Черные страницы истории - 26 мифов о России. Ложь и тайны страны

2

Политические наследники: преемничество или преемственность?

23–24 декабря 1922 года Владимир Ильич Ленин надиктовал свои знаменитые «Письма к съезду», в которых затронул вопрос преемничества власти в стране и партии. И в частности, обозначил свое отношение к возможным преемникам – в первую очередь к Сталину и Троцкому. Сегодня уж нет ни Ленина, ни Сталина, ни Троцкого, но у лидеров немалого числа стран есть свои преемники и кандидаты в преемники – не только в России.

Редкий крупный лидер, уходя из жизни или из активной политики, оставляет после себя достойного продолжателя. Так что следует отдать должное Ленину, который, несмотря на тяжелейшую болезнь, в те редкие моменты просветления, что у него все-таки случались, с тревогой думал о будущем, о чем и свидетельствует его знаменитое «Письмо к съезду», вокруг которого возникла со временем масса противоречивых версий, – вплоть до того, что это вообще фальшивка, поскольку смертельно больной Ленин якобы просто не был в состоянии подобное письмо продиктовать.

Аргумент веский, но окончательно ничего не доказывающий, поскольку все или очень многое, связанное с болезнью и смертью Ленина, – до сих пор лишь догадки и предположения, не более того. Да и сам вполне ленинский стиль письма склоняет к тому, что это все-таки подлинник. Кроме того, в письме нет такого претендента на «наследство», которому бы Ленин отдал предпочтение. Так что нет и классического ответа на вопрос, кому была выгодна эта якобы фальшивка.

Есть еще версия, что Сталину удалось скрыть это ленинское письмо от съезда, однако другие свидетельства этого не подтверждают.

«Ленинское «Письмо съезду» обсуждалось по делегациям XIII съезда партии… В первые годы без В.И. Ленина Сталин считался с его критическими замечаниями. Но в дальнейшем стал переоценивать свои заслуги, уверовал в собственную непогрешимость. Некоторые ограничения внутрипартийной и советской демократии, неизбежные в обстановке ожесточенной борьбы с классовым врагом и его агентурой, Сталин стал возводить в норму, обосновывая это своим ошибочным тезисом об обострении классовой борьбы в условиях социализма. Были допущены серьезные нарушения советской законности и массовые репрессии».

(Из передовицы газеты «Правда», 21 декабря 1979 года).

Обычно Ленин не очень доверял ни ЦК, ни съездам партии, а потому всегда держал их на коротком поводке, убеждая товарищей по партии поддержать его позицию до тех пор, пока не удавалось достичь желанной цели. Но у больного Ленина просто не оставалось времени кого-либо убеждать, поэтому не было и другого выхода, как только написать письмо.

Если говорить о претендентах на партийное наследство, то непредвзятый наблюдатель и так знал, что в интеллектуальном плане лучшим был Лев Троцкий. Признавал это и Ленин, однако напомнил партии о его «небольшевизме» и возможности у него меньшевистских рецидивов. Его главную альтернативу – Сталина – Ленин вполне определенно обвинил во властолюбии и нетерпимости.

«…Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. Тов. Троцкий, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу…»

Из «Письма к съезду» В.И. Ленина.

Досталось и остальным потенциальным кандидатам – Ленин напомнил о штрейкбрехерстве Л. Каменева и Г. Зиновьева накануне Октябрьской революции, обвинил Н. Бухарина в отходе от марксизма, а о Г. Пятакове написал, что тот слишком увлекается администрированием.

Сталина Ленин посоветовал даже снять с поста Генерального секретаря партии и назначить на это место кого-нибудь, кто «во всех других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».

И тем не менее съезд выбрал Сталина. Почему – ответ лежит на поверхности: именно потому, что к этому моменту Иосиф Сталин уже сосредоточил в своих руках огромную власть, а значит, мог влиять как на состав съезда, так и на его решения. Не стоит забывать, что одной из самых сильных черт нового вождя было блистательное знание законов тонкой византийской интриги.

Так что письмо Ленина сильно запоздало и уже не могло всерьез повлиять на съезд. Несмотря на все старания, Ленин не смог назначить себе преемника, и после его смерти началась борьба перечисленных в «завещании» лидеров за власть. Сначала Сталин против Троцкого, потом против Зиновьева и Каменева – окончательно он победил всех только к началу 30-х годов. Кроме Троцкого, Зиновьева и Каменева одно время в кандидаты на лидерство рассматривался и Николай Бухарин, которого Ленин в своем «завещании» назвал «любимцем партии». Но и он не выдержал борьбы со Сталиным, закончив трагически свою жизнь, как и другие герои ленинского письма.

Здесь стоит еще провести черту между преемственностью и преемничеством.

Преемничество у Ленина не получилось, победил самый жесткий, самый волевой, самый хитрый – тот, кто сумел обыграть всех остальных. А вот преемственность в полной мере удалась – партия, которую Ленин создал и привел к власти, стала хранительницей этой преемственности. Это очень важный урок – очень часто в истории не столько личность предопределяет преемственность, сколько сильный политический институт. И в данном случае это был институт большевистской партии, а не просто личность того или иного коммунистического вождя.

В истории постмонархической России фактически так и получилось, что именно Компартия заложила традиции преемственности. И каждая следующая смена генсека фактически проходила с назначением нового преемника. Только назначал его не предыдущий генсек, а некий ареопаг старейших, которые составляли Политбюро.

Как вообще можно определить, что такое преемственность и для чего это делается? Казалось бы, ответ прост – это сохранение курса при смене лидера. Но на практике в любом случае возникает вопрос о коррекции этого курса, потому что любой преемник – это не зеркальное отражение прежнего лидера. Меняется историческая и политическая ситуация, вместе с ними меняются стиль и содержание лидерства, пусть и в рамках преемственности. Троцкий был бы не Лениным, и понятно, Сталин тоже не был Лениным. И если мы это экстраполируем на более позднюю советскую эпоху, то видно, что преемственность там действительно была. Но преемники были разные, и всякий раз возникала проблема корректировки курса.

Преемственность при тоталитарном режиме или при жестком авторитарном режиме таит в себе определенные подводные камни. В этой преемственности уже изначально заложен тупик – может быть, новый лидер и хотел бы что-то поменять, а не получается. Потому что преемник на то и преемник, что должен продолжать прежний курс. В более открытых, демократических системах, в которых есть две-три сильные партии, которые реально борются за власть, и каждая из них методами внутрипартийной демократии готовит своему действующему лидеру преемника – в этих ситуациях преемственность носит принципиально другой характер – преемственности партийных ценностей и программ, куда более открытых для изменений.

В ситуации же, когда у власти одна-единственная партия, преемник, каким бы он ни был хорошим человеком и как бы ни хотел что-то улучшить, может либо оказаться в тупике, либо свою миссию не выполнить – потому что он по самим условиям получения своей власти не может ничего менять. И в этом смысле очень интересный пример – Михаил Сергеевич Горбачев. Он, как и большинство советских лидеров, был преемником не конкретного человека, а системы. Но он хотел эту систему модернизировать, а в итоге ее разрушил, потому что неожиданно для него самого оказалось, что эта система не модернизируется.

Конечно, можно представить, что и в нынешней российской ситуации появится такой преемник, который будет искренне верить в модернизацию и ощущать, что какая-то часть элиты – а элита неоднородна – готова рискнуть за него, готова его поддержать. Сам он ту систему, которая была до него, не захочет разваливать, на то он и преемник, чтобы понимать – если он полностью ее уничтожит, то сам погибнет под руинами. И что ему делать, если он прекрасно видит, что та система, в которой он формировался как преемник, в тупике? Такой как раз и была ситуация Горбачева, который понимал, что Советский Союз зашел в тупик, что все разваливается, что надо что-то менять, – поэтому он и инициировал перемены.

Где вообще кончается зависимое от «исторической колеи» преемничество и начинается самостоятельность? Ясно, что стопроцентно невозможно повторять чужую политику, – ни один преемник все равно не клон. Скорее всего, основная граница проходит там, где начинаются существенные изменения во внутренней, внешней и экономической сфере. Например, Рауль Кастро сейчас на Кубе осторожно пробует вводить элементы рыночной экономики, которых там не было полвека. А Горбачев, когда был избран генсеком, практически в первый же год начал проводить энергичную политику гласности и перестройки.

В авторитарных и тоталитарных странах власть чаще всего так и передается – как власть семьи, клана или партии. Диктатор Северной Кореи Ким Чен Ир является преемником своего отца, Ким Ир Сена, и ввел в высшее руководство КНДР одного из своих сыновей, Ким Чен Ына, который после смери отца также возглавил партию и государство. В Азербайджане Ильхам Алиев – сын прежнего лидера Гейдара Алиева. А в Китае Дэн Сяопин умудрился назначить не только своего преемника Цзян Цземиня, но и следующего, Ху Дзинтао, который должен был возглавить и возглавил в итоге Китай через десять лет.

На самом деле есть два типа преемственности: либо власть передается внутри какой-то группы из одних рук в другие, как вещь, либо передаются правила, законы, процедуры и институты. И китайцы на наших глазах за последние тридцать лет переходят от чисто партийной и личной передачи власти – к более правовой, институциональной. У них сейчас действует сравнительно новая конституция, согласно которой лидер не может возглавлять страну больше двух сроков подряд и в которой описаны очень четкие механизмы передачи власти. Все отлажено как машина – они заранее знают, когда и какой пленум передаст власть каким должностным лицам. И получается, что эта азиатская авторитарная страна с точки зрения соблюдения формальных процедур все больше сближается с западноевропейскими государствами.

Когда в демократических системах власть переходит от одного человека к другому и даже от одной партии к другой, законодательство и более общие правила игры от этого не меняются. Суды продолжают работать, парламент продолжает функционировать, преемственность обеспечена всей системой законов и институтов. В демократической системе ключевую роль играют именно институты, процедуры и законы. Личность человека, возглавляющего государство, имеет гораздо меньше значения, чем в авторитарных странах (порой даже кажется, что личность в современных демократиях вовсе утратила значение – настолько измельчали современные, в первую очередь западные, политики). У нас же, к сожалению, как правило, все по-прежнему сводится к ручному управлению и к столь же ручной передаче власти, при которой, как говорит старая поговорка «закон что дышло», – можно его принять, можно отменить, можно просто проигнорировать.

Передача власти политическим преемникам по наследству – это скорее поддерживает стабильность в стране или скорее разрушает демократию?

• Разрушает демократию – 76%

• Поддерживает стабильность – 24%

По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob».

В посткоммунистической России институт преемничества ввел Борис Ельцин, тем самым во многом предопределив нашу дальнейшую историю. Скорее всего, у него были как личные, так и политические мотивы. Личный мотив – безопасность и гарантия семье, и как мы видим, и Путин, и Медведев в полной мере гарантируют семье Ельциных безопасность и благополучие. К концу второго президентского срока у Ельцина и его семьи было немало проблем и недоброжелателей, и нетрудно представить, что было бы, если бы он не назначил себе лояльного преемника и не обеспечил приход того к власти в начале 2000 года. Хотя, конечно, в этом не было бы нужды, если бы в России существовали устоявшиеся процедуры и правила, в том числе надежные гарантии бывшим президентам. Кстати, у тех же американцев гарантии бывшим президентам, в том числе иммунитет от возможных преследований, очень четко прописаны в законе, но главное, давно прочно утвердились в практике.

Серьезные политические причины поставить у руля власти преемника у Ельцина тоже имелись – по всей видимости, он стремился так гарантировать продолжение своего курса. Но вышло иначе, потому что Путин во многих коренных вещах изменил политику.

Сам Владимир Путин, когда закончился его второй срок, как и Борис Ельцин до него, предпочел остаться формально законопослушным – все помнят, что всерьез рассматривался вопрос о третьем сроке, и это предлагали ему самые разные люди. Можно было изменить Конституцию, но он не стал этого делать. Однако при этом он хотел остаться реально у власти, что ему в итоге и удалось. Для этого он выбрал человека, в котором был абсолютно уверен – Дмитрия Медведева, – Путин неоднократно подчеркивал, что они «одной крови», работают вместе почти двадцать лет, оба из одного города, из одной мэрии Санкт-Петербурга. Он выбрал абсолютно лояльного преемника для того, чтобы в течение четырех лет не было никаких сюрпризов. А потом, как они оба уже неоднократно повторяли, – они вместе решат, кто из них станет следующим президентом России. Так они и решили 24 сентября 2011 года, когда заявили о своей «рокировке» – о возвращении Путина в Кремль, а Медведева – на должность премьер-министра.

Особенность современной российской ситуации в том, что трудно сказать, можно ли назвать Медведева преемником Путина. Преемник – это все же тот, кто самостоятельно продолжает прежнюю линию, а Медведева, по итогам его маловыразительного президентства, можно уверенно охарактеризовать всего лишь как «временно исполнявшего обязанности» при реальном руководителе страны Путине.

Является ли Дмитрий Медведев политическим преемником Владимира Путина?

• Да, является – 60,8%

• Нет, не является – 39,2%

(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»).

За четыре года президентства Дмитрия Медведева не произошло ни одного существенного изменения в российской внешней, внутренней и экономической политике. Не говоря уж о том, что Медведев так и не поменял ни одного министра, и правительство оставалось тем же самым, что и при Путине. Главным и определяющим политиком в России всю эту четырехлетку оставался Путин.

«Участие в принятии политических решений станет абсолютно ограниченным, и о понятии демократия можно будет совсем забыть».

«Народ должен сделать свой демократический выбор через выборы».

«Если бы выбор по-настоящему делался народом, избирателями, то можно было бы говорить о стабильности. О какой демократии можно говорить, если за нас все уже решили?»

«В настоящее время поддерживает стабильность».

«Демократия не основывается на наследстве, но если от этого всем будет лучше, выиграют все. Подчеркиваю – «если».

Из комментариев к опросу о передаче власти политическим преемникам по наследству на сайте «SuperJob».

С 1991 года в России власть всегда передавалась только от одного человека к другому человеку.

У нас уже двадцать лет нет иного механизма передачи власти, кроме как от одного человека к другому. Ельцин передал руководство Путину, Путин – Медведеву, после чего забрал ее у Медведева назад. При этом передача (возврат) власти формально легитимируется голосованием – каждый раз проводятся официальные выборы. Это голосование на самом деле фактически является плебисцитом – людям называют конкретного преемника и им предлагается прийти на выборы и за него проголосовать. Хотя, конечно, для видимости законности в списки вносятся и другие кандидаты. Если поддержка в народе недостаточна, выборы фальсифицируются (как это было на недавних парламентских и президентских выборах).

К сожалению, Россия, следуя такой крайне примитивной системе преемничества, уже дважды приходила к распаду. Романовы династически передавали власть от отца к сыну или дочери, все было законно, легитимно, но все равно в итоге привело к революции. Затем был советский механизм передачи – только не от человека к человеку, а Политбюро передавало власть, избирая преемника среди своих членов, но тоже в принципе вполне законно с точки зрения советских законов – и Советский Союз развалился. Сейчас мы одна из немногих стран в Европе, где власть с 1991 года фактически не менялась ни разу – одна и та же группа людей передает власть внутри своего круга. Тем самым мы в третий раз идем по той же опасной дорожке, когда власть передается путем назначения преемника, а не свободных конкурентных выборов.

Отбиваясь от подобных аналогий и критики, сегодняшняя власть нам то и дело намекает, что если взять и убрать институт преемничества и провести в стране честные выборы, то к власти придут националисты и фашисты. Но насколько это соответствует действительности? То, что националисты получат свои немалые проценты – это однозначно. Но они не придут к власти, их реальный потолок – 15–20%, да и то лишь в случае маловероятной их консолидации и выдвижения яркого лидера. Народ достаточно здравомыслящ, и на свободных выборах никакие крайние силы государство не возглавят. Преемничество же, как показывает наша история, таит в себе гораздо больше опасностей.

Уроки русской истории ясно показывают, что преемничество – это пагубный, тупиковый путь. И если мы хотим уберечься от таких же проблем, от распада и прочих неприятностей – надо вводить процедуры передачи власти в формальные процедурные рамки регулярной и прозрачной ротации – по понятным правилам, законам, в условиях политической конкуренции и демократической передачи власти[3].

3

Новый застой в политической жизни страны – скорее сохранит Россию или скорее ее разрушит?

6 июля 1796 года родился будущий император Николай Первый. Он очень долго правил Россией и остается неоднозначной, противоречивой фигурой для историков и потомков.

Никитенко, цензор, академик: «Николай создал нравственную пустыню».

Пушкин: «Немного от прапорщика, немного от Петра Великого».

Рязанский, американский историк: «Россия так и не наверстала за 30 лет, потерянных при Николае».

Погодин, славянофил, апологет Николая после Крымской войны: «Невежды славят ее тишину, но эта тишина кладбищенская, гниющая и смердящая».

Сергей Соловьев, великий историк: «Просвещение перестало быть заслугой, стало преступлением в глазах правительства».

Пресняков, известный историк советского периода: «Россия и Европа сознательно противопоставились друг другу как два культурно-исторических различных мира. Принципиально различных».

При Николае Первом усилилась централизация бюрократического аппарата, но был впервые составлен свод законов Российской империи, и в стране появились железные дороги. Он запомнился потомкам казнью декабристов, подавлением Польского восстания и революции в Венгрии. Но он же заключил мир в Адрианополе, по которому Россия получила восточный берег Черного моря.

Во внутренней политике Николай Первый был консерватором, и его правление стало классическим периодом застоя в политической жизни России.

Но возникает вопрос: а застой – это хорошо или плохо? Укрепляет он страну или разрушает ее? И где именно та черта, после которой кончается стабильность и начинается застой?

«Господство самодержавного строя совсем не мешало развитию хозяйственной жизни и новых экономических связей… Любопытно наблюдение известного французского экономиста Моро-Кристофа, отметившего в своем фундаментальном исследовании пауперизма, что дело предупреждения нищеты при наименьших затратах казны поставлено в России лучше, чем на Западе (отношение количества неимущих к общему числу населения колебалось в европейских странах от 3 до 20%, а в европейской России не превышало 1%)».

(Борис Тарасов, составитель современного сборника архивных документов времен Николая Первого).

Имидж Николая Первого дореволюционная русская интеллигенция, а затем и русская история изрядно исковеркали, поскольку «железный самодержец» являлся антиподом декабристам. А декабристов интеллигенция всегда любила и лакировала их образ как могла. Собственно, как метко заметил известный историк А.А. Керсновский, автор знаменитой «Истории русской армии»: «вся русская интеллигенция воспитана на культе пяти повешенных». А где культ – там и мифы.

Рассуждать о том, что Пестель спекулировал ради революции солдатскими панталонами, или вспоминать о том, что Рылеев задолго до большевиков всерьез обсуждал идею убийства царской семьи, – все это для людей, воспитанных на романтическом фильме «Звезда пленительного счастья», до сих пор считается почти неприличным. Так Николаю и досталась одна черная краска.

Между тем в этой фигуре все далеко не так однозначно. Да, «железный самодержец» был убежденным контрреволюционером по отношению к тому западному импульсу, что дал стране Петр Великий. Декабризм, идейно связанный с Западом, и буржуазные революции в Европе действительно напугали императора, а потому он решил отгородиться от «тяжело больных» европейцев карантинным шлагбаумом, сделав ставку на изоляционизм. (Так и нынешние российские лидеры боятся «цветных революций», прокатившихся по десяткам авторитарных стран за последние несколько лет.)

«Какие пигмеи все эти «освободители», «миротворцы» и просто «благополучно царствующие» в сравнении с железною фигурою тюремщика русской свободы! Часто многое, что позднее выдвигалось как нечто самобытное и оригинальное, на поверку оказывалось заржавленным оружием, извлеченным из арсенала николаевской эпохи».

(Историк Михаил Полиевктов из книги «Николай I», 1918 год).

В ставке на изоляционизм Николай Первый, как теперь понятно, крепко ошибся, что доказала несчастная для России Крымская война. Однако и заслуги у Николая Первого есть. Будучи консерватором, император вовсе не был чужд реформам и понимал бесперспективность крепостного права. Однако он считал опасным отменять его с ходу, не подготовившись к этому шагу серьезно. Он проделал огромную черновую работу, создав массу специальных комиссией по крестьянскому вопросу. Наработки именно этих комиссий позже успешно использовал его сын царь-освободитель и великий русский реформатор Александр Второй.

То же касается законодательной и судебной реформы. По поручению Николая Первого блистательный Михаил Сперанский проделал огромную работу, сведя, наконец, воедино и по возможности кодифицировав беспредельно хаотичное российское законодательство. Изданный при Николае «Свод законов» и сделал возможным проведение судебной реформы все того же Александра Второго.

Не стоит забывать и о том, как тщательно подготавливал Николай Первый к царствованию своего сына-реформатора. Ни один российский руководитель в нашей истории ни до того, ни после не получил такого разностороннего образования и не готовился к управлению страной столь тщательно, как будущий император Александр Второй.

Наконец, свою положительную роль в деле будущих Великих реформ, как это ни парадоксально, сыграло даже то, что Николай Первый всемерно укрепил самодержавие и сделал авторитет царя непререкаемым. Это тоже помогло его сыну-реформатору – он столкнулся с сильнейшим сопротивлением слева, со стороны революционеров-радикалов, а вот консервативная оппозиция, привыкшая слепо подчиняться самодержцу, лишь пассивно взирала на либеральные преобразования в стране.

Но тем не менее репутация у Николая Первого в глазах образованных людей по-прежнему плохая и только в последнее время начала немного корректироваться в сторону большей объективности.

«Если кратко подвести итог тридцати годам Николая Первого, то получается неутешительная картина: закрутив общественно-политические гайки, подготовил взрывной рост крайних настроений, рассвет терроризма в царствование сына, на тридцать лет затормозил экономическое развитие России, сохранив крепостное право».

Из комментариев слушателей радио «Эхо Москвы».

В России последних двух веков было три явных периода «застоя»: правление Николая Первого, правление Александра Третьего плюс Николая Второго до 1904 года (потому что он в основном продолжал политику отца) и, наконец, брежневский период. И важно отметить, что все они начинались после того, как происходило что-то, что заставляло власть ставить стабильность выше реформ. Это восстание декабристов и Польское восстание при Николае Первом, бомбы, убившие Александра Второго 1 марта 1881 года, и хрущевская «оттепель», а потом Прага 1968 года. После таких событий начиналась правительственная реакция.

Если говорить о самом последнем, брежневском периоде, то это был даже не застой, а глубокое «погружение в трясину», то есть полная утрата динамизма, без которого общество не может развиваться. Вряд ли можно считать при этом случайностью, что все три периода застоя кончились для страны и народа достаточно печально.

Николаевский период закончился тем, что англо-французский экспедиционный корпус разгромил русскую армию на русской земле – в Крыму. Период Александра Третьего закончился для него самого не так печально – лично он не дожил до революции, но то, что он оставил своему наследнику, вылилось в революцию 1905–1907 годов, а потом и в фатальную для монархии революцию 1917 года. Что касается Брежнева, то могучее, казалось бы, государство, сверхдержава, претендовавшая на ведущую роль в мире, разрушилась вскоре после его смерти как карточный домик. Поэтому, с одной стороны, надо достаточно критически относиться к восхвалению такого рода «стабильности». Но с другой – это, конечно, не означает, что альтернативой застою является только революция.

Историк Раев писал о реформах Александра Второго: «Необъяснимо, почему за пять лет так быстро пошли реформы». Нельзя забывать, что они произошли как раз после николаевского правления, поэтому при рассмотрении любого «застоя» надо видеть и те тенденции, которые происходят в этот период. Обо всех незавершенных в итоге реформах Александра Первого справедливо говорили, что они сделаны были как бы впопыхах, – он словно блуждал впотьмах, не в силах найти нужный путь. Тогда как Александр Второй проводил реформы систематически и комплексно, и было видно, что они тщательно спланированы. При этом сам Царь-освободитель начал реформы вскоре после прихода к власти, а значит, надо объективно разобраться, какую роль в подготовке реформ сыграл его отец и предшественник.

Конечно, Николай Первый сделал много плохого, в частности создал в большой мере безнравственную государственную систему, коррупционную и построенную на лжи. Он сам это понимал и говорил сыну, что они двое – единственные в этой стране, кто не ворует. Но при этом как-то так получилось, что после его смерти Александру оказалось довольно несложно провести реформы, и его многие поддержали. Возможно, свою роль сыграли те новые институты, которые открыл Николай Первый – Технологический, Генштаба, переделанный Лицейский. За двадцать лет их существования выросло новое поколение современно мыслящих профессионалов, которые чувствовали себя не у дел в этом казарменном, казенном обществе, где все было построено на иерархии и безропотном подчинении, страхе и угодничестве. Но они были прагматичны, профессиональны и психологически готовы к тому, что, как только появится возможность, они смогут выйти из тени и начать работать.

Кроме того, надо помнить, что Николай Первый почти не проводил контрреформ. Он не вернулся к тому, что было до Александра Первого, и тут можно вновь провести аналогию с более известным советским «застоем», потому что, при всех бесчисленных недостатках своего правления, Брежнев все же не вернулся, к счастью, к сталинской системе, хотя и пытался отчасти возродить сталинский авторитет.

Если говорить о Брежневе и его периоде, то это, пожалуй, тоже был период созревания очень важных вещей. Но в отличие от николаевского времени, они созревали не благодаря Брежневу, не благодаря его ужесточающемуся курсу, а в значительной мере потому, что в хрущевский период общество успело выйти из сталинского спеленатого состояния. И поскольку не было повальных репрессий, поскольку не было ГУЛАГа сталинского масштаба, поскольку в определенных пределах допускалось разномыслие, общество постепенно готовило альтернативы на будущее.

Можно сказать, что в обществе определенная динамика все же была, а застой был прежде всего в партийно-государственной системе. Ситуация постепенно становилась все более сложной, внешняя политика – все более безумной, но зато в обществе постепенно созревали разумные силы. Появился довольно широкий слой людей, которых все это не устраивало, которые ощущали, что им не дают самореализоваться, что страна резко отстала, что надо что-то делать. Но никаких проектов и реальных планов тогда не возникало. Даже Сахаров был за конвергенцию советской и капиталистических систем, а Солженицын – за социализм, за обновленную Россию с человеческим лицом. Общество было настолько закрытым, настолько замкнутым, что только узкий круг людей имел доступ к информации, благодаря которой можно было понимать, что происходит на Западе и в мире в целом.