Большая жизнь

Свидетельство об окончании Высших разведывательных курсов

Москвичи смотрели на освежающие струи воды, на глянцевитый чистый асфальт и, повеселев, стали расходиться по домам.

Третье событие: я окончил курсы и сдал экзамены.

* * *

В октябре 1944 года Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота выпустило очередной информационный плакат. Такие плакаты выпускали регулярно, их вывешивали в воинских частях и особенно в ленинских комнатах, они посвящались разным событиям и героям боев.

На этот раз плакат рассказывал о передовых фронтовиках по каждому роду войск, своеобразным чемпионам по видам фронтовой деятельности.

На плакате каждому герою посвящен дружеский шарж и шутливые стихи.

Привожу ксерокопию в уменьшенном виде.

Публикация этого плаката для меня неожиданно принесла неприятность. Позвонили из редакции газеты «Красная Звезда» и сказали:

– Владимир Васильевич, в редакцию обратился фронтовик, командир полка полковник Горб, он высказывает сомнение насчет большого количества (79 человек!) «языков», которых вы привели (как указано на плакате) на фронте. И просит перепроверить. Может быть, вы заедете к нам, поговорим, где искать подтверждение этой цифре, чтобы написать ответ полковнику Горбу.

На следующий день я приехал в редакцию, работники ее просили извинить их, но полагается отвечать на запросы читателей, тем более что прислал его фронтовик.

Фронтовой плакат

Я высказал свое мнение:

– Надо отвечать, подтверждая документами, чтобы это не ограничивалось моим с вами разговором. Во-первых, запросите Главпур – откуда авторы плаката взяли такую цифру – «79 языков». Во-вторых, надо позвонить в управление кадров, в моем личном деле есть последняя «Боевая характеристика», с которой меня направляли в Москву на курсы, в ней тоже указана эта цифра. В-третьих, надо кого-то послать из редакции в Подольск, в архив. В деле моего 629-го полка 134-й стрелковой дивизии должны быть протоколы допросов пленных, в них указано, кто участвовал в захвате пленных. Протоколов этих много, чтобы долго не рыться в архивных бумагах, можно воспользоваться тремя представлениями меня к звезде Героя, в них указано суммарное количество «языков» за определенный период моей боевой службы. Кстати, вот у меня есть копия первого представления, мне ее дал на память командир полка полковник Кортунов, когда мне это звание не дали и вернули представление. Я привез его показать вам. Вот здесь указано, кроме прочих боевых дел, «привел 35 пленных». Во втором представлении найдете цифру «65 языков», но Героя опять не дали, и в третьем, за которое все же получил эту награду, найдете цифру: «79 языков».

Работники редакции по-моему совету собрали все документы, пригласили полковника Горба и показали ему их.

Горб ознакомился с показанными справками и, говорят, все хмыкал и удивлялся, а потом заявил: «В моем полку за все время моего командования взяли всего 25 “языков”».

Меня спросили, не пожелаю ли я встретиться с полковником Горбом?

Я ответил:

– Не испытываю такого желания, пусть он хмыкает по поводу своей плохой разведки.

Хотел добавить на счет его сомнений: «Горбатого могила исправит», но воздержался, все же он фронтовик.

Поездка в Ташкент

После завершения экзаменов на курсах меня пригласили в Узбекскую ССР. Я был шестой по счету Герой из Узбекистана, пятеро других – узбеки первый, Кучкар Турдыев, и вот я – шестой.

Как только пришло это радостное сообщение в Ташкент, ко мне приехал постоянный представитель Узбекистана в Москве Султанов и сказал:

– Республика приглашает вас в гости и ждет!

В Ташкенте меня встречали митингом на вокзальной площади. Были здесь мои мама и папа. Руководил всем работник ЦК КП Узбекистана. После речей, вручения цветов, криков «ура!» он сказал:

– Теперь поедем к вам в гости.

Гости – какие-то местные начальники, писатели-узбеки, журналисты и телевизионщики – на пяти машинах с эскортом из милиционеров-мотоциклистов помчались к скромному домику родителей на окраине города. Я шепнул цековцу:

– Мои старики живут очень скромно, на продовольственные карточки. Не знаю, чем мы будем угощать гостей?

– Не беспокойтесь, мы все предусмотрели.

Встреча с родителями в Ташкенте

И действительно, в небольшом дворике нашего дома стоял длинный стол, накрытый выпивками и закусками. В торце стола пускал пар огромный самовар (из чайханы) и улыбался усатый чайханщик. За ним тоже парил огромный котел с пловом.

Настоящий пир прошел очень приятно и весело. Меня попросили рассказать об эпизодах из моей работы в разведке – как я ловил «языков». Я рассказал. Восторг и похвалы сопровождались бурными тостами и возлияниями. К вечеру гости набрались изрядно и стали расходиться. Цекист мне сказал:

– Завтра в 10 утра вас ждет в здании ЦК первый секретарь ЦК Усман Юсупов. Я пришлю за вами машину.

Наконец, я остался с родителями наедине. Мама плакала от счастья, обнимала и целовала меня. Отец, как всегда, был сдержан в эмоциях, но я видел: и он растроган до глубины души. И было от чего! Сын, сгинувший в тюрьме и лагерях на три года, вернулся не только живой, но еще и Герой Советского Союза.

Утром я был в ЦК. В приемную вышел сам первый секретарь, знаменитый и всевластный Усман Юсупов – полный, с мясистым и крупным лицом, голова обрита наголо и блестела, как биллиардный шар. Он был в легком чесучовом костюме. Широко улыбнулся, радушно сказал:

– Добро пожаловать в республику, наш дорогой герой!

Я ответил на чистейшем узбекском языке:

– Усман-ока, узумызы тилимызда гапирайлик, – что в переводе означало: Усман-ока, давайте говорить на нашем родном языке.

Он был просто ошарашен. Широко раскрыл глаза от удивления и воскликнул:

– Ты – подлинный сын узбекского народа!

После непродолжительной беседы в его кабинете Юсупов сказал:

– Сегодня будем обедать у меня дома в два часа дня, приезжай с женой.

– Спасибо, но у меня нет жены.

– О, да ты еще и жених! Женим тебя обязательно на узбечке. Подберем красавицу из Чуска. (Туда все богатые и знаменитые люди ездят за невестами еще с древних времен. – В.К.)

Был я у него в квартире, не очень шикарной, просто и со вкусом обставленной. Жена его Степаненко (кажется, Оксана, теперь уже не помню) – приветливая, веселая хохлушка.

Обедали мы втроем, говорили только по-узбекски, разумеется, выпили, но понемногу, Юсупову надо было возвращаться на работу.

На прощанье он еще раз сказал:

– Ты подлинный сын узбекского народа.

На другой день, объезжая город на машине, я увидел на площадях, в центре, в скверах, затем в старом городе на площади Алишера Навои и в других местах свои огромные портреты не меньше, чем 3 x 4 метра с надписью: «Сын узбекского народа, Герой Советского Союза Владимир Карпов». Их нарисовали за одну ночь по распоряжению Юсупова.

Отпуск прошел быстро – в бесконечных застольях у старых друзей. Разыскал я и свою подружку по школе Иру Степанову, которая еще до войны по согласию моей мамы должна была стать моей женой. Но как только меня арестовали, Ира в наш дом не приходила и однажды, как мне рассказала мама, при случайной встрече с Ирой не ответила на мамино «Здравствуй, Ирочка». Мама подумала, что она ее не узнала, зашла с другой стороны и еще раз поздоровалась. Ира опять не ответила, отвернулась и пошла дальше. Было это для меня очень неприятно и оскорбительно, но все же хотел увидеть Иру и поговорить с ней – она первая школьная любовь! На прежней квартире ее не было. Я узнал новый адрес и направился туда. Ира увидела меня в окно, вышла во двор, в дом не пригласила. В глаза мне не смотрела. Видно, ей было очень стыдно за свое поведение, но она понимала – между нами теперь не может быть ни любви, ни дружбы. Зло сказала: «Никогда больше не приходи ко мне», повернулась и ушла. Все было ясно. После этого я ее больше не видел, где и с кем она жила, не знаю…

Служба продолжается

Неожиданное предложение

После возвращения из отпуска меня вызвали в управление кадров. Пропуск был заказан. Пройдя по коридору, отделанному высокими деревянными панелями, я остановился у двери с номером, написанным в пропуске. Дверь была массивная, с начищенной медной ручкой. Я приоткрыл ее, спросил:

– Разрешите? Капитан Карпов.

– Жду вас, – приветливо отозвался полковник и, встав из-за стола, пошел навстречу. Протянул руку: – Лавров.

– Я вроде бы вовремя, – сказал я, взглянув на часы.

– Все в порядке, – подтвердил полковник. Он откровенно разглядывал меня и улыбался одними глазами, будто иронически спрашивал: «Ну, что ты обо всем этом думаешь?» Потом сказал:

– Я пригласил вас, чтобы узнать, что вы намерены делать после войны?

Вопрос показался очень наивным и ненужным. Пожав плечами, я ответил:

– Служить.

– А где именно?

– В своем полку.

– Война кончается, армию надо сокращать, многие полки будут расформированы.

– Пойду работать, учиться, найду дело, – ответил я, уверенный, что в любом случае все будет хорошо.

– Как здоровье вашей мамы?

Я насторожился: «Здесь обо мне знают такие подробности! Значит, разговор предстоит очень серьезный!..»

– Мама здорова.

– Ну а теперь поговорим о главном. Вы разведчик. А знаете ли о том, что в разведке мирного времени не бывает? В разведке всегда война. Страна займется восстановлением хозяйства, будет строить новые заводы, растить новое поколение. И надо кому-то все это охранять. Надо постоянно знать, откуда может прийти опасность. У нашей страны много друзей. Но, к сожалению, немало и врагов. – Полковник помолчал, лицо его стало печальным, он будто вспомнил что-то свое, далекое и не очень радостное. – Вы, конечно, помните, как началась война. Не раз слышали слова о вероломном нападении фашистской Германии. А не задумывались вы о том, почему немцы достигли внезапности? Где была наша разведка? Что она делала? Куда смотрела? – Лавров поднялся и заходил по комнате. – Когда вы будете работать у нас, я покажу вам карты сорок первого года, на них выявленная нашей разведкой группировка немецкой армии с точностью до батальона! Советские разведчики сделали свое дело. Придет время, историки разберутся во всех сложностях нашей эпохи – и, я уверен, о разведчиках у потомков останется самая добрая память. – Лавров поглядел на меня тепло и ласково. – Завидую вам, Владимир Васильевич, у вас все только начинается. Я, к сожалению, свое отработал, теперь я просто кадровик. Я пригласил вас, чтобы сделать официальное предложение служить в советской военной разведке.

Я ожидал все что угодно, только не это! Мысли мои растерянно заметались. Мне хотелось сразу же воскликнуть – да, согласен! Но тут же меня охватили сомнения. Справлюсь ли? Разведка в мирные дни совсем другое!

– Все необходимое у вас есть, – продолжил Лавров, – вы показали это на фронте. Пойдете учиться. Через несколько лет сами себя не узнаете! В общем, взвесьте все. Мы понимаем, такие решения в жизни не принимаются мгновенно. Вот бронь: в гостинице заказан для вас номер. – Полковник подал белый квадратик плотной бумаги. – Погуляйте по Москве еще три дня. Подумайте. Запишите мой телефон. Через три дня жду вашего звонка.

– Я могу и раньше. – Я с радостью готов был сегодня же начать, как мне казалось, новую увлекательную жизнь разведчика мирного времени.

– Не спешите, – советовал Лавров. – Я уверен, вы рвались на фронт, мечтая совершать подвиги. Теперь вы познали, что такое война. Сейчас с вами происходит нечто похожее на те далекие дни – открывается новая жизнь, романтика. Очень приятно, что у вас сохранился юношеский задор и оптимизм. В сочетании с большим опытом они помогут вам совершить много полезного для Родины. Еще раз откровенно признаюсь: завидую – вас ждут сложные, трудные, опасные, но в то же время очень интересные дела.

Я вышел на площадь. Яркое солнце освещало людей. Все куда-то спешили, озабоченные неотложными делами. А я уже чувствовал себя над этим жизненным круговоротом, где-то в стороне от него. Такое ощущение бывало в нейтральной зоне или в тылу фашистов: где-то полк, друзья, мама, а я вдали от них вершу очень важное и нужное для всех дело. Вот и теперь было такое же состояние: каждый дом, автомобиль, прохожий были дороги и близки моему сердцу, не хотелось с ними расставаться, с радостью жил бы в этой милой суете. Но уже свершилось: скоро получу новое задание, которое придется выполнять, может быть, всю жизнь.

В разведке не бывает мирного времени

Учебное заведение, в которое я был направлен, находилось под Москвой. На электричке с Белорусского вокзала доехал до нужной остановки. Сразу от платформы начинался лес, никаких признаков жилья не было. Пройдя лесом минут десять, я увидел аккуратный, чистенький городок, обнесенный забором. У проходной – охрана. Это и было то, что в разговорах называлось «разведшколой», а официально в секретных документах именовалось «Высшая разведывательная школа Главного разведывательного управления».

В городке было три основных здания – четырехэтажный учебный корпус, здесь же управление школы, трехэтажный – западный факультет, трехэтажный – восточный факультет и несколько небольших домов – спортзал, столовая, автопарк с учебной техникой, казарма для охраны, гараж и разные складские помещения.

Мандатная комиссия под председательством начальника школы генерал-лейтенанта Кочеткова, небольшого роста, круглолицего, не похожего на разведчика, определяла, на какой факультет подходит кандидат.

Члены комиссии заранее знакомились с личным делом офицера, а на мандатной комиссии только уточняли какие-то детали из аттестаций. И, что особенно удивило меня, очень внимательно разглядывали внешность. Меня даже попросили:

– Повернитесь в профиль.

Пошептавшись, члены комиссии закивали головами, и генерал Кочетков объявил:

– Вы зачисляетесь на западный факультет, будете специализироваться на англо-американское направление.

Как я узнал позже – внешность имела очень важное значение: разведчик, даже если он не будет на нелегальном положении, не должен отличаться своей внешностью от населения этой страны. Вот и сортировала мандатная комиссия: широкие скулы, приплюснутый нос, чуть раскосые темные глаза, невысок ростом: на восточный факультет (Турция, арабские страны, Япония, Индокитай). Светлые волосы и глаза, высокий, средний рост, правильные черты лица – западный факультет (Европа, Америка, Канада, Скандинавия).

Поселяли слушателей в здании своего факультета по два-три человека в комнате. Соседом моим стал подполковник Корбут Иван Васильевич, командир партизанской бригады. В 1942 году его забросили в тыл немцев с задачей создать отряд и совершать диверсии в тылу. Был тогда Корбут капитаном, отряд создал, который со временем разросся в бригаду, Корбут получал очередные звания и ордена за выполнение не только диверсий, но и разведывательных заданий. Был он человеком веселым, общительным.

Меня несколько смутило старшинство соседа в звании, но Корбут сразу простодушно сказал:

– Тебя как зовут? Владимир? Меня Иван. И никаких званий и отчеств. Нам с тобой три года трубить вместе. Поэтому будем жить легко и просто. Согласен? Ну и порядок!

Я с тайным любопытством поглядывал на окружающих: здесь были опытные разведчики – от капитана до подполковника, не старше тридцати лет. У каждого на груди ордена и медали или несколько рядов орденских планочек.

Сколько отчаянных и невероятных дел свершили эти разведчики в годы войны! И сколько им еще предстоит приключений в будущем!

Учеба увлекла меня своей необычностью, все было в новинку, предметы изучения назывались очень своеобразно: «Спецподготовка» – тонкости и хитрости практической работы: вербовка агента, явки, передача сведений, обнаружение и уход от слежки. «Фотодело» – работа с миниатюрными фотоаппаратами величиной с пуговицу. «Спецтехника» – перлюстрация почты, подделка документов и т. д. «Вождение» – практика на автомобилях различных марок. «История разведки», «История дипломатии», «Страноведение» – изучение страны, в которой предстоит работать: ее история, культура, экономика, ну и, конечно, вооруженные силы. Язык для меня – английский. В Ташкентском училище немецким языком занимались два раза в неделю по два часа, здесь язык считался одним из основных предметов – четыре часа ежедневно, при этом один преподаватель на троих слушателей, за четыре часа он буквально переворачивал мышление на английский лад. А что будет через три года? Мне очень понравился английский и перспектива овладеть им в совершенстве. Преподавателем был пожилой разведчик Валерий Петрович Столяров, он несколько десятилетий проработал в Америке и так ассимилировался, что по-русски говорил с акцентом. С первых дней он стал не только преподавателем, но и другом; седой, с отцовским взглядом, он так искренне хотел научить «ребят» говорить по-английски, что кроме часов, отведенных для классных занятий, высматривал «своих» вечером в кинозале, в библиотеке, на спортплощадке и всюду объяснялся с ними только по-английски. Через месяц запретил говорить с ним по-русски, все общение – только на английском языке. Он весь отдавался работе, наверное, у него не было семьи: с утра до ночи он находился в школе.

Я с некоторой жалостью думал: «Вот она, судьба разведчика, всю жизнь ходил по лезвию бритвы, и на старости нет ничего, кроме работы».

На первой вводной лекции начальник школы генерал Кочетков начал издалека, с библейских времен, когда Ной после Всемирного потопа выпустил с ковчега птиц, чтобы узнать (разведать), есть ли суша. Птицы не вернулись – значит, нашли землю. Слово «разведать» содержит в себе основной смысл действия – «ведать», знать, разузнать что-то. Он изложил историю разведки с древних времен до современной сложнейшей государственной службы, когда ни одно решение правительства не принимается без изучения соответствующей информации, не говоря уже о решениях командования всех степеней в мирное и военное время. Разведка очень деликатный, тщательно оберегаемый тайный организм, который должен знать все и не допускать утечки никаких сведений о себе.

В конце лекции генерал несколько разочаровал меня, сказав, что слушателям надо отказаться от восприятия разведки как области романтических и загадочных подвигов, это – тяжелая, опасная и в какой-то степени неблагодарная работа.

В каждой разведывательной операции ее участникам известно только то, что положено и необходимо знать для выполнения своей конкретной задачи. Или, как по этому поводу пишется в официальных документах: «Ознакомлен в части, касающейся…»

Исполнители (многие из них не знают друг друга), как пчелы, собирают информацию и приносят (или отправляют) ее в улей (ГРУ). Те, кто работает в этом «улье», устанавливают ее качество (сравнивают с другими – не дезинформация ли?), определяют ее полезность (что-то новое; подтверждение или опровержение ранее известного), находят место этой крупице в сочетании с другими данными. Таким образом она попадает в доклад, касающийся определенного направления, или в сводку за какой-то период времени.

Эти данные докладываются государственным и военным руководителям, чтобы они не вслепую, а зная все необходимое о нынешнем или будущем противнике, принимали безошибочные решения.

Разведка – единственная военная профессия, в которую не назначают в приказном порядке.

В разведку идут служить только по желанию. И даже работая в этой системе, разведчик не слышит приказного, командирского тона начальства. С ним чаще говорят так: «Мы хотим поручить вам…» или «Как вы смотрите, если мы вас отправим…» Строевой офицер не имеет права отказаться от выполнения приказа. А разведчика могут спросить: «Согласны?» или «Что вы думаете об этом?»

И он должен твердо ответить – берется он за выполнение этого задания или нет.

Обычно разведчик не отказывается от поручаемого дела. Так происходит потому, что те, кто его подобрал, отлично знают его возможности, иначе они с ним не завели бы разговор об этом задании. Работа разведчика всегда связана со смертью, возможными пытками, длительным или пожизненным тюремным заключением. За рубежом разведчик превращается в преступника, потому что преступает законы страны, на землю которой его заслали.

* * *

Однажды, вернувшись в свою комнату после окончания занятий, Иван Корбут предложил мне:

– Давай вечерком погуляем, сходим в ресторан. Была у меня мечта, если выберусь живым из немецкого тыла, буду целую неделю кутить в самом шикарном ресторане.

Меня удивила не мечта Ивана и его предложение участвовать в таком гулянье. Невольно вспомнились однокашники по училищу, которые меня предали и доносили о разговорах. Может быть, в разведшколе таким способом проверяют моральную устойчивость слушателей? Чтобы не обижать Корбута подозрением, я схитрил:

– Ваня, я не могу с тобой пойти в ресторан, потому что мне не на что пригласить тебя на ответное угощение. Моего капитанского жалованья на это не хватит. К тому же я половину матери отсылаю ежемесячно.

– Вот чудак! Никаких ответных не нужно. У меня денег до черта! В тылу у немцев деньги некуда было тратить. За два года полчемодана накопилось. Родственников нет, все погибли во время оккупации. Жену еще не завел. Некому было тратить. Так что не сомневайся! Какой в Москве самый шикарный ресторан?

– В этом деле я профан, не был еще ни разу в жизни в ресторане. Не довелось ни в Москве, ни в Ташкенте: училище, тюрьма, война, какие уж тут рестораны!

– Тем более! Неужели тебе не интересно?

Затея Ивана была заманчива, говорил он искренно, и я согласился. Мы еще не приобрели гражданских костюмов, в них не было надобности. В первые годы после окончания войны в цивильное не переодевались, в военной форме при орденах всюду встречали с уважением.

Нагладив брюки, начистив награды, Иван и я отправились кутить. Мы приехали в центр Москвы и, выйдя из метро «Площадь Революции», сразу обнаружили огромную гостиницу «Москва» с рестораном, через площадь «Метрополь», а прямо напротив выхода из метро, прилепленный к гостинице «Москва», сиял белый, украшенный старинной лепкой «Гранд Отель». (Теперь уже нет этого ресторана, его поглотил при реконструкции комплекс «Москвы», охвативший целый квартал.) В глаза бросилась сияющая яркими огнями реклама «Гранд Отеля».

– О! – воскликнул Иван. – Это то, что нам нужно! «Гранд Отель», грандиозно!

Мы вошли в шикарный вестибюль – белый мрамор, зеркала в золоченых рамах, хрустальные люстры, швейцары и гардеробщики, похожие на адмиралов, в коричневых, отделанных золотыми галунами одеждах. Здесь был иной мир, какого я прежде никогда не видел.

Холлы и главная зала ресторана были белые, с золотом, стены, потолки в лепке, зеркала в проемах между окнами обрамлены золотым вычурным багетом, и даже мебель – столы и кресла на замысловатых ножках – тоже была белой с золотом. Как я позже узнал, это был стиль какого-то Людовика, номер которого я не запомнил.

Расположились за столиком в углу, здесь показалось уютно и удобно, все и всех хорошо видно. Некоторое время я и Иван сидели молча, не то чтобы подавленные, а наоборот – вознесенные в какую-то сказочную нереальность.

У меня, как в калейдоскопе, проносились в голове: тюремная одиночка, лесоповал, траншеи, залитые дождевой водой, расстрел компании Серого, прыжок с ножом на часового у знамени… Я думал: «Вся эта сказочная роскошь существовала, действовала в те же дни и часы, когда я проходил через те далекие теперь передряги. Когда темной ночью разведгруппа была на краю гибели, а Костя Камилевич кинулся на пулемет, в этом ярко освещенном зале, под звуки джаза, может быть, вон та красивая, элегантная женщина так же, как и сегодня, танцевала с седым мужчиной, явно иностранцем, у него вместо галстука непривычная для нас бабочка».

Иван тоже сидел молча и, видимо, переживал нечто похожее.

Любезный официант в полупоклоне, но с достоинством записал в блокнотик все, что мы заказали, и упорхнул неслышной походкой.

Посуда, ножи, вилки, салфетки, – все было особенное, именное, с вычурной монограммой «Гранд Отеля». Заказанную поллитровку водки принесли не в бутылке, а в изящном графинчике. Иван разлил водку в фужеры, предназначенные для воды, и сказал, показывая на маленькие рюмочки:

– Этими фигурками мы с тобой до утра не охмелеем.

Выпили с наслаждением, водка была холодная, графинчик даже вспотел, потому что бутылку, достав из холодильника, перелили в него.

После первого графинчика, заказав второй, стали более внимательно приглядываться к окружающим, и, разумеется, взоры дольше задерживались на женщинах.

Все они казались мне необыкновенными, таких я не встречал в своей прежней жизни: многие в длинных платьях, но сшитых так, что фигура просматривается во всех подробностях, обнаженные плечи и руки, ухоженные лица загадочные и одинаковые. Мне даже подумалось: они как постоянный инвентарь этого ресторана, как неизменные манекенщицы в журналах мод.

Однако спустя некоторое время я стал различать женщин, они оказались разными по внешности, по фигурам и по возрасту. И некоторые из них с интересом поглядывали в нашу сторону и даже проявляли явное желание быть замеченными.

– Может быть, потанцуем? Нам не откажут вон те две за столиком, недалеко от оркестра. Они без ухажеров. – предложил Иван.

Когда-то в школе и в училище я танцевал с девушками, но это было так давно, что теперь я засомневался,

– Получится ли? Я всю войну об этом даже не думал.

– Получится, – сказал уверенно Иван, – танго пойдем танцевать. В танго ничего не надо ногами выделывать, ходи и ходи под музыку, вот тебе и танго. – И как только заиграл оркестр, Иван поднялся и скомандовал: – Пошли! Вперед, без страха и сомнения.

Дамы охотно приняли приглашение офицеров. Взяв женщину за талию и ощутив аромат, который нежной волной прошелся по лицу, я почувствовал легкое головокружение. Партнерша была податлива, она казалась почти неосязаемой в скользящей шелковой ткани своего платья.

– А почему вы одни, где ваши дамы?

– Пока не завели, мы недавно с фронта, прибыли учиться в академию, все время на занятиях, не до дам, – сразу все откровенно изложил я и тут же спросил: – А вы почему без ухажеров?

– Мы с подругой зашли полакомиться кофе и пирожными. Здесь делают особенно хороший кофе. Ну а потом решили и музыку послушать.

– Давайте знакомиться, – предложил я. – Меня зовут Владимир.

– А меня Мария.

– Может быть, мы объединимся, – предложил я, – переходите за наш столик.

Партнерша несколько отстранилась от меня, улыбка сошла с ее губ:

– Извините, но мы не из тех, кто приходит в ресторан заводить знакомства.

Я стал оправдываться:

– Я не хотел вас обидеть, просто вас двое и нас двое, вы здесь случайно, и мы случайно.

– Нет, нет, переходить за ваш стол просто неприлично…

Мелодия оборвалась. Я повел партнершу к ее столу и на ходу спросил:

– Ну а танцевать будем?

Мария заулыбалась:

– Будем, это можно!

Во время следующего танца разговор продолжился. Я узнал, что Мария журналистка, работает в газете, в какой именно – она не сказала.

Из ресторана вышли вместе, а провожать подруг пошли врозь. Я доехал с Марией до метро «Арбатская». Выйдя на платформу, Мария сказала:

– Дальше меня провожать не нужно. А чтобы вы не подумали, что я хочу от вас избавиться, запишите мой телефон, спрашивайте Марию, меня позовут. У вас в академическом общежитии, конечно, телефона нет.

Мне было очень хорошо с Марией, она держала себя просто, остроумно шутила, все понимала с полуслова. Казалось, что мы давно знакомы, и не хотелось расставаться.

Но Мария настояла на своем, дальше провожать не позволила:

– Если вам понравился сегодняшний вечер, звоните в следующее воскресенье, опять потанцуем.

В общежитии я рассказал обо всем Ивану, а тот, в свою очередь, тоже показал телефон Танечки.

– В следующий выходной встречаемся! – весело подвел итог Корбут. – Видишь, как здорово получилось, а ты артачился! Теперь у нас будут дамы сердца, и мне кажется, знакомство наше весьма перспективное. – Иван подмигнул и добавил: – Во всех отношениях!

Знакомство оказалось действительно удачным, после каждой встречи Мария все больше нравилась мне. Несколько смущало некоторое превосходство Марии в образовании, я ощущал это во всех разговорах, но с другой стороны, и сам чувствовал, что старался быть на высоте, соответствовать ее уровню, а это весьма полезно вообще и для будущей работы в особенности.

Через некоторое время я уже стал подумывать: а не та ли Мария единственная, которую посылает судьба на долгие годы? Готов был сделать официальное предложение, если бы не очередной неожиданный поворот в моей жизни. Уж, казалось бы, сколько было таких крутых поворотов, но судьба, видно, еще не исчерпала все, что предназначала.

В субботу, после последней лекции, адъютант начальника школы встретил меня у выхода и сказал:

– Карпов, зайдите к шефу, он вас ждет прямо сейчас.

Гадая, зачем понадобился начальству, к тому же так срочно, я поспешил на третий этаж.

В кабинете кроме генерала Кочеткова был незнакомый мне посетитель в гражданском. Доложив о прибытии, я встал перед столом генерала. Тот молча посмотрел на меня очень внимательно, потом перевел взор на посетителя и молвил:

– Вот наш ухажер.

Я, ничего не понимая, смотрел то на генерала, то на гражданского. Наконец, Кочетков спросил:

– У вас есть знакомая Мария?

– Да, я знаком с Марией, встречаюсь с ней, она журналистка.

– Она такая же журналистка, как я папа римский, – съязвил генерал. – Она жена английского разведчика и сама разведчица, и зовут ее Мэри. Вот, товарищ майор Савельев из КГБ расскажет тебе о ней более подробно.