Ox!" - и в объятия к ней кинулась добрая старая знакомая Лукерья, жена Антона-кровельщика, она же довольно известная Настасья. Нынче она была не то чтоб в увольнительной, скорей в самоволке, подменилась караулом с другой Настасьей, которой невтерпеж было сношаря-батюшку хоть покараулить, если нельзя ничего более того, - а сама рванула сюда, к лошадушкам. Очень ее эта забава в Москве увлекла, стала играть, в накладе никогда не оставалась, понимала кое-что, нутром чуяла, когда жокей лошадь на копыто посадит, и в такой заезд на ставила. А уж новостей у нее для Маши было... А уж у Маши для нее новостей было... От главной Машиной новости Лукерья несколько обалдела, узнала, что Маша больше не Мохначева, а Волчек, верная мужняя жена. "А со сношарем-батюшкой как же?.." - "А простит он меня, как Тимку моего увидит". - "А ты же вроде к подмастерью ластилась?.." Маша думала, что расплачется, но нет: Паша-подмастерье - он что, он теперь золотой. А золотых много. А Тима единственный.
      Уговорила Маша плюнуть Лукерью нынче на все заезды, тем более интересных и сама Лукерья сегодня не предвидела, - и позвала ее в "Перекуси!" - может, и вправду перекусить уже готово. Пришла Лукерья, осмотрелась, даже зависть ее взяла. Отпробовала. Со вниманием осмотрела Стешу. Баба как баба, а кура почто такая жесткая? "Каких достали..." - грустно выдохнула Стеша, ей давно уж не до кур было, Анфиса норовила на них сэкономить. "Слушай, может, с нашей фермы брать будете?.." - "Так вам сношарь-батюшка и дозволил..." - "Да позволит, позволит, я к нему на послезавтра записанная!" - "Что ж у вас, нынче курей куры не клюют?" Лукерья посмотрела на Машу как на сумасшедшую. "Да ведь не велит сношарь-батюшка продавать на сторону... А сами разве ж съедим?" - "А яйца?" - "Ну, про яйца говорить не моги, это дело святое... А вот петушков лишних - невпроворот..."
      Лукерья-Настасья взяла такси и срочно уехала в Зарядье-Благодатское, к противотанковым ежам. Пешком добралась до караулки - понесла новости. В караулке пара синих гвардейцев играла в неведомую карточную игру с парой окончивших дежурство Настасий. Весть о том, что Маша в Москве, и не Настасья больше, а Волчек, разнеслась по деревне со скоростью беспроволочного телеграфа, даже Лука Пантелеевич изволил от работы оторваться и в окошко весь доклад о событиях выслушать. "Ну", - сказал сношарь, с трудом вспоминая, какая ж это Настасья. - "Ежели с нашего села, да Паша-подмастерье к ней благоволил... Чего уж... Чего их жалеть, петушков-то... Скажи в птичню, чтоб излишки этой харчевне отдавали, да чтоб не брали с них наценку... Как всегда, по государственной цене..." Тут сношарь убрался в избу, вспомнив, что и он тоже уплаченную вперед цену еще не отработал.
      Так обеспечилось "Перекуси!" курятиной, а Сухоплещенко - добротной точкой общественного питания, расширявшей еще далеко не столь обширный, как хотелось, спектр деятельности и влияния. Парагваевские мальчики, коих царь старался к себе ближе селектора не подпускать, мигом повелителю про Машу из Нижнеблагодатского настучали. Настроение у Павла упало, - и жалко Машу, и радостно за нее, что все ж таки в Москву перебралась, - но и себя ведь жалко тоже, даже и повидаться-то с ней нельзя. Не то чтоб на старое тянуло, нет, но у Тони как-никак седьмой месяц пошел, не стоит, к чему прошлое ворошить... Да и себя лишними волнениями тоже обременять не надо, вон, визит за границу скоро, и чертова Гренландия вот-вот в войну с Канадой полезет, три куска льда не поделили, да еще бревно какое-то экс-территориальное посреди Ладоги мотается, а на столе одних только ходатайств о помиловании, просьб о пожаловании!.. Нет, не царское это дело - на ипподром показываться. Напротив него, конечно, Петровский дворец есть, от него как раз процессия на коронацию начиналась. Ну так то ж от него, а не к нему.
      А что великий князь велел кур этому бистро по госцене продавать - вот это, простите, бесхозяйственность. Жаловаться, конечно, некому, но мясных плимутроков можно и не базарить. Обошлись бы в харчевне и чем попроще, - ишь, мурло всякое у ипподрома мясными породами кормить. Но делать нечего. В конце-то концов, в гости лететь не абы к кому. К великого князя законному сыну. А значит - получается просто обмен птицы на рыбу.
      Быть по сему.
      8
      Они передали, что огненные шары - это всего лишь предупреждение.
      Г. ГАРСИЯ МАРКЕС. ОСЕНЬ ПАТРИАРХА
      Потом туман и вовсе рассеялся, небо стало синим-синим, и тут, мой генерал, оно разверзлось, прямо из него на посадочные полосы аэродрома Сан-Шапиро стали вываливаться тысячеместные лайнеры, не наши, кто же знает, что самолеты компании "Эр Сальварсан" имеют зеленые крылья, пусть англичане утрутся подолами всех своих королев, если это не так, а если так, то пусть в эти подолы высморкаются, потому что зеленые рукава - это наша слава и гордость, я думаю, мой генерал, что эту сраную Англию и не открыли еще, когда наши самолеты уже летали с зелеными крыльями, - но небо и вправду разверзлось, лайнеры с двуглавыми птицами на фюзеляжах уселись на бетон аэродрома Сан-Шапиро, а кто как не Сант-Яго-де-Шапиро достоин принять подобную эскадрилью, это так же верно, как то, что у каждого сальварсанца есть задница, но ведь это еще не значит, что можно садиться ею на раскаленный бетон, так вот, разрази меня шаровая молния, если я видел что-нибудь великолепней этих десяти брюхатых птиц, усевшихся на старый наш добрый аэродром как в собственное гнездо, ничего шикарней я не видел даже на гальере, когда Мария-Лусия со своими девочками-анастезийками на задворках суринамского консульства устраивает петушино-скорпионьи бои, ведь без ее девочек ни один настоящий мужчина так и не узнает, что такое страсть мулатки, так вот, мой генерал, если вы не очень устали, добираясь из этой вашей Утренней Земли, я расскажу вам, как десять чугунных птичек сели на бетон, и будь я проклят, если сам Президент не вышел их встречать прямо на летное поле! Но даже не важно, видим мы Президента или нет, - одно и то же, он все равно всегда с тобой, если ты истинный сальварсанец и не воротишь нос от общественных харчей, да в конце-то концов Президент никогда и не покидает страны, кто же не знает, как он однажды подал себе прошение о выдаче гостевой выездной визы куда-то там и сам наложил резолюцию с категорическим отказом, ибо на фига же ему сдалась страна, президент которой ошивается неизвестно где, а генералы, мой генерал, не в обиду вам будь сказано, только тем и заняты, что спят и видят, как Президент нацепляет на них погоны генералиссимусов, ведь это уже случалось в нашей истории, а к чему приводит наличие двух генералиссимусов в одной стране, так об этом пусть размышляют скорпионы, когда на них выпускают боевых петухов, хотя на ближайших боях я все равно поставлю на скорпиона, потому что петух старого Рохаса потерял один глаз, да, но скорпион кривого Умберто в прошлый раз тоже ошибся, когда все ждали, что он сам себя ужалит, вместо этого он ужалил одну из девочек Марии-Лусии, пришлось вызвать колдуна из-за самой Сьерра-Капанги, колдун и сейчас еще не приехал, хотя девочка давно здорова, я как раз видел ее только что, она выходила от вас, мой генерал, ну и уделали же вы ее, ну просто зеленая в крапинку баба, шалун вы, генерал, скажу вам, так ведь не только вы, вот моя Тереса давно грозит отпилить мне яйца, если я не уймусь, а я говорю ей, что я не птицеферма Президента, чтоб яйца на ней собирать, если они ей нужны, может пойти к Президенту и попросить, у каждого сальварсанца есть такое право, слава Президенту, которого я как раз и увидел на взлетной полосе Сан-Шапиро, когда головной самолет перелетной десятки развылупился, из него вышел мужик такой толщины, что если б это была баба в заведении Марии-Лусии, то на очередь к ней записывались бы на три месяца, или, хуже того, разыгрывали бы право на встречу с ней в лотерею, и тогда фиг попал бы к ней тот, кто не купил билет-другой в Президентской лотерее, той самой, с которой связаны лучшие воспоминания самых лучших сальварсанцев, в ней не участвует разве что сам Президент, ибо он издал приказ, запретивший ему самому и всем будущим президентам участие в азартных мероприятиях, но все остальные, Боже ж ты мой, разве не играют они и не выигрывают, я сам только в прошлом году выиграл в нее медузу, смотрю на нее с утра до ночи!..
      Даже стервятники смылись куда-то в это утро с площади де Армас, заполненной толпой, а великие люди уже поднимались по ступеням главной лестницы Паласьо де Льюведере, гвардейцы в батистовых мундирах с серебряными галунами образовали живой коридор, по которому эти люди двигались; сам Президент отвел у входа в сторону гирлянду отцветающей гиппокампии и пропустил в патио сперва императора, маленького, но прямого, как палка, лысеющего, но отпустившего рыжеватые бакенбарды, затем канцлера, толстого, как знаменитая Мария-Лусия, и потного, как оконное стекло в конце сезона дождей, потом чрезвычайного и полномочного посла Российской Империи в Сальварсане, совсем не известного в политике человека, про которого ходил слух, что он лишь недавно выпущен из советской тюремно-психопатической больницы имени Дракулы, отца русской школы кровобросания, не то еще какой-то знаменитости с балканской фамилией, за послом проследовал временный поверенный Сальварсана в Москве, гражданин республики Доминика и владелец ресторана "Доминик", что посреди авениды де ла Фальда, следом прошли переводчики, референты и охранники в ярко-лазурных мундирах, лишь затем Президент проскользнул в дверь и закрыл ее за собой, гирлянда гиппокампии снова перечеркнула ее наискосок, на сегодня Президент отменил все аудиенции, даже не поехал на торжественное открытие муниципально-водонасосного ведомства, во всю функционировавшего уже четвертый год, но официально еще не открывшегося, ибо до сих пор глава государства не нашел времени перерезать ленточку на парадном входе, - сотрудникам ведомства приходилось добираться в кабинеты по пожарной лестнице; после этого толпа отхлынула от ступеней Паласьо де Льюведере и стала просто сборищем на диво одинаковых мужчин немногим старше средних лет, излишне полных и вовсе не мулатов, из которых состоит сальварсанская толпа в обычный день, по виду это были скорее всего греки, но там и сям шныряли в этой толпе разносчики вареных улиток, расстегнутых пирожков с мясом броненосца, свиных ребрышек и аргентинской граппы; вместо обычных торговцев водой на площади сегодня мелькали только сестры из общины Святого Иакова Шапиро, торговавшие святой водой, на диво не пригодной для утоления жажды, но другой воды все равно было не достать, и голодные греки, привыкнув у себя на родине пить вместо воды вино, вынужденно хлебали стопками горькую граппу, выгнанную из виноградных отжимок и гребней лозы, мешая ее с якобитской водой, отчего та при большом воображении начинала напоминать вино далекого Афона, визита на который этот множественный грек, между прочим, боялся больше, чем окуривания ладаном.
      Видимо, на родине, в уже упомянутом Институте кровобросания, нынешнего русского посла, коллежского советника его благородие Глеба Углова пользовали основательно, потому что крови в его лице оставалось немного; получив после перехода в статские потомственное дворянство и герб с тремя деревянными вальками на серебряном фоне, со щитодержателями в виде двух белохалатных лаборантов, Углов как будто пришел в себя, но никакими силами не удалось его отговорить от идеи подвесить к поясу вместо дипломатической шпаги старинный бельевой валек, в каковом виде он вселился в особняк посредине Посольского квартала, - Россия стала уже четвертым государством, установившим дипломатические отношения с Сальварсаном в полном объеме, в качестве посольства России приказом Президента был выделен бывший личный дворец свергнутого двадцать два года назад диктатора, - дворец простоял все эти годы опечатанным и неизбежно сгнил бы, если бы не заползшие в него через подвал стебли быстрорастущей александрины сальварсанской, эндемической насекомоядной лианы, прославленной на весь мир способностью изменять цвет лепестков в зависимости от того, какое насекомое им перед этим было поглощено, при искусственном разведении лиану чаще всего откармливали дорогими сколопендрами, отчего ее лепестки приобретали неповторимый цвет национального сальварсанского флага, цвет шаровой молнии, упоминание о каковом национальном бедствии отзывалось сладким томлением в ганглиях каждого сальварсанца, ибо в самые ближайшие недели, а то и дни, ожидался очередной молниепад, под которым снова был обречен превратиться в пепел древний город Эль Боло дель Фуэго; будучи насекомоядными, цветы александрины много лет пожирали всех возможных паразитов в покоях свергнутого узурпатора, а когда не было насекомой пищи, то довольствовались плесенью, бактериями, вирусами, благодаря чему дворец российского посольства оказался идеально прибран, воздух в нем был стерилизован и кондиционирован, требовалось только сменить мебель и штофную обивку стен, что выполнили на досуге сотрудники соседнего посольства, тайваньского, следовавшие, впрочем, своим национальным вкусам и обычаям, отчего русское посольство оказалось обставлено низкой китайской мебелью из пнутого бамбука, а со стен смотрели игриво извивающиеся драконы и китайские фениксы в зарослях плакучих, словно бюджет Сальварсана до прихода к власти Президента, вавилонских ив и матерого бамбука, при созерцании которого у посла вздрагивало сердце и роились мысли о том, как славно можно было бы собрать из коленцев такого бамбука добротный валек, а потом охаживать таковым всех, кто подвернутся под руку. Плети эндемически-насекомоядной лианы удалять из дворца не рискнули даже китайцы, как-никак готовый кондиционер, дезинфектор и даже дератизатор, особо крупные цветки не прочь были закусить зазевавшейся крысой, даже черной привозной, которую именуют мус декуманус, но обожравшиеся подобным образом цветки быстро темнели, предъявляли ярко-белое изображение черепа со скрещенными костями, а затем опадали, рассыпаясь хрупким и летучим прахом; приближаться к цветам разлакомившейся за два десятилетия лианы и сам посол не особенно старался, но вскоре заметил, что при его приближении цветы отворачиваются и порой из чашечек даже слышно что-то вроде брезгливого пофыркивания, ибо зачаточным образом мыслящая лиана соображала все-таки, что жрать посла дружественно-родственной великой державы для нее, для уважаемого эндемика, не патриотично и опасно к тому же для здоровья, - прошедший полный курс дракулотерапии тип еще неизвестно какой заразы нахватался, лиана ограничивалась тем, что закусывала мерзкими на вид черными баратами, то бишь летающими тараканами, осмеливающимися нарушить неприкосновенное воздушное пространство новообразованного посольства. Но сейчас посол отсутствовал, он находился при исполнении служебных обязанностей и сопровождал своего государя, как раз вступившего в зеркальные коридоры внутренней части Паласьо де Льюведере, следуя четвертым в свите гостей и стараясь как можно меньше попадаться на глаза тому, кто следовал в свите вторым, своему канцлеру, второму человеку Российской империи, сильно похудевшему, но все еще раблезианскому толстяку, который и в прежней жизни был его начальником, и в нынешней им оказался, хотя часть веса сбросил, без чего в сыром и жарком сальварсанском климате наступающего апреля откинул бы свои носорожьи копыта еще на аэродроме, а сейчас по крайней мере мог не быстро, но и незадышливо сопровождать своего государя в утомительной, но необходимой поездке.
      Все же странное это было здание, нынешнее посольство России, особняк на углу улиц Сида Ахмета и Авельянеды, ведь прежде это был личный особняк кровавого гада Бенито Фруктуосо Корнудо, над которым даже в анекдотах не издевались, потому что фамилия у него была такая, что впору живот со смеху надорвать, и были случаи, что кое-кто из испаноязычных иностранцев, узнав подлинное имя этого ублюдка, так и оставался на всю жизнь с грыжей, полученной от хохота, кто с пупочной, кто с паховой, а чаще всего с диафрагмальной, ведь надо же, чтобы мерзавец еще и по фамилии был рогоносец; когда власть сменилась, то народ, который любит давать прозвища и любимым политикам, и не любимым, попробовал назвать нынешнего Президента Хорхе Бастардо, потому что по рождению он - как и сам этого не скрывал - был незаконнорожденным, не то что его младший брат на далеком севере, хотя как раз родной отец только и считал Президента своим единственным законным, но кличка Бастардо была скучной, как обряд розарио при увядших розах; затем какие-то подхалимы пытались дать ему кличку Хорхе Амадо, то бишь Возлюбленный, но это звучало уже совсем не по-сальварсански, ибо кто же в республике не возлюбленный, если сам Президент, Истинный Соратник Брата Народа, изволит лично любить свой народ за одно то, что тот признал в нем такового, а в самом себе - брата покойного Брата; словом, даже обитатели самой заштатной из провинции Сальварсана, горной страны Сан-Президенте, никакого прозвища за главой государства не признали. Народ Сальварсана вообще жил другими интересами, в любимой харчевне генерала Униона, когда он незаметно вошел туда в первый же день после возвращения из Утренней Земли, только и разговора было, мол, представители Боливии и Парагвая на Панамериканском сборище разболтались, какие они несчастные, потому что их страны отрезаны от моря, но их на этот раз не освистали и не ошикали, ибо встал представитель Сальварсана и заявил, что у него страна тоже от моря отрезана, но Сальварсан на море не претендует, все свои законные и неотъемлемые права на море он готов подарить остальным странам, не имеющим моря, тогда поднялся представитель северо-западного соседа Сальварсана, Страны Великого Адмирала, тоже оставшейся без моря, ибо свое море покойный патриарх Сакариас Альварадо, теперь известный всему миру только по страшным книжкам, отдал гринго в уплату государственных долгов; представитель сказал, что в их новой столице Сан-Габриэль-дель-Дариен только рады будут присоединиться к новому военно-политическому блоку; в харчевне начиналась оживленная дискуссия, но тут подвалила полуденная жара, все раскисли, поговорили немного о Коране, черепахах, пресвитерианском вероисповедании, женщинах, яйцах и еще о чем-то, нить разговора потерялась, члены конгресса пошли коротать жаркие часы в харчевню "Под девятью троюродными сестрами", в которую сейчас как раз заглянул бригадный генерал сальварсанской армии, тайный жрец-вудуист Марсель-Бертран Унион, - ему еще предстояло нынче поздно вечером настоящее радение кандомбе, на нем природных сальварсанцев не бывает, зато валят валом иностранцы, для которых вся оперетта единственно и затевается. Одно было плохо в жаркие часы, то, что ту же харчевню облюбовали также рыночные подонки, ниже которых среди сальварсанцев не стоял никто, даже убогие извращенцы, лишенные права выходить на улицу раньше десяти вечера и после восьми утра, - здесь ошивались броненосцекрады, мастера тайного и гнусного ремесла, за которое еще по древнеримскому обычаю положено заколотить редьку в задницу, именно это со всеми с ними уже не раз проделывалось, и оттого в воздухе харчевни, помимо запаха острой фританги и приторных, тающих в руках лепешек ропадуры, висел неистребимый запах редьки.
      Мало что известно было в Сальварсане о личности старого генерала Униона, кто-то вспоминал, что его вроде бы видели приехавшим из Бостона в Англию, на земли, расположенные к югу от Твида, не то его просто видели в бостоновом костюме, лихо саженками переплывающим Твид, не то он однажды заявился прямиком в Бостон в твидовом костюме, не то вообще ничего такого не было, в Штатах, кажется, генерал сроду не бывал, в Британию ездил нехотя, а щеголял исключительно батистовым френчем с галунами, - кто его знает, тайны папалоа на то и тайны, чтобы оставаться неизвестными даже самим жрецам, - однако вот заглянул же генерал в свою любимую харчевню, памятуя, что чем больше человек помнит любимое место и любимую вещь, чем больше о них заботится и чаще их посещает, тем они достоверней и реальней, никто же не станет спорить, что харчевня, которую генерал перестал бы посещать, уже не могла бы считаться его любимой, а тогда вообще кому она нужна, тем более что Президент ее давно собирался снести, оттуда редькой воняет.
      На лестнице, ведущей во внутренние покои дворца, теснились, к особому удивлению русского императора, какие-то неожиданные люди, немолодые, в белых хламидах, в широких красных шляпах, не то изгаженных голубями, не то специально обшитых белыми кляксами, все они тянули к венценосцу руки, чего-то прося на неведомом ему испанском языке, в котором слов из индейских языков кечуа и гуарани было больше, чем кастильских, да еще вся эта смесь на португальский манер шипела, - никуда не денешься, тут сказывалась великая проигранная война, отхватившая от Сальварсана с востока тысячи квадратных лиг каатинги, малонаселенной зоны низкорослых кустарников и деревьев, все жители которой тем не менее и сейчас претендовали на сальварсанское подданство, - а в ожидании разрешения на постоянную сальварсанскую прописку пользовались временной, служили в республике сторожами и фонарщиками; однако люди в красных шляпах были отнюдь не просителями из каатинги, это были коренные сальварсанцы, тайные жрецы Великого Красного Духа Мускарито, именно для них российский император, надоумленный Долметчером, привез целый самолет мгновеннозамороженных красных мухоморов, российских аманита мускариа, нигде не достигающих столь благодатных свойств, как в России, ибо лишь в странах, осененных благодатью абсолютной монархии, может явиться истинный Дух Мускарито, тогда как мексиканская, к примеру, разновидность того же гриба, к примеру, его разновидность безнадежно республиканизирована, а в самом Сальварсане аманиты деградировали до того, что их в микроскоп не рассмотришь, вот до чего довел страну диктатор-рогоносец, в чьем особняке теперь по праву разместилось посольство России, где нынче вечером император при помощи собственных поваров и при непременном участии лично господина Доместико Долметчера давал званый ужин в честь Президента, своего двоюродного дяди, и на этот ужин по обычаю пригласили самых главных сальварсанских генералов, прежде всего убеленного сединами Марселя-Бертрана Униона, из-за чего участникам кандомбе не приходилось ожидать жреца раньше часа ночи, - и послы как Тайбея, так и Нуука тоже были приглашены на ужин, а посол Розо, то бишь столицы Доминики, оказывался на ужине без приглашения, со стороны кухни - хотел он того или нет.
      Поднимаясь, император небрежно вкладывал в руку каждого из служителей Культа Великого Мускарито огромный холодный мухомор, доставая его из услужливо протянутой морозильной торбы, и глаза жрецов наливались рубиновым огнем в предвкушении пожирания священного лакомства, коим президент Романьос этих прихлебателей не очень баловал, напротив, на их неизменные попытки выклянчить у него грибочек-другой лишь малозаметным движением левого плеча приказывал вынести с поварни большую глиняную миску с пирайевым супом, а его по древнему сальварсанскому обычаю надлежало немедленно поглотить: тем вопрос попрошайничества и решался, ибо руки и рот просителя оказывались заняты; при повторном попрошайничестве выносили вторую миску, а не очень-то второй галлон рыбьего супа сожрешь, грибочка все равно не дадут, - ну, а не съешь ниспосланную Президентом ушицу, - отвернутся от тебя даже собратья-жрецы, ибо сами в том же положении; в сальварсанском, давно построенном Обществе Всеобщего Братства какие могут быть привилегии у кого бы то ни было, кроме немногих почетных граждан, из коих ни один не являлся жрецом Мускарито; впрочем, каждый блюститель Культа являлся представителем меньшинства, а о таковых Президент заботился специально, иначе фиг получали бы жрецы эти мухоморчики из рук почетного гостя, это главный жрец: небезызвестный Тонто де Капироте, вымолил через Долметчера такой подарок, иначе сидеть бы им теперь на безгрибовье, и лишь одного страшились жрецы: того, что после съедания гриба Великий Мускарито явится им не в красной шляпе, а в зеленой, как протухшая суринамская пипа, и придется ему по обычаю задать вопрос - "Как твое имя?", и Мускарито скажет такое, от чего до конца жизни будет мучить тебя стыд за бесцельно прожитые годы, ибо постигнешь ты по этим словам, где непременно будет упоминаться твоя бесчестная родительница, что явился тебе Великий Дух в своем антиподобии, в образе Мрачного Мусцилито, которому страшатся поклоняться даже вымирающие на высочайших отрогах Сьерра-Путаны свирепые каннибалоеды, еще одно сальварсанское меньшинство, о коем сердобольный Долметчер опять-таки попросил позаботиться русского императора, прибывшего в гости к двоюродному дяде: для пропитания каннибалоедам необходимы были как минимум каннибалы, составляющие не менее 75% от общего объема пищи в нормальном меню племени, без чего оно чахнет и теряет способность к размножению, так вот, один из прибывших самолетов был целиком загружен всеми возможными средствами для спасения погибающих; Павел привез репринтные переиздания всех пяти выпусков известного "Альманаха антропофага" с параллельным переводом на испано-сальварсанский диалект племени, в альманахе было немало ценных рецептов, которыми спасаемые больные вольны были пользоваться или нет - по собственному усмотрению; в том же самолете под общим наркозом прибыли четыре десятка выявленных министром внутренних дел Российской Империи Всеволодом Глущенко сибирских людоедов, исключительно милицейского в прошлом сословия, которых надлежало пробудить в горах на ритуальных полянах племени, а уж что там с кем и кто дальше сделает, это их дело, и все милиционеры были пробуждены посреди такой поляны, обнаружили, что их обступают какие-то человекообразные создания с обсидиановыми ножами в руках и облизываются; милиционеры, хоть и были в чем мать родила, быстро сообразили обстановку, встали стеночкой и пошли на доходяг, быстро их всех перебили, после этого воспользовались очень кстати разведенным до их пробуждения большим костром и припасенными вертелами, наскоро поджарили некоторых побежденных, прочих повесили тут же вялиться, выставили пост номер один для охраны провизии от стервятников-урубу, пировали двое суток, лишь постовые сменялись; через три дня над ними начали летать разнообразные аппараты, производившие аэрофотосъемку; эксперты в Сан-Сальварсане мигом разобрались в происшедшем, но поскольку имелся президентский приказ, ясно гласивший - "пусть съест кто кого хочет", начальству было доложено, что все в порядке, племя спасено, ибо милиционеры успешно противостояли нескольким сотням каннибалоедов, все имели спортивные категории не ниже первой, все были готовы к труду и обороне, так что в ближайшие месяцы, а может быть даже и годы, в отрогах Сьерра-Путаны голода не ожидалось; поскольку взаимопожирание входит в племенные обычаи данного президентоспасаемого народного меньшинства, значит, и все гражданские права соблюдены, и все сыты, и нечего присылать наблюдателей из ОНЗОН, их эти новые светлокожие каннибалоеды тоже за милую душу съедят, ибо не брезгают нынче даже и простыми чиновниками, не только тех едят, которые сами другими питаются, впрочем, так ли уж уверены ОНЗОНовцы, что никого они никогда не ели, да еще вполне безнаказанно? Пусть внимательно почитают "Альманах антропофага".
      Вот уже для двух сальварсанских меньшинств визит императора Павла стал каким-никаким, а спасением. Однако среди подарков России великому латиноамериканскому другу и дяде имелось еще многое; целый самолет в прилетевшем караване был наполнен учебными пособиями для сальварсанских школ, пособия были более-менее одинаковые, но зато очень дефицитные, Павел привез прекрасно обработанные и укрепленные человеческие скелеты, на них теперь имелась возможность преподавать малышам такую важную науку, как остеология, наука эта очень важна для истинного сальварсанца, слишком уж изнеженного государственным обеспечением, слишком уж занятого размышлениями о том, на кого ставить в субботу на гальере, на петуха ли колченогого Харамильо, на скорпиона ли толстой Сильвины; скелеты были развезены по школам в городах и деревушках, но кое-что, конечно, уплыло на сторону, один особенно аккуратно упакованный скелет перевезли через границу и продали на рынке в Бразилии, в захолустном Барселусе, что на Рио-Негро, но там подвыпивший покупатель переезжал через реку и выронил скелет прямо в стремнину, она же вынесла скелет в Амазонку, где его пытались обглодать местные мелкие пирайи, на дикий бразильский манер именуемые пираньями, но не преуспели; скелет плыл и плыл мимо Манауса, Обидуса, Монти-Алегри и Порто-Сансаны, наконец, был замечен с набережной в Макапе, но его приняли за обыкновенный скелет, не ведая о том, что по Амазонке плывет чудо, сработанное умельцами Ломоносовского проспекта, которые уже давно перешли от подковывания английских блох к этому более доходному и безопасному промыслу; скелет так и уплыл в Атлантический океан, где был сожран оголодавшим китом-касаткой, каковой хищник от этого пожирания немедленно превратился в птичку колибри, улетел на юг, на островок Пакета, что напротив Рио-де-Жанейро, там уселся на ветку и стал распевать отлично отколиброванные песни, их и сейчас ездят слушать богатые кабокло, кафузы и курибока.
      Но и это было еще далеко не все, что привез с собой император. Грузовой отсек последнего самолета эскадрильи был целиком занят подарками Президенту от его родного отца, великого князя Никиты Алексеевича, заранее согласованными по дипломатическим каналам; кое от чего Президент отказался, ибо много ли найдется вещей в мире, которыми Сальварсан сам по себе не обладал бы в достаточном количестве, однако же цистерну с подрощенными мальками знаменитой русской рыбы "золотоперый подлещик" самолет привез, заранее было проверено, что подлещик прекрасно уживается с культурными видами пирайи, говорит по-человечьи и по-рыбьи одинаково хорошо, не только в короткий срок изучил испанский язык, но - и это главное - обладает большим даром убеждения; Президент лично намеревался провести с подлещиком собеседования и консультации, без посредников, потому что тоже одинаково хорошо говорил на испанском и на русском. В том же самолете прибыли и другие подарки от великого князя Никиты Алексеевича сыну; особенно ценными среди них могли считаться отборные раки из Угрюм-лужи, некоторые, не соврать вам, ну с крупную курицу, хотя в истории Нижнеблагодатского известны и более крупные экземпляры, но этих сношарь-батюшка