Мужчина для Ани

      Партнеры переглянулись, Брюнет покачал головой, а Петр Николаевич шепнул: «Дура».
      — Понятно, — сказал Купцов. — Он не придал этому никакого значения. Ай-яй-яй, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?…
      Анна Николаевна смотрела на Леонида растерянно.
      — Вспоминайте, вспоминайте, Анна Николаевна… иначе ничего у нас с вами не получится.
      — Андрюша, — сказала она, — очень хорошо читает стихи…
      — Да-а, это, пожалуй, зацепка, — произнес Петрухин.
      Петр Николаевич кашлянул и спросил:
      — У вас есть какие-то идеи?
      — Нет, — сказал Купцов просто. — Никаких идей у нас нет. Сейчас я реально вижу один ход: попытаться найти его «пальчики». Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
      — Конечно, прикасался, — воскликнул Петр Николаевич.
      — Сейчас я позвоню криминалисту, — сказал Купцов. — И договорюсь, чтобы он завтра к вам подъехал… Устроит?
      Брат и сестра дружно кивнули. Купцов позвонил и решил вопрос с дактилоскопистом.
      — Но это, господа, — сказал Купцов, — даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом…
      Анна Николаевна прикусила нижнюю губу, а ее брат спросил:
      — Что — совсем бесперспективно?
      — Не знаю. Нужно обдумать ситуацию спокойно. Знаете что, Петр Николаич? Позвоните мне завтра. Вот моя визиточка.
      Спустя еще минут пять брат и сестра ушли, оставив свои визитки и цветное фото сабли восемнадцатого века. Глядя в окно, как брат с сестрой садятся на стоянке в «девятку», Брюнет сказал:
      — Петя этот — говно страшное, но специалист хороший. Скандинавскую промышленность знает весьма прилично, связи там имеет хорошие. Сможем мы ему помочь?
      — Сказать по правде — едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов?
      — Жаль, — сказал Брюнет. — Жаль…

***

      Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.
      — Леонид Николаич, — сказал он, — прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
      — Три тысячи долларов? — спросил Леонид.
      — Три тысячи долларов? — удивился эксперт. — Я имел в виду две.
      — Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
      — Да, именно пять процентов.
      — Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, — сказал Купцов, откровенно забавляясь. — Разве не так?
      — Э-э, видите ли, Леонид Николаич, — сказал Петр Николаевич, — шестьдесят тысяч — цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас — не более. Скорее всего — значительно меньше.
      Знаете что, Петр Николаич? — сказал Купцов. — Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
      — Помилуйте, — ответил Петр Николаевич. — При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
      Повесив трубку, Купцов пробормотал:
      — Прав Брюнет — говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.

***

      Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.
      — Леонид Николаич, — сказала она. — Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.
      — Анна Николаевна, — начал было Купцов, но художница его перебила:
      — Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.
      — Анна Николаевна!
      — Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем — самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?
      — Мы, — сказал Петрухин, — посмотрим, что можно предпринять.

***

      Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.
      — Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? — спросил Купцов.
      — Думаю, что такую дуру надо еще поискать.
      — Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
      — Но Андрей-то нашел.
      — А как, Дима, он ее нашел?
      — А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.
      — А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения — студию — зашел?
      — Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления — перед закрытием — не случайно. Да еще и дождь этот…
      — Дождь тоже он подстроил? — поинтересовался Купцов.
      — Насчет дождя ничего не скажу, — отозвался Петрухин. — Дождь — он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
      — Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску — «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло — случайно. Можешь возразить, инспектор?
      — Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя… их, однако же, нет.
      — Нюшка могла забыть или просто не обратить внимания.
      — Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что я прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?
      — Почему?
      — А он свою тачку светить не хотел…
      — Резонно.
      — Еще бы. Поехали, инспектор, дальше: они провели вдвоем приблизительно двенадцать часов. О чем только ни говорили! Но при этом он ничего о себе не сообщил. Ни-че-го!
      — Почему же? — возразил Купцов с улыбкой. — Он тонко намекнул, что он «рыцарь плаща и кинжала».
      Петрухин рассмеялся.
      — Это, — сказал Митя, — свидетельствует, что с чувством юмора у парня все в порядке… как думаешь, Леня?
      — Думаю, что это небольшой перебор, и наша замечательная мадам-художница могла бы насторожиться.
      — Ерунда! Баба — она и есть баба. Уши развесила, рот открыла.
      — Баба-то баба, но отнюдь не дура. Петрухин закурил и ответил:
      — Э-э, брат… Бабы в таких делах как любовь-морковь все поголовно дуры. По жизни она, может, доктор наук или политический лидер… а как доходит до нежных чуйств — все! Беда! Дура дурой… и сплошная, понимаешь, «Санта-Барбара».
      — Да-а, — уважительно сказал Купцов, — крепко! Всего лишь несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, глыбко… Феминистки в трауре.
      — А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил.
      — Да, действительно… Ну ладно, считай, что ты меня убедил: Андрей появился в «студии» Анны Николаевны не случайно. Но кто же его навел?
      — А вот об этом мы спросим у самой художницы. Думаю, что таких людей не так уж и много.
      — Пожалуй, ты прав. Каждому встречному-поперечному не станешь о самом сокровенном рассказывать.
      — Давай-ка звони Анне, — сказал Петрухин. Купцов достал визитку Анны Николаевны и взял в руки телефон.

***

      Купцов набрал домашний номер телефона Анны Николаевны. Она отозвалась сразу, и Купцов подумал: «Господи! Неужели она не отходит от телефона?»
      — Алло, — сказала она, — слушаю. Я вас слушаю. Говорите.
      — Анна Николаевна, это Купцов. Леонид Купцов…
      — Ах, это вы, — произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.
      — Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня есть к вам один вопрос… Не хотелось бы откладывать.
      — Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.
      — Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.
      — Зачем? — удивилась она.
      — Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем идеале. То есть давали конкретные описания внешности — высокий рост, проседь, а также деталей одежды: например, шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского, и, в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы поняли?
      — Да, я поняла.
      — Такие люди есть?
      — Есть, разумеется.
      — Очень хорошо. Я вас попрошу вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?
      — Хорошо, я сделаю.
      — Тогда до завтра, Анна Николаевна. — До завтра, Леонид Николаич.

***

      Список Анны Николаевны содержал пять имен. Купцов и Петрухин получили его, когда привезли в квартиру Московцевых эксперта-криминалиста.
      Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди… Петр Николаевич был явно не в духе, но повертелся у холодильника, позвякал стеклом и подобрел. Ну, блин, европеец.
      Эксперт— криминалист в сопровождении хозяйки сразу же, отказавшись от кофе, прошел в глубь квартиры. Петрухин и Купцов задумчиво изучали крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, она и не двести лет провисела, но крюк на вид был вполне почтенного возраста.
      — Ага! — сказал, выйдя из кухни, Петр Николаевич. — Видите?
      — Ага, — сказал Петрухин, — видим…
      — Вот так-то, — сказал Петр Николаевич строго и печально.
      — М-да, — сказал Купцов.
      Втроем они стояли и смотрели на осиротевший крюк. Из глубины квартиры доносились голоса художницы и криминалиста.
      — В цивилизованных странах, господа, ТАКОЕ совершенно невозможно.
      — В цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет? — поинтересовался Петрухин.
      — Э-э… — ответил эксперт скандинавский. — Кстати, кофе готов.
      Партнеры и хозяин сидели в огромной кухне и пили кофе, когда вошел эксперт со своим саквояжем.
      — Есть пальчики. Много, хорошие.
      — Вы его найдете? — спросил Петр Николаевич.
      — А он судимый? — спросил криминалист.
      — Э-э… не хотите ли кофейку?
      — С удовольствием. Но сначала хорошо бы ваши пальцы откатать, — сказал криминалист.
      В кухню вошла хозяйка и остановилась у двери.
      Зачем? — спросил Петр Николаевич.
      — Чтобы знать наверняка, что те пальцы, которые я нашел, не принадлежат вам.
      Петр Николаевич закивал, сказал: да, да, конечно, — и криминалист разложил на столе свою «лабораторию». Анна Николаевна смотрела на манипуляции криминалиста, закусив нижнюю губу. Выражение лица у нее стало совсем детским. По кухне плыл сизый сигаретный дым, недоверчиво смотрел на посторонних большой пепельный котище, жался к ноге хозяйки. Петр Николаевич театрально вытянул вперед руки и сказал:
      — Вот, Нюша… вот до чего мы дожили.
      Анна Николаевна повернулась и хотела выйти, но Купцов окликнул ее:
      — Анна Николаевна! А вы списочек-то приготовили?
      — Да, разумеется, — ответила она, достала из кармана джинсов многократно сложенный лист бумаги и подала Купцову.
      Леонид развернул бумагу, положил на стол. Крупным, размашистым почерком на листочке было написано в столбик: «Петя. Маша. Варенька. Света. Антон». Имя «Варенька» было заключено в черную рамочку. Петрухин из-за плеча Купцова спросил:
      — А почему Варенька в рамке?
      — Варенька? Варенька умерла… погибла. — Давно?
      — В январе… попала под машину. Петрухин и Купцов переглянулись.
      — Сожалею, — сказал Купцов.
      — Пьяная она была в хлам, Варька-то, — сказал Петр Николаевич.
      — Не надо так, Петя… не надо.
      — Ну вот и все, — сказал криминалист, — можно мыть руки.

***

      — Давайте поглядим, кто есть кто в вашем списке, — сказал Петрухин. — Петя — это, видимо, Петр Николаевич?
      — Это я, — сказал Петр Николаевич.
      — Ну вы-то, надо полагать, никому ничего…
      — Ни сном ни духом, — заверил Петр Николаич. — Нем как рыба.
      После ухода криминалиста он предложил сыщикам виски, а когда они отказались, выпил сам. Захорошел, заговорил.
      — Петра Николаича мы в расчет не берем… Далее — Маша. Кто у нас Маша?
      — Маша, — сказала Анна Николаевна, — моя подружка. Еще с детского сада… Она очень хороший человек.
      — Потаскуха она, — сказал Петр Николаевич.
      — Петя! Ну зачем ты так?
      — Потаскуха, потаскуха… что же я, не знаю?
      — Петр Николаич! — сказал Петрухин. — Давайте обсуждение личных достоинств Маши перенесем на другое время. Нам сейчас нужно знать только одно: не могла ли утечка произойти через Машу?
      — Утечка? — спросила Анна Николаевна. — Я не понимаю, о чем вы…
      — Я все объясню вам потом… Связь с Машей у вас есть? — спросил Купцов.
      — Конечно. Я могу ей позвонить.
      — Позвоним, но позже… Поехали дальше по списку — Света. Кто такая Света?
      — Светланка? О, Светланка совершенно замечательный человек. Она работала у меня в студии. А сейчас ушла в декрет. У нее мальчик скоро будет. Гришенька.
      — Это хорошо. С ней вы тоже можете связаться?
      — С ней свяжись! — сказал Петр Николаевич. — С ней свяжись — не только без сабли останешься, но и крюк из стены вырвут.
      Петр Николаевич произнес этот пассаж и выпил виски. Подцепил вилкой маслинку. Быстро-быстро зажевал.
      — Петя, — сказала ему сестра. — Брось ты с утра-то пить.
      — Я на Родине, Нюша… какой же русский человек, вернувшись на Родину, не выпьет по русской традиции бутылочку «Джонни Уокера»? — резонно возразил сестре Петр Николаевич.
      — Поехали дальше, — сказал Купцов. — Следующее имя в списке — Антон. Кто это?
      Скандинавский эксперт захохотал и, взяв бутылку за горлышко, вышел из кухни. Партнеры проводили его равнодушным взглядом. Анна Николаевна извиняющимся голосом сказала:
      — Вы не подумайте… Вообще-то он хороший. Просто эта история с саблей так на него подействовала. Он очень переживает.
      — Все-то у вас хорошие, — сказал Купцов. — Все замечательные, славные, умные… У меня складывается впечатление, что наступил золотой век, а я этого не заметил.
      — А вы распахните глаза, Леонид Николаевич. Вы распахните глаза и присмотритесь к миру и к человеку, — ответила Анна Николаевна. — Вы много увидите волшебного.
      Купцов и Петрухин дружно улыбнулись. Купцов сказал:
      — Видите ли, в чем дело, драгоценная Анна Николаевна… Ваш призыв распахнуть глаза пошире и присмотреться к миру и человеку несколько неактуален… Мы с Дмитрием Борисычем только тем и занимаемся, что присматриваемся к миру и к человеку.
      — И мы скорбим, — добавил Петрухин, улыбаясь. — Давайте все-таки вернемся к нашим скорбным делам… Антон? Кто такой господин Антон?
      Анна Николаевна помолчала несколько секунд, потом сказала:
      — Антон Старостин — мой бывший муж… Мы разошлись восемь лет назад.
      — Вы поддерживаете отношения?
      — Нет… Какие, к черту, отношения? — пожала она плечами.
      — Простите. Но откуда же он знает о ваших нынешних делах, если вы разошлись восемь лет назад? — спросил Купцов.
      Анна Николаевна, играя кулончиком на тонкой золотой цепочке, ответила:
      — Мы не поддерживаем никаких отношений, но недавно… месяц тому назад… мы встречались.
      — Зачем?
      — Ни зачем… случайно встретились на улице. Ну и… в общем, мы поговорили. Недолго. Минут десять-пятнадцать.
      — Расскажите об этой встрече подробней.
      — Подробней? — переспросила она. — Подробней… ну, что же. Это было…

***

      …Это было около месяца тому назад. Более точно не скажу, не помню. Я шла по Гороховой к себе в студию. Солнце вбивало длинные горячие гвозди в людей, в дома, в город… Я почувствовала вдруг чей-то взгляд. И повернула голову, и увидела Антона. Он был точно такой же, как восемь лет назад… Весь в ореоле своей «гениальности». Когда мы познакомились, я была студенткой. Совсем еще глупенькой девчоночкой. Тогда я на эту его «гениальность» клюнула… Ой, да я тогда совсем голову потеряла. А ведь говорили мне: «Что ты делаешь, Нюшка? Что ты делаешь? Он же подонок…» Но я так не думала, я смотрела на него, раскрыв рот, и душа моя улетала куда-то далеко-далеко.
      Но это было давно. Очень давно, так давно, что трудно вообразить… В общем, я почувствовала взгляд, обернулась и увидела своего бывшего муженька. И сердце мое не забилось.
      — О, — сказал гений, — привет, подружка Нюшка.
      — Здравствуй, Антон.
      Мы обменялись фразами… дежурными фразами… и замолчали. Я пытаюсь понять, что же я чувствую, глядя на своего муженька. И поняла, что не чувствую ничего… А когда-то я любила его. Любила, любила. Взахлеб, до потери памяти.
      — Что ты здесь делаешь? — спросил он.
      И я объяснила, что я здесь работаю. Студия у меня здесь. Вон — видишь окна… на втором этаже?… Там у меня дизайн-студия. А что, Антоша, делаешь здесь ты? И он сразу начал врать про то, что идет сейчас из издательства, где, возможно, напечатают его книгу… в общем, я отлично видела, что он лжет. Я кивала головой и слушала больше из вежливости… Он предложил зайти в кафешку и попить кофейку. Я почему-то — сама уж не знаю, почему — согласилась. Мы зашли в кафе как раз под моей студией. Там вполне демократичное заведение с разумными ценами. Там было прохладно, полутемно и малолюдно.
      Мой бывший муженек принес два кофе и, конечно же, пятьдесят граммов коньяку… Он алкоголик, он давно уже без этого не живет. Он хлопнул коньяку и начал врать про трудную свою жизнь. Я слушала. Я кивала и слушала… Он говорил то же самое, что и десять лет назад. Даже теми же словами. Он говорил, я кивала, и постепенно у меня возникло ощущение, что не было этих десяти лет… И что снова у меня впереди бескрайнее море лжи, унижения и мерзости. Господи, как стало мне страшно и противно.
      И тогда я сказала ему все. Все, что о нем думаю. Я сказала то, что должна была сказать еще десять лет назад, но тогда не сказала. Потому что жалела… Зато теперь я сказала все! И то, что думаю о нем, и то, каким я вижу настоящего мужчину. Я ожидала бурной реакции — крика, ругани, даже пощечины. Он же совсем не переносит критики. Он самолюбив. Болезненно самолюбив, и даже при самом мягком укоре может взорваться… В общем, я ожидала истерики. Но он отреагировал на удивление спокойно. Он ухмыльнулся и сказал:
      — Чего ты, Нюшка, растопырилась? Чем му-му сношать, дала бы в долг стольничек баксов. Разбогатею — отдам.
      Я оторопела. Я ожидала чего угодно, только не этого.
      — Что? — спросила я, а он не понял причины моего удивления и ответил:
      — Шучу. Дай стольничек рублевый.
      Я положила на столик сто рублей и сразу же ушла. Было очень противно… вот так я пообщалась со своим бывшим мужем.

***

      — Понятно. А с ним, с Антоном, связь у вас есть?
      — В принципе есть.
      — Хорошо. Давайте прикинем, как нам встретиться с вашими подругами и бывшим мужем, — сказал Петрухин. — Причем начать я предлагаю именно с Антона.

Глава третья
НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ

      Добраться до Антона Старостина удалось только в понедельник. На звонки бывший муж не отвечал, дверь не открывал, хотя — по некоторым признакам — был дома. Анна Николаевна сказала, что Антон, скорее всего, пьет. Потому и к двери не подходит.
      Петрухин с Купцовым побеседовали с обеими женщинами, которых указала в своем списке художница. Убедились, что ни одна из них не могла быть невольной наводчицей. Оставался Антон, но в субботу и воскресенье он был недосягаем. В понедельник Петрухину позвонил эксперт-криминалист и сказал: «Вытянули пустышку. По региональной картотеке не проходит. Могу, конечно, проверить по центральной, но — сам понимаешь — потребуются время и деньги». Петрухин ответил, что, мол, ладно, пока не надо.
      Купцов в сотый раз набрал номер Антона. После восьмого звонка «непризнанный гений» снял наконец трубку. Голос у него был, кажется, трезвый.
      — Добрый день, — сказал Купцов. — Могу услышать Антона Евгеньевича?
      — Слушаю, — ответил «гений».
      — Здравствуйте, я следователь уголовного розыска майор Петров, — представился Купцов. — Есть пара вопросов к вам, Антон Евгеньевич.
      — Вопросы? Ко мне? — удивился Антон. — А вы не ошиблись?
      — Нет, не ошиблись… Да вы не волнуйтесь, Антон Евгеньевич. Чистая формальность.
      — К-хе… формальность. Ну, спрашивайте.
      — По телефону все-таки не стоит. Лучше бы встретиться.
      — Встретиться? Я, право, не знаю… Свободного времени негусто.
      — Много времени я у вас не отниму… Да и вообще — я примерно через час буду в ваших краях и мог бы к вам заскочить на минутку. Устроит?
      «Гений» помялся немножко, потом сказал:
      — Ну что с вами сделаешь? Приезжайте… Через час, значит?
      — Через час, — ответил Купцов.
      Через двадцать минут он уже звонил в дверь Антона. Он позвонил, сквозь тонкую, почти условную дверь «хрущевки» звонок был слышен хорошо. Спустя секунд десять, когда Леонид уже собирался повторить звонок, щелкнул замок и дверь распахнулась. В проеме появился непризнанный гений Антоша Старостин. Был он, как и «положено» гению, бородат и лохмат. А еще неряшлив, толст и в состоянии похмелья. Он стоял на пороге, смотрел на партнеров маленькими мутными глазками и почесывал в паху.

Купцов:

      Если ты занимаешься своим ремеслом всерьез и достаточно долго, у тебя появляются особый нюх и возможность предвидеть развитие событий. Я не вкладываю в это никакой мистики. Это идет от опыта, от
      знания людей… Хотя, если говорить по правде, некая мистика все-таки есть. Но это совершенно особый разговор.
      Итак, с годами приходят опыт и умение врубиться в ситуацию, даже не зная всех нюансов. Когда мы ехали к непризнанному гению Антоше, я на девяносто девять процентов был уверен, что мы правы: именно этот паскудник, «гигант мысли», дал наводку на Анну. Возможно, он сделал это невольно… Возможно. Но нас более всего интересовало другое: кому? Кому он дал наводку?
      Из коротенького эмоционального рассказа Анны у меня уже сложился определенный образ этого урода, и я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что он дал наводку на бывшую жену сознательно. Про себя я уже решил, что церемониться с ним мы не будем.
      …Он стоял в дверях своей квартиры, чесал яйца и выдыхал крутой перегар.
      — Здравствуйте, Антон Евгеньевич, — сказал я. — Я вам звонил, договаривался о встрече. Моя фамилия Петров, я следователь и веду дело вашей бывшей жены.
      — Дело? Дело моей бывшей жены? — спросил он.
      По его реакции я сразу подумал, что сознательно он никого на Анну не наводил… Это было худо. Потому что, когда наводчик работает осознанно, он всегда знает своего подельника. А ежели он дал наводку невольно (например: случайному попутчику в поезде или собутыльнику в баре), то он может ничего и не знать.
      — Может быть, мы войдем внутрь? — спросил я.
      — Да, да, конечно. Только у меня не прибрано, знаете ли…
      — Это не беда, — сказал я. И Димка подхватил:
      — Это не важно. Нам лишь бы присесть где… А то, знаете ли, бегаешь целый день, язык высунув. А уж прибрано — не прибрано — дело десятое. Нам бы присесть. Мы же к вам по делу пришли, а не на смотрины.
      А вот это Димка наврал, потому что «смотрины» нас тоже очень интересуют. Увидеть висящую на стене иранскую саблю восемнадцатого века мы, конечно, не рассчитывали. Не тот случай. Нас интересовало другое: а что непризнанный гений пьет? Чем закусывает? Ежели «благородный портвейн» из соседнего ларька — это одно. А ежели хорошую водку заводского происхождения, то совсем другое. В таком случае встает закономерный вопрос: случайно ли дал наводку на бывшую свою супружницу Антоша? Да и вообще — посмотреть на жилье человека всегда полезно. Иногда такие чудеса открываются — мама не горюй! У меня был случай еще в конце восьмидесятых. Прихожу к одному дядьке. Он свидетелем мог оказаться по совершенно пустяковому делу… Так вот, прихожу. Здрасьте. Я такой-то… А он: я всегда знал, что рано или поздно вы придете. И — рассказывает мне об убийстве, совершенном четыре года назад. Вот оно как бывает…
      — Что ж, — говорит Антон, — проходите. Можно не разуваться.
      Насчет того, что «можно не разуваться» он очень тонко заметил. Пол в его халупе не мыли лет, наверное, сто. В такой грязи, как говорила моя мама покойная, только что ужи не водятся.
      Мы прошли в комнату. Здесь было так же грязно, убого, с претензией на «богемность». Но дорогой водкой определенно не пахло.
      — Чем могу? — спросил хозяин, не предлагая сесть.
      — Видите ли, в чем дело, Антон Евгеньевич… У вашей бывшей жены, Анны Николаевны, путем обмана похитили саблю…
      — Саблю? — ахнул он. И что-то в глазах его изменилось. Что-то изменилось, и я понял: в цвет. Что-то он знает. Или догадывается.
      — Саблю, — подтвердил я. — Вы знаете, о какой сабле речь?
      — Разумеется… Она у них одна — сабля-то. Восемнадцатый век. Двести лет уже в семье… Ай-яй-яй… Украли, значит?
      — Не совсем, Антон Евгеньевич, не совсем. Анна Николаевна сама отдала саблю мошеннику.
      — Как это? — удивленно спросил он.
      — Дело в том, что преступник сумел Анну Николаевну очаровать… я бы даже сказал: влюбить в себя… и под эту музычку завладел саблей.
      Непризнанный «гений» Антоша захохотал… как-то он злорадно захохотал, подло, паскудно.
      — С этой дуры станется, — сказал он, отсмеявшись. — Ассоль недое…ная. Все, понимаешь, прынца ждала… Вот и дождалась!
      После этих его слов у меня почти не было уже никаких сомнений: Андрея навел «непризнанный гений». Настало время брать быка за рога. Я сказал Антону:
      — Мы полагаем, Антон Евгеньевич, что появление мошенника в магазине вашей бывшей супруги не случайно. Кто-то его навел. Неосознанно, невольно, но все-таки навел… Претензий к нему, разумеется, нет. А вот помощь в установлении преступника он может оказать существенную.
      Я сказал это, давая Антону шанс исправить свою ошибку. Я видел, что он совсем гнилой, но давал ему шанс.
      — А я тут при чем? — спросил он.
      — Мы считаем, что это вы невольно навели преступника.
      — Не знаю ни хера, — убежденно сказал «гений». — Не надо меня на понт брать. Кто-то эту дуреху мечтательную бомбанул, а я тут при чем? Не знаю я ни хера. Сами разбирайтесь с Анькой.
      Дурак ты, Антон Евгеньевич, подумал я и посмотрел на Димку.

Петрухин:

      Проще всего было сразу выписать этому кабану в рыло. С «интеллигенцией» это весьма эффективный способ. Уркагану дашь по морде — он утрется, скажет: не, начальник, ты не прав… И дальше будет гнуть свою линию. А «интеллигенты» аргумент типа «кулак» понимают очень даже правильно. Верно понимают. Глубоко… Так что я запросто мог бы выписать этому кабану в рыло, но я не стал этого делать. Вместо этого я ему улыбнулся. Я ему ласково улыбнулся, а он вдруг чего-то занервничал. Я давно заметил, что есть такие странные люди — ты ему улыбнешься, а он вдруг начинает нервничать и даже задавать глупые какие-то вопросы типа: на каком основании?
      Я подошел к кабану поближе… совсем близко… в упор… и сказал:
      — В голливудских фильмах мудак-полицейский разъясняет мудаку-преступнику его права. Муру всякую про телефонные звонки, адвоката и право не отвечать на вопросы… Смотришь?
      Он мгновенно покраснел, потом помотал головой, заявил, что голливудский ширпотреб не смотрит. Я тоже сокрушенно помотал головой и ответил, что я дурак… потому что забыл, что передо мной стоит интеллигентный человек, который, разумеется, не смотрит всякую дрянь, и это хорошо. Это правильно.
      — Это правильно, Антоша. А знаешь, почему?
      — Н-нет, — сказал он. Неуверенно очень сказал.
      — Потому, — ответил я, — что некоторые уроды насмотрятся всякой фигни и начинают качать права: адвоката мне, два телефонных звонка, то, се и луку мешок…
      — Какого луку? — спросил Старостин. — Я вас не понимаю…
      — Лук тут не при чем… это я так ляпнул, к слову. Но когда мне начинают пороть всякую херню про адвокатов, я, знаешь, чего делаю?
      — Н-нет…
      — Я сразу бью в хлебало, Антоша. Без лишних базаров — в хлебало. И сразу у клиента наступает в мозгах просветление. Чисто конкретно, друг мой Антоша, наступает просветление. И больше уже он не порет ерунды про адвокатов и права… Правильно? Ну, чего молчишь? Я спрашиваю: правильно?
      — Правильно, — сказал Старостин и сглотнул. Не думаю, что он был со мной согласен, но он уже почувствовал разницу между Ленчиком и мной и решил, что лучше согласиться… Но ведь это только начало нашего дружеского общения, и скоро он это поймет, и вот тогда ему самому очень захочется поделиться информацией с добрым и вежливым следователем Купцовым… тьфу, Петровым. Лишь бы она, информация то есть, у него была. Лишь бы была, а уж выкачать ее мы сумеем.
      Я сбросил со стула какой-то хлам прямо на пол и присел. Забросил ногу на ногу.
      — Ну, раз ты все правильно понимаешь, — сказал я, — давай рассказывай.
      — А я ничего не знаю.
      — Ты че — на всю голову больной? Я щас надену тебе «браслетик» и (я вытащил наручники) проведу с тобой небольшой спарринг.
      — Дмитрий, — строго сказал Купец.
      — Да ладно, — отмахнулся я. И продолжил беседу с кабаном: