Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Полночные размышления семейного терапевта

ModernLib.Net / Медицина / Витакер Карл / Полночные размышления семейного терапевта - Чтение (стр. 5)
Автор: Витакер Карл
Жанр: Медицина

 

 


Пациент: «Болит голова». Врач: «Я вылечу ее» (мама поцелует головку). Пациент: «Только чудо поможет мне». Доктор: «Я волшебник». «Умираю», - говорит пациент, а доктор ободряет: «Я спасу твою жизнь».
Группа и близость
наполняютраспространяют      Такие два состояния нашего бытия присутствуют всегда, хотя часто их черты стерты или чем-то замусорены. Осуществиться в группе, когда групповой процесс сконцентрировался только на разговорах,почти невозможно. Близость в группе сведена к тому, чтобы вместе что-то делать, и процесс замораживается. Когда только что-то делают- будь то интеллектуальные упражнения, психологические игры или словесный балет - взаимоотношения остаются поверхностными. Манипуляция другими с помощью своего образа, представленного людям, является, в сущности, родом идолопоклонства. Человек создает свой образ и учится тому, как заставить других молиться на него так же, как молится он сам. В конце концов, его мама думала, что он станет президентом. (P.S. Но не сказала, президентом чего.)
      Это совсем не близость!
Близость и самоубийство
      Между прочим, подобное может происходить и в терапии. Человек спускается в глубины своей психики и борется со своим безумием, с чувством бессилия и никчемности, со страхом смерти, с потерей уважения к себе вследствие кошмарного открытия, что он почти не личность. Рискнув так глубоко погрузиться, он сталкивается с непосильной задачей - переменить свою личность. И решает, что бороться не стоит. И тогда он, как и человек на выходе из депрессии, находит силы разрушить себя.
      Что можно поделать с этим феноменом? Чтобы вмешаться в такую тяжелую ситуацию, требуется понимание теории систем. Может быть, рядом с тем, кто хочет своей смерти, есть значимый другой, который желает его смерти.Желание чьей-то смерти может быть слабым чувством или скрытым импульсом у значимого другого - отца, матери, брата, сестры, супруга. А может быть, это подспудное чувство всей группы. Задача терапевта - собрать эту группу вместе и в присутствии пациента исследовать желание смерти, которое может толкнуть к самоубийству. Выявив этот импульс, терапевт помогает семье открыть не только стремление убивать, но и возможность сочувствия пациенту.
      Чтобы помочь пациенту справиться с тягой к самоубийству, можно вовлечь его в фантазии о будущем. Что будет с пациенткой, если ей удастся себя убить? Долго ли будет плакать папа? Кто придет на похороны? Долго ли будут грустить мама и братья с сестрами? Какие новые взаимоотношения разовьются, когда ее не будет? Есть у мужа другая женщина на примете? Что будет с ее вещами - положат ли их в сундук, прибив сверху табличку с ее именем? Придется ли семье покинуть этот дом - чтобы не мучили тяжелые воспоминания? Будут ли роскошные похороны и море цветов? Все это превращает ее внутрипсихическуюфантазию («Они узнают, как несправедливо со мной обходились, когда я умру и покину их») в межличностную, что не позволяет уйти с головой в свои одинокие тяжелые мысли о том, что будет, если она умрет.
      Некоторые терапевты заключают специальный контракт: «Обещайте, что не убьете себя до нашей следующей встречи». Мне он кажется искусственным, хотя некоторым терапевтам существенно помогает. Я часто пользуюсь своим способом: вербальным нападением на пациента. Этот подход для меня естественен. Он похож на «терапевтическое избиение» - технику, изобретенную американскими военно-пленными в японских лагерях. Когда у какого-то солдата появлялось стремление к смерти и он начинал умирать от каких-нибудь психосоматических болезней, развившихся вследствие этого стремления, его нарочно избивали другие заключенные. Удивительно, что человек выходил из депрессии и уже не впадал в нее снова.
      Такой подход помог некоторым моим пациентам. Одной женщи-не, всерьез подумывавшей о самоубийстве, я сказал: «Когда вы убьете себя, я приду на вашу могилу и буду скакать, проклиная вас!» Позже она призналась, что эти слова помогли ей остановиться. Другой пациентке, утверждавшей, что никто в семье не знает о ее суицидальных чувствах и никого это не волнует, я сказал, что, если она умрет, я приду на похороны и скажу семье, что именно они виноваты в ее смерти. Испугавшись, женщина привела их на терапию, чем по меньшей мере отсрочила свое самоубийство.
      Другой метод - парадоксальная интенция, когда вы специально поддерживаете намерение пациента умереть. Часто это помогает избавиться от скрытого кошмара частичной ответственности за его жизнь. Разрешить одну суицидальную ситуацию помог мне консультант, заставивший моего пациента усомниться в том, что его гомосексуальный партнер сильно расстроится из-за его смерти. Пациент, вынужденный поставить под вопрос эффективность такого способа мести, оставил свои суицидальные намерения.
      Часто я подкрепляю суицидальный импульс, предлагая тем, кто все равно уже решил убить себя, достать автомат и пристрелить сначала еще кого-нибудь. Собственная смерть будет гораздо приятней, если перед этим можно расправиться с ненавистными людьми. «Не останавливайтесь на полпути! Раз у вас есть импульс убийства, получите от него удовольствие прежде, чем разрушите себя». Обычно пациент не может вынести такого утяжеления патологии - и переходит от суицидальной игры к какой-нибудь другой, менее фатальной.
      Некоторые терапевты сами становятся на место жертвы. Они говорят пациенту: «Вы хотите убить себя потому, может быть, что хотите убить меня». Допускаю, что некоторые пациенты действительно убивают себя из-за того, что терапевт не может выбраться из взаимоотношений с ними и одновременно мучается под их бременем. Обычный страх, что терапевт кого-то подтолкнет к самоубийству, предлагая абсурдные ходы, разбивается о тот факт, что суицидальное поведение всегда поддерживает мощная внутрипсихическая фантазия. Если у терапевта действительно есть такая примитивная потребность разрушения, тогда пациент может воплотить его фантазию. Но когда терапевт заботится о пациенте и свободен от потребности убивать, пациент не отвечает разрушительными чувствами на абсурдные предложения. На поверхностном уровне он может слышать всякие странные вещи, но на личном уровне это будет вторжением в его фантазию, нарушающим ее запрограммированную орбиту. А когда это запрограммированное вращение изменилось, пациенту трудно продолжать спуск по спирали вниз - в суицидальную воронку.
Пределы возможностей психотерапии
      Многие случаи доказывают власть человека над своей жизнью или смертью. Каждый из нас может убить себя - сразу, выстрелом или постепенно, с помощью ожирения, голода, алкоголизма, а в некоторых случаях - решив умереть и воплотить это решение в соматической болезни. Если психосоматическая смерть есть факт, это раздвигает наши представления о рамках возможностей управлять нашей жизнью и смертью. Ясно, что в какой-то степени каждый человек способен управлять качеством своей жизни. Но в какой? Если моя мать хотела, чтобы я был здоров и жил вечно, проживу ли я на двадцать лет дольше, чем в случае, когда бы она по каким-то своим причинам желала мне смерти? Известно, что, если бы она хотела, чтобы я был девочкой, это отразилось бы на моем стиле жизни. Многие считают, отразилось бы и на структуре тела. Я знаю одну семью, в которой мать стойко ненавидела мужчин и своего бывшего мужа. У дочки были широкие плечи, узкие бедра и неразвитая грудь, у сына же - широкие бедра, узкие плечи и женское телосложение. Тот, кто знал эту семью и отношение матери к мужчинам, предполагал, что ее влияние изменило физиологию сына и дочери.
      Да, события и обстоятельства жизни могут сильно изменить физиологию человека. Один пациент трижды в неделю занимался любовью с живущей в том же городе любовницей. Так продолжалось восемь лет. После того, как жена развязала ему руки, умерев от рака, он женился на любовнице, и у него внезапно исчезла эрекция. Нам легко понять соматический аспект импотенции. Но нельзя ли заподозрить, что и смерть жены от рака связана с желанием мужа жениться на другой? Не может ли оказаться смерть жены местью мужу, который в результате становится импотентом с другой женщиной? Велика ненависть женщины, когда она умирает, чтобы разрушить измену мужа!
      Наша физиология сильно меняется под воздействием стресса. Это не требует доказательств. А можем ли мы изменить ее сознательно? Молодая жена чувствует, что муж не сможет выносить ее криков и истерик. Сознательно ли она решает больше не устраивать сцен, а вместо этого заводит себе головную боль? Или это происходит вследствие напряженности взаимоотношений с мужем, с которым она играет роль жертвы, а не провокатора? Молодой человек, мечтающий стать мускулистым и для этого поднимающий гантели, действительно может развить свои мышцы. Улучшает ли он этим свое здоровье? А молодая женщина, обеспокоенная тем, чтобы у нее были крепкие и здоровые дети, улучшает ли сознательно свое здоровье? Или здоровье ее крепнет из-за любви мужа, и она не контролирует этот процесс?
      Если мы в какой-то степени можем разрушать свою жизнь или менять ее к лучшему своими намерениями, то что тогда можно сказать о нашем влиянии на других людей? Очевидно, что мы можем убить другого, сознательно разрушив его тело, или косвенно - злобой и ненавистью. Хотя смерть от порчи не так уж часто встречается в нашем цивилизованном мире (по крайней мере, не распознается), у меня нет и тени сомнения в том, что в сумасшествии участвуют двое, как и в самоубийстве. Возможно, для любого самоубийства нужны тот, кто хочет умереть, и тот, кто желает его смерти. Сочетание их желанийприводит к суицидальным последствиям, немедленным или отсрочен-ным - будь то алкоголик, умирающий от цирроза, потому что его жена не может вынести такой жизни, где она ему всегда была и останется матерью; или парализованный сын, решившийся застрелиться, чтобы отомстить ненавидимой матери, которая хочет его смерти для избавления от вины за то, что родила калеку.
      Нарочно ли матери, отцы и родственники сводят кого-то с ума? Очевидно влияние семейной системы и культуры. Очевидно также, что одни люди более восприимчивы к сумасшествию, чем другие. Может быть, не все восприимчивые сходят с ума потому, что система этого не требует, или кто-то еще вмешивается в систему, ослабляя ее хватку. Почему семья, достаточно сильная для того, чтобы сделать сумасшедшим одного, не сводит с ума остальных троих детей? Или, наоборот, в другой семье сумасшествие прививается двоим, но не третьему. Эта непоследовательность зависит только от восприимчивости, или же сама системаменяется и не требует психоза от третьего, столь же восприимчивого - ребенка? Или он все же просто невосприимчив?
      Есть ли люди, которые могут сознательно разрушать других психологическим воздействием? Происходит ли смерть от порчи в примитивных обществах из-за веры жертвы или некоторые люди действительно обладают такой психологической или психофизиологической силой? Однажды на конференции, посвященной лечению шизофрении, Джей Хейли предложил следующую встречу посвятить вопросу: «Возможно ли специально сделать человека шизофреником?» Наступившее пятиминутное гробовое молчание не благоприятствовало тому, чтобы хотя бы обсудить эту ужасную мысль. А между тем на такой вопрос стоит найти ответ.
      Куда поместить на шкале влияния психотерапевта того, кто сознательно пытается увеличить свое воздействие на другого? В нашей профессии произошла целая серия переворотов. Фрейд изменил мнение о том, что невроз - моральная проблема, и создал направление для изучения вопроса о том, как помочь человеку перерасти свой невроз. Через много лет Джон Розен развеял профессиональный миф о том, что шизофрения неизлечима психологическими методами. В своей безумной манере он напал на нашу бредовую зависимость от социального мифа и от мнения Фрейда, что шизофрения не поддается психотерапии. Как далеко мы зайдем в будущем? Где предел наших возможностей? Совсем ли бредовой была идея, высказанная одним моим пациентом шизофреником: «Как следует научившись, вы сможете вылечить любую шизофрению за три дня»? У многих людей проходят эпилепсия или астма; мы знаем случаи физиологического бесплодия, которое исчезает, как только пара усыновляет ребенка. Где предел для нас? Чего ожидать от себя и когда надо оставить попытки что-то сделать?
      Много лет назад наша группа в Атланте несколько встреч посвятила исследованию основных убеждений, каковы возможности психотерапии. Одним из первых обсуждался вопрос: «Можно ли найти такой подход, чтобы помочь человеку отрастить ампутированную ногу? Это получается у планарий, у некоторых земноводных, может ли однажды получиться и у нас?» Мы знаем случаи значительных физиологических изменений в психотерапии и пациентов, у которых долгие годы в день случалось по нескольку эпилептических припадков, а после психотерапии, без всяких лекарств, их частота снижалась до одного раза в три недели. Мы наблюдали исчезновение огромной опухоли кишечника, видели пациентку, которая 10 -15 лет получала инсулин и за два года психотерапии снизила его дозу с 70 единиц до нуля. Она вернулась к своему врачу, и тот в испуге решил назначить первоначальную дозу, не посоветовавшись с нами. От передозировки инсу-лина пациентка впала в коматозное состояние и через двадцать дней скончалась. Мы видели сорокапятилетнего мужчину, у которого за два года терапии увеличились на два номера размеры головы и ноги, хотя каждый врач знает, что кости после восемнадцати лет не растут. На фоне таких событий слова, что психотерапия - это процесс «улучшения общения», кажутся столь же бледными, как если бы кто-то сказал, что любовь - это просто другое название сексуального возбуждения.
Любовь в психотерапии
      Многим нетерапевтам вся игра психотерапии представляется очень интенсивным, крайне интимным и наполненным любовью процессом. Некоторые психотерапевты все время спрашивают себя: «Не слишком ли я соблазняю? Это чрезмерная идентификация? Вмешивается ли тут моя патология? Не надо ли стать объективнее, холоднее, увеличить дистанцию? Не наврежу ли я пациенту вместо того, чтобы помочь?» В сущности, они повторяют избитую фразу: «Одной любви недостаточно». А не лучше ли сказать: «Не бывает достаточно любви»?
      Предположив, что психотерапия - это в широком смысле слова процесс любви, спросим себя, что же значит достаточно любви? Что же такое любовь в этом техническом и профессиональном смысле? Попробуем классифицировать любовь.
      Самый простой уровень - когда любовью называют социальное удовольствие, радость находиться рядом с другим человеком - игра, работа или драка. Это игра общения людей между собой.
      На более глубоком уровне можно сказать, что любить значит становиться самим собой, делая что-то для других. Некоторые виды психотерапии попадают в эту категорию. Муж любит и зарабатывает деньги для семьи; жена любит и готовит еду; психотерапевт любит, внимательно слушая пациента и заботясь о нем. Такая любовь может испортиться, даже любовь, основанная на биологическом базисе. Образцовая мать совершаетпоступки любви вместо того, чтобы быть такой, какая она есть. Недавно я слышал шутку про такую любовь: мать, бесконечно любившая двух своих цыплят, когда один из них заболел, убила другого, чтобы приготовить больному бульон. Психотерапевты могут при этом вспомнить некоторых из своих коллег, работающих примерно таким образом. И разумеется, никто не заподозрит себя в склонности к такой любви!
      На третьем уровне можно определить любовь как эмоциональный союз двоих людей, дающий чувство совершенства или полноты. Любовь помогает избавиться от раздвоенности самоосознания и вступить в контакт со своим «Я». Она включает в себя единение, а потому и способствует индивидуации. Такой парадокс свойственен развивающемуся браку.
      Или можно сказать, что любовь - это состояние, в котором ты можешь в большей мере быть с самим собой благодаря другому человеку, тоже пребывающему с самим собой. Старое определение друга говорит: друг - это тот, с кем вместе ты можешь быть один. Так твое бытие усиливается бытием другого.
      Может быть, на еще более глубоком уровне можно определить любовь как биологическую завершенность. Биологически я урод. Я лишь половинка того, что нужно для продолжения рода. Я неполноценен: у меня нет груди, нет матки. Я не могу воспроизвести себя! И можно определить любовь как биологическую полноту, отождествить ее с такой завершенностью.
      Достаточно ли такой классификации для психотерапевта? Или есть еще и другие уровни? Возможно, более глубокий уровень в психотерапии - это уровень идентификации. Вот я сижу за столом и смотрю на пациента передо мной и вижу самого себя. Это не просто соединение людей, это процесс внутрипсихического соединениямоего «Я» с другим. Глядя на пациента, я могу увидеть себя в далеком прошлом, он может напоминать меня, каким я был, когда учился в колледже. Либо я могу, глядя на него, увидеть себя в будущем. Или даже в настоящем. Я могу идентифицироваться с ним, потому что наши стили жизни похожи, или во мне возникает резонанс с его характером, напоминающим мой собственный. И такая идентификация помогает мне глубже погрузиться в ситуацию. Эта любовь, как мне кажется, более примитивна, чем другие ее виды, описанные выше.
      Но есть и еще более интенсивный вид любви. Когда я лечу шизофреника, то должен сначала идентифицироваться с ним. Думаю, что такая идентификация обладает качествами глубокого переноса. В результате внутри себя я очень похож на его мать, а в его внутренних переживаниях занимаю ее место. Если это так, то нужно создавать двойную связь, как это делала она, опутывая его сетью взаимно противоречащих сообщений и жестко не позволяя убежать от всего этого. В результате он оказывается в тюрьме неуверенности, отрицания самого себя и сильнейшей зависимости от меня. Может возникнуть безнадежный тупик. Но, если терапия с пациентом-шизофреником осуществляется успешно, он тоже связывает двойной связью меня- так же, как делал это со своей матерью.
      Мы образуем интересную парочку, где каждый может поймать другого и ввергнуть его в состояние неуверенности, нерешительности и беспомощности перед своей жизнью. Если терапия идет успешно, то логично предположить, что наши отношения воспроизводят его от-ношения с матерью. Если такого пациента «ввести в здравый ум», пользуясь выражением Бейтсона, мать часто сходит с ума. Он выписывается из госпиталя, а мать попадает туда. Такие пациенты доказывают, что для безумия нужны два человека. Лучше он сам сойдет с ума, чем позволит сойти с ума матери. То же самое, возможно, происходит между ним и терапевтом. В их симбиотическом союзе каждый может свести с ума другого. Когда один сумасшедший - другой нормален. Сумасшедший пациент - в психушке, а его нормальная мать правит миром. Один из моих коллег лечил шизофреника, мать которого выбрали «матерью года» в большом городе Восточного побережья.
      Запертые в наших взаимоотношениях, мы с пациентом по очереди занимаем позицию власти. Но, в отличие от его матери, я не боюсь сумасшествия. Я желаю его!Итак, мы тесно связаны друг с другом: я был нормальным, а он ненормальным, а затем я сознательно переворачиваю ситуацию и становлюсь сумасшедшим - тогда он вынужден стать нормальным. Если парадигма верна, можно сказать, что в этот момент у нас появилась возможность любить друг друга. Тогда каждый из нас будет обладать равной властью, каждый свободен быть нормальным или безумным в наших взаимоотношениях. Я предполагаю, что пациенту для выздоровления нужна возможность быть сначала своим сумасшедшим «Я», а затем - своим здоровым «Я», все меньше вовлекая в этот процесс других людей. Тогда можно надеяться, что система распространится и включит в себя других и станет здоровой.
      Существует ли еще какой-нибудь уровень любви? Некоторые люди считают, что психотерапия - нечто большее, чем просто эмоциональное взаимодействие, она способна менять ф изиологиютела и даже его строение. Медицинские концепции, которые я изучал, не позволяют даже теоретически представить себе рост ампутированной ноги, о котором мы размышляли выше. Может ли чья-то сверхъестественная преданность и вера в достоинство и глубину другого человека изменить физиологию тела? Может ли терапевт активизировать ретикулярно-эндотелиальную систему? Может ли заставить пойти в обратном направлении процесс патологического развития системной красной волчанки? Можно ли, хотя бы теоретически, говорить о реактивации генов, чтобы организм сам реконструировал себя? Мы все еще подозреваем, что возможная причина рака - реактивированная клетка, возвращающаяся к эмбриональному способу роста.
      Если психотерапия сможет делать это, что дальше? Однажды мы сможем помочь телу отрастить ампутированную ногу? Сделаем подвижным сустав, на многие годы онемевший вследствии артрита? Психотерапевт вряд ли осмелится ответить утвердительно, а ученый-биохимик осмелится. Возможно ли, что в один прекрасный день мы реактивируем совершенно новое тело с новыми клетками? Мне легче представить себе, что это сделает химия, чем психотерапия. Но ведь даже обычный сексуальный опыт может поменять физиологию тела. Вероятно, всю физиологию можно будет изменить, когда достаточное количество жизненной силы терапевта (что бы мы под этим ни понимали) пробудит жизненную силу пациента - жертвы, ученика, ребенка терапевта. Куда мы пойдем дальше?
2. БРАК И СЕМЬЯ
Брак: трудное путешествие к цельности
      Постепенный переход от жизни студента, который живет один, примыкая к разным группам похожих или непохожих на него людей, к постоянной жизни в одной команде с конкретной женщиной или мужчиной - процесс непростой. Наша культура очень ценит способность человека действовать самостоятельно, независимо от других, способность справляться самому со своими проблемами. Между тем это превращает человека в пассивного социального робота. Посвя-тить свою жизнь социальной структуре, зарабатывая деньги, добиваясь уважения, исполняя свой долг перед страной или компанией - это трагедия. Нелегко отречься от самого себя, чего требует такой образ жизни, стать неличностью, социально-экономическим роботом. Культура заманивает человека, одурманивая его чувством собственной ценности, аплодисментами и восхищением. У того, кто добился успеха, появляется свой привлекательный социальный образ. Но ради этого успеха человек вынужден предать себя и стать социальным механизмом, склонным к идолопоклонству, которое символизируют миллионеры, лауреаты Нобелевской премии и политические звезды.
      Брак (в отличие от социального рабства или одинокого опьянения успехом) легче всего представить языком метафоры. Допустим, некто научился играть в теннис и решил, что играть в паре интереснее. Корт больше, бегать надо меньше, потребность быть героем уже не столь притягательна. Играя в одиночку, можно в своей бредовой системе чувствовать себя чемпионом мира. В паре - совсем другая игра. Площадка разделена на две половинки. Каждый отвечает за мячи, попавшие на его территорию, и представляет свою пару, принимая решения, какой мяч брать на себя, а какой оставить партнеру.
      Иногда все ясно. Ты берешь мяч при подаче на твою сторону, но после этого принимать решения становится сложнее. Когда мяч летит в угол около твоей площадки, но на самом деле на ее стороне, ты можешь отбить мяч, и она будет довольна. Когда она отобьет мяч из угла твоей площадки, примыкающей к ее стороне, будешь доволен ты. А кому лучше отбивать мяч, упавший на разделительную линию: ей - ударом справа, или тебе - ударом слева? Если отобьешь ты, тебе достанутся аплодисменты. А если она, то не отняла ли она у тебя возможность красиво сыграть?
      Если она попадает в сетку и пропускает мяч, то не для того ли, чтобы я выглядел слабаком? А про этот мяч - не думает ли она, что я отобрал его у нее? Она играет для болельщиков или для нашей команды? Или думает, что я играю на зрителя? Но это не так. Может быть, мы выиграли бы эту игру, если бы она больше старалась? Не сердита ли она на меня за то, что я мало стараюсь?
      Но кроме этих бесконечных защитных фантазий возникает и ряд рискованных решений: ну, я хоть попытался поймать мяч. Наверное, это выглядело ужасно, но она, скорее всего, не взяла бы его. Не вышло… Ей не удалось взять мяч, но и мне бы никак не удалось, и как это прекрасно, что она хотя бы пыталась, зная, что не сможет его взять… У нее утомленный вид. Мне надо отбивать побольше мячей, которые падают туда, где мы оба можем их взять. Она передохнет, и игра пойдет лучше… Как здорово, что она взяла этот мяч. Я бы его не поймал…
      И, наконец, диалектика разрешается: такое удовольствие играть вместе с ней. Не так важно даже, выиграем мы или проиграем, важна радость игры. Мы научились играть лучше. Та команда сильнее нас. А как прекрасно, что она не побоялась показаться идиоткой, чтобы спасти меня от неудачи. Наверное, она весело сказала себе, что игра нашей команды важнее того, как она выглядит в глазах болельщиков или даже в моих глазах. Все время нам удавалось не играть соло, не сомневаться друг в друге, радоваться тому, что мы вместе, радоваться, вспоминая предыдущий мяч и ожидая следующего, просто радоваться нашей команде.
      Так, игра в одиночку в воображаемой команде со своим собственным телом сменяются радостью игры вдвоем. Мы меняем команду своей семьи - живущую в нашей фантазии или биологическую - на новую команду брака, понимая, что целое больше суммы своих частей. Мысильнее, чем сумма двух личностей. Цельность личности стала вторичной в полноте принадлежности к команде. Биологический факт моего «Я» и биопсихологический факт моего «Я» заменились биопсихосоциальным единством команды. Ее выигрыш - появление неба на земле, детей.
      Как только команда действительно образовалась, психосоциальная принадлежность к семьям, в которых родились она и он, становится еще одним радостным и волнующим переживанием.
Игры для подготовки к вступлению в брак
      В нашей культуре для подготовки к вступлению в брак люди понемногу отделяются от родителей, живя в колледже или на отдельной квартире. Иногда они снова временно присоединяются к своей семье и снова индивидуируют в свою отдельную жизнь. Постепенно они находят новый круг друзей, экспериментируют с сексуальностью и, наконец, «зацикливаются» на одном человеке, предполагая в своей фантазии, что этот блаженный союз будет длиться вечно, становясь с каждым годом все прекраснее и прекраснее.
      Я хочу предложить альтернативу такому стихийному способу подготовки к браку, нечто более сознательное, более конструктивное и с большей вероятностью ведущее к удачному завершению. Итак, после успешного окончания жизни в семье со своими родителями вы планируете ряд игр приемного ребенкадля себя и вашего избранника. Упоминание «приемного ребенка» предполагает, что эти игры - временные, вписанные в рамки реальности, что на любом этапе можно от них отказаться, это просто модель будущего, в которой можно использовать все привычки прошлого (обо всем можно сказать и вашему партнеру). В этих играх нужно «набирать очки». Та игра, что идет сейчас, помогает сделать следующий шаг. Ничто не установлено раз и навсегда, всякая ситуация временная, искусственная и открыта для изменения в любом направлении.
      Второй важный шаг такой подготовки к браку - движения, которые на языке межличностных отношений можно назвать движениями флиртаи отвержения. Это способ играть с людьми, который постепенно увеличивает свободу индивидуации и свободу вернуться к отношениям, не накладывая на вас обязательств. В такую игру, например, играют братья-близнецы, один за другим приходя на свидание с девушкой, приводя ее в замешательство своими совершенно разными ролями.
      Третий шаг в процессе подготовки к браку - план игры в установлении отношений на равных с семьей вашего парня или вашей девушки, чтобы выяснить, смогут ли они относиться к вам как к сверстнику. Тут потребуется большая предварительная работа, но, вспомнив обыкновенную трагедию отношений с родственниками, вы можете понять всю важность попытки установить такие равные, исключающие ваше усыновление другой семьей отношения. Выиграв в этой игре, вы готовы победить в битве, которая всегда происходит после свадьбы, когда семья родителей одного из супругов пытается или усыновить другого супруга и сделать своим ребенком, или уничтожить его как грабителя, похитившего их ребенка.
      Четвертый шаг в этих подготовительных играх - в своей семье и в семье избранника намеренно дать столкнуться ихфантазиям о будущем с вашимифантазиями. Фантазии о будущей семье включают в себя вопросы о жилье, деньгах, о детях и их воспитании и о неизбежном соревновании двух семей, откуда вышли супруги, по поводу того, чью же семью они будут воспроизводить.
      Последний шаг имеет отношение к фундаментальному вопросу, - зачемвообще нужен брак. Брак - это переход из поколения детей в поколение взрослых. И сам брак - тоже попытка установить равные отношения между двумя целостными личностями. Эти отношения постепенно позволяют принимать, переносить и даже любить безумие, которое есть в семье другого, и свой статус постороннего в семье - человека, отчасти привязанного к ней, но никогда до конца ей не принадлежащего. Брак становится бесконечным процессом адаптации и изменения, что похоже на положение эмигранта в чужой стране, который учится жить при другом строе мышления, понимать непривычную грамматику и иное невербальное общение в новой и незнакомой культуре.
      Наконец, если все предыдущие шаги успешны, остается еще один пункт: чтобы сознательно уберечь от разрушения отношения двоих людей, создающих свой брак, стоит решить вопрос о преждевременных сексуальных экспериментах до брака. Почти всегда секс до брака - секс без любви или до любви, секс как игра, как эксперимент с природной потребностью рожать детей - становится просто встречей пениса и влагалища, а не общением людей. Это чревато истерической диссоциацией, в результате которой люди остаются вне секса и позже; сексуальность отделяется от взаимоотношений и становится механическим процессом, который скорее разделяет, чем соединяет. Отношения двух сверстников могут возникнуть в браке тогда, когда сексуальность идет следомза встречей двух цельных людей, не являясь затычкой для уменьшения тревоги, паники, страха перед зрителями или культурного шока от встречи с иностранцем, происходящим из чужой семейной культуры.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15