— Наш опознал одного.
      — Горделадзе?
      — Тогда я не знал, что это Горделадзе, — ответил Краюха. — Узнал позже — случайно увидел его по телевизору, в «Эпицентре»… Но браток был определенно доволен: он как будто еще до начала «опознания» был уверен, что фото станет козырным.

***

      Родя посмотрел на Обнорского, сказал:
      — Резюмирую: двадцать восьмого июля из автоматической камеры хранения киевского вокзала в период с шестнадцати до девятнадцати часов была совершена кража «дипломата» черного цвета. «Дипломат» принадлежал Отцу или его команде. Содержимое нам неизвестно… Кражу дипломата предположительно совершил Георгий Горделадзе. И люди Отца сумели его вычислить.
      Обнорский внимательно посмотрел на Каширина и сказал:
      — Вот теперь мужики, я ни хрена не понимаю.

***

      Информация, которую принес Каширин, действительно совершенно не вписывалась в уже оформившуюся версию: Горделадзе — пешка, обдуманно принесенная в жертву в большой игре. Конечная цель игры — сериал «Украина без Бунчука». В этой версии «вытанцовывалось» все, оставалось провести не так уж много оперативных мероприятий, чтобы завершить расследование и написать в титрах: действующие лица и исполнители. И перечислить всех поименно. Питерская бригада уже примерно наметила план будущих действий, но вдруг вылез некий вокзальный вор и смешал все карты.
      — А я? — спросил Родя. — А я понимаю?
      — Не может твой Краюха быть подставой? — спросил Коля.
      — Во-первых, не похоже. Во-вторых, какой в этом смысл?
      — Увести нас в сторону, — сказал Коля.
      — Стопроцентной гарантии не дам, — ответил Родион. — Но мне представляется, что Краюха был искренен… Не потому даже, что очень уж сильно хотел помочь нам, а потому что беспредел ненавидит.
      — Да-а, — протянул Андрей. — Твой Краюха смешал весь пасьянс.
      — Ну извини…
      — Что извиняться? Во-первых, надо позвонить Звереву и навести дополнительные справки о Краюхе. Я понимаю, что если бы Краюха был урод, Сашка бы на него тебя не вывел… Но поговорить с Сашкой надо.
      — Я позвоню, — кивнул Родя. — Перетрем тему.
      — А во-вторых, — сказал Обнорский, — со всем этим (он сделал неопределенный жест рукой, очертил в воздухе нечто) нужно переспать. Давать все оценки будем утром.
      Обнорский посмотрел на часы:
      — Ну-с, господа, до отбоя и отхода ко сну у вас есть еще личное время. А я, с вашего разрешения, еще покатаюсь на метро.

***

      Полковник Перемежко выглядел усталым.
      — Плохо выглядите, Василь Василич, — сказал Андрей после взаимных приветствий.
      — А вы себя когда в последний раз видели в зеркале? — ответил полковник.
      — Понял, — ответил Обнорский.
      Из тоннеля вынырнул поезд, похожий на длинную грохочущую змею. Перемежко и Обнорский вошли в вагон. В соседнюю дверь вошел человек, сопровождающий полковника. Зашипел воздух, двери сомкнулись, и змея, стремительно разгоняясь, нырнула в черную нору. Андрей посмотрел на свое отражение в стекле, повторил: «Понял».
      — В моем возрасте, Обнорский, нужно по вечерам дома сидеть, чай пить, — сказал полковник. — А я тут с вами ношусь, как с писаной торбой… в конспирацию играю…
      — Я все понимаю, Василь Василич… Помогите еще немножко. Скоро уж все закончится.
      — Ну-ну… закончится, — скептически произнес полковник. Потом, меняя тон, перешел к делу: — Вас интересовал Заец Константин Григорьевич?
      — Не только интересовал, но и сейчас интересует, — ответил Андрей. Он решил сделать вид, что ничего не знает о смерти Зайца.
      — Убили Зайца, — сказал Перемежко мрачно и покосился на Андрея.
      — Надо же, — пробормотал Андрей. — Какая неожиданность.
      — Убили его, кстати, в Таращанском районе.
      — Еще интересней… Подробности известны?
      — Задушен в собственном джипе. Инсценировка разбоя.
      — Почему инсценировка?
      — Есть некоторые детали… Вам это ни к чему, — ответил полковник. — Почему вы вообще заинтересовались Зайцем? Вы им интересуетесь, его убивают… Вы хоть понимаете, что, по идее, вас надо следствию отрабатывать? И я, как честный мент, должен был бы следствие поставить в известность, а не разводить тут с вами тары-бары…
      — Он позвонил, предложил встретиться, — солгал Обнорский.
      — Когда? Кому? Что конкретно говорил?
      Обнорский рассказал о звонке Николая… Выглядело правдоподобно, но полной гарантии, что матерый агентурист принял его слова за чистую монету, не было.
      — Чем занимался Заец после увольнения из КГБ? — спросил Обнорский.
      Ответ на этот вопрос представлял немалый интерес.
      — Весь его героический путь я вам сегодня осветить не смогу — из конторы Заец ушел аж при Советском Союзе, в девяносто первом. Знаю, что подвизался в каких-то охранных структурах. Их тогда расплодилось как собак нерезаных… Но подробностей про тот период жизни господина Зайца я не знаю. А в самом конце девяносто пятого года он создал собственную фирму. Называется — «Гарант». Здесь (Перемежко положил на сиденье газету) копия лицензии, посмотришь сам. В «Гаранте» работают почти сплошь бывшие менты.
      — А почему не чекисты? — поинтересовался Обнорский.
      — Я вам уже говорил: в ГБ у Зайца не очень хорошая репутация. В таких делах они бывают весьма щепетильны.
      — Понятно, Василь Василич… дальше.
      — Дальше так: через год, в конце девяносто шестого, Заец «законтачил» с Эстером. И с тех пор фактически постоянно работает с ним. Формально «Гарант» — самостоятельная структура, никак не связанная с Эстером и его командой. На деле, как говорят люди знающие, «Гарант» давно стал одним из отделов команды… Матвей Иванович Эстер — руководитель аппарата кабинета министров. Фигура далеко не самого крупного калибра, но его влияние определяется не должностью… В общем, это очень серьезный человек.
      — Вот так? — спросил Обнорский механически. Собственно, нечто подобное он и предполагал. Даже при беглом знакомстве с Зайцем было очевидно, что на самостоятельную фигуру он не тянет. Он, разумеется, не пешка, но и не ферзь. При блиц-допросе в салоне «девятки» Заец не назвал ни одной фамилии… Однако намекнул, что знает эти фамилии…
      — Вот так, — кивнул полковник. Помолчал, потом добавил: — Раз уж ты знаешь, кто тебе звонил с той таксофонной карты, то скажу… Не хотел говорить. Более того, не имею права. Но раз уж сам знаешь, скажу: эта карта еще раз «выходила в эфир». В день смерти Зайца с нее звонили одному высокопоставленному чиновнику.
      — А фамилия?
      — Вы меня удивляете…
      — Понятно. Есть еще один щекотливый вопрос, Василий Василич.
      — Щекотливый? Ваша щекотка может довести до инфаркта, — сказал полковник. — Что за вопрос?
      — Василий Василич, вы слушали «кассеты Стужи»? — осторожно спросил Обнорский.
      — Допустим…
      — Ваш министр прямым текстом говорит о том, что за Горделадзе ходила наружка… Это так?
      — До инсульта, Обнорский.
      — Не понял.
      — Ваша щекотка может довести не только до инфаркта, но и до инсульта, Андрей Викторович… Почему бы вам прямо у министра не спросить?
      — Мне очень важно понять, кто реально следил за Горделадзе.
      — Ты хоть понимаешь, о чем ты просишь?
      — Да, я понимаю…
      Перемежко долго молчал. Так долго, что Обнорский уже решил, что ответа на его вопрос не будет… Перемежко вдруг сказал:
      — В общем, так. Учти, что я от своих слов всегда откажусь… Я не только ничего тебе не говорил, но даже ни разу с тобой не встречался… Понял? — Обнорский кивнул. — В июне или июле — сейчас уже не помню — вызвал меня замминистра… Вздрюченный весь, красный… Я его никогда таким не видел. В общем, вызвал, а сам мнется, как целка… Потом говорит: «Выручай, Василь Василич… Есть один урод — журналист… Надо на него что-то найти. Хоть что-то!…» А мне это надо? У меня серьезной работы полно и людей некомплект. Но заместителю министра не откажешь. Взял под козырек, сказал: «Есть» — и поставил наружку. А поскольку мне этот журналист на хер не нужен, я поставил стажеров… Понял?
      — Понял, — быстро сказал Андрей. Он действительно все понял: стажеры! За Горделадзе ходили стажеры. Это многое объясняло. — Что-то интересное они зафиксировали?
      — А может, вам отчеты наружного наблюдения показать? — с интересом глядя на Обнорского, спросил Перемежко.
      — Заманчивое предложение, — сказал Андрей. — Но я, пожалуй, откажусь.
      Полковник хмыкнул. Видимо, это должно было означать: ну ты наглец… таких еще поискать.
      — Горделадзе, — сказал он, — наблюдение засек… стажеры!… Засек и написал заявление в Генпрокуратуру. Конечно, мы немедленно сняли наружку… Всего наилучшего, Андрей Викторович. Моя остановка… И запомните: я вам ничего не говорил.
      Дверь раскрылась, полковник вышел из вагона, Андрей поехал дальше.
      После признания полковника Перемежко ему стало ясно: МВД к исчезновению Георгия Горделадзе не причастно… Если бы они всерьез разрабатывали журналиста, то поставили бы за ним спецов, а не стажеров.

***

      Разговаривать по сотовому, когда под рукой есть обычный телефон — глупо. Вдвойне глупо, если звонить приходится из Киева в Санкт-Петербург. Все разговоры с Питером, в которых речь шла о скором возвращении домой, Каширин вел с квартирного телефона — пусть слушают. А Звереву позвонил с «трубы».
      В Агентстве Сашки не оказалось — Оксана сказала, что Зверев приболел и отлеживается дома. Родион позвонил домой — мать Зверева сообщила, что Александр уехал в командировку. Куда? Кажется, в Выборг. Вы, Родион, позвоните ему на мобильный телефон.
      «Ну шустрила, — сказал сам себе Родя. — Не иначе к какой-то телке завалился… Отлеживается он, видите ли. Чудовищное падение нравов и дисциплины в Агентстве в наше с Обнорским отсутствие».
      Порассуждав о падении нравов, Родион позвонил Звереву на «трубу». Сашка отозвался сразу же:
      — Ау!
      — Приветствую тебя, учитель, — сказал Родя.
      — А-а, да никак это мой первый зам Родион Каширин?
      — Он и есть, о великий! Уделишь ли ты минуту своего драгоценного времени, чтобы поговорить со мной, недостойным?
      — Говори.
      — Ты где, наставник? Давай я тебе перезвоню.
      — Я в дороге, Родя. Говори прямо на «трубу»: что у тебя?
      — Краюха.
      — А что Краюха?
      — Можно ему верить?
      — У-у, какой вопрос интересный, Родион Андреич. Это смотря в чем.
      — Долго объяснять… Ты когда будешь в Выборге?
      Зверев сказал:
      — Еще не скоро. Говори сейчас.
      — По телефону не в жилу. Ты, наставник, просто скажи мне: Краюхе можно доверять?
      — Родя, ты же не пацан и все просекаешь: Краюха — вор. Жизнью битый… Он тебе таких головоломок накрутит — век не разберешь. Сам решай — можно верить вору или нет. Но!… Но если ты хочешь услышать мое мнение…
      — Именно! Именно твое хочу услышать.
      — Краюха — человек. Вор, но не мразь.
      — Редкая порода, Александр Андреич.
      — Редкая, Родион Андреич. Очень редкая.
      — Понял, наставник… А чего тебя в Выборг-то понесло?
      — Потом объясню, — сказал Зверев. Он стоял возле терминала номер два аэропорта Борисполь.
 
      Директор Таращанского моторного завода Иван Иванович Довгалюк был очень доволен визитом Обнорского — вырисовывалась реальная возможность заработать.
      Моторный завод находился при смерти. Жизнь еле-еле теплилась на одном механическом и одном сборочном участках. Восемьдесят пять процентов персонала находились в неоплачиваемом отпуске, главбух пил, главный инженер зарабатывал на жизнь кузовными работами. В корпусах завода разместились арендаторы. Их было мало, платили они скупо и нерегулярно.
      Самым крутым арендатором была «Гарантия». От «Гарантии» веяло криминальным душком, но зато они заплатили сразу до конца года. Нынче конец года был уже не за горами, у директора не было никаких сомнений, что «Гарантия» дальше арендовать помещения не будет, — они и так уж с начала ноября почти не появлялись. Были, правда, пару раз ихние быки — волохались тут со шлюхами. Но это не разговор. И вдруг появился этот Серегин. Вовремя, кстати. Деньги нужны позарез. Они, впрочем, всегда нужны.
      Два дня Иван Довгалюк пребывал в радостной эйфории — душу грела еще не разменянная американская «стошка»… А потом пришла тревога: не договорился бы этот Серегин с «Гарантией» напрямую, за спиной директора… А чего? Запросто договорятся промеж собой киевские и запросто кинут его, директора Довгалюка.
      Иван Иванович обеспокоился, весь вечер ходил хмурый, а утром позвонил заместителю директора «Гарантии» Николаю Палычу Оськину.
      Оськин сначала не мог понять, чего от него хочет Довгалюк. Но когда услышал, что приезжал некто Серегин, сильно обеспокоился. Еще сильнее он обеспокоился, когда в результате долгого опроса выяснил, что Серегин внимательно осматривал помещение инструментального склада. Сразу после разговора с директором завода Оськин выехал в Таращу.

***

      Решение было рядом… где-то совсем рядом. Оставалось немного: добыть некую деталь… или сопоставить факты… или просто вспомнить что-то — и все срастется. Но пока ничего не срасталось…
      Андрей откинул одеяло, встал, посмотрел на спящую Галину. В окно светила луна, в лунном свете лицо женщины выглядело неживым. Андрей надел свитер на голое тело, прошел в кухню. Сел у стола, закурил. Лунный свет сочился, сигаретный дым в его слабом потоке был почти невидим. Обнорский подумал: как в нашем расследовании… Все есть. Но это «все» эфемерно. Оно присутствует, но присутствует в виде сигаретного дыма в голубом лунном свете.
      Андрей тряхнул головой, отгоняя прочь лирику. Некогда, некогда!
      Работать надо… Он посмотрел на часы, но часов на руке не было. Они остались на полу возле дивана… Надо работать, сопоставлять факты, вспоминать уже отработанный материал. Его накопилось так много, что мы «плывем» в нем, путаемся, забываем… Как вчера получилось с часами Горделадзе? Андрей пытался прокомментировать ситуацию с датой на «записке» Г.Г., привел пример с часами и попал впросак — забыл, что часы Гия в тот злополучный день сломал и отдал в ремонт. И вообще, в этой истории еще что-то такое было, связанное с часами…
      Что-то странное… Какое-то несоответствие. Но сообразить сейчас никак не получается Это «нечто» присутствует, но все время ускользает… как сигаретный дым в лунном свете. А потом он вдруг сообразил, какая нестыковка его смущает! Вдруг, как это нередко бывает, он понял. И даже представил это себе, увидел и услышал.
      Сначала в ночной тишине кухни прозвучали слова Алены, записанные на диктофон:
      «Он вышел из квартиры приблизительно в двадцать два пятнадцать — двадцать два тридцать. У меня нет часов, и я не могу назвать время точнее…» Вот так!
      А потом он увидел стол в квартире Алены. В центре стола стояла фотография Георгия в вышитой украинской сорочке. Слева от фото — монитор компьютера, справа — часы в виде корабельного штурвала на подставке.
      Штурвальчик был сработан из темного, покрытого лаком дерева, блестел латунными детальками, солнечные лучи бликовали на стекле циферблата. Впрочем, тогда он не обратил особого внимания на часы — в большей степени взгляд притягивала фотография.
      …А теперь он вспомнил. Вспомнил так отчетливо, что, кажется, напрягись — и ты увидишь даже время на циферблате.
      «Ну и что? — остудил себя вопросом Обнорский. — Были часы? Не было часов? Что с того? Ты видел часы на столе Затулы в ноябре. Прошло почти два месяца, как исчез Георгий… За это время она могла купить или получить в подарок штук десять часов… Или же она может заявить, что часы у нее были, но именно шестнадцатого сентября как на грех сломались. Были часы — не было часов? Что это меняет?»
      Андрей закурил новую сигарету, выпустил струйку дыма и ответил: «Это меняет степень доверия к Алене… Она лжет, лжет, лжет… Она постоянно лжет. Но в какой-то момент ложь становится уже запредельной. И некая капля — будь то часы, фонарь во дворе или маленькое разночтение относительно того, на какой руке Гия носил перстень… последняя капля переполняет чашу. Если бы можно было уличить Алену во лжи! Но как это сделать?»
      Прохладная рука легла на затылок Андрею, и Галина шепнула в ухо:
      — Почему ты не спишь, инвестигейтор?
      — О Господи! Так ведь и до инфаркта… Ты чего подкрадываешься? И так нервы ни к черту, а тут еще ты по ночам подкрадываешься!
      Галина прильнула к Обнорскому сзади, шепнула:
      — Никогда не думала, что ты такой пугливый.
      — Я не пугливый — просто нервы ни к черту. Думаю, что это ты меня довела, неврастеником сделала. Раньше я таким не был. Я вообще, раньше был высоким и стройным блондином.

***

      Галина, не обращая внимания на треп Обнорского, потянулась — обнаженная в лунном свете, — с матовой кожей, высокой грудью и дразнящим ароматом…
      — Ты обещал рассказать о том, что случилось в Тараще.
      — Разве?
      — Да, ты сказал: «Потом расскажу».
      — Но я же не уточнял — когда именно потом.
      — Андрей! — шепнула она и опустилась на колени Обнорскому.
      — Галя, ну не сейчас же… Ночь на дворе. Все порядочные люди — спят… И только журналисты… Короче — в двух словах так: нас хотели по-крупному подставить. Нас с Родей ждала засада…
      — Засада?
      — Да, такая вот канитель. Но мы отбились. Кстати, я даже заподозрил тебя.
      Галина резко отстранилась, блеснули зеленым огнем глаза:
      — Как? Как меня, Андрей?… Я не понимаю. Это опять твои шуточки?.
      Обнорский усмехнулся.
      — Не обижайся, товарищ. Ситуация складывалась так, что хочешь — не хочешь, а предположишь, что кто-то нас сдал… Понимаешь?
      — И ты! И ты… и ты решил, что это я?! — изумленно спросила Галина.
      Андрей отвел взгляд.
      — Извини. Извини, но мы так подумали. Потом, после трезвого размышления, мы пришли к выводу, что нас, скорее всего, прослушивают.
      — Как?
      — Мы считаем, что наш телефон на прослушке.
      — Ты серьезно?
      — Трудно сказать… Но мне кажется, что так оно и есть. Мы свели к минимуму серьезные, разговоры по телефону и… — Андрей замолчал, с силой затушил окурок в пепельнице. — И решили прекратить расследование.
      — Да ты что? — сказала Галина.
      — Тебя это удивляет? Ты ведь с самого начала считала, что мы на неверном пути, что и так все ясно и окончательный вывод однозначен: «Бунчук — палач!».
      — Я никогда, собственно… — начала было Галина, но вдруг осеклась, отодвинулась от Андрея, спросила: — Тебе не кажется, что все это глупо? Я не только про ваше расследование…
      — Кажется, и довольно часто.
      — Ты скоро улетишь?
      — Завтра.
      — Как завтра?
      — Так… Расследование закончено, ребята пишут отчет.
      — Вот оно что… Ай, Обнорский! Ай ты, гусар питерский… Налетел в кавалеристской атаке, в снежном вихре, в звоне шпор. Всех победил, всех обаял… и ускакал, — сказала Галина. — Шампанского хочешь, гусар? Ты только не подумай, что я тебя в чем-то упрекаю.
      — Никого я не победил, — ответил Андрей. — Шампанского? Хочу.
      Галина встала, подошла к холодильнику и открыла его. Вернулась с ополовиненной бутылкой шампанского, протянула Андрею: открой. Обнорский с трудом вырвал пробку, Галина подставила фужеры. Шальная луна наполняла фужеры фантастическим свечением…
      — Значит — завтра? — спросила она.
      — Завтра, — откликнулся он.
      — И ты заподозрил меня?
      — Галя!
      — Давай за это выпьем, Обнорский.
      — Галя, я… Ты… понимаешь…
      Галина выпила фужер до дна, встала и принялась вальсировать — обнаженная в лунном свете. Было очень тихо, но Обнорский слышал доносящуюся откуда-то музыку. Возможно, с Луны.

***

      Когда он уходил, Галина спросила:
      — Хочешь, помогу проверить ваш телефон?
      — Каким образом?
      — Есть специалисты, — уклончиво ответила она.
      — Значит, ты все-таки американская шпиенка, — сказал Обнорский.
      — Дурак!
      — Дурак, — согласился он. — А что — есть возможность проверить на профессиональном уровне?
      — Если бы не было, я бы не предлагала.
      — Официальные структуры?
      — Нет. Если ты имеешь в виду СБУ или МВД — то, конечно, нет. Но организация легальная и вполне профессиональная.
      — Неплохо бы… А сколько это будет стоить? — спросил Обнорский.
      — Да мелочь какую-нибудь… долларов двадцать-тридцать. Может, пятьдесят. Дорого для тебя?
      — В общем-то — нет. А когда сможешь сделать?
      — Ну раз вы завтра улетаете, то сегодня.
      — Ладушки, — сказал Андрей. — Кстати, ты не могла бы помочь мне еще в одном деле?
      — В каком же?
      — Сущий пустяк, Галка. Нужно просто-напросто поинтересоваться у Затулы относительно часов. Она, помнится, говорила, что у нее нет дома часов. А когда мы у нее были, я видел часы на столе.
      — Что же сам тогда не спросил?
      — Да как-то прошлепал… сделаешь?
      — Конечно, — ответила она. — Хотя и не понимаю, зачем это надо.
      — Сегодня?
      — Конечно, сегодня.

***

      Галина позвонила около полудня и сообщила, что со специалистом по поиску «жуков» она договорилась. Когда приезжать?
      — Да хоть сейчас, — ответил Андрей.
      — Тогда мы подскочим через полчаса, — ответила она.
      Сотрудника СБУ Сашу из квартиры временно «изъяли» — чтобы не «светить».
      Он этому обстоятельству был только рад — в засаде он сидел уже больше двух суток и никакой замены, кажется, не предвиделось, а чертовы батареи «клопа» в гостиной все никак не садились… Саша доложил своему руководству о просьбе Обнорского, получил «добро» и ушел в увольнение до вечера. Минут через десять после его ухода появилась Галина в сопровождении спеца. У спеца, которого привела Галина, был точно такой же «дипломат», как у того, которого привез Костенко… Да что чемоданчик! У него и манеры были точно такие же. Он был так же неразговорчив и сосредоточен. «Клопа» в телефоне он обнаружил быстро. Подвел Обнорского — ткнул в «клопа» отверткой. Обнорский изобразил шок.
      — Можем снять, можем оставить так, как есть… А можем оставить так как есть, но создадим помехи, — сказал спец.
      — А как лучше? — спросил Обнорский.
      — А это вам решать, — безразлично ответил спец. — Мое дело — обнаружить. А дальше — как решит клиент.
      — Хорошо, мы подумаем… Скажите, а квартиру в целом вы можете проверить на наличие «жучков»?
      — Почему нет? — ответил спец. — Об этом, правда, не договаривались.
      — Я заплачу, — сразу сказал Андрей. Спец взялся за дело. Он работал около часа, но «жука» в гостиной не нашел… У Обнорского бухнуло сердце.
      — Чисто у вас в квартире, — уверенно сказал спец. — Кроме, конечно, телефона…
      — Вы уверены? — переспросил Обнорский.
      — Я за свои слова отвечаю.
      Когда спец ушел, Обнорский первым делом заглянул под журнальный столик — «жук» стоял на своем месте. Стало очень-очень противно.

***

      Красный «опель» выглядел ярким мазком на сером полотне дороги. Широкие колеса расплескивали грязную снежную жижу по сторонам. Галина Сомова везла питерскую бригаду в Борисполь. Она выглядела усталой, под глазами лежали тени.
      Родион пытался развлечь ее рассказами о том, как он на Севере «белых медведей профилактировал», но Галина реагировала вяло, и Родя умолк.
      — Кстати, — сказал Обнорский, — ты сделала, о чем договаривались?
      — А о чем договаривались? — с недоумением спросила Галина.
      — Я просил тебя поинтересоваться у Затулы…
      — Ах, это! Сделала, конечно.
      — И что?
      — Она была, мягко говоря, удивлена. И сказала, что этим часам — сто лет в обед, что она привезла их из Симферополя. Но в день исчезновения Гии их не было — они сломались и находились в ремонте.
      — А ты не спросила, куда она отдавала часы в ремонт?
      — Нет… Ты же не говорил, чтобы я спросила, — ответила Галина.
      — Да и черт с ним! Теперь-то чего? Проехали!
      С заднего сиденья отозвался Повзло:
      — А вот ни фига не «проехали»! На ней, стерве, соучастие в убийстве… А ты: «проехали».
      — Коля! — сказал Обнорский. — Не преувеличивай.
      — А что — Коля? Коля, понимаешь… Я имею право написать в отчете свое особое мнение?
      — Имеешь, но ты подумай о том…
      — Вот я-то как раз думаю, — горячо сказал Повзло. — Я думаю. И свое особое мнение напишу не только в отчете. Кассеты Стужи цветочками покажутся, когда я опубликую свое особое мнение. Я молчать не буду!
      Галина, поглядывая на Повзло в зеркало заднего обзора, спросила:
      — А что у тебя, Николай, за «особое мнение»?
      — Я считаю, что Алена…
      — Хватит! — рявкнул Обнорский. — Хватит… Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что фактически выносишь ей приговор своим «особым мнением»?
      Повзло не ответил. Нахохлился, как воробей, и стал смотреть в окно, в скучный черно-белый пейзаж… В Борисполь приехали к началу регистрации. Галина проводила их до той черты, которая четко отделяет провожающих от пассажиров. Поцеловала Колю и Родиона, долго смотрела на Обнорского.
      — Что ты, Галка? — спросил он.
      — Ничего… Когда теперь встретимся?
      — Не знаю. Может быть, летом… в Крыму?
      — Тебе это не нужно, — сказала она. — Ты стал другим, Андрей. Ты изменился.
      Обнорский неуверенно спросил:
      — Почему? Почему я изменился?
      — Не знаю. Скажи, у тебя там, в Питере, женщина?… Господи! Что я говорю? Конечно, у тебя там женщина. И, вероятно, не одна.
      — Галя, послушай…
      Она не хотела слушать. Она отодвинулась и сказала:
      — Командировка закончилась, ты летишь домой. Лети, гусар. Желаю тебе удачи. Пока.
      Андрей смотрел, как она уходит, и в этом была некая необратимость, некая фатальность, в которую не очень хочется верить… Но и не верить в нее было нельзя. Обнорский покачал головой, повернулся и пошел к стойкам регистрации.

***

      Галина вышла из здания терминала на улицу. Холодный ветер хлестанул по лицу сырой моросью, прижал к коленям юбку. Не оглядываясь, она быстро двинулась на стоянку, к своему «опелю». Села в машину, пустила движок и включила печку. Достала из сумочки сигареты и телефон… Закурила… С минуту смотрела сквозь покрытое моросью стекло. Потом вытерла глаза и взяла в руки телефон.
      Через две машины от «опеля» стояла скромная «пятерка». Мужчина в салоне «пятерки» засек, что Галина взяла телефон. Посмотрел на часы и засек время.
      Потом выбрался со стоянки и поехал в Киев. Он постоянно поглядывал в зеркало, ожидая появления на трассе красного «мазка». Дождался, добавил газу, до самого города так и ехал впереди «опеля». Человека звали Александр Зверев.

***

      Станислав Гвоздарский вышел из квартиры своей любовницы на Броварском проспекте. Уже больше двух лет он был в розыске, жил с чужими документами…
      Первое время это здорово давило на психику, и Гвоздь свалил в Чечню. Там тоже оказалось не сладко, и как только москали в девяносто девятом начали активные боевые действия, он вернулся обратно на Украину. Уже с новыми документами на имя Поддубного Матвея Сергеевича. В Днепропетровске один «умелец» закатал в скулы Гвоздя вазелин, и теперь Гвоздь приобрел несколько азиатские черты лица.
      Страха влететь за старые — двухлетней давности — подвиги уже не было. Но за два года накопилось столько новых, что Гвоздарскому иногда приходило в голову: от чего бегаю-то? От соучастия, где всего сроку года на три по максимуму… А пока бегаю, уже набрал лет на пятнадцать! А может, и больше. Гвоздарский вышел из квартиры, внимательно прислушался, ничего интересного не услышал и вызвал лифт. В ожидании лифта и во время спуска он фальшиво насвистывал.
      Бампер в бампер к его «шестерке» стояла неказистая «тойота-хайэйс». В салоне, за тонированными стеклами, сидели четверо мужчин. Когда Гвоздь вышел из подъезда, один сказал:
      — Ну вот он… Смотри, Павло, он или нет?
      Второй мужчина присмотрелся и уверенно ответил:
      — Да не, не он. Гвоздарь наш, лицо славянское. А это монгол какой-то… Да вы сами фото его видели.
      — Точно не он? — разочарованно спросил первый.
      — Точно. Когда мы его разрабатывали, я на него нагляделся, — ответил второй. Гвоздарский тем временем приблизился к «тойоте» метров на десять. — А впрочем, — сказал второй, — здорово на Гвоздарика похож. Если б не эти скулы…
      — Так он или не он? Думай, Павло.
      — Да нет, не он, — ответил второй, но уже не так уверенно.
      Третий заметил:
      — А вышел-то он из квартиры Саленко, любовницы Гвоздаря… может, внешность изменил?
      — Короче! Нечего сношать муму. Нужно взять и проверить.
      Когда Гвоздарский поравнялся с «тойотой», боковая дверь отъехала в сторону и оттуда неуклюже, пятясь по-рачьи, задом, вылез мужчина лет тридцати. Одновременно с двух разных сторон — от подъезда, из которого вышел Гвоздь, и от остановки — к «тойоте» направились еще двое мужчин. Гвоздарский дошел до «шестерки», сунул руку в карман — за ключами. Голос сзади произнес:
      — Гражданин Гвоздарский?
      Он обернулся спокойно, встретился глазами с тем, который давеча вылезал из «тойоты» раком. Но теперь этот крепыш не выглядел увальнем, в нем сквозила сила и уверенность.
      — Гражданин Гвоздарский?
      — Вы — мне? — изображая удивление, спросил Гвоздь.
      Крепыш стоял напротив него один, но было бы глупо считать, что так оно и есть… Гвоздь заметил еще двух мужчин, направляющихся к нему. Вот теперь все ясно, все сходится.
      — Вам, вам, Станислав Янович.
      — Вы ошиблись, я не… Станислав Янович.
      — Уголовный розыск. Предъявите документы.
      — Ради Бога, — ответил Гвоздь и сунул руку в карман.
      — Только без глупостей, — сказал крепыш. А двое других были уже совсем близко… Рука в кармане нащупала тело «эфки».
      — Только без глупостей, — повторил крепыш. Руки он держал в карманах.
      — Да вы что?… — ответил Гвоздь и вытащил гранату.