Проснувшись, отправился опять на поиски Восточной улицы и, слава Богу, нашел ее, и дом No15 тоже нашел, и квартиру Павла и Кати - тоже на должном месте. В Скалистых горах фотографии Павла не нашлось, но, основательно проинструктированный касательно основных Романовых, Джеймс узнал бы его даже в толпе, никогда до того не видевши. Джеймс увидел Павла ранним утром, когда тот вел вдоль бровки тротуара старого пса дворняжного вида. Неказистый для России был запланирован император: крутолобый, щуплый, малорослый, курносый, похожий даже не столько на своего прапрапрадеда Павла Первого, сколько на его незадачливого предшественника на российском престоле по мужской линии - Петра Третьего. До вечера прятался Джеймс в своем убежище, потом опять добрался до Восточной и тихо взлетел на карниз четвертого этажа: как он приметил наперед, это был почти идеальный наблюдательный пункт для заглядывания в щели плотных штор на романовских окнах. Первое, что бросилось в глаза Джеймсу, когда взглянул он на склонившегося над бинокулярным микроскопом Павла,- это то, что претендент на российский престол чрезвычайно плохо выглядит, при вечернем освещении синие круги под его глазами походили скорее уж на умело поставленные "фонари". Напротив, жена Павла, обнаружившаяся в соседней комнате, показалась Джеймсу очаровательной - такие миниатюрные белобрысые женщины всегда производили на него неотразимое впечатление.
      Неоткуда было разведчику знать, что такое раздельное времяпрепровождение в семье Романовых было лишь неприятным для Кати новшеством последних недель. Раньше Павел, придя с работы и отбыв всякие повинности домашнего и магазинного свойства, мог и с женой поговорить, и даже в кино пойти, - теперь же Катя не могла оторвать мужа от микроскопа даже самым испытанным за годы супружества способом: она как бы случайно являлась в белой полупрозрачной ночной рубашке, некоторое время что-то искала, - раньше этого было достаточно, чтобы Павел все посторонние дела бросил. Теперь она ложилась спать одна, с неприязнью бросая взоры на узкую полоску света под дверью мужниной комнаты. Павел по-прежнему ходил в школу на уроки, по магазинам с сумками и с Митькой, когда полагается, но все остальное время теперь отдавал рису. Только на исходе третьей недели каторжной работы по прочтению разрозненных и перемешанных текстов начинала складываться перед ним истинная история более чем стопятидесятилетнего бытия Дома Старших Романовых, хотя многое было еще неясно; все же знал Павел и весь текст завещания Федора Кузьмича, - не догадываясь о местонахождении подлинника, - знал, как на протяжении ста лет, с тридцатых годов прошлого века, оберегали жизнь, спокойствие и архивы Старших Романовых люди из знаменитого рода уральских промышленников Свибловых, сознательно пошедших на ссору с правящей династией из-за них: лишь безграничное богатство Дмитрия Свиблова, лишь почти суеверный трепет, который испытывал Св. Синод перед преосвященным Иннокентием, епископом Томским и Барнаульским, в миру Игнатием Свибловым, младшим братом Дмитрия, лишь боязнь правительства лишиться неограниченных европейских связей Григория Свиблова, младшего из трех братьев, дипломата,- не позволили династии узурпаторов решиться на физическое истребление истинного романовского корня, который, как знали владыки, сберегается где-то в России всесильными уральцами. Узнал Павел и то, что сам состоял со Свибловыми в родстве: четвертая дочь дипломата Григория, Елизавета, отдана была им замуж за прадеда Павла, Алексея Федоровича-Александровича. Знал о том, о чем не знала даже Софья при всех ее архивах,- о том, как последние бездетные Свибловы в страшные годы революции, рискуя жизнью и уже не имея сил прорваться в Европу, проводили на лед Финского залива рыдающую Анну с маленькой Александрой на руках,- их за бешеную цену брался увести в Финляндию какой-то чухонец,- а позже вернулись на Урал вместе со спасенным ими из рук пьяной матросни девятилетним мальчиком, истинным наследником престола, Федором, отцом Павла. Узнал Павел и о том, как отстал от поезда и пропал младший брат расстрелянного деда, Никита. Узнал, наконец, из каких-то странных записок, как бы даже и не отцовским резцом начертанных, вещи совсем неожиданные, к Романовым относящиеся лишь косвенно, но тем не менее крайне интересные и, кажется, очень важные. Все, что могло понадобиться в дальнейшем, Павел, плюнув на отцовскую трусость, хоть и вовсе не представляя, что это за "дальнейшее", переписывал круглым почерком на обыкновенную бумагу. И до жены ли ему сейчас было!
      Вконец охолодавший в своих руинах Джеймс три вечера толокся на карнизе и ни разу не дождался, чтобы супруги Романовы провели вечер вместе. Но вот так летать и топтаться по темным карнизам на Восточной все же больше было нельзя: миссия должна быть выполнена, да и деньги были уже на исходе. От советских оставалось у разведчика неполных тринадцать рублей да проездной на автобус, на октябрь, подобранный где-то поздней ночью во время поисков финской бани. Джеймс решил, что утренняя прогулка Павла, видать, единственное время, когда есть надежда хоть как-то вступить с ним в контакт. Вариантов имелось несколько, все они исходили из первоначальной инструкции, поэтому Джеймс без колебаний выбрал вариант "спасатель". Джеймс узнал, в какой именно день Павел уходил в школу только к часу дня, дождался этого самого четверга, спер кое-что у соседей по руинам про запас,- спички, банку консервов,- и рано-рано был на Восточной, напротив Павлова дома.
      В начале восьмого Павел, мурлыча свежую песню "Маэстро", вышел из подъезда и побрел по бровке тротуара - больше выгуливать Митьку было негде. Джеймс медленно пошел за ними по противоположной стороне, дожидаясь подходящего самосвала. Таковой не замедлил объявиться - грязный, груженный цементом, весь какой-то рассыпающийся на части. И тогда Джеймс ласково засвистел - в частотах, совершенно невнятных человеческому слуху, но приманчивых для слуха собачьего. Пес поднял голову, повел ушами, залаял и рванул что есть силы на проезжую часть. "Фу!" - крикнул Павел, но Митька уже оборвал поводок и со счастливым визгом завертелся волчком на дороге, не зная, куда бежать: серенада любви и тревоги оборвалась. Озверевший Павел все орал: "Фу! Ко мне! Фу!" - без малейшего результата, Митька сперва метался, потом застыл посреди мостовой, против собственной воли не возвращаясь к хозяину. Джеймс отметил мысленно: пес стоит правильно. А Павел все надрывался разными "фу" и "ко мне". А грузовик, рассыпая клубы цементной пыли, уже прямехонько летел на Митьку.
      - Ну, я тя щас!.. - взвыл Павел и бросился за псом, прямо под машину. Митька прижал уши и завизжал. Павел, в каком-то метре от отчаянно тормозящего грузовика, попытался поймать пса, но тот не дался, мечась взад-вперед и почему-то счастливо воя, лебединую какую-то свою песнь собачью. А дальше все происходило уже не в десятые доли секунды, как раньше, а в сотые: Павел, глянув с мостовой, на которой растянулся, увидал буро-зеленую харю фыркающего самосвала (отчего эти машины на шести колесах, с фарами, как бы в пенсне, так похожи на евреев?), наезжающего на него, только два слова вспыхнули в его сознании - "НЕ НАДО!" - но потом, вместо того, чтобы услышать хруст собственных костей, увидел чью-то спину, затем странное, небритое, но красивое лицо, потом бок - с откинутой рукой, испытал толчок - и понял, что лежит уже на тротуаре, что кто-то пытается помочь ему сесть, а наглый кобель Митька визжит и лижет лицо.
      Павел оклемывался медленно. С трудом понял он, что какой-то симпатичный, хорошо, но не совсем чистоплотно одетый, почти молодой еще человек, небритый и с легкой сединой, лупит что есть мочи его, Павла, по щекам. Он еще не чувствовал боли, но стресс есть стресс: отключившись от реальности, он разглядывал этого человека. Был этот человек ему приятен донельзя. И ясно было, что этот самый человек спас ему жизнь, откинув цементный самосвал к едреням, просто вытащив его, Павла, наследника, можно сказать, престола, прямо из-под колес.
      - Я бы твою мать,- ясно, но еще очень тихо произнес Павел. Человек прекратил лупцевание и посмотрел ему в зрачки. Нет, определенно этот тип был Павлу симпатичен.
      - Вот беда, беда... - словно эхо, отозвался человек, последний раз, уже очень скромно, хлопнув Павла по щеке. - Да ведь так... убиться можно!
      - Это все... чихня! - отрезал Павел, попытался встать и снова шлепнулся на тротуар. Начинала собираться публика, притом знакомая, из дома Павла. Нужно было возможно скорее сматывать удочки. Павел собрал все свои хилые силы и встал. - Это все... чихня! - повторил он, вцепившись в мощное плечо спасителя. - Нет, каков подлец!
      - Негодяй! - с чувством ухнул спаситель.
      - Нет, каков! Не остановился!
      - Слов не подобрать!
      - Ох, выпить бы сейчас,- прошептал Павел, вовсе повисая на спасителе.
      - Где уж! До одиннадцати часа три! - с чувством и в тон пропел спаситель, теперь уж совсем родной Павлу человек.
      - Это мы... айн момент. Дай оклематься, погоди, пошли в эту... в магазин пошли! Рабочий есть знакомый, пальчики оближешь! Сардинами закусывать будем! неожиданно вдохновенно выпалил Павел и повлек новообретенного друга в сторону еще не открывшегося магазина на углу. Там и впрямь был у Павла знакомый, некоторый дядя Петя, точнее, Петр Вениаминович Петров. Магазин был большой, с винным отделом и всякими другими, так что иной раз там что-то и наличествовало. Не раз при малейших свободных деньгах бегал Павел туда, в подвал, к вечно нетрезвому Пете за мясом, за гречкой, то есть ядрицей, за ножками даже на холодец и за другими деликатесами, в свободной продаже уже давным-давно немыслимыми. В магазин зашли со служебного хода, потоптались среди ящиков, наконец, обнаружили Петю: несмотря на всего лишь восьмой час утра вдребадан пьяного, в халатике спецовочном, накинутом поверх лыжного костюма, тощего, дремлющего на ящиках. Чуть только Павел пнул его в колено, Петя воспрял:
      - О! Виталий! Как раз ждал! - бодро объявил он, не слушая протестов Павла, что он не Виталий. - Индейки есть особенные! Венгерские... - Петя отвел глаза и продолжил на октаву ниже: - Но, друг Виталий, скрывать не стану! Суповые. Суповые индейки! Вот что! Ты сколько брать будешь? Две, три? Сардины есть особенные. Сарвар... санские. Были португальские, но их главный себе. А я что? Я как лучше! И мне, и вам. - Петя оглядел собеседников, никакой реакции не обнаружил и продолжил: - Еще маслины есть. Афганистанские. Тебе две банки, три? Утка есть... Нет, утки нет, это она вчера была... Сахара хошь?
      - Нам бы, Петя, поллитру - я вот только что, можно сказать, чуть с жизнью не расстался,- мягко вставил Павел.
      - Литру? Это мы враз, - произнес Петя.- Деньги давай.
      Павел что-то сунул тощему магу и волшебнику, и тот надолго исчез. Посидели на ящиках с неожиданным спасителем, а тому ох как выпить хотелось, это-то Павел нутром чувствовал, пупом! Поговорили. О том о сем.
      - Отличная у вас собака. Только вот уши длинноваты, совсем в английский тип клонят.
      - А у него дедушка - кокер! - с гордостью, но еще в полном обалдении сообщил Павел. Снова появился Петя, таща при этом на горбу ящик с пакетами молока.
      - Мой привет Валерию! - пророкотал Петя,- маслины есть афганистанские! Тебе две банки, три?
      - Мне бы... банку, Петя.
      - Банку? Что ж сразу не сказал? - обиженно объявил Петя и исчез в пропасти подвала. Опять помолчали. Опять поговорили о какой-то чепухе. Петя не показывался добрых двадцать минут, к концу которых и Павел, и собеседник дружно ругали "пьянь всякую".
      - Так что вот что,- объявил Петя, являясь ниоткуда. - Маслины тебе, можно сказать, будут. Без денег только не дают! Эта курва старая, я ей говорю!.. А она мне, понимаешь, отвечает. И ни-ни. Не верит!
      - Да я ж дал тебе десятку! - вскипел Павел, почти уже выходя из стресса.
      - Дал... Ну тогда, значит, закон. Щас все будет. Тебе, значит, три банки и индейку... суповую. Свои заплачу, за тобой не пропадет, мы с тобою душа в душу! - пропел Петя и снова исчез. Появился он, между тем, через считанные секунды, неся большую авоську молочных пакетов и, как ни странно, поллитру. Протянувши все это Павлу, присел долговязый Петя на ящики, со вкусом закурил и протянул:
      - Закуска-то есть? Молоком не упьесся небось?
      - Да не просил я молока, Петя! - попробовал вякнуть Павел, но чуткий спутник, зажавший уже в кулаке бутылочное горлышко, парировал:
      - Все в порядке, Петя! Мы что должны?
      - Девять рублей... пятьдесят одиннадцать копеек! - совершенно трезвым голосом кассирши объявил Петя. - Вопросы есть? А маслин-то что же? Афганистанских? Индейка тоже есть, Витя, но, врать не буду, суповая... как Бог свят, суповая!
      Бутылку открыли на полдороге в парадном. Спутник Павла отчего-то зажмурился, прежде чем отхлебнуть из горла, но отхлебнул и не поморщился.
      - Слышь, Рома,- сказал Павел, приняв бутылку и тоже чуть отхлебнув,- что мы за ханыги такие, чтобы в парадном распивать? Пошли домой ко мне, тут рядом, посидим, я кофе сварю, если пьешь. Жена как раз на работу ушла.
      Роман Денисович, имя которого стало Павлу известно еще на ящиках в магазине, согласно кивнул, не отрываясь от бутылочного горлышка, отчего поперхнулся и бит был Павловым кулаком по верхним отделам позвоночного столба. Про себя Павел охнул, почувствовав сквозь одежду каменные мышцы спутника.
      К Павлу поднялись пешком - лифт застрял где-то между этажами. Павел опять что-то пролепетал насчет кофе, совершенно не будучи уверен, что таковой в доме имеется (при нынешней на него цене напиток этот превратился в доме Романовых в нечто предназначенное только для лучших гостей), а если имеется - то сумеет ли он его сварить. Гость, однако, выразил желание только посидеть и еще стопочку тяпнуть, а потом идти отсыпаться "после ночной смены". Павел и сам был "после ночной смены", до четырех у микроскопа сидел, пытаясь понять хоть что-то в загадочном "цифровом" зернышке, которое содержало, как он только и сумел понять, какие-то сложные бухгалтерские расчеты процентов и сложных процентов на какой-то очень большой вклад. К тому же после нежданного спасения было просто неудобно взять да распрощаться с этим симпатичным и не совсем опохмелившимся человеком. Да и полчаса отдыха в домашнем уюте, видимо, означали для Романа Денисовича немало. Гость мирно разговаривал о пустяках, рассказывал что-то из жизни Аллы Пугачевой, историю какую-то жуткую и явно московскую про дыхательное горло. Сигаретка "Феникс" догорела и обожгла клеенку, и лишь тогда Павел внезапно понял, что речь гость ведет о чем-то далеко не столь абстрактном, как половая жизнь Аллы Пугачевой. Напротив, речь шла о чем-то, к ужасу Павла, чересчур близком лично ему.
      - Вы, Павел Федорович, не подумайте, что это я вам случайно повстречался. Удостоверение вот мое. Нет, совсем не то, а служебное: Роман Денисович Федулов меня зовут, литератор я и историк. Пишу летопись Томского края. Как раз дошел до энцефалита и колорадского жука. Вот и привели меня к вам мои находки, а вы ведь как бы живая реликвия Томщины, вам бы, прямо скажем, место у нас в музее, в витрине... Застекленной. На видном месте. Это к примеру.
      Павел, несмотря на некоторую убаюканность сознания, сжался в комок и все еще надеялся, что пронесет. Он слишком хорошо понимал, какое отношение имеет к нему Томский край. И предпочел бы остаться под колесами грузовика, нежели выслушивать этот монолог. Но деваться было некуда, тем более что гость уже соловьем заливался, превознося до небес некие исторические реликвии, хранящиеся в томских музейных фондах. Уже помянул он и церковный брак Федора Кузьмича. Павел спешно налил пятьдесят граммов.
      - ... а ведь легенда о старце Федоре Кузьмиче признана в нашем отечественном научном мире досужей выдумкой, беспочвенной нелепицей,продолжал гость, все время глядя в потолок,- а вот мы, томские краеведы, располагаем другими сведениями!
      Дальше гость понес какую-то уж совершенную околесицу, перечисляя невероятные письма и летописи, чуть ли не записи в интимном дневнике хана Батыя. В принципе весь этот бред, призванный оказывать скорее гипнотическое, чем информативное воздействие, Джеймс мог бы подменить и другим,- слова, имена большой роли уже не играли, лишь бы Павел пришел в нужное состояние духа,- а это, кажется, вполне получалось.
      - Даже и всероссийский староста, как известно, не отрицал...
      Павел, потерявший нить монолога, тупо глядел на свою полную стопку. Скорей бы уж на работу. Там все больше про историческую неизбежность торжества и победы. А этот что несет? И чего он ко мне со своим грузовиком прицепился?
      - ... Словом, мы знаем все. И для нас великая честь, таким образом, приветствовать в вашем лице...
      - Всероссийского старосту... - эхом закончил Павел, себя не слыша.
      - Наследника российского престола! Все наши краеведы, весь наш многонациональный край, русские, украинцы, тунгусы, татары...
      - Им, татарам, недоступно наслажденье битвой жизни... - тихо произнес Павел, подозревая, что сейчас рехнется со страху.
      - Законного русского царя! Приветствуют все вместе! - Джеймс выждал мгновение, продолжил: - Не тревожьтесь, Павел Федорович! Мы свято храним вашу тайну. Мы, весь наш край...
      - Так всем краем и храните?
      - Все как один...
      - Господи, что вы ко мне привязались? Вы шутите или всерьез? Откуда вы все это взяли? Я простой советский...
      - Император! Император Павел Второй, дорогой Павел Федорович! Ждет вас Россия ако... яко невеста жениха, весь Томский край...
      - Так Томский край или Россия? А то и весь Туруханский край?..
      К Павлу, после первой волны страха, стало возвращаться самообладание. Но ему же со всей страшной ясностью становилось понятно происходящее: да, конечно, с ним играют. Как кошка с мышкой. Каким-то образом КГБ докопался до его тайны, да еще, кажется, до всех ее подробностей. И вот теперь этот прямолинейный провокатор хочет, чтобы он признал свое родство с царской семьей. Шестьдесят лет прошло, а все простить не могут. Даже в Китае поступили честнее. Там императора на работу определили, садовником, кажется. А эти... Кровопийцы. Павел мысленно попрощался с Катей, с немногими близкими, даже с Петей Петровым почему-то. Но особенно с Катей: он понимал, что был ей плохим мужем, мало уделял ей внимания, редко был с ней ласков, но почти не изменял ей и любил все так же нежно, невзирая на шесть лет брака. Очень это плохо, когда жизнь вдребезги и садиться надо.
      А Джеймс тем временем несся под парусами старославянского красноречия, заготовленного специалистами в ту бурную и кошмарную пору, когда с Джексоном приключился "дзен".
      - Государь Павел! Только слово молви, государь, и воспрянут со всех концов отчины и де... дедины витязи прегрозные, воротят они тебе престол щу... щуров! И пращуров! - слова что-то плохо выговаривались, но в целом, видимо, действовали все же как заклинание - что и требовалось.
      Павел встал и по-деловому выпил до сих пор не тяпнутую стопку. Заложил руки за спину. Заговорил. Тихо.
      - Да, это все правда. Я готов. Разрешите ли вы мне собрать узелок?
      Джеймс похлопал глазами.
      - Котомку? Уже?..
      - Да нет, смену белья... Или теперь уже и этого нельзя? Или вы меня сразу собираетесь... в расход?
      Джеймс сообразил.
      - Да нет, вы меня неправильно поняли. Мы, томские краеведы...
      - Знаю я таких краеведов, работников земли и леса, молочных братьев таежного гнуса! Особенно томских и... туруханских! Делайте свое дело!
      - Да нет, я вовсе не из той организации, о которой вы подумали. Я... из совсем другой организации!
      - Ах так,- спокойно сказал Павел,- значит, вы арестуете меня не от имени той организации, а от имени совсем другой?
      - Не арестую я вас... во всяком случае, я не арестую. Покуда об этом и в самом деле не знает та организация, которую вы имели в виду! Она ведь и в самом деле не имеет ни о чем представления, мы это точно знаем!
      - Благодарю вас, с меня совершенно достаточно того, что об этом знает организация, которую я в виду не имел.
      - Моя?
      - Ваша.
      - То есть какая, как вы думаете?
      - А я не думаю. Вы сами думайте.
      - Но вы совершенно правы. За моей спиной стоит весьма мощная организация.
      - Куда уж мощнее. Грузовики плечом отшибаете.
      "Заметил, ох, заметил",- подумал Джеймс, но терять было уже нечего.
      - Вы не думаете, что я могу представлять разведку великой державы?
      - Вот уж не думаю. У великих держав хватает своих претендентов на русский престол. К тому же кресло это вообще пока что занято. А я еще и патриот, прошу учесть.
      - Никто вашему патриотизму не мешает. - Джеймс приготовился в крайнем случае телепортироваться неизвестно куда, если бы Павел ответил на следующий вопрос решительным "нет!",- тогда инструкции немедленно менялись. - Ну, так как?
      - Что как?
      - Вы хотите быть русским царем?
      - Вы что, в самом деле не собираетесь меня арестовывать?
      - Нет, конечно.
      - А что, значит, подкупать будете? Квартиру хорошую предлагать, машину там, еще что-нибудь хорошее?
      - Пока что нет, а потом... называйте как хотите. Мне кажется, что в качестве квартиры вам бы очень подошел, как он там называется, Эрмитаж, да? Или Зимний дворец?
      Павел сделал шаг вперед.
      - Благодарю вас, но с меня хватит того, что я действительно наследник престола. Вы об этом как-то узнали. Мне этого совершенно хватит по гроб жизни, в который вы меня, кто бы вы ни были, теперь загнать хотите. И, опять-таки, если вы на самом деле не собираетесь меня арестовывать, а представляете тайную масонско-монархистскую ложу, что ли, то еще раз благодарю покорно за беседу, мне скоро на уроки.
      Павел признавал себя наследником престола! Три четверти дела было сделано, душа Джеймса ликовала.
      - Дудки! - крикнул он, ударил Павла по плечам, отчего тот опять упал в кресло. - Ты будешь русским царем! Я тебя сам на этот престол посажу!
      - Легче легкого. Посадить. С вашей-то мускулатурой. Да и вообще посадить всегда проще всего. Да и вообще идите вы к ядрене фене!..
      Джеймс - согласно инструкции - рассвирепел и наотмашь ударил Павла по щеке. Павел отдернулся, встал медленно, и изо всей силы, истинно по-царски дал Джеймсу сдачи. Помедлил и дал еще раз, отбив ладонь. И застыл. Это была совсем не обычная русская "сдача", напротив, это были медленные, со вкусом и величием данные, истинно царские оплеухи. Даже не данные, а пожалованные. И Джеймс прореагировал на них совершенно правильно, как-никак составлявший инструкции Мэрчент съел на загадочной русской душе по меньшей мере собаку Баскервилей. Джеймс медленно опустился на одно колено, поймал руку Павла и приложился к ней губами.
      - Благодарю, государь.
      Оба постояли, потом медленно и очень синхронно сели в кресла. Помолчали. Павел, в котором, по сути дела, впервые проснулись мордобойные инстинкты его дальних предков (все-таки Павел Первый, если бабушки в альковах ничего не напутали, был правнуком Петра Великого), чувствовал себя неловко: дал он по морде гостю на полную катушку. С другой стороны, может быть, и вправду где-то еще есть какие-то подпольные монархисты, и они-то его, Павла, теперь и отыскали? Тогда почему только теперь, а не много лет назад? Словом, было ясно, что от этого гостя интеллигентским "Я император, ну и что?", как в анекдоте про белую лошадь, не отделаешься. Сказать разве, что, мол, отрекаюсь... в чью пользу? Мысленно испытал Павел вылившийся на него ушат холодной воды: он мог отречься только в пользу сестры Софьи. Не бывать такому сраму. Нет, лучше пока принять условия игры, поиграть в императоры.
      Джеймс, душа которого ликовала от полученных оплеух,- русской крови в нем не было ни капли, но уж больно глубоко он вжился в роль,- решил перейти ко второй части наступления.
      - Павел Федорович,- мягко начал он,- вы, конечно, понимаете, что взять и сделать вас царем сию минуту ни я, ни те, кого я представляю, конечно, не можем. Я не уверен, что скрижали рисовых письмен, составленные вашим батюшкой, - Павла опять едва не сморило от всеведения Романа Денисовича,- содержат все сложные подробности вашего происхождения. Мы знаем гораздо больше вас, но, возможно, даже мы всего не знаем. Наши ученые,- Джеймс запнулся, не зная, продолжать ли дальше плести ахинею насчет Томского края, решил не вдаваться в подробности и продолжил, - уже несколько десятков лет, не щадя сил, изучают генеалогию Дома Романовых. У нас имеется несколько десятков относительно законных претендентов на старшинство в роду. Как из младшей ветви, так и из старшей. Да, да: так мы называем потомков царя Александра Первого Романова от его брака с Анастасией Скоробогатовой. Может быть, не все они вам известны.
      Павел глядел на гостя теперь уже просто с интересом. Все, что было известно ему - и даже гораздо более того,- все, решительно все оказывалось секретом полишинеля. Теперь окончательно приходилось мириться с обстоятельствами игры в "цари-разбойники", может быть, гость знал что-то из того, что попало в утробу Митьки?
      - Ваша тетушка в Лондоне уже много лет не делает тайны из своего происхождения. Беда ее в том, что у нее на руках нет ни малейших доказательств, которые, впрочем, мы могли бы для нее раздобыть, не будь она столь, м-м, неудобных убеждений. Об этом после, если пожелаете. Имеется и почти законный кандидат в одной из стран Латинской Америки. Знаете ли вы о нем?
      Павел мотнул головой.
      - Его полное имя... Ладно, он им все равно не пользуется, он, кстати, занимает очень видное положение,- его имя Ярослав Никитич.
      - Двоюродный брат отца? Сын Никиты Алексеевича? Но ведь Никите было в восемнадцатом году неполных шестнадцать лет!..
      - Не все сразу... ваше величество. В вашем роду много способных людей. К тому же не знаю, как вы, а я вполне мог бы оказаться отцом и в четырнадцать лет. Дело в другом. Ярослав Романов не может рассматриваться как серьезный претендент ввиду враждебности его политики... Впрочем, и об этом потом, если позволите. Кстати, за границей вообще нет приемлемых кандидатов из старшей линии Романовых, с тех пор, как ваша бабушка, Анна Вильгельмовна, скончалась в Праге накануне... Простите, тоже потом. Зато много кандидатов по младшей линии. И о них временно тоже забудем, если позволите. Наиболее законным из претендентов здесь, в России, должен был бы считаться ваш покойный батюшка, но по ряду причин он... находился вне поля нашего внимания.
      Не мог же рассказать Джеймс о том, что ряд причин - это всего лишь полное неприятие Федором Михайловичем какого бы то ни было алкоголя. Павел же, при случае с большой охотой прикладывавшийся к рюмке, о своем происхождении до последнего времени просто не знал.
      - Итак, вы и ваша сестра...
      - Сестра моя - женщина.
      - Это, знаете ли, в России никогда не служило препятствием для наследования престола. Возьмите хотя бы вашу прапра... бабушку, а также предшественниц. Или же батюшка завещал престол именно вам, да еще оформил завещание у нотариуса?
      Павел мотнул головой снова.
      - Но обращаемся мы, как видите, к вам. Не стану вас пока подробно вводить в курс дела. Скажу только, что родственников у вас много, гораздо больше, чем вы полагаете. Даже законных. А незаконнорожденными в вашем роду испокон веков принято было сорить.
      Павел внезапно покраснел, и Джеймс немедленно сыграл на этом. Ничего подобного ученые-генеалоги Форбса не знали, но упускать ли случай?
      - Вот взять хотя бы вас. Не так ли?
      - Это-то вы откуда можете знать?
      - В наше время, как и во всякое прежнее, супружеская верность - немалое ярмо, даже если у человека такая очаровательная жена, как у вас.
      - Неправда! Я с Катей тогда даже знаком не был. Я вообще не знаю - где они теперь. Я даже и не видел его никогда.
      Джеймс понял: женщина, и ребенок от Павла, явно мальчик. Это очень даже могло пригодиться.
      - Зато мы кое-что знаем. Или можем узнать. Но ведь речь идет не только о вас, простите. Ваш отец был женат дважды. Где гарантия, что в его жизни не было третьей женщины, а то, прости Господи, и четвертой? Еще раз простите меня и не хватайтесь за пепельницу, она слишком легкая. Бейте меня лучше столиком. Также и в жизни вашего деда. Словом, претендентов очень много, но, пожалуй, если считать старшинство по мужской линии и учитывать лишь законным образом оформленные браки, то старшинство за вами.
      - Ну, а делать-то что? Фер-то кё?
      Джеймс посмотрел на Павла с уважением.
      - Я не знал, что вы знаете французский.
      - Не знал и не знаю. Это из русской литературы.
      - А придется знать. Император без знания иностранных языков - не совсем, простите, император. И еще очень многое выучить тоже придется.
      - Вы что, в самом деле надеетесь свергнуть здесь... - Павел даже не смог заставить себя выговорить, что именно нужно здесь свергнуть, чтобы ему войти в свою роль русского царя по всем правилам,- то, что свергнуть хотите, и меня, никому не ведомого, короновать?
      - Это уж несомненно. Не вздумайте играть в демократию! Не смейте лезть в президенты! Это все не для России, она без царя во главе не может! Собственно, не считая отдельных смутных времен, с начала семнадцатого века она без царя и не обходилась, если вы думаете, что сейчас иначе...
      - Вовсе не думаю.
      - Простите, государь. Словом, речь идет именно о том, чтобы вам быть царем всея Руси. Ни на какие другие условия мы не пойдем.
      - Да кто это "вы"?
      - А вот это вопрос преждевременный, покуда вы не дали принципиального согласия.
      - Ну, допустим, я его дал, дальше что?
      - Дальше вы будете следовать моим инструкциям, и в течение трех лет мы обещаем вам торжественную коронацию в Успенском соборе Московского кремля.
      - И гроб с музыкой?
      - Не ожидал от русского царя такой пошлости.
      - Ну, а если не соглашусь?
      - Тогда мне придется для начала заставить вас забыть о нашем разговоре, можете убедиться, что я вообще кое-что умею.
      Джеймс вынул спичку из последнего своего краденого коробка и положил на край пепельницы. Чуть присмотрелся к ней, спичка вспыхнула. Павел посмотрел на Джеймса с иронией.
      - Это именно то, что вы умеете? Это же старый фокус...
      - Старый фокус? Ну, тогда смотрите!
      Павел с некоторым ужасом убедился, что неведомая сила стаскивает с его ног ботинки с носками,- ничего более остроумного Джеймс не придумал, вспомнив о своей незадаче с носком; ботинки слетели с ног Павла, он почувствовал, что брюки тоже натянулись и спешно ухватился за ширинку.