «Чувак, не умничай!»

Не умничай. И все тут. Тридцать лет – не умничай, не умничай и не умничай. Ну, я и не умничаю. Ничего не хочу от жизни и забился в нору в костюме Крошки Енота. Правда, всех это бесит. Так, как будто это не они мне говорят – не умничай. Удивительно, до че… Бац! Я падаю, оглушенный, на колени. Ни черта не вижу, потому что дурацкая голова Крошки Енота сбивается набок, и теперь прорези для глаз – прямо напротив моего уха. Бац! И я ничего не слышу левым ухом. Эй-эй. Бац, бац, бац! Если бы не тряпичная голова, мне давно бы пришел конец. Да кто же это?!

– Получай, получай, получай!!! – слышу я приглушенный рев и после очередного удара начинаю видеть; видимо, башка Енота снова сдвинулась.

Так и есть. Меня осыпает градом ударов Снуппи-Дог. Веселая псина, с белой пастью – на нее пошло четыре катушки ослепительно белых ниток – и большущими лапами-пятернями. Бацбац! Получай, получай, на, на, урод, ревет он, правда, сдержанно, и бьет меня так сильно, как может. Я пытаюсь встать, но он дает мне подсечку. Правда, и сам не удерживается на ногах – я начинаю переживать за Снуппи, ему ведь под шестьдесят, а это вам не шутки, черт побери, – и падает тоже. Прямо на меня, что воспринимает как счастливый подарок судьбы и принимается молотить меня коленями и локтями. Бац-бац!!!

– Эй, папа, смотри, как Снуппи возится с Крошкой Енотом! – звенит поблизости голосок, и я краем глаза успеваю заметить в прорезь, как маленькая девочка пяти лет, не больше, тянет папашу к нам.

Да тут и вправду интересно, решает папаша и сам подходит поближе. Приобняв дочь за плечи, он наблюдает за нами. Снуппи ревет, и я благодарю Бога, что наши костюмы плохо пропускают звук. К тому же в парке всегда шумно из-за гула голосов и музыки из радиоточки. Прибавьте к этому музыку, которая на каждом аттракционе своя, и вы поймете, почему к пятидесяти годам все ветераны этого детского парка глохнут, как китайские рабы на тяжелом производстве радиоприемников.

– Сволочь ты этакая, – шипит Снуппи, придушив меня, – да я тебя убью, на хрен, за твои идиотские шуточки, понял, ты?!

– Папа, смотри, Снуппи обнимает Енота!

– Они друзья, доченька… – неуверенно говорит папаша.

– Они друзья, малышка, – бубнит чей-то голос из-за костюма, и я понимаю, что Матушка Енотиха пришла ко мне на помощь.

– Они любят друг друга, да? – спрашивает девочка восторженно.

– Я тебя задушу, на хрен, урод сопливый, – хрипит тихонько Снуппи, и я вдруг теперь уже действительно – бац! – чувствую его старческие жилистые руки на своей шее. Ему удалось ухватить меня за глотку.

– Мама, мама, или сюда, скорее, тут новое шоу!

– О, тут и правда шоу!

– Снуппи и Енот борются, кто сильнее!

– Точно, деточка.

– В этом парке постоянно придумывают что-то новенькое.

– Ой, мама, смотри, Енот перевернулся, теперь он сверху!

– Ну конечно, Крошка Енот теперь будет верховодить, такая у них игра, малышка. Не хочешь на чертово колесо?

– Нет, мама, тут интереснее!

– Ну, как хочешь!

– Ой, мама, смотри, Снуппи весело дрыгает ногами!

– Ну, их специально так учат, милая, чтобы деткам было весело и смешно!

– Ой, а что это тут?! Ой, как здорово! Малыш, беги сюда скорее. Смотри, тут Снуппи и Енот борются.

– Говнюк долбаный, я тебя урою за дебильные шутки, ты че, думаешь, геморрой – это смешно? Ни хрена это не смешно, урод ты этакий, это сов…

– Ребята, ребята, скорее сюда!!! Тут такое!

– Уважаемые родители, дополнительный аттракцион оплачивается в размере… – Судя по деловой хватке Матушки Енотихи, она скоро покинет ряды Енотов и продвинется по служебной лестнице дальше, наверное, станет Минни, подружкой Микки-Мауса, думаю я и сжимаю руки сильнее, а Снуппи отвечает мне тем же, интересно, кто кого переду…

– Мама, мама, смотри, как здорово Снуппи становится на мостик!

– Он послушный мальчик, хорошо кушает, занимается спортом и слушает маму. Будешь таким же, тоже сможешь стать на мостик!

– Правда?

– Ну, конечно, сынок, ты глянь только, что эти сорванцы вытворяют…

– Как ты думаешь, дорогая, эти ребята, ну, которые в костюмах зверей бегают по парку, их набирают в школах?

– Уверена, что да. Это же работа для студента или школьника на летние каникулы.

– Папа, мама, тише!

– Молчу, молчу.

– Вот это… здо… потряса… а здесь так кле… послушай что сказал… на сегодня пото… билеты в касс… в нашем парке сег… а теперь прослу… мам… давай… мороженю… игру…шари…вот…

Голоса сливаются в один, издевательский и глухой. Прямо как мой.

– Издеваться над стариком вздумал, – шипит Снуппи, изловчившийся вырвать свою глотку из моих рук.

– Послушай, – сиплю я, потому что мне такой фокус не удался, явно не удался, – да я ничего не по…

– Ой, мама! – кричит звонко девочка из большой толпы, которая собралась вокруг нас.

– Мама, – удивленно кричит она, – а почему зад у Снуппи был белый, а сейчас коричневый?

– Слышал, козел?! – со слезами в голосе бубнит Дог и сжимает руки еще сильнее, и я чувствую, что всё, и впрямь решил задушить.

Костюм Снуппи и правда предполагал наличие белой задницы. Сам Снуппи коричневый, а морда и задница белые. Сейчас задница коричневая. Это, а еще резкий запах – Снуппи изловчился и сел мне на грудь – наводит на определенные мысли. Снуппи обделался. Это очевидно.

Снуппи душит меня и душит, а я пытаюсь вспомнить, где я совершил прокол. Конечно, никакого средства от геморроя я не знал. Просто сочинил быстренько, велел сжевать несколько ягод бузины, а потом выплюнуть жвачку и хорошенько намазать ею задницу. Почему именно бузина, я не могу вспомнить. Ну, мне всегда казалось, что это какое-то такое супер-пупер народное средство.

– Бузина, говоришь, – всхлипывает Снуппи и пытается задушить меня еще и коленями, – буууузина?!

– Послушай, друг, – шепчу я еле, – я вов…

– Друг?! Друг?! – спрашивает Снуппи и чуть ослабляет хватку.

– Конечно, друг, – пытаюсь я отдышаться, потому что секунды мне хватило на то, чтобы рывком перевернуть Снуппи и усесться на него, что ни говори, счастье на войне переменчиво. – Дружище, прекрати, нас уволят, если мы не прекратим, нас уво…

– Брейк! – раздается звучный голос директора, и мы расцепляем руки.

– Делай вид, что мы специально, – успеваю шепнуть Снуппи в ухо я, и мы встаем.

Публика расходится очень довольная. Директор выглядит недоуменным. Я объясняю, что после его прокачки – нам нужны такие встряски, босс, вы клевый менеджер, скажу вам безо всякого там подхалимажа, потому что так оно и есть, – мы со Снупппи решили прекратить валять дурака. И занялись делом.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.