Рассказывает Зураб Гвичия

      Гвичия Зураб Иосифович, 39 лет, корреспондент отдела расследований. Закончил Рязанское высшее военное воздушно-десантное училище, участник боевых действий в Афганистане. После увольнения из ВС в 1996 году работал в частных охранных структурах. Квалифицированный и надежный сотрудник АЖР, настойчив в поиске информации, коммуникабелен, имеет успех у женщин. Женат четвертым браком. В АЖР используется для силовой поддержки в расследованиях, хотя склонен к журналистике. Но качество его текстов пока еще далеко от совершенства…
Из служебной характеристики

 
      Дым.
      Густой удушливый дым разрывал ему легкие. Он прикрыл рот и нос рукой, постарался задержать дыхание.
      В затылке, там, где его ударили, саднило. Он чувствовал, что волосы уже слиплись от крови. От души его приложили. Ничего не скажешь…
      Дышать!
      Он инстинктивно вдохнул. Закашлялся. Перед глазами все поплыло. Предметы в чужой комнате словно зазывали в безумный хоровод.
      Так уже было однажды. В одной далекой стране. Их вертолет — Ми-8 — подбили. Пилоты смогли сесть. Ребята выпрыгнули. А он застрял — зацепился подсумками. Салон заволокло дымом, огонь подобрался совсем близко… Тогда его спас капитан. Грузин. Настоящий мужчина.
      Где ты, Князь?!
      Дышать!
      Легкие ныли. Кричали. Молили о толике свежего воздуха. Голова кружилась. Глаза болезненно слезились.
      Натыкаясь на стены, он выбрался из единственной комнаты в прихожую. Нашел дверь. Заперто…
      Он не удивился. Так и должно было быть.
      Дышать!
      Он ткнулся в дверь, навалился всем телом. Но металлическая дверь не шелохнулась.
      Дышать!
      Еще одна попытка. Бесполезно…
      Окно!
      Он повернулся. Сквозь дым увидел, что в комнате уже вовсю бушует огонь. В кухню!
      Дышать!
      Он не удержался — рискнул вдохнуть. Закашлялся. В глазах потемнело. Ноги подкосились. Он упал.
      Нет! Не так! Не сейчас!
      Его жена — Инга — появилась совсем рядом. Протянула ему руку, улыбнулась. Такая живая в своем подвенечном платье. Словно и не было автокатастрофы, похорон.
      «Инга…» — горячие губы едва шевельнулись. Он потерял сознание. Ушел в небытие.
      Когда несколько минут спустя пламя вырвалось в коридор, подобралось совсем близко, как преданная собака, лизнуло ботинок, он уже ничего не почувствовал.
      Вместе с Ингой и детьми он шел куда-то по солнечному лугу.

      — Князь, тебя!
      Голос моего соседа по отделу — Георгия Зудинцева — остановил меня уже в дверях. Через минуту и семь секунд я должен был предстать пред светлые очи моего шефа — Глеба Спозаранника. Мои прегрешения — против журналистики вообще и агентства в частности — были ужасающими. Добавить к ним еще и опоздание значило примерно то же, что самому подписать смертный приговор. Я схватил трубку:
      — Гвичия слушает!
      — Товарищ майор, Кирилл Потапов беспокоит. Помните такого еще?
      — Помню, — я чуть смягчился. — Конечно, помню, дорогой.
      Кирилл — Кир — был в моем взводе в Афганистане. Потом мы вместе работали в службе безопасности «Трансбизнес Лимитед». Я-то оттуда скоро уволился — «не сошлись характерами». Кир остался и, по слухам, дорос до вице-президента по безопасности. Толковый был парень. Лихой и толковый.
      — Зураб, радость у меня. Сегодня сын родился. Наследник.
      — Поздравляю. — Оставалось еще сорок три секунды.
      — Жду вечером. К восьми. Придешь?
      — О чем разговор.
      — Адрес… — Кир продиктовал. — Очень жду. Наши собираются. Я же обещал.
      — До вечера.
      Семнадцать секунд.
      Я кинул трубку на рычаг и рысцой бросился в соседний кабинет. Но перед дверью помедлил мгновение. Перед кабинетом шефа я всегда робел. Как курсант-салага перед первым прыжком с парашютом. «Готов? — Готов! — Пошел!»
      Нажал ручку и шагнул в кабинет.
      — Вы опоздали на двадцать секунд, — приласкалменя Спозаранник уже на входе. — Для вас это обычное дело.
      Я замер на пороге.
      — Что же вы? — Глеб Егорович поднял на меня свои близорукие глаза. — Присаживайтесь.
      Я опустился на краешек стула: Зудинцев называл это положение (к слову, очень неудобное) моей защитной стойкой, Спозаранник осторожно, двумя пальцами, взял со стола распечатку моего материала. Это был «финальный аккорд» по квартирным мошенникам.
      Началось все с регионально-просветительской организации «Кантата» и тетки нашей секс-дивы Светы Завгородней. За шесть с лишним месяцев мне обрыдли все квартирные мошенники и пострадавшие от них граждане. Само слово «квартира» вызывало близкие к рвотным позывы. Но Спозаранник с завидным упорством (и занудством) давил из меня каждые две недели новую статью. И наконец попросил написать финал «квартирной эпопеи». Радости моей, понятное дело, не было предела.
      — Посмотрим, Зураб Иосифович, что можно с этим сделать, — как-то обреченно, с особым вздохом-придыханием сказал Глеб Егорович. — В первом же абзаце у вас…
      И понеслась. Понеслась, родимая! Вах!

      Дом Кира я нашел без труда: нужно было только выйти на «Петроградской», перейти по подземному переходу Каменноостровский и зайти в первый от Большого проспекта подъезд. Третий этаж.
      На лестнице меня встретил хорошо знакомый сладкий и пьянящий запах. Анаша. Похоже, травку курили где-то на верхних этажах. Судя по запаху — чуть горьковатому, — анаша была не самая кондиционная. Чего-то туда лишнего намешали. Я встряхнул головой: не моя это проблема. В другой раз умнее будут.
      Я нажал кнопку звонка, который отозвался мягкими переливами. Щелкнул замок, и меня, словно щепку горный поток, подхватили волны веселья.
      В просторных комнатах квартиры витал сигаретный дым, слышался звон посуды, а музыкальный центр почти на пределе извергал что-то старое и доброе, рок-н-ролльное.
      — Майор!
      — Князь!
      — Зураб!
      Кир совершил невозможное. Он действительно собрал почти всех «наших» — полтора десятка человек. Тех, кто был в моем взводе в Афганистане.
      Мы редко собирались все — или без двух-трех человек все. Но еще там, на войне, когда подбили оба вертолета, на котором наш взвод куда-то там перебрасывали, Кир поклялся, что на день рождения сына соберет нас.
      И слово свое сдержал.
      …Часа через три мы вышли с Киром на кухню — перевести дух.
      — Кого нет? — спросил я.
      Потапов немного помрачнел, нервно затянулся сигаретой:
      — Двоих. Кости Пирогова и Васи Сомова.
      — Почему?
      — Сомов полгода назад пропал в Псковской области. Ездил на выходные проведать семью — они где-то под Изборском отдыхали, — а до Питера не добрался. Ни его, ни машину так и не нашли.
      — Проклятье! — зло выдохнул я.
      Сомов отправился в Союз раньше нас. В очередном рейде — неизвестно куда, непонятно зачем — его «прошили» из пулемета. Мы с Киром почти сутки тащили Сомова на себе и, признаться, думали, что он уже не жилец на этом свете.
      Вася выкарабкался. И, похоже, лучше всех нас вместе взятых смог справиться со своей памятью. Он примирился с тем, что было, и нашел силы идти дальше. И вот так — пропал без вести. Где-то и как-то.
      — А Костя Пирогов?
      — Год назад у него жена и дети погибли в автокатастрофе. Он сам едва уцелел. Долго лежал в больнице… — Кир схватил с мойки чистый стакан, плеснул себе водки из початой бутылки, стоявшей здесь же, на кухонном столе. Сказал, словно оправдываясь, но не передо мной — перед кем-то другим: — Я ему несколько раз помощь предлагал. Хотел его на работу к себе в службу взять. Он поначалу отказывался, а в последний раз — недели две назад — вообще меня не узнал.
      — Как это — не узнал?
      — Бормотал что-то в трубку, я с трудом слова разобрать смог. У него там музыка на всю катушку и голос… Голос у него какой-то пьяный был. Или отсутствующий.
      Кир налил себе еще, выпил залпом. Натянуто улыбнулся:
      — Пойдем к нашим.
      — Пойдем.
      Но веселиться так, как вначале, мы уже не могли. То и дело я перехватывал тяжелый, замутневший взгляд, который бросал на меня через стол Кир.
      Я понимал его. Наверное, лучше, чем все за столом.
      Стыдно так жить. Мы преуспели. Увлеклись новой жизнью, которая, помимо многого прочего, позволяла нам забыть о том, что было там, в Афгане. Мы женились, народили детей и укрылись в новых приятно-волнующих заботах. И все было хорошо.
      А Костя Пирогов остался один. Ни семьи, ни друзей. Страшно это. Страшно.
 

* * *

      Уже ночью холодный страх вытолкнул меня из сна, выбросил из теплых и нежных объятий жены. Погнал на кухню. Дрожащей рукой я нашарил выключатель. Яркий свет ударил в глаза, немного успокоил. На подоконнике нашел сигареты. Закурил, так же нервно, как это делал Кир. Когда мы с ним разговаривали.
      Только прикурив — сразу за первой — вторую сигарету, я немного успокоился.
      Не боятся надо и сгорать от стыда. Надо действовать. Что-то делать.
      Например, поехать к Косте. Попытаться с ним поговорить.
      Я почему-то верил, что меня — своего капитана — Костя послушается. Позволит себе помочь.
       « Утром,— сказал я себе. — Нет— днем. Я поеду к нему домой, поговорю, растормошу. Сделаю хоть что-нибудь …»

      Выбраться к Косте Пирогову я смог только под вечер. Он жил на улице Есенина.
      Уже не помню толком, что меня задержало в агентстве. Какая-то мелочная, недостойная мужчины суета. Я куда-то звонил, кого-то уговаривал. Горячился, отчего в моей речи все явственнее ощущался тот дурацкий, из анекдотов акцент.
      В машине — общественной «тачке» нашего агентства — я немного успокоился. Мне всегда нравилось просто ехать. Желательно — подальше и подольше, туда, где горы и солнце.
      Над Питером моросил мелкий холодный не то дождь, не то снег. Прохожие спешили куда-то, оскальзываясь на остатках еще не растаявшего снега. То ли весна, то ли зима, то ли осень. Только в Питере так бывает — все в одном. Особенно в конце марта.
      То ли дело в Грузии…
      Помечтать о родине предков я толком не успел: прямо передо мной нарисовался дом-«кораблик», где в трехкомнатной квартире жил Костя Пирогов с супрутой и детьми.
       « Черт!— я одернул себя. — Сейчас он живет один !»
      Я остановил машину перед нужным подъездом и заглушил мотор. Посмотрел на ярко освещенные окна. Я помнил дом и подъезд. Но не этаж и номер квартиры… Последний раз я был у Кости Пирогова, когда его младшему сыну исполнился год. Это было… Вах! Аж три года назад. Сколько воды утекло.
      Вышел из машины, вбежал в подъезд. На первом этаже чуть помедлил и — позвонил в одну из дверей.
      — Кто там? — ответил через пару минут сомневающийся женский голос.
      — Извините за беспокойство. Не подскажете, как Константина Пирогова найти? Он вроде бы в этом подъезде живет.
      Дверь чуть приоткрылась — ровно на цепочку. Выцветшие серые глаза немолодой уже женщины с подозрением оглядели мою три дня небритую физиономию и отличную кожаную куртку (скажу без лишней скромности, куртка действительно была классная. Я ее купил в короткий промежуток времени между увольнением из «Трансбизнес Лимитед», разводом с третьей женой и поступлением в агентство.)
      — Мы с ним вместе служили. В Афганистане, — осторожно добавил я, пристально наблюдая за реакцией женщины. Название далекой южной страны все воспринимали по-разному.
      — Однополчанин, что ли?
      — Вроде этого.
      Дверь вдруг захлопнулась прямо перед моим выдающимся носом.
      И сразу открылась. Уже широко и радушно.
      — Заходи, сынок. Заходи.
      — А вы не боитесь чужого пускать? — Я еще медлил на пороге. — Да еще и «черного»?
      — «Черные» и белые разные бывают, сынок. Разные. Ты проходи.
      — Спасибо. — Я шагнул в маленькую аккуратную прихожую. Вся двухкомнатная квартирка была подстать своей хозяйке: скромная, чистенькая. Здесь веяло одиночеством. Похоже, женщине просто хотелось поговорить. Пусть и с первым встречным.
      — На кухню проходи. — Хозяйка шла впереди. Она подвинула мне тщательно отремонтированный табурет. — Тебя звать как?
      — Зураб. Зураб Гвичия.
      — Благородное имя. — Женщина поправила передник, — Антонина Константиновна. Костя — Костя Пирогов — меня всегда тетей Ниной называл.
      — Вы его знаете?
      — А как же. Он и Юрка Сметанин…
       ( Сметании. Юрий Сметанин.
      Имя показалось смутно знакомым. Я слышал его совсем недавно.
      ОТ; кого? Кир? Спозаранник? Соболин?
       Чёрт! Слышал же !..)
      …с моим Валькой такое вытворяли. Еще когда в школе учились. — На мгновение глаза тети Нины мечтательно затуманились. А я, признаться, впервые подумал, что у Кости Пирогова было детство. Я как-то привык о нем думать как о моем сержанте, а потом — моем старшине. До этого вечера Пирогов оставался для меня солдатом и бывшим солдатом. И хорошим, надежным парнем.
      — И что было потом? — спросил я через силу: смутно знакомое имя не отпускало. Я лихорадочно перебирал варианты: нет, нет и снова нет. Проклятье!
      — Валька теперь большой человек. Эксперт. В Москве работает. Его в армию не взяли — он, еще когда в школе учился, сильно расшибся на мотоцикле. Полгода его в больнице выхаживали. Врачи — осторожно так — говорили, что и не встанет он на ноги. А потом… — Глаза тети Нины увлажнились от свежести давнего уже воспоминания, она промокнула их платочком. Я терпеливо ждал, что она скажет дальше. — Чаю хочешь, сынок? — спросила она. Точно так же спрашивала меня бабушка Рената, со стороны матери. В душе шевельнулось что-то давно забытое. Похоже, я становился слишком сентиментальным. Это все после разговора с Киром началось. Или — возраст? Как-никак скоро сорок стукнет. Недолго осталось.
      Я кивнул. Антонина Константиновна завозилась у плиты.
      — А Костя Пирогов? Что с ним?
      — Горе у него — жена с детишками погибли. Разом, в автокатастрофе. — Я знаю, мне рассказывали.
      Думай, Зураб! Думай! Сметанин Юрий. Юрий Сметанин. Проклятье!
      — Ты не подумай, что он пить начал. Лучше бы запил, чем так… Почернел он весь. На мертвеца живого стал похож. А недавно тут такое случилось.
      Тетя Нина налила мне чай в легкую нарядную чашку, придвинула сахарницу.
      — Что? — Признаться, я был готов услышать все, что угодно.
      — Недели три назад друг его — Юрка Сметанин — сгорел на пожаре. Даже мать его с трудом узнала. Мы с ней дружили когда-то. Когда Юрка из армии вернулся, она за город перебралась, на дачу к дальним родственникам. Юрку в закрытом гробу хоронили.
      — А Костя? — Я напрягся.
      — Он вообще не в себе. Из квартиры, похоже, не выходит. Разве только по ночам: кушать-то ему надо что-то. Через дверь слышно — музыка на всю катушку. Иногда — бутылки звенят. И все.
      «… И мертвые с косами стоят »,— почему-то вспомнил я «Неуловимых мстителей». Мне всегда там Яшка-цыган нравился. « Идиот, — сразу же одернул я себя. — В такой момент …»
      Я встал:
      — Антонина Константиновна, я поднимусь к нему. Может быть мне Костя откроет.
      — Попытайся, сынок. Может, у тебя получится.
      Ни тетя Нина, ни я — мы не верили, что у меня получится. И все-таки… Антонина Константиновна отперла мне дверь:
      — Пятый этаж, направо от лифта. Ты потом заходи, сынок. Не убегай сразу.
      — Конечно. — Я нажал кнопку вызова лифта. В шахте что-то загудело, звук приблизился. Двери кабины открылись с легким, почти старческим дребезжанием. На пятом этаже лифт выдохнул меня на темную площадку. Я повернул направо, помедлил перед тяжелой металлической дверью.
      С другой стороны смутно доносилась музыка. Вроде бы — Гэри Мур. Длинный гитарный проигрыш, похоже, достиг своего апогея.
      Я нажал кнопку звонка.
      Его трель заглушила гитара. Мне показалось, что музыка стала чуть тише. Потом вроде бы послышались шаги. Осторожные, как и должны быть у человека, который подкрадывается к двери.
      Я позвонил еще раз.
      Постучал в дверь кулаком.
      Ответа не было.
      Я позвал:
      — Костя! Пирогов, открой. Это я — Князь!
      Постучал еще.
      Ничего.
      Только Гэри Мур затянул свою очередную композицию.
      — Костя! — снова позвал я. Уже без надежды, что кто-то отзовется. За моей спиной повернулся ключ в замке соседней квартиры, дверь чуть приоткрылась, на бетон легла узкая полоса света. — Хорошо, — громко и решительно сказал я. — Я в двери свою визитку оставил. Захочешь — позвонишь.
      Я повернулся и пешком зашагал вниз. Еще одной поездки на страдающем старческими недугами лифте я бы не выдержал.
      — Ну как? — спросила тетя Нина, как только я переступил порог ее квартиры.
      — Не открыл.
      — Жалко парня, — тихо проговорила она.
      — Антонина Константиновна, я пойду. Вот моя визитка, — я протянул ей бумажный прямоугольник. — Если что-то… Звоните.
      — Мой телефон запиши, Зураб. На всякий случай…
      — Спасибо. — Я записал телефон.
      — Береги себя, сынок.
      — До свиданья.
 

* * *

      Меня осенило в машине.
      Я уже сел за руль. Нашел в кармане куртки ключи.
       Юрий Сметании !
      Вах!
      Он же…
      Его…
      Проклятье!
       Дурак ты, Князь. Предки могут гордиться тобой !
      Я завел машину, вдавил педаль газа и резко взял с места.
      Я спешил. Очень спешил, да?
      Если повезет, я смогу застать Соболина еще на работе.

      Не все сразу.
      В репортерском отделе я нашел только Витю Восьмеренко.
      — Привет, Князь, — Витя оторвался от экрана компьютера. Но оторвался только на мгновение: его цивилизации угрожали орды варваров. Срочно нужно было что-то делать. Витя защелкал мышкой.
      — Проклятье! — выдохнул я. Устало привалился к косяку.
      Витя Восьмеренко избавился от прямой и явной угрозы и повернулся ко мне:
      — Князь, ты чего?
      — Володя Соболин мне нужен. Давно он ушел?
      — Часа полтора назад. — Витя снова весь был в игре. — Ты ему домой или на пейджер позвони.
      — Конечно. — Я присел на край ближайшего к двери стола, вроде бы Шаховского. Придвинул к себе телефон. — Витя, ты же у нас пожарами занимаешься?
      — Да, а что? — спросил Восьмеренко, не отвлекаясь от экрана.
      Я положил трубку на место, позвонить Соболину можно и позже.
      — Недели три-четыре назад был пожар на Есенина?
      — Ну ты, Зураб, даешь!
      — Это важно.
      Витя вздохнул и полез в свой компьютерный архив.
      — А подробности?
      — Например?
      — Кто погиб-то? Мужчина? Женщина?
      — Мужчина. Лет тридцати. Его Юрием Сметаниным звали.
      — Сметанин? — Витя бросил на меня через плечо удивленный взгляд. — Было такое. — Он пощелкал мышкой, удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вот смотри. Обычный был пожар.
      Я наклонился к экрану:
 
      «7/02/2000 ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ УБИЛА СИГАРЕТА?
      32-летний мужчина стал жертвой пожара, который вечером в субботу, 5 февраля, случился на улице Есенина.
      Пожар начался в комнате однокомнатной квартиры примерно в 22.30. Кто-то из соседей заметил дым и вызвал пожарных. Практически полностью выгорела комната, пострадала часть коридора. Пожарным потребовалось около 30 минут, чтобы справиться с огнем.
      В прихожей, у самой двери, был обнаружен обгоревший труп хозяина. По всей видимости, мужчина заснул с непотушенной сигаретой. Проснулся, когда огонь уже разгорался. Он пытался выбраться из квартиры, но потерял сознание и погиб.
      Как сегодня стало известно корреспонденту агентства, уже установлена личность погибшего. Это Юрий Сметанин, он работал в одной из охранных фирм Петербурга. Погибшего по остаткам одежды и часам опознала мать. ( Виктор Восьмеренко, 10.20.)»
 
      — Это все? — спросил я.
      — Да. Обычный бытовой пожар. Курить вредно.
      — Курить вредно, — пробормотал я. Вернулся к столу Шаховского и снял трубку телефона.
 

* * *

      — Соболина нет, Зурабик, — ответил Аня, жена Володи. Мне нравился ее мягкий голос. Он словно звал к чему-то высокому и далекому. — Он звонил час назад, сказал, что задерживается. Какая-то там тема по наркотикам.
      — Спасибо, Анечка. Извини, что побеспокоил.
      — Ничего страшного. — Мне показалось, Аня не много расстроилась от того, что мы проговорили так мало. Я попытался представить, что она делает сейчас, после того как положила трубку.
      Наверное, вздохнула, с тоской посмотрела на телефон, потом, проходя в комнату сына, — на входную дверь. У кровати сына улыбнулась, коснулась рукой светлых непокорных волос.
      Проклятье! Нет женщины прекраснее, чем та, кто смотрит на свое дитя. Уж я-то знаю: у меня четверо детей от трех жен.
      Я скинул сообщение Соболину на пейджер
       ( Володя! Это Зураб! Позвони мне в агентство!)
      и отправился в нашу комнату. Здесь было тихо и пусто. Выключенные компьютеры слепо пялились в полумрак. В столе у Зудинцева я отыскал нашу полулегальную пепельницу (Спозаранник не курил и не любил, когда курят другие). В столе Нонны Железняк мне удалось найти пакетик кофе с просроченной датой. Я немного поколебался и решил рискнуть. Кофе все-таки не консервы, может храниться и подольше.
      Телефон зазвонил, когда я наливал воду в чашку. Мне ее предпоследняя — третья — жена подарила еще до того, как мы разошлись. Значит, между моим сообщением и ответным звонком Соболина прошло ровно столько времени, чтобы сходить-набрать из-под крана медленно текущей воды, поставить чайник. И еще малость, чтобы этот чайник нагрелся. Много что можно сделать за это время. Очень много. Например…
      Я не спеша налил воду, с нарочитой аккуратностью поставил чайник. Телефон надрывался. Наконец я снял трубку:
      — Слушаю.
      — Князь, это Соболин. — Откуда-то издалека доносилась приятная, интимная музыка. Я почему-то представил, что Соболин звонит мне из какой-нибудь отделанной в восточном стиле спальни, а рядом с ним — не менее восточная красавица. — Что стряслось? Что за пожар?
      — Пожар был…
      — Не понял? — вскинулся Соболин.
      — …почти месяц назад.
      — Что за дурацкие шутки, Зураб? — Володя, похоже, обиделся.
      — Помнишь, в начале февраля на Есенина на пожаре погиб парень-охранник?
      — Конечно. У нас тогда совсем пусто было. После убийства Ратнера вообще все и вся затихли. Пришлось бытовой пожар на ленту новостей ставить. А что случилось?
      — Может быть, и ничего. Володя, на убийство Ратнера не ты ездил?
      — Было дело.
      — Ты не помнишь, вроде бы дня за три до убийства… По заявлению госпожи Ратнер никого не задерживали?
      — Мать твою! — рявкнул Володя. — Точно! Я-то думаю, фамилия знакомая. Именно — Юрий Сметанин!
      — Это задержание тоже ты отрабатывал?
      — На него Витя Шаховской ездил. Меня тогда Обнорский в Выборг посылал. Связи с местными органами налаживать.
      Я обреченно вздохнул:
      — Какой у Шаха пейджер?
      Похоже, только одно порцией кофе не отделаешься.
 

* * *

      Убийство Игоря Ратнера — коммерческого директора пивзавода «Нерпа» — открыло новый год. Как тогда, на следующее утро после убийства, мрачно пошутил Коля Повзло: «С открытием сезона… охоты».
      Убийца действовал дерзко, но наверняка.
      Ратнер с женой, детьми и матерью жил на третьем этаже престижного «доходного» дома на Вознесенском проспекте. Окна его кухни — единственные — выходили во двор-колодец.
      Стрелок знал, что если финансист дома, то около полуночи обязательно выходит на кухню — перехватить что-нибудь. Убийца выбрал место: «черная лестница» через двор от подъезда Ратнера, окно между четвертым и пятым этажами.
      Отсюда кухня в квартире финансиста просматривалась, как на ладони.
      Поздно вечером в воскресенье, 23 января, во дворе-колодце прогремели выстрелы. Хотя «прогремели» — громко сказано: никто выстрелов не слышал.
      Игорь Ратнер умер на месте.
      Его жена Полина, прежде, чем свалиться в обморок, вызвала «скорую» и милицию.
      Расследование взяли под особый контроль.
      И так далее.
       А вот за три или четыре дня до убийства Ратнера. ..
 

* * *

      Шах отзвонился сразу. Наверное, это у него привычка еще из прошлой жизни: раз звонят на пейджер, значит, дело срочное.
      — Витя, ты далеко? — спросил я.
      — Не очень.
      — Ты можешь подъехать в агентство? Разговор есть. Не телефонный. Это очень важно.
      Шаховской вопросов не задавал, что-то быстро прикинул:
      — Буду минут через пятнадцать. Готовь кофе.
      — Легко, — бодро отозвался я.
      — Еду.
      Кофе… Я отправился на промысел в репортерский отдел. Восьмеренко немного, для порядку, поворчал, но на кофе все же раскололся.
      Минут через десять я услышал, как во дворе, прямо под окнами, заскрипели тормоза «лохматки» Шаховского: «жигуленок» давно пора было отогнать на свалку и приплатить мусорщикам, а то ведь могли и не взять.
      Кто-то, наверное Зудинцев, рассказывал мне, что еще года четыре назад Шах был вполне преуспевающим бандитом. Ездил на «мерсе» и жил на широкую ногу. Имел свой небольшой, но более-менее надежный бизнес. Потом начались какие-то проблемы, и Витя подался в журналистику.
      Честно скажу, писать у него получалось много лучше, чем у меня. Мое военно-десантное образование не шло ни в какое сравнение с его филологическим: по неподтвержденным слухам, Витек закончил филфак университета чуть ли не с красным дипломом. По крайней мере, на английском он говорил с хорошим лондонским произношением. Хотя временами.
      Когда мы только взялись за «Кантату», я впервые увидел Шаха «в деле». Профессионал!
      Витя вошел в кабинет, скинул промокшую под снежно-дождевой моросью куртку.
      — Что стряслось? — Он опустился в кресло, сразу же закурил.
      Я налил ему кофе, придвинул пепельницу, и сел напротив.
      — Помнишь, дня за три-четыре до убийства Ратнера… По заявлению его жены задержали двух мальчиков-топтунов?
      — Это было в среду, 19 января… — Витя тщательно стряхнул с сигареты пепел. — Вечером…
 

* * *

      19 января в 20.34 в дежурной части 1-го отдела Адмиралтейского РУВД раздался звонок: — Дежурный Васильев слушает!
      — Это милиция? — спросил женский голос.
      — 1-й отдел.
      — Мне нужна помощь. Помогите… — голос женщины сорвался.
      — Успокойтесь, пожалуйста. — Дежурный придвинул к себе сигареты, щелкнул зажигалкой. — Что случилось?
      — За моей… за нашей квартирой следят.
      «Еще одна…» — со вздохом подумал дежурный. После Нового года и Рождества часто бывает.
      — Кто?
      — Двое молодых людей. Они уже несколько дней следят. Скоро муж вернется, я за него боюсь.
      — Муж? А кто у нас муж?
      — Игорь Ратнер, коммерческий директор «Нерпы».
      —  Ратнер?— переспросил дежурный. Как-то на совещании в РУВД их предупреждали, что на «земле» 1 — го отдела появился еще один крупный клиент. Это было… Весной прошлой это было .
      — А вы… Как вас зовут?
      — Полина Ратнер.
      — Адрес? Телефон? Высылаем наряд. Они проверят.
      Женщина старательно продиктовала адрес: Вознесенский проспект, угол с улицей Римского-Корсакова.
      — Ждите. Скоро к вам приедут.
      — Спасибо, — кажется, женщина была искренне растрогана.
      — Не за что. Это наша работа, — ответил дежурный. Совсем как в «Ментах». Черт!..
      Дежурный придвинул к себе микрофон рации. Вызвал наряд. А потом взял трубку телефона и отправил сообщение на пейджер Вити Шаховского.
      Была года четыре назад одна история, когда еще младший лейтенант Васильев попал в крутой переплет… Помог ему выпутаться парень по кличке Шах. А сейчас Витя Шаховской, репортер агентства «Золотая пуля», регулярно получал сообщения о том, что творилось на «земле» 1-го отдела в Адмиралтейском районе. И никогда не оставался в долгу, если дело того стоило.
      …Примерно через пять минут после звонка Полины Ратнер перед ее подъездом остановился патрульный уазик, закрыв выход на улицу. Двое милиционеров потопали наверх, на третий этаж. И на площадке второго этажа наткнулись на двоих парней.
      Те пристроились на подоконнике и тихо о чем-то переговаривались. На полу скопилось изрядное количество окурков.
      — Документы! — рявкнул старший из патрульных.
      — Вы чего, мужики? — спросил один из парней и попытался встать.
      — Сидеть! — старший толкнул парня назад на подоконник и повернулся к молодому напарнику: — Ты видел? Совсем оборзели, отморзки.
      — Сержант! Эй, сержант! — второй парень вступил в разговор, однако с подоконника не поднялся. — Чего случилось-то?
      — Не твоего ума дело! — рявкнул сержант. — Документы, твою мать…
      Парни, поколебавшись, полезли в карманы. У того, кто возмутился первым, что-то тускло блеснуло за левым лацканом пальто.
      — Что это? — сержант проворно выхватил у парня из наплечной кобуры пистолет. — Гляди-ка, Иж-71. А разрешение?
      — Есть у нас разрешение, — второй парень был явно раздосадован. Он осторожно, стараясь не разозлить сержанта, вытащил из-под кожаного «пилота» свой «ствол». Протянул его сержанту вместе с документом.
      — Сметанин Юрий Сергеевич, — прочитал сержант на пластиковом прямоугольнике. — Охранное агентство «Сенат». А ты? — Ему в руку легло второе удостоверение: — Понкратов Игорь Дмитриевич.
      — «Сенат»? — Я выпрямился в кресле.
      — Именно. — Шах пристально посмотрел на меня. — Что-то не так?
      — Нет. Полный порядок. Продолжай…)
      Сержант задумчиво повертел «ксивы»:
      — Знаете, здесь про оружие ничего не сказано.
      — Но… — начал было Пократов.
      — Сидеть! — сержант толкнул Игоря Дмитриевича на подоконник, вытащил наручники. — Надевайте!
      — Зачем?
      — Прокатимся. — Сержант повернулся к напарнику: — Паша, поднимись до квартиры. Попроси Полину Васильевну выйти на пару минут. Формальности.
      Паша поднялся на площадку третьего этажа и позвонил в тяжелую металлическую дверь. Почти сразу громыхнул тяжелый замок, на пороге появилась молодая женщина в джинсах и свободной рубахе. Паша — высокий, уверенный в себе малый — оробел: женщина была очень красивой. Он с трудом выдавил из себя:
      — Добрый, значит, вечер…
      «Классная телка. Вот бы…» — додумать сержанту не дали: Сметанин и Понкратов разом рванулись куда-то вниз. Быстро бежать они не могли — мешали наручники.
      Прикладом автомата сержант ударил в спину Понкратова, а Сметанина сшиб с ног уже на площадке второго этажа, прижал парня коленом к бетонному полу, зло прошипел ему в затылок:
      — Лежать, сука! — Выпрямился, рывком, за рукав затрещавшей куртки, поставил Юрия Сергеевича на ноги. Подтолкнул наверх: топай. Пролетом выше Понкратов перекатился на спину, подтянул под себя ноги и пытался подняться.
      Сержант заставил Сметанина сесть на пол, рядом с напарником, осторожно посмотрел наверх, по направлению дверей квартиры. Полина Ратнер молча смотрела на все, что происходило внизу.
      — Извините, — вдруг пробормотал сержант, прочистил горло: — Полина Васильевна, вам придется с нами поехать. Нужно написать заявление. В 1-й от дел, на Якубовича…
      — Я знаю, где это, — женщина чуть улыбнулась. — Я доберусь сама.
      — Как скажете. — Сержант заставил Понкратова и Сметанина подняться на ноги. — Пойдем, Паша.
      Они спустились на улицу, затолкали телохранителей в «стакан». Сели в машину.
      — Спорим, она приедет в отдел в норковом манто? — вдруг с молодецким азартом спросил сержант напарника. — На десятку.
      — Идет, — вяло отозвался Паша. Он недавно женился и теперь считал каждый рубль до ближайшей зарплаты. Десятка — деньги вроде бы и небольшие, да не всегда. Но отказаться от спора было как-то не по-мужски…
      — Куда? — спросил водитель.
      — В отдел, конечно.
      Мотор уазика фыркнул, заработал ровнее. Машина тронулась с места.
      …Спор сержант проиграл.
 

* * *

      — Полина…
      — Полина?
      — Жена Ратнера приехала в отдел в пальто. — Шах закурил еще одну сигарету. — Обычное такое пальтишко. Неброское, но очень хорошее.
      Витя задумчиво выдохнул дым:
      — Заявление она написала. Но ребят выпустили уже через два часа: за ними приехал кто-то из «Сената». Разрешение на оружие у них оказалось в порядке, а сопротивление милиции… По-моему, до суда дело не дошло.
      — И что было потом? — спросил я.
      — Не понял? — спросил Шаховской. Похоже, он вспоминал что-то приятное. Пожалуй, впервые я видел у него по-юношески мечтательное выражение лица. — А потом убили Ратнера. И о топтунах как-то подзабыли.
      — Все?
      — Убийство, сам знаешь, громкое было. Да и задержанных телохранителей никто со смертью Ратнера не связал.
      — А ты?
      — Князь, ты мальчик взрослый. Можешь понять: когда в работе появляются личные отношения, работа накрывается… — Шах закурил очередную сигарету. — Соболин этого не знает. И никто не знает. Надеюсь.
      Мы докурили уже в молчании. Шах потушил сигарету, одним глотком допил остывший кофе.
      — Есть еще вопросы?
      — Адрес и телефон.
      — Чей?
      — Ратнер Полины Васильевны.
      Витек мгновение помедлил, потом достал из кармана куртки телефонную книжку:
      — Пиши…
      Я аккуратно записал адрес, тщательно сложил листок вдвое и положил его в карман рубашки. Шах натянул подсохшую куртку:
      — Пока.
      — Удачи.
      Уже в дверях он остановился:
      — Будь осторожнее. Она очень красивая.
      И ушел.

      Я проснулся от того, что Полина…
       ( Вот! И я туда же! Ловил Шаха и сам — попался!
       Прав был Витек.
       Очень красивая женщина.
       Никакие разумные доводы, которые я быстро перебрал в уме, меня не остановили …)
      …что-то быстро говорила во сне. Я чуть осторожно приподнялся на локте, всмотрелся в ее сонное и от этого очень детское лицо. Прислушался.
      — Нет! Не надо… Игорь!..
      Имя ее погибшего мужа словно вытолкнуло меня из постели. Суеверный страх перед покойниками, похоже, оставили мне в наследство предки. Гордые горцы с уважением относились к усопшим. Я выбрался из-под одеяла, в сумраке спальни с трудом отыскал свои черные джинсы. Мягко ступая, выбрался на кухню. Здесь на темном, под дерево, столе белела пачка моих сигарет. Я опустился на стул и закурил.
 

* * *

      Полина Ратнер легко согласилась на встречу со мной. Даже после того, как услышала, кто я и зачем мне нужно с ней поговорить.
      Когда в нашем первом телефонном разговоре я первый раз произнес имя ее мужа, мне показалось, что вдова чуть слышно вздохнула-всхлипнула. Но голос у нее не дрогнул.
      — Мы можем встретиться завтра вечером, скажем, в восемь часов? — спросил я.
      — Конечно.
      — Где?
      — Будет проще, если вы подъедете ко мне. Адрес вы, похоже, знаете, — ее голос стал чуть насмешливым. Это вогнало меня в краску. Как малолетку, которые первый раз решается пригласить девчонку на свидание и малосвязно бормочет: кино, кафе, мороженое…
      — Знаю… — выдавил я из себя.
      — Я жду вас завтра. В восемь,
      — До встречи,
      — До свидания, Зураб Иосифович.
      Еще немного сарказма или я становлюсь мнительным, как малолеток? Вах!
      …Уже подходя к ее дому — мрачноватому, «доходному», в стиле «модерн» — я понял, что так толком и не знаю, зачем хочу встретиться с Полиной Ратнер. Вряд ли она сможет рассказать мне больше, чем Соболин или Шаховской.
      Признайся, Зураб. Признайся себе: ты хочешь увидеть эту красивую женщину. И, может, с ней… переспать.
      По крайней мере, я смог честно себе признать в том, чего хочу. Честно-то честно, да на душе от этого легче не стало.
       Дурак ты, Зураб. Одумайся: у тебя жена красавица. Умница. Тебе же с ней хорошо? — Даже очень! Она такое… Такое вытворяет. Ив постели, и по жизни.— Чего тебе еще нужно ?
       Явошел в подъезд. На лестнице с широкими вытертыми старинными ступенями было мрачновато. Я поднялся…
       ( Площадка второго этажа: здесь сержант из 1-го отдела догнал Сметанина.
       Окно. Подоконник. Окурков не стало меньше. Сме-танин и Понкратовс умом выбрали «точку»: улица и подходы к подъезду просматривались замечательно. Правда, почему «топтуны» дали себя заметить? Или они не собирались прятаться? Да и вовсе они не топтуны .)
      …на третий этаж, мгновение помедлил перед дверью. И нажал звонок.
      Мягкая, переливчатая трель сразу канула куда-то в недрах квартиры. Потом послышались легкие и уверенные шаги. Громыхнул замок.
      Мне сразу понравилось, что Полина Ратнер не стала специально принаряжаться. Полинявшие джинсы в обтяжку, свободная рубаха навыпуск. Густые медно-рыжие волосы собраны в «хвост».
      Она улыбнулась:
      — Зураб Иосифович?
      — Добрый вечер, — собственный голос показался мне сдавленным и чужим. Дыхание перехватило.
       Женщина! Какая женщина !
      — Проходите, — она пропустила меня в прихожую. Заперла дверь. Молча показала на немного вычурную вешалку.
      Я разделся и вслед за хозяйкой прошел в просторную комнату. У одной из стен — стеллаж с книгами, напротив — телевизор, в центре изящный столик, заваленный бумагами. Вокруг него — кресла и диван. Дальняя от меня дверь была чуть приоткрыта,
       ( Знак? Приглашение?)
      была видна часть тщательно прибранной двуспальной кровати.
      Полина остановилась у бара:
      — Что будете?
      Я мгновение поколебался. Вообще-то, Обнорский — особенно на службе — пить не разрешал. И к тому же я еще помнил, как мне было тяжко после празднества у Кира.
      Полина Ратнер решила мне помочь:
      — Коньяк? Погода сегодня очень нехорошая…
      — Пожалуй.
      Она быстро разлила коньяк по пузатым бокалам. Протянула один мне, сама, изящно подобрав ноги, села в кресло, мне показала на диван.
      Я слегка качнул бокал, прислушался к аромату. Отличный коньяк. Мне такой дед наливал, когда я, уже после школы, курсантом Рязанского училища, приезжал на родину предков — в Цхалтубо.
      — Спасибо, Полина Васильевна…
      — Полина.
      — Тогда просто Зураб.
      — Договорились, — она чуть улыбнулась. С той минуты, как я переступил порог ее квартиры, Полина пристально меня разглядывала. Со сдержанным любопытством.
      Из скупых упоминаний о ней в материалах по убийству ее мужа я знал, что она — вторая жена Ратнера. Первый раз тогда еще будущий коммерческий директор «Нерпы» женился на третьем курсе Финэка. Брак распался вскоре после получения дипломов. Кто-то из давнишних партнеров и друзей Ратнера после убийства обмолвился журналистам, что именно эта личная трагедия подтолкнула его. Разогнала на пути к успеху.
      Полина окончила университет, философский факультет. Несколько лет стажировалась то ли в Англии, то ли во Франции (здесь информация газетчиков сильно разнилась). Потом вернулась и поступила работать в весьма преуспевающее издательство. Быстро стала редактором целой серии. Что-то вроде — карманная философия. Но карманная только в смысле формата. Книги в ее серии были как на подбор: Ницше, Аристотель, Фрейд, Юнг, Ортега-и-Гассет и другие. Не менее маститые.
      С Ратнером она познакомилась на каком-то полусветском и полуклубном рауте. Года три они встречались. А потом, тихо и без излишней торжественности, поженились.
      — О чем вы хотели поговорить? — спросила Полина.
      — Я сразу хотел извиниться, если тема покажется Вам… покажется вам тяжелой.
      — Я поняла. Итак?
      — Помните, девятнадцатого января вы позвонили в милицию и сказали, что за вами следят.
      — Да, конечно.
      — Расскажите, как это было. — Я поставил на журнальный столик диктофон и нажал кнопку записи.
      — Это началось еще до Нового года…
 

* * *

      Она почувствовала чей-то тяжелый взгляд недели за две до Нового года. Полина не знала, кто и тем более зачем так пристально следит за ней. Это было ощущение. Неприятное, сковывающее.
      На Новый год они с Игорем уехали за город, как давно собирались. Он попросил у приятеля еще студенческих времен попользоваться старым финским домом под Выборгом. Там, среди заснеженного леса, чувство, что за ней следят — отпустило.
       А потом, когда на Рождество они приехали в город— Игорь обещал родителям быть на праздничном ужине,— давящее чувство вернулось. Игорю Полина ничего не сказала .
      — Не хотела его расстраивать, — сказала она, ее голос — впервые — чуть дрогнул. В глазах промелькнула печаль. — Может быть, надо было сказать? Но я еще думала, что это паранойя. Что мне просто грезится. А Игорь был занят запуском нового сорта пива. Мы траком и не виделись после Нового года и Рождества… — Полина вдруг резко нагнулась вперед, из-под пачки бумаг вытащила сигареты. Я протянул ей зажигалку. Она вдохнула дым, тяжело вздохнула. — Может быть, надо было сказать?
      Я не ответил.)
      Сразу после Старого нового года Полина поняла, что ее ощущение — реальность. Пару раз она замечала двух молодых парней — всегда одних и тех же, — которые топтались перед подъездом ее издательства. Или на машине — потрепанном и невзрачном «форде» — ехали следом, когда Полина с Игорем куда-нибудь отправлялись.
       А девятнадцатого января …
 

* * *

      — В тот вечер я приехала домой около восьми. — Полина закурила очередную сигарету. — Лифт не работал — случается. Я поднималась пешком. И на площадке между вторым и третьим этажами… Я увидела их. Они сидели, курили, о чем-то разговаривали. И, похоже, не обратили на меня никакого внимания. Я медленно прошла мимо них. Боялась не того, что они на меня бросятся. Боялась, что они со мной просто заговорят. Или один из них громко крикнет мне в лицо «Бу!»… Знаете, как это дети делают?
      Я кивнул.
      Она перевела дыхание:
      — Самое страшное… Они не прятались. Я все так же медленно добралась до квартиры. И сразу позвонила в милицию. Те быстро приехали. Как меня Игорь и предупреждал… Мы переехали сюда весной 99-го. Он тогда сказал, что договорился вроде бы с кем-то из чинов в главке. И ему обещали особый статус… Судя по тому, что милиция приехала быстро, так оно и было. — Полина потушила сигарету. — Остальное вы, наверное, знаете.
      — Вы забрали заявление?
      — Нет.
      — А что случилось? Говорят, что дело до суда не дошло…
      — Мне в милиции сказали, что дело прекращено. Недавно совсем.
      — Почему?
      — Вроде бы Понкратов умер. Оказалось, что он был наркоманом, или, как у вас говорят — «нарком»?
      — Примерно, — я позволил себе немного улыбнуться. Сочувственно.
      — Я не настаивала. Зачем? Игоря это не вернет… — Полина резко встала. — Извините…
      Она выбежала из комнаты, приглушенно зашумела вода. Похоже, Полина заперлась в ванной. Чтобы успокоится. Пусть так.
      Вопросов у меня больше не было. Но что-то мешало мне уйти. Может, я не уходил, потому что меня научили еще в детстве — дед и дядья, — что мужчина не бросает женщину в горе и в беде.
       Сильно сказано, Зураб. Вах, как сильно !
      Я поднялся, прошелся по комнате. Остановился у книжных полок. Кто-то мне давно уже говорил, что книги могут рассказать о хозяине квартиры больше, чем обстановка. Я машинально коснулся кончиками пальцев корешков. Похоже, что книги читали и перечитывали. Девственно чистыми оставались только рекламно-подарочные фолианты, которые были «сосланы» на нижние полки. Легкое пренебрежение к парадности, на которую обязывало положение. Философия и беллетристика, советские еще учебники по экономике и недавние пособия по менеджменту были перемешаны.
      На одной из полок я заметил фотографию Ратнера. Он был не такой, как на тех официальных снимках, которые печатали в газетах сразу после его убийства. Ратнер сидел на гранитных камнях. За его спиной накатывало на берег по-северному холодное море. Я, кажется, даже узнал место: между Репином и Солнечным есть один мыс, на нем точно такие же камни.
      — Игорю нравилось северное море. — Полина остановилась рядом со мной. Я не заметил, как она вернулась в комнату. Только почувствовал, как моей руки коснулись легкие и нежные пальцы.
      Я замер.
      Понял, что не давало мне уйти.
      Полине был нужен мужчина. Может, даже первый встречный. Чтобы в страсти перегорели остатки тяжелого горя и осталась от него только легкая и уже неизбывная печаль.
      Я осторожно повернул Полину к себе, коснулся ладонями ее лица, нежно сжал. Наклонился и, чуть помедлив, поцеловал.
      В первый миг она не ответила, словно замерла. А потом ее губы словно порхнули навстречу, навстречу моим губам. Руки легли мне на плечи. От нее пахло как-то по-девчоночьи. Как от моей дочери-студентки. Такой беззащитный и хрупкий запах.
      — …Ты не жалеешь? — спросила она, когда мы лежали рядом. Как-то незаметно для самих себя мы перешли с официальной дистанции «вы» на интимное «ты».
      — Нет. А…
      — Не будем об этом. — Полина подалась ко мне. Поцеловала, прильнула всем своим нежным молодым телом. На мгновение отстранилась, только чтобы сказать: — Не будем об этом. Пожалуйста.
 

* * *

      Вдруг зажегся свет. Полина, придерживая халат, стояла на пороге кухни и сонно щурилась. Подошла ко мне, встала за спиной, обняла. Все еще нежно, но без страсти.
      — Я разговаривала во сне?
      — Да.
      — И звала Игоря? — Она прижалась ко мне крепче. — Я знаю: он бы не стал возражать. Он всегда хотел, чтобы я жила.
      — А сейчас ты живешь?
      — Ты помог мне в этом. — Она взяла у меня из пальцев сигарету, затянулась и потушила ее в пепельнице. — Пойдем.
      Я поднялся.
      Она вдруг отстранилась:
      — Знаешь, ведь я видела его. Неделю, наверное, назад.
      — Кого? — Мне почему-то показалось, что сейчас Полина расскажет о том, как к ней являлся покойный муж.
      — Ну, того «топтуна». Не Понкратова, а… Как его?
      — Сметанина? — спросил я, не веря своим ушам.
      — Именно — Сметанина.
      Я отстранился, усадил Полину на тот самый табурет, где только что сидел сам, придвинул себе второй. Сел напротив.
      — Подожди, — заговорил я, старательно подбирая слова. — Ты ничего не путаешь?
      — Нет. Мы столкнулись с ним здесь недалеко. На Театральной площади. Он куда-то бежал, едва не сбил меня с ног.
      — Ты уверена?
      — Да, а почему ты спрашиваешь?
      — Потому, что Юра Сметанин сгорел в собственной квартире пятого февраля. Почти месяц назад.
      — Не может быть! Это был он. Я точно знаю! 

      — Спокойно, Князь. Как призывал один знаменитый персонаж? Спокойствие, только спокойствие. — Зудинцев терпеливо наблюдал за моими метаниями по кабинету. Утро, стену на другой стороне двора, напротив окон нашего кабинета, щедро освещало не жаркое мартовское солнце. — Повтори еще раз, что тебе вдова Ратнера сказала.
      — Что примерно неделю назад она видела Сметанина, да? Живого и здорового, понимаешь?
      — Допустим. Ты звонил в квартиру Кости Пирогова?
      — Конечно. Раз сто! Никто не берет трубку.
      — А этой, как ее… Тете…
      — Антонине Константиновне?
      — Ты ей звонил?
      — Нет.
      — Ты даже лучше не звони — съезди. Порасспроси ее, как дела. И заодно задай вопросы о Сметанине. Разумеется, придумай, на кой он тебе сдался. Хотя, по твоим рассказам, ходок ты редкостный: не знакомые тети тебе двери открывают, а молодые вдовы в постель ложатся.
      — Да ну тебя!.. — в сердцах выкрикнул я.
      Михалыч не обратил внимания. Он вернулся к своим делам, которые я прервал необычно ранним появлением в отделе и громкой тирадой на жуткой смеси грузинского и русского, в основном матерного. Зудинцев меня терпеливо выслушал. И, как обычно, дал дельные советы. Одним словом — опер, пусть и бывший.
      Я натянул куртку, уже в дверях притормозил:
      — Спасибо, Жора.
      В ответ он только махнул рукой: спеши, мол, труба зовет.
 

* * *

      Антонину Константиновну я застал дома. Похоже, она не расстроилась моему вторжению, а, наоборот, обрадовалась. Я, жутко стесняясь, протянул ей коробку печенья, которую прикупил, пробегая мимо «Метрополя».
      — Тут вот… Что-то вроде гостинца.
      — Ты проходи, Зураб. Сейчас мы чайку выпьем. Или, может, водочки? — Видимо, меня удостоили самого высокого доверия. — У меня тут как раз бутылочка на травах настоялась. Все хвори наши болотные отгоняет.
      — Нет, спасибо. До шести вечера не могу — служба.
      — Начальник строгий? — спросила тетя Нина. — Может, это и правильно.
      Она набрала воды в чайник, зажгла газ.
      — У меня, Зураб, радость.
      — Какая?
      — Сын из Москвы возвращается. Хотя не то чтобы возвращается. Его фирма здесь отделение открывает, а сына моего начальником в родном городе сажают. Он приезжал на днях. Да на следующий день, как мы познакомились.
      — Здорово, — выдохнул я. Мне не терпелось задать вопросы, но мой шеф — Спозаранник — советовал сдерживаться. Не спешить. Что-то люди, если их, конечно, не торопить, и сами расскажут.
      Чайник закипел. Тетя Нина поднялась, достала из сушилки две чашки. Тщательно заварила чай.
      — Ко мне вчера соседка заходила. Она этажом выше Кости Пирогова живет, аккурат наискосок. Жаловалась, что он совсем обезумел. Музыка и днем, и ночью. А как-то вечером она видела, что он из дома выходил. В пакетах пустые бутылки перезванивались. Совсем парень опустился… — Тетя Нина поставила передо мной чашку. — С травкой, для сердца полезно. Не пошаливает сердце-то?
      — Есть немножко, — улыбнулся я. Антонина Константиновна понимающе кивнула.
      — Тетя Нина — можно я буду вас так называть? — вы в прошлый раз говорили, что Костя из-за Юры Сметанина сильно переживал…
      — Похоже, до сих пор убивается. — Антонина Константиновна тяжело вздохнула. — Юрка в последнее время совсем… Как это? Крутой он стал. На машине шикарной ездил. У меня Валька до сих пор на отцовской «копейке», а Юрка на эдаком лимузине разъезжал.
      — Лимузине? — с недоверием переспросил я.
      — Знаешь, такая большая. На дверцах надписи. «Сенат».
      « Сенат»! — Снова «Сенат »!)
      И еще казино какое-то… — тетя Нина на мгновение задумалась. — Нет, не помню. «Сенат» — точно, а вот казино… Извини, сынок. Не помню. Знаешь, как говорят: старость — не радость, молодость… Раньше «Евгения Онегина» наизусть знала. Поверишь ли?
      — Конечно, верю.
      — Теперь только «Мой дядя самых честных правил…» и остался.
      — Антонина Константиновна, можно от вас позвонить?
      — Работа?
      — Именно, — я виновато улыбнулся.
      — Это важно. Телефон в комнате, в гостиной.
      — Спасибо.
      «Гостиная» — самая большая в квартире комната — была прибрана с парадной тщательностью. Телефон, как генерал, разместился на высоком столике с одной-единственной ажурной ножкой.
 

* * *

      — Охранная компания «Сенат», — бодро ответил мне девичий голос. Если судить только по нему, барышня — лет двадцати — обладала и другими прелестями.
      — День добрый, — бодро отозвался я. — Можно ли Андрея Викторовича Саломатова услышать?
      — Андрей Викторович очень занят, — решительно ответила секретарша.
      — Я не хотел бы ему мешать, — вежливо, но с напором произнес я. — Только передайте ему, что Князь звонит. По срочному делу.
      — Кто? — уже не так уверенно переспросила барышня.
      — Князь, — медленно проговорил я.
      — Минуту, — девица включила мне музыку, вроде бы из игрушки-фильма «Братья Марио». Мелодию, надо сказать, довольно однообразную я слушал пару минут. Потом в телефонной трубке взорвался голос Андрюхи Саломатова:
      — Князь! Бродяга, как ты? Давно не было слышно.
      С Андреем, коренным питерцем, мы вместе закончили Рязанское училище. Потом меня отправили к южным границам Родины, а он попал в спецназ во Псков. Встретились мы через пару лет, под Кабулом. Из армии он ушел на год раньше меня, еще капитаном. Сказал, что все обрыдло. Что он не хочет видеть, как все разваливается. С такими же, как он сам, парнями сколотил фирму. Поначалу занимался охраной грузов, потом инкассацией. Сейчас его «Сенат» в неофициальном рейтинге числился одним из лучших. Рекламу Андрюха своей фирме не давал. Стать клиентом можно было только по рекомендации кого-нибудь из давних «друзей».
      — Андрюха, дело есть. Срочное.
      — Всегда ты так, Зураб: только по делу.
      — Жизнь такая.
      — Это я уже слышал. Нужно увидеться?
      — Именно. И желательно — прямо сейчас.
      — Ко мне в офис сможешь подъехать?
      Я посмотрел на часы, прикинул:
      — Буду минут через сорок.
      — Жду.
      Андрюха положил трубку первым. Он всегда так делал. Словно боялся того «ничто», которого можно коснуться, лослушав гудки отбоя. Ведь они возникают из ничего, уходят в такое же ничто. И словно затягивают, как сильный водоворот.
      …Офис «Сената» сильно изменился с последнего моего визита.
       ( Как давно это было. Вах! Давно.
       Я тогда только-только уволился из «Трансбизнес Лимитед», а потому прожигал жизнь и увольнительное пособие. И еще всерьез подумывал о том, что стоит остаться в охранном бизнесе .)
      Мне показалось, что офис немного «повзрослел», если так можно говорить о помещениях во флигеле во дворе одного из домов на улице Маяковского.
      Исчез дух авантюризма, с которым Андрей начинал. Это действительно была та еще авантюра. В Саломатова три раза стреляли, но только один раз он был ранен. Бесконечные проверки — санинспектор, пожарный инспектор, налоговый инспектор, ревизор из Главка, санинспектор и так далее — постоянно прикрывали офис. Потом Андрей, едва устояв на ногах, договорился с кем надо. Работать ему стало не в пример легче.
      Дюжий парень в форме с сомнением оглядел мои потертые джинсы, " куртку и трехдневную щетину на лице. Нажал какую-то кнопку. Внутренняя металлическая дверь чуть загудела, оглушительно щелкнула и чуть приоткрылась, приглашая меня войти.
      Я поднялся на второй этаж. Дверь приемной была открыта. Секретарша
       ( Я не ошибся, когда прикинул ее возраст по голосу — лет двадцать. Симпатичная.
       У Андрюхи всегда был хороший вкус .)
      поднялась мне навстречу из-за просторного стола.
      — Зураб Иосифович? — робко спросила она. Похоже, ей сильно влетело от шефа за уточняющие вопросы и, главное, незнание таких людей, как Князь, он же — Гвичия Зураб Иосифович. Она открыла мне дверь. — Андрей Викторович вас ждет.
      Я ободряюще ей улыбнулся и шагнул в просторный кабинет.
      — Князь! — постаревший Андрей — «…годы, годы, гады годы…» — уже спешил мне навстречу. — Встречу надо отметить!
      Он почти никогда не говорил тихо. Я где-то читал, что у некоторых народов громкий голос нужен для того, чтобы разгонять бесов. Похоже, Андрей безуспешно пытался разогнать своих демонов.
      Мы обнялись. Андрей повернулся к бару, но я придержал его за рукав:
      — Сначала дела.
      — Дела? — Саломатов пристально посмотрел на меня, с его лица исчезла улыбка. — Хорошо. Поговорим о делах. — Он показал мне на уютное кресло, придвинул к моему краю массивную пепельницу. — Кофе?
      — И покрепче, да?
      Андрюха дотянулся до кнопки на своем столе:
      — Анечка, два кофе. Больших. Крепких. С сахаром, разумеется.
      Пока Аня не принесла кофе, мы говорили о чем-то абстрактном. Вспоминали своих: кто и где, как и что. Через пару минут кофе — две огромные чашки — был на столе. Андрей тщательно закрыл дверь за Аней, вернулся в кресло:
      — Слушаю.
      Я не торопясь достал из кармана блокнот.
      — Девятнадцатого января, в этом году, на Вознесенском, взяли двух «топтунов» — Юрия Сметанина и Игоря Понкратова. Оба они предъявили удостоверения «Сената»…
      — Мать!.. — громко и смачно выругался Андрей. — Знал ведь, что эти отморозки достанут.
      — Спокойно, капитан. Спокойно, да? — Я взял в руки чашку, отпил. После промозглой мартовской погоды кофе грел душу не меньше, чем глоток холодного пива в жаркий день.
      — Поздно вечером девятнадцатого, часов так в одиннадцать, мне позвонил дежурный. Сказал, что звонил Сметанин, сказал, что они с Понкратовым влипли в какую-то историю. И теперь кантуются в 1-м отделе Адмиралтейского района. В КПЗ. Я, понятное дело, ноги в руки, прыгнул в машину и помчался вызволять красавцев. — Андрей прикурил от большой настольной зажигалки. — Приезжаю, Сидят красавцы. Наборчик у них — железный: оружие — раз, сопротивление — два, заявление некоей гражданки — три… Полтора часа я добивался, чтоб их по 122-й не закрыли. Отпустили наконец. Пока в отделе бумаги оформляли, позвонил своему заму по кадрам — Пете Семенову. Договорились, что он в офис подъедет. Что мы сразу это дело разберем.
      — И как — разобрали?
      — По полной программе. — Андрей прикурил следующую сигарету. — Привез я их сюда, вот в этот самый кабинет. Петя уже здесь был. И устроили им допрос с пристрастием.
      — С пристрастием? — улыбнулся я.
      — Ты бы Петю видел, он сам — сплошное пристрастие: два метра тренированного тела и вагон и маленькая тележка ума. — Саломатов немного успокоился, заговорил ровнее. — Первым Понкратов раскололся. Сказал, что Сметанин предложил ему подзаработать: в свободное от службы время попасти одного мэна. Спрашиваю: «Какого мэна?» Понкратов на Сметанина кивает, мол, он все знает. А я даже фамилию не знаю. Только — как выглядит. Что жена у этого мужика — красавица. Сметанин долго отпирался, сидел вот здесь, на стуле, — Андрей показал на центр кабинета. — Сидел, курил сигарету за сигаретой и, знаешь, зло так молчал.
      — И все-таки заговорил?
      — Только когда на него Петя с кулаками двинулся. Терпение у нас лопнуло. Рассказал, что еще осенью — он тогда казино «Патриот» на Стачек охранял — попал в ДТП: на своей машинке-старушке протаранил новую «бомбу». Из «бомбы» мужик молодой вылез, отрекомендовался Анатолием, вручил Сметанину ключи и клочок бумажки с номером телефона и сказал, чтобы через неделю Сметанин ему новую «бомбу» пригнал. Понятно, что мальчик Юрочка на встречу без машины приехал. Он, конечно, неплохо зарабатывал, но сорок-пятьдесят тысяч «баксов» на нулевую тачку собрать не мог. И ко мне не обратился. Анатолий его так внимательно выслушал, порасспросил о работе. Предложил разбитую машину отработать по специальности.
      — «Потоптать»?
      — Именно! В начале декабря Анатолий позвонил Сметанину и назвал объект. Сам, наверное, знаешь кого.
      — Дай-ка угадаю. Ратнера и его супругу?
      — Ага. Сметанин понял, что один не справится, и предложил Понкратову подзаработать.
      — Вот так запросто?
      — Вообще-то их понять можно. У меня перед Новым годом дела не ах как шли. Это сейчас худо-бедно наладились… Ну в общем, «потоптали» Юра с Игорем господина Ратнера. И «дотоптались» — попали в милицию. Я велел им сидеть дома и ждать, пока вызову. Нужно было подумать. Хотел с Ратнером связаться — у нас общие знакомые были. Да не успел — убили его.
      — На этом все закончилось?
      — Не совсем. Похоже, у Понкратова после истории с милицией нервы сдали. Он и так наркотиками баловался. По крайней мере, разговоры такие ходили, но попасться — он ни разу не попался. А тут, видно, вкатал себе передозу. Его утром соседи нашли. Сметанин, как только о смерти Понкратова узнал, сюда примчался. Заявление на увольнение написал, деньги получил и пропал. Последнее, что я о нем слышал: он погиб на пожаре у себя дома. Задохнулся.
      — Мать по часам и одежде опознала.
      — Мрак! — Андрей резко встал. — Ты как хочешь, а я выпью. Чутка. Нервы, знаете ли, Зураб Иосифович. Нервы.
      Андрей налил себе изрядную порцию виски. И сразу сделал большой и жадный глоток.
      — Вот такие дела.
      — Понятно. — Я закурил. — Андрей, а что за парень Сметанин был? Я понимаю, конечно, что плохих ты просто не держишь. Но все-таки.
      — Это надо с Петей поговорить. С Семеновым. — Саломатов снял трубку одного из аппаратов на своем столе, набрал три цифры местного номера: — Петя, зайди, пожалуйста. И личное дело Сметанина захвати. Жду. — Повернулся ко мне: — Сейчас зайдет.
      Семенов — на вид лет тридцать пять — производил неизгладимое впечатление: высоченная «машина» в элегантном костюме и с аккуратной прической, словно только что из салона. Я сам не самого низкого роста, но рядом с ним почувствовал себя мальчишкой.
      — Знакомьтесь, Зураб Иосифович Гвичия — Петр Семенов.
      — Наслышан, — широко улыбнулся Семенов.
      — Точно так же.
      — Петя, расскажи Зурабу Иосифовичу…
      — Зурабу, — поправил я. Меня всегда коробит, когда меня называют по отчеству.
      — Расскажи Зурабу про Сметанина. Расскажи все.
      Семенов открыл папку, которую принес с собой, придвинул ко мне.
      — Он поступил к нам на работу в 1995-м. Замечательные данные: служил в армии, потом поступил на работу в ФСБ. Правда, там недолго продержался и ушел в физзащиту налоговой полиции. Пока был в ФСБ, набрался кое-каких специальных навыков. — Семенов не спеша переворачивал страницы личного дела. — Сначала мы его на инкассацию определили. Потом перевели в телохранители.
      — А в казино он как оказался?
      — Сам попросился.
      — С кем он в «Патриоте» работал?
      Петя на мгновение задумался:
      — Его напарником Саша Павлов был… Минуту… — Семенов достал из кармана пиджака сотовый телефон, быстро набрал номер: — Васильич?.. Семенов беспокоит… Павлов сегодня работает?.. Уже уходит?.. — Он посмотрел на меня: поговорить надо? Я кивнул. — Попроси его задержаться. Мы сейчас подъедем. Минут через пятнадцать. До встречи.
      Петя убрал сотовый, повернулся к шефу:
      — Мы в «Патриот»?
      — Да, конечно, — кивнул Андрей. Он почти прикончил свое виски и, похоже, думал о том, что нужно продолжить.
      — Выходите во двор. Я там вас ждать буду. — Семенов вышел из кабинета.
      Я натянул куртку, протянул на прощание руку Саломатову:
      — С меня коньяк.
      — Лучше — «Хванчкара», — Андрей улыбнулся. — Шутка.
      Он пожал мою руку, на мгновение задержал ее в своей:
      — Князь, зачем ты это делаешь?
      — Почему ты спрашиваешь?
      — У тебя вид охотника, который взял след.
      — Забавно, — хмыкнул я. — Дело чести.
      Андрей отпустил мою руку:
      — Это серьезная причина. Но этого мало.
      — Может быть, — пожал я плечами.
      — Да. Нужна будет помощь — обращайся.
      — Спасибо.
      — Пока.
      — Береги себя.
 

* * *

      Семенов уже ждал меня во дворе. Мотор джипа уютно урчал. Я сел рядом с Петей, и он сразу взял с места. Через проходные дворы выбрался на Лиговку и вдавил педаль газа в пол.
      — Зураб, можно вопрос? — спросил Семенов, когда джип свернул с Лиговки на Обводный канал.
      — Конечно. — Я приоткрыл окно и закурил.
      — Вы с шефом в Афгане были?
      — Да.
      — Он говорит, что как-то вы спасли полтора десятка рядовых из сбитого вертолета.
      — Легенда.
      — Не понял?
      — Вертолет зацепили, а не сбили. Да и рядовых было только трое.
      — И все-таки.
      — Петя, давно это было. И вспоминать нет желания.
      — Андрей тоже не любит об Афгане говорить.
      — Пусть так и будет. Для кого-то эта война не кончится никогда.
      Семенов лихо притормозил перед входом в казино «Патриот». Над городом уже сгущались сумерки, поэтому яркие огни над входом в казино уже зажгли. Огоньки бежали по громадной двуязычной вывеске, отражаясь на близстоящих машинах, которые уже припарковались перед входом.
      Мы вошли. Семенов что-то спросил у охранника рядом со входом. Тот указал в глубь казино. Вслед за Семеновым я прошел в служебные помещения. В одном из них, похоже в раздевалке охраны, нас ждал парень лет тридцати. Он лениво листал страницы цветастого журнала и, видимо, сильно скучал. Вскинул голову, когда открылась дверь, увидел Семенова и вскочил:
      — Петр Владимирович…
      — Спокойно, Саша. Садись.
      Павлов опустился на стул, но не сводил с Семенова глаза. Словно чего-то боялся.
      — У Зураба Иосифовича есть пара вопросов, — пропустил меня вперед Петя. — Я пока выйду. — Он повернулся ко мне: — Жду вас у стойки бара.
      Семенов вышел и тщательно прикрыл за собой дверь.
      Я еще колебался. Наверное, боялся показаться сумасшедшим. Несолидно это как-то в моем-то возрасте. И все-таки. Попробовать стоит…
 

* * *

      — Александр, — медленно начал я.
      — Да? — в голосе и взгляде Павлова сквозило подобострастие, изрядно сдобренное страхом.
      — Александр, когда вы в последний раз… — я помедлил, прежде чем закончить вопрос, — видели Сметанина.
      — Дня за три до пожара. Он тогда в казино пришел. Очень просил долг вернуть. Я у него как-то пять сотен баксов занял. А после увольнения Сметанину деньги очень понадобились…
      — И все?
      Павлов колебался. Он уже порывался было что-то сказать, но не сделал этого.
      — Проблемы? — улыбнулся я. Похоже, моя улыбка показалась ему зловещей. Слишком зловещей.
      — Не то чтобы проблемы… — Павлов дотянулся до куртки на вешалке. — Позавчера, в мою смену, сюда пришла Юркина мать. Ирина Юрьевна… Его же по деду назвали. Передала мне вот эту записку и сразу ушла.
      Он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги:

      «Саша!
      Мне срочно — срочно!!! — нужны деньги. Те пятьсот, что я тебе давал после Нового года.
      Отвези их на дачу моей матери. Это в Рощине. Мы с тобой там были.
      Срочно!!!
      Не сомневайся — это я.
Юра.

      21 марта 2000 года»

      — Двадцать первого марта… Три дня назад… — пробормотал я. — Он что, жив, да?
      — Я не знаю! — вдруг почти выкрикнул Павлов, вскочил, опрокинув стул. Заметался на маленьком пятачке между мной и стеной. — Не знаю!
      — Спокойно, мальчик. Спокойно, — я старался говорить ровно и тихо, но голос срывался. — Но это почерк его?
      — Что? — Павлов замер передо мной.
      — Я спрашиваю: это его почерк?
      — Точно — почерк Юры. Я много раз видел.
      Я лихорадочно соображал.
      Нет!
      Полный бред!
      Кто же тогда погиб? И кто живет в квартире Пи-рогова? Костя? Или…
       Не может быть! Нет! ..
      — Когда ты собирался ехать в Рощино?
      — Сегодня, — Саша посмотрел на часы. — Через сорок минут хорошая электричка.
      — Поедем на машине. Идем.
      Саша торопливо оделся, мы выскочили в зал. У стойки бара я сразу увидел Семенова. Его трудно было не заметить.
      — Петя, нужно ехать в Рощино. Саша покажетдорогу.
      — Нет проблем, — флегматично произнес Семенов, залпом допил минералку. — Есть новости?
      — Новость. И хорошая, и плохая. По дороге расскажу.
 

* * *

      Когда через час мы добрались до Рощина, сумерки уже сгустились до темноты.
      Саша, путаясь в приметах, с третьего захода привел нас к дому в десяти минутах пешкарусом от станции. Старый финский дом. В одном из окон — кухня? — горел неяркий свет.
      — Идем, — сказал я. Меня слегка потряхивало. Так уже было однажды. На охоте. Азарт. Погоня.
      Но я боялся того, что узнаю.
      Саша откинул проволоку, которая придерживала калитку, первым поднялся на крыльцо. Постучал в дверь. Мы с Семеновым старались держаться в тени. Где-то далеко лаяла собака.
      — Иду, — отозвался женский голос в доме. Скрипнули старые половицы, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. Еще очень красивая. Ее портила только жесткая линия плотно сжатых губ.
      — Здравствуйте, Ирина Юрьевна, — сказал Саша. Он был похож на человека, который сильно замерз.
      — Юра утром уехал в город, — сказала женщина. — Ты привез… Кто это? — истерично вскрикнула женщина: она увидела Семенова, который вышел из тени.
      — Когда он уехал?
      Женщина нервно забилась и замотала головой.
      — Когда? — снова спросил Семенов. — Мы не причиним ему вреда. Нам нужно только поговорить.
      — Утром, — с трудом выговорила женщина. — Около десяти. Он собирался вернуться завтра.
      — Спасибо. — Семенов повернулся к Саше: — Останешься здесь.
      Мы бегом бросились к машине. Взрывая колесами остатки снега, джип вылетел на шоссе. Семенов вдавил педаль газа. Стрелка на спидометре быстро поползла вправо, к каким-то запредельным цифрам.
      Так быстро я никогда в своей жизни не ездил. И, похоже, ездить уже не буду.
      На въезде в город Петя спросил:
      — Куда?
      — Улица Есенина, — ответил я.
 

* * *

      Мы увидели пожар, как только свернули во двор.
      Языки пламени вырывались из окон пятого этажа. Я еще надеялся, посчитал окна, прикинул. Горела квартира Кости Пирогова. Бывшая квартира.
      Перед подъездом стояли пять пожарных машин, в нутро дома уходили пожарные рукава. Дюжие омоновцы держали на расстоянии толпу зевак. Чуть в стороне, у автобуса, собрались жильцы из подъезда, которых пожарные вывели из дома. Среди них я заметил тетю Нину. Она не отрываясь смотрела на языки пламени.
      Я не стал к ней подходить.
      Мы с Семеновым не задержались в этом дворе. Петя развернул машину и медленно — очень медленно, по сравнению с тем, как мы гнали по шоссе, — выехал на улицу Есенина.
      — Все кончено, — пробормотал я. — Все кончено.

      — Пожар начался в спальне, на постели. Потом заполыхала комната. А дальше — вся квартира. Примерно в это время какой-то мужчина позвонил по «01» и сообщил о пожаре. Еще минут пять, и надо было бы спасать весь дом. Все почти так же, как было пятого февраля, — Витя Восьмеренко не отрывался от своих записей. Он никогда не любил бывать в кабинете начальства, старался придерживаться проверенного солдатского правила: подальше от командира, поближе к кухне.
      Кроме Вити в кабинете Обнорского были мы со Спозаранником. Пока Восьмеренко говорил, я не отрывал взгляда от окна, за которым синело уже по-настоящему весеннее и ласковое небо.
      — Это все, Витя? — спросил Обнорский.
      — Да.
      — А причина смерти? — оживился Спозаранник.
      — Пока — отравление угарным газом.
      — Спасибо, Витя. — Обнорский встал и открыл Восьмеренко дверь. — Иди работай.
      — Зураб Иосифович, должен вам напомнить… — начал Глеб Егорович.
      — Не надо, Глеб, — остановил его Обнорский. — Оставь нас вдвоем.
      Спозаранник кинул на шефа удивленный взгляд, но промолчал. Что-то было в выражении лица Обнорского, что не давало права возразить здесь и сейчас.
      Андрей сел в кресло у стола:
      — Поговорим, Зураб?
      — Поговорим, — хрипло выдавил я, хотя никакого желания разговоры говорить у меня не было. Прошла уже почти неделя после пожара на Есенина.
      Все это время мне хотелось молчать и думать. Думать о том, что я мог бы сделать, если… Ведь я был командиром. Для Кости Пирогова, для Вити Сомова…
      — Что ты об этом думаешь?
      — Не знаю…
      — Так не пойдет. — Обнорский закурил. — Это твое дело чести. И надо его закрыть. Здесь и сейчас.
      Я тоже закурил и — заговорил. Рассказал Андрею, как искал — живого или мертвого — Сметанина. И как его нашел. Чем дальше, тем легче тли слова. Меня словно прорвало.
      — …Похоже, что Сметанин по-настоящему испугался не после убийства Ратнера. Ему стало страшно, когда он узнал о смерти своего напарника — Игоря Понкратова. Я разговаривал с экспертами. Они сказали, что Понкратову вкачали сверхдозу. Сам он сидел на небольших порциях и пока не собирался повышать.
      — Сметанин решил спрятаться?
      — Решение, в теории, правильное. Но он оставил очень много следов. В «Сенате» проверили: записки с просьбой вернуть долги или дать в долг кроме Саши Павлова получили еще три-четыре человека. Но дело не в этом…
      — В чем?
      — Он заманил к себе Костю Пирогова. Сели-выпили. По душам поговорили. Наверное, в какой-то момент Костя повернулся к Сметанину спиной, и тот его оглушил. Может, бутылкой, может — утюгом… Мало ли чем.
      — А мать? Она же потом тело сына опознала?
      — Думается мне, что в тот момент, когда Сметанин переодевал Пирогова под себя, Ирина Юрьевна заявилась к нему — проведать. Нормальное для матери желание. Тем более была суббота. Как Юра ее убедил — может, запугал, — но она согласилась ему помочь.
      — Материнский инстинкт.
      — Наверное. Юра запалил квартиру, а сам — наверное, через крышу — перебрался в квартиру Пирогова. Ему нужно было продержаться месяц-полтора, чтобы собрать деньги. А потом — делать ноги.
      — Его нашли раньше…
      — Хочется думать, что кто-то следил за мной. Что я их навел…
      — Это жестоко, Зураб. Слишком жестоко.
      — Не знаю, Андрей Викторович, было бы лучше, если б до Сметанина первым добрался я. У меня с ним были свои счеты. Поэтому я его искал…
      — Дело чести, — тихо проговорил Обнорский. Он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. — Но мы ничего не знаем достоверно?
      — Выходит, что так. Мы можем только предполагать. — Память услужливо подсказала сентенцию из популярного сериала: — The truth is out there…
      Мой английский всегда был далек от совершенства.
 

* * *

      В этот вечер на Северном кладбище почти никого не было. Витя Шаховской остался ждать меня в машине у ворот.
      Я с трудом — несмотря на подробное объяснение Кира — нашел могилу Кости Пирогова, которая до сих пор была отмечена фамилией «Сметанин».
      На памятник — временный и убогий — я старался не смотреть. Я смотрел в землю.
      — Прости, Костя, — я говорил медленно. Слова с трудом выходили из меня. Так уже бывало. В Афгане, когда мы хоронили погибших. Или отправляли их домой в цинковых гробах. Последние слова, боль и горечь от того, что не сказал, не сделал что-то раньше. — Прости, что не помог тебе. Ты не волнуйся: мы все исправим. Ты будешь спать под своим именем и со своими. — Из внутреннего кармана куртки я достал флягу. Откинул крышку и сделал большой, крепкий глоток.
      Водка обжигала, давила из глаз горячие слезы, но — приносила странное облегчение.
      — Прости, Костя. Спи с миром…