Все тихонько заржали. Не смеялся только Веселый. Это он саданул в глаз Конюху, которого подозревал в краже фотографий для дембельского альбома. А надо сказать, что такие фотки – вещь серьезная. Нет фоток – так вроде и не служил солдат. А сфоткаться удается не часто – и пленок нет, и с проявкой проблема… Поэтому снимки все больше групповые. Вот потому их и таскают друг у друга.
      Рыдлевка всмотрелся в лицо Коняева:
      – Понятно… Николаев – кто его?
      Коняев молчал. Тунгус пожал плечами:
      – Не знаю… Упал…
      Маугли хрюкнул и добавил с кавказским акцентом:
      – …очнулся – гипс, палата, клизма, горшок.
      Все снова заржали, и тут Коняев отчаянно спросил:
      – Товарищ старший лейтенант! Вы у Родионенко фотки не брали?
      – Какие, на хер, фотки?!
      – Ну, все, кроме домашних? Там с журналистом этим из телевизора, с бабами, с арбузами на базаре…
      – Коняев… кто тебя?
      – Никто… Зацепился.
      – Хомутом, – добавил Маугли. – И упал в овес.
      – По самую попону, – добавил Ара.
      Все зашлись в хохоте. Панкевич скомандовал:
      – Смирно!
      Смешки смолкли. Рыдлевка оскалил зубы:
      – Ара, хочешь Арарат посмотреть? Еще слово, и я тебя за ухо подросту! Тебя и Мургалова! Что, хотите еще на выезде передраться?! Духи мигом мозги вправят… Николаев, почему опять сегодня в палатке курили? Сегодня курите, завтра ссать начнете…
      Тунгус, стоя по стойке смирно, ел глазами офицера, но спросил снова:
      – Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос? Дело-то серьезное… Правда, вы у Родионенки фотки не брали?
      Сержант спрашивал не просто так. Все во взводе знали, что у старлея после контузии иной раз память «глючит». Панкевич засопел, почти как Примаков:
      – Брал, но отдал… Кажется… потом посмотрю.
      И вот тут со стороны часового от рыдлевского взвода ударили выстрелы. Из своей палатки выскочил ротный и заорал:
      – Кто там, японский городовой, стреляет? Я щас кому-то постреляю!… Панкевич – твои уроды?!
      А взводный уже несся на выстрелы – чуть ли не со всем взводом. Стрелял рядовой Гусев – он заметил какое-то шевеление… А там и впрямь оказался дух. Рыдлевка глянул в прицел:
      – Ага, вот он… В синих штанах… Руки за голову, иди сюда!
      И дал очередь поверх головы прятавшегося для убедительности. Дух встал и сделал несколько шагов вперед. Все засуетились.
      – Стоять, сука! Мургалов, обыскать, привести… Смотри, там рядом сигналки…
      Маугли метнулся, начал обыскивать, почти сразу же закричал:
      – Чисто… Ой, нет, граната в проволоке…
      – Бросай, бля, – рявкнул Панкевич. – Ложись! Граната, извлеченная из кармана чеченца, не взорвалась. Панкевич покрутил головой и сипло бросил Аре:
      – Азаретян, сбегай туда, где дух был… Смотри, осторожнее.
      Ара отбежал, нашел брезентовую сумку от противогаза…
      К Панкевичу побежали старший лейтенант Орлов и лейтенант Завьялов. Рыдлевка махнул им рукой:
      – Духа взяли… Ара, сумку не трожь…
      Чеченца отволокли все в ту же штабную палатку и поставили на колени – руки в пол. Ротный, пока Левка копался в сумке, спросил:
      – Ты как здесь нарисовался?
      – Бараны пас, корови пас… Хозяин далеко… – не поднимая глаз, простонал чеченец.
      – Февраль месяц, мудак, – не выдержал Примаков. – Кого ты пас? Стадо где?
      – Хозяин велел Алхан-Юрт гнать… Заблудился.
      – Сумка твоя? – это уже вклинился Рыдлевка, раскладывая содержимое брезентухи на стол. Задержанный начал мелко дрожать – бушлат с него сорвали еще до того, как втолкнули в палатку.
      – Нэ моя… Здэсь нашел… Клянусь хлэбом…
      Самохвалов с Примаковым начали разглядывать багаж: сухари, мешочек с гречкой, какао-сгущенка, россыпь сухого спирта со спичечным черкашом, расписание намазов, какие-то пометки на листках из блокнотов и трубка «Кенвуд» с новыми батарейками… Примаков взвесил «Кенвуд» на руке:
      – В кармане твоя граната была?!
      – Нашел граната… Бандиты защищаться…
      – Да-а-а?!
      Панкевич между тем тщательно ощупывал снятый с чеченца бушлат, на котором выделялись не выгоревшие следы от споротых масхадовских нашивок. В кармане нашлось несколько шести-семисантиметровых свежезаточенных колышков. Рыдлевка хмыкнул и передал их ротному. Самосвал взял колышки в лапищу и поднес их к самому носу задержанного:
      – А это что? Что это, японский городовой твой папа?
      – Палачкы… В костре нашел… Разжыгат…
      – В костре ты нашел?! Почему чистые?! Сволочь… Это не палочки, морда… Это для «растяжек»… Панкевич! Сегодня не надо уже, темно… А завтра с утра организуй саперов… Гранаты он, сука, либо повыкидывал, либо успел… Пидорас… Александр Васильевич, заберете красавца?
      – Возьму, – кивнул Примаков. – Чтоб вам меньше возни было. Главе этому… Султану… не хер сообщать… Панкевич!
      Левка поднял голову. Полковник улыбнулся:
      – Молодца. Вот где молодца, там молодца. Ладно. Считай, что я твой фокус с телефоном… Короче, проехали… Самохвалов, не дрочи его.
      Рыдлевка сглотнул и робко улыбнулся.
      – Спасибо, товарищ полковник.
      – Спаси-ибо… – передразнил его Примаков. – Ты прям, как из того анекдота: «Оргазм был?» – «Так точно!» – «Чего так точно?! Сказать что надо?!» – «Спа-а-си-ибо…»
      Все, кто был в палатке, рассмеялись. За исключением, конечно, задержанного чеченца. Он и юмора не понял, и вообще ему было не до смеха. Утром проводили на выезд разведвзвод под командой капитана Числова. Вся группа погрузилась на «Урал» и под прикрытием «бэтээра» тронулась. Лейтенант Завьялов провожал свой взвод глазами несправедливо обиженного щенка. Ему, конечно, было хреново.
      …Они ехали медленно, тряско, долго. Числов не стал занимать «командирское» место рядом с водилой, посадил туда прапорщика Валеру Кузнецова по кличке Квазимодо, а сам устроился с бойцами в кузове. Муторно было на душе у капитана. В Хаттаба он особо не верил, но на душе почему-то было все равно нехорошо. «Дух этот еще, которого вечером взяли… С чего он тут вдруг нарисовался… Значит, какая-то группа боевиков действительно близко. Вот только эти – которые „пастуха“ послали – вряд ли к прорыву готовятся… Зачем им перед прорывом о себе так заявлять. А тем более – Хаттаб… Хаттаб – не фраер…»
      Оторвавшись от невеселых мыслей, Числов посмотрел на сидевшего напротив него Грызуна. Грызун вертел ручку настройки маленького радиоприемника.
      Числов усмехнулся:
      – Чего ищешь? Передачу на собачьем языке? Ты покрути, покрути – может, там передадут, что война уже закончилась снова… А мы и не в курсе…
      Вокруг шелестнул смешок.
      Грызун оторвался от своего приемничка и пояснил:
      – Не-а… Когда – помните? – к ним телевизионщики приезжали, журналистка мне домой позвонить дала… Танька сказала, что на «Маяк» дозвонится, музыкальный привет мне передаст.
      – Ага, – хмыкнул снайпер Витя Крестовский. – У них там на «Маяке»… знаешь, сколько таких? Замучаешься, дожидавшись.
      Грызун несогласно повел плечами. Связист Дима Гущин псевдосерьезно заглянул Грызуну в глаза:
      – Грызун… скажи честно… а больше тебе та журналистка ничего не дала? Ну, раз она такая добрая?
      На немудреную шутку все грохнули хохотом. Это давали себя знать нервы. Да и вообще на тему баб все завсегда и пошутить, и потравить готовы. Это все, конечно, от дефицита этих самых баб. Разговоров разных и легенд гораздо больше, чем их самих. Есть распространенный солдатский миф о больших гарнизонах, куда «артисточки приезжают и, вообще, телки ходят необъезженными табунами». Кто-то уверял, что там для актрис-певичек даже сооружают высокие подмостки, чтобы во время выступления наслаждаться не только музыкой. Но какие конкретно имеются в виду гарнизоны – никто не знает. Да это и не важно. Есть такие места, и все тут. Страна Лимония, где бабы просто так всем отдаются. Солдатский рай… Что касается чеченок, то о них травят мало, они в массе своей морально-неуступчивые. Последнее время, правда, пошел слушок, что в Шалях уже чуть ли не двадцать проституток, но эта история – все равно не для федералов… Отдельная байка с вариациями – про то, как какие-то пацаны поймали сообщницу духов! И СНАЧАЛА… оставили ее в живых! Ух! Аж дух захватывает… И никто не думает про то, что уж если где-то что-то и было, то никто из участников-очевидцев не стал бы трепать языком – желающих повторить судьбу полковника Буданова найти трудно… Раньше еще много о «белых колготках» травили – тема полулегендарная, можно сказать, заслуженная… Прибалтийские симпатичные снайперши в беленьких колготочках… ммм… Очень возбуждает. Хотя, конечно, на войне колготки – не самый практичный вид одежды, да и не самый верхний. Снайперши, конечно, бывали. Пока тетенька жива, что она там носит внизу – вопрос, конечно, интересный. Но вживую-то – чаще всего камуфляж, на худой конец – брюки. Только живыми снайперш мало кто видел. А труп… Брезгливость сильнее любопытства. Найти такого «поисковика», чтобы проверил, какие на мертвой тетеньке колготки – непросто…
      Живыми, в отличие от снайперш, часто видят журналисток. И в штанах, и в колготках разных цветов. Всяких. О них, соответственно, чуть ли не половина солдатских баек: то тут, то там «оба-алденные журналистки» остаются ночевать на блокпостах после принятия универсального средства от простуды. И «…та-акое вытворяют!… Ой!»… В жизни, правда, все чуть-чуть наоборот. «Та-а-акое вытворяют» в основном как раз офицеры и солдаты. Больше, конечно, офицеры. Приедет какая-нибудь фря со съемочной группой, так для нее и постреляют куда угодно трассерами, и гранату бросят, и из миномета жахнут, и попозируют, там где не надо, – чтобы у девки красивая «картинка была»… А все из-за глупой и, как правило, абсолютно нереальной надежды «за сисечку подержаться». Хотя, впрочем, одна такая история с «а-абалденной журналисткой», и, кстати, небезызвестной, случилась на самом деле. Пропала девка в Чечне. Через неделю родная редакция спохватилась, достучалась до самого верха, выше не бывает: «Вы что?! Похищен журналист, а командование и рылом не ведет!!!» Такая тут кутерьма началась. В итоге нашел ее замкомандующего группировкой. Нашел случайно, и как раз на одном из блокпостов. Девка была пьянющей в дымину, а из одежды оставалась на ней лишь одна только аккредитационная карточка – что интересно – правильно оформленная и не просроченная. Одеться сама журналистка не могла – не получалось. Когда у прапора, начальника блокпоста, полковник, заикаясь, спросил, как она тут оказалась, тот почесал в затылке:
      – А куда ж ее девать? Она с утра уходит «за живым материалом», потом возвращается уже «датая».
      – А почему ж не доложили?!
      Да, «тему» та девка – кстати, вполне патриотичная – задала хлопотную. Не хотела с блокпоста уходить. Замкомандующего прямо с блокпоста отзвонился в Ханкалу: нашлась, мол, доложите тому, тому и еще этому тоже… Увезли ее уже официально. Доставили в Ханкалу под вечер, а вертолеты на Моздок – только с утра. Куда ж ее девать? Пошел замкомандующего по женским контейнерам – мол, приютите на ночь. А бабы ухмыляются: мол, где взял, туда и отдай… Неудобно. С грехом пополам нашли-таки пустой контейнер. Попрощался с ней замкомандующего… А через полчаса она заявляется к нему в том виде, в котором ложатся спать, и просит взаймы бутылку. Иначе, дескать, не уснет. Полковник аж взопрел. Стакан наливал ей с «понятыми» – чтоб не говорили потом, мол, журналистов спаивают… А она стакан хлобыстнула и, как в «Осеннем марафоне»: «А поговорить?» А у замкомандующего в этот вечер работы выше крыши выдалось – через каждые полчаса то посыльный, то порученец самого командующего заглядывают: «Вас, товарищ полковник, к правительственной связи». Ужас. Расстался полковник с барышней в итоге только утром, подарил новый камуфляж, лично посадил на «вертушку» до Моздока. Аккредитацию, правда, отобрал, но без дискредитирующих девушку последствий. Самое смешное было потом. Хоть стой, хоть падай. Ее «чеченские» публикации признали лучшими на каком-то там серьезном журналистском конкурсе.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.