Игра треугольника

Размаривало под солнышком. Пахло влажноватой травой и у моей щеки теплой плотью ее локтя. Я коснулся губами гладкой кожи, словно в полусне, она повернулась ко мне, и мы оказались лицом к лицу, животом к животу, колени к коленям. Я положил ей руку на бедро, а она обняла меня за шею и притянула к себе.

Неожиданно у нее оказались сильные упругие губы, она требовательно раздвинула мои и стала упоительно сосать мой язык, иногда отдавая мне свой.

Я оглаживал ее бедро, на ощупь необъятное, залез под резинку трусиков и стал стягивать их вниз. Почти тут же заклинило, тупик, надо было менять позицию, и она это сделала – перевернулась на спину, выгнулась мостиком, резинка трусиков в ее руках миновала самую широкую окружность ягодиц, потом двуглавую вершину согнутых коленей и легко была скинута с вытянутых, как на невидимых пуантах, ступней в ягодках красного педикюра.

Великий миг, желанный миг, когда город сдался на милость победителя, открыты врата Эдема и нет преград. И это так просто? Я ожидал долгой осады и совсем не знал, что же делать с так легко сдавшейся в плен.

Я закрыл глаза. Нет, чтобы оседлать подругу, вытащить клинок и ринуться в атаку, я продолжал целоваться, уже не ощущая никакого возбуждения от ставших безвкусными губ, больше механически стянул до колен плавки и лег на нее.

Оказалось, что до победы, как до Луны, а тут светило безжалостное солнце прямо мне в спину, словно заглядывая в мою, напряженно сжавшуюся от смущения попку, я всем телом ощущал нашу голость, открытость, беззащитность и меньше всего думал о соитии. А мой мoлодец, мой болт, мой шланг, что нетерпеливо дыбился до “коленвала”, что-то невнятно мямлил в ее промежности, плотно прижатый к поросли, и никак не мог отыскать заветного входа.

Перекликаясь, хрустя сломанными сухими ветками и обрушивая тишину леса искусственным криком переносного радиоприемника, мимо нашей полянки прошла невидимая мне компания – я уткнулся лицом в плечо моей подруги, а она успела накинуть на меня лежавшее рядом полотенце. “Болт” мой совсем сник, я скатился на бок и натянул плавки.

Мы молча оделись, молча дошли до метро, молча доехали до дома, молча вошли в квартиру и молча разошлись в разные комнаты.

Я так ничего и не понял в случившемся и, лишь созрев, осознал причину ее податливости – она хотела не меня, а выйти замуж, ей это вскоре удалось, и она съехала к мужу. Годом позже, уже родив, она пришла к матери, и я был неприятно поражен ее метаморфозой – из молодой женщины, похожей на аппетитные скульптуры Майоля, она превратилась в матрону. Абсолютно равнодушную ко мне.

А для меня так и оставалось загадкой, как чисто технически окольцованный сообладатель ее брачного свидетельства проник в недра нашей подруги.

Балеринка

Налетал ветерок, ершил листву лип, солнце, сильное летнее солнце играло в прятки с нами, и не верилось, что смерть также реальна, как облупившаяся краска на скамейке в городском саду. Мы сидели рядом, потому что так было нужно ей, не помню кто, кажется, моя мать, сказала, погуляй с ней, отвлеки девушку от черной тоски…

С соседкой по лестничной площадке я не был знаком – нас свело несчастье – у нее умер совсем еще нестарый отец.

Чем может отвлечь первокурсник несчастную молодую особу?

Я не был от нее в восторге: невысокая, с фигурой, на строении которой сказались занятия балетом – плоская грудь, тяжелый низ и развернутые ноги с толстыми икрами. Плюс морщинистые губы и светлые усики на верхней дуге.

Я сочувственно молчал, как рыба, не знал, о чем говорить, может тем и стал привлекателен, она вытаскивала меня то погулять, то на выставку и регулярно приглашала к себе домой послушать музыку. По тем временам иностранные пластинки-гиганты были редкостью, и мы часами просиживали на диване под оркестр Поля Мориа или блюзы Элвиса Пресли.

И конечно, стали целоваться. Она не очень-то умело, но с готовностью отвечала мне, когда же я пытался забраться под юбку, то получал яростный отпор. Она выворачивалась со змеиной гибкостью из моих объятий и тут же снова прислонялась ко мне.

Будучи невероятно застенчивым, я все-таки, отважился спросить – я тебе не нравлюсь?

В ответ она рассказала мне, что ее, восьмиклассницу, изнасиловал друг семьи, что она боролась за свою честь из последних сил, но потерпела сокрушительное поражение. Была порушена ее невинность, ее вера в людей и, главное, ей претила любая форма физического контакта с сильным полом. Я единственный, кто ей не противен, но при одной мысли об ЭТОМ у нее начинаются судороги… Почти как у той, что склещенилась с шофером такси на верхней площадке лестничной клетки, подумал тогда я.

Своим признанием она сняла табу умолчания с запретной темы – мы могли теперь обсуждать что-то ранее недоступное, к тому же она предоставила мне право на инициативу, мол, я не против, но…

Ах, непротив! И я интуитивно уравнял шансы – поделился своим “горем” – после наших пустопорожних упражнений мне было мучительно больно в паху от переполненных, готовых лопнуть, яичек.

Похоже, сказанное произвело неслабое впечатление, ей и в голову не приходило, что мужчины тоже могут страдать, как женщины от менструаций, абортов и родов, она стала податливей, как будто меж нами состоялось негласное согласие – мы оба хотим ЭТОГО и залог успеха в нашем постепенном, но сближении.

При поцелуях я уже свободным художником бродил рукой под шатром юбки по изгибу ее бедер, забирался под резинку трусиков и только, когда пытался встать бивуаком в жестких зарослях промежности, мягко отторгался. Я обиженно откидывался, но она уже сама удерживала меня в прежней позиции.

Женская логика неподвластна нам, мы ждем в унынии заветного, а женщина и виду не подаст, что мыслит о том же…

– Солдат, солдат, я тебя боюсь.

– А чегой-то?

– Так ты меня изнасилуешь!

– Как же я тебя изнасилую, если у тебя ребенок на руках?

– А мы его под куст положим.

Позже до меня дошло, что она боится непредсказуемого возвращения матери с работы с ненормированным рабочим днем – вот почему она невинно попросила помочь ей в проявке фотопленок. Так мы и оказались в темной ванной, к тому же с небольшой тахтой, да еще при свете красного фонаря. Совсем как в публичном доме. На том сюрпризы не кончились – она наконец-то стянула трусики.

С этого момента наши встречи происходили по одному и тому же сценарию – красная темнота, жаркое дыхание, страстные лобзания, но ни разу туго сведенных вместе ног она не раскинула, и я был должен своим болтом растирать сухое пространство в основании ее треугольника. Имитация сношения, пусть суррогат, все-таки доводила меня, нетерпеливого, до извержения, я спешно выдергивал, так не наживленный на резьбу болт, и заливал тахту. Балеринка, возмещая мои неудобства, затирала следы наших достижений полотенцем.

Так я стал мужчиной. Не до конца… Наполовину… Полумужчиной…

История наша с Балеринкой кончилась так – она не нашла ничего лучшего, как объявить мне, что беременна и я должен на ней жениться. Я мгновенно представил себе безрадостную перспективу: полусекс, ее губы, с годами ставшие еще более морщинистыми, и светлые усики, приобретшие жесткость наждака…

Ответ мой был искренним – я готов отвечать за бешеного сперматозоида, загадочным образом проникшего туда, где мой болт и не ночевал, я женюсь, но жить с нелюбимой не смогу – ничего хорошего из нашего альянса не выйдет, зачем страдать, уж лучше свести счеты с этой жизнью.

За окном холодный ветер раскачивал голые ветки деревьев, солнце, казалось, навеки плотно скрыто серыми облаками, и не верилось, что смерть также реальна, как облупившаяся краска на подоконнике…

Она вдруг расплакалась и раскаялась – не беременна она, не виноватая, просто была задержка, а вчера прорвало, даже сбегала в ванную – в садик краснофонарной розы наших полусовокуплений – и вынесла на свет трусики, запачканные кровью.

Я почувствовал сильное облегчение от прошедшего разом испуга, но даром он не прошел – так и жил я потом много лет с женским полом способом, именуемым прерванное сношение…

Я встретил ее через много лет, уже замужнюю и мать взрослого сына, мы бесцельно погуляли по парку, зашли от безделья в тир, я прицелился в мелкую мишень.

– Спорим, не попадешь, – игриво улыбнулась она.

– А если попаду… дашь?

– Идет, – она так и осталась с открытым ртом, потому что хлопнул выстрел и мишень упала. Я откинул винтовку:

– Едем!

– У тебя же еще остались патроны, – слабо засопротивлялась она.

– Черт с ними!

Я привез ее к себе.

Когда заветный Сезам наконец-то открылся, то все равно, несмотря на мои титанические усилия попасть внутрь я никак не мог, пока она как-то особо не извернулась и мой болт вошел в столь тесную и горячую обитель, что первые же движения привели к извержению.

Я, смущенный юношеским позором, хотел дать задний ход – не тут-то было! – выход был наглухо заперт моим же стволом. Я начал опять его раскачивать, он окреп и распалился в горячей трубе до полного опустошающего истечения. И тогда член, ставший члеником, все равно не выпал, а был неохотно отпущен на волю.

– Нравится? – спросила подруга. – Можешь и не говорить, сама знаю.

– Что же ты раньше-то жалела, вернее, не жалела меня?

– А мне вы все безразличны, вот только к тебе отношусь как-то по-иному, да и то с натяжкой…

Натяжка… Как-то в доме отдыха сосед по столу плотоядно разглядывал понравившуюся ему даму. Оглянулся на нее и я. Ничего особенного. Сосед почуял мою реакцию и охотно объяснил:

– Мышиная норка. У нее вход, как у мышки глаз…

Мне уже скоро в крематорий, а кровь и сейчас бежит быстрее по жилам при воспоминании, когда случалась “натяжка”, плотная по некуда вставка… Недаром же природой первозданно заложено самое сильное ощущение, цель которого выжать из продолжателя рода на выбор весь ранжир его простонародно именуемых “живчиков”. Именно так жаждет познать самку проигравший схватку более сильному сопернику отвергнутый изюбр, который ревет от похоти желания и тряско извергает избыток спермы, как я на тахту в ванной, об этом токует-тоскует глухарь по тетерке… а может быть, у птиц не так?.. Или у крокодилов? Как-то по-иному?..

А я так и оставался

НЕПОСВЯЩЕННЫМ…

НЕВОШЕДШИМ…

Может, то и был первый, но самый важный перекресток в моей жизни, к которому я пришел незнающим, а потому и свернул с главного тракта и стал блуждать по окольным тропам…

Свершение

Обряд посвящения в мужское братство случился обыденным – я без всяких намерений, даже неохотно, проводил с какого-то дня рождения соседку по столу. Мы постояли в подворотне старого дома, на прощанье я нагнулся поцеловать ее в щеку, а попал в губы. Она охотно ответила, моя рука сама по себе легла на блузку, бюстгальтера не было, шар ее груди, взятый на вес, оказался приятно тяжелым и словно полным упругой жидкости. Я поигрался с ним и доигрался…

Она сама расстегнула блузку и требовательно прижала мою кисть. Шар был горяч и увенчан пуговкой соска. Я дал ему старт по периметру моей ладони, ощущая с каждым кругом метаморфозу превращения мягкой пуговки в твердый столбик.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.