Партнеры переглянулись, Брюнет покачал головой, а Петр Николаевич шепнул: «Дура».
      — Понятно, — сказал Купцов. — Он не придал этому никакого значения. Ай-яй-яй, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?…
      Анна Николаевна смотрела на Леонида растерянно.
      — Вспоминайте, вспоминайте, Анна Николаевна… иначе ничего у нас с вами не получится.
      — Андрюша, — сказала она, — очень хорошо читает стихи…
      — Да-а, это, пожалуй, зацепка, — произнес Петрухин.
      Петр Николаевич кашлянул и спросил:
      — У вас есть какие-то идеи?
      — Нет, — сказал Купцов просто. — Никаких идей у нас нет. Сейчас я реально вижу один ход: попытаться найти его «пальчики». Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
      — Конечно, прикасался, — воскликнул Петр Николаевич.
      — Сейчас я позвоню криминалисту, — сказал Купцов. — И договорюсь, чтобы он завтра к вам подъехал… Устроит?
      Брат и сестра дружно кивнули. Купцов позвонил и решил вопрос с дактилоскопистом.
      — Но это, господа, — сказал Купцов, — даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом…
      Анна Николаевна прикусила нижнюю губу, а ее брат спросил:
      — Что — совсем бесперспективно?
      — Не знаю. Нужно обдумать ситуацию спокойно. Знаете что, Петр Николаич? Позвоните мне завтра. Вот моя визиточка.
      Спустя еще минут пять брат и сестра ушли, оставив свои визитки и цветное фото сабли восемнадцатого века. Глядя в окно, как брат с сестрой садятся на стоянке в «девятку», Брюнет сказал:
      — Петя этот — говно страшное, но специалист хороший. Скандинавскую промышленность знает весьма прилично, связи там имеет хорошие. Сможем мы ему помочь?
      — Сказать по правде — едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов?
      — Жаль, — сказал Брюнет. — Жаль…

***

      Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.
      — Леонид Николаич, — сказал он, — прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
      — Три тысячи долларов? — спросил Леонид.
      — Три тысячи долларов? — удивился эксперт. — Я имел в виду две.
      — Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
      — Да, именно пять процентов.
      — Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, — сказал Купцов, откровенно забавляясь. — Разве не так?
      — Э-э, видите ли, Леонид Николаич, — сказал Петр Николаевич, — шестьдесят тысяч — цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас — не более. Скорее всего — значительно меньше.
      Знаете что, Петр Николаич? — сказал Купцов. — Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
      — Помилуйте, — ответил Петр Николаевич. — При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
      Повесив трубку, Купцов пробормотал:
      — Прав Брюнет — говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.

***

      Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.
      — Леонид Николаич, — сказала она. — Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.
      — Анна Николаевна, — начал было Купцов, но художница его перебила:
      — Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.
      — Анна Николаевна!
      — Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем — самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?
      — Мы, — сказал Петрухин, — посмотрим, что можно предпринять.

***

      Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.
      — Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? — спросил Купцов.
      — Думаю, что такую дуру надо еще поискать.
      — Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
      — Но Андрей-то нашел.
      — А как, Дима, он ее нашел?
      — А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.
      — А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения — студию — зашел?
      — Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления — перед закрытием — не случайно. Да еще и дождь этот…
      — Дождь тоже он подстроил? — поинтересовался Купцов.
      — Насчет дождя ничего не скажу, — отозвался Петрухин. — Дождь — он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
      — Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску — «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло — случайно. Можешь возразить, инспектор?
      — Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя… их, однако же, нет.
      — Нюшка могла забыть или просто не обратить внимания.
      — Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что я прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?
      — Почему?
      — А он свою тачку светить не хотел…
      — Резонно.
      — Еще бы. Поехали, инспектор, дальше: они провели вдвоем приблизительно двенадцать часов. О чем только ни говорили! Но при этом он ничего о себе не сообщил. Ни-че-го!
      — Почему же? — возразил Купцов с улыбкой. — Он тонко намекнул, что он «рыцарь плаща и кинжала».
      Петрухин рассмеялся.
      — Это, — сказал Митя, — свидетельствует, что с чувством юмора у парня все в порядке… как думаешь, Леня?
      — Думаю, что это небольшой перебор, и наша замечательная мадам-художница могла бы насторожиться.
      — Ерунда! Баба — она и есть баба. Уши развесила, рот открыла.
      — Баба-то баба, но отнюдь не дура. Петрухин закурил и ответил:
      — Э-э, брат… Бабы в таких делах как любовь-морковь все поголовно дуры. По жизни она, может, доктор наук или политический лидер… а как доходит до нежных чуйств — все! Беда! Дура дурой… и сплошная, понимаешь, «Санта-Барбара».
      — Да-а, — уважительно сказал Купцов, — крепко! Всего лишь несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, глыбко… Феминистки в трауре.
      — А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил.
      — Да, действительно… Ну ладно, считай, что ты меня убедил: Андрей появился в «студии» Анны Николаевны не случайно. Но кто же его навел?
      — А вот об этом мы спросим у самой художницы. Думаю, что таких людей не так уж и много.
      — Пожалуй, ты прав. Каждому встречному-поперечному не станешь о самом сокровенном рассказывать.
      — Давай-ка звони Анне, — сказал Петрухин. Купцов достал визитку Анны Николаевны и взял в руки телефон.

***

      Купцов набрал домашний номер телефона Анны Николаевны. Она отозвалась сразу, и Купцов подумал: «Господи! Неужели она не отходит от телефона?»
      — Алло, — сказала она, — слушаю. Я вас слушаю. Говорите.
      — Анна Николаевна, это Купцов. Леонид Купцов…
      — Ах, это вы, — произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.
      — Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня есть к вам один вопрос… Не хотелось бы откладывать.
      — Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.
      — Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.
      — Зачем? — удивилась она.
      — Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем идеале. То есть давали конкретные описания внешности — высокий рост, проседь, а также деталей одежды: например, шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского, и, в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы поняли?
      — Да, я поняла.
      — Такие люди есть?
      — Есть, разумеется.
      — Очень хорошо. Я вас попрошу вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?
      — Хорошо, я сделаю.
      — Тогда до завтра, Анна Николаевна. — До завтра, Леонид Николаич.

***

      Список Анны Николаевны содержал пять имен. Купцов и Петрухин получили его, когда привезли в квартиру Московцевых эксперта-криминалиста.
      Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди… Петр Николаевич был явно не в духе, но повертелся у холодильника, позвякал стеклом и подобрел. Ну, блин, европеец.
      Эксперт— криминалист в сопровождении хозяйки сразу же, отказавшись от кофе, прошел в глубь квартиры. Петрухин и Купцов задумчиво изучали крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, она и не двести лет провисела, но крюк на вид был вполне почтенного возраста.
      — Ага! — сказал, выйдя из кухни, Петр Николаевич. — Видите?
      — Ага, — сказал Петрухин, — видим…
      — Вот так-то, — сказал Петр Николаевич строго и печально.
      — М-да, — сказал Купцов.
      Втроем они стояли и смотрели на осиротевший крюк. Из глубины квартиры доносились голоса художницы и криминалиста.
      — В цивилизованных странах, господа, ТАКОЕ совершенно невозможно.
      — В цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет? — поинтересовался Петрухин.
      — Э-э… — ответил эксперт скандинавский. — Кстати, кофе готов.
      Партнеры и хозяин сидели в огромной кухне и пили кофе, когда вошел эксперт со своим саквояжем.
      — Есть пальчики. Много, хорошие.
      — Вы его найдете? — спросил Петр Николаевич.
      — А он судимый? — спросил криминалист.
      — Э-э… не хотите ли кофейку?
      — С удовольствием. Но сначала хорошо бы ваши пальцы откатать, — сказал криминалист.
      В кухню вошла хозяйка и остановилась у двери.
      Зачем? — спросил Петр Николаевич.
      — Чтобы знать наверняка, что те пальцы, которые я нашел, не принадлежат вам.
      Петр Николаевич закивал, сказал: да, да, конечно, — и криминалист разложил на столе свою «лабораторию». Анна Николаевна смотрела на манипуляции криминалиста, закусив нижнюю губу. Выражение лица у нее стало совсем детским. По кухне плыл сизый сигаретный дым, недоверчиво смотрел на посторонних большой пепельный котище, жался к ноге хозяйки. Петр Николаевич театрально вытянул вперед руки и сказал:
      — Вот, Нюша… вот до чего мы дожили.
      Анна Николаевна повернулась и хотела выйти, но Купцов окликнул ее:
      — Анна Николаевна! А вы списочек-то приготовили?
      — Да, разумеется, — ответила она, достала из кармана джинсов многократно сложенный лист бумаги и подала Купцову.
      Леонид развернул бумагу, положил на стол. Крупным, размашистым почерком на листочке было написано в столбик: «Петя. Маша. Варенька. Света. Антон». Имя «Варенька» было заключено в черную рамочку. Петрухин из-за плеча Купцова спросил:
      — А почему Варенька в рамке?
      — Варенька? Варенька умерла… погибла. — Давно?
      — В январе… попала под машину. Петрухин и Купцов переглянулись.
      — Сожалею, — сказал Купцов.
      — Пьяная она была в хлам, Варька-то, — сказал Петр Николаевич.
      — Не надо так, Петя… не надо.
      — Ну вот и все, — сказал криминалист, — можно мыть руки.

***

      — Давайте поглядим, кто есть кто в вашем списке, — сказал Петрухин. — Петя — это, видимо, Петр Николаевич?
      — Это я, — сказал Петр Николаевич.
      — Ну вы-то, надо полагать, никому ничего…
      — Ни сном ни духом, — заверил Петр Николаич. — Нем как рыба.
      После ухода криминалиста он предложил сыщикам виски, а когда они отказались, выпил сам. Захорошел, заговорил.
      — Петра Николаича мы в расчет не берем… Далее — Маша. Кто у нас Маша?
      — Маша, — сказала Анна Николаевна, — моя подружка. Еще с детского сада… Она очень хороший человек.
      — Потаскуха она, — сказал Петр Николаевич.
      — Петя! Ну зачем ты так?
      — Потаскуха, потаскуха… что же я, не знаю?
      — Петр Николаич! — сказал Петрухин. — Давайте обсуждение личных достоинств Маши перенесем на другое время. Нам сейчас нужно знать только одно: не могла ли утечка произойти через Машу?
      — Утечка? — спросила Анна Николаевна. — Я не понимаю, о чем вы…
      — Я все объясню вам потом… Связь с Машей у вас есть? — спросил Купцов.
      — Конечно. Я могу ей позвонить.
      — Позвоним, но позже… Поехали дальше по списку — Света. Кто такая Света?
      — Светланка? О, Светланка совершенно замечательный человек. Она работала у меня в студии. А сейчас ушла в декрет. У нее мальчик скоро будет. Гришенька.
      — Это хорошо. С ней вы тоже можете связаться?
      — С ней свяжись! — сказал Петр Николаевич. — С ней свяжись — не только без сабли останешься, но и крюк из стены вырвут.
      Петр Николаевич произнес этот пассаж и выпил виски. Подцепил вилкой маслинку. Быстро-быстро зажевал.
      — Петя, — сказала ему сестра. — Брось ты с утра-то пить.
      — Я на Родине, Нюша… какой же русский человек, вернувшись на Родину, не выпьет по русской традиции бутылочку «Джонни Уокера»? — резонно возразил сестре Петр Николаевич.
      — Поехали дальше, — сказал Купцов. — Следующее имя в списке — Антон. Кто это?
      Скандинавский эксперт захохотал и, взяв бутылку за горлышко, вышел из кухни. Партнеры проводили его равнодушным взглядом. Анна Николаевна извиняющимся голосом сказала:
      — Вы не подумайте… Вообще-то он хороший. Просто эта история с саблей так на него подействовала. Он очень переживает.
      — Все-то у вас хорошие, — сказал Купцов. — Все замечательные, славные, умные… У меня складывается впечатление, что наступил золотой век, а я этого не заметил.
      — А вы распахните глаза, Леонид Николаевич. Вы распахните глаза и присмотритесь к миру и к человеку, — ответила Анна Николаевна. — Вы много увидите волшебного.
      Купцов и Петрухин дружно улыбнулись. Купцов сказал:
      — Видите ли, в чем дело, драгоценная Анна Николаевна… Ваш призыв распахнуть глаза пошире и присмотреться к миру и человеку несколько неактуален… Мы с Дмитрием Борисычем только тем и занимаемся, что присматриваемся к миру и к человеку.
      — И мы скорбим, — добавил Петрухин, улыбаясь. — Давайте все-таки вернемся к нашим скорбным делам… Антон? Кто такой господин Антон?
      Анна Николаевна помолчала несколько секунд, потом сказала:
      — Антон Старостин — мой бывший муж… Мы разошлись восемь лет назад.
      — Вы поддерживаете отношения?
      — Нет… Какие, к черту, отношения? — пожала она плечами.
      — Простите. Но откуда же он знает о ваших нынешних делах, если вы разошлись восемь лет назад? — спросил Купцов.
      Анна Николаевна, играя кулончиком на тонкой золотой цепочке, ответила:
      — Мы не поддерживаем никаких отношений, но недавно… месяц тому назад… мы встречались.
      — Зачем?
      — Ни зачем… случайно встретились на улице. Ну и… в общем, мы поговорили. Недолго. Минут десять-пятнадцать.
      — Расскажите об этой встрече подробней.
      — Подробней? — переспросила она. — Подробней… ну, что же. Это было…

***

      …Это было около месяца тому назад. Более точно не скажу, не помню. Я шла по Гороховой к себе в студию. Солнце вбивало длинные горячие гвозди в людей, в дома, в город… Я почувствовала вдруг чей-то взгляд. И повернула голову, и увидела Антона. Он был точно такой же, как восемь лет назад… Весь в ореоле своей «гениальности». Когда мы познакомились, я была студенткой. Совсем еще глупенькой девчоночкой. Тогда я на эту его «гениальность» клюнула… Ой, да я тогда совсем голову потеряла. А ведь говорили мне: «Что ты делаешь, Нюшка? Что ты делаешь? Он же подонок…» Но я так не думала, я смотрела на него, раскрыв рот, и душа моя улетала куда-то далеко-далеко.
      Но это было давно. Очень давно, так давно, что трудно вообразить… В общем, я почувствовала взгляд, обернулась и увидела своего бывшего муженька. И сердце мое не забилось.
      — О, — сказал гений, — привет, подружка Нюшка.
      — Здравствуй, Антон.
      Мы обменялись фразами… дежурными фразами… и замолчали. Я пытаюсь понять, что же я чувствую, глядя на своего муженька. И поняла, что не чувствую ничего… А когда-то я любила его. Любила, любила. Взахлеб, до потери памяти.
      — Что ты здесь делаешь? — спросил он.
      И я объяснила, что я здесь работаю. Студия у меня здесь. Вон — видишь окна… на втором этаже?… Там у меня дизайн-студия. А что, Антоша, делаешь здесь ты? И он сразу начал врать про то, что идет сейчас из издательства, где, возможно, напечатают его книгу… в общем, я отлично видела, что он лжет. Я кивала головой и слушала больше из вежливости… Он предложил зайти в кафешку и попить кофейку. Я почему-то — сама уж не знаю, почему — согласилась. Мы зашли в кафе как раз под моей студией. Там вполне демократичное заведение с разумными ценами. Там было прохладно, полутемно и малолюдно.
      Мой бывший муженек принес два кофе и, конечно же, пятьдесят граммов коньяку… Он алкоголик, он давно уже без этого не живет. Он хлопнул коньяку и начал врать про трудную свою жизнь. Я слушала. Я кивала и слушала… Он говорил то же самое, что и десять лет назад. Даже теми же словами. Он говорил, я кивала, и постепенно у меня возникло ощущение, что не было этих десяти лет… И что снова у меня впереди бескрайнее море лжи, унижения и мерзости. Господи, как стало мне страшно и противно.
      И тогда я сказала ему все. Все, что о нем думаю. Я сказала то, что должна была сказать еще десять лет назад, но тогда не сказала. Потому что жалела… Зато теперь я сказала все! И то, что думаю о нем, и то, каким я вижу настоящего мужчину. Я ожидала бурной реакции — крика, ругани, даже пощечины. Он же совсем не переносит критики. Он самолюбив. Болезненно самолюбив, и даже при самом мягком укоре может взорваться… В общем, я ожидала истерики. Но он отреагировал на удивление спокойно. Он ухмыльнулся и сказал:
      — Чего ты, Нюшка, растопырилась? Чем му-му сношать, дала бы в долг стольничек баксов. Разбогатею — отдам.
      Я оторопела. Я ожидала чего угодно, только не этого.
      — Что? — спросила я, а он не понял причины моего удивления и ответил:
      — Шучу. Дай стольничек рублевый.
      Я положила на столик сто рублей и сразу же ушла. Было очень противно… вот так я пообщалась со своим бывшим мужем.

***

      — Понятно. А с ним, с Антоном, связь у вас есть?
      — В принципе есть.
      — Хорошо. Давайте прикинем, как нам встретиться с вашими подругами и бывшим мужем, — сказал Петрухин. — Причем начать я предлагаю именно с Антона.

Глава третья
НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ