При упоминании слова «филер» в памяти всплывает образ человека в котелке, с тростью, осторожно выглядывающего из-за афишной тумбы. Отношение к филерам всегда было недоверчиво-брезгливым - как к людям, которые по роду своей деятельности занимаются чем-то неприличным. Человек по природе своей любопытен, а потому частенько подслушивает и подсматривает за другими, но терпеть не может, когда подглядывать начинают за ним. Особенно в случае, если за человеком водятся грешки, а наблюдение ведут филеры-профессионалы. Последние отнюдь не вымерли как мамонты, а лишь немного видоизменились. Потому что с древних времен лучшего (а главное, более простого) способа получить достоверную оперативную информацию так никто и не придумал…

      Машина наряда ОВО Василеостровского РУВД медленно (километров сорок в час, не больше) двигалась по улице Беринга. Если нет тревоги или вызова, ОВО всегда едут медленно - так удобней приглядываться к прохожим. А приглядываться нужно - это их хлеб. И в прямом, и в переносном смысле. На бежевой, видавшей виды шестерке, еще издалека был виден широкий бортовой номер - «12 - 13».
      – Ветоль, притормози, - попросил водителя сержант Саша. Водителем в наряде вторую неделю работал Виталий, после техникума сбежавший в милицию от армии.
      – Торможу, - безразлично продублировал приказ Виталий. Время было раннее, утреннее, а потому предписанная должностными инструкциями бдительность пасовала перед однообразием смены, за которую даже гопники попадались редко. Один, правда, пытался укусить Сашу за лычку на погоне. Однако не сумел - получил в лоб термосом. И, пожалуй, за субботнюю смену это было самое интересное.
      – Сергей Васильевич, - обратился к старшему Александр. - Стремно отсвечивает «девятина», а?
      Сергей Васильевич был старшиной уже восемь лет. Он и пробудет в этом звании до самой пенсии, потому что свою службу он знал хорошо, а вот напрягаться и выслуживаться не любил и не собирался. Офицером стать не стремился - для удовлетворения личных амбиций ему вполне хватало собственной вотчины. Себя уважал. Молодых держал на расстоянии.
      Все посмотрели налево. В переулке, задом к улице, стояла темно-синяя «девятка» с народом внутри. Двигатель не работал. Внутри сидели неподвижно.
      – Для половины пятого странновато, - согласился Сергей Васильевич и, потянув к себе автомат, скомандовал: - Подрули осторожно.
      Виталий подъехал к «девятке» и встал сбоку и чуть сзади, метрах в четырех. Двигатель ОВО никогда не выключают. Первым вышел Саша и встал вполоборота к старшине, ожидая команды. Тотчас сидевшие в машине парни нажали на дверные кнопки, что сделало невозможным открыть двери снаружи. Это серьезно насторожило Сергея Васильевича, и он начал выбираться с заднего сиденья, но потом вдруг махнул свободной от автомата рукой и сказал: «Все нормально! Уезжаем».
      Когда старшина взгромоздился обратно, Виталий вопросительно обернулся к нему, а Саша удивленно глянул в полуоткрытое окно и спросил:
      – Не понял, Василии?
      – Уезжаем, я говорю, - повторил старшина.
      – Чего случилось-то? Ты их знаешь, что ли? - не удовлетворился его ответом Саша.
      – Никого я не знаю. Все о'кей… Нас здесь не ждали, - слегка раздражаясь, ответил старший наряда.
      – Давай проверим! - не унимался Саша.
      – Давай, проверь, Сашок, проверь, - ухмыльнулся Васильевич.
      Саша кивнул Виталию, и они резво подошли к,«девятке» с разных сторон. Внутри салона, помимо водителя, находилось еще три человека. Они не шевелились. Почувствовав неладное, Саша аккуратно вынул табельный «ПМ» и спрятал его за спину. Затем постучал в окно водителя. Окно приоткрылось.
      – Утро доброе. Документики, пожалуйста.
      В это время Виталий нагнулся с другой стороны и стал всматриваться в глубь салона. Странно, но двое на заднем сиденье головы к нему, что было бы естественным, не повернули. Обычно в подобной ситуации милиционерам приходилось видеть либо наглые, либо растерянные лица. Но сейчас их как будто бы просто не замечали.
      – А в чем дело? - услышал Саша вопрос.
      – Ни в чем. Формальность, - заученно ответил сержант.
      – А у формальности есть основания? - последовал еще один вопрос.
      – Найдутся. - огрызнулся Саша. Его это не раздражало, поскольку каждый третий в таких случаях пытался качать права. Однако он и не расслаблялся, охватывая взором всех сидящих.
      – Вот когда найдутся, тогда и заходи, - нагло ответил водитель, которому навскидку было лет тридцать. Лицо красивое, не бандитское, не глупое.
      – Выйдите из машины, - приказал сержант, чуть отойдя от двери водителя. - Произношу волшебное слово: ПО-ХО-РО-ШЕ-МУ!
      – Зачем?
      – Поговорить надо! - повысил голос Александр.
      – Вас же двое. Вот и разговаривайте между собой.
      Виталий распрямился, передернул затвор автомата и ткнул стволом в стекло с другой стороны: «Хорош базарить - на выход все!»
      – Беспощадно стрелять будете? - нисколько не испугавшись, ухмыльнулся водитель.
      – Выходишь или нет?!! - зло сказал Саша и вынул пистолет из-за спины. - Смотри, сейчас окно потеряешь!
      – Глянь на мандат, - услышал он в ответ. В чуть приоткрытое окно высунулась глянцевая бумажка, которую водила достал из-под козырька.
      Саша осторожно дотронулся до нее и прочитал: «СПЕЦТАЛОН». А далее: автомашина (марка такая-то, цвет - такой-то, номера - скользящие…) проверке и досмотру не подлежит. Подпись - начальник ГУВД… Гербовая печать… На талоне водяные государевы знаки.
      – Хорошая бумага, как у Йогана Вайса ! - ахнул Саша и взглянул на Виталия: «Глянь, деревня!» Кстати, деревней он частенько называл и самого себя.
      Офицер, засветивший сержантам «непроверяй-ку», понял, что парни - сопляки и им интересно, а потому суетиться не стал. Дал вчитаться.
      – Извините, - Саша выпустил «непроверяй-ку» из рук. - А чего сразу не сказали?
      – А ты «Когда деревья были большими» смотрел? - улыбнулся водитель.
      – С Никулиным? Смотрел, - недоуменно кивнул Саша.
      – Манера у нас такая… Ладно, пока, - окно закрылось.
      Саша и Виталий вернулись в свою «шестерку».
      – Ну, и кто такие? - с нескрываемой иронией спросил Сергей Васильевич.
      – Спецслужба какая-то! - с восторгом ответил Виталий.
      – Угу!!! Я бы сказал - спецслужба агентов национальной безопасности! Жертвы сериалов! - вздохнул старшина. - Запомнили раз и навсегда: это НАРУЖКА!
      – Какая норушка? - в один голос переспросили молодые милиционеры.
      – Слушайте, бандерлоги, - добродушно объяснил Сергей Васильевич. - Не норуШка в Смысле мышь, а НАРУЖКА от слова наружное наблюдение ГУВД. Если официально, то сотрудники оперативно-поискового управления ГУВД. То есть управления, которое в справочниках есть, а офицеров его почти никто не видит, и где они находятся почти никто не знает. Расшифровывать словосочетание «наружное наблюдение», надеюсь, не нужно?
      – Шпики, что ли? - сформулировал Виталий, прокручивая в голове внешности сидевших на заднем сиденьи («а ведь один - совсем пацан, как я»).
      – Можно сказать и так, только без котелков, как в кино, и извозчиков.
      – А'что они сразу не предъявились? - не унимался Саша, которого все-таки задело вежливое хамство представителей спецслужбы. (Кстати, физиономию водителя он запомнил. Чем-то она ему понравилась. Может быть, спокойной уверенностью?)
      – Да скучно им. Да и визитная карточка у них такая: «А чо? - А ни чо! Мы примуса починяем!» - ухмыльнулся старшина. - А потом, опера нас как называют?
      – Цветные, - ответил уже ставший понемногу въезжать в милицейский сленг Виталий.
      – Во-во. Мы, в свою очередь, гаишников за милицию не считаем. А наружка сторонится всех, даже оперативников. Они себя разведкой называют. В общем, у каждой службы - свои погремушки. А с этими лучше не связываться.
      Я сразу понял, когда увидел: «девятка» чистенькая, у заднего стекла сумки какие-то черные (там у них аппаратура, наверное)… Глаза, как у мертвецов, в нашу сторону не смотрят… антен-ка маленькая торчит… номера областные (у них этих номеров, как у нас в отделе пьяных и битых). Похоже, адрес какой-то на Беринга или Шевченко пасут - их тут не одна машина - я вас уверяю.
      Наряд ОВО уже медленно поворачивал с Малого проспекта на Гаванскую. По пустынной Наличной пронеслась модная красная иномарка.
      – Во! - вскинулся рукой старшина. - Этих погоняем! Молодежь хиппует - возможно, на коксе.
      «Шестерка» зарычала, включила мигалки и дернулась в погоню.

      Водитель «девятки», от которой отъехали милиционеры, потянулся, разминая плечи. Потянулся со смаком, так, что сиденье под ним затрещало.
      – Вот работенка! Пятый час глядим в погасшие окна. Утром сменят - придешь к бабе и соврать нечего - мол, опасная и секретная у нас служба! - преодолевая зевоту, пробурчал Антон Гурьев.
      Гурьев был капитаном. Он отслужил в «НН» шесть лет, стал крепким профессионалом, однако в последнее время его взгляды на этот мир - мир погасших до пересменки окон, - менялись. Причем менялись с катастрофической быстротой. Нет, Гурьева перестала устраивать даже не зарплата, о которой можно (и лучше) не говорить. Его перестало устраивать то унизительное состояние, когда нормальные люди стараются двигаться, крутиться в меру своих запросов и характеров, а он, Гурьев, в это время должен стоять на незримых рубежах отчизны и следить. А если что - его нет. И не в тщеславии дело, а в том, что связей, контактов элементарных нет… этого нет… того нет.
      – Ни хуя нет! - вслух произнес Антон.
      – Так спит еще - рано, - не понял коллега, полагая, что Гурьев имеет в виду объект.
      – Потому что нормальный - вот и спит! А ебанутые на голову с ОВОшниками собачатся по ночам, - огрызнулся Гурьев.
      Ему ответили понимающим молчанием, хотя, если честно, двое из троих не поняли ничего. Старший смены, а на их языке бригадир, понял, но лаяться не стал. Он развернул плитку заморского шоколада, отломил кусок и протянул через плечо Гурьеву. Гурьев взял, нервно засунул весь кусок в рот, прожевал.
      – Вкусный, - с набитым ртом похвалил он.
      – Мне очень давно один летчик сказал, что быть бомбардировщиком - это часы скуки, перемежающиеся минутами ужаса, - успокоил его старший.
      Бригадиром в смене был Александр Нестеров. Мама Нестерова была легендой наружного наблюдения. Нестеров с детства слышал шуршание радиостанций. Он работал девятнадцатый год и сам стал легендой. Нестеров был болен наблюдениеманией (не путать с вуайеризмом!). Он плохо понимал, почему солнце постоянно исчезает с неба, но мог срисовать номер квартиры, в которую зашел объект, даже если того со всех сторон окружали телохранители. Когда Нестеров разговаривал, то наклонял голову к левому плечу. Эта привычка выработалась с годами от разговоров по радиостанции. Своего рода благоприобретенный миазит.
      – Ыщо есть! - улыбнулся молодой Лямин, перебирая фирменные упаковки с провизией. А получилось так: около 23.00 они таскали объект в Калининском районе, где последний заехал в универсам и набрал целую тележку снеди. Объект имел условное наименование - «Пингвин» (надо отметить, что наружка дает прозвища чрезвычайно точно). Когда объект выкатил покупки на автостоянку и стал перегружать их в багажник, кто-то позвонил ему на мобильник. Разговор был долгий, нервный, матерный. Объект дерганно пингвинил вокруг своей блестящей «Ауди», бил ластами по ушам и, наконец, прыгнув в авто, сорвался с места. Мало того, что сотрудники наружки слышали весь текст, так еще и, наблюдая за ним, заметили, что часть корзины с продуктами сиротливо осталась на стоянке. Первая машина стартанула за объектом, а на позывной сотрудника из второй - только что пришедшего работать в систему Вани Лямина, - поступил не терпящий возражений приказ: «Грузчик! Что стоишь - клювом щелкаешь? Хватай товар - неси до базы!». Несколько секунд Ваня переваривал это сообщение, а затем схватил тележку и, пронесясь с чужим добром через проезжую часть, сумел практически на ходу закинуть оставшиеся продукты в свою машину. Больше всего в этот момент он напоминал чем-то напуганную, мечущуюся мамашу с малышом в коляске.
      Естественно, после такого случая настроение у находившихся внутри второй машины заметно поднялось, поскольку на подобные сорта пива у них денег не хватало, не говоря уже об остальных покупках. Однако и в первой машине сидели далеко не мальчики, и они тут же передали зашифрованным текстом: «Грузчики, не распаковывайте товар - мы видели накладные!» Что означало: мы видели, сколько и чего вы скоммуниздили - делим поровну.
      Объект довели до гостиницы «Прибалтийская», и здесь его, как самый молодой, потащил Лямин. Стоя у лифта в холле, погруженный в свои мысли объект вскользь зацепил взглядом… незнакомого парня (имя которому было Лямин), увлеченно пытавшегося вскрыть упаковку редкого французского сыра. В голове у объекта мелькнула мысль, что именно такой сыр он купил час назад. То, что это и был его сыр, объект, конечно же, не знал.
      Между тем юный разведчик привлек к себе внимание стоявшего неподалеку от него охранника. Тот уже собрался подойти к Лямину (и далеко не с гостеприимными намерениями), как вдруг у Вани предательски и как всегда не вовремя зашумела радиостанция. Сотрудник службы безопасности «все понял» и, глядя на коробку из-под сыра, подумал: «Контрразведка за каким-нибудь фирмачом… а в коробке, видать, видеокамера». А Ваня Лямин, в свое время приехавший в Питер из Костромы, до того как коробка не поддалась, и сам не знал, чего он такое вскрывает. Он так удивился! Он думая, что обнаружит в ней что-то страшно экзотическое… клешни португальского омара, к примеру… Ля-мин мечтал попробовать что-нибудь португальское… Почему именно португальское - он не знал. Может быть, потому, что совсем недавно в Португалии прошел очередной чемпионат Европы по футболу? И тут на тебе - такой облом. У них в Костроме сыра этого как на гуталиновой фабрике! А этот еще и испорченный - заплесневел видать, пока везли…
      Ну, а потом, пока торчали под адресом объекта, успели сожрать и все остальное.
      – Скоро перейдем на банальный ночной грабеж, - проворчал Гурьев, допивая из банки темное ирландское пиво. Потом он рыгнул и заявил: - За такие деньги мог бы ящик «Толстяка» купить.
      – Действительно! - откликнулся Нестеров, поворачиваясь к Лямину. - Лямка, чо не посоветовал этому тюленю педальному, пока в универсаме за ним крутился?
      – Я там рекламу по телеку глядел - Олейникова со Стояновым! - мечтательно произнес Лямин.
      – Замечательно! - крякнул Нестеров. Все заржали. Гурьев ажио прослезился.
      Около восьми утра пост сменили. Нестеров и компания добрались до конторы, после чего Гурьев покатил в гараж ставить на прикол оперативную машину, а остальные пехотинцы вошли в незаметную дверь, рядом с которой красовалась вывеска: «Филиал № 2 фабрики игрушек». Любой прохожий, желая проявить свои аналитические способности, сделал бы глубокомысленный вывод, мол, если есть филиал фабрики № 2, значит где-то существует и филиал № 1. Данное умозаключение, в принципе, логично, однако на практике абсолютно неверно. С таким же успехом база «НН», которая на сленге ее обитателей зовется «кукушкой», могла бы именоваться и «Трест столовых № 37», и «СевЗапГлав-СнабФлотПрод». Одним словом, «Рога и копыта» - 2.
      Смена принялась отписывать сводку наблюдения. Вернее, так: Лямин, как самый молодой и к тому же обладающий красивым почерком, писал, а его бригадир, он же наставник Нестеров, стоял над душой, подгонял и, мягко говоря, ворчал, поучая:
      – Не гостиница «Прибалтийская», а гостиница «Прибалтийская», расположенная по такому-то адресу»… Не просто «дыр-дыр-дыр», а добавь чуть детектива. Заказчику интересней - он же нас оценивать будет. Да и нашему руководству приятней… Но и не перебарщивай!… Мать твою, Лямка, чего ты городишь? -. «В течение часа объект пил пиво в баре «Корсар», периодически совершая проверочные действия». - Это он периодически в сортир бегал! Имеет право, между прочим, с четырех-то кружек…
      Лямин торопился, нервничал, выходил за поля не предусматривавшего приливы графомании казенного бланка и совершал орфографические ошибки при написании названий улиц и питейных заведений (толком изучить город он еще не успел).
      Причины торопиться у Нестерова были. И не только потому, что после ночной смены хочется как можно быстрее добраться до дома, перехватить кусок-другой чего-то съестного и отправиться давить подушку. Дело в том, что сменный наряд, к вящему неудовольствию его участников, не может работать как часы. Оно хорошо, конечно, когда восемь положенных по КЗОТу оттаскал объекта, а потом заводской гудок и всё: концерт окончен - скрипки в печку. А если сменщики опаздывают (пробки, инструктаж затянулся, на заправку по дороге заскочили)? А если объект за это время уже до государственной границы доехал? А если… Много всяких таких «если» бывает. Так что пока в контору вернешься, пока отпишешься - гля, еще пару часиков и натикало. Причем своих, законных, которые тебе, естественно, никто допол -. нительно оплачивать не станет. Ведь в конце концов не за деньги служим - Родине! А кроме того, есть такая старая «ОПУшная» мудрость: отработал - не светись. В смысле, без видимых причин по конторе не слоняйся. Иначе нарвешься на начальство, а у него, у начальства, всегда неразрешимая дилемма - кого-бы еще для массовости отправить на: пятикилометровый кросс, встречу с ветеранами, хозработы, оформление боевого листка (или просто - на хрен, ежели настроение располагает). И тогда пиши пропало:
      – Иди-ка сюда, голубь мой ненаглядный!
      – Дык, Пал Палыч, я ж только сдался. Я ж с ночи! Ни спамши, ни емши, ни срамши.
      – Все понимаю. А мне, думаешь, легко? (…виноватое молчание лучший способ доставить начальнику удовольствие.)
      – Вот видишь. А если не ты - укажи кто?…
      А на какого показывать? - Дурных нема. Заслышав грозные шаги командора, все уже давно по щелям, по углам разбежалися. И если ты один такой тормоз оказался, то винить, кроме себя самого, некого. Так что вперед - на мины.
      Естественно, всех этих премудростей молодой Лямин в полной мере пока не уловил, а потому каждый раз очень болезненно воспринимал неудовольствие наставника по поводу темпов сочинения им сводки «НН». И это при том, что сам Нестеров сводки писать не любил (насочинялся в свое время), предпочитая перекладывать это занятие на плечи подчиненных. Конструктивной помощи от него в этом процессе тоже ждать не приходилось. На вполне уместный вопрос: «А как вот это написать?», аксакал разведки, как правило, покровительственно похлопывал вопрошающего по плечу и ответствовал: «Как-как? Пиши хорошо. А плохо оно само получится».
      Когда к десяти утра Гурьев добрался домой, его очередная временная сожительница по имени Тома сонно встретила его вопросом: «Чего интересного случилось?» Тома была девушка любознательная и очень любила задавать вопросы. По большей части, глупые. Тем более, что в свое время Гурьев нагнал Томе пурги, рассказав, что работает по слежке (так ей было проще понять) за коррупционными депутатами и генералами. А вообще Антона всегда страшно раздражал приказ, согласно которому он не имел права что-либо рассказывать о своей работе в принципе. Никому, даже самым близким родственникам. Такая вот классика жанра - о драконах ни слова! Утешало одно - близких у Гурьева было лишь двое: мама да тетка в Луге, куда пару лет назад, выйдя на пенсию, мать и перебралась. А так круг его знакомств, в силу понятных причин, ограничивался ребятами из конторы плюс изредка возникающими на постельном горизонте барышнями. Что же касается Иглы, то бишь бывшею старшины второй статьи, а ныне вице-президента финансовой корпорации «Российский слиток» Игорехи Ладонина, то на него ведомственное информационное табу, естественно, не распространялось. - Том, тебе как на духу! Около пяти нуль-нуль стоим, глядим в окна объекта. Глаз, как обычно, отвести не можем, потому как нарушение присяги. Вдруг треск-грохот, стекла кусками наземь! А из окна вылетает мужик и с криком: «Государю-императору УРА!!!» как… - Гурьев сделал вид, что не хочет материться.
      – Разбился! - окончательно проснулась Тамара.
      – Не-а… Улетел куда-то, гаденыш! - безразлично ответил Антон и зашагал в душ.
      – Куда улетел?! - всплеснула руками Тома. Между прочим, трудилась Тамара при делопроизводстве. И не где-нибудь, а в самом (!) Законодательном собрании. Тамара очень дорожила этой должностью и частенько напоминала Антону, что ей о своей работе говорить не положено. Самое печальное, что говорила она это на полном серьезе.
      – Не разглядели, - включая воду, ответил Гурьев. - Сейчас этим региональный разведцентр ФСБ занимается.
      – Ну тебя! - дошло наконец до девушки. Настроение у Антона было самое паршивое.
      И хотя он понимал, что Тома близка к тому, чтобы обидеться, он уже не мог перестать издеваться. (Такая вот защитная реакция организма: одни мужики под плохое настроение бабу бьют, другие - смехуёчками ее доводят.)
      – Том! - позвал Гурьев из-за занавески в ванной. - Ты только никому не говори - информация секретная. Я подписку дал о неразглашении.
      – Какую подписку? - насторожилась Тамара. У ее первого мужа когда-то уже была подписка. О невыезде.
      – Ну… как тебе объяснить… я на Литейном случайно подслушал, в секторе контрразведки по внеземным агрессивным посещениям планеты. Короче, они подозревают, что это нечистая сила… Разработка получила кодовое название: «Последний прыжок Пингвина», - Гурьев увлеченно развивал тему, фыркая под водой от удовольствия. - Вроде, демоны завелись.
      – Ой, а я тут как раз по телевизору смотрела про «Храм судьбы»… - затараторила было Тамара, но Антон прервал ее более прозаическим:
      – А фрикадельки остались в холодильнике? Через некоторое время до Тамары наконец дошла ирония Антона и она, разозлившись, сказала: «Шутить над собой могут только…»
      – …Только состоявшиеся пингвины в Мариинском дворце, - закончил за нее фразу выходящий из ванны Антон. Тамара хотела сказать иначе, однако Гурьев уловил суть абсолютно верно, поэтому она просто надулась и промолчала.
      – Вот и правильно… Мы что? Так, шла собака по роялю… Чего, говоришь, у нас с фрикадельками-то?
      Фрикадельки внутри были холодными. Гурьев устало поглощал их и смотрел на Тамару. В отличие от героев известного детского стишка, Тамара была ему не парой. И он это знал. Девушка Тамара была из категории мопсов - с маленькой головой и такими же интересами. Самое большое, о чем она мечтала в этой жизни - это о ПРЕЗЕНТАЦИИ, на которой бы все ее узнавали. Идеалом для нее служили Андрей Данилко и мужчины из депутатского корпуса. Причем все без исключения. Однажды, когда Тамара с плохо скрываемым волнением рассказывала Гурьеву о том, как в день ее рождения сам главный депутат с рыбьими глазами и красивой цветочной фамилией подарил ей шоколадку, Антон, заметив знакомую поволоку в Тамариных глазах, всерьез испугался, что она сейчас вдруг возьмет да и кончит.
      Докатился! Каким женщинам он мстит Тамарами? Наверное тем, которые не смогли жить с ним. А почему? Да потому что еще пять лет назад он был совсем другим. Он был настоящим мужиком. Способным на поступок, способным, ну если не на подвиг, то хотя бы на рекорд. А сейчас? Сейчас - едва ли.
      Рекорд Гурьева в конторе помнили многие, а поставлен он был следующим образом: смена Антона таскала объект около станции метро «Площадь Восстания». Объект что-то почуял, потяжелел и нырнул в метро. Пехота, соответственно, за ним. В вагоне сотрудник поставил радиостанцию в режим передачи и через несколько секунд в машине Гурьева раздался торжественный металлический голос: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Владимирская». Вектор был задан, и Антон рванул в этом направлении, ориентируясь по периодически объявляемым названиям станций. Половина седьмого вечера. Сколько транспорта на питерских дорогах в это время? Так вот, когда объект доехал и вышел на «Кировском заводе», машина Гурьева уже стояла на Стачек напротив станции метро. Уж многое повидал Нестеров, но тут ахнул: «Это рекорд!» Правда, прежде чем ахнуть, Нестеров промчался в машине с Гурьевым и во время этой, с позволения сказать, поездки так сжимал ногтями сумку с аппаратурой, что на ней навсегда остались следы от ногтей. И это при том, что в деле игнорирования правил дорожного движения наглее наружки никого нет, а в качестве пассажира оперативного транспорта Нестеров катался уже второй десяток лет.
      Рекорд Гурьева в ОПУ стал легендой. Начальник отдела Нечаев на совещании слезно попросил: «Парни, я знаю, что некоторые из вас народ до профессиональных мулек тщеславный. Но умоляю! Не старайтесь побить время Гурьева! Вы мне еще нужны живыми»…
      – Вот каким я был! - подумал Антон. - А сейчас?!. Фрикадельки!
      Уже примерно с год, как Гурьев собирался уходить. Все это время его мысли, так или иначе, сводились к одному: послать всех к чертовой матери и свалить из конторы, из системы (ну и от Томочки заодно - так уж, чтоб всё до кучи). Причем, не просто свалить, а напоследок по возможности еще и громко хлопнуть дверью. Антон частенько представлял себе, как однажды он сядет и напишет рапорт на имя министра внутренних дел (ни больше ни меньше!) примерно следующего содержания:
      «Товарищ министр, я, капитан милиции Гурьев, отслужил в «НН» шесть лет. Родина мне дала все, но частенько во время службы мой организм был вынужден испражняться. Посему уведомляю Вас, что многие парадные северной столицы я цинично обоссал. В содеянном раскаиваюсь и прошу поднять этот злободневный вопрос на повестке очередной коллегии МВД в подпункте «разное». Позаботьтесь если не о нас, то хотя бы о россиянах, о жителях великого города, который взрастил для нашей страны плеяду замечательных людей - от Михаила Ломоносова до президента Путина».
      Однако решиться было непросто. И дело тут совсем не в будущем трудоустройстве - в последние годы проблем с работой на гражданке как раз не было. В том числе и по нынешней его специальности. Время быков-телохранителей ушло, а посему озабоченные личной безопасностью и безопасностью своего бизнеса новоявленные капиталисты бросились разыскивать бывших сотрудников бывшей девятой службы КГБ - за руль бронированным иномаркам требовались сотрудники наружки. Они и водилы первоклассные, и поляну секут. А ее, родимую (то бишь, поляну), сечь ой как надо, дабы успевать заблаговременно срубать хвосты, которые нынче ставят не только слуги государевы, но и недруги-конкуренты. Причем на последних все чаще пашут все те же сотрудники. «НН». Как бывшие, так порой и действующие.
      Так что, ни с работой, ни с деньгами проблем не предвиделось. Каких-то особых угрызений совести Гурьев также не испытывал: государству он уже давно ничего не должен (скорее, это оно задолжало ему), а ребятам из отдела и объяснять ничего не нужно - и так всё понимают: как говорится, не он такой первый, не он последний. И все равно - что-то ведь держало, что-то заставляло оттягивать, отсрочивать этот самый хлопок дверью. И вот это «что-то», не поддающееся логическому объяснению, больше всего раздражало и злило Гурьева.
      Лучший друг Антона по прозвищу Игла (ИГорь ЛАдонин) был персоной в мире бизнеса и финансов, причем не самой последней персоной. Около года он обрабатывал Гурьева и, чувствуя, как нелегко тому решиться, терпеливо держал для него место, не торопя и не понукая, давая понять, что окончательный выбор все равно будет за самим Антоном.
      – Мне же ты не как семерошник нужен. Мне доверенное лицо нужно! У меня подчиненных дивизия! А ты их хари видал? Им доверить можно только долларов триста, так как на трехсот тридцати сломаются. Хуже только в Госдуме и на Вологодской пересылке!
      Гурьев пошарил в карманах, достал пачку «Явы» (обычной, не «золотой») и, подхватив спички, вышел на балкон. Закурил. Наличие «Явы» свидетельствовало о том, что получка была уже давно. У Антона не было пристрастия к определенной марке сигарет: в первые дни после зарплаты он покупал относительно дорогой «Честерфильд», неделю спустя переходил на «Петра», а примерно за неделю до Дня разведчика , как правило, был вынужден довольствоваться пяти-семи рублевыми сигаретами или папиросами. Словом, Гурьев курил все, что дымилось. Исключение составляли разве что сигары, которые он еще со школы на дух не переносил. С этими самыми сигарами у них с Игорехой Ладониным когда-то приключилась целая история.
      …Ладонин и Гурьев родились в одном родильном доме на Большом проспекте Васильевского острова. Причем родились с разницей всего в несколько дней и даже роды у их матерей принимал один и тот же врач. Впрочем, мама Гурьева познакомилась с родителями Ла-донина много позже, когда им с Игорехой было лет по восемь. Татьяна Ивановна Гурьева, равно как и несколько других матерей, была убеждена, что во всех грехах ее малолетнего сына виновата компания, в которой верховодил Ладонин-старший по прозвищу Ладога. Татьяна Ивановна была недалека от истины - в компанию эту Антон действительно входил. И как следствие - в скором времени вместе со своим дружком Игорем попал на учет в детскую комнату милиции, на котором Ладога уже стоял давно и прочно.
      Произошло это в далеком 1984 - м году. Игорь и Антон, которым было по десять лет и которые учились тогда (страшно подумать!) аж в третьем классе, захотели купить коробку сигар. Разумеется, кубинских - ведь иных тогда и быть не могло. Сигары продавались на Седьмой линии, в табачной лавке рядом с кинотеатром «Балтика» и стоили целых пять рублей коробка. Но юным пионерам так захотелось этих самых сигар, что они не выдержали и в один прекрасный день попросили в долг у Ладоги. Это было равносильно тому, как если бы в наше время двое третьеклашек попросили в долг у старшего товарища долларов так сто. Ладога им отказал, но не только. К тому времени семнадцатилетний Ладога для своего возраста был уже тертым калачом, а потому доступно объяснил детишкам, как она устроена, наша жизнь.