Почему и за что, как в плену.
Кабаны убегали от шума,
Чтоб навек обрести тишину.
Вылетали из ружей жаканы,
Без разбору разя наугад,
Будто радостно бил в барабаны
Боевой пионерский отряд.
Вы егерей за кровожадность не пинайте,
Вы охотников носите на руках.
Любим мы кабанье мясо в карбонате,
Обожаем кабанов в окороках.
Шум, костер и тушенка из банок,
И охотничья водка на стол.
Только полз присмиревший подранок,
Завороженно глядя на ствол.
А потом спирт плескался в канистре,
Спал азарт, будто выигран бой.
Снес подранку полчерепа выстрел,
И рога протрубили отбой.
Вы егерей за кровожадность не пинайте,
Вы охотников носите на руках.
Любим мы кабанье мясо в карбонате,
Обожаем кабанов в окороках.
Мне сказали они про охоту
Над угольями тушу вертя:
«Стосковались мы, видно, по фронту,
По атакам, да и по смертям».
Это вроде мы снова в пехоте,
Это вроде мы снова в штыки,
Это душу отводят в охоте
Уцелевшие фронтовики.
Вы егерей за кровожадность не пинайте,
Вы охотников носите на руках.
Любим мы кабанье мясо в карбонате,
Обожаем кабанов в окороках.
 

Воздушные потоки

 
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один.
Я замешкался возле открытого люка
И забыл пристегнуть карабин.
Мой инструктор помог и коленом пинок
Перейти этой слабости грань.
За обычное наше: «Смелее, сынок»
Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой, и обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне вогнали вновь на вздохе
Веселые, беспечные воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки,
Мнут, швыряют меня, что хотят, то творят.
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю, шутя, все подряд.
Есть ли в этом паденьи какой-то резон
Я узнаю потом, а пока,
То валился в лицо мне земной горизонт,
То шарахались вниз облака.
И обрывали крик мой, и выбривали щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки,
И вновь вгоняли в печень мне, упруги и жестоки,
Невидимые, встречные воздушные потоки.
Но рванул я кольцо на одном вдохновеньи,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном, свободном паденьи
Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе спасительный шелк,
Я на цель устремлен, и влюблен, и влюблен
В затяжной, не случайный прыжок.
И обрывают крик мой, и выбривают щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
И проникают в печень мне на выдохе и вдохе
Бездушные и вечные воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы.
По сигналу «Пошел!» Я шагнул в никуда.
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем айда.
Я пробьюсь сквозь воздушную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя потому,
Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой, и выбривают щеки
Холодной острой бритвой восходящие потоки.
На мне мешки заплечные, встречаю руки в боки
Прямые, безупречные воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
«Не тяни за кольцо, скоро легкость придет».
До земли триста метров, сейчас будет поздно.
Ветер врет, обязательно врет.
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола, стоп.
И как не было этих минут,
Нет свободных падений с высот,
Но зато есть свобода раскрыть парашют.
Мне охлаждают щеки и открывают веки,
Исполнены потоки забот о человеке.
Глазею ввысь печально я, там звезды одиноки,
И пью горизонтальные воздушные потоки.
 

Песня о земле

 
Кто сказал, что сгорела дотла?
Больше в землю не бросите семя.
Кто сказал, что земля умерла?
Нет, она затаилась на время.
Материнство не взять у земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.
Как разрезы траншеи легли,
И воронки, как раны зияют,
Обнаженные нервы земли
Неземное страдание знают.
Она вынесет все, переждет.
Не записывай землю в калеки.
Кто сказал, что земля не поет,
Что она замолчала навеки?
Нет, звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь земля — это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу.
Кто поверил, что землю сожгли?
Нет, она затаилась на время.
 

Все ушли на фронт

 
Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены,
Надпись: «Все ушли на фронт».
За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ,
Если родина в опасности,
Значит всем идти на фронт.
Там год за три, если бог хранит,
Как и в лагере зачет,
Нынче мы на равных с ВОХР-ами,
Нынче всем идти на фронт.
У начальника Березкина
Ох и говор, ох и понт,
И душа крест-накрест досками,
Но и он попал на фронт.
Лучше б было сразу в тыл его,
Только с нами был он смел,
Высшей мерой наградил его
Трибунал за самострел.
Ну а мы, все оправдали мы,
Наградили нас потом,
Кто живые — тех медалями,
А кто мертвые — крестом.
И другие заключенные
Пусть читают у ворот
Нашу память застекленную,
Надпись: «Все ушли на фронт».
 

Сухари

 
Сто раз закат краснел, рассвет синел,
Сто раз я клял тебя, песок моздокский,
Пока ты жег насквозь мою шинель
И блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах, хрустели
А мы шинели рваные расстелем
И ну жевать. Такие сухари.
Их десять лет сушили, не соврать,
Да ты еще их выбелил, песочек…
А мы, бывало, их в воде размочим
И ну жевать, и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина.
Пируем — и солдаты и начальство…
А пули? Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать — война.
 

Десантная

 
Парашюты рванули и приняли вес,
И земля всколыхнулась едва.
А внизу дивизии «Эдельвейс»
И «Мертвая голова».
Автоматы выли, как суки в мороз,
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце на стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал господь: «Эй вы, ключари,
Откройте ворота в сад.
Даю приказ — от зари до зари
В рай пропускать десант».
Сказал господь: «Вон Гошка летит,
Балагур он и атаман.
Череп пробит, парашют пробит,
В крови его автомат.
Он грешниц любил, а они его.
Грешником был он сам,
Но где святого найти одного, Ч
тобы пошел в десант.
Отдай, Георгий, знамя свое,
Серебрянные стремена.
Пока этот парень держит копье,
В мире стоит тишина».
Он врагам отомстил и лег у реки,
Уронив на камень висок.
И звезды гасли, как угольки,
Падая на песок.
Вот бой отгремел, но невеста не спит,
Счет потеряла дням.
А мертвое солнце все топчет зенит
Подковами по камням.
 

На войне как на войне

 
Бросьте скуку, как корку арбузную.
Небо ясное, легкие сны.
Парень лошадь имел и судьбу свою
Интересную — до войны.
Да, на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, по всей вселенной
Он лихо ездил на коне,
В конце весны, в конце весны,
Последней, довоенной.
Но туманы уже по росе плелись,
Град прошел по полям и мечтам.
Для того, чтобы тучи рассеялись,
Парень нужен именно там.
Да, на войне, как на войне,
А до войны, как до войны,
Везде, по всей вселенной,
Он лихо ездил на коне,
В конце весны, в конце весны,
Последней, довоенной.
 

Песня о погибшем летчике

 
Всю войну под завязку я все к дому тянулся,
И хотя горячился, воевал делово.
у, а он торопился, как-то раз не пригнулся,
И в войне взад-вперед обернулся, за два года всего ничего.
Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,
Ну, а я окунулся в довоенные сны,
И гляжу я, дурак, но дышу тяжело.
Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло.
Я за пазухой не жил, не пил с господом чая,
Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался, может мой бы обратно пришел.
Для меня не загадка их печальный вопрос,
Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел,
Я случайно вернулся, вернулся, ну, а он не сумел».
Он кричал напоследок в самолете сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь», — доносилось сквозь гул.
Мы летали под богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул,
Встретил летчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нем,
Он уснул — не проснулся, он запел — не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Я кругом и навечно виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.
Но хотя мы живыми до конца долетели,
Жжет нас память и мучает совесть, у кого она есть.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней, кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.
 

Песня про снайпера

 
А ну-ка пей-ка, кому не лень,
Вам жизнь копейка, а мне мишень.
Который в театрах, давай на спор,
Я на сто метров, а ты в упор.
Не та раскладка, но я не трус
Итак, десятка, бубновый туз,
Ведь ты же на спор стрелял в упор,
Но я ведь снайпер, а ты сапер.
Куда вам деться, мой выстрел хлоп,
Девятка в сердце, десятка в лоб.
И черной точкой на белый лист
Легла та ночка на мою жизнь.
 

Их восемь, нас двое

 
Их восемь, нас двое, расклад перед боем
Не нам, но мы будем играть.
Сережа, держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
Я этот набесный квадрат не покину
Мне цифры сейчас не важны,
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит, и шансы равны.
Мне в хвост вышел «юнкерс», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты,
Им даже не надо крестов на могилу,
Сойдут и на крыльях кресты.
Я первый, я первый, они под тобою,
Я вышел им наперерез,
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою,
В бою не бывает чудес.
Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность строп.
Нет, поздно, и мне вышел «юнкерс» навстречу,
Прощай, я приму его в лоб.
Я знаю, другие сведут с ними счеты,
Но по облакам скользя,
Слетят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без друга нельзя.
Архангел нам скажет: «В раю будет туго».
Но только ворота щелк,
Мы бога попросим:
«Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк».
И я попрошу бога, духа и сына,
Чтоб выполнил волю мою,
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.
Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангел-ас,
А если у них истребителей много,
Пусть примут в хранители нас.
Хранить — это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле.
Таким, как при жизни мы были с Серегой,
И в воздухе и на земле.
 

Песня Додо

 

Начало сказки

Много неясного в странной стране,
Можно запутаться и заблудиться,
Даже мурашки бегут по спине,
Если представить, что может случиться.
Вдруг будет пропасть и нужен прыжок,
Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
Добро и зло в стране чудес, как и везде, встречается,
Но только здесь они живут на разных берегах.
Здесь по дорогам разным истории скитаются,
И бегают фантазии на тоненьких ногах.
Этот рассказ мы с загадки начнем,
Даже Алиса ответит едва ли,
Что остается от сказки потом,
После того, как ее рассказали?
Где, например, волшебный рожок?
Добрая фея куда улетела?
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
Они не испаряются, они не растворяются,
Рассказанные сказки, промелькнувшие во сне.
В страну чудес волшебную они переселяются,
Мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране.
Ну и последнее, хочется мне,
Чтобы всегда меня вы узнавали,
Буду я птицей в волшебной стране,
Птица Додо меня дети прозвали.
Даже Алисе моей невдомек,
Как упакуюсь я в птичее тело.
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
И не такие странности в стране чудес случаются,
В ней нет границ, не нужно плыть, бежать или лететь,
Попасть туда несложно, никому не запрещается,
В ней можно оказаться, стоит только захотеть.
 
 

Конец сказки

Не обрывается сказка концом.
Помнишь, тебя мы спросили вначале:
«Что остается от сказки потом,
После того, как ее рассказали?»
Может не все, даже съев пирожок,
Наша Алиса во сне разгадала,
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
И если кто-то снова вдруг проникнуть попытается
В страну чудес волшебную в красивом добром сне,
То даже то, что кажется, что только представляется,
Найдет в своей загадочной и сказочной стране.
 

Первая песенка Алисы

 
Я странно скучаю я просто без сил,
И мысли приходят, меня беспокоя,
Чтоб кто-то, куда-то меня пригласил,
И там я увидела что-то такое.
 
 
Но что именно, право, не знаю,
Все советуют наперебой:
«Почитай», — Я сажусь и читаю,
«Поиграй», — И я с кошкой играю,
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
 
 
Мне так бы хотелось, хотелось бы мне,
Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дома
И вдруг оказаться вверху, в глубине,
Внутри и снаружи, где все по-другому.
 
 
Но что именно, право, не знаю,
Все советуют наперебой:
«Почитай», — Я сажусь и читаю,
«Поиграй», — И я с кошкой играю,
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
 
 
Пусть дома поднимется переполох,
И пусть наказанье грозит, я согласна,
Глаза закрываю, считаю до трех,
Что будет, что будет! Волнуюсь ужасно.
 
 
Но что именно, право, не знаю,
Все смешалось в полуденный зной.
«Почитать?», — Я сажусь и играю,
«Поиграть?», — Я сажусь и читаю.
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
 

Песенка белого кролика

 
— Эй, кто там крикнул: ой-ой-ой! — Ну я, я кролик белый. —
Опять спешишь? — Прости, Додо, так много важных дел.
У нас в стране чудес попробуй что-то не доделай!
Вот и ношусь я взад-вперед, как заяц угорелый,
За два кило пути я на два метра похудел.
Зачем, зачем, сограждане, зачем я кролик белый?
Когда бы был я серым, я б не бегал, а сидел.
А я не в силах отказать, я страшно мягкотелый,
Установить бы кроликам какой-нибудь предел.
— Но почему, скажите вы, и почему вы белый?
— Да потому что, ай-ай-ай, такой уж мой удел.
Ах, как опаздываю я, почти что на день целый,
Бегу… Бегу… — А, - говорят, — он в детстве был не белым,
Но опоздать боялся и от страха поседел.
 

Песня антиподов

 
Когда провалишься сквозь землю от стыда
Иль поклянешься: «Провалиться мне на месте!»
Без всяких трудностей ты попадешь сюда,
А мы уж встретим по закону, честь по чести.
Мы — антиподы, мы здесь живем,
У нас тут анти-анти-анти-антипаты.
Стоим на пятках твердо мы и на своем,
Кто не на пятках, те — антипяты.
Но почему-то, прилетая впопыхах,
На головах стоят разини и растяпы,
И даже пробуют ходить на головах,
Антиребята, антимамы, антипапы.
Мы антиподы, мы здесь живем
У нас тут анти-анти-анти-антипаты,
Стоим на пятках твердо мы и на своем,
Никто не знает, где антипяты.
 

Вторая песенка Алисы

 
Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?
Собака летучая кошку летучую?
Зачем я себя этой глупостью мучаю?
А раньше я думала, стоя над кручею:
Ах, как бы мне сделаться тучей летучею?
Ну вот, я и стала летучею тучею,
Ну вот, и решаю по этому случаю:
Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?
Собака летучая кошку летучую?
Зачем я себя этой глупостью мучаю?
 

Песенка про Мэри Энн

 
Толстушка Мэри Энн была, так много ела и пила,
Что еле-еле проходила в двери.
То прямо на ходу спала, то плакала и плакала,
А то визжала, как пила, ленивейшая в целом мире Мэри.
Чтоб слопать все, для Мэри Энн едва хватало перемен,
Спала на парте Мэри весь день, по крайней мере,
В берлогах так нигде не спят и сонные тетери,
И сонные тетери, и сонные тетери.
С ней у доски всегда беда, ни бе ни ме, ни нет ни да,
По сто ошибок делала в примере, но знала Мэри Энн всегда,
Кто — кто, кто с кем, кто где когда.
Ох, ябеда ах, ябеда, противнейшая в целом мире Мэри.
А в голове без перемен у Мэри Энн, у Мэри Энн,
И если пела Мэри, то все кругом немели.
Слух музыкальный у нее, как у глухой тетери,
Как у глухой тетери, как у глухой тетери.
 

Третья песенка Алисы

 
Все должны до одного числа знать до цифры пять,
Ну хотя бы для того, чтоб отметки различать.
Кто-то там домой пришел, и глаза поднять боится,
Это раз, это кол, это единица.
За порог ступил едва, а ему — головомойка,
Значит «пара» — Это два или просто двойка.
Эх, раз, еще раз, голова одна у нас,
Ну, а в этой голове уха два и мысли две.
Вот и дразнится народ и смеется глухо:
«Посмотрите, вон идет голова — два уха,
Голова, голова, голова — два уха».
Хорошо смотреть вперед, но сначала нужно знать
Правильный начальный счет: раз, два, три, четыре, пять.
Отвечаешь кое-как, у доски вздыхая тяжко
И «трояк», И «трояк» С минусом, с натяжкой.
Стих читаешь наизусть, но чуть-чуть скороговоркой.
Хлоп! Четыре, ну и пусть, твердая четверка.
Эх, раз, два, три, побежали на пари,
Обогнали «трояка» На четыре пятака.
Вот четверочник бежит, быстро, легче пуха,
Сзади троечник сопи, голова — три уха,
Голова, голова, голова — три уха.
Все должны до одного крепко знать до цифры пять,
Ну, хотя бы для того, чтоб отметки различать.
Кто-то там домой пришел, и глаза поднять боится
Это очень хорошо, это — единица.
За порог ступил едва, а ему — головомойка,
Значит вверх ногами два — твердая пятерка.
Эх, пять, три, раз, голова один у нас,
Ну, а в этом голове, рта два и уха две.
С толку голову собьет только оплеуха,
На пяти ногах идет голова — два уха,
Голова, голова, голова — два уха.
 

Четвертая песенка Алисы

 
Слезливое море вокруг разлилось,
И вот принимаю я слезную ванну,
Должно быть, по морю из собственных слез
Плыву к слезовитому я океану.
Растеряешься здесь поневоле
Со стихией один на один.
Может зря проходили мы в школе,
Что моря из поваренной соли.
Хоть бы льдина попалась мне, что ли,
Или встретился добрый дельфин.
 

Песенка орленка Эда

 
Таких имен в помине нет,
Какой-то бред: орленок Эд,
Я слышал это, джентельмены, леди,
Для быстроты, для простоты
Прошу со мною быть на «ты»,
Зовите Эдом, это вроде Эдик.
Эд — это просто вместо имен: Эдгар, Эдвард, Эдмонд, Эделаида.
Но это — сокращения
В порядке упрощения,
А я прошу прощения,
Скорее обобщения,
Для легкости общения,
Ни более ни менее.
 

Мышиная песенка

 
Спасите, спасите! О, ужас, о, ужас!
Я больше не вынырну, если нырну.
Немного поплаваю, чуть поднатужусь,
Но силы покинут и я утону.
Вы мне по секрету ответить смогли бы:
Я — рыбная мышь или мышняя рыба?
Я тихо лежала в уютной норе,
Читала, мечтала и ела пюре.
И вдруг это море около,
Как будто кот наплакал,
Я в нем как мышь промокла,
Продрогла, как собака.
Спасите, спасите! Хочу я как прежде
В нору на диван из сухих камышей.
Здесь плавают девочки в верхней одежде,
Которые очень не любят мышей.
И так от воды же дрожу до ладошек,
А мне говорят про терьеров и кошек.
А вдруг кошкелот на меня нападет,
Решив по ошибке, что я мышелот.
Ну вот я зубами зацокала
От холода и от страха,
Я здесь как мышь промокла,
Продрогла, как собака.
 

Песня попугая

 
Послушайте все, ого-го, эге-гей!
Меня, попугая, пирата морей.
Родился я в тыща каком-то году
В бананово-лиановой чаще.
Мой папа был папа-пугай какаду,
Тогда еще не говорящий.
Но вскоре покинул я девственный лес,
Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес.
Он начал на бедного папу кричать,
А папа Фернанде не мог отвечать, не мог, не умел отвечать.
И чтоб отомстить, от зари до зари
Учил я три слова, всего только три.
Упрямо себя заставлял, повтори:
«Карамба! Коррида! И черт побери!!»
Послушайте все, ого-го, эге гей!
Рассказ попугая, пирата морей.
Нас шторм на обратной дороге настиг,
Мне было особенно трудно.
Английский фрегат под названием «Бриг»
Взял на абордаж наше судно.
Был бой рукопашный три ночи, три дня,
И злые пираты пленили меня.
Так начал я плавать на разных судах,
В районе экватора, в северных льдах
На разных пиратских судах.
Давали мне кофе, какао, еду,
Чтоб я их приветствовал: «Hоw dо yоu dо»
Но я повторял от зари до зари:
«Карамба! Коррида!» И «черт побери!!»
Послушайте все, ого-го, эге-гей!
Меня, попугая, пирата морей.
Лет сто я проплавал пиратом и что ж,
Какой-то матросик пропащий
Продал меня в рабство за ломаный грош,
А я уже был говорящий.
Турецкий паша нож сломал пополам,
Когда я сказал ему: «Паша, салам»
И просто кондрашка хватила пашу,
Когда он узнал, что еще я пишу, читаю, пишу и пляшу.
Я Индию видел, Иран и Ирак,
Я — индивидуум, не попка-дурак.
Так думают только одни дикари.
Карамба! Коррида! И черт побери.
 

Странные скачки

 
Эй, вы, синегубые! Эй, холодноносые!
Эй, вы, стукозубые и длинноволосые!
Эй, мурашкокожие, мерзляки-мерзлячки!
Мокрые, скукоженные, начинаем скачки!
Эй, ухнем, эй, охнем!
Пусть рухнем, зато просохнем.
Все закоченелые, слабые и хилые,
Ну, как угорелые, побежали, милые!
Полуобмороженная пестрая компания,
Выполняй положеное самосогревание.
 

Песенка ящерицы Джимми и лягушонка Билли

 
У Джимми и Билли всего в изобильи,
Давай не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.
И Джимми и Билли, конечно, решили
Закапывать яблоки в поте лица.
Расстроенный Билли сказал: «Или-или,
Копай, чтоб закончилась путаница».
И Джимми и Билли друг друга побили.
Ура! Караул! Откопай! Закопай!
Ан глядь — парники все вокруг подавили.
Хозяин, где яблоки? Ну-ка решай.
У Джимии и Билли всего в изобильи,
Давай не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.
 

Лягушачьи страдания

 
Не зря лягушата сидят
Посажены дом сторожить,
А главный вопрос лягушат:
«Впустить — не впустить?»
А если рискнуть, а если впустить,
То выпустить ли обратно?
Вопрос посложней, чем «Быть или не быть?»
Решают лягушата.
 

Пятая песенка Алисы

 
Чтобы не попасть в капкан,
Чтобы в темноте не заблудиться,
Чтобы никогда с пути не сбиться
Чтобы в нужном месте приземлиться, приводниться,
Начерти на карте план.
И шагай и пой беспечно,
Тири-тири-там-там-тирам,
Встреча обеспечена, в плане все отмечено,
Точно, безупречно и пунктиром,
Тири-тири-там-там-тирам, жирненьким пунктиром,
Тири-тири-там-там-тирам, жирненьким пунктиром.
Если даже есть талант,
Чтобы не нарушить, не расстроить,
Чтобы не разрушить, а построить,
Чтобы увеличиться, удвоить и утроить,
Нужен очень точный план.
Мы неточный план порвем, и
Он ползет по швам, там-тирам.
Дорогие вы мои, планы выполнимые,
Рядом с вами, мнимые — пунктиром,
Тири-тири-там-там-тирам, тоненьким пунктиром,
Тири-тири-там-там-тирам, тоненьким пунктиром.
Планы не простят обман.
Если им не дать осуществиться,
Могут эти планы разозлиться,
Так, что завтра куколка станет гусеницей,
Если не нарушить план.
Путаница за разиней
Ходит по пятам-тамтирам,
Гусеницу синюю назовут гусынею.
Гните свою линию пунктиром,
Не теряйте, там-там-тирам, линию пунктира,
Не теряйте, там-там-тирам, линию пунктира.
 

Песенка герцогини

 
Баю-баю-баюшки-баю,
Что за привередливый ребенок.
Будешь вырываться из пеленок, Я тебя, бай-баюшки, убью.
До чего же голос тонок, звонок,
Просто баю-баюшки-баю.
Всякий непослушный поросенок
Превратится в крупную свинью.
Баю-баю-баюшки-баю,
Дым из барабанних перепонок.
Замолчи, визгливый поросенок,
Я тебя, бай-баюшки, убью.
Если поросенком вслух с пеленок
Обзывают, баюшки-баю,
Даже самый смирненький ребенок
Превратится в будущем в свинью.
 

Песня чеширского кота

 
Прошу запомнить многих кто теперь со мной знаком,
Чеширский кот, совсем не тот, что чешет языком.
И вовсе не чеширский он от слова чешуя,
А просто он волшебный кот, примерно, как и я.