Младшая сестра Софья получила от кого-то, т. е. посредством заражения, туберкулез легких. Обе сестры были крайне дружны и жили вместе. Старшая сестра Ольга, конечно, ухаживала за младшей, заразилась от нее тем же самым (туберкулезом) и умерла; младшая же сестра жива до сего времени, хотя весьма больна. В настоящее время из семейства Фадеевых остались в живых: я, моя сестра Софья и тетка {14} Надежда Андреевна Фадеева, которая живет в Одессе вместе с сестрой; тетке уже около 83 лет.
      Я был любимцем моего дедушки, и в семействе вообще относились ко мне любовно, но, в общем, довольно равнодушно. Старший брат Александр - был любимцем бабушки, а сестра Ольга была любимицей отца и матери, как первая дочь, родившаяся после трех сыновей. Софья же была никем особенно не балована, но все к ней относились любовно. Первоначальное воспитание и образование в детстве мы все три мальчика получили от нашей бабушки Елены Павловны Фадеевой, урожденной Долгорукой.
      Елена Павловна была совершенно из ряда вон выходящая женщина по тому времени, в смысле своего образования; она весьма любила природу и занималась весьма усердно ботаникой. Будучи на Кавказе она составила громадную коллекцию кавказской флоры с описанием всех растений и научным их определением. Вся эта коллекция и весь труд Елены Павловны были подарены наследниками ее в Новороссийский Университет. Бабушка научила нас читать, писать и внедрила в нас основы религиозности и догматы нашей православной церкви. Я ее иначе не помню, как сидящею в кресле, вследствие полученного ею паралича. Бабушка умерла, когда мне было лет 10-12. Мой дедушка Фадеев находился под ее нравственным обаянием, так что главою семейства была всегда Фадеева-Долгорукая. Дедушка женился на ней, будучи молодым чиновником; где он с нею познакомился, - я не знаю, но знаю, что родители моей бабушки жили в Пензенской губернии; они были дворяне Пензенской губ.
      Когда они поженились, то отец бабушки - Павел Васильевич Долгорукий благословил их древним крестом, который, по семейным преданиям, принадлежал Михаилу Черниговскому. Из истории известно, что Михаил Черниговский погиб, когда приехал к татарскому хану, которые подходил с своею ордой к центру России - Москве. В орде было предложено Михаилу Черниговскому поклониться их идолам, от чего этот последний отказался, был там же казнен, вследствие чего и был провозглашен святым.
      {15} По преданиям, идя на смерть, он отдал находившийся у него крест боярам, приказав им передать этот крест его детям. Таким образом крест этот постепенно переходил от отца к сыну, в поколениях, идущих от Михаила Черниговского, т. е. по старшей линии Долгоруких и с окончанием этой линии Еленой Павловной - перешел к ее сыну, генералу Фадееву; так как генерал Фадеев не был женат, то крест от него перешел к моей матери, а от матери к моей тетке Фадеевой. В последнюю бытность мою в Одессе два года тому назад, тетка вручила этот крест мне, так как она уже стала стара. Крест этот находится у меня в доме; я его показывал здесь двум знатокам, - с одной стороны - академику Кондакову, а с другой - директору Публичной библиотеки Кобеко. Оба они, признавая, что этот крест самого древнейшего происхождения и содержит в себе св. мощи, сомневаются в правильности сохранившегося в семейств кн. Долгоруких предания относительно того, что этот крест был на Михаиле Черниговском ранее его казни, но с другой стороны они не решаются безусловно утверждать противное.
      {16}
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      РОСТИСЛАВ АНДРЕЕВИЧ ФАДЕЕВ
      Так как у моего деда Фадеева были три дочери и только один сын, то понятно, что всю свою любовь они сосредоточили на этом сыне. Когда этот сын Ростислав вырос, то Фадеевы из Саратова, где мой дед был губернатором, перевезли его в Петербург и поместили в один из кадетских корпусов, где с ним случился такой казус: как-то утром по коридору, где находился кадет Фадеев, проходил офицер-воспитатель; офицер заметил, что у Фадеева дурно причесаны волосы, а поэтому сказал ему: "подите, перечешитесь" и при этом сунул свою руку в его волоса, за что Фадеев ударил этого офицера по физиономии. Это происшествие было, конечно, сейчас же доложено Императору Николаю I и, в результате, Фадеев был сослан солдатом в одну из батарей, находившуюся в Бендерах. По тем временам он должен был подвергнуться гораздо большему наказанию, но благодаря тому, что начальником всех военных учебных заведений был князь Долгорукий, который вступился за своего родича, Император Николай I, любивший князя, ограничился этим наказанием.
      Приехав в Бендеры, Фадеев исправно вынес службу в солдатах в течение назначенного ему времени; отбыв это наказание, он вернулся к своему отцу в Саратов дворянином без всяких занятий. Тут, в Саратове, увлекся чтением и изучением наук. Только таким образом, во время своего пребывания в Саратове, под руководством матери, Фадеев сделался вполне образованным человеком, благодаря любви к чтению и вообще к наукам, его интересующим, преимущественно историческим, географическим и военным. Из дальнейшего рассказа будет видно, что Фадеев имел громадное влияние на мое образование и на мою умственную психологию. Я к нему был очень близок, в особенности после того, когда уже окончил курс в {17} университете, и потому жил уже вполне сознательною жизнью. Должен сказать, что я не встречал в своей жизни человека более образованного и талантливого, чем Ростислав Андреевич Фадеев, что, впрочем, должно быть известно всем образованным людям в России, ибо Фадеев написал замечательные вещи, не только по военной части, как например, "Вооруженные силы России", но и по внутренней и внешней политике, как например: "Чем нам быть?", "Восточный вопрос" и проч. Фадеев владел французским языком так же, как русским и потому иногда писал в "Revue de deux mondes" и других французских журналах. Он был полон знаний и таланта и вообще духовных сил; был несколько склонен к мистицизму и даже к спиритизму. Он был настолько образован и талантлив, что должен был сделать громаднейшую карьеру, но у него был один недостаток, недостаток этот заключался в том, что он легко поддавался увлечениям по фантастичности своей натуры. В этом смысл он напоминал свою двоюродную сестру Блавацкую, но, конечно, представлял собой гораздо более чистый, в нравственном смысле, экземпляр; он был также гораздо более образован, чем она. Во всяком случае Фадеев и Блавацкая могут служить доказательством того, что известные качества натуры передаются посредством рождаемости (по наследству) из поколения в поколение. Фадеев, живя при своем отце и матери ничего не делающим дворянином, конечно, не мог удовлетвориться такою жизнью, не смотря на свое пристрастие к книгам; с другой стороны, пребывание Фадеева в Саратове несколько стесняло его родителей, так как он позволял себе иногда невозможные выходки. Так, например, Фадеев гулял иногда по городу - хотя и в очень раннее время - совершенно без всякого одеяния; также стрелял на улице пулями; к счастью, эта стрельба ничем дурным никогда не кончалась. В конце концов, Фадеев уехал вольноопределяющимся на Кавказ. Уехал он туда потому, что в то время Кавказ манил к себе всех, кто предпочитал жить на войне, а не в мирном обществе. Это же, вероятно, было причиною того, что мой дед и бабушка, когда получили приглашение от наместника на Кавказе светлейшего князя Воронцова приехать туда, легко на это предложение согласились.
      Я говорю, легко согласились на это, так как, конечно, в те времена, когда не было железных дорог, когда Кавказский перевал был занят неприятельскими нам племенами, когда вообще весь Кавказ пылал восстаниями и военными действиями с турками - много охотников из гражданских чинов ехать на {18} Кавказ, хотя бы и на самые высшие должности, не находилось. На Кавказе молодой Фадеев скоро был произведен в офицеры; затем он участвовал почти во всех походах и войнах Кавказа во время наместничества светлейшего князя Воронцова, потом Муравьева, в особенности - при генерал-фельдмаршале князе Барятинском, который, в сущности, и покорил Кавказ и, наконец, в первые годы наместничества Великого Князя Михаила Николаевича.
      Наместничества светлейшего князя Воронцова, - я не помню, так как я только родился на свет в последние годы его наместничества; знаю, что к нему относились на Кавказе с большим уважением и что он являлся на Кавказ преимущественно гражданским устроителем. После Воронцова наместником был назначен Муравьев. Муравьева на Кавказе не очень любили; его я уже помню; помню, как он делал смотры; ездил он верхом очень гадко, был очень полн и вообще своей особой не производил никакого впечатления. Помню также и то, что он жил во дворце, в котором и ныне живет наместник граф Воронцов-Дашков. В те времена при дворце не было устроено надлежащих ванн или бань; была только русская баня в том самом переулке, на который выходит и дворец, против арсенала. Баня эта была выстроена из бревен. Помню, что Муравьев, который ужасно любил париться в русских банях, ходил туда и обратно в костюмах, до известной степени напоминающих те костюмы, в которых ходил молодой Фадеев в Саратове.
      Во времена Муравьева, который наместником на Кавказе был недолго, как известно, происходила война с Турцией; была осада и взятие Карса, причем при этой осаде и взятии мы понесли большие уроны. Мой дядя мне рассказывал, что при взятии Карса он сделался религиозным человеком, до того же времени он был заражен атеизмом. В числе военных, которые находились при взятии Карса, был Скобелев, отец знаменитого Скобелева и отец княгини Белосельской-Белозерской, ныне живущей еще на Крестовском острове. Этот Скобелев, который, как известно, был сын простого солдата Скобелева, командовал в это время одним из полков; он очень любил моего дядю, который был уже в то время в капитанском чине и который был гораздо моложе его. Дядя мне {19} рассказывал, что когда он получил приказ атаковать Карс и во что бы то ни стало взять его, то многие офицеры в этот вечер, по привычке того времени, кутили перед боем, - Скобелев же целый вечер употребил на молитву и на приготовление себя к смерти; своим примером он заставил делать то же самое и Фадеева; Фадеев исполнил все то, что полагается православному христианину, который собирается уходить на тот свет. Все было сделано так блогоговейно и так торжественно, что, как мне после говорил Фадеев, - с тех пор он перестал быть атеистом, поверил в Бога, в загробную жизнь и сделался большим поклонником православной церкви (в которой, конечно, он и родился). Всю свою жизнь он был истинным сторонником нашей святой православной церкви, сторонником весьма образованным и начитанным, знающим священную историю и вообще всю историю нашей церкви.
      Конечно, он был адептом православной церкви не в том черносотенном смысле, в котором ныне во многих высших сферах, преимущественно в сферах церковных, синодальных, понимается русская православная церковь. Он был возмущен тем черносотенным направлением русской церкви, в каком она находится в России, по крайней мере, на верхах, причем иepapxи Церкви занимаются гораздо менее Богом, нежели черносотенною политикой.
      Он постоянно восхищался тем тоном сочинений Хомякова, - отца прекрасного человека, но большого балагура, бывшего председателя Государственной Думы, - в котором содержатся его статьи на богословские темы. Этот том сочинений Хомякова не был в продаже в Poccии, и я даже не знаю, разрешен ли он к продаже ныне или нет? Я его прочел, будучи еще молодым человеком, и должен сказать, что из всех богословских книг наибольшее впечатление произвели на меня богословские статьи Хомякова.
      При взятии Карса, - как я уже говорил, - мы потеряли большое количество войск; как известно, при первых осадах и атаках мы были даже отбиты, потерпев значительный урон. Фадеев рассказывал мне, что в то время он был очень дружен с офицером князем Орбелиани, близким родственником той Орбелиани, которая впоследствии сделалась женой фельдмаршала князя Барятинского. И вот Фадеев мне говорил, что во время атаки, одну колонну, солдат повел Орбелиани и, несмотря на град пуль, он дошел до самых турецких войск, и вдруг, ужас Фадеева - моего дяди - он видит Орбелиани, сидящим на лошади и размахивающим шашкой, дабы солдаты продолжали идти вперед, а лошадь его на штыках {20} у турецких солдат. Таким образом Орбелиани, как будто бы находился на пьедестале, т. е. он изображал из себя род памятника, стоящего не на пьедестале, а находящегося на штыках у турецких солдат. В этом, конечно, для военного времени ничего удивительного нет; но что было особенно удивительно, это то, что в конце концов, Орбелиани остался жив, получив только несколько ран холодным оружием. Впоследствии этого Орбелиани я очень часто видел; знал его, когда я был еще юношей; был в товарищеских отношениях с его сыном Николаем, с которым, между прочим, мы были вместе в Новороссийском университете.
      Как я говорил, Фадеев играл особую роль при фельдмаршале князе Барятинском; фельдмаршал князь Барятинский, как известно, сделался наместником на Кавказе после Муравьева и после смерти Императора Николая. Почти одновременно со смертью Императора Николая, во время коронации Императора Александра II в Москве, он покинул Кавказ, будучи командиром Кабардинского полка.
      На Кавказе князь Барятинский был в сравнительно низких чинах, так как он кончил эту первую стадию своей службы только полковым командиром; уже тогда он отличался своею замечательною храбростью и во время стычек с горцами был многократно простреливаем насквозь пулями; о нем говорили, что живот князя Барятинского, как решето. С одной стороны, вследствие такой его доблести, а с другой, потому, что он был друг Императора (Александр II был с ним на ты), еще будучи молодым офицером князь Барятинский был назначен наместником Кавказа. Я очень хорошо помню это время и должен сказать, что все были в восторге от этого назначения, потому что никто не любил Муравьева; были в восторге именно потому, что Барятинский был, так сказать, кавказский человек, а Муравьев пришлый. Вообще "пришлые" наместники никогда не пользовались особою любовью на Кавказе.
      Исключение составлял только Великий Князь Михаил Николаевич, но тут нет ничего удивительного, во первых, потому, что он был брат Государя, и Кавказ был очень польщен тем, что был назначен наместником в первый раз брат Государя; во вторых, потому, что свойства характера Великого Князя были таковы, что он всегда опирался, на кого-нибудь и был настолько благоразумен, что опирался всегда на кавказских деятелей т. е. на таких, которые сроднились с Кавказом.
      Возвращаясь к князю Барятинскому, я, между прочим, упомяну, что он, будучи молодым, был в Петербурге, в лейб-гусарском {21} полку; он был другом Александра II; был чрезвычайно красив и считался первым Дон-Жуаном во всех великосветских петербургских гостиных. Как молва, не без основания, говорит, Барятинский, был очень протежируем одной из дочерей Императора Николая, - насколько я помню - Ольгой Николаевной. Так как отношения между ними зашли несколько далее, чем это было допустимо, то Император Николай, убедившись в этом воочию, выслал князя Барятинского на Кавказ, где, он и сделал свою карьеру.
      Во время походов против горцев, когда князь Барятинский был еще в низших чинах, он познакомился с молодым офицером Фадеевым, которого впоследствии чрезвычайно ценил и потому, приехав Наместником на Кавказ, он сейчас же сделал Фадеева своим адъютантом. Таким образом Фадеев, уже на моей памяти, из свиты фельдмаршала наместника кн. Барятинского, главнокомандующего кавказской армией, был ближайшим к нему человеком; кн. Барятинский вместе с Фадеевым участвовали во всех походах и при взятии Шамиля, и при осаде Гуниба. Вечером, накануне осады, когда были большие сомнения: делать ли атаку или взять Шамиля измором, - Фадеев очень настаивал на том, чтобы атаковать Шамиля, вопреки мнению других, которые считали, что не следует при этой атаке жертвовать жизнью многих сотен, если не тысяч людей. Барятинский согласился с мнением Фадеева, и во время атаки Фадеев принимал в ней самое живейшее участие, находясь все время в распоряжении фельдмаршала Барятинского. В то время Барятинский, конечно, не был еще фельдмаршалом; он получил фельдмаршала после окончательного покорения Кавказа, т. е. после занятия Гуниба и взятия в плен Шамиля. При сражениях Шамиль всегда выезжал со своим знаменем, никогда не расставаясь с ним, и вот после, взятия Гуниба, когда Шамиль сдался, он это знамя в знак покорности передал князю Барятинскому. Во всех литографированных картинах того времени, изображающих этот сюжет (из которых многие сохранились до ныне), изображается сцена, как Шамиль, сдаваясь, передает Барятинскому свое знамя. Вечером, позвав к себе Фадеева, Барятинский сказал ему, что он дарит Фадееву это знамя, так как взятие Гуниба во многом обязано его советам. Знамя это, после смерти Фадеева, находилось у его сестры Надежды Андреевны Фадеевой, а в последнее мое свидание с нею, она мне его вручила. Теперь это знамя находится у меня и висит в моей библиотеке.
      {22} Ближайшими советчиками Барятинского в то время были: Фадеев и начальник штаба (Барятинского) Милютин, ныне генерал-фельдмаршал Милютин, который во все время царствования Императора Александра II был военным министром; теперь он живет в Крыму и ему уже боле 92 лет. Милютин, несомненно, представлял собой также весьма даровитого человека, но он был полной противоположностью Фадееву. Фадеев не получил систематического академического образования; он имел, если можно так выразиться, вольное образование; был скоре художник науки, блистал громадными талантами, был человеком увлекающимся, с большой долею фантазии. Напротив того, Милютин представлял собой сухого, военного академиста, ученого, последовательного человека, с большими видами, с большой программою, систематическою, может быть, недостаточно талантливою, но весьма последовательною и крайне разработанною. Одним словом, он был элементом военного порядка, военной дисциплины, военной системы Кавказской армии, чего, конечно, недоставало Барятинскому. Фадеев был скоре человек боевой, любивший гораздо более боевой огонь, нежели кабинетную военную работу, человек с долею военной фантазии и военных порывов, был большим писателем, писателем живым; писал, как живой человек, а не как академическая машина. Вот эти два человека Милютин и Фадеев играли громадную роль на Кавказе при Барятинском и затем до самой смерти Фадеева эти два человека сталкиваются в различном понимании военных нужд, военного будущего и вообще потребности Российской Империи.
      Я помню князя Барятинского сознательно, когда он уже был фельдмаршалом, после того как в сущности Кавказ был покорен, и мой дядя написал довольно известную книгу: "Шестьдесят лет кавказской войны". Барятинский был холостой, жил во дворце наместников, и я помню, как, будучи еще мальчиком, на его больших балах я бывал на хорах. Барятинский держал себя весьма величественно, имел адъютантов, из которых многие были из Петербургской jeunesse doree; они чрезвычайно украшали его балы. Впрочем, в то время в Тифлисе было много молодых людей, приезжающих сюда из России для спорта: одни поступали служить на военную службу, желая испробовать ощущения войны, другие поступали на гражданскую службу, имея в виду, что жизнь на Кавказе вообще была очень веселая. Среди его адъютантов был полковник {23} Давыдов; он был женат на княжне Орбелиани. Княжна Орбелиани была не высокого роста, с довольно обыденной фигурой, но с очень выразительным лицом кавказского типа. Я думаю, что она представляла собой тип кошки. Ее сестра, - впрочем, не родная, а усыновленная отцом Орбелиани Давыдовой, - впоследствии вышла замуж за Василия Львовича Нарышкина, отца моего зятя. Так вот Барятинский начал ухаживать за женою своего адъютанта Давыдова; так как вообще князь Барятинский очень любил ухаживать за дамами, то никто и не думал, чтобы это ухаживание кончилось чем-нибудь серьезным. Окончилось же это ухаживание (в действительности) тем, что в один прекрасный день Барятинский ухал с Кавказа, до известной степени похитив жену своего адъютанта. Он уехал за границу якобы лечиться, но более уж оттуда не возвращался. За границей он дрался на дуэли со своим адъютантом Давыдовым. Хотя я и слышал рассказы об этой дуэли от моего дяди Фадеева, который в то время был вместе с Барятинским за границей, но подробности ускользнули из моей памяти. Во всяком случае, я помню только то, что результат дуэли был довольно постыдный не для Барятинского, а для Давыдова. После этой дуэли, Барятинский не мог, конечно, вернуться на Кавказ, а также не мог скоро возвратиться и в Россию. Отношения его с Императором Александром II также попортились (по причинам, которые я изложу далее), хотя Император и предоставил ему жить в Скерневицах, где он живал иногда вместе со своей женой, бывшей Давыдовой, - урожденной Орбелиани. Там же, вместе с его женой жила и молодая "сестра" княгини Барятинской, т. е. приемная дочь отца бывшей Давыдовой, князя Орбелиани, которой была дана фамилия и титул Орбелиани.
      В Скерневицах встретился с нею Василий Львович Нарышкин, который был в то время страшным богачом. Нарышкин влюбился и женился на ней. Император Александр III (будучи в то время еще наследником цесаревичем) оказывал Барятинскому целый ряд знаков внимания. Последний период своей жизни Барятинский почти безвыездно провел в России или в Скерневицах, или в имении Ивановском (Курск, губ.). Когда Барятинский умер, и тело его было привезено в это имение для похорон, то наследник цесаревич (будущий Император Александр III ) ездил туда к нему на похороны. Александр II обратился к князю Барятинскому только после последней Турецкой, так называемой, Восточной войны конца 70-х годов прошлого столетия. Когда война эта кончилась Сан-Стефанским договором, то европейские державы, и в особенности Австрия, были этим {24} крайне недовольны. Ожидалась война с Австрией. В это время Император Александр II и обратился к Барятинскому, прося его быть главнокомандующим армией в случае войны с Австрией.
      В те времена Барятинский уже очень болел; - вообще последнее время он болел подагрой, которая началась у него еще на Кавказе, - но, несмотря на свою болезнь, он согласился принять это назначение. Начальником штаба Барятинского был предположен генерал Обручев, бывший начальник штаба военного министерства; начальником тыла армии был предположен генерал Анненков; тогда же предложили мне, на случай войны занять место начальника железнодорожных сообщений, на что я согласился. В то время я был еще чрезвычайно молодым человеком. Ранее, чем выехать с Кавказа, Барятинский, как я уже говорил, был в самых лучших отношениях с Императором
      Александром II; в это время у Барятинского зародился план, который он словесно передал Императору Александру II и получил одобрение (Это были последние годы царствования Императора Александра II.).
      Предполагалось сделать полное преобразование всего военного устройства в России и при том в основу принять военную прусскую систему. Как известно, прусская система заключается в том, что там все части войск территориальные - комплектуются почти что на месте. Затем военные (т. е. чисто боевые) приготовления к боевой деятельности находятся в руках корпусных командиров. Эти корпусные командиры непосредственно подчинены Императору, в те времена - королю прусскому. В распоряжении Императора находится генеральный штаб с начальником генерального штаба (Мольтке); при Императоре состоит (походная) канцелярия, которая служит промежуточной инстанцией между Императором и корпусными командирами, которым Император и отдает непосредственно приказы, иногда совещаясь для сего с начальником генерального штаба; все военные планы составляются в Генеральном Штабе. Административно военная часть выделена от чисто военной, т. е. боевой, и находится в ведении и распоряжении военного министерства, которое управляется министром, на общеминистерском основании. Князь Барятинский предполагал устроить в России организацию на подобие этой прусской организации, т. е. чтобы у Государя был начальник генерального штаба и чтобы этому начальнику, - и Государю через его посредство, - {25} были подчинены все корпусные командиры, которые должны быть вполне независимые и считать своим начальником только Государя Императора; вся же административная часть должна была находиться: в распоряжении военного министра. По мысли Барятинского, место начальника генерального штаба должен был занять он, на что он имел согласие и Государя Императора. Военно-административная часть должна была быть выделена и отдана в ведение военного министерства, и на пост военного министра Барятинским был рекомендован его начальник штаба - Милютин, который в то время еще не был графом Милютиным. Начальником канцелярии генерального штаба предполагался Фадеев, т. е. иначе говоря, он должен был стать правою рукою Барятинского. После войны Барятинский предполагал оставить Кавказ, так как после взятия Шамиля и покорения горцев. Кавказ ничего привлекательного из себя для него не представлял. Раньше, чем приехать в Петербург и заняться переустройством армии по той программе, которую я только что очертил, Барятинский испросил разрешение поехать за границу, чтобы там несколько, отдохнуть. Вероятно, Государь, Александр II не предполагал, что Барятинский уедет с Кавказа, увезя с собой жену своего адъютанта Давыдову, и вообще не предполагал всей той истории, которая вследствие этого произошла; поэтому, по рекомендации Барятинского, военным министром был назначен Милютин.
      Милютин начал проводить не ту программу, которую предполагал Барятинский и в основе которой лежала германская военная система, а ту, которая существовала в то время и которая и ныне принята во Франции, т. е. систему военных округов без отделения административной части от военной; напротив того, все касающееся войск, как административная часть, так и чисто военная переплетаются и обе они находятся в распоряжении одних и тех же начальников дивизии, а затем начальники дивизии уже подчинены начальникам военных округов, а начальники военных округов подчинены министру; номинально они, конечно, подчинены Монарху, но, в сущности говоря, военный министр, держа все военные части в своих руках, естественно является начальником и главою всего, что касается военного дела.
      Такая система в общих чертах существует во Франции, таковую же систему начал проводить и Милютин. Я думаю, что Милютин держался этой системы по убеждению, а не из вида какой либо карьеры, но, тем не менее, это имело вид, как будто бы, {26} интриги против Барятинского. Естественно, что при системе, которую проводил Милютин Барятинскому для военной деятельности не было места в Российской Империи. Начался спор, который потом проникал несколько раз и в прессу; спор этот вели с одной стороны Фадеев, а с другой - сотрудники Милютина.
      Единомышленниками, в этом отношении, Фадеева были такие выдающееся генералы, как напр., генерал Коцебу, граф Лидерс и Черняев. Но все статьи и записки принадлежали исключительно Фадееву и Комарову, который по идеям своим был очень близок к Фадееву.
      Комаров специально для борьбы с противоположной партией основал газету; как она называлась сначала - я не помню, впоследствие она была переименована в газету "Свет", которая существует и до настоящего времени. Со смертью генерала Комарова, который умер только два года тому назад, эта газета сделалась уже чисто гражданской; военными же вопросами она совсем не интересуется; но в 70 - 80 годах в ней по преимуществу печатались военные статьи, принадлежавшие по большей части Фадееву и частью самому редактору газеты Комарову (изредка писал и Черняев). В официальных же журналах военного министерства возражали против того, что писала партия Фадеева: Обручев, Онучин, Анненков и другие - все по большей части вышедшие в генералы из офицеров генерального штаба. Таким образом можно сказать, что еще и в те времена были разногласия, с одной стороны, между генералами, не принадлежавшими к генеральному штабу - генералами, по преимуществу боевыми, а с другой стороны - между офицерами генерального штаба и их представителями - генералами генерального штаба.
      Как известно, эти несогласия во взглядах по самым капитальным и существенным вопросам существуют до настоящего времени, и эти разногласия весьма обострились после последней японской войны. Таким образом, Фадеев вступил на путь ожесточенной полемики с военным министерством и с самим главою оного - военным министром Милютиным. Естественно, что вследствие этого генералу Фадееву не было места для военной карьеры в России. На него жаловались Императору Александру II, и мне самому как то раз дядя, возвратясь из Царского Села, рассказывал следующее: гуляя в Царскосельском парке, он вдруг встретился там с Императором Александром II, который подошел к дяде и, не узнав его, спросил: кто он такой? Когда дядя ответил ему, что он Фадеев, то Император сказал: "ну, а что ты все пишешь? Скоро ли перестанешь писать?" - это было сказано недовольным тоном.
      {27} Кроме военных статей и книг Фадеевым было написано и нeсколько политических статей и книг. Он написал "Восточный вопрос"; это возбудило обострение в дипломатических отношениях между Poccиeй и Австрией; канцлер князь Горчаков пожаловался на Фадеева Императору Александру II, и это обстоятельство вынудило моего дядю выйти в отставку. Затем Фадеев принял предложение поехать в Египет, в сущности для того, чтобы занять там пост военного министра, хотя этот пост и не назывался прямо постом военного министра; одним словом, ему было поручено хедивом устройство и организация хедивской армии. Насколько мне известно, это ему устроил посол в Константинополе граф Игнатьев, который с дядей был в хороших отношениях, тот граф Игнатьев, который заключал Сан-Стефанский договор и затем был при Императоре Александр III министром внутренних дел. Таким образом Фадеев некоторое время прожил в Египте, но поездка эта была неудачна в том отношении, что вскоре египетский хедив был вынужден объявить войну Абиссинии, вследствие чего, Фадеев отказался от руководства египетской армией, так как война против христиан,- а абиссинцы, в сущности, последователи учения Христа, хотя и в несколько изуродованном виде, - не согласовалась с его убеждениями. Тем не менее, дядя расстался с хедивом, продолжая быть с ним в самых хороших отношениях. Я помню, что когда дядя вернулся в Одессу, я жил там вместе с матерью, сестрами, теткой и братом; в это время он остался без места и написал книгу: "Чем нам быть?"
      Когда затем вспыхнула война с Турцией, то дядя написал Милютину, что он не может оставаться в бездействии, не может не принимать участия в войне, так как военное чувство его возмущается против этого.