— Аллочка просто прелесть, душка! Да ей все просто завидуют — и хороша собой, и умна, и при хорошем деле! Просто страсть, сколько вокруг развелось нехороших, завистливых людей!
 

***

 
      Остальные сотрудники — человек пять — в основном согласно кивали. Но все больше помалкивали.
      Я попыталась вцепиться в разговорчивую бабулю хваткой бульдога. Однако никаких усилий и не понадобилось — старушенция охотно посвящала меня в подробности биографии «милой Аллочки».
      — Вы знаете, с Аллочкой мы знакомы уже очень давно. Вы извините за такую фамильярность, но я в силу своего преклонного возраста могу называть ее так, — кокетничала собеседница. Морщинистая рука с ярким маникюром взлетела к виску и поправила перманентный локон. После пары приличествующих случаю комплиментов с моей стороны она продолжила:
      — У Аллочки очень большой опыт работы в детских домах, приютах. До того, как возглавить этот детдом, она работала воспитателем, потом — старшим воспитателем. Дети ее очень любят, просто как родную мать! А уж потом, когда разглядели ее таланты организатора, назначили сначала заместителем директора, а потом и директором детдома.
      О том, что Алла Николаевна прошла практически всю служебную лестницу, я уже знала. Мнение сотрудников о Золотаревой было также очевидно. Я уже, признаться, начала уставать от болтовни и подыскивать подходящий повод, чтобы откланяться, когда один пассаж Матильды Львовны привлек мое внимание.
      — Алла для меня — просто как ангел небесный, — откровенничала тетя. — Не только на работу пристроила, но и с жильем помогла. Так быстро удалось купить квартирку однокомнатную хорошую и по приемлемой цене. Да и не только мне — почитай, половина наших работников с ее легкой руки в считанные сроки жильем обзавелась.
      А вот это какой-то новый эпизод в биографии Аллы Николаевны! О том, что она в благотворительных целях сорила дешевыми квартирами, я еще не слышала. Подозрительным показалось и то, что часть сотрудников, до того мирно внимающих дребезжанию Матильды Львовны, на этих словах вдруг заволновалась и куда-то испарилась. Любопытно.
      — Вы подумайте, Нонночка, почти всю жизнь я прожила в крохотной комнатке в коммуналке с соседями-алкоголиками. Вечная грязь, ругань, шум и никакой надежды на избавление. — Бабулька страдальчески закатила глаза, затем продолжила. — Я полжизни копила на то, чтобы собственную квартирку заиметь. А Аллочка только за дело взялась — и за неделю мне квартиру выправила!
      Неделю? Насколько я разбираюсь в процессе приобретения жилья, все необходимые формальности тянутся гораздо дольше. Разве что у Золотаревой под рукой была квартирка, которую она заранее готовилась преподнести старой доброй подружке Матильде Львовне. На всякий случай я изобразила восхищение.
      — Как же Алле Николаевне так быстро удалось все оформить? Насколько я знаю, все чиновничьи и юридические формальности занимают гораздо больше времени!
      Только нервы треплют.
      — Вот-вот! Мне тоже говорили — волокита! Не подмажешь — не поедешь! Только у Аллочки все спорилось — она и юриста быстро нашла, и квартиру быстренько оформили. Удалось-таки на старости лет пожить в собственной, приличной квартире! Конечно, не центр города, только мне-то все равно, даже лучше — лесопарк рядом, воздух…
      Юрист! Мне нужны координаты юриста, который так спринтерски оформляет жилье! Наверняка здесь что-то нечисто.
      — Ну надо же, — я прикинулась клинической идиоткой. — Вы мне прямо на больную мозоль наступили! Я ведь тоже собираюсь покупать квартирку. Может, подскажете, как с этим нотариусом можно связаться, вдруг он и мне поможет быстро все оформить?
      — Телефонов-то его у меня не осталось, — опечалилась собеседница.
      — Это ничего, если вы его имя и фамилию запомнили, то по справочнику можно найти, — ободрила я ее.
      — Это я помню, — обрадовалась Матильда. — Зовут его Сергей, а фамилия Боревский. Сергей Максимович Боревский.
      В детективах обычно пишут, что в такие моменты человек столбенеет. А у меня немножко закружилась голова. Я почему-то с самого начала была уверена, что заниматься расследованием нападения на Боревского мне предопределено судьбой.
      В конце концов, ведь именно я его нашла! Неизвестно еще, выжил бы он или нет, если бы не мое своевременное вмешательство!
      — Вы ничего не путаете? Точно Боревский?
      — Нонночка, вы меня обижаете! Фамилию его я запомнила точно, потому как у самой такая же в девичестве была. Боревская Матильда — это я была. А уж потом, когда первый раз замуж вышла, взяла другую…
      Я слушала ее вполуха — мысленно я находилась в Агентстве и делилась радостной вестью с Зудинцевым. Однако прилипчивые голодающие так просто от меня не отстали. Меня напоили чаем с пряниками и бутербродами (настоящее самопожертвование, если принять во внимание голодовку!). В завершение встречи мне устроили небольшую экскурсию по детдому. Правда, в свежеотремонтированный корпус, из-за которого якобы и разгорелся сыр-бор, меня все-таки не пустили. Пояснили, что он на замке, а ключ находится почему-то только у Золотаревой.
      Дорогу от детдома до Агентства я преодолела в сжатые сроки. И сразу же направилась к Зудинцеву. С его помощью удалось установить точный адрес, где в настоящее время проживает милейшая Матильда Львовна. Выяснилось, что раньше там раньше жила семья — женщина с двумя дочками-близнецами. Приблизительно полгода назад женщина умерла — у нее был рак мозга. Об отце или других близких родственниках девочек-сироток никто ничего не знал. Поэтому, не мудрствуя лукаво, близняшек сдают в детдом.
      Какой — я думаю, пояснять не надо, — естественно, в «Детский вопрос». Второе посещение богоугодного заведения неизбежно как снег зимой. Нужно выяснить, до сих пор ли там находятся девочки. Заодно узнать адреса остальных счастливчиков, которых Золотарева наделила жилплощадью. О связи Золотаревой через квартиры с Боревским я пока промолчала.
      — Прекрасно, Нонна. Совершенно очевидно, что с этими квартирами что-то нечисто. И замешана тут Золотарева. Я даже думаю, она играет тут ведущую роль.
      — Георгий Михайлович, завтра я снова иду в этот дурдом… простите, детдом. Я намерена добиться от сотрудников этого «Детского вопроса» ответа на мои вопросы, — случайно скаламбурила я.
      — Нонна, я считаю, что вы при вашем уме и несомненной сообразительности сможете добиться нужных результатов.
      Я сделаю все от себя зависящее, чтобы вам помочь. Можете на меня надеяться, — заверил меня джентльмен Зудинцев.
      Мы обменялись крепким рабочим рукопожатием, обожгли друг друга страстными взглядами и разошлись в разные стороны. С Модестовым я в тот вечер снова не разговаривала.
 

***

 
      На сей раз голодающие сотрудники приюта встретили меня менее доброжелателъно. Причем не такими они уж оказались и голодающими: на лестнице мне встретился один из воспитателей, который на ходу дожевывал бутерброд. Увидев меня, он поперхнулся, сунул хлеб с ветчиной в карман, постоял в нерешительности и пошел по своим делам.
      Сотрудники были вежливы, но настороженны. Милейшей болтушки Матильды на этот раз на встрече не было — она уехала в администрацию по каким-то насущным делам. Остальные держались не так раскованно. Однако несмотря на холодный прием, мне все-таки удалось узнать то, зачем я сюда пришла. Девочки и по сию пору благополучно находятся в детдоме. Повидаться мне с ними не удалось, так как они в настоящий момент находились в детском трудовом лагере — собирали совхозную клубнику в области.
      В этот раз мы поменялись ролями: уже я лила патоку и елей на директрису, восхищалась ее талантами руководителя и организатора, а также готовностью помочь страждущим. Мои льстивые выкрутасы сослужили свою службу — еще три человека признались, что благодаря Золотаревой удачно решили свои квартирные вопросы. Дешево приобрели симпатичные квартирки, знакомый нотариус директрисы помог быстро оформить сделку. Я покинула «Детский вопрос» весьма довольная собой — все, что я могла узнать, было выяснено.
      В Агентстве «пробивка» Зудинцева дала все тот же ожидаемый результат: квартиры принадлежали детям, находившимся в детдоме. Фамилии оборотистого юриста, покупатели, конечно, не помнили.
      Однако я на сто процентов была уверена, что им окажется Сергей Максимович Боревский.
      Кстати, на Зудинцева известие о причастности Боревского к делу директрисы оказало куда больший эффект, чем на меня. Он просто обалдел и пребывал в таком состоянии почти десять минут. В этом состоянии ничего не стоило убедить его в том, что заниматься расследованием нападения на юриста мне просто суждено судьбой. Делу помогли два-три пламенных взгляда, летняя майка с глубоким вырезом и предложенный кофе. Раздобыть рецепт у людей знающих я так и не смогла, поэтому отыскала в Интернете самый навороченный рецепт с кучей пряностей, включая перец. Так как сама я люблю все острое, то черного перца не пожалела.
      В результате кофе отдавал (с моей точки зрения) ароматом супа-харчо, но кто их, кофеманов, знает? Может, так и должно быть. Во всяком случае, Зудинцев был очень доволен. Отхлебнув предложенный напиток, он уставился на меня во все глаза. Выражение лица у него при этом было несколько непонятным. Думаю, что оно означало крайнюю степень восторга.
      В разгар кофейных страстей пришел Каширин. Он принес материалы, которые его просил поднять Зудинцев, — все, что было у нас в справках, архивах и сводках, касательно преступлений и правонарушений вокруг детдомов. Выяснилось, что в одном из детдомов года два назад случилась неприятная история: руководство и пара воспитателей были пойманы на квартирных махинациях. Проще говоря, обманным путем переоформляли квартиры юных воспитанников на подставных лиц, а после продавали. К ответственности были привлечены три человека: директор, старший воспитатель и жена директора — нотариус по профессии. Однако вот любопытное совпадение: аккурат в том же месте и в то же самое время обычной воспитательницей работала Алла Николаевна Михайленко, в девичестве — Золотарева.
      Правда, тогда она ни в чем замешана не была. А может, просто была хитра и не попалась.
      У меня голова пошла кругом. Старые грешки, махинации с квартирами, подпольный бордель, растраченные деньги!
      Не слишком ли много для одной, даже очень энергичной, но все-таки женщины?
      Пролить свет на все эти тайны могли лишь двое известных мне субъектов. Первый — нотариус Боревский, чья подпись стояла на документах квартирных сделок.
      Но Сергей Максимович в настоящее время валялся в больнице под неусыпным наблюдением врачей и контролем правоохранительных органов. В себя он еще не пришел и вряд ли мог мне чем-то помочь.
      Второй человек — Алла Николаевна Золотарева. Она как раз находится в добром здравии, и дар речи у нее присутствует. Вот только захочет ли она им воспользоваться в мою пользу? Но попробовать стоит. Значит, вечером звоню директрисе, назначаю встречу и предлагаю откровенно все рассказать. В противном случае придется… Что придется, я пока еще не придумала. Единственное, в чем я была уверена, так это то, что Золотарева будет сопротивляться.
 

***

 
      Алла Николаевна не сопротивлялась.
      Два дня к телефону в квартире Золотаревой никто не подходил. Мобильник ее был отключен. На работе, судя по словам персонала (который, кстати, прекратил голодовку), она не объявлялась. Я попросила сотрудников передать директрисе мой номер телефона и просьбу связаться как можно скорее. Прошел еще один день. Директриса словно сквозь землю провалилась. Зудинцев хмурился и пытался нервно покусывать ус. Это ему не удавалось, и он хмурился еще больше. Оставлять охмуряемого мужчину в таком состоянии я не могла. Поэтому предприняла отчаянные меры и поехала к директрисе домой.
      Звонок истошно пиликал хабанеру, однако мне никто не открывал. Совсем недавно так уже было — с моим соседом.
      Я вспомнила Боревского с проломленной головой в луже крови, и мне стало не по себе. Может, все не так плохо? Может, Золотарева просто кого-то боится и поэтому не отвечает на звонки?
      — Алла Николаевна, откройте, это я, Нонна, — заорала я, со всей силы колотя кулаком в дверь. Обитая вишневым кожзаменителем дверь отзывалась мягким стуком, но не поддавалась.
      В этот момент щелкнул замок соседней двери.
      — Чего надрываешься?! — на площадку выползла тетка неопределенного возраста — в халате, тапочках и фартуке, классическая соседка.
      — Да вот, договорилась с Аллой Николаевной о встрече на сегодняшний день, а дверь никто не открывает.
      — Когда договаривалась? — спросила тетка.
      — Где-то неделю назад.
      — Уехала она. Вчера. Думаю, далеко и надолго, — сообщила соседка.
      Вот это новость! Когда мы разговаривали с Аллой Николаевной, она и словом не обмолвилась, что собирается уезжать. Наоборот, предлагала звонить в любое время, говорила, что по вечерам дома сидит. Значит, случился какой-то форс-мажор.
      — А почему вы думаете, что она далеко и надолго уехала?
      — Ты ей кто? — требовательно вопросила тетка.
      — Племянница, — не моргнув солгала я.
      — Так вот, племянница, тетя твоя с такими чемоданами уезжала, что в них всю квартиру можно было впихнуть! Не на уик-энд же ей с таким добром ехать! Дважды вниз спускалась на лифте, чемоданы таскала. Я в окошко видела, как она в машину садилась.
      Я решила идти ва-банк.
      — Ой, какая жалось! Какая тетя Алла рассеянная! Понимаете, она мне должна была документы передать, очень важные. А сама уехала. Что же мне делать теперь? А ключи она вам случайно не оставляла? От квартиры? Ну там, чтобы цветы поливать или кошку кормить?
      Тетка с подозрением посмотрела на меня.
      — Слушай, племянница липовая, ты должна была знать, что у твоей тети Аллы на шерсть была аллергия, а цветов она дома сроду не держала.
      Пробормотав что-то типа того, что когда-то давно тетя была страстной цветоводкой и любительницей животных, я бросилась вниз по лестнице, забыв попрощаться с прозорливой дамой. Так, значит, Алла Николаевна покинула сцену. Наверняка кто-то из детдомовского персонала стукнул ей о том, что я узнала о связи Золотаревой с Боревским.
      От образа оскорбленной в лучших чувствах дамы не осталось и следа. На ее месте появилась хладнокровная расчетливая аферистка. Мошенница, завладевающая квартирами детдомовских детей и продающая их с помощью ловкого нотариуса Боревского. Неизвестно, сколько еще квартир было оформлено и продано таким путем. Господи, Боревский бы очухался, что ли!
      В коридоре Агентства меня встретил Зудинцев. В одной руке он держал чашку с кофе, другую пытался всунуть в рукав пиджака.
      — Нонна, где вы пропадаете! Собирайтесь, поехали в больницу! Знакомые опера сообщили, что Боревский пришел в себя и в состоянии разговаривать!
 

***

 
      Домой я добралась только поздно ночью. Модестов уже сладко посапывал, потому бойкот соблюдать не пришлось.
      У меня бы не хватило на это сил. Я прошла на кухню, налила себе кофе, плюхнулась за стол и сжала руками ноющие виски. События сегодняшнего вечера кружились, как во взбесившемся калейдоскопе.
      …Поймав «частника», мы с Зудинцевым рванули в больницу. В палату нас пустили беспрепятственно, но предупредили, что утомлять больного не стоит.
      По словам знакомых Зудинцеву оперов, поначалу юрист ни в какую не хотел идти на контакт. Объявил, что понятия не имеет, кто и за что его ударил. Тут-то и помогла информация о махинациях с квартирами. Ею Зудинцев поделился с операми, а те своевременно эту «домашнюю заготовочку» применили. Боревский не обладал выдержкой молодогвардейца — он сдался и начал говорить. К тому времени, как приехали мы, правоохранительные органы свой сеанс работы окончили и уступили место нам. Если, конечно, больной захочет беседовать с представителями СМИ. Как ни странно, больной захотел.
      Сергей Максимович Боревский лежал в одиночной палате, чистой и светлой.
      Выглядел он не очень. Замотанная голова делала его похожим на красного командира, раненного в бою. Белые бинты подчеркивали бледность лица и темную щетину. Словом, выглядел он как мученик на исповеди. И исповедоваться тоже начал с места в карьер.
      …С Аллой Золотаревой Сергей Боревский был знаком еще со школьной скамьи.
      Они вместе отучились все десять положенных лет. К концу девятого класса долговязый симпатичный отличник Сергей вдруг заметил, как похорошела его тихоня-одноклассница Аллочка. В выпускном классе между ними завязался страстный роман.
      Правда, после окончания школы он сразу завершился: Алла поступила в педагогический, Боревский — на юридический факультет. Какое-то время они еще поддерживали отношения, но потом Алла вышла замуж, и общение прекратилось. Сергей тоже вскоре обзавелся семьей и почти перестал думать о школьном романе. Тем больше удивился он, когда приблизительно год назад Алла неожиданно ему позвонила. Поболтали, повспоминали, перемыли косточки общим знакомым, договорились встретиться.
      — Когда мы встретились, мне сразу бросилось в глаза, как изменилась Алка.
      Она стала какой-то жесткой и стервозной.
      Раньше в ней этого не было. Но когда она предложила мне поучаствовать в одном прибыльном дельце и объяснила, что это за «дельце», я просто обалдел!
      «Дельце», предложенное Боревскому школьной подружкой, действительно было, мягко скажем, неординарным. Она предложила ему переоформлять квартиры малолетних воспитанников детского дома на нее саму и других лиц, а затем продавать.
      — Я был поражен той наглостью и цинизмом, с которым она мне это предложила! Мне бы никогда в голову подобное не пришло! — горячился Боревский.
      — Почему же согласились?
      — Ну… я был на мели… — сник нотариус. — Кроме того, Алка с детства обладала даром убеждения. Она убедила меня, что детям гораздо удобнее жить без забот в детском доме, где о них пекутся воспитатели и персонал. Она обещала, что часть денег, вырученных от продажи квартир, пойдет на обустройство «Детского вопроса».
      Мне стало смешно. Детский сад какой-то! Отмазки были жалкими и неубедительными. С первого взгляда понятно, что Боревский польстился на почти дармовой солидный доход. А Аллочка с ее даром убеждения просто втолковала ему, что все запросто сойдет с рук. Нотариус почувствовал, что ему не верят.
      — Я ее боялся. Алка стала такая… циничная. Она бы ни перед чем не остановилась, — зачастил он.
      — Она вам угрожала? — спросил Зудинцев.
      — Не напрямую, она для этого слишком умна. Иногда только так выразительно смотрела… Но мне все было понятно.
      Она даже заставила меня снова стать ее любовником.
      — Ого! Ничего себе дар убеждения! — не удержался Зудинцев. Я попыталась сгладить этот несколько бестактный выпад.
      — Неужели же ее начальство было не в курсе событий? Тот же Коркин — он растрату разглядел, а такие аферы — нет?? Или вы так лихо маскировались?
      — Коркин? — Боревский взглянул на нас и вдруг расхохотался, но тут же закашлялся — Кор… кин… кха… кха. Вы что, ничего не знаете? Да Коркин же и руководил всей этой аферой!
      Картина, нарисованная Боревским, была настолько проста, что нам оставалось только удивляться, как нам самим это в голову не пришло. Нет, идея о переоформлении и продаже квартир принадлежала, собственно, Золотаревой. Она помнила историю, свидетельницей которой оказалась еще будучи воспитателем два года назад. Аллочка пришла в восторг от того, как быстро можно обогатиться, кроме того, она просчитала все недочеты той аферы и была уверена, что уж она-то таких промахов не допустит. Прежде всего она заручилась поддержкой и помощью Коркина. Это было сделать несложно — Юрий Самуилович оказался человеком жадным. Он согласился обеспечивать необходимое прикрытие — тем более что ничего особенного от него и не требовалось: просто не замечать очевидных вещей да где надо «прикрывать» директрису.
      — Сколько квартир было переоформлено и продано за время вашего… успешного сотрудничества?
      — Семнадцать. Семнадцать квартир.
      Четыре из них были проданы сотрудникам «Детского вопроса» по смешным ценам.
      Остальные разошлись дороже.
      — Хорошо, с этим ясно. Перейдем к более животрепещущему вопросу. Кто и за что пытался вас убить? Может, Золотарева и Коркин нашли другого юриста, вы стали не нужны и вас решили ликвидировать? — продолжал светскую беседу Зудинцев.
      Боревский задумался. С моей точки зрения, эта теория выглядела несколько бредово. Чего ради директриса и чиновник вдруг начнут искать нового юриста?? Зачем им лишние уши? Да и юрист, у которого бы отняли такой лакомый кусок, мог попытаться отомстить и заварить кашу. Зудинцев продолжал задавать вопросы.
      — А может, вы увидели или узнали что-то такое, о чем вам не нужно было знать? Ведь я по вашей реакции понял, что вы знали человека, который на вас напал. Он как-то связан с «Детским вопросом», не так ли?
      Неожиданно Боревский побледнел. Не знаю, как это возможно, но он стал синевато-белым и почти прозрачным, как тетрадный лист.
      — Да, я знаю того, кто на меня напал.
      Я несколько раз видел этого мальчика в «Детском вопросе». По-моему, это один из воспитанников старшей группы. И мне кажется, я знаю, из-за чего меня хотели убить. Я действительно узнал кое-что, о чем мне знать не полагалось.
      Дальше мы с Зудинцевым уже не перебивали, слушали, затаив дыхание. Оказывается, директриса и Коркин имели навар не только с торговли детскими квартирами. Они не брезговали торговать и самими воспитанниками. Нет, они не продавали детей за границу. Они просто устроили под прикрытием детдома подпольный бордель.
      Наиболее симпатичных девочек и мальчиков «сдавали в аренду» обеспеченным извращенцам.
      — Я узнал об этом случайно. Просто как-то раз пришел не вовремя к Алле на работу и подслушал ее разговор с клиентом. А потом увидел этого клиента. Зовут этого человека Валерий, фамилия — Петрушенок, кличка в определенных кругах — Валерка-педофил. Он известен своей нетрадиционной ориентацией, предпочитает маленьких мальчиков. Причем есть у него пунктик — все свои сексуальные упражнения с малолетками он записывает на видео. Я слышал их разговор и понял, что Петрушенок рассматривает фотографии и договаривается о цене. Догадаться, о чем они говорят, было немудрено. Когда Петрушенок вышел из кабинета, Алла вышла его провожать и заметила меня. Она тогда не подала виду, но я видел, что она была весьма раздражена моим несвоевременным появлением.
      Дальше из любопытства Боревский решил выяснить правоту своей теории.
      — Я решил прозондировать почву. Назначил Алле свидание у меня дома. Она пришла. Я накрыл ужин при свечах, мы выпили крепкого вина, и я попытался аккуратно выведать у нее правду. Говорил намеками, ни о чем конкретно не спрашивал. Но, видимо, Алла о чем-то догадалась. Она как-то странно посмотрела на меня, но так ничего и не рассказала.
      И после этого перестала мне звонить.
      Я пару раз пытался до нее дозвониться, но не смог.
      Вскоре Боревский узнал об отстранении Золотаревой. Сама она в его жизни так и не объявилась. Мы вплотную подошли к роковому дню.
      — В тот вечер я собирался побыть дома один и никого не ждал. Собрался наполнить ванну, включил воду. Тут позвонили в дверь. Я глянул в глазок — там был мальчик, которого я часто видел в детдоме. Он сказал, что пришел от директрисы, у него есть срочное поручение.
      Я его впустил — не было оснований не доверять его словам. Провел в кухню, налил кофе. А мальчишка сразу начал угрожать — мол, о Петрушенке мне нужно забыть, и срочно, в противном случае мне будет худо. Представляете — передо мной, здоровым мужиком, — тут Боревский расправил свои костлявые ключицы, — сидит какой-то шкет и хорохорится. Угрожает.
      Я велел ему убираться и не вмешиваться в дела взрослых. Велел в очень резкой форме. Сам встал и пошел к выходу. Это и было моей ошибкой. В коридоре, напротив двери в ванную, я почувствовал, как мне дали по затылку. Было очень больно.
      А потом я отключился.
      Очнулся нотариус через несколько минут, однако в квартире уже никого не было. Впрочем, рассудок ненадолго вернулся к Сергею Максимовичу — он понял, что не в состоянии дойти до двери или до телефона. С трудом он дополз до ванны и вытащил душевой шланг, надеясь, что соседи заметят пятна на потолке, вызовут «аварийку», и его обнаружат.
      Вода полилась на пол. Боревский потерял сознание.
      — То есть вы уверены, что на вас напали из-за того, что вы разведали о… борделе? — уточнил Зудинцев.
      — Думаю, да.
      Я чувствовала некоторое разочарование. На протяжении всего рассказа я ждала подтверждения своей гипотезы о борделе в клубе «Серебряная Незабудка». Однако нотариус ни словом о нем не обмолвился.
      Существование борделя оказалось правдой. Только это был не тот бордель, который мне нужен.
      — А разве у них не было совершенно официального клуба, в котором действовал подпольный бордель?
      — Впервые об этом слышу, — удивленно захлопал глазами Боревский.
      Следующий визит — незапланированный — мы нанесли к Юрию Коркину.
      Увы, чиновника на месте не оказалось.
      Жаль. На свежих впечатлениях беседа с ним была бы еще увлекательнее. Ну ничего, не все сразу.
      По дороге домой мы с Зудинцевым пытались представить, куда Золотарева девала деньги. Я все еще не могла до конца осознать, что можно быть такой интеллигентной, милой, обаятельной женщиной — и одновременно такой расчетливой, беспринципной и бессердечной гадиной.
      — Куда она девала деньги? Я же была у нее дома — обычная квартира, ничего выдающегося. И вы меня никогда не убедите, что привлекательная женщина все деньги прятала в чулок, ничего не тратя на себя.
      — Ну почему же не тратя. Говорят, у нее были очень неплохие украшения — Золотарева имела страсть к изумрудам, она часто их покупала. Кроме того, мои шпионы донесли, что уехала Золотарева не куда-нибудь, а на Мальту. Думаю, у нее там есть недвижимость. Да и для жизни за границей тоже нужны деньги.
 

***

 
      Забегая вперед, скажу, что Аллу Золотареву пока не отыскали. Видимо, у юркой дамы оказалась недвижимость не только на Мальте. Боревский все еще в больнице.
      Чувствует себя неплохо, наверное, скоро выпишут. Он этот момент всячески оттягивает — понимает, что после его признаний ему светит не одно деловое свидание с сотрудниками правоохранительных органов.
      Чиновником Коркиным вплотную занялись правоохранительные органы, но пока безуспешно. Кстати, личность мальчика, треснувшего по голове нотариуса, удалось установить. Это оказался тот самый Герман, которого я видела пускающим сопли в приемной у Коркина.
      У парня действительно были проблемы — неуравновешенный и вспыльчивый по характеру, он несколько раз попадался на том, что сильно избивал своих приятелей. Коркин был в свое время знаком с отцом мальчишки и сумел отмазать его от «хулиганки».
      Взамен в определенный момент он потребовал, чтобы Герман сходил к Боревскому и пригрозил ему. Но у мальчишки случился срыв — он разозлился на грубость юриста, вспылил, схватил стоявший в углу туристский топорик и ударил нотариуса по голове. Когда тот рухнул как подкошенный, пацан опомнился. Он заметался по квартире, не зная, что делать, зачем-то перерезал телефонный провод, а затем бросился бежать из квартиры.
      Он был уверен, что убил юриста. Пару дней он кантовался у своих приятелей, в области, а затем пришел к Коркину. Тогда-то я его и увидела.
      Воспитатели группы, в которой числился Герман, подтвердили, что в те дни мальчика не было в летнем лагере. Он уехал — якобы навестить родных. Раньше он тоже уезжал, но всегда возвращался, поэтому ему поверили. Мальчика задержали, он признался во всем. Коркин, естественно, свою причастность к данным событиям отрицает. Но, поскольку срывать факт своего знакомства с Германом по меньшей мере было бы глупо, он все валит на психическую ненормальность мальчика. Чем это закончится — посмотрим.
      …В Агентстве все были взбудоражены только одним событием: вернулись Обнорский и Спозаранник. Обнорский был бодр и как-то веселее, чем обычно. Наверное, лишний раз убедился, что даже в самой захудалой провинции знают, любят и чтят его творчество. Спозаранник сразу ринулся инспектировать работу своего отдела. Вопреки опасениям, он не пришел в ярость, когда узнал, что в расследовании нападения на Боревского я все-таки поучаствовала. Прочитав врученные ему материалы, он как-то неопределенно хмыкнул и тотчас отправился на разговор к Обнорскому. Откуда, впрочем, скоро вернулся, сопровождаемый гневным воплем шефа. Общий смысл вопля сводился к тому, что Спозаранник выжил из ума, интересуется только работой, о простых человеческих радостях забыл и поэтому потерял человеческий облик. Злые языки утверждали, что параллельно из кабинета шефа доносилось довольное сладкое хихиканье Завгородней.
      В коридоре бродил грустный, как Пьеро, Соболин. Его ничто не могло утешить.
      Лукошкина не пропустила его материал о притоне в «Серебряной Незабудке». Выяснилось, что здание, занимаемое борделем, никакого отношения к детдому «Детский вопрос» уже давно не имело. Действительно, занимаемые «ночным клубом» площади ранее принадлежали детдому, однако приблизительно года два назад их пришлось сдать в долгосрочную аренду (вероятно, чтобы Алла Золотарева смогла купить очередные сережки с изумрудами — ядовито подумала я). Новый хозяин помещения устроил там подпольный публичный дом под прикрытием ночного клуба.
      Своих «работниц» наряжал школьниками-подростками. На самом деле самой молодой сотруднице этого заведения было 19 лет, а самой старшей «Лолите» — уже слегка за 30. Чуть-чуть грима, приятный полумрак — и тетеньки вполне сходили за девочек…
      На следующий день после приезда руководства была небольшая «раздача слонов». На мой стол лег белый конверт с премией за проведенное расследование.
      Конверт принес лично Спозаранник (что это с ним, интересно, случилось?). Я прикинула, на что я потрачу деньги — выходило, что на все желаемое опять не хватит, — и со спокойной душой продолжила написание новеллы. Там как раз моя героиня — безумная Нора Молодняк — пытается соблазнить одного из расследователей. В этот момент появился и прототип соблазняемого…