«По своим артиллерия бьет…». Слепые Боги войны

В 1928—1929 гг. Георгий Николаевич побывал в командировках в Германии, Франции и США: изучал передовую организацию проектирования, изготовления и испытания систем морской артиллерии и приборов управления огнем. Предложения остаться «за бугром», несмотря на то что он уже дважды арестовывался чекистами, Пелль отверг и вернулся в Союз; ясен пень – «шпион». В третий раз его арестовали в марте 1930 года, а 24 апреля он умер в тюрьме, будучи 45 лет от роду.

Тогда же «вредительские контрреволюционные организации» были ликвидированы в Военно-топографическом управлении и Управлении военных сообщений, несколько позднее – в Инженерном управлении и Военно-строительном управлении.

Пролетарии с перекошенными от классовой ненависти лицами маршировали, надрывались на митингах и принимали резолюции: «Мы сметем с пути всех, кто попытается задержать победоносное движение стальных батальонов пролетариата к социализму. Мы требуем расстрелять вредителей и отвечаем врагам пролетарской диктатуры массовым вступлением в ряды ВКП(б) для осуществления пятилетки в 4 года». И даже адвокаты «вместе со всеми трудящимися переживали чувство возмущения». Ширилось «добровольчество в пользу ОГПУ и его органов»: донос служил главным основанием для заведения уголовного дела, факт ареста являлся свидетельством виновности, а признание подсудимого – «царицей доказательств».

Буревестник Революции и Трубадур Беломорканала А.М. Горький в ноябре 1930 года вразумлял недотепистого Ромена Роллана: «По-моему, вы бы подходили к событиям в Союзе более здраво и уравновешенно, если бы согласились с простейшим фактом, а именно: советская власть и авангард рабочей партии находятся в состоянии гражданской войны, то есть войны классовой. Враги, с которыми они борются и должны бороться, – это интеллигенция, пытающаяся реставрировать власть буржуазии, и богатое крестьянство, которое, защищая свою жалкую собственность, основу капитализма, препятствует делу коллективизации; они прибегают к террору, к убийствам колхозников, к поджогам обобществленного имущества и прочим методам партизанской войны. А на войне убивают». В другом письме он наставлял Генриха Ягоду: «Классовая ненависть должна культивироваться путем органического отторжения врага как низшего существа. Я глубоко убежден, что враг – существо низшего порядка, дегенерат как в физическом, так и в моральном отношении».

Нет, ну до чего хорош классик соцреализма! Трудно поверить, что в молодости Максимыч стрелялся, разочаровавшись несовершенством окружающего мира. Сталин «гуманизм» великого пролетарского писателя оценил и велел Нижний Новгород переименовать в Горький (случайно попал в руки дневник профессора исторического факультета МГУ С.С. Дмитриева: «Разве дикое переименование городов, площадей и улиц – это не покушение на народную память? Разве не гнусно жить живым людям в Горьком, в Щербакове, в Калинине, в Кирове?»).

В мае 1931 года был арестован конструктор многих систем лафетов и артиллерийских орудий Р.А. Дурляхов. 75-летнего генерала-отставника обвинили в «излишне активном развитии научно-исследовательских работ(!) для того, чтобы после свержения Советской власти, на что рассчитывали изобретатели, результатами исследований могла воспользоваться контрреволюция». От такой постановки вопроса старика хватил удар.

18 июля Коллегия ОГПУ вынесла приговор по длившемуся полтора года делу преподавателей Военной академии РККА. Наряду с известным географом и востоковедом генералом А.Е. Снесаревым в академии активно злодействовал бывший председатель Артиллерийского комитета, автор более тридцати работ по артиллерии, изобретатель генерал Е.К. Смысловский. Он признался, что является одним из организаторов контрреволюционной организации, стоявшей на принципах восстановления монархического строя, реставрации капитализма и частной собственности. Конкретная работа состояла в проведении саботажа в военной промышленности, распространении среди слушателей академии упаднических настроений, подготовке к вооруженному свержению Советской власти в случае интервенции, передаче сведений английской разведке. Кроме того, генерал завербовал своего зятя, служившего инженером-технологом ружейно-пулеметного треста, полковника Н.Л. Тихоцкого, через которого держал связь с «вредительской контрреволюционной группой Арткома». Е.К. Смысловскому расстрел заменили стандартной «десяткой», однако в каналоармейцы он уже не годился: разбитого параличом инвалида «выписали» из Бутырской тюрьмы по состоянию здоровья. Н.Л. Тихоцкий покончил жизнь самоубийством в лагере.

Это только верхушка айсберга. Аресты охватили огромную часть контингента специалистов военной промышленности, не оставив в стороне ни одного производства, мастерской, лаборатории. К тому же для следователя с «горячим сердцем и холодной головой» разоблачить одного врага в учреждении невелика доблесть, другое дело – накрыть «организацию», членами которой становились целые коллективы. К примеру, не мог А.С. Бакаев придумать «вредительскую рецептуру» пороха (он взрывался!) и «уничтожить пресс» без сообщников.

На Нижегородском заводе взрывчатых веществ имени Я.М. Свердлова (завод № 80) сотрудники ОГПУ в феврале 1930 года одним стремительным налетом обезвредили «группу вредителей, которая нанесла удар непосредственно по боевой мощи нашей страны». Группа, само собой, состояла из специалистов старой закалки: заведующий производством А.Ф. Петров, помощник директора по технической части Н.И. Гаевич, начальник 3-го производства А.Г. Шерминский, начальник техотдела Н.А. Баташов, начальник строительного отдела архитектор А.Н. Тюпиков, главный пиротехник С.И. Канавец. Всем припаяли расстрел с заменой на концлагерь. Краевая комиссия составила список лиц, «набранных в аппарат вредительскими элементами», и потребовала снять их с работы; из заводоуправления вычистили 35 сотрудников из «бывших» и заменили выдвиженцами из рабочего класса, в том числе заместителя директора по производству. Закономерным следствием воспеваемого заводской малотиражкой «хирургического отсечения всего нездорового и больного» стало выполнение квартального плана на 58% при сорока процентах брака и снятие с должности директора завода Н.Г. Кетуры.

Технического директора Рошальского порохового завода Ф.А. Морозова постановили расстрелять, а главному химику Казанского завода Д.А. Вердеревскому выписали десять лет лагерей с заменой на ссылку в Казахстан (в декабре 1937 года 68-летнему «вредителю» ссылку заменят на десять лет лагерей).

«Истребление «буржуазной интеллигенции», – вспоминает И.Л. Солоневич, – было поставлено в таких масштабах, что когда «план» при содействии доблестных активистских челюстей был выполнен, то оказалось, что почти никого и не осталось. А новая советская, пролетарская и т.п. интеллигенция оказалась еще более контрреволюционной, чем была старая интеллигенция, но менее грамотной технически и орфографически, чем была старая даже полуинтеллигенция. Образовалась дыра, или, по советской терминологии, – прорыв; острая «нехватка кадров» врачебных, технических, педагогических и прочих».

Впрочем, кое-кого до поры отпустили погулять на свободе: И.П. Граве, Ю.М. Шейдемана, В.Д. Грендаля, П.А. Гельвиха, В.В. Гуна.

С 1928 по 1931 год было отстранено от должностей 138 тысяч специалистов промышленности и управленческого аппарата, из них 23 тысячи были «списаны по первой категории». К весне 1930 года при потребности более 10 000 инженеров и 16 500 техников в военпроме осталось 1897 инженеров и 4329 техников, из которых только 439 инженеров и 1363 техника работали на предприятиях, остальные, иначе говоря большинство, занимались делопроизводством в бюрократических конторах.

Нужда в специалистах была настолько острой, что в марте ЦИК и СНК приняли закон о призыве на военные заводы инженеров из гражданской промышленности.

Зато в тюрьмах скопилось изрядное количество высококвалифицированных «существ низшего порядка», ожидавших решения своей участи, и в светлую голову товарища Ягоды пришла идея использовать этот потенциал на благо страны.

15 мая 1930 появился циркуляр Высшего Совета народного хозяйства и Объединенного государственного политического управления об использовании на производствах специалистов, осужденных за вредительство. Документом предписывалось отбирать заслуживающих доверия специалистов и оказывать им содействие в деле постановки опытных работ, которые должны производиться «главным образом в помещении органов ОГПУ». Для этой цели было организовано техническое отделение Экономического управления ОГПУ, руководившее работами особых конструкторских бюро, использовавших труд заключенных специалистов. Так появилась первая система научно-технических тюрем, в просторечье – «шарашек». За обещанное гражданами начальниками «прощение грехов» в этих учреждениях трудились судостроители, авиационные и артиллерийские конструкторы, химики, двигателисты, связисты, текстильщики, геологи, микробиологи; в сентябре 1931 года их насчитывалось 423 человека. Соответственно возникли «шарашки» авиационные, моторные, артиллерийские, танковые, химические, микробиологические…

На базе тюрьмы «Кресты» и спецпроизводства Ленинградского металлического завода имени В.И. Сталина в 1930 году из «шпионов, диверсантов и активных членов контрреволюционной организации» общим числом 50 человек было сформировано Особое конструкторское технологическое бюро под руководством А.Г. Дукельского (позднее – ЦКБС-3). Ему поручили создать железнодорожный транспортер под 14-дюймовую морскую пушку. Коллегами Александра Григорьевича по тюремному творчеству стали Н.С. Лесенко, В.В. Твердохлебов, Д.Е. Бриль, К.В. Турба и другие. Здесь же А.А. Флоренский, Н.В. Богданов, В.С. Петрикевич, К.К. Чернявский укладывали на транспортер пушку Б-1-П и под эту же пушку проектировали первую в СССР береговую башенную 180-мм двухорудийную установку МБ-2-180. В мае 1932 года заводом был предъявлен к сдаче монстр с индексом ТМ-1-14, весивший без малого 400 тонн, предназначавшийся для борьбы с линейным флотом противника (всего было построено шесть транспортеров). К концу 1934 года на ЛМЗ были закончены первые четыре железнодорожные установки ТМ-1-180 (до начала войны на Николаевском заводе построили еще двенадцать).

Е.И. Шпитальский, ничего не ведая о судьбе семьи, с 1931 года продолжил руководство работами по созданию отравляющих веществ, которые велись в «химической шараге» на Ольгинском заводе (завод № 1); в том же году он умер от разрыва сердца.

«Зэки» А.С. Бакаев, С.А. Броунс, А.Г. Горст с товарищами совершенствовали рецептуры и технологию изготовления порохов и взрывчатки, курировали проектирование завода по производству баллиститных порохов, отбывая заключение в Особом военно-химическом бюро ОГПУ.

Согласно справке ОГПУ, в августе 1931 года в «особых» и «специальных» КБ работало около 400 специалистов, подавляющее большинство которых было связано с военными разработками.

Отрезанные от производства, от мировой научной мысли, от возможности консультироваться с представителями других направлений, вынужденные «изобретать велосипед», ничего выдающегося они создать не могли. И не создали. Проект железнодорожного транспортера, кстати, срисованный с американского, у Дукельского был готов еще в 1927 году, но тогда он оказался «преждевременным», потом – «вредительским». Группа Бакаева для повышения пластичности пороховой массы в качестве технологической добавки ввела в рецептуру вазелин, получив порох марки НГВ. Неужели на воле они до этого не додумались бы?

Дикая охота на «спецов» поставила экономику на грань дезорганизации. Нет, заводы гудели и дымили, пролетарии принимали встречные обязательства и вставали на ударные вахты, клялись выполнить заведомо нереальные производственные задания, ломали дорогостоящее оборудование и калечились сами, но в выдаваемой ими продукции представители военной приемки отказывались признать полноценные танки и пушки. В своей речи на XVI съезде ВКП(б) К.Е. Ворошилов указывал на то, что «наша военная промышленность и промышленность в целом в смысле снабжения обороны всем необходимым как в отношении количества, так и качества, к сожалению, еще хромает довольно основательно».

План 1930/31 хозяйственного года по артиллерийским системам удалось выполнить на 53,4%, а по снарядам – на 44,4%; в следующем году – на 32,1 и 16,7% соответственно.

Летом 1931 года И.В. Сталин вынужден был призвать к заботе о специалистах старой школы, объяснив, что под влиянием еще больших успехов социалистического строительства у них произошел душевный «перелом»; чекистам запретили их арестовывать без согласия наркоматов, несколько тысяч инженеров и техников были освобождены, а 40 тысяч выдвиженцев-пролетариев вернулись к станкам. В середине 1934 года особые конструкторские бюро были расформированы, заключенные, в зависимости от результатов работы, были либо условно-досрочно освобождены и «прощены», либо отправились «доматывать срок» в лагеря.

Отсюда есть пошла «слабость отечественной конструкторской базы».

Как подчеркивал И.С. Уншлихт в письме В.В. Куйбышеву, «состояние нашей конструкторской базы не может обеспечить требуемых сроков конструирования и производства новых систем артиллерийского вооружения для РККА».

Поэтому и пришлось звать «варягов».

Так вот, о немцах. Военное сотрудничество с ними было многообразным, плодотворным и взаимовыгодным, хотя и омрачалось порой взаимными претензиями и международными скандалами. Началось оно с временного соглашения, подписанного 11 августа 1922 года, и осуществлялось в первую очередь в запрещенных для Германии областях – испытание танков, самолетов, химических боеприпасов, взаимное участие в маневрах обеих стран, организация опытного производства, совместные конструкторские бюро, обмен патентами и разведывательными данными. Сотрудничество помогало Советской России улучшить оснащение Красной Армии вооружением и техникой, повысить квалификацию командного состава; Германии позволялось развивать военную теорию, осуществлять подготовку кадров, апробировать вдали от агентов Контрольной комиссии технические и тактические идеи. Взаимопониманию сторон способствовало и наличие общего врага – Польши.

С 1926 года на военно-химических полигонах СССР велись испытания новейших немецких образцов химического оружия, испытывались химические фугасы, артиллерийские снаряды, авиабомбы, выливные авиационные приборы и средства наземного заражения.

3 января 1929 года И.П. Уборевич докладывал В.В. Ворошилову:

«Мое мнение по этому вопросу – связи и сотрудничества – таково, что немцы являются для нас единственной пока отдушиной, через которую мы можем изучить достижения в военном деле за границей, притом у армии, в целом ряде вопросов имеющей весьма интересные достижения…

Сейчас центр тяжести нам необходимо перенести на использование технических достижений немцев и главным образом в том смысле, чтобы у себя научиться строить и применять новейшие средства борьбы: танки, улучшения в авиации, противозенитная артиллерия, минометы, противотанковые мины, средства связи и т.д.

Немецкие специалисты, в том числе и военного дела, стоят неизмеримо выше нас. Мне кажется, что мы должны покупать этих специалистов, привлекать умело к себе, чтобы поскорее догонять в том, в чем мы отстали. Я не думаю, чтобы немецкие специалисты оказались бы хуже политически и более опасными, чем наши русские специалисты. Во всяком случае, у них многому можно научиться и в целом ряде вряд ли придется дороже заплатить за это дело».

В январе—феврале группа советских военно-химических специалистов побывала в Германии с целью «ознакомиться со специальными данными о состоянии военно-химического дела, выяснив попутно ряд специальных вопросов». В мае делегация во главе с заместителем начальника ГУВП ВСНХ Будневичем посетила Германию и Австрию для заключения договоров о технической помощи в деле организации военного производства. В отчете о результатах командировки, между прочим, сообщалось о том, что командование рейхсвера «зондировало вопрос о широком военно-техническом сотрудничестве между Германией и СССР, вплоть до унификации вооружений». Администрация фирмы «Рейнметалл» согласилась передать «товарищам» свой опыт по производству порохов, взрывателей, дистанционных трубок и специальных сортов стали. Делегация парафировала соглашения о помощи с фирмами Цейса, Юнкерса и Круппа. Последняя предложила содействовать советской промышленности в области мирного и военного производств, «передать русской стороне накопленный ею опыт по всем без исключения специальным конструкциям (системы орудий, снаряды, взрыватели, трубки) до 1918 г. и весь тот опыт, который она имеет по всем без исключения конструкциям, сделанным после 1918 г.», а также изъявила готовность принять русских конструкторов на практику в Эссене. В Австрии «купцы» осматривали патронные заводы и отметили, что «производимые ими патроны в два раза превышают наши по дальности стрельбы и в гораздо меньшей степени приводят к выгоранию ствола», а культура производства «несравнимо выше нашей». К февралю были заключены договоры с немецкими концернами Фольмера (о разработке проекта танка), Отто Шмитца (о разработке проекта батальонной пушки), Вальтера (о внедрении технологии нарезки стволов и воронения стали), Гирш Купферверке (о разработке проекта завода плакировочных металлов), Пулин (разработка проекта завода по производству азотной кислоты) и др.

5 сентября нарком обороны Ворошилов в беседе с начальником штаба рейхсвера генералом Геммерштейном заявил:

«Мы хотели бы при помощи хорошо относящихся к нам руководителям рейхсвера установить с германской индустрией такие отношения, которые позволили бы договориться с определенными фирмами о технической помощи по артиллерийской линии, приглашать их специалистов на наши заводы, организовать при их помощи у себя конструкторские бюро и посылать наших инженеров в германскую военную индустрию, давать немецким фирмам заказы на артсистемы, приобретать чертежи и артсистемы в Германии и в учреждениях германских фирм в других странах, например, в Бофорс (Швеция) и на голландском заводе».

В августе 1930 года начальник Оружобъединения Будняк и глава германского «Бюро для технических работ и изучений» Гуго Фронденштейн подписали в Берлине секретный договор, согласно которому в обмен на сотрудничество и нескромную сумму в американских долларах немцы обязались предоставить СССР опытные образцы артиллерийских систем фирмы «Рейнметалл» с полным комплектом технологической документации: 3,7-см противотанковой пушки, 2-см и 3,3-см зенитных автоматов, 7,62-см зенитной пушки, 15,2-см мортиры и 15,2-см гаубицы.

Уже 13 февраля 1931 года приказом Реввоенсовета на вооружение Красной Армии была принята 37-мм противотанковая пушка обр. 1930 г. с длиной ствола 45 калибров. При начальной скорости бронебойного снаряда 820 м/с орудие с дистанции 800 м пробивало 25 мм брони. Максимальная дальность стрельбы составляла 5600 м, прицельная дальность – 2500 м. Вес в боевом положении – 313 кг. Горизонтальный клиновой затвор с механизмом автоматического закрывания обеспечивал скорострельность 10—15 выстр./мин. По хорошему шоссе две лошадки могли таскать систему со скоростью до 20 км/ч. В том же году изготовление 37-мм ПТП под индексом 1-К было поручено заводу № 8 Московскому орудийному заводу имени Калинина, для чего в Германии было закуплено необходимое оборудование и инструменты. В 1931—1933 гг. армии сдали 509 орудий.

Пушка была легкой, мобильной, компактной, имела приземистый силуэт (высота 1,2 м), раздвижные станины лафета, обеспечивавшие сектор стрельбы по горизонту в 60 градусов, и прошивала броню любой бронетехники. Когда «стало можно», после небольшой доработки лафета, заключавшейся в ведении подрессоривания и металлических колес, она была принята на вооружение вермахта под названием 3,7-см Pak 35/36. И вполне удовлетворяла немецких артиллеристов до тех пор, пока они не столкнулись на поле боя с танками Т-34 и КВ.

К 1 июня 1941 года вермахт располагал 14 459 единицами 3,7-см ПТП.

Однако «красным командирам» не нравилось слабое поражающее действие 37-мм осколочных снарядов, содержавших всего 22 г взрывчатого вещества, по живой силе. В начале 1932 года конструкторы завода № 8 под руководством В.М. Беринга (прямого потомка прославленного командора) в кожух 37-мм пушки втиснули трубу 45-мм калибра и наложили ее на слегка удлиненный лафет 1-К. Получившееся «универсальное» орудие было принято на вооружение в мае 1932 года; одновременно Реввоенсовет обязал завод свернуть выпуск 37-мм ПТП и организовать производство «сорокапяток» под индексом 19-К. Вес в боевом положении вырос до 390 кг, бронепробиваемость – незначительно, зато 2,15 кг осколочный снаряд содержал 118 г взрывчатки и давал при разрыве около 100 осколков.

На базе 19-К была создана 45-мм танковая пушка 20-К обр. 1932 г., которой было вооружено подавляющее большинство довоенных советских танков и бронеавтомобилей.

В мае 1937 года на завод № 8 доставили из Германии модернизированную 3,7-см ПТП, с которой наши специалисты полностью срисовали устройство лафета, в частности, внедрив механизм подрессоривания, автоматически отключавшийся при переходе в боевое положение. Подрессоренный ход с колесами автомобильного типа позволял транспортировать орудие механической тягой со скоростью до 50 км/ч. Вес системы 53-К в боевом положении составил 560 кг, в походном – 1200 кг. 24 апреля 1938 года 45-мм противотанковая пушка обр. 1937 г. была принята на вооружение.

В боекомплект входили унитарные патроны с бронебойными, бронебойно-трассирующими, бронебойно-химическими и дымовыми снарядами, осколочными гранатами, а также патроны с картечью. Причем бронебойные болванки вытачивали из 47-мм снарядов пушки Гочкиса, которых на складах скопилось огромное количество.

Всего с 1932 по 1943 год было изготовлено свыше 49 тысяч противотанковых и танковых «сорокапяток».

Система зенитного вооружения во всех армиях сложилась еще в конце Первой мировой войны и состояла из пулеметов и орудий: легких 37—40-мм автоматов для борьбы с авиацией на высотах до 3,5 км, 75—80-мм пушек для высот 6—6,5 км и тяжелых 88—105-мм для высот 8—9 км. Основными требованиями к зениткам были скорострельность и большая начальная скорость снаряда. Орудие Лендера с низкими угловыми скоростями наведения, ручной установкой трубок, начальной скоростью 600 м/с и досягаемостью по высоте 4,5—4,9 км советское командование уже не удовлетворяло. К примеру, 75-мм зенитная пушка Шнейдера обр. 1923 г., имея начальную скорость 900 м/с, забрасывала 6,5-кг снаряд на высоту 9000 м.

В 1927 году КБ ОАТ получило задание на модернизацию 76-мм зенитной пушки обр. 1915 г. Основные изменения состояли в удлинении ствола до 50 калибров, установке уравновешивающего механизма, увеличении каморы и заряда, усилении откатных частей. На испытаниях была получена начальная скорость 704 м/с, дальность 13 100 м, наибольшая высота разрывов 8000 м. В 1929 году орудие обр. 1915/28 г. было принято на вооружение, а валовое производство системы 9-К поручено заводу № 8.

Параллельно в КБ завода «Большевик» велись работы по модернизации 40-мм автомата Виккерса, поставлявшегося во время оно царской армии и флоту. Автомат с ленточным питанием очень напоминал увеличенный в размерах пулемет «максим», был оснащен автоматическим установщиком трубок конструкции поручика Шерспобаева и обладал скорострельностью 300 выстр./мин. Дальность стрельбы составляла около 5000 м. В автомате заменили ствол на 37-мм, добившись увеличения скорости снаряда с 610 до 670 м/с, и приняли на вооружение как 37-мм зенитную пушку обр. 1928 г. Производство постановили развернуть на заводе № 8, где изделию присвоили индекс 11-К.

Однако товар фирмы «Рейнметалл» оказался мощнее.

В 1932 году под индексом 3-К была принята на вооружение немецкая 76,2-мм зенитная пушка обр. 1931 г. с длиной ствола 55 калибров, начальной скоростью 820 м/с, дальностью стрельбы 14 000 м, досягаемостью по высоте 9500 м и практической скорострельностью 20 выстр./мин. Вместе с платформой она весила в боевом положении 3750 кг. Валовое производство на заводе № 8 кое-как освоили к 1935 году. В 1938 году под руководством инженера Г.Д. Дорохина вместо двухколесной платформы для зенитки была разработана четырехколесная, повысившая маневренность системы и позволившая в три раза сократить время перехода из походного положения в боевое. Общий вес – 4300 кг.

К 22 июня 1941 года в РККА имелась 4571 76-мм зенитная пушка обр. 1931 г. и обр. 1938 г.

Этому же заводу поручили организовать выпуск по немецким чертежам и образцам 20-мм и 37-мм автоматических зенитных пушек, имевших темп стрельбы соответственно 240 и 120 выстр./мин. Однако, как ни старались «калининцы», автоматы у них не получались – по причине низкого уровня подготовки технических кадров, отсутствия всякой квалификации у основной массы рабочих, пещерной организации производства и безразличия «освобожденных пролетариев» к результатам труда.

По поводу советской организации швейцарский монтажник Август Лохер писал:

«Первейшим недостатком является слишком частая и сознательная ложь. Если мне заявляли, что я получу требуемое завтра или послезавтра, то это длилось 8—10 дней или вовсе не выдавалось. Я сотни раз составлял себе планы на неделю или на день, и всегда они срывались через эту сознательную неправду. Из-за этого приходится десять раз начинать одну и ту же работу и успешность ее страдает.

Вторым недостатком является большая грязь в мастерских. Меня не раз высмеивали, когда я требовал убирать и выметать весь зал прессов. Мне всегда возражали, что ведь снова будет грязь. При разборке подмосток или лесов их разламывают и просто оставляют лежать. Целыми днями и неделями такое препятствие мешает ходить сотням рабочих. При этом теряется не только время, но и рабочие подвергаются опасности падения. С беспорядочностью связана также и неаккуратность во времени. Совсем не годится, чтобы к каждому положенному перерыву прибавлялось еще 20 минут или полчаса. При таком большом производстве теряется на одном этом не менее 100 часов времени каждую неделю.

Я много раз сердился, когда мастера или ударники, которым я показывал дурную работу, ничего не стоящую, по-моему, утверждали, что эта работа достаточно хороша, и это в присутствии тех рабочих, которые эту плохую работу делали».

Таких писем-отзывов было достаточно много. И.Л. Солоневич называл их рассуждениями «легкомысленных иностранцев»:

«Легкомысленный иностранец может упрекнуть и меня, и рабочего, и мужика в том, что, «обжуливая» государство, мы сами создаем свой собственный голод. Но и я, и рабочий, и мужик отдаем себе совершенно ясный отчет в том, что государство – это отнюдь не мы, государство – это мировая революция. И что каждый украденный у нас рубль, день работы, сноп хлеба пойдут в эту самую бездонную прорву мировой революции: на китайскую красную армию, на английскую забастовку, на германских коммунистов, на откорм коминтерновской шпаны; пойдут на военные заводы пятилетки, которая строится все же в расчете на войну за мировую революцию; пойдут на укрепление того же дикого партийно-политического кабака, от которого стоном стонем все мы. Нет, государство – это не я, и не мужик, и не рабочий. Государство для нас – это совершенно внешняя сила: насильственно поставившая нас на службу совершенно чуждым нам целям. И мы от этой службы изворачиваемся, как можем.

Служба же эта заключается в том, чтобы мы возможно меньше ели и возможно больше работали во имя тех же бездонных универсально революционных аппетитов. Во-первых, не евши, мы вообще толком работать не можем – одни потому, что сил нет, другие потому, что голова занята поисками пропитания. Во-вторых, партийно-бюрократический кабак, нацеленный на мировую революцию, создает условия, при которых толком работать совсем уж нельзя. Рабочий выпускает брак, ибо вся система построена так, что брак является его почти единственным продуктом; о том, как работает мужик, видно по неизбывному советскому голоду…

Кипит веселая социалистическая стройка, перерабатывающая металл в ржавчину, а людей в рабов или трупы…

Психологией рабства, изворачивания, воровства и халтуры пропитаны эти будни…

Когда у вас под угрозой револьвера требуют штаны – это еще терпимо. Но когда у вас под угрозой того же револьвера требуют, кроме штанов еще и энтузиазма, жить становится вовсе невмоготу, захлестывает отвращение».

В этом, по сути, и заключалась основная проблема социалистического строительства. Можно было приобрести за валюту технологии и новейшие станки (которые будут потом месяцами валяться под снегом и кучами мусора), но негде было купить квалифицированных и притом «сознательных», работающих за идею, рабов. К примеру, в строительство первой очереди Новокраматорского машиностроительного завода вложили более 600 миллионов рублей, в США и Германии закупили технологии и уникальное оборудование, но, как рассказывал имевший «низшее образование» и чекистскую закалку директор НКМЗ И.Т. Кирилкин, «не подумали, кем будут обслуживаться станки и сложнейшие машины, кто будет управлять производством». «За эту беспечность пришлось расплачиваться с первых дней эксплуатации. Когда надо было пускать завод, то оказалось, что некого ставить к станкам». «Узкие места» прикрывали, направляя на рабочие места немногочисленный инженерно-технический персонал. На строительных площадках будущего Уральского завода тяжелого машиностроения уникальное импортное оборудование монтировалось и запускалось под открытым небом, а параллельно вокруг него возводились стены цехов. Вот что писал в журнале «Наши достижения»(!) один из инженеров: «Строительство цеха № 1 не было закончено, крыша не покрыта, здание не застеклено. Все выходы и входы были распахнуты настежь. Точнейшие станки были открыты для пыли, ветра и дождя».

В 1932 году завод № 8 по плану должен был сдать 125 малокалиберных зениток, а предъявил только 47, из которых военная приемка приняла три. Детали автоматики подгоняли вручную самыми бархатными рашпилями, а она, зараза, все равно не работала. Наши специалисты грешили на немцев, предоставивших неверные чертежи; сотрудники ОГПУ грешили на наших специалистов, и кто бы осмелился спорить.