Через несколько секунд супруги Малевичи вышли из квартиры. В лифте вице-губернатор поставил кейс на пол и задрал на супружнице юбку, обхватил за ягодицы
      — Мишка! Отстань, дурак. Разве здесь место? Малевич захохотал, потом вспомнил о чем-то и сказал:
      — Один мой знакомый рассказывал, как трахнул любовницу прямо в ресторане, за столиком…
      — Как? — округлила глаза Маша.
      — Большим пальцем ноги. Лапочка была без трусов, кончила за две минуты.
      — Это интересно, — сказала Маша, оправляя юбку.
      — Как-нибудь попробуем, — ответил муж и снова засмеялся.
      Лифт остановился. Супруги прошли по просторному холлу первого этажа со стеклянной будкой охранника и вышли во двор знаменитого «толстовского» дома. «Вольво» с «крутым» госномером стояла у дверей подъезда. Вице-губернатор сел впереди, рядом с водителем. Водитель приветливо поздоровался. Был он жук старой закваски, еще при коммунистах возил партийную «жопу». Так водители называют своих хозяев за глаза, когда в узком кругу, за стаканом, перемывают кости своих боссов, их жен, тещ и детей. Не будем им за это пенять — слишком хорошо шоферюги знают и своих боссов, и их родню.
      «Вольво-940 GL» выехала на улицу Рубинштейна, повернула налево, к Невскому. Мужчина у ресторана «Кэрролс» увидел знакомый автомобиль и облегченно нажал кнопку радиостанции в спортивной сумке. Никакой словесной информации он не передал, но стрелку, обосновавшемуся на чердаке дома № 74 по Невскому, она была и не нужна. Он услышал сигнал вызова и понял: едет. Он прильнул к прицелу.
      Водитель, поворачивая на Невский, притормозил. Часы на приборной доске «вольво» высвечивали 8:50. Грохнул первый — одиночный — выстрел. В верхней части лобового стекла образовалась дыра. Вице-губернатор крикнул: «Маша!..» Пуля «чиркнула» по заколке для волос, и супруга вице-губернатора стремительно нырнула на пол… Это спасло ей жизнь. Мгновенно на автомобиль обрушилась автоматная очередь — семь пуль пробили крышу и левую переднюю стойку «вольво». Водитель резко швырнул машину вперед, но это уже ничего не меняло — Малевич был ранен в голову и грудь. Пули начисто оторвали подголовник пассажирского сиденья, образовали огромную рваную дыру в заднем стекле. В умелых руках товарищ Калашников блестяще продемонстрировал себя в роли снайперской винтовки.
      «Вольво» вырвалась на Невский и с ходу протаранила «газель». Истерично кричала и ругалась матом Маша. Орал водитель «газели», из перебитой артерии Малевича алым фонтаном била кровь.
      Ранения вице-губернатора медики назовут позже «несовместимыми с жизнью». А трагедию, разыгравшуюся солнечным августовским утром, юристы квалифицируют как террористический акт, и будет возбуждено дело по статье 277 УК РФ: «…посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность».
      Собиралась толпа. Толпа жадно смотрела, как всхлипывающая женщина борется за жизнь мужа. Не вице-губернатора, не председателя КУГИ — любимого человека. Она пальцами пыталась зажать его раны… толпа глазела. Жадно и с удовольствием: НОВОГО РУССКОГО ГРОХНУЛИ!.. КЛАССНО!
      Михаил Малевич поднял глаза на Машу. Возможно, он что-то хотел сказать, но уже не мог.
      А по крышам четной стороны Невского проспекта быстро уходил снайпер. Внизу его уже ожидала машина.
      Вице-губернатор умер в «скорой» по дороге в Мариинскую больницу.

* * *

      Смерть вице-губернатора пятимиллионного Мегаполиса вызвала ажиотаж. Такого громкого убийства Питер не знал с 34-го года, когда был убит Киров. О преступлении сообщили все СМИ России и многие зарубежные. Высказались все должностные лица высшего эшелона власти и все политические марионетки, все борцы-приватизаторы.
      Из отпуска срочно вернулся начальник питерского УФСБ Виктор Черкасов, при горпрокуратуре создали штаб следственной группы. А из Москвы рыжим соколом обрушился на город Великий Приватизатор. От его крика дрожали стекла в кабинетах Большого дома… Принципиальный человек! Спуску не даст! О, нет! Он не даст. Он такой.
      Начальника ГУВД генерал-майора Локтионова к этому времени на боевом посту уже сменил генерал-майор Понедельник. Очень, кстати, опытный милиционер — он раньше пожарником был. Так вот, милиционер-пожарник тоже оказался человеком принципиальным и Рыжему в лоб ответил: не беспокойтесь, мол, найдем! От меня еще никто не уходил. Это наверняка «тамбовские»… Но меры уже принимаются. Весь личный состав трижды в день моет руки, чтобы, значит, чистые были. Во всех отделах проведена инспекция средств пожаротушения, проведен дополнительный инструктаж. Шесть сотрудников «наружки» наказаны за появление на службе в гражданской форме одежды. Так что не беспокойтесь — найдем. «Тамбовцы» уже дрожат!
      Но Рыжий все равно расстроился и с расстройства продал металлургический комбинат одному греческому еврею по цене не пять процентов, а пятьдесят. Грек все равно остался доволен, но сам-то Рыжий пролетел на восемьдесят лимонов зелени. Обидно! Пришлось для компенсации пару нефтепромыслов скинуть по цене один процент от реальной стоимости. Бабки вернул, но навлек на себя гнев Президента. «Не по чину берешь, понимаешь», — сказал всенародно избранный и строго (очень строго!) погрозил пальцем из больничной палаты. Пришлось пообещать ему новую ракетку… Расходы!
      И только народ (быдло!), не получивший от приватизации ничего, не скорбел. Черствый народ. Грубый… А ведь многие смогли обменять свой ваучер на литровую бутылку польского «рояля»! Нет в народишке благодарности. Э-эх, портяночники сиволапые.
      Николай Иванович Наумов узнал о смерти Михаила Львовича Малевича в Мадриде, на набережной Мансанарес. Наумову позвонил секретарь, рассказал о трагедии.
      — Да, — сказал Николай Иванович, — совсем беспредел… в центре города… вице-губер… Когда похороны?
      — Пока не знаю, — ответил секретарь.
      — Ты узнай и мне сообщи. Я обязательно прилечу проститься с Мишей. Ах, что творят! Что же они творят?
      Переговорив с секретарем, Николай Иваныч спустился в прохладный погребок и выпил бокал красного, почти черного вина:
      — Прощай, Мишаня. Земля тебе камнем, сучонок.

* * *

      Наумов действительно прервал отдых и прилетел на похороны. Кадры хроники запечатлели его у гроба вице-губернатора. Не на первом плане — Наумов никогда не рвался на первый план, — но и не на задворках.
      Перед траурной процедурой он подошел к вдове, сказал растерянно:
      — Маша, примите мои самые искренние… Ах, Господи, беда-то какая! Как же так, Маша?.. А я ведь через неделю вас с Мишей в гости ждал… мы договаривались…
      Наумов пожал вдове руку выше локтя и скромно отошел. Настроение было поганым: пропали денежки!

* * *

      Почти сразу после известия о покушении на вице-губернатора Обнорский объявил экстренный сбор всего личного состава. Да, собственно говоря, возбужденные сотрудники агентства уже сами подтягивались… не каждый день вице-губернаторов убивают. Один Зверев куда-то пропал… Уже две недели Сашка фактически работал в агентстве, хотя официально зачислен в штат был всего два дня назад. Сначала в ответ на предложение Обнорского написать заявление о приеме на работу он ответил:
      — Тебе что, головных болей не хватает?
      — Мне не хватает времени и денег, — сказал Андрей. — А головных болей в избытке… Так заявление-то будешь писать?
      — Нет, не буду…
      — Почему?
      — Потому что среди героев ваших расследований обязательно найдутся люди, которые, радостно потирая руки, скажут: «А у Обнорского в агентстве бывшие уголовники!» Да еще из ментов. Да еще со статьей за вымогалово… Тебе это нужно?
      Убедил Обнорский его одним-единственным аргументом.
      — Саша, — сказал он, — в бытность твою опером ты обладал широкими полномочиями, так?
      — Относительно. А что?
      — Все в мире относительно… Тем не менее обладал. А вот как ты эти полномочия подтверждал?
      — Я тебя, Андрюха, не понимаю. Что ты хочешь сказать? — удивился Зверев.
      — Элементарно, Ватсон. Например, ты подходишь к человеку на улице и говоришь классическую фразу: пройдемте, гражданин! А он тебя в ответ культурно посылает… а?
      — Ксиву в мурлыкало! Аусвайс, ежели по-научному.
      — О! А теперь, Саша, у тебя ксивы нет. Я тебе предлагаю оформиться на работу для того, чтобы на законных основаниях получить удостоверение агентства… Ксива, конечно, не оперская. Но пока еще люди реагируют на слово «журналист» положительно.
      Зверев подумал немножко, потом сказал:
      — Убедил… а какого цвета корки-то?
      — Красного, Александр Андреич, красного…
      — Убедил, — сказа! Зверев и сел писать заявление.
      Пока писал, бурчал себе под нос, что это, мол, сейчас еще реагируют положительно, а скоро за слово «журналист» в морду будут давать.
      Итак, Обнорский собрал личный состав агентства. Не удалось найти только Сашку. Оксана сбросила сообщение ему на пейджер: срочно позвони. Зверев отзвонился только через час и сообщил, что «он занят»… Эва как!
      Обнорский сказал: кхе! — и начал внеплановую оперативку:
      — Господа-товарищи инвестигейторы, прошу прощения за цинизм…
      — Зачем же вы, Андрюша, извиняетесь за высокие профессиональные качества? — перебила Агеева… язва известная.
      — Я попрошу не перебивать, Марина Борисовна. Итак, я прошу простить меня за цинизм, но событие сегодня произошло замечательное: убийство вице-губернатора. Не каждый день такое случается.
      — Ага, — согласился Повзло, — ежели их каждый день грохать — не напасешься.
      —. Коля! Коля, ну хоть ты! Убийство незаурядное, даже в масштабах страны. Думаю, что сейчас мы должны сосредоточить все силы именно на нем… Прошу высказать свои соображения.
      Соображений было высказано немало: от версии политической до бытовой… Но основной все же представлялась версия, связанная с деятельностью покойного на ниве приватизации. Большие деньги — большие проблемы. Кстати, всем сразу вспомнилось, что за два месяца до убийства Малевича был убит председатель КУГИ Прибрежного района Алексей Май. А нет ли тут связи?
      Подводя итоги, Обнорский сказал:
      — Вот так, девчонки и мальчишки. Версий у нас довольно много, а фактов негусто. В адресе сейчас работают репортеры, но я не думаю, что им удастся зацепить что-то стоящее. Заказуха, она и есть заказуха. Я прошу всех напрячься. Марина Борисовна, за вами как всегда мониторинг прессы. Отследите все, что было о Малевиче в открытых источниках: от серьезных изданий до статеек в черносотенной макулатуре. Напрягите Аню Соболину… Где она, кстати?
      — Яволь, херр женерал, — сказала Агеева и покинула кабинет строевым шагом. Вопрос о Соболиной проигнорировала.
      — Коля, — обратился Обнорский к Повзло, — ты у нас главный спец по политике. Крутись день и ночь среди депутатов и чиновников. Пей с ними водку, ходи к бабам, что хочешь делай, но добудь все о теневых связях Малевича: что? кто? где? с кем? почему и сколько?
      — Понял, — отозвался Коля. — Но, сам понимаешь, сплетен всегда больше, чем правды. Завистников у покойника было выше крыши.
      — Копай, Коля. Рой землю, как крот.
      — О’кей, — согласился Коля. Он был уже в работе. Политическую тусовку Питера Повзло знал глубоко, связей в этой среде имел множество, а в кулуарах Смольного и Мариинского ощущал себя как рыба в воде… Свое дело он делан с удовольствием.
      Получая задания, сотрудники один за другим покидали кабинет. Отдельно Андрей хотел потолковать со Зверевым, но… где его черти носят? Занят он, видите ли…
      Скоро в кабинете осталась только юрист агентства Аня Лукошкина.
      — Что ты грустная такая, Анька? — спросил Обнорский.
      — Да так… Машку жалко.
      — Какую Машку? — механически, думая о другом, сказал Андрей.
      — Малевич… Хотя для меня она на всю жизнь так и осталась Лосевой, — ответила Аня. И, видя удивление Обнорского, добавила: — Мы же учились в одном классе.
      — Да ты что! Что же ты молчишь-то?
      — А о чем тут говорить? Андрей встал, прошел по кабинету, снова сел. Спросил:
      — Ты поддерживаешь с ней контакты?
      — Относительные, Андрюша. Так, перезваниваемся иногда потрепаться по-бабски.
      — Аня! Золотце! Делай что хочешь, но устрой мне встречу с Машей Малевич.

* * *

      Зверев появился в агентстве только после обеда. Обнорский столкнулся с ним возле умывальника. Сашка сосредоточенно оттирал черное пятно на джинсах, по виду — сажу. Пятно от Сашкиных усилий только расплывалось. Некоторое время Обнорский с интересом наблюдал, присев на подоконник.
      — Не оттирается, — сказал Зверев огорченно.
      — Бывает, — согласился Обнорский. — На пожар выезжали, Александр Андреич?
      — На пожар, — кивнул Сашки.
      — Это правильно… Мы тут все ерундой занимаемся: по Малевичу работаем, а вы на пожар съездили. Портки вот замарали.
      Зверев посмотрел удивленно на Обнорского, потом спросил:
      — Ну и как, раскрыли?
      — Куды ж без тебя!.. Ты где был, Саша?
      — Осматривал тачку, на которой скрылся убийца Малевича, — ответил Зверев.
      С сигареты Обнорского рухнул столбик пепла.
      …О покушении на вице-губернатора Зверев услышал в машине, по пути в агентство. Он уже подъезжал к Гостиному двору, когда, обгоняя его, завывая сиренами, посередине Невского пронеслись два милицейских автомобиля. Одновременно из магнитолы голос диктора скороговоркой сообщил о расстреле вице-губернатора. Зверев проскочил поворот на площадь Островского и рванул вслед за милицейскими машинами на улицу Рубинштейна.
      На перекрестке Рубинштейна и Невского нервно пульсировали мигалки нескольких автомобилей. Ткнувшись радиатором в «газель», застыла пробитая пулями «вольво-940 GL». Ошалевший гаишник размахивал полосатой палкой. Звереву повезло — он сумел воткнуть свою «девятку» возле магазина «Рыба» и ввинтился в толпу зевак. Зверев ненавидел эту толпу, жадную до зрелищ, до чужой беды, до крови… Пробиваясь сквозь гущу, Сашка подумал, что толпа вечна. Она была во все века. Сотни лет назад она собиралась, чтобы посмотреть, как сжигают ведьм и рубят руки ворам. И так же задние напирали на передних и вытягивали шеи, и вставали на цыпочки. И светился в глазах похабный интерес. И в возгласах «Ах!» звучал восторг… В двадцатом веке основной пищей алчной до жестоких зрелищ толпы стати ДТП. Но суть не переменилась: так же горели глаза при виде окровавленного тела на асфальте, а в словах «Ужас! Кошмар!» так же звучал восторг.
      Зверев проталкивался, слыша отдельные голоса — возбужденные, испуганные, злорадные: нового русского завалили… Не-а, депутата… Насмерть?.. Ну, в натуре, бля, насмерть… так им, сукам, и надо!.. К-а-ашмар!.. Да хер с ними. Пусть всех перебьют… Он прорвался и сразу увидел знакомых из 27-го отделения. За жидким оцеплением, возле «вольво», часто сверкала фотовспышка эксперта, отражалась на темно-синем боку автомобиля. Неподалеку стояла группа мужчин с очень серьезными лицами. Частью в форме — ментура, частью в штатском — ФСБ.
      Автоматически Зверев заметил, что у «вольво» и «газели» одинаковые номера: «007». Подумал: для газетчиков самое то.
      А машины все продолжали подъезжать. МВД, ФСБ, прокуратура, чиновники… Господи, зачем их столько? По опыту Сашка знал, что количество не обязательно переходит в качество. Скорее наоборот — присутствие начальства с большими звездами создает некую нервозную обстановку. Сейчас здесь нужны только оперативники, следак и эксперты. Хорошо бы кинологов с собачками, которые пойдут вместе с операми по чердакам, подъездам, подвалам.
      Сашка подошел к Сереге Осипову. оперу из 27-го. Когда-то он сам «натаскивал» Серегу, Подошел, поздоровался. Осипов. кажется, нисколько не удивился, хотя не виделись они с октября девяносто первого года.
      — Что туг у вас, Сережа? — спросил Зверев.
      — Дурдом, — лаконично ответил Осипов.
      Он жевал резинку, но сквозь цитрусовый аромат явственно пробивался запах «вчерашнего». Зверев ответом не удовлетворился и начал задавать вопросы. Неохотно Сере га рассказал, что стреляли в вице-губернатора, что раненого увезли на «скорой», но, видимо, помрет… что начальство задолбало, работать невозможно. И вообще, не наше это дело. Пусть его «комитетские» копают… пивка бы сейчас, а, Андреич? Сашка согласился, что — да, пивка, конечно, не худо… Он поговорил с Осиповым еще минут пять, ничего интересного не услышал и «пошел в народ». Реальных свидетелей происшедшего не было. Вернее, были, но с ними уже работали оперативники ФСБ.
      Совершенно неожиданно информацию подбросил тот же Осипов. Он нашел Сашку и сказал:
      — Слушай, Андреич, не знаю, зачем тебе все это нужно…
      — Я нынче журналистом. Серега, заделался. Акула пера.
      — А-а… понятно. В общем, по секрету тебе говорю: сразу после стрельбы вот оттуда, — Осипов показал откуда, — резво сорвалась белая «шестерка». Чуть тетку не сбила… Имеет она отношение к делу или нет — не знаю. Номер предположительно начинается на «46». В машине было двое…
      — Понял, — ответил Зверев. — Еще что?
      — Только что сообщили: на Минеральной, недалеко от РУВД, горит тачка. Вроде «шестерка»… вроде белая. Секешь?
      — Секу, — быстро ответил Зверев. — С меня пол-литра.
      — Плыви, акула пера, — добродушно сказал Осипов. Кажется, он все-таки опохмелился.
      Зверев выбрался из толпы, пошел к своей «девятке». Когда отъезжал, заметил Соболина, Володя спешил, длинные волосы летели за спиной… акула пера!
      Через двадцать минут Сашка остановил машину на тихой улице Ватутина, пешком прошелся по Минеральной. Черный кузов автомобиля торчал, как панцирь черепахи, из лохмотьев пены. Какого цвета была «шестерка» при жизни, сказать смогут только эксперты. Остатки пены слегка шипели, оседая. Крыша курилась. Рядом с тачкой крутились люди в форме и в штатском. Одного из них Зверев уже видел сегодня на улице Рубинштейна.
      Тачка сгорела дотла, и никаких следов в ней, разумеется, не сохранилось. Но обгоревшие, закопченные номера никуда не делись… Интересно, действительно номер начинается на «46»?
      Зверев подошел. Невзирая на удостоверение, его послали. Он не стал спорить и минут сорок ждал, пока «коллеги» не уехали. Потом спокойно осмотрел тачку, переписал идентификационный номер с шильды под капотом… Тогда и испачкал джинсы.
      Вот эту историю Зверев и рассказал Обнорскому.
      — А номер тачки? — спросил Андрей.
      — А 46–24 ЛЕ. Такие номера давали летом девяносто первого. Буква «Р» на шильде соответствует 91-му году выпуска тачки.
      — Ясно. А владельца пробивал?
      — Не успел, — ответил Зверев. — Но это минутное дело. Пойдем.
      Вдвоем они прошли в закуток Зверева, Сашка набрал номер информационного центра ГАИ.
      — Из Новороссийска, барышня, Петров, 3-й отдел РУОП, телефончик 273-…-… А номер машинки: А 46–24 ЛЕ.
      Через минуту Зверев записал беглым почерком с многочисленными сокращениями:

      «Костылев Вал. Вас. 12.12.40. Карпинского 36-2-135».

      — А телефончика там, барышня, нет? — спросил Сашка. Нашелся и телефончик. — А нарушения? А идентификационный номер?
      Нарушений у Костылева не было… Дисциплинированный товарищ.
      — Ну что же, — подвел Зверев итог. — Все сходится. Поскольку заявления об угоне нет, нужно полагать, что свою «шестерку» гражданин Костылев кому-то продал. И продал по доверенности.
      — Поедешь к Костылеву? — спросил Обнорский.
      — Нет. Поеду домой, сменю штаны. Да, кстати, Андрюха… вот, — Зверев вытащил из заднего кармана джинсов конверт.
      — Что это?
      — Премия, господин Обнорский… Мы с Лысым помозговали и решили, что вы с Семеном большую работу провели. Тратили время, деньги, нервы… а Семен еще и печенью рисковал.
      — М-да, — задумчиво сказал Обнорский. — Я, вообще-то, не за деньги работал, Саша. Но возьму. Сам понимаешь: расходов масса. С источниками приходится расплачиваться… и прочее. Сколько здесь?
      — Штука.
      — О’кей. — Обнорский, не глядя, сунул конверт в карман.

* * *

      Опыта работы по заказным у Зверева, сказать по правде, не было. В пору его службы в розыске заказные убийства тоже, конечно, случались, но в достаточной степени редко. Да и характер их был иной: жена «заказала» мужа-алкоголика, который достал по жизни… Замдиректора треста заказал своего шефа, чтобы занять его место… Все, в общем-то, понятно. А подавляющее большинство убийств составляла бытовуха. Причиной была элементарная пьянка, оружием — кулаки, ноги, кухонные ножи, сковородки и прочие случайные предметы. Корысти за всем этим кровопролитием, как правило, не было никакой. Если, конечно, не считать корыстным мотивом стакан портвейна, из-за которого однажды сын убил папаню… Следов убийцы не прятали, а иногда и вспомнить не могли: что же, собственно, произошло? Почему это Люська (Васька, Петька) лежит в кухне с проломленной головой? (Варианты: в гараже со стамеской в брюхе, в прихожей в луже крови.)
      …Опыта работы по заказным не было, но Зверев считал, что если удастся зацепить след, то… Как знать? Впрочем, он ничего не загадывал наперед.
      Валентина Васильевича Костылева он «отловил» не сразу. Хотя в пятьдесят шесть лет Костылев был уже пенсионером (работал на вредном производстве), дома он не сидел. Поговорить удалось только на следующий день.
      — Да вот же, блин немазаный, — говорил, рыгая пивом, пенсионер. — Меня уж три раза об этом спрашивали. И милиция, и чекисты и, понимаешь, прокуратура… Сколько же можно-то?
      — Я журналист, Валентин Васильевич, — скромно сказал Зверев.
      — А-а! Вот из-за вас, блядей, вся демократия вокруг… Жид?
      — Русский. Я у Серегина работаю, в Агентстве журналистских расследований, — Сашка продемонстрировал новенькие корочки.
      — Ну ладно… Я статейки-то Серегина читал. Ничего… толково. Ну, чего тебе?
      И Зверев начал задавать вопросы.
      …Содержать свою машину на одну пенсию Костылеву стало тяжело. И он дал в «Рекламу-шанс» объявление о продаже… припоздал, конечно. По весне-то цены выше. «А машинка — куколка, игрушечка. Ухоженная, пробегу всего двадцать семь тысяч… Ну, короче, дал объявление, пошли звонки. Но все чего-то покупатель прижимистый, за рупь с полтиной хочет новую, считай, тачку взять… Ну это хрен! Ищите дураков в другом месте. Я так решил: дешевле, чем за две тыщи, не отдам. А в воскресенье, 17-го числа, аккурат этот Паша позвонил. Приезжай, говорю, смотри, щупай. Он быстро приехал, особо ничего и не смотрел. Пустил движок, послушал и сразу говорит: беру. И отмусоливает баксы. Пиши, говорит, Валентин Василич, доверенность… Я ему: — А разве так можно?.. Можно, говорит, я ее прямо щас и заберу. А потом оформим чин-чинарем. Сегодня-то, мол, воскресенье, и дело к вечеру. Уже и конторы все нотариальные закрыты. Пиши, говорит, доверенность от руки, теперь так можно… Я, правда, засомневался: не жулик ли? Может, думаю, у него доллары фальшивые. А он смеется: поехали в валютник, проверим. Проверили. Все чин-чинарем, настоящие доллары. Ну, все. Взял он ключи, документы и уехал, как участник коммунистического субботника… Чего тебе еще надо?»
      Звереву было много чего надо. И он начал задавать вопросы. Выяснилось, что обалдевший от пачки долларов пенсионер ничего толком не запомнил. Фамилия Паши была то ли Голев, то ли Гулев. Отчество? Вроде Петрович. Номера или хотя бы серии паспорта он тоже не мог вспомнить. Да и самого паспорта в руках не держал. Паша просто продиктовал ему свои паспортные данные… Это, в общем-то, Зверева нисколько не огорчило: наверняка паспортные данные — липа. Описание внешности Паши тоже страдало приблизительностью: «Твоего примерно роста и твоего примерно возраста. Волосы темные. Глаза как глаза. И уши, соответственно, как уши. Джинсовая куртка и штаны. Черная рубашка. Обувь?.. А хрен ее знает!.. Шрамов, наколок, дефектов речи нет. А мне что — детей с ним крестить, чтобы я его разглядывал?»
      Косвенно, конечно, рассказ Костылева подтверждал, что Паша причастен к «делу Малевича». Но что с этого? Да ничего! В этом и так нет особых сомнений.
      Но Зверев не унимался:
      — А в какое время вам звонил Паша?
      — Да уж к вечеру дело было… часов семь.
      — Поточнее не вспомните?
      — Нет, не скажу…
      — А откуда он звонил, Валентин Василич?
      — А я почем знаю? У меня этого… как его… АОНа… нету.
      — Я понимаю. Но все-таки: ваше личное ощущение? Из дома? Из уличного автомата? Из автомобиля? Может быть, вы слышали в трубке какие-то посторонние звуки? — настаивал Сашка. И вот тут-то птичка Удача задела его своим крылом.
      — Из кабака он звонил, — сказал Костылев. — Бля буду, из кабака.
      — Почему вы так думаете? — насторожился Зверев.
      — А музыка там играла.
      — Но ведь музыка-то может быть и из радио, и из телевизора…
      — Э-э, брат! Там живьем играли… Даже аплодисменты маленько слыхал… Нет, там живьем играли.
      Так, подумал Зверев, уже теплее… А вдруг?
      — Вы уверены? — спросил он осторожно.
      — Что ж я, пацан? Я сам на аккордеоне играл когда-то.
      — Отлично, — сказал Зверев. — А что за музыка была?
      — Да такая… типа «Бесаме, бесаме мучо…».
      — Латиноамериканская?
      — Точно!
      Зверев задал еще много вопросов, чем здорово утомил пенсионера-аккордеониста, но ничего более не узнал. Напоследок он спросил:
      — А почему вы сказали, что Паша «уехал, как участник коммунистического субботника»?
      — Да это я так, к слову.

* * *

      Птица Удача коснулась своим крылом Александра Зверева. Коснулась, не более. Зверев отлично знал, насколько капризна и непредсказуема эта птичка: то она с руки клюет, а то…
      Зверев раскрыл «Весь Петербург-97». А сколько же в Питере кабаков?.. Ой, мама! Это же караул какой-то!
      Ладно, будем думать… Ну, во-первых, из списка сразу можно исключить всякого рода кафе, трактиры, харчевни. Живая музыка — это для солидных и дорогих заведений. Во-вторых, следует исключить рестораны национальной кухни. Маловероятно, что в «Бухаре» или «Шанхае» станут наяривать латиноамериканскую музыку. Там в ходу национальный колорит… А вот если кабак называется «Сомбреро» или «Кактус», то — вполне! Ну-ка, посмотрим.
      Через несколько минут он выписал четыре названия: «Mexico», «Эль-Пасо», «Кармелита» и… «Сомбреро». От того, что он угадал с этой шляпой, Звереву показалось, что сегодня фарт сам прет в руки. Он набрал «шляпный» номер…
      Десять минут спустя он понял, что ошибся — ни в одном из «латиноамериканских» заведений родную музыку не лабали. Эх, птичка-птичка! Где ты, птичка? Цып-цып-цып…
      Стало ясно, что предстоит огромный труд по обзвону всех кабаков Санкт-Петербурга. Изначальное предположение, что такую музыку лабают только в заведениях с латиноамериканскими названиями, теперь казалось ему смешным… Любой подгулявший барыга мог заказать оркестру «танго для любимой» хоть в «Полесье», хоть в «Полярном». Зверев матюгнулся и пошел по алфавиту.
      Через час, когда он уже раз двадцать услышал ответ типа: «…извините, наши музыканты латиноамериканского репертуара не играют», он понял, что птица Удача улетела окончательно.
      …Бесаме, бесаме мучо…
      Зверев продолжал терзать телефон… Извините, наши музыканты такое не играют… Извините, наш ансамбль не исполняет… Жаль, но… Извините… А в «Текилу» вы звонили?.. Нет. не звонил.
      Стоп! Стоп… в какую «Текилу»?
      — Простите, а в какую такую «Текилу»? — спросил Зверев. Никакой «Текилы» в справочнике он не видел.
      — А это новое заведение на проспекте Просвещения. Они недавно открылись… говорят, у них там настоящие латиносы играют.
      — Большое спасибо, — сказал Зверев… Бесаме, бесаме мучо… Значит, «Текила»?.. Стремная птица сидела на дереве, чистила перышки и косила на Сашку круглым блестящим глазом.
      …Над входом в ресторан сверкал неоновый кабальеро в мексиканской народной шапке. Физиономия у него была продувная, в левой руке кабальеро держал огромную бутыль с текилой. Зверев припарковался рядом с огромным джипом и вошел в ресторан. Интерьер был выдержан в гротесково-мексиканском стиле. А вот музыка… Музыка звучала наша. И от этого у Сашки сразу пропало настроение.
      Быстро подскочил официант, сунул меню в роскошной кожаной папке с золоченым изображением того самого кабальеро, что светился над входом. Зверев в меню смотреть не стал, сказал:
      — Принесите мне кофейку.
      — У нас восемь сортов кофе. Есть совершенный эксклюзив.
      — Без затей. Крепкий, черный, горячий. Официант исчез, а через пару минут появился, поставил на столик кофе.
      — Скажите, — спросил Зверев, — а что же у вас с музыкой-то? Я слыша/т, что у вас латиносы лабают.
      — Если вы зайдете к нам через пару недель… мы, видите ли, только что открылись… Но в самое ближайшее время у нас будет латиноамериканский репертуар.
      — Понятно, — скучно сказал Сашка. — А я вот слышал от приятеля, что в воскресенье у вас мексиканцы играли.
      — А-а… было дело, — сказал официант, и Зверев напрягся. — Но это совсем другое. Это у нас студенты какой-то свой праздник отмечали. Они, кстати, не мексиканцы, они из Никарагуа.
      Вот так! Зверев отхлебнул кофе, и напиток показался ему изумительно хорош. В Сашке вспыхнули самые теплые чувства к братскому никарагуанскому народу. Он допил кофе и снова подозвал официанта. Для установления контакта заказал текилы и — на усмотрение официанта — салат с каким-то совершенно экзотическим названием и фантастической ценой. Когда заказ был подан, он снова завел с официантом разговор.

* * *

      Встреча Обнорского с Марией Антоновной Малевич состоялась только после похорон вице-губернатора. Вдова приняла журналиста дома — в просторной, но безликой, усредненной «новорусской» квартире. На столе гостиной стоял фотопортрет Михаила Львовича в черной рамке. Фотограф был, безусловно, мастер. Портрет удался: покойник смотрел на зрителя умными, ироничными глазами… казалось, он знает что-то, чего не знает Обнорский.