Марбелья, Испания Примерно за восемь месяцев до вышеописываемых событий
      По дороге к небольшой апельсиновой рощице, разросшейся в каких-то нескольких сотнях метров от знаменитой Milla de Оrо («Золотая миля»), на естественной каменистой террасе примостилась изящная двухэтажная вилла ослепительно-молочного цвета. Невысокая по нашим национальным меркам ограда позволяла любопытствующему взору разглядеть небольшой сад с тропическими растениями и деревьями, вычурную беседку для пикников а-ля малый Парфенон, паутинку вымощенных мраморными плитами дорожек, сходящихся у открытого бассейна перед домом. И собственно само здание, выстроенное в стиле «дольче вита прагматик». На первый взгляд архитектурное решение казалось простым и отчасти даже банальным. Между тем в этой самой простоте и заключались особые «шик, блеск, красота», которые наделяли сам дом и прилегающее к нему пространство особой растворенной в воздухе аурой. Причем индивидуальной настолько, что повторить замысел неведомого проектировщика, формально скопировав планировку и ландшафтные изыски вокруг, едва ли было возможным. Словом, сравнивать этот дом с подмосковными краснокирпичными замками новых русских - это все равно что столкнуть лбами Бартоломео Растрелли и архитектора Бурдина, разработавшего проект панельного жилого дома серии К-7 (в простонародье - «хрущевка»). Разве что есть смысл потягаться в иене, поскольку в свое время вилла была приобретена нынешним ее владельцем всего за неполный миллион баксов, что по меркам дня сегодняшнего более чем скромно.
      А все потому, что дом этот был предусмотрительно куплен еще до того момента, как оголтелые русские в малиновых пиджаках и с грудастыми девицами под мышками кинулись скупать элитную недвижимость в неофициальной столице южного побережья Испании. В результате некогда заурядная испанская деревня Марбелья, в силу своего географического местоположения пользовавшаяся популярностью разве что у контрабандистов, превратилась в самый фешенебельный курорт Андалусии. И теперь уже не понять, что было первым - яйцо или курица? В смысле, это наши, охреневшие от безумных денег новоиспеченные российские аристократы возжелали стать соседями Шона Коннери, Антонио Бандераса, Хулио Иглесиаса вкупе с разномастными арабскими шейхами. Либо, наоборот, те, попавшись на «слабо», решили посоперничать с крутыми русскими парнями?
      Говорят, что все началось с Хиля. Нет, не с того, который знал, «как провожают пароходы», и пел про «ледяной потолок со скрипучей дверью». В 1991 году мэром Марбельи стал некий Хесус Хиль-и-Хиль. За одиннадцать лет его мэрствования провинциальное испанское захолустье стало жемчужиной Коста-дель-Соль. Поговаривают, что Хиль испытывал непонятную слабость именно к русским денежным мешкам, обеспечивая им режим наибольшего благоприятствования: будь то выдача разрешений на застройку в санитарной зоне, будь то открытие нового кабака, казино или отеля. Любовь оказалась взаимной, и вскоре некогда тихий испанский городок оккупировали не только русские олигархи, но и русские братки. Гостеприимная Марбелья стала как местом ведения бизнеса, основанного на отмывании денежных средств, так и тихой гаванью временно-вынужденной эмиграции. История повторяется: сто лет назад Ленин и прочие видные партийцы спасались от преследования властей в Цюрихе и в Париже, а ныне Владимир Гусинский и глава харизматичных питерских «малышевских» Александр Иванович свет Малышев отсиживались на собственных виллах в Марбелье. Мэр Хиль, судя по всему, был именно «наш человек». По крайней мере на закате властвования в отношении этого градоначальника завели под сотню уголовных дел, включая обвинения в связях с мафией и присвоении бюджетных средств на несколько миллионов евро. Вот уж воистину: подобное тянется к подобному… Нуда ныне один Бог ему судья, ибо Хесус Хиль так и не дождался вердиктов судебных разбирательств, скончавшись от сердечного приступа в 2004 году. Но так уж сложилось, что именно после сего прискорбного случая шедшие строго втору дела «наших» в их Марбелье резко сменили вектор на противоположный. Вследствие чего сразу и вдруг сделалось как-то непривычно тоскливо.
      Летом 2005 года испанская полиция словно с цепи сорвалась. После масштабных спецопераций «Оса» и «Белый кит» у наших соотечественников «укушенные места» чешутся до сих пор. Это ведь только на исторической родине всякие там.«Циклоны», «Допинги», «Антикриминалы» и «Арсеналы» страшны исключительно своими названиями. А здесь за каких-то пару дней одних только банковских счетов арестовали под тысячу. А если добавить сюда задержание двух десятков подозреваемых в коррупции местных чиновников, принудительную депортацию нескольких сотен «рашен мафиози» и арест самого Шакро Молодого, становится понятным, почему многие «эмигранты» в спешном порядке принялись распродавать свою испанскую элитную недвижимость. Да ну ее к черту, эту Коста-дель-Корве,- на земном шарике найдется немало других уголоков, где можно спокойно встретить старость.
      По счастливой случайности революционные марбельские вихри описываемого нами дома не коснулись. Его владелец, который раньше появлялся здесь лишь наездами, поселился на вилле с год назад и все это время вел тихую жизнь затворника. По крайней мере так считали его соседи. Насмотревшись на эксцентричные выходки и шумные загулы русской братии, они были приятно удивлены тишиной и спокойствием, разлитыми вокруг этого дома, и даже не подозревали, что в охране этого странного русского схимника состоит восемь человек, посменно несущих круглосуточное боевое дежурство.
      Нельзя сказать, что хозяин дома по натуре своей был эдаким пуританином и аскетом. Очень даже наоборот. Однако без особой нужды предпочитал не светиться на дышащих пороком и праздностью городских улочках и пляжах, памятуя о том, что Марбелья - город маленький. А посему от нежелательных встреч незастрахованный. В тех же случаях, когда хозяину требовалось отдохнуть от дел праведных, достаточно было дать отмашку, и сорок- пятьдесят минут спустя персональный лимузин доставлял его в аэропорт Малаги. И далее, в соответствии с настроением: либо казино в Палм-Бич, либо очередной матч английской премьер-лиги, либо элитные бордели столицы незалежней Украины. В общем, куда душе угодно.
      Вот только в Россию пока было нельзя. Скажем так: до поры до времени нельзя. Поданным ГИЦ МВД РФ, российский подданный господин Сурин (он же Ребус, он же Кардинал) числился в федеральном розыске по подозрению в совершении целого ряда преступлений: начиная от покушения на убийство и заканчивая такой, в общем-то, невинной шалостью, как подделка документов.
      При этом связей с родиной Ребус не прерывал. И о том, что сейчас творится на бывшей одной шестой части суши, был осведомлен не хуже (а в отдельных аспектах еще и лучше) средней руки российского министра. В отличие от высокопоставленных чиновников, к решению насущных проблем Ребус относился творчески, с огоньком, будучи способным увидеть большоев малом, а малое в большом. Не зря его вторым прозвищем было погоняло Кардинал: он всегда умел мыслить стратегически, по-государственному, с перспективой на будущее. Не то что нынешние временщики от власти, все мысли которых заняты, в первую очередь, как поскорее нахапать побольше, а потом вовремя, а главное безболезненно, соскочить.
      Связи с родиной осуществлялись по разным каналам и разными способами. В том числе через непосредственное общение с соотечественниками. Гости из России на вилле появлялись регулярно. Естественно, это были люди проверенные, из ближнего круга, что называется, «вхожие». Вот и сегодня вечером в гости к Ребусу заехал старый знакомый Семен Аронович Плуцкер, бывший ленинградский искусствовед, дважды судимый в советское время за контрабанду произведений искусств. Во второй половине «ревущих девяностых» он превратился в респектабельного бизнесмена, став владельцем двух антикварных магазинов в центре города. Сетью это можно было назвать с натяжкой, ну да при грамотном подходе даже двух специфических магазинчиков вполне хватало для более чем безбедного существования.
      Плуцкер приехал в Марбелью прямиком из Бильбао, где на днях завершился ежегодный традиционный аукцион мебели, искусства и антиквариата. И хотя для этого ему пришлось сделать небольшого кругаля, он не мог возвратиться в Россию, не засвидетельствовав своего почтения Ребусу. Тем более что тот уже давно зазывал его к себе.
      Как и большинство российских провинциалов, в смутные времена сколотивших себе бешеное состояние и вознесшихся на вершину бандитского Олимпа, Сурин испытывал патологическое влечение к коллекционированию предметов старины и шедевров искусства. В первую очередь-искусства ювелирного. Должным образованием, равно как соответствующим художественным вкусом, он не обладал, а потому собирал свою коллекцию, руководствуясь в первую очередь стоимостью предмета: чем дороже - тем лучше. Как говорится, «нам, татарам, все едино - что водка, что пулемет. Лишь бы с ног валило».
      Семен Аронович познакомился с Ребусом при весьма пикантных обстоятельствах. В 1997-м Плуцкер поехал по своим коммерческим делам в славный город Иркутск, где в первый же день стал жертвой заурядного уличного гоп-стопа. Оно понятно: все под Богом ходим, и от случайных встреч с уличными беспределыдиками никто не застрахован. Вот только сумма, которой в одночасье лишился Семен Аронович, оказалась столь велика, что списывать ее на форс-мажорные обстоятельства было бы неуместным гусарством.
      Перед отъездом на берега Ангары сведущие люди, позиционирующие себя как «малышевская» братва, прочитали Плуцкеру небольшую политинформацию о нравах и умонастроениях, царящих среди коренного населения. А также в общих чертах посвятили его в непростую систему сдержек и противовесов, на коей в ту пору держался местный криминальный мир. Из этой лекции, изобилующей ненормативной лексикой и малопонятными бизнес-интеллигентному Плуцкеру аргоизмами, он почерпнул одно: на данный момент самый главный по тарелочкам у них Ребус. Вот к нему, попав в столь затруднительную ситуацию, Семен Аронович и направил свои стопы. Благо координатами законника его предусмотрительно снабдили.
      Попасть на прием к хозяину земли сибирской оказалось гораздо проще, нежели можно было предположить. Ребус принял Плуцкера в казино «Ветра Байкала»: внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, после чего, извинившись, вышел, оставив питерца на попечение угрюмой охраны. Сидеть в окружении двух молчаливых гориллобразных шкафчиков было не шибко приятно. Тем более что происходили они явно не из бывших спортсменов, как это принято по питерской моде, а из типичных профессиональных уголовников. К «синим» же Семен Аронович испытывал недоверие и брезгливость еще со времен своей первой отсидки.
      Ребус вернулся минут через двадцать. За это время он умудрился собрать сведения о свалившемся как снег на голову госте, сделав пару контрольных звонков питерским эрудитам, а также выяснил, что в отношении Плуцкера борщила бригада Двинятова по кличке Дупло. Еще через полчаса, не без удовольствия проведенных за шашлычком из байкальского омуля, Семену Ароновичу были принесены официальные извинения и возвращена похищенная наличность за вычетом некоторой суммы, отнесенной к разряду «оперативных расходов». После этого растроганный Плуцкер понял, что с таким человеком вполне можно иметь дело. Не прошло и года, как они встретились снова - теперь уже на невской земле. И теперь уже Семен Аронович, расстаравшись для нового сибирского приятеля, оказал тому посильную профессиональную помощь, распознав подделку в некоем маринистском пейзаже. Незадачливого продавца, который, скорее, по незнанию, нежели по злому умыслу попытался толкнуть фальшивку Ребусу, вскоре выловили из Обводного канала. А Плуцкер положил в карман весомое вспоможение за «научную консультацию». Так, на почве взаимной любви к деньгам и искусству они и сошлись,
      – …И как там Бильбао? Для меня что-нибудь интересное было?
      – Скорее нет, чем да. Как любит говорить мой старинный приятель Моня Поташинский, «все уже украдено до нас». К тому же в Европе снова в моде авангард, до которого, если память вслед за моей супругой мне не изменяет, вы не большой охотник.
      В данный момент они сидели в удобных соломенных креслах на увитой плющом террасе. Лениво попивая прохладный мартини, Семен Аронович близоруко щурил глаза, наблюдая за скользящими вдали яхтами. Ребус же, в лучших традициях киногероев Аль Пачино и провинциальной иркутской братвы, традиционно общался с собеседником не снимая своих изящных темных очков в позолоченной оправе.
      На разделявшем их небольшом мраморном столике стояла вычурная коринфская ваза с благоухающими орхидеями. Ребус равнодушно относился к цветам, так что в данный момент эта старинная ваза в большей степени несла сугубо функциональную нагрузку: к ее днищу был прикреплен миниатюрный диктофон. Хозяин дома имел привычку по возможности записывать все свои деловые разговоры. Даже невзирая на то, что не столь давно эта его слабость обернулась для Ребуса очень серьезными проблемами.
      – На хрен мне эти квадратные головы и треугольные ноги? А что-нибудь более приличное? Наше, типа Айвазовского?…
      – Кое-что было. Но цены совершенно нереальные. Сейчас все более-менее известные дореволюционные художники стоят безумно дорого. И Айвазовский в первую очередь. А ведь я помню благословенные времена, когда на аукционах его картины стоили двенадцать - максимум пятнадцать тысяч долларов.
      – А сейчас?
      – Что теперь говорить «за сейчас»? В наши дни Айвазовский уходит под два миллиона. Причем не долларов, а евро. И уходит со свистом. А что делать? В России стало неприлично много неприлично богатых людей. Наши делают всю погоду на ихнем хуторе, поэтому скоро я вообще перестану себя нервировать посещением подобных мероприятий. Русские скупают русских художников. На аукционах поднимают цену, потому что знают: всё равно приедут из России и купят. Вот раньше безумных денег стоили голландцы. А теперь они никому не нужны. Все гоняются за русскими художниками, при этом никто не дает стопроцентной гарантии подлинности. Вот в этот раз Виктор
      Феликсович приобрел два небольших театральных эскиза Коровина. Отдал за них что-то около семи тысяч евро. Допустим, для него это так, семечки. Но кто может поручиться, что это наброски именно Константина великого Алексеевича? А не, к примеру, его однофамильца Эдика Коровина, которого я прекрасно знаю еще по Русскому музею и который мог бы делать хорошие деньги на копиях, если б не пылкая дружба с Бахусом.
      – Виктор Феликсович?…
      – Да-да, тот самый уважаемый человек, который купил в гипермаркете «Форбс» два десятка яиц Фаберже. Безумный, на мой взгляд, поступок. Берусь объяснить его лишь тем обстоятельством, что патриотизм - вообще очень дорогая штука. А патриотизм взаимовыгодный - уже две дорогих штуки.
      – В нашей неспокойной жизни спокойный сон вполне стоит таких денег,- заметил Ребус и поморщился, ибо произнесенной фразой сам себе невольно наступил на больную мозоль.-Да и чего бы не выбросить бабки на воздух, если заранее знаешь, что в этот момент ветер все равно будет дуть в твою сторону?
      – Вполне справедливо. Впрочем, неблагодарное это занятие - считать деньги в чужих карманах. Почему-то чужие всякий раз округляешь в большую сторону, а свои - в меньшую. Парадокс. Помнится, когда меня арестовали по делу о рисунках Филонова, один штопанный погонами гондон в чине майора как-то заявил мне на утреннем допросе: «Семен Аронович, мы вчера на обыске у вас столько ценностей изъяли. Я потом всю ночь не спал, думал, сколько же у вас еще осталось?»
      – И что ты ему ответил?
      • - Я ему сказал: «Гражданин начальник, вы лежите в постели с молодой, красивой женой и при этом всю ночь думаете о моих деньгах. Как вам не стыдно?»
      – Смешно.
      – Это сейчас смешно, а тогда сей невинный вопрос стоил мне переднего зуба. Впрочем, я все равно с ностальгией вспоминаю те времена, когда наша доблестная милиция была укомплектована в основном представителями рабоче-крестьянской прослойки. Нет, конечно, и среди них встречались люди с непомерными амбициями и такими же запросами, но в целом… В целом тогда каждый все-таки занимался своим делом и, как говорил наш, не к ночи будет помянутый, генеральный прокурор Устинов, задача у всех была, в общем-то, одна - «сделать людей счастливыми». Естественно, в меру своих способностей и своих возможностей. А сейчас? Наша опять-таки доблестная милиция такова, что я ежедневно рискую самим фактом своего существования.
      – Что, сильно прессуют?
      – Здесь просится немного другой глагол, но, к сожалению, у меня со школьных лет всегда была проблема с подобрать синонимы. Во всяком случае, каждый раз, когда в Петербурге кто-то имеет неосторожность своими грязными лапами прикоснуться к прекрасному, меня тут же волокут в приснопамятный антикварный отдел и начинают вести душеспасительные беседы. Словно бы я состою у них в штате в качестве консультанта на общественных началах.
      – Погоди-ка… В связи с «антикваршиками» фамилия Некрасов тебе ни о чем не говорит?
      – Х-ха, знаю ли я Некрасова! С тех пор как этого штымпа перевели в двенадцатый отдел на должность важ-няка, мы с ним имели неудовольствие общаться целых три раза. Причем всякий раз он ведет себя так, как будто держит меня за идиота. А у самого в голове явно не хватает клепки. И боюсь, что не одной. Не далее как в октябре он пригласил меня в свой кабинет, выставил холст маслом, изъятый у каких-то залетных гостей из Бобруйска, и попросил, чтобы я дал письменное заключение - новодел это или нет? На что я ему ответил: «Уважаемый гражданин начальник, однофамилец великого русского поэта. Когда я в благословенные времена еще работал в Эрмитаже, покойный Орбели мне сказал: „Знаешь, Сёма, если искусствовед посмотрит на картину и с одного взгляда скажет, что он все про нее знает, то это бред. Чтобы понять, настоящая она или фальшивка, надо провести химический анализ, надо досконально знать почерк этого художника и еще много всего прочего"». Ну и кто после этого из нас идиот? Мы с Орбели или этот напыщенный павлин, не могущий отличить Стасова от Саврасова?
      – Ладно, не кипятись. На этот счет можешь больше не дергаться. Если Некрасов как-нибудь решит к тебе обратиться, ты узнаешь об этом от меня, и первым. Надеюсь, до сих пор у тебя не было повода усомниться, что я держу слово?
      – Упаси бог! Кстати сказать, я совсем не против контактов с кем бы то ни было. Я готов поговорить с этим доблестным правоохранителем о женщинах, о политике. Я даже готов обсудить с ним непростой еврейский вопрос… Вот только об искусстве - увольте! Я очень уважаю людей, работающих в антикварном отделе ленинградского, пардон, петербургского уголовного розыска, многих знаю давно и лично… Но раз уж у вас есть такая возможность: передайте им, что в антиквариате и во всем, что с этим связано, ихний Некрасов разбирается так же, как я в их наглядной агитации. Кстати, вам не доводилось видеть милицейский плакат -~ определитель типов национальности? Сильная вещь, на мой взгляд вполне достойная висеть где-нибудь у поста охраны на Иорданской лестнице. Да, кстати, об Эрмитаже…
      Семен Аронович по-хозяйски взял со столика бутылку и добавил себе благородного напитка примерно на два пальца.
      – Так вот. С позапрошлой весны, хотя не берусь судить наверняка, было ли это впервые, в мой магазинчик на Малой Конюшенной, она же бывшая памяти бойфренда Софы Перовской, повадился захаживать один интересный клиент. Не то чтобы он делал это часто, но, скажем так, не без некоторого постоянства.
      – И чем же он интересен?
      – Сам по Себе абсолютно непримечательная, я бы даже сказал бесцветная, личность. Но вот вещицы, которые он сдавал на комиссию, всякий раз были не лишены занимательности. Более того, довольно редкие вещицы. Не побоюсь этого слова - штучный товар, поскольку…
      – Что за вещицы?
      – В основном эмали. Реже - посуда, часы, кубки. Помнится, была еще парочка икон… нуда суть не в этом. Все веши - восемнадцатый, девятнадцатый век, редко позднее. При этом все без исключения - очень высокого качества. Но что самое удивительное: клиент никогда не торговался, никогда не брал аванса в ожидании экспертизы или факта продажи. Сразу соглашался с предложенной, ценой, брал деньги - и до новых встреч.
      – А предлагаемая цена, насколько я понимаю…
      – А что делать? У нас, извините, немного не то учреждение. Мы не собес. Тем более что с нашими накладными расходами и нездоровым интересом к нашему магазинчику людей, состоящих на государственной службе (шоб им подняли зарплату!