"Сиртаки" из него сейчас не выжмешь. Порфириос взял затосковавшего Умберто под руку и потащил на проезжую часть, сунув на защиту перекусиховского бюджета, а то ушли бы клиенты, не заплатив за четыре миски лапши. Тюлька попробовал монету на зуб, понес прямо тете Анфисе в сейф. Он, как и все участники фирмы, не любил, чтоб золото на виду валялось. Сцена растаяла: Стеша вернулась на раздачу, Тимур ушел в фургон зубрить формулы, гости уехали. И уж совсем незамеченным осталось то, как поднялся и потрусил прочь с газона долго прохлаждавшийся там пес с мордой лайки и телом овачарки, понявший, что музыка будет не скоро. А жаль. Губная гармоника - и ну буквально ни одной фальшивой ноты!
      Наискосок от "Кадуцейных товаров", по другую сторону бульвара и дальше от центра города, виднелся сквозь пропыленную листву Петровский дворец, давно никакая не Академия авиации, а простая городская дача царя, нынче, несмотря на будний день, окруженная тремя кордонами синемундирного оцепления. Если б кордон был один - это ничего не значило бы, если б два - это могло что-нибудь обозначать, а могло и нет, но три - только то, что нынче здесь будет, то ли уже есть лично императорское величество.
      С утра Павел измотался: хотя недружественный премьер-министр и был встречен прямо на летном поле канцлером, в Кремле выходить и болтать с ним обязан был все-таки император. Сидеть два часа за переговорами, из которых только и следовало, что нефтегазовая континентальная блокада, объявленная стране гостя Павлом, не может рассматриваться как проявление доброй воли и стремления к сотрудничеству. Павел как-то не привык еще к дипломатическому языку, ему казалось, что если он перекрыл стране газовый кран, закрыл воздушное сообщение с ней, ввел зверские таможенные правила и все прочее в том же духе - то надо просто прекратить вылазки против Витольда за то, что тот всего лишь вернул себе древнюю инуитскую землю, прежде называвшуюся Исландией, удостоил ее в своей империи статуса провинции и посадил губернатором своего зятя - притом самого знатного, двоюродного дядю русского императора! О Мальтийском уезде вообще разговоров быть не может. Италия вон довольна даже, да и Франция не против. Подумаешь - цоколь, территориальные воды... Я тут при чем? Прекращаете военные маневры против Гренландии, прекращаете газетную травлю - открою газовый крантик, даже компенсации за простой не запрошу. Не кончаете - не открою. Чего мусолить? Я же к вам на острова не лезу. А мог бы. Высмотрели в титуле насчет адмирала трех флагов? Ну и что с того, что у вашего короля такое же звание? У вас не король, а королева. А что звучит похоже - не ваше дело. А что язык ваш перевел на кириллицу - неужто не понятно, что исторический процесс необратим, вы сами - и давно! - с футов на метры перешли и с фунтов на килограммы. Трудно кириллицу учить? А газ нужен? Чего тогда языком чесать? Словом, у меня к вам претензий нет.
      На том и расстались, а о чем столько времени болтали через двух переводчиков - Павел так и не понял. Какая там партия у власти, правильно ли поймут, будет ли кризис в правительстве - какое до всего этого дело русскому царю? Чего прете против исторической неизбежности, я вас спрашиваю, а я историк! Распустите парламент, верните короля в его права, никаких баб на престоле - делов-то. Законы у вас плохие - ну изучите наш "Домострой", подправьте по себе - чем плохо? А насчет кириллицы - да что за событие такое? Оплатить вам замену шрифтов в типографиях? Могу. Не согласны? Так с Россией не разговаривают. Можно ведь и глаголицу у вас ввести - шрифт благородный, рунический. Политики...
      После впустую потраченной первой половины дня царь перекусил в Академии у Аракеляна прямо с плиты; присмотра за ним теперь не было, но никто не знал, что именно он захочет съесть, а всю кухню не перетравишь, - и поехал в Петровский дворец. Вторая половина дня предвещала дела не бессмысленные, но сулила новую печаль, ибо предстояло очередное прощание. Из потерь и прощаний строится любая человеческая жизнь, а царская - в особенности. Павел провожал в дальнюю дорогу чуть ли не единственного своего друга - Джеймса Найпла.
      Еще в прошлом году Временное Правительство Юконской Республики, созданной на Аляске индейцами-атапасками, эскимосами, алеутами и креолами, прислало послов ко двору императора Павла Второго. В Москву прибыли знатные креолы Иван Максутов и Михаил Кашеваров и били челом православному царю: как теперь обустроить Юконию. Царь поговорил с послами, пригласил к обеду, а на нем объявил свой монарший совет. Во-первых, не надо рисовать всяких фантазий на географической карте: пусть имеет Юкония точные границы бывшего штата Аляска. Потому нечего ей быть Юконией, пусть остается Аляской. Но независимой. Столицу, само собой, нужно вернуть в Ново-Архангельск. Поскольку страна многонациональная, одним государственным русским языком не обойтись: нужно сохранить английский как второй, как язык межнационального общения. И всеми силами способствовать развитию литературного языка атапасков, обоих эскимосских наречий, алеутского и всех прочих, какие в обиходе жителями страны используются. Ну, английский использовать правильным образом, то есть кириллицей, уже потом, в догонку посоветовал. А тогда он предложил провести среди народа Аляски референдум: в самом деле им нужен республиканский строй, как у Романьоса в Сальварсане, тоже ничего плохого нет в принципе, или же, если народ себя уважает больше, то не стать бы Аляске царством. И называться, к примеру, "Американское Царство Аляска", АЦА сокращенно. Красиво же!
      Креолы очень остались довольны и сказали, что вынесут на референдум три вопроса - быть ли Аляске республикой, быть ли Аляске царством, воссоединиться ли ей с Россией. От третьего Павел мягко уклонился и рекомендовал: если уж народ и вправду себя уважает - то царя избрать своего собственного. Креолы растерялись - не имелось кандидатуры, и опять запросили Павла, не присоветует ли он кого. Павел вздохнул, но подумал о государственных интересах и предложил кандидатуру Джеймса: все-таки американец, хоть и без права быть избранным американским президентом, ибо родился в деревушке на Ямайке. Ну, конечно, при условии того, что Джеймс перейдет в православие. Креолы пришли в восторг и отбыли восвояси.
      На всенародном референдуме в мае Аляска единогласно превратилась в монархию с царем Иоакимом Первым во главе. И вот теперь Джеймс улетал к себе домой, в Ново-Архангельск, и увозил с собой Екатерину Бахман, бывшую гражданскую супругу Павла. Ее первый брак был с одобрения обер-прокурора Святейшего Синода аннулирован как не благословленный церковью. Павел даже хотел обвенчать Джеймса и Катю в Москве, но бояре отговорили, царь - какой бы он ни был, даже нерусский - венчаться должен у себя дома, в соборе Святого Германа Аляскинского.
      В прощальный путь приготовил Павел бывшей жене и ее нынешнему мужу подарок, настоящий, неожиданный, потому что только неожиданные подарки настоящие, этому Павла обучил упрямый Сбитнев. Павел нашел вариант такого подарка. Особенно было приятно, что подарок, имея вид дорогого, по сути дела был очень экономным.
      В императорских мастерских лучшие мастерицы трудились несколько недель, расшивая жемчугом подвенечное платье для будущей царицы. Лучший ювелир с Арбата изготовил жемчужную диадему, пришлось разориться на триста граммов норильской платины, ничего, слава Богу, не последняя, в бывшей шахте Октябрьская, ныне Новопавловская, еще много. А жемчугов Павел не пожалел - и ожерелье в семь ниток справил, и браслет, и серьги с подвесками до плеч, и еще кое-какую бижутерию. Не сравнить с теми скромными сережками и колечком, что подарил он Кате когда-то на свою собственную гражданскую с ней свадьбу. Но тогда он царем не был, а теперь все тот же всезнающий блазонер Сбитнев его в полной мере по науке о жемчугах просветил.
      На подарки Павел пустил запас жемчуга, привезенный в двадцатых годах из Персии, когда иранцы, ополоумев после двадцать первого года от радости, что их великая держава Россия признала, совершенно не препятствовали его массовой скупке, которой со вкусом занимался дипломат Иванов-Гуревич. Что и говорить, по тем временам это было выгодное помещение капитала: на золотой советский червонец давали чуть не пригоршню круглого, а если изогнутого, "барочного", то две пригоршни. Но Иванов дело знал, в его запасе больше половины составляли ядреные, крупные "парагоны". Павел добавил даже несколько очень дорогих юсуповских жемчужин начала века. Щедрость его была более чем практична. Государю дали справку, что даже сто лет для жемчуга - возраст чрезмерный, в сто двадцать - сто пятьдесят жемчужина умирает, ибо распадается главное ее вещество, конхиолин, а в двести лет вся эта красота из белой становится черной, чтоб потом рассыпаться пылью. Так пусть уж не пропадает красота, раз ей такое суждено, пусть идет в этом жемчуге Катя под венец. Павел даже немного огорчился, что и половина запасов Иванова-Гуревича не была израсходована. Но ничего. Теперь Павел знал, чем именно следует одаривать женщин при необходимости. И не надо особенно с этими подарками тянуть, жемчуг начинает "болеть" без предупреждения. Вот и нечего его беречь.
      Вообще-то подарков улетающим нынче в Ново-Архангельск молодоженам Павел вез много. В бывшую маленькую Ситку, преступно лишенную вашингтонскими воротилами больше чем на столетие положения главного города Аляски, нужно было везти из Москвы буквально все, - город пока еще пребывал в типично американском провинциальном запустении, в нем обитало едва-едва три тысячи жителей, хотя встречать царя Иоакима, конечно, соберется больше: все службы города Баранова, бывшего Анкориджа, должны до коронации перебраться в новую столицу. Лишнего скандала с Соединенными Штатами тоже удалось избежать, хотя он и назревал, ибо с потерей Аляски Америка лишалась пятидесятой звезды на флаге - нехорошо. Павел не стал препятствовать референдуму, одновременно с аляскинским проведенному на островах Самоа, они-то как раз и превратились в пятидесятый американский штат - флаг, пусть он и республиканский, обижать не полагается. Тем более что царь на Аляске избран вовсе не русский, а свой. Царица - хоть из России, но чистокровная немка. Все при своих. США могут влиять на новое государство как хотят, если могут и если умеют. Но, думается, не умеют. Они ведь и сами-то без царя. Молодая держава, еще неопытная.
      Хотя границы у АЦА выглядели как прежние границы американского штата, но по совету Павла Джеймс приказал начать набор преподавателей испанского языка для начальных школ. По мысли Романьоса и Павла, целиком одобренной необратимо обрусевшим Джеймсом, испанского и русского языков должно хватить всей планете на ближайшие столетия, ну, а там, глядишь, сольются как-нибудь.
      Подарки загромоздили весь царский ЗИП. Много места занимали те, которые слал от себя и от своего села великий князь Никита Алексеевич. Сношарь Катю не знал, даже на коронации не рассмотрел, зато шпион Хаим, в пользу которого он прошлой весной, еще на Брянщине, за каким-то лешим отрекался от престола, который ему и так без надобности был и есть, - шпион Хаим вызывал у него чувства очень теплые, как и любой другой подмастерье, которого бабы хвалили. Сношарь послал в Кремль, как прознал про улет Хаима в свои палестины, вестовую Настасью: пусть возьмет с собой парень в дальнюю дорогу четверть черешневой, чтоб не скучно было, ни самому, ни бабе евонной. Настасьи мигом смекнули, кто такой этот подмастерье, почти все они имели что вспомнить о нем, и одно только хорошее, решили свои гостинцы тоже передать. Испекли свадебный курник в два аршина, коли поперек мерить, собрали лучших яичек от пестрых курочек. Еще скинулись по денежке, меховой галстук ему купили, а невесте - бутылку "Шанель номер пять", московского, правда, разлива.
      Всем этим теперь был заставлен чагравый ЗИП императора, вмещавший также и самого царя, и водителя, и четырех рынд-охранников. Корзины с орхидеями пришлось разместить в другой машине, там же в морозильной упаковке лежал десятифунтовый ромб домашнего сливочного масла, присланный Кате ее алтайской теткой, которой для приличия Павел тоже пожаловал графское, то есть графининское, достоинство. Захочет - пусть на Аляску едет, не стыдно. Император приказал, и всей Катиной родне выдали постоянные заграничные паспорта. Но никто никуда почему-то ехать не хотел. Напротив, многие из ранее уехавших просились обратно в Россию. Павел велел повременить: если уехали, то зачем? А достойны ли быть впущены обратно? Сперва всех проверить. Покуда шли проверки, никого в Россию назад не пускали.
      Приведенный в порядок, утопающий в зелени Петровский дворец нравился царю. И потому, что отсюда в прошлом году начиналась его коронационная процессия, и по названию, и вообще. После отбытия четы Найплов Павел собирался именно здесь проводить субботу-воскресенье, Кремль ему надоел, а в Староконюшенном и тесно, и потомок прежнего владельца, Тадеуш Вардовский, очень уж хотел получить этот дом под жилье. На это Павел дал согласие, если миллиардер оплатит строительство линии метро до Сергиева Посада. Миллиардер соглашался - ну, тогда ладно. Метро - штука дорогая, а так - не очень-то и накладно.
      Павел вылез из машины во дворе бывшей Академии. Он давно привык, что вокруг него безлюдно, охранники-рынды умели быть незаметными, кольцо оцепления было далеко, с народными массами на улицах пусть американский президент общается, русскому царю это не по чину. К чему беседовать с народом, даже если это не окажется сборище топтунов Георгия, - что всего вероятней, не увольнять же их канцлеру? - если весь мир и так знает, что русский народ в своем царе души не чает. Вот и царь того же мнения. Павел машинально нарисовал тросточкой на песке что-то вроде старинной церкви об одной главе и трех апсидах, этакий храм Покрова на Нерли, сам удивился - зачем? Стер чертеж, решительно зашагал во дворец.
      В самой малой из гостиных, в той, где в ноябре перед коронацией на самодержца наводили последний лоск, уже находились провожаемые хозяева. И Джеймс и Катя были очень бледны и заметно нервничали. Джеймс нарядился в придуманный Сбитневым для Американского Царства Аляска маршальский мундир: лампасы, карманы на локтях и прочее. Павлу не нравилось - то ли генерал получился, то ли слесарь, - но Сбитнева переубедить не удавалось. Только погоны придумал старик исключительной красоты. Гербом Аляски старый блазонер сделал Мелькарта, какого-то финикийского бога, но выглядел этот бог точь-в-точь как морской конек в кремлевском аквариуме. И в этом был смысл: именно Аляска превращалась нынче в самого крупного экспортера аквариумных морских коньков, конек означал для Аляски то же, что броненосец для Сальварсана или медведь для России. То есть не медведь, а двуглавый орел? Интересно, почему он вообще двуглавый?..
      Павел посмотрел на Джеймса. Тот был все так же красив, только седины за два неполных года, прошедших с первой встречи с Павлом, немного прибавилось, в остальном это был прежний Роман Денисович, томский краевед и сношарев подмастерье, гнусный совратитель Павла и его же "молочный брат". Его официальный отказ от подданства США был опубликован в газетах, из армии его без пенсии, но и без скандала уволили еще раньше. "Жлобы, - подумал Павел. Своему же разведчику пенсию дать пожадничали, великая держава пятьдесят звездочек..."
      Кате император поцеловал ледяную и потную руку, Джеймса сильно хлопнул по плечу и заключил в объятия, - царь обнимает другого царя, никому дела нет, даже если и просочится что. Однако обошелся без партийных лобзаний, все жесты Павел аккуратно продумал наперед. Покуда вносили и распаковывали подарки, он присел против жениха и невесты в высокое кресло с государственным гербом на спинке, расслабился. Чтоб разрядить обстановку, чуть качнул кистью левой руки. Тут же на столе материализовался армянский коньяк и небольшая закуска, точная копия того, чем угощались они, прячась на Брянщине у великого князя Никиты. Правда, под простецкой этикеткой скрывалось намного более благородное содержимое: подлинный шустовский одна тысяча девятьсот... одиннадцатого? Двенадцатого? Павел не помнил. Он и не обязан был помнить. Он знал, что тут все самое лучшее.
      Император выждал, чтоб открыли бутылку, и жестом отослал лакея. Разливал по рюмкам собственноручно, давая понять, что избирает неофициальный вариант прощания.
      - Так летите? - спросил он, согревая в ладони бокал.
      - Летим, ваше величество, - тихо сказал Джеймс, а Катя только склонила голову. Выпили. Закусили ломтиками соленого ананаса. Сразу, по инициативе Павла, повторили. Павел подождал, чтобы тепло растеклось по жилам, понял, что нужно что-нибудь сказать, ничего не придумал умного и произнес:
      - Ты насчет ананасов соленых... У тебя с Витольдом общая граница через Северный Полюс, выпиши у него специалиста, начинай сам выращивать. Теплицы он подарит, а отопление у тебя дармовое.
      Джеймс благодарно кивнул. Отопления для ананасных теплиц в Ново-Архангельске хватало, к прилету нового царя приказано было погасить вулкан Святого Лазаря, торчавший в двух шагах от аэродрома. Остаточное тепло очень даже уместно было направить на выращивание столь любимых в качестве закуски всеми северными царями и императорами соленых и квашеных ананасов.
      - Ну, что же молчишь: выбрали царем, так уж у тебя и важность в глазах синеет? Я платье твоей... невесте привез, полюбовались бы.
      Катя и сама уже добралась до жемчужного чуда и с большим трудом пыталась прикинуть его на себя, глядя в зеркало. Кликать фрейлин ей сейчас было неловко, а сама примерять дареное она уже отвыкла. Джеймс махнул ей - мол, потом поглядишь, возвращайся к столу. Он чувствовал, что его молчание становится не совсем приличным, и - как в омут головой, понес ахинею.
      - Непременно пришлю, государь, наших ананасов, с первой же засолки. Конечно, приятно, что уж тут лицемерить. Был разведчик как разведчик, а теперь вот - царь... Хотя, думается, все-таки вассальный? С другой стороны, судьба есть судьба, у вас... у нас... словом, у России... Все тут правильно знают насчет судьбы, ни на чем ее не объедешь. Я - разведчик? Я - шпион? Сумасбродная мысль, сам не понимаю, как она мне в голову пришла. Захотела Аляска царя. Ну и ладно: есть на Аляске царь. Он отыскался. Этот царь я.
      - Не волнуйся, в сумасшедший дом тебя никто не посадит, - усмехнулся Павел, оценив познания бывшего шпиона в русской литературе. - Соскучишься, поди, в Ново-Архангельске, пока что ведь столица он... так себе, не Москва. Твоя забота - сделать его достойным городом. Список переименований тебе уже подготовили, венчать будет митрополит. И сразу подумай о наследнике! - с трудом добавил Павел такую болезненную, но все же необходимую, давно приготовленную фразу. Катя настолько резко покраснела, что Павел понял: кажется, на этот счет на Аляске дела пойдут легче, нежели в России. Впрочем, надо говорить не "на Аляске", а "в Аляске" - царство-государство, чай, да еще православное. На мгновение Павел пожалел, что разошелся с Катей, но вспомнил, что у него и Кати дети как-то не получались, значит, и проектируемый наследник был бы под сомнением, или, скажем округло, автор проекта. Он с резкой болью подумал о Тоне и снова налил, чуть ли не по полной, себе и Джеймсу, а Кате втрое меньше. Она поняла намек и снова покраснела.
      - Тут я в дорогу закусить вам привез кое-чего, ну, и к свадьбе от села кое-что, - со слезой продолжил император, когда выпили. По чуть заметному знаку лакеи внесли орхидеи, курник и прочее, все поставили на стол - даже эмалированное ведро с яйцами, кажется, здорово удивившее Катю, однако Джеймс, хоть и не умел по шпионской своей выучке краснеть, все понял, и Павел понял, что он понял. Павел развернул укутанный во множество полотенец высокий пирог-курник, подумал - и не стал звать лакея. Настасьи осрамить не могли. Быстрым, совершенно фехтовальным движением он выхватил из рукава тонкий стилет и рассек пирог надвое. От запеченных петушиных гребешков, пополам со шляпками белых грибов, шел и сейчас легкий пар. Павел откромсал три куска, разложил по тарелкам, снова налил.
      - Постарались бабы! Курник - король пирогов! Свадебный... - пробормотал Джеймс.
      - Царь пирогов. Царь, - поправил Павел. - Много не съедим, ты остатки не вздумай здесь бросать, перекусите в самолете.
      - А когда вылет? - спросил Джеймс. Павел так и застыл с куском в руке - ну и царь, однако.
      - Когда прикажу, тогда и вылет, - наконец нашел он ответ. Джеймс окончательно не выдержал и все-таки покраснел. "Ох, не готов ты еще в цари!" подумал Павел, но других кандидатов на место американского государя у него не было. Павел снова налил и приготовился к демонстрации главного сюрприза.
      - А теперь, ваше величество, - он впервые обратился так к бывшему разведчику, - примите наш монарший подарок. И вспомните нашу веселую деревенскую весну.
      Покуда Джеймс из красного становился очень белым, а Катя, ослепленная жемчугами, окончательно отчаялась что-либо понять в мужском разговоре, отпробовала курник, констатировала, что такого ни в жисть бы испечь не сумела, даже с фрейлинами, Павел одну за другой выкладывал на стол бумаги. Сперва две заверенных государственным нотариусом ксерокопии. Потом - еще страницу, чисто переписанную главным писарем Кремлевских канцелярий, бароном Юго-западным-Южным. Присмотрелся к лицу Джеймса, понял, что ни хрена-то владыка Аляски до конца понять не может. Тогда император вынул авторучку и размашисто, с тремя росчерками подписал третий документ - "Павел Второй" - и перебросил Джеймсу.
      "Мы, Государь Павел Вторый, член КПРИ, милостию Божией и миропомазанием самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский и прочая, и прочая, настоящим документом торжественно навсегда отрекаемся от титулов Царя Американского, великого князя Ново-Архангельского, Иссанахского и Унимакского, Барановского и Колошского, князя Алеутского и графа Свято-Францышского, дабы передать их в вечное владение роду Иоакима Нипела, свободно избранного царя Аляски и всех прилегающих к ней земель..."
      Джеймс обалдело разглядывал три документа: ксерокопию отречения от престола сношаря в его, Джеймсову пользу, ксерокопию отречения Джеймса в пользу Павла - и подлинное, собственноручное, подписанное императором отречение от всех американских титулов в пользу опять-таки Джеймса. Первые два документа, кое-как накарябанные на колене, одно на сношаревом, другое на Джеймсовом, разительно констрастировали с казенной каллиграфией третьего. Погашенный полтора года назад усилием воли коньячный дух пробудился, резко ударил в голову бывшего разведчика: тот становился не удельным владыкой, не вассальным царьком, а настоящим легитимным царем большого государства на американском континенте, сколько-то пробывшего, конечно, под игом США, даже побывшего самым большим штатом этой державы. Павел помедлил и жестом фокусника выложил на стол еще четыре документа, из коих следовало, что Американское Царство Аляска уже признали де-факто, де-юре, вообще и в принципе - четыре великих державы сверхнового времени: Российская Империя, Республика Сальварсан, Инуитская Империя Гренландия и Федерация Островов Клиппертон-и-Кергелен. От имени последней на документе, рядом с гербом-печатью в виде крылатой секвойи, расписался ее почетный президент, великий мореплаватель Хур Сигурдссон, навеки пришвартовавший свою секвойю к Острову Валаам на Ладоге. Павел глядел на окосевшего Джеймса и наслаждался взятым реваншем.
      - Ново-Архангельск, кстати, стоит почти точно на широте Стокгольма. И южней Петербурга. Виноград у тебя там, конечно, без теплиц не созревает, но он и под Москвой кислый... - ехидно добавил император, посматривая на Катю. На нее все эти ксивы, кажется, не производили никакого впечатления. Она видела, что мужчины выпивают и беседуют и никакой разборки между ними не предвидится. Значит, все хорошо, и ей, как женщине, пора и честь знать. Она допила коньяк, закусила гребешком из курника и взглядом испросила у императора разрешения удалиться.
      - Иди, Катя, иди. Я вас в Шереметьево провожу, и вообще... Ждите меня весной в гости. Пригласишь, царюша? - спросил он Джеймса, увидев, что Катя встает, чтобы удалиться.
      Но Джеймс был слишком тренирован, чтобы раскиснуть надолго. Если он и не мог выгнать из себя весь хмель, то мог погасить по крайней мере тот давний, который хлынул через многие километры и месяцы с Брянщины - эту часть хмеля он пересилил. И ответил с достоинством:
      - Милости прошу, ваше величество, к моему скромному двору в любое время, с любой свитой, по делу или без дела! - Он встал и вдруг заговорил голосом не то диктора американского телевидения, не то хорошего мажордома, не то просто дьякона: - Здоровье его императорского величества, милостию Божией государя-императора Павла Второго!
      Павел, уславший лакеев окончательно, вынужден был для этого тоста за собственное здоровье сам же коньяк и разливать: сперва в протянутый Джеймсом бокал, потом в свой. Стоя выпили. Цари остались наедине. Царь Аляски вытряс в горло последние капли.
      - Славный, славный коньяк. Совсем не то, что мы в деревне пили.
      - Мы и там хорошее пили, - ответил Павел. - Просто коньяк немного состарился. Ему это полезно. В отличие от нас. Поэтому важно выпить его тогда, когда он уже достаточно стар, а мы - еще не очень.
      В глазах Джеймса стояли слезы, притом их, в отличие от хмеля, он никак не мог ни втянуть в себя, ни испарить. В голове у него крутились какие-то непристойно мелкие мысли: дадут ли гражданство?.. Какое гражданство должен иметь американский царь? Американское? Он его уже давно лишен. Может быть, царю Аляски надо получить аляскинское гражданство? А такое бывает? Замечательная все же закуска - квашеные ананасы, надо начинать коньяк только ими закусывать... Как все же это непривычно - быть царем. Джеймс очень посочувствовал Павлу, который в своей роли давно и прочно акклиматизировался.
      Бутылка иссякла. На столе стояли еще и другие, но Павел остановил Джеймса, момент требовал чего-нибудь еще более благородного. Из-за голенища своего намеренно несовременного сапога он извлек плоскую металлическую флягу и демонстративно медленно отвинтил крышку, которая при необходимости могла служить и рюмкой, - необходимости не было, хватало и хрусталя. Сейчас, по заранее отданному приказу, прощание вступало в последнюю часть, за царями никто не следил, рынды должны были оттеснить от ближних дверей даже синемундирную охрану. Такова царская жизнь, что вся она протекает на виду у всего народа, но очень, очень, очень редко выпадают миги, когда свидетелей быть не должно.
      Чего там нацедил Сбитнев в эту фляжку - Павел и сам не знал. Это был не коньяк, это было что-то намного более крепкое, градусов на семьдесят, на всю гостиную запахло очень резко и приятно, но чем - никто из царей не понял. Можжевельником? Ежевикой?
      - Спирт, виноградный, - неуверенно сказал Джеймс, - выдержанный... Но не в дубовой бочке, нет?
      - В пороховой, в пороховой, - успокоил его Павел: он начисто забыл, что врученный ему стариком напиток называется "Ерофеич", и рецепт его составляет государственную тайну, - тайну, надо полагать, скрытую даже от императора. Пилось на удивление легко, но, похоже, грозило большим бодуном в ближайшее время и крупным похмельем на утро. Павел помнил ощущения утра после коронации и вторую рюмку налить не решился. Выбрал коньяк постарше и плеснул.
      - А помнишь, как ты бутылку на седьмое ноября заначивал? - мечтательно спросил царь Аляски.
      - Теперь у меня двенадцатое ноября праздник. Плевать. Но я не заначиваю ничего, и забудь это слово. Ты хоть понимаешь, что улетаешь на родину, в свое царство?
      - Понимаю... - неуверенно ответил Джеймс: где-где он только не побывал в жизни, а вот на Аляске - никогда. И никогда не собирался. А вот теперь, значит, предстоит лететь на родную Аляску. Тьфу, в Аляску. Не маленькое, кстати, государство - в три раза больше Франции. Узнав, что избран царем Аляски, Джеймс кинулся читать о ней все, что мог достать, но книги на английском языке сейчас никому не выдавались, потому что перепечатывались кириллицей, а из того, что имелось по-русски, лучше всего читались рассказы очень забытого в Америке Джека Лондона. Джеймс проглотил том из его русского собрания сочинений и решил поставить в Ново-Архангельске памятник герою по имени Ситка Чарли, это тем более уместно, что сам Ново-Архангельск, попиравшийся пятой Вашингтона, назывался "Ситка" или "Ситха". Джеймс внимательно обследовал географическую карту и пришел в негодование: выяснилось, что граница между Аляской и Канадой была проведена не иначе как преступниками. Ибо Канаде достался прославленный Клондайк! Есть там золото или нет - неважно, но чисто исторически отрезать от Аляски верхнее течение реки Юкон вместе с Клондайком чудовищно! Еще и не повидав свою столицу, Джеймс уже ненавидел восточного соседа, Канаду. Очень жаль, что Гренландия с ней не расправилась, перепугавшись каких-то бродяг, по слухам, опять ушедших под воду в Гудзонов пролив, в двадцатых числах их выхода ждали на твердый берег. На плечи Джеймса ложилась тяжкая, царская ответственность: ему предстояло обуздать канадских агрессоров, пересмотреть несправедливую демаркацию, вернуть ставший родным по рассказам Джека Лондона Клондайк.
      Снова выпили. Павел решил проверить добросовестность Настасий, вытащил из ведра темное, цвета пенки на топленом молоке, яйцо. Крутанул на скатерти, чтобы узнать - сырое или крутое. Яйцо завертелось: стало быть, крутое. Настасьи блюли традиции, яйца для еды приносились сношарю-батюшке крутыми, для купания - сырыми. Собственно говоря, приносили обычно еще ведерко пива и раков, но пива не то сварить не успели, не то постеснялись тащить вместе с черешневой, а раки - какие ж раки в июле, когда до сентября, до ближайшего месяца с буквой "р", то бишь такого, когда рак в тело входит и к промыслу годен, еще ждать и ждать. Словом, все правильно бабы сделали. Павел облупил яйцо и проглотил, и Джеймс повторил все за ним, в точности повторил, даже яйцо крутил зачем-то.
      Покуда цари выпивали, крутили яйца и вспоминали былые подвиги, время текло незаметно, однако же текло, а на "Шаффхаузене" Павла прозвонил таймер. Время прилета в Ново-Архангельск было подгадано довольно точно, чтобы прибыть прямо в завтрашний день. Лайнер для путешествия Павел одалживал Джеймсу свой личный, тот, на котором к дяде летать. Но никаких дозаправок в Африке не предполагалось, сесть самолет должен был прямо в Ново-Архангельске, на аэродроме Святого Лазаря, возле бывшего вулкана.