Паша деликатно постучался, выждал паузу и, так и не услышав приглашения войти, решительно толкнул дверь. Нечаев в кабинете был не один. Над его столом под углом в сорок пять градусов, но и не опираясь на полировку, склонился человек в хорошем костюме, при галстуке, и показывал, где Нечаеву следует поставить свою подпись. Начальник морщился из-под очков и что-то бухтел себе под нос. Было вядно, что его явно что-то не устраивает - и в самом документе, и в поведении порученца. Однако бумагу все-таки подписал. Порученец с гаденькой улыбочкой принялся смахивать со стола просыпавшийся пепел и тут Нечаев не выдержал:
      Ты эти замашки свои холуйские брось! Привыкли, понимаешь, в генералитете!
      Порученца как ветром сдуло. Впрочем, по выражению его лица было видно, что он добился чего хотел.
      Нечаев заметил, что Козырев наблюдал за происходящим, и прокомментировал:
      – Нули, стоящие после единицы, увеличивают мощь. Как сказал, а?! - от удовольствия он даже погладил себя по груди и покровительственным жестом пригласил:
      – Чего в дверях-то жмешься? Проходи. Докладай.
      – Да я вот тут, Василий Петрович, рапорт принес.
      – Надеюсь, не на увольнение?
      – Не, на матпомощь.
      – Ого! - неодобрительно крякнул начальник. - Молодой, да ранний. Сколько ты у нас работаешь?
      – Почти два месяца, - с тоской в голосе ответил Козырев, чувствуя, что ему в этом кабинете сегодня вряд ли что-то обломится.
      – Вроде как рановато еще для материалки-то. Ладно, давай свою рапортину, почитаем.
      Козырев протянул начальнику рапорт. Нечаев протер носовым платком очки, взял бумагу, пробежал по диагонали и поморщился.
      – Ты всегда такой искренний и честный? Или только при общении с начальством?
      – Всегда, - ответил Козырев, не совсем врубаясь в суть вопроса. - А что?
      – Да так, собственно, просто хотел уточнить, - сказал Нечаев и начал читать Пашино сочинение вслух: «Начальнику Седьмого отдела ОПУ полковнику милиции Нечаеву В. П. от оперуполномоченного Седьмого отдела Козырева П. А. Рапорт. Прошу Вас рассмотреть вопрос об оказании мне материальной помощи в связи с тяжелым финансовым положением, в котором я оказался по вине хозяина снимаемой мною вподнаем комнаты, внезапно потребовавшего внести оплату за несколько месяцев вперед». М-да… Приятно осознавать, что хоть кто-то в нашей конторе знает подлинного виновника своего тяжелого финансового положения. Я вот, например, до сих пор не знаю, а знал бы - своими руками придушил. Но ведь не на Чубайса же валить, в самом деле?… Да, кстати, ты ведь у нас, кажется, парень местный, питерский?
      – Местный, - обреченно вздохнул Козырев, понимая, куда клонит начальник.
      – Прописочка, значит, есть. И папа-мама имеются?
      – Есть, имеются.
      – Ну и на хрена тебе эти, с позволения сказать, понты? Чего тебе дома-то не живется? Или ты, когда в кадрах контракт подписывал, думал, что там сумма твоего жалованья в у. е., а не в рублях обозначена? Тоже мне гусар-схимник выискался.
      Паша Козырев молчал. Да и в самом деле, не станешь же объяснять начальству, что жил он отдельно от родителей, потому что метров у них в квартире на бульваре Новаторов было маловато, а тут еще и старшая сестра вышла замуж. Сестру Паша любил, ее мужа - нет, а тот жил у них. Такой вот, не любовный, но житейский треугольник. Обычная незатейливая схема. «Все, не даст денег», - подумал Паша и ошибся. Василий Петрович Нечаев был мужик вспыльчивый, резкий, порою даже грубый, но зато отходчивый. А еще он был просто хорошим мужиком и всегда горой стоял за своих людей, за что разведчики его любили и уважали безмерно. Причем все. Или, скажем так, почти все. Тот же замполич, к примеру, постоянно строчил на Нечаева кляузы и доносы. Хотя, с другой стороны, что оно такое - замполич? Да, собственно, и не человек даже. Так, недоразумение ходячее.
      – Ладно, проехали, - вдруг неожиданно произнес Нечаев. - Материалку для тебя я постараюсь выбить, вот только эту цыдулину свою ты, брат, все-таки перепиши.
      – А как переписать? - не понял Паша.
      – Блин, Козырев, не зли меня, слышишь?… Как-как? Напиши, что деньги на лекарства нужны, мол, дядя в Тамбове помирает - ухи просит… У ребят поспрошай - они тебя научат, как правильно слезу из бухгалтерии выжимать. А то… Он честно, видишь ли, написал. Вы бы лучше сводку честно отписывали, а то такой пурги понагонят. Как со Стручком на прошлой неделе…
      – А что со Стручком? - осторожно спросил Козырев. Дело в том, что Стручка, который проходил свидетелем по делу банды Андрея Тертого, в одну из смен на прошлой неделе таскал и он.
      – А то ты не знаешь? Кто отписал, что объект целый день из дома не выходил? А объект в это время с пламенной речью в городском суде три часа без передышки языком молотил, а потом до вечера хрен знает где по городу шарился. А?
      – Так это же не в нашу смену было, - начал было оправдываться Козырев.
      – Знаю, что не в вашу! Если бы в вашу - я бы тебе твое тяжелое финансовое положение так бы утяжелил, что… Ладно, проехали. Скажи-ка мне лучше, как там Гурьев? Соки из вас с Ля-миным выжимает?
      – Нам на пользу! - козырнул Павел. - Ну-ну! Приятно слышать. Значится так, Павел… э…
      – …Александрович.
      – Значится так, Павел Александрович. С сегодняшнего дня твое место в машине исключительно на переднем сиденье справа. Ногами не ходить - пусть Лямин бегает, да и Нестерову, черту лысому, не худо старые косточки поразмять. Твоя задача фиксировать все, что делает Гурьев. Фиксировать и запоминать. Задача ясна?
      – Не совсем, - вынужден был признаться Козырев.
      Нечаев пошуршал бумагами и выудил одну из них.
      – Неприятный разговор у меня был с ним вчера. Хотя, признаться, я этого разговора уже давно ждал. В общем, так - Гурьев рапорт написал, - Нечаев раздраженно отпихнул этот самый рапорт, достал сигарету, затянулся. - А я гурьевский характер знаю. Раз пошел на это, значит всё, спекся человек. Теперь его, согласно инструкциям, надо было в гараж перевести, на две недели хозработ. Но я с нашим руководством договорился, да и сам Антоха не против… В общем, оставшиеся десять дней он на линии отработает, чтобы тебя еще малехо поднатаскать. Потому и говорю - с сегодняшнего дня внимай Гурьеву аки пророку Исайе. Две недели пройдет, придется самому за баранку садиться, хватит уже порожняка гонять. Тему усек?
      – Усек, - ответил Козырев, в душе которого в данную минуту смешались два противоположных чувства. С одной стороны радость, что наконец-то пришло время серьезной самостоятельной работы, с другой - горечь, что так мало успел поработать и совсем не успел сдружиться с Антоном. - А в смену четвертым кто пойдет?
      – Баба пойдет, - буркнул Нечаев.
      – Какая баба?
      – Баба как баба. Обыкновенная. Блондинка, рост метр семьдесят, бюст номер… не помню какой… второй, наверное. А может и третий, - мечтательно задумался было Нечаев, но тут же осекся, заметив заинтересованный взгляд Козырева. - Еще вопросы будут?
      – Нет.
      – Ну тогда все. Свободен… Хотя нет, подожди. Я Нестерову уже говорил и тебе сейчас повторю. Сегодня работаете серьезно, груз непростой, в движении и не совсем по нашей линии. К чему я это? А чтоб проникся. Короче: груз с утра приняли на границе, под Выборгом. По информации, объект встречается со связями, едет с ними в Питер, общается, расстается. Возможно, затем едет обратно, но обратно нас не колышет. Главное: фиксируем - встречается, расстается. После этого заказчик будет крепить .
      – Ты, Паша, запомни, и Лямину вашему, кстати, тоже мои слова донеси: дело очень серьезное. Поверь мне, я не преувеличиваю. И на руководство наше вчера выходили, да и я этого парня знаю - сам по молодости за ним дважды ходил. И дважды терял! Он нам все рамсы попутать может, - закончил Нечаев, пародируя блатных.
      – А он кто?
      – Ну, если одним словом, то - сука. А еще Ташкентом его кличут. Говорят, он сейчас заматерел, в Финляндии живет - оттуда и на побывку едет. Но он и без прозвища петлять будет - это у него в крови. Понял?
      – Понял, - серьезно согласился Козырев.
      – Да, и вот что еще! - добавил Нечаев. - Я знаю, вы молодые, охочие до погонь, так вот: Ташкент в Швеции мог десять лет получить за убийство Пухлого… Но не получил… Я это к тому, что крепить будут опера, ваш номер шестой… Ясно?
      – А сколько отсидел?
      – Я же сказал - мог, но не получил. Ты чем слушаешь?… Так тебе ясно?
      – Ясно. Но ведь мы и так по приказу задерживать права не имеем…
      – По приказу… На сарае что написано? Во-во! А там дрова лежат!… Все, иди, жертва рыночного капитализма.
      Козырев ушел, а Василий Петрович достал из сейфа бланк-задание на Ташкента и в очередной раз внимательно перечитал прилагающуюся к нему справку-меморандум . Не будучи сыщиком, Нечаев имел лишь несколько косвенных и личных воспоминаний о Ташкенте, тем не менее в своей характеристике, данной ему, он был абсолютно точен. Хотя надо признать, что имеющийся объем информации о Ташкенте, конечно же, ничтожен по сравнению с тем, что было о нем неизвестно. С 1989 года в отношении Ана Альберта Максимовича, 1970 года рождения, уроженца Джамбула, разными подразделениями заводились три дела. Правда, не уголовных, а оперативных: в 1989 году 6 - м отделом УУР по окраске «разбой»; в 1993 году ОРБ с окраской «вымогательство»; и, наконец, в 1995 году РУБОП - и снова вымогательство. Каждый раз оперативники проигрывали. Причины были разные, в том числе и нерадивость некоторых сотрудников, но базисная все-таки заключалась в следующем - Ташкент был жестким, дерзким и очень быстрым. Это внутренне, а с виду… с виду он был похож на… Гурьева. Разве что одевался дорого.
      Для оперов старой закваски Ташкент был фигурой культовой, былинной. Внимательный человек обратил бы внимание на одну такую «не ерунду» - говорили о Ташкенте много, вспоминали еще больше, но никогда никто не рассказал что-либо, от чего можно было засмеяться. К тому же вся информация вокруг него была уважительно неконкретная.
      И еще. У Ана было красивое, умное лицо с чуть азиатскими скулами и глазами. К чему это? А к тому, что никогда не верьте худым умным азиатским лицам. В начале 90 - х один катала сказал своему напарнику про Ташкента так: «Я с ним шпилить не буду. Выигрывать не хочу, проигрывать тоже не желаю. И в доле с ним быть не хочу. И более его не приводи». На недоуменный вопрос он ответил: «Потому что с таким профилем ткнет в спину без размаха и, не оборачиваясь, дальше пройдет». Старый карточный шулер говорил верно. Он знал, что когда не удается карточный фокус, то можно оказаться смешным. А когда не удается обман в игре на серьезные деньги, то можно оказаться утопленным в ближайшем арыке с перерезанным горлом.
      В этот день инструктаж получился недолгим. Так бывает всегда, когда наружке ставится задача подвести объект под задержание. Особо рассусоливать в таких случаях нечего. Ежу понятно, что главное здесь - не потерять. Все остальное (фотосъемка, фиксация связей, установка их адресов и прочее) желательно, но в принципе не обязательно. Смене раздали, как всегда, хреновые фотографии Ташкента, задиктовали его контейнера и телефоны заказчика, еще раз предупредили - объект вертлявый, так что работать его нужно предельно аккуратно. «И не таких крепили», - заворчал было Гурьев, однако Нестеров, который также как и Нечаев был в курсе послужного списка Ташкента, его одернул: «Вы эти свои понты, господин дембель, бросайте», а про себя добавил: «На самом деле ТАКИХ, может быть, мы еще и не крепили».
      Как и предсказывал заказчик, в Выборге Ташкент сделал остановку у гостиницы «Дружба». Здесь к нему в машину подсел человек, после чего они вдвоем на весьма приличной скорости двинулись в сторону Питера. По Выборгской трассе в две машины их тянули смены багалура и выпивохи Кости Климушкина и бессменного старшего опера Николая Григорьевича Пасечника. Где-то в северной части города экипаж Нестерова должен был присоединиться к этому почетному кортежу и сменить ребят Климушкина - те колесили за Ташкентом аж с половины седьмого утра.
      В полной боевой амуниции (радиостанции, сумки с фототехникой, предметами маскировки и дежурными бутербродами) Лямин и Козырев вышли из конторы и направились к стоянке оперативного транспорта. Нестеров и Гурьев задержались в дежурке - получали стволы. К стволам по инструкции выдавались кобуры. Их получали, расписывались, а потом складывали в багажник - Нестеров пользовался собственной, старой, подмышечной, которая была много удобнее поясной, Гурьев же, в нарушение всех приказов, кобурой не пользовался вовсе, предпочитая хранить табельное оружие в машине, в бардачке.
      Вооружившись, Нестеров и Гурьев неторопливо покинули контору и двинулись вслед за ребятами к машине. Согласно последней настроечке дежурного Ташкент еще только проезжал Зеленогорск, так что торопиться особого смысла не было. Все равно дальше Питера те никуда не денутся, а Питер - город маленький, так что успеется. По дороге закурили и некоторое время шли молча. Первым не выдержал Нестеров:
      – Ну и скотина же ты, Гурьев. Это ж надо! Мало того, что подлянку устроил, так еще и время самое то подгадал…
      – Сергеич, прошу тебя, вот только не начинай. И так на душе погано…
      – Ах, какие мы сегодня утонченно-нежные! На душе у нас погано, а тут еще и я со своим говнищем, как же… В белое, значит, решил переодеться? С «девятки» на «шестисотый» перескочить? Аи, молодца! Ну давай, действуй! А горшки за молодняком нехай Нестеров один выносит. А что? Ему же все равно, он же у нас принюхамшись…
      – Блин, Сергеич, ну какого ты… Ты же все понимаешь. К тому же я и раньше говорил, что подумываю уходить…
      – Подумывал он! Штирлиц подумал, и ему понравилось, так что ли?… Когда ты мне это говорил? Где говорил? В Аптеке после смены?
      На проводах Полянского? Так у нас каждый второй, когда «со стаканом во лбу» уходить собирается - кулаками в грудь колотит, д'Артаньяна из себя корчит. И что из того? Если хочешь знать, я сам раз эдак сто собирался, два раза даже рапорта на стол Нечаеву подкладывал. А все оттого, что тоже, как ты вот, «подумывал»… А ты поменьше думать не пробовал? Говорят, очен-но помогает…
      – Сергеич, не заводись. Тебе хорошо говорить, когда всего семь месяцев до двадцати пяти календарей осталось. А мне-то что здесь еще ловить?
      – А ты меня моими календарями не попрекай. Мне, знаешь ли, как-то монопенисуально, сколько их там - двадцать пять или тридцать пять. У меня из конторы только два пути: или ногами вперед, или под зад коленом. Третьего - не дано. И не потому, что я весь такой по жизни правильный. Просто я ничего другого больше не умею - сорок два года прожил, да так и не научился… Такой вот малость на голову долбанутый. Зато звучит гордо - разведчик!
      – Только что и звучит, - усмехнулся Гурьев. - Знаешь, мне один знакомый в Главке когда-то сказал, что наша служба - это ментовский пролетариат, которому нечего терять, кроме своих упырей. Так вот я за свою службу маханул не так уж много объектов, зато вот себя за эти шесть лет, кажется, где-то по дороге потерял.
      – Красиво излагаешь, Антоха - прямо как в кино. Извини, не могу тебе так же красиво ответить - все больше неприличные слова на ум лезут… Значит, говоришь, себя искать отправляешься? - неожиданно спокойно закончил свою тираду Нестеров. Выпустив пар, он как-то сразу сник. - Ладно, тогда флаг тебе в руки. Тем более, что может быть ты и прав, Антоха. Ты еще молодой, у тебя вся жизнь впереди… Это на меня жара, наверное, так действует, вот я и расскипидарился - чисто наш замполич на квартальном совещании… Все, проехали, держи пять, - он протянул Антону руку. - Считай, что я тебе ничего не говорил. Просто, расстроил ты меня, понимаешь, хуже некуда, вот я и сорвался, нарушив тем самым старую оперскую заповедь № 4, которая, если ты еще помнишь, гласит…
      – «Не знаешь - молчи! Знаешь - помалкивай!» - отчеканил Гурьев.
      – Моя школа! - искренне восхитился Нестеров. - Ладно, давай, двинули. А то, я смотрю, там наши юнкера совсем заскучали, ажио копытами землю бьют. Кстати, Антоха, действительно давай-ка сегодня по возможности красиво все сделаем - пацаны под задержание еще никогда не работали. Так что если что - поможешь?
      – О чем речь, Сергеич, все сделаем в лучшем виде. Никуда это эСэНГэ от нас не денется, - успокоил старшего Гурьев.
      Темно-синяя «девятка» с позывными «735», пробиваясь сквозь уличные заторы, катила в направлении северных районов города. Как и было приказано, на переднем сиденье рядом с Антоном сидел Паша Козырев. Нечаев поставил ему задачу фиксировать все действия оперативного водителя, но поскольку смена пока двигалась без объекта, Паша развлекался тем, что фиксировал количество нарушений ПДД, которые Гурьев совершал в пути следования. За неполные двадцать минут таковых набралось уже двенадцать, притом, что мелкие фолы Козырев даже не засчитывал.
      Сзади сидели погруженный в свои, никому неведомые, думы мрачный Нестеров и Ваня Ля-мин, который беспокойно ерзал, явно порываясь задать некий мучивший его вопрос. Наконец решился:
      – Антон, а вот когда рапорт на увольнение написан, то ведь все равно еще есть возможность передумать и его забрать?
      Продолжая совершать чудеса на виражах, Гурьев, не оборачиваясь, хмыкнул:
      – Есть такая возможность, Лямка. Только это, скорее, к Сергеичу вопрос - он у нас в таких делах большой специалист.
      Нестеров поморщился, однако ничего говорить не стал, а посему Лямин продолжил терзать Гурьева:
      – Может, еще передумаешь, а, Антон? Я только-только привык к вам всем, и вот на тебе… Ты ведь это, наверное, из-за денег, да? А я как раз вчера в газете прочитал, вот, даже с собой захватил, - Ваня порылся в сумке и достал изрядно помятые «Известия», - нам с января прибавить обещают. Точно. И пишут, что намного…
      В любой другой ситуации Гурьев в ответ на такие речи расхохотался бы до колик - сколько на своем веку он этих обещалок пережил, пальцев на двух руках не хватит. Но из Ваниных уст это прозвучало столь искренне и трогательно-наивно, что Антон даже смутился немного. Однако вида не показал, а наоборот, довольно грубо попросил:
      – Может, закончим этот базар?
      Но потом все-таки не выдержал и добавил:
      – Не, Лямка, я не из-за денег ухожу. Просто, понимаешь… И здоровье уже не то, и вообще… Друг меня просил, понимаешь, помочь ему надо… - Антон окончательно смутился и попытался перевести разговор в шутливую плоскость:
      – Да ты не дрейфь, лучше представь, какие перед тобой теперь открываются карьерные вершины. Пашка садится за руль, а ты автоматом становишься не просто разведчиком, а заместителем старшего смены, легендарного подполковника Нестерова. И это за какие-то неполные два месяца, а?
      Шутка получилась неудачной - по крайней мере, никто из экипажа даже не улыбнулся. Повисла долгая пауза, за время которой на свет появились, как минимум, еще три милиционера, после чего с переднего сиденья подал голос Козырев:
      – Александр Сергеевич, а правда, что нам в смену теперь грузчицу дадут? Мне Нечаев сказал, а я так и не понял - он это серьезно или пошутил?
      – Правда, - вздохнул Нестеров. И было отчего вздыхать: поменять первоклассного водителя на зеленого пацана, и, вдобавок, получить в смену молодую бабу без опыта работы в на-ружке - это вам не волны в тазике пускать.
      – Оп-па, - заинтересованно отреагировал Гурьев. - И кто сия особа? Очередная выпускница института благородных девиц? Что, молода? Хороша собой? Ей-богу, а может Лямка и прав - при таком раскладе не грех и рапортину отозвать.
      – Ишь, встрепенулся, - неодобрительно покачал головой старший. - Ты лучше за дорогой смотри, вон чуть «Форда» не подрезал - начистят нам когда-нибудь морды за твою езду. И между прочим, будут абсолютно правы.
      – Да ладно, Сергеич, не ворчи. Какие морды, господь с тобой - мы же при исполнении. Нам сейчас по инструкции можно даже парочку человек задавить и не заметить.
      – Правда, что ли? - купился доверчивый Ля-мин.
      – Ага, но только парочку, потому что трое - это уже все, состав. А двоих можно запросто списать, ребята из отдела по без вести пропавшим такие штуки легко делают… Сергеич, ты от ответа-то не уходи. Что за баба-то? Я ее знаю?
      – Может, и знаешь. Ольховская Полина из установки, беленькая такая, высокая. О ней, кстати, Адамов неплохо отзывается. Вроде бы не дура, пашет наравне с мужиками, без всяких там бабских закидонов. Он ее хотел было на начальника отделения попробовать, а та уперлась - ни в какую. Написала рапорт, мол, прошу перевести меня в наружку. И чего, спрашивается, ей в установке не сиделось? Ладно бы совсем соплюха была, до романтики падкая, так нет же, уже четыре года у нас работает. В общем, хрен поймешь, чего у них, у баб, на уме, а?
      – Это точно, - чуть помедлив, согласился Гурьев, хотя ответ на вполне риторический вопрос Нестерова у него, похоже, имелся.
      Давно это было, в самом конце года девяносто девятого. Случился тогда у Антона с Полиной ослепительно-красивый, но слишком скоротечный роман. Виноват в их разрыве был, безусловно, Гурьев, однако сам себе он признался в этом много позднее. Глупо, конечно, все получилось. Тем более, что Полина была, пожалуй, единственной женщиной в его жизни, которую он действительно мог представить в роли своей жены. Не говоря уже о том, что по сравнению с той же Тамарой она была просто само совершенство.
      Сколько же они не виделись? Наверное, года полтора, да и то если считать за встречу случайное пересечение в коридорах центральной конторы. Они даже не поговорили толком, но Гурьев до сих пор помнил, как потеплело тогда у него на душе… Полина… Ни до, ни после ни с какой другой (а было этих самых «других» - ой, как много!) ничего подобного он и близко не испытывал. Антон подумал, что если допустить, просто теоретически допустить возмож ность того, что Полина умудрилась сохранить к нему хоть какое-то подобие прежнего чувства, то сейчас он обязательно постарался бы вернуть ее. Тем более теперь, когда он, наконец, принял свое решение… Впрочем, наверняка у Полины уже давно есть кто-то другой. Просто потому что не может не быть «кого-то» у такой красивой, нежной и умной бабы. Хотя… Даже язык не поворачивается назвать ее бабой. Вот Тамару - да. Она действительно пустая и вздорная баба из той породы, про которых Нестеров обычно говорит: «Если она поедет за мной в Сибирь, то испортит мне там всю каторгу». А вот Полина… Да, но ведь зачем-то ей нужен этот самый перевод в наружку? Причем именно в их отдел?… Может быть, все-таки и можно каким-то образом войти в одну и ту же реку дважды?… «Ничего, - подумал Антон, - разберемся. Теперь нам уже спешить некуда. Разберемся»…
      – Антон, ты чего, уснул там, что ли? - Голос Нестерова заставил Гурьева отвлечься от воспоминаний. - Запроси-ка еще раз точную настройку Климушкина, где они сейчас обретаются.
      Гурьев нажал тангенту радиостанции:
      – Семь-три-семь, семь-три-семь, ответьте семь-три-пятому. Дайте вашу точную настроечку.
      Через пару секунд Антону ответили:
      – Семь-три-пятому. Мы с грузом и экспедиторами по Энгельса вверх. Здесь пробочки. Стоим плотно. Ориентир - Светлановская.
      – Понял вас, ориентир - Светлановская, - Гурьев отключился, взглянул вполоборота на Нестерова и, продолжая одним глазом следить за дорогой, спросил:
      – Чё делать будем, Сергеич? В пробку соваться - последнее дело, так зависнуть можно, что мама не горюй. Может, попробуем по набережной продублировать, там всяко попросторней? Если Ташкент в центр подался, то у него все равно только две дороги - либо через Петроградку, либо через Финбан. И в том, и в другом случае мы его с воды быстрее примем.
      – Согласен, давай на Ушаковскую. Только минут через пять снова с ребятами свяжись, а то мне потом Климушкин всю плешь проест - мы их еще полчаса назад поменять должны были. А Костя таких зависов не одобряет, сам знаешь.
      Смена подлетела к Ушаковской, движение здесь, и правда, было поспокойней. За пару минут они докатили до Кантемировского моста, после чего Гурьев притормозил и снова запросил семь-три-седьмого. В ответ раздалось невразумительное похрюкивание, а затем в эфире наступила полная тишина.
      – Семь-три-семь, семь-три-семь, ответьте семь-три-пятому… Тьфу, бля, так бы беременность прерывалась, как связь! - выругался Гурьев и откинулся на спинку сиденья. - Ни хрена не слышно!
      – Это, наверное, телевышка помехи создает, - решил блеснуть эрудицией Ваня Лямин. - Мы сейчас в зоне неустойчивого приема.
      Гурьев скосил глаза на противоположную сторону Большой Невки. Там его внимание привлекла отнюдь не трехсотметровая созидательница помех в радиоэфире, а торчащая на Аптекарской набережной красно-белая заправка ПТК.
      – Слышь, Сергеич, - немного смущаясь, начал Антон. - Мы их по-любому с запасом опередили. Разреши через речку сгонять? У меня еще талоны пэтэкашные остались, хорошо бы отовариться напоследок от щедрот государственных.
      Нестеров был в курсе, что многие водители управления периодически затевали какие-то невинные, с их точки зрения, аферы с талонами на топливо и догадывался, что Гурьев по этой части не являлся эдаким кристально чистым исключением. Конечно, по инструкции он не имел права позволять своему водителю такой борзоты - как-никак, мелкое хищение госимущества, причем в служебное время, да еще и в присутствии молодых, но с другой стороны - «а кто не льет? Назови!»
      – Ладно, только давай по-быстрому. Еще не хватало, чтобы нас ответственный по управе нахлопнул. Да и настроечку почаще запрашивай - чего-то не нравятся мне эти три минуты тишины.
      – Есть, командир, - откликнулся довольный Гурьев и втопил по газам. - Семь-три-семь, семь-три-семь, ответьте семь-три-пятому…
      Климушкин на связь категорически не выходил. Впрочем, пока большой беды в этом не было - в конце концов, с экипажем можно связаться и через дежурного. Гурьев остановился на заправке, резво выскочил, достал из багажника две канистры (Нестеров аж присвистнул - «м-да, широко живет партизан Боснюк!») и поскакал к заветному окошечку. Паша Козырев продолжал терзать станцию, а Лямин, воспользовавшись остановкой, вылез из машины - подышать и размяться, слишком уж душно было в салоне.
      Солнце палило нещадно. Легкий невский бриз хотя и приятно холодил лицо, но от жары не спасал. Сколько таких денечков выпадает в Питере за год? - раз-два, и обчелся. И почему-то вечно они случаются на буднях, а как выходные - так обязательно либо дождь зарядит, либо похолодает. «Дурацкий здесь все-таки климат. То ли дело у нас в Костроме: если зима - так уж зима, если лето - то лето настоящее. Хоть целый день из Волги не вылезай», - Лямин лениво наблюдал за потоком машин, сворачивающих с Кантемировского моста на набережную. Одну из них, красную «ауди», он цепанул взглядом, инстинктивно отметив, что именно такая вроде как должна быть у Ташкента. Когда машина проезжала мимо него, Ваня заметил, что в салоне сидят два мужика. Заинтересовавшись таким совпадением, он глянул на контейнера и ахнул: все совпадало. Он завороженно проводил глазами удаляющуюся «ауди» и только потом метнулся к Нестерову.
      – Александр Сергеевич, там… там Ташкент проехал! Вон та красная машина, видите?
      Нестеров вгляделся. Действительно, красная «ауди», - правда, ни номеров, ни пассажиров уже не разглядеть.
      – Ты контейнера посмотрел? Точно они?
      – Вроде, да.
      – Так «вроде» или все-таки точно?
      – Точно. Они.
      – По коням, - Нестеров обернулся и свистнул Гурьеву. - Антоха, твою мать, давай бегом! Работаем!
      К этому времени Гурьев успел наполнить только одну канистру. Долю секунды он обреченно смотрел на вторую, потом сплюнул, выматерился и, подхватив пустую и полную, кинулся к машине. На бегу швырнул канистры в багажник, плюхнулся на сиденье, рванул с низкого старта и только после всех этих телодвижений, натужно дыша, спросил:
      – Чего стряслось-то?
      – Давай вперед, на Аптекарский. Лямка вроде как Ташкента засек.
      – Так «вроде» или все-таки точно? - продублировал Антон вопрос Нестерова.
      – Вроде они, - ответил Ваня Лямин, который в данную минуту и сам засомневался, а не напекло ли ему часом солнышко голову. Вдруг это и правда был не Ташкент, а просто такой вот мираж.
      – Ну смотри, Лямка, - сердито сказал Гурьев. - Если это не они, я тебе голову откручу. Это ж надо - талон на двадцать литров коту под хвост.
      – Не трынди, Антоха, давай-ка лучше при-топи. Не ровен час уйдут, а мы и знать не будем, за кем подорвались.
      – Не боись, Сергеич, там впереди сейчас подряд два светофора будут - на одном точно нагоним.
      Так оно и случилось. На светофоре и правда нагнали и убедились (случится же такое!) - действительно Ташкент.
      – Ну Лямин, ну орел! Молодца! Не глаз - алмаз, - крякнул Нестеров, и Ваня расплылся в довольной улыбке. В этот момент он был по-настоящему счастлив. - Ну что ж, теперь суду все ясно, - продолжил Нестеров. - Знаем мы, что это за неустойчивый прием: просрали объекта и ушли из эфира. Ладно, бы Климушкин, но ведь и смены Пасечника на хвосте не видать. Интересно, это Ташкент по привычке пятками вперед пошел , или наши его по дурости маханули? - Нестеров достал из нагрудного кармана мобильник и набрал номер Климушкина. Железное правило - о подобных деликатных вещах по станции лучше не говорить, а то дежурный завсегда шибко расстраивается (может и инфаркт от огорчения схватить).
      – Господин Климушкин? Это товарищ Нестеров беспокоит. Меня терзают смутные сомнения: ваши грузчики часом ничего на дороге не обронили?… А то мы тут подобрали, едем и гадаем - ваше или нет?… Ой, да что вы говорите?… Согласен, это он… Да-да, самый натуральный белый песец… Да вы что? Не может быть… Прямо по трамвайным путям? - каков наглец! А вам, значится, такой маневр не по силам?… Ах, трамвай помешал?… Ну, тогда это меняет дело… Мы вот тут с товарищем Гурьевым посовещались и решили, что десяти бутылок «Невского классического» будет достаточно, дабы навсегда забыть о данном прискорбном инциденте… Вот и славно… Желаю приятно отдохнуть после трудов своих праведных. Только объекта вы нам все-таки официально передайте, а то как-то неудобно получается. Да, и Пасечнику настроечку скиньте - мы сейчас с Аптекарского на Попова уходим… Все, понято. Давай, Костя, счастливо.