— В принципе, возможен, — сказал Соболев.
      — Он мог бы позвонить жене с мобильного телефона, — сказала супруга премьера.
      — С мобильного, — ответил Зверев, — не мог. С середины августа телефон Горделадзе не работал, а он все никак не мог наскрести несколько гривен, чтобы купить карту… Но это технический вопрос. Позвонить почти всегда можно — из таксофона, из какого-нибудь кафе, в конце концов. Мы сейчас это не обсуждаем.
      Мы просто говорим о том, что теоретически возможность, что Георгий «загулял», была. Ее вероятность ничуть не ниже, чем пресловутый «кирпич на голову»! Однако Затула отметает ее сходу. И начинает нагнетать страсти. Вот что она говорит дословно, — Зверев взял в руки папку, быстро пролистал и нашел нужную страницу. То, как он это сделал, свидетельствовало, что содержимое отчета Зверев знает очень хорошо. — Вот что она говорит:
      «Приблизительно в половине первого мне позвонил Коба и спросил, где Георгий. Я ответила, что он уже давно вышел. Коба сообщил, что Георгия нет дома и жена с детьми ждут его под дверью. Поняв, что случилось ЧТО-ТО УЖАСНОЕ, я стала звонить своим друзьям… Многих телефонов не было в моей записной книжке, поэтому я решила поехать в офис, где лежала старая записная книжка. Чтобы ОБЕЗОПАСИТЬ СЕБЯ и сообщить кому-то, куда я еду, я позвонила в Симферополь своей знакомой Елене Кагаевой. Сообщила, что пропал человек и сейчас я еду в офис».
      Почему, откуда уверенность, что случилось ЧТО-ТО УЖАСНОЕ? Объяснения логического этому нет… Есть, конечно, объяснение житейское: дамочка ударилась в панику. Но люди, знающие Затулу, говорят, что она всегда очень хорошо себя контролирует. И тем не менее, не попытавшись дождаться утра, Алена едет в офис посреди ночи… При этом чего-то боится, говорит: чтобы ОБЕЗОПАСИТЬ себя, позвонила знакомой аж в Симферополь… Из офиса она обзванивает всех знакомых… Как будто не понимает, что если Георгий появится через час, другой, третий, это будет негативный штришок к репутации Горделадзе… Она звонит в морги, в милицию, «скорую». Она звонит даже своему бывшему шефу Эстеру, «в честь» которого назван ее кот Эстик, и будит его среди ночи. Эстер, кстати, здраво отвечает ей, что прошло всего три часа с момента исчезновения Горделадзе, и рано бить тревогу. То же самое Алене говорит Коба.
      Она не слушает никого! Она ведет себя так, словно точно знает: Горделадзе исчез по-настоящему. Навсегда. Или очень надолго. Уже в одиннадцать часов дня Алена вывешивает на сайте «Вестей» информацию об исчезновении Горделадзе. Одновременно она звонит Шороху на радио и требует дать информацию об исчезновении Георгия и повторять ее каждые четверть часа! Сам Шорох говорит:
      «Это очень странная реакция. Вообще-то Гия не особо пил, но напиться мог… Можно было предположить, что Георгий, выйдя от нее, пошел по барам».
      Таковы обстоятельства исчезновения журналиста Георгия Горделадзе и того, что последовало сразу за этим событием.
      Зверев замолчал, посмотрел на часы. Все остальные тоже посмотрели.
      — Пять минут, Саша, — сказал Обнорский. — У тебя есть еще пять минут на подведение итогов.
      — Уложусь в две, — ответил Зверев. — Итак, в результате предварительного сбора фактов и анализа я позволил себе сформулировать следующие версии. Первая: Горделадзе похищен спецслужбами Украины, так как представлял опасность для режима. Эта версия не подтверждается ничем, кроме заявления Горделадзе, что за ним следили… Я в нее не верю.
      Вторая: Горделадзе убит с целью, допустим, ограбления… Но где же тело?
      Третья: Георгий Горделадзе основательно увяз в долгах и решил на время исчезнуть… Тоже слабовато, но более-менее привязано к реальности.
      И, наконец, четвертая версия, к которой я лично и склоняюсь: учитывая довольно сложную финансовую ситуацию «Украинских вестей» и низкий рейтинг газеты, Горделадзе вместе с Затулой, а возможно, с какими-то третьими лицами, решили его поднять… Для этого требовался нестандартный ход. Ну, например, исчезновение «оппозиционного» журналиста Горделадзе. Если оценить дело с этой точки зрения, странное поведение Затулы вполне объясняется, да и все остальные, сопутствующие факты, легко ложатся в схему. Разумеется, я ничего не могу доказать, но версия выглядит на сегодняшний день самой логичной и жизнеспособной… У меня — все. Вопросы?
      — Благодарю вас, Александр Андреич, — сказал Соболев, поднимаясь. — Скажите, а если бы вы получили заказ на продолжение работы… с соответствующим финансированием, разумеется… Если бы вы получили такой заказ, вы бы взялись за дальнейшее расследование?
      Сашка пожал плечами и сделал жест в сторону Обнорского: вот, мол, кто здесь главный.
      — Андрей Викторович? — сказал Соболев.
      — Не знаю, — ответил Обнорский. — Возможно…
      — От чего зависит ваше решение?
      — От различных обстоятельств, Сергей Васильевич. Одно из главных: отсутствие ангажированности на заданный конечный результат… Это мы уже проходили в случае с «Викторией», — ответил Обнорский, передавая Соболеву дискету с материалами папки «Горделадзе».
      — Я очень рад был познакомиться с вами, Андрей Викторович. Вы были интересны мне как писатель… И совершенно неожиданно раскрылись в ином, очень важном качестве. Я восхищен тем, какую работу сумели провести ваши сотрудники всего за одну неделю. Буду рад встретиться с вами, Андрей Викторович, и с вами, Александр Андреевич, в Крыму, — сказал, прощаясь, премьер Крыма.
      Обнорский проводил чету Соболевых вниз, во двор, где их ожидали две «вольво» из смольнинского гаража. Премьер с супругой сели в машину, водитель немедленно тронулся с места. Выезжая из-под арки на улицу Зодчего Росси, водитель включил «мигалку»… Машина исчезла за поворотом, остались только следы шин на снегу.
      Обнорский стоял, смотрел на начинающийся снегопад и вспоминал теплую ночь над Черным морем и огоньки кораблей. Снег падал, падал, падал… Андрей подумал, что следующим летом обязательно поедет в Крым. Выберет время и поедет в Крым. И, возможно, встретится с Соболевым. Он не предполагал, что их встреча произойдет значительно раньше.

***

      Сергей Васильевич Соболев уехал из Агентства «Золотая пуля» в задумчивости. Во внутреннем кармане его пиджака лежала дискета, переданная Обнорским… Визит премьера в Санкт-Петербург носил неофициальный характер, однако поездки руководителей такого уровня, к которому принадлежал Соболев, никогда не бывают отдыхом в привычном понимании слова. Так или иначе, но они наполнены встречами, беседами, консультациями. И хотя во время этих неофициальных встреч не подписываются договоры или контракты, на них обговариваются какие-то вопросы, завязываются знакомства, которые в будущем обернутся договорами и контрактами.
      Во время этого визита в Питер Соболев провел несколько важных встреч, которые в перспективе должны были вылиться в полезные для республики Крым проекты… Однако более всего Соболева занимал сейчас журналист Обнорский и дискета, лежащая в правом внутреннем кармане пиджака.
      Сидящий на переднем сиденье, рядом с водителем, Филатов пытался вести светский разговор. Сергей Васильевич что-то отвечал, но думал о разговоре с Обнорским и Зверевым. Жена, заметив, что он погружен в какие-то свои мысли, выручила, взяла беседу с Филатовым на себя. Соболев понял, благодарно пожал ей руку. Между супругами давно уже установилось такое взаимопонимание, когда не требуются слова…
      Соболеву было сорок лет, он имел за плечами огромный жизненный, хозяйственный, военный и политический опыт. Это был очень жестокий опыт. Два с половиной года назад он взвалил на себя непомерно тяжелую ношу под названием «Крым». Жена тогда спросила: «Тебе это надо, Сережа?» Они сидели вечером дома, в кухне, пили чай с айвовым вареньем. Уютно светила лампа, по углам кухни лежал полумрак… Валентина смотрела в лицо мужа и спрашивала:
      — Тебе это надо, Сережа?
      — Надо, — ответил он после паузы. — Мне, Валя, это надо… Думаешь, не справлюсь?
      — Справишься, — сказала она. — Ты — справишься. А я тебе помогу.
      «Вольво» выскочила на Киевскую трассу и помчалась в Пулково. Снег над крышей вспыхивал, окрашивался в синий цвет от «мигалки». Что-то бодро говорил Филатов, что-то отвечала ему жена. Машины свернули направо, к Пулково… Впереди заблестели под низким ноябрьским солнцем пять стеклянных «башен» аэропорта. Искрился в поле снег.
      — По-моему, мы опаздываем, — сказал, глядя на часы, Соболев.
      — Без вас самолет не взлетит, Сергей Василич, — с холуйской интонацией в голосе произнес Филатов.
      — Благодарю, — нейтрально произнес крымский премьер.
      Неожиданно для себя он вспомнил то время, когда самолеты улетали без него… Это было в Афганистане, в невероятно тяжелом для Советской Армии 84-м.
      «Ограниченный контингент» нес тогда тяжелые потери, но для Соболева афганская эпопея подошла к концу — он возвращался в Союз. Судьба была к нему благосклонна — она провела сержанта Соболева по Панджерскому ущелью почти невредимым.
      Однажды автоматная очередь обожгла ему бровь и «причесала» волосы. В другой раз пуля сбила с него панаму. Смерть была рядом… совсем рядом. Но судьба хранила его — Соболев отделался контузией. Позже эта контузия даст о себе знать, напомнит бессонницей и головными болями. Но тогда, в сентябре 1984 года, он считал, что ему повезло: руки-ноги целы и он возвращается домой. В шесть утра, когда солнце только-только вставало над горами, он сидел на краю вертолетной площадки. В кармане лежало направление в Ташкентское общевойсковое командное училище, куда направляли отслуживших в Афгане сержантов с высшим образованием.
      Соболев ждал «вертушку», которая подкинет в Баграм… «Вертушки» приходили и уходили, они забирали убитых, раненых и больных гепатитом. Для живых и здоровых места все не находилось. Сергей Соболев и сержант-артиллерист из Сумской области, тоже направленный в училище, бросались к каждому вертолету… их не брали. Они боялись сбегать в столовую. Все казалось: вот мы отойдем на минутку и тут вдруг прилетит «стрекоза», в гулком брюхе которой найдется место для нас… Они простояли весь день в пыли, забивающейся в рот, в нос, в волосы, и надеялись на чудо. Чуда не произошло — в шесть вечера последний вертолет тяжело взмыл вверх и ушел на Баграм. Пилот сказал: «Не могу вас взять, ребята. Некуда! Может, следующий борт… Но это уже завтра. Сегодня борта не будет…»
      От тоски хотелось завыть или разбить кому-нибудь морду. Но те, кому стоило бы разбить морду, были очень далеко и высоко… «Вертушка» ушла. Два сержанта стояли и смотрели ей вслед. Это была почти катастрофа.
      И вот, когда они уже собирались возвращаться в казарму, над горами появилась черная точка. Точка росла, приближалась, приобретала контуры вертолета. Снова вспыхнула надежда…
      — Не, — сказал усталый «летун», — не возьму. Некуда. Мне еще раненых с двух точек снимать… Не возьму. Может, следующий борт.
      Вяло, медленно крутились лопасти…
      — Может, следующий борт, — повторил вертолетчик, потом посмотрел в глаза Соболеву. Посмотрел — и понял. Понял, что творится в душе солдата, который оттарабанил полгода в Афгане и рвется домой, в Союз. Они — сержант Соболев и безымянный старлей-вертолетчик — были ровесники или почти ровесники.
      Они были еще очень молоды, но война сделала их старше и мудрей.
      Старлей помолчал несколько секунд, потом спросил:
      — Убитых-раненых будешь грузить?
      — Я хоть черта буду грузить, — ответил Сергей.
      — Полетели…
      Они собирали раненых по горам… Садилось солнце. В гулкий, наполненный воем и грохотом грузовой отсек Соболев и напарник-артеллерист грузили носилки с ранеными. Он запомнил это на всю жизнь… На одной из точек подобрали парня — сапера. Он подорвался на мине вместе со своей овчаркой. Взрывом ему выбило глаза, собаке оторвало ухо. Голова сапера была забинтована почти целиком.
      Только бескровные губы все шептали что-то в изувеченное ухо собаки. Пес не слышал хозяина, тот пытался повернуть его голову другой стороной, но в тесноте отсека это было очень трудно… Пес иногда скулил, и глаза его выражали человеческую тоску.
      В Баграме они опоздали на транспортный борт. Виноват в этом был пьяный прапорщик, отвечающий за посадку… Он все перепутал по пьяни, а потом орал:
      «Вы что — охренели? Самолет вас ждать не будет!…» А «ИЛ-76» уже начал свой разбег по полосе, и Соболев в отчаянии выбежал на бетонку авиабазы, преграждая путь огромной махине. Пилот что-то кричал и показывал кулак за стеклом кабины… тот «ИЛ» ушел в Ташкент без него. Прапору — крысе тыловой — разбили морду, но это ничего не изменило.
 
      — …Без вас самолет не взлетит, Сергей Васильевич, — сказал Филатов.
      Соболев произнес:
      — Благодарю.
      — Сергей Васильевич, — сказал Филатов. Он как-то упорно не замечал, что Соболев занят своими мыслями. — Сергей Васильевич, как вам наш Обнорский?
      — Ваш Обнорский? Нормальный мужик ваш Обнорский.
      — Нормальный-то он нормальный, но… несколько… э-э… неуправляемый.
      — Неуправляемый, — механически повторил Соболев, — неуправляемый…
      — Совершенно. Проблем создает море — не очень умеет считаться с… э-э… реалиями. Точнее — не любит.
      Минуя здание аэропорта, две «вольво» выскочили на летное поле и поехали к серебристой сигаре «боинга» вдали.
      — Пожалуй, это тот человек, который мне нужен, — прошептал Соболев.

***

      В кабинете Обнорского зазвенел телефон. Телефон был «прямой», звонок шел, минуя секретаршу. Этот номер Андрей сообщал не всем. Обнорский снял трубку.
      — Андрей Викторович, — пророкотал в трубке голос крымского премьера. — Соболев беспокоит… Не забыли еще?
      — Я, конечно, старый склеротик. Да еще и контуженный, но вас, Сергей Васильевич, помню… Вы опоздали на самолет?
      — Если бы! К сожалению, не опоздал. Лечу, — вроде бы весело ответил Соболев, но Андрей понял, что разговор предстоит серьезный. На его столе все еще лежали две черные папки с «делом Горделадзе». Обнорский машинально положил на одну из них руку… И вдруг вспомнил сон, в котором капитан Кукаринцев играл на бандуре «Реве и стогне Днипр широкий».
      — Лечу, Андрей Викторович, лечу. А жаль… Не договорили мы с вами.
      — Про «дело Горделадзе»? — спросил Обнорский.
      — Именно про «дело Горделадзе»…
      — Да что же о нем толковать? Вот найдется ваш Горделадзе через недельку-другую, и тогда…
      — Уже нашелся, — жестко перебил Обнорского премьер.
      — Ого! Вот неожиданность… Тема, значит, исчерпана?
      — Он нашелся в лесу, в ста километрах от Киева. Без головы, — произнес премьер негромко. И замолчал.
      Молчал и Обнорский. Машинально он раскрыл папку и увидел плакатик с черным контуром головы и призывом: «Найдите Горделадзе». Вот, значит, как обернулось.
      — Эту информацию, — продолжил Соболев, — пока держат в секрете… Да и я знаю о ней, скорее, случайно… И, строго говоря, не имею права вам об этом говорить… Вы меня понимаете?
      — Да, я вас понял, Сергей Василич. Ценю ваше доверие… Скажите, а может быть, это и не Горделадзе вовсе? Опознание проводили?
      — С опознанием есть некоторые сложности. Обезглавленный, сильно разложившийся труп… Сами понимаете. Но с очень высокой степенью вероятности можно предположить, что это все-таки тело Горделадзе. Об этом пока не говорят, потому что обстановка сильно накалена, да и опознание действительно еще не проведено… Но обнаружение тела многое меняет. Вы согласны со мной?
      — Да, это многое меняет… Если, разумеется, тело принадлежит Горделадзе.
      — В свете новых обстоятельств не хотели бы вы заняться продолжением расследования?
      — Нужно подумать, — сказал Андрей и захлопнул папку. «В свете новых обстоятельств» черная голова Горделадзе на плакате выглядела весьма зловеще. — Нужно подумать, Сергей Василич… Если тело принадлежит Георгию Горделадзе, то продолжить расследование представляется разумным. Но есть еще и другие аспекты.
      — Какие? — быстро спросил Соболев.
      — Чисто технические. В первую очередь — деньги.
      — А если будут деньги?
      — Тогда, конечно, можно попробовать…
      — Значит, вы принимаете предложение?
      — Я сказал только, что мне нужно подумать.
      — Хорошо, Андрей Викторович, думайте. Я перезвоню вам вечером.

***

      Вечером Обнорский сказал:
      — Да, мы возьмемся.
      — Отлично, — бодрым голосом откликнулся Соболев. В нарочито бодром голосе чувствовалась усталость. — Отлично. Нам нужно будет встретиться и обговорить детали… Вы сможете прилететь в ближайшие дни в Киев? Завтра — послезавтра?
      — Завтра — нет, а послезавтра, пожалуй, смогу.
      — Отлично. Позвоните мне, как надумаете. Ближайшие два-три дня я буду в Киеве, мы встретимся и обговорим все детали.
      Черная папка так и осталась лежать на столе Обнорского. Сдавать ее в архив было рано.

***

      Из Питера улетали в дождь. Низкое висело небо, и дождинки стекали по слегка запотевшему стеклу иллюминатора… Полетели Обнорский и Повзло, Зверев продолжить расследование отказался сразу и категорически.
      — Да почему, Саша? — удивился Обнорский. — В деле появился новый оборот…
      — Это какой же? — скептически спросил Сашка.
      — Труп.
      — Ага — труп… А сколько трупов находят на Украине ежегодно?
      — Не знаю. Наверное, много…
      — Я, Андрюха, тоже не знаю. Но думаю, что действительно очень много. Почему твой Соболев решил, что этот безголовый жмурик и есть Горделадзе?
      — Пока не знаю. По телефону мы это не обсуждали… Но, думаю, есть какие-то основания так считать.
      — Э-э, нет, Андрюша… Основания будут тогда, когда экспертиза даст заключение, что труп принадлежит Георгию Горделадзе.
      — А если экспертиза даст такое заключение? — спросил Андрей. Участие Зверева в расследовании было очень желательно — в своем деле Сашка был классный специалист, опер «по жизни».
      — Если экспертиза даст заключение, — ответил Зверев, — то можно будет и поработать. Но навряд ли такое заключение возможно.
      — Почему?
      — Да потому, что если даже это тело Горделадзе, в чем лично я сомневаюсь, опознать его будет очень трудно. Коли убийцы не поленились отрубить голову, то, скорее всего, они уничтожили и все прочие приметы, по которым его можно идентифицировать. Я бы, по крайней мере, так и поступил… Так что копайте без меня. И — привет «всаднику без головы».
      «ТУ» разбежался по бетону аэродрома, взмыл в воздух. Когда лайнер закончил набор высоты, Обнорский позвонил Соболеву. Премьер обрадовался, сказал:
      — Отлично, в Борисполе вас встретят.

***

      — Вы, видимо, не в полной мере осознаете, как я рискую, — сказал Соболев.
      Он стоял посреди номера, засунув руки в карманы брюк. Крепкий, сильный, без пиджака, с расслабленным узлом галстука. Обнорский и Повзло сидели в креслах. В Киев они прилетели час назад. В аэропорту их встретил человек Соболева на неброской серой «девятке», отвез в гостиницу, где их уже ожидал крымский премьер.
      — Вы, видимо, не в полной мере осознаете, как я рискую…
      — Простите?
      — Я пригласил вас на свой страх и риск, мужики, — сказал Соболев. — Я человек президента, но пригласил вас без согласования с президентом. Можно сказать, за его спиной…
      — Вы хотите сказать, что…
      — Я хочу сказать, что ситуация с исчезновением Горделадзе может иметь любые, самые непредсказуемые последствия. Вы, Андрей Викторович, обмолвились как-то, что от политики далеки. Поэтому позволю себе несколько слов, чтобы вам стала понятна суть и цена вопроса… Политическая ситуация на Украине далека от идеала. Общество разрознено, не имеет единой идеи. Я мог бы познакомить вас с результатами социологических исследований, но не буду этого делать. Достаточно, пожалуй, того факта, что на Украине, как и в России, продолжается снижение численности населения… Нашу Раду лихорадит. Идет война партий и кланов. А в центре всего этого — президент. За возможность влиять на Бунчука наши олигархи готовы пойти буквально на все! В любой момент следует ожидать провокаций…
      Какое отношение имеет к этому дело Горделадзе? Прямое. Я не знаю, что случилось с Георгием Горделадзе. И вы не знаете. И Генеральный прокурор, скорее всего, не знает. Но карту «Горделадзе» уже вовсю разыгрывают! Сейчас, когда якобы обнаружено тело, я ожидаю новой вспышки истерии… Более того, я ожидаю вброса какого-то «компромата» против Бунчука или его ближайшего окружения…
      Соболев умолк, подошел к Обнорскому, сказал:
      — Дай, Андрей, затянуться.
      — Да вот же сигареты, Сергей Васильевич, — сказал Андрей и протянул премьеру пачку.
      — Спасибо, мне затянуться разочек, — улыбнувшись, ответил премьер.
      Обнорский пожал плечами, протянул Соболеву сигарету. Сергей Васильевич сделал сильную затяжку, вернул сигарету, снова улыбнулся: мол, спасибо.
      — Так вот — продолжу. Если противникам Бунчука это удастся, нас может ожидать политический Чернобыль. Думаете, я преувеличиваю? Отнюдь, друзья, отнюдь…
      — У вас, — сказал Повзло, — есть факты о готовящихся провокациях?
      — Нет, фактов у меня нет. Есть только ощущение, что некие события уже назрели… Дай Бог, чтобы я ошибался. Но боюсь, что я прав… Именно поэтому так важно разобраться с тем, что же действительно произошло с Георгием Горделадзе. Еще три дня назад я даже не подозревал, что обращусь к вам за помощью. Я даже не знал о существовании вашего Агентства. Мне хотелось просто познакомиться с писателем Обнорским… Я не знал, что Андрей Викторович не только писатель, но и журналист-расследователь. Что за его спиной стоит мощная расследовательская СТРУКТУРА.
      — Это единственный мотив, по которому вы обратились к нам, Сергей Васильевич? — спросил Андрей.
      — Нет, Андрей Викторович. Профессионализм и наличие организации — это, конечно, серьезный мотив. Но не единственный, — сказал Соболев.
      — А каковы же другие мотивы? Много их?
      — Их три, — ответил Соболев. — Еще не зная вас лично, я понял, что вы порядочный человек… Это во-первых. Во-вторых, мне сказали, что вы «совершенно неуправляемый» (Соболев усмехнулся). А в-третьих, вы — незаинтересованная сторона. Вы — иностранцы, вы можете посмотреть на наши дела сторонним взглядом. Спокойно и без эмоций… Поэтому я обратился к вам.
      — И все же вы сказали, что рискуете, — заметил Повзло.
      Соболев посмотрел на Колю очень серьезно, с прищуром. Помолчал несколько секунд, потом сказал:
      — Да, Николай, я рискую… Я ведь не знаю, ЧТО ВЫ НАКОПАЕТЕ и какие это будет иметь последствия. Но я принял решение и очень рассчитываю на вас.
      — Спасибо, — ответил Обнорский. У Андрея, как это часто бывает с ним осенью, сильно болела голова — память о ранении, полученном на Ближнем Востоке. Память о Куке… Сегодня, когда он на несколько секунд задремал в самолете, он снова видел капитана Кукаринцева во сне. Кука, ухмыляясь, тянул свой страшненький мотив на бандуре. Возле его ног стояла черная мертвая голова. — Спасибо, Сергей Васильевич. Мы ценим ваше доверие, — ответил Обнорский.
      — Что ж… Давайте обсудим технические детали нашего проекта, — сказал Соболев.
      Так началась для Андрея командировка в Киев.
 
      Вечером Обнорский позвонил Галине.
      — Андрей, — сказала она, — я соскучилась… Я ведь живой человек. Я тебя ждала, а ты прислал этих двух… москалей.
      — Ну один-то, положим, все-таки хохол.
      — Какая разница? Когда ты сам собираешься в Киев?
      — Не знаю, — сказал Обнорский. — Работы полно… когда-нибудь.
      — А я тебя жду.
      — Ну тогда приеду. Коли дивчина ждет гарного хлопца — грех не приехать. Гарный я хлопец для тебя? Пардон, для тэбе.
      — Гарный, гарный! А когда приедешь? К дивчине, кстати, тоже… гарной.
      — Через полчаса буду, — сказал Обнорский. — Диктуй адрес.
      — Как — через полчаса? — удивилась Галина. — Ты откуда звонишь?
      Обнорский захохотал и повторил:
      — Диктуй адрес, еду.
      Ему даже не пришлось ехать — Галя жила в центре, на улице Городецкого, в двух минутах ходьбы от гостиницы «Москва», где остановились Обнорский и Повзло. Андрей купил шикарный букет, шампанское и спустя десять минут уже стоял перед дверью квартиры. Он нажал на кнопку звонка, и дверь распахнулась. Они занимались любовью в «джакузи» огромных размеров, с зеленоватой подсветкой, и алые розы в мерцающем свете казались черными.
      — Господи, — сказала Галина, — как хорошо. Как мне с тобой хорошо, Андрюша… Кажется, мы снова в Крыму. Ты вспоминаешь Крым?
      — Вспоминаю, — ответил Андрей, любуясь загорелым обнаженным телом в прозрачной воде, любуясь отражением огонька свечи в зеркальном потолке.
      Галина прильнула к нему и поцеловала в ухо.
      — Щекотно, — сказал Обнорский.
      — А я тебя защекочу… Я всего тебя защекочу, противный Серегин. А хочешь, я тебя вымою как маленькое дитя?
      — Нет, — сказал он, отодвигаясь. — Не хочу.
      Он вспомнил слова Затулы о пропавшем любовнике: «…Георгий уставал очень сильно. Чтобы снять стресс, я мыла его как маленького ребенка».
      Андрей протянул руку и взял фужер с шампанским с бортика ванны. Как маленькие медузы, метнулись в вине пузырьки газа.
      — И мне, — сказала Галина.
      Андрей взял второй фужер, передал его Галине, откинулся в ванне… И тут увидел свое отражение: зеленоватое тело под водой… И голову над поверхностью. Тело под водой. БЕЗ ГОЛОВЫ… Мелькнуло лицо капитана Кукаринцева… Встала перед глазами картинка: Затула моет в ванной безголовое тело Горделадзе. Моет, трет его мочалкой, напевает «Реве и стогне» на музыку Куки.
      — Что с тобой? — спросила Галина.
      — Что?
      — Ты побледнел… Тебе худо?
      — Нет, все в порядке. Все хорошо. Все просто замечательно. — Андрей приложился к фужеру, сделал глоток. Маленькие медузы заметались перепуганной стайкой. — С тобой мне очень хорошо.
      — Ну слава Богу… А то я испугалась.
      — Еще бы! Вот отдал бы концы прямо у тебя в ванне — и все! Международный скандал! Затрахала американская шпиенка москальского журналюгу до смерти.
      — Фу, какие глупости говоришь! Скажи лучше, зачем прилетел и надолго ли мне такое счастье привалило?
      — Надолго ли — я и сам еще не понял…
      — Защекочу. Зацелую в ухо!
      — Боюсь!
      — То-то же. А зачем ты в Киеве?
      — В Киеве я, прекрасная паненка, по «делу Горделадзе», — сказал Андрей.
      Галина широко раскрыла глаза:
      — По «делу Горделадзе»?
      — Именно так, Галка. Именно так, шоб я таки сдох.
      — Я думала, на «деле Горделадзе» поставлен крест.
      — Я тоже так думал. Но открылись новые обстоятельства, Галя.
      — Что же это за обстоятельства? — спросила она. Обнорский улыбнулся, поцеловал ее в нос и сказал:
      — Кое-какие обстоятельства. Я еще сам точно не знаю — какие.
      Она пожала плечами, поставила фужер на борт ванны.
      — Это так неожиданно, Андрей… Нашелся человек или организация, которые спонсируют твое расследование?
      — Да, такой человек нашелся. Он хочет установить истину.
      — Или, напротив, утопить ее, — сказала Галина.
      — Навряд ли, — ответил Обнорский. — В любом случае: мы уже взялись за эту работу и я намерен довести ее до конца… И хватит о мрачном. Сейчас мы с тобой идем ужинать в ресторацию. Есть в Киеве приличные рестораны с украинской кухней?
      — Есть, конечно, — рассеянно ответила она. — В пяти минутах ходьбы — «Казак Мамай». Там очень мило и хорошая кухня.
      — Вот и хорошо. Собирайся, приводи себя в боевой вид, а я еще полежу в твоем «бассейне»… Плесни мне шампанского.
      Галина вылезла из ванной, налила Обнорскому шампанского и вышла. Босые ноги оставляли на кафеле маленькие отпечатки… Как на песке крымского берега.
      В открытую дверь Андрей видел, как Галина включила телевизор, взяла трубку телефона.
      — К черту! — сказал сам себе Обнорский. — Все к черту. Сегодня мы отдыхаем… К черту Горделадзе. К черту Куку. Идем к «Казаку Мамаю» и гуляем.
      Андрей лежал в теплой воде, курил, пил шампанское и слушал как бормочет телевизор в комнате… Он пытался настроить себя на отдых… Через несколько минут вошла Галина — в черном кружевном белье, с трубкой радиотелефона в руке.
      — Куда звонишь? — спросил Обнорский.
      — В «Казак Мамай». Хочу заказать столик… Что мы будем есть?
      — На твое усмотрение, лапушка, — ответил он. — Я бы лично съел тебя.
      Галина засмеялась и вышла… «Как все-таки хороша», — подумал Андрей.

***

      Обнорский позвонил Повзло, но в номере Николая не было. Андрей позвонил на трубу, и Коля отозвался.
      — Николай, — сказал Обнорский, — не знаю, где ты ходишь, но я приглашаю тебя поужинать в ресторане «Казак Мамай».
      — О! — ответил Коля. — «Казак Мамай» — это в кайф… Мы придем через полчаса.
      — Мы — это кто? — поинтересовался Обнорский.
      — Да вот я тут одноклассницу встретил…
      — Николай, вы кобель, — строго сказал Обнорский. — Байка про одноклассницу не катит — школу, ты гражданин Повзло, заканчивали в Виннице, а не в Киеве.
      — А она вышла замуж за киевлянина и живет теперь в Киеве, — ответил Повзло.
      — Николай, вы вдвойне кобель… Романчик с замужней женщиной? Женатого человека? В командировке? Это непристойно, гражданин Повзло. Ваше поведение мы разберем на летучке…
      …Встретились в «Мамае». Спутницу Повзло звали тоже Галя. Она была роскошная полнотелая блондинка, смотрела на Николая влюбленными глазами.
      Поужинали хорошо, весело. Коля гусарил, балагурил. Обнорский посмеивался и говорил, что им можно загадывать любые желания — между двух Галин сидючи. Ладья казака Мамая плыла по Днепру. Черная ночь лежала над Украиной. Ни Обнорский, ни Повзло не знали, что их появление в Киеве уже вызвало интерес серьезных людей.
 
      На следующий день, утром шестнадцатого ноября, на стол Хозяина веером легли полтора десятка фотографий.
      — Что это? — спросил Хозяин.
      На фото были запечатлены Обнорский, Повзло и две Галины в ресторане. Заец, начальник личной «контрразведки» Хозяина, ответил: