Рассказывает Андрей Обнорский

 
       «Обнорский Андрей Викторович (псевдоним — Серегин), 39 лет. Директор и главный редактор Агентства журналистских расследований „Золотая пуля“. По образованию — историк-арабист, военный переводчик. Службу в рядах ВС СССР проходил в Южном Йемене и Ливии.
       Имеет боевые награды. Демобилизовался в 1991 году в звании капитана.
       В декабре 2000-го присвоено очередное воинское звание — майор. Под предлогом поздравления в связи с присвоением звания мною была проведена разведбеседа с Обнорским А. В., в ходе которой выявлены его политвзгляды и возможность возврата на службу в ВС РФ. В целом, при лояльном отношении к власти и патриотическом — к стране, Обнорский высказал массу критических и негативных взглядов (см. прилагаемый отчет).
       По вопросу о продолжении военной карьеры дал понять, что эта тема не представляет для него никакого интереса…»
       Дата. Подпись.
       Из секретного досье
 
      Заканчивался август. Город плыл в серой ретуши дыма. И духота стояла — караул. А в Агентстве у меня работали киношники. Тот еще дурдом! Вот летчики говорят: где кончается порядок, там начинается авиация. В сущности, правильно говорят. Я сам военной авиации не один год жизни отдал. Так что знаю… Но есть еще и высокое искусство — кинематограф! Вот уж где бардак, так бардак. Р-развеселый такой бардачина… Но винить некого — сам виноват. Худокормов сказал: «Мы, Андрей, поснимаем у тебя в Агентстве. Мы вам работать не помешаем. Мы тихонечко… бочком… бочком».
      Я сдуру дал «добро». И — началось. Теперь вся киношная команда с утра до вечера носится по коридорам и кабинетам Агентства. Мои орлы-расследователи их постоянно «консультируют». Это означает, что врут безмерно, хвастаются и постоянно пьют с актерами кофе… И не только кофе.
      …Только я открыл дверь в Агентство, как сразу услышал истошный женский крик… В коридоре два негодяя насиловали Асю Барчик. В фильме она Светку Завгороднюю играет. Юбку Асе завернули аж на голову и остервенело срывали с нее трусы. Сцену наблюдали члены киногруппы… и вся мужская часть Агентства. И выражение на лицах моих расследователей было самое заинтересованное. Любят мужики искусство!
      Ася кричала, Ян Геннадьевич Худокормов что-то негромко говорил оператору, господа инвестигейтеры тоже обменивались мнениями.
      — Э-эх! — говорил Соболин Зудинцеву. — Не так. Все не так. Ну кто же так насилует?!
      — А ты что, — спросил Зудинцев, — большой спец?
      — А как же?
      — Понятно… Кстати, маньяк, который в Купчине уже три изнасилования совершил, — Зудинцев внимательно посмотрел на Соболина, — по описаниям тоже такой длинноволосый.
      — Тьфу ты, блин! — сказал Володя. — Я же это… в творческом, блин, плане.
      — Снято! — сказал Худокормов.
      «Насильники» отпустили Асю, и она стала поправлять платье. Мои орлы сразу потеряли всякий интерес к съемке. И только Соболин подошел к Худокормову и стал убеждать его, что надо сделать еще пару дублей.
      И что он, Соболин, обязательно должен сняться в эпизоде… дублером.
      Ян Геннадьевич Володю внимательно выслушал, покивал головой и ответил:
      — Идея неплохая. Я вас, Владимир, возьму дублером… Аси.
      Соболин изменился в лице и убежал.
 

***

 
      Я приказал Оксане собрать весь состав Агентства. Когда через пять минут все собрались, я обратился к народу с пламенной речью:
      — Друзья мои! Кино, конечно, остается для нас важнейшим из искусств… Но работать-то тоже надо. Поскольку мои увещевания до вас не доходят, остается единственный способ воздействия.
      — Какой же? — спросила Горностаева.
      — Я вынужден буду превратить вашу жизнь в ад!
      — Можно подумать, — сказала Агеева, — что раньше был рай.
      — Скоро, Марина Борисовна, вы именно так и будете думать: раньше был рай.
      — С ума сойти!
      В коридоре прозвучало несколько выстрелов. Ну веселуха…
 

***

 
      В остальном день был похож на все прочие: вялотекущий цейтнот с массой мелких (и не очень) заморочек. Ничем не хуже и не лучше других.
      В полдень объявился Родя Каширин — в хлам пьяный, с ящиком дорогущего коньяку и пачкой фотографий. На фотографиях были фабрика, яхта и вилла, которые завещала ему в бозе почившая аргентинская тетушка… Родя пытался спеть аргентинское танго. Он старался. Очень сильно старался, но все равно у него получалось что-то типа «…четвертый день пурга качается над Диксоном». Ох, горюшко! Не приведи Бог получить наследство. Ведь нормальный же мужик был. АН нет — «счастье привалило».
      На коньяк я наложил арест, Родю уложил спать…
      Вот такой был денек двадцать восьмого августа. Чумовой, но в целом безмятежный.
      В девятом часу вечера мои сотруднички разбрелись кто куда, свернулись киношники… Мы с Худокормовым заскочили в кафешку на Невском, попили кофею и немного потолковали о том о сем. И тоже разъехались по домам. Пожелали друг другу удачи, сказали «до завтра» и разъехались.
      Я и думать не думал, что увижу Яна Геннадьевича сегодня снова… Да еще где увижу и как увижу!
 

***

 
      Телефон зазвонил, когда я припарковал свою «хонду» возле дома. Было темно, душно, в свете фар кружилась пара мотыльков…
      И — зазвонил телефон.
      — Андрюха! — сказал голос Повзло из трубки. — Андрюха, только что напали на Худокормова. Ударили по голове… Он в бессознательном состоянии.
      — …твою мать! Где? Кто? Как?
      — В подъезде его дома. Ты можешь сейчас подъехать?
      — Могу. — И я погнал на Васильевский.
      Город к вечеру уже опустел, дорога, на которую днем ушло бы не менее сорока минут, была свободна, и я долетел до улицы Кораблестроителей всего за четверть часа.
      Возле подъезда стояли «скорая», милицейский УАЗ и «десятка» Повзло. Толпились возбужденные жильцы. В приоткрытую дверь «скорой» я увидел Яна Геннадьевича.
      Режиссер лежал на носилках. Бледный, с закрытыми глазами.
      Над ним колдовал врач. Я подошел ближе, но дверь захлопнулась. Вспыхнула «мигалка», и «скорая» стремительно рванула с места… Всего час назад мы сидели в кафе. Худокормов был весел, беспечен, шутил.
      Из подъезда вышел Коля, следом — двое мужчин. Они были в штатском, но все же в них сразу угадывались опера. Опера окинули неприязненным взглядом группку жильцов, активно обсуждающих происшедшее («Вот до чего дожили! Прямо в подъездах людей грабят!» — «Ох и не говорите, Марьванна, скоро из дому выходить будет страшно»), и направились к УАЗу.
      Я подошел, и Коля представил меня.
      Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.
      — Насколько серьезны травмы Худокормова? — спросил я.
      — Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет, — ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.
      — Но и ничего хорошего тоже нет, — добавил другой, капитан Петренко. — Третий случай за месяц.
      — Четвертый, — поправил Самохин.
      Петренко матюгнулся и сплюнул.
      — А что произошло-то? — спросил я.
      — Что произошло? Что произошло…
      Обычное дело. Высмотрели прилично одетого человека, довели до подъезда и дали по голове. Бумажник, часы, телефон забрали… Наркоманы! Чтоб им передохнуть всем. Совсем задолбали, козлы.
      — Час назад я пил с ним кофе, — зачем-то сказал я.
      Повзло почесал затылок и спросил:
      — Мужики, ответьте честно: шансы найти этих уродов есть?
      Петренко хмыкнул, ничего не ответил и сел в УАЗ. А Самохин сказал:
      — Коля… Ну ты, блин, даешь, Коля.
      Ну нормальное, блин, дело, да?
      Потом махнул рукой и тоже сел в машину. УАЗ зачихал, затарахтел и покатился прочь… А мы с Колей поехали в больницу.
      Худокормов уже пришел в сознание. Поговорить с ним не удалось, но медики заверили, что все — слава Богу! — не так уж и страшно.
 

***

 
      Наутро я снова поехал в больницу и там нос к носу встретился со съемочной группой. Конечно, они все были круто возмущены… И почему-то их агрессия выплеснулась на меня. Мне «припомнили» историю академика Глебова… и «мерседес» Жванецкого… и разбитое в прошлый Новый год лицо режиссера Германа… Обо всех этих прискорбных инцидентах говорили так, как будто это я угнал тачку Жванецкого и разбил Герману лицо.
      Спокойным оставался только сам Худокормов. Выглядел он худо и чувствовал себя, хотя и старался это скрыть, тоже худо.
      Своим он сказал:
      — Вы-то что возмущаетесь? Вам радоваться надо.
      — Чему же радоваться, Ян Геннадьевич?
      — Дня три-четыре я тут прокантуюсь. Так что всем вам нежданно-негаданно маленький отпуск подфартил.
      Господа актеры дружно повозмущались «чудовищным цинизмом», как выразился оператор, своего шефа, засыпали его цветами, фруктами и наконец ушли. А я остался.
      — Вот так, Андрей, — сказал Худокормов. — Потенциал искусства, конечно, может иногда ошеломлять, но железяка по голове ошеломляет еще круче… Теперь я знаю это точно.
      — Это вы как режиссер говорите?
      — Нет, как человек, которого «ошеломили», — усмехнулся Худокормов.
      — Вы видели нападавшего, Ян?
      — Какое к черту! Бац по голове — и все… затемнение.
      — Худо.
      — Да черт с ним. Не убили — и то слава Богу.
      — С этим поспорить трудно, — согласился я. — Но очень плохо, что вы не видели разбойничка в лицо. Даже если его сумеют установить, так не удастся привязать к этому конкретному эпизоду.
      — А ты считаешь, что можно его установить?
      — Попробовать можно… Менты уже приходили к вам?
      — Нет, не было никого.
      Мысленно я матюгнулся, но вслух сказал:
      — Что у вас забрали?
      — Бумажник, часы и телефон… Часы жалко.
      — Дорогие? спросил я, пытаясь вспомнить, какие часы были у Худокормова.
      — Да нет, обычные «Титони». Красная цена — триста баксов. Но мне их хороший человек подарил. С гравировочкой, на память.
      «С гравировкой — это хорошо, — подумал я. — Гравировка привязывает часы покруче индивидуального номера».
      — Денег много было? — спросил я.
      — Тысячи полторы. Плюс карта… Плевать я на это хотел, а вот часы, Андрей, жалко. — Худокормов прикрыл глаза. — Ты, кстати, говорят, первый там оказался?
      — Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу…
      — Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?
      «Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо…»
      — Попробуем, Ян, — ответил я.
 

***

 
      Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы неправильно. Я сел в джип и поехал. И — повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по «делу Худокормова»?
      Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.
      — Глухарек, — сказал Петренко. — Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких…
      Что вы хотите?
      — Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?
      — Придет в сознание — допросим, — небрежно ответил Петренко.
      — Он пришел в сознание еще вчера, — довольно язвительно сказал я.
      Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня:
      — И что — видел ваш режиссер нападавшего?
      — Нет, не видел.
      — Ну вот видите, — обрадовался оперуполномоченный. — Я так и знал. У нас уже было два аналогичных нападения…
      — Три, — поправил я.
      — Три?.. Да, действительно. Я из отпуска второй день, могу чего-то и не знать. У нас четыре нападения, и ни разу никто из потерпевших преступника не видел. А что вы хотите?
      А чего, действительно, я хочу? Чего я здесь сижу и отрываю занятого человека от дела?.. О, я хочу совсем немного: чтобы опер Петренко нормально делал свою работу. Чтобы люди могли спокойно ходить по улицам. Чтобы любой подонок с кастетом (молотком, ножом, обрезком трубы) знал, что опер Петренко не ест, не спит — работает. И обязательно найдет его, подонка, и защелкнет на нем наручники… Вот этого я хочу. По-моему, не так уж и много. Я мог бы сказать это капитану Петренко, но вместо этого я сказал:
      — Помогите мне, капитан, пустячным делом.
      — В чем проблема? — поинтересовался опер.
      — Мне нужны сводки по городу за август.
      — Зачем?
      — Нужно… Это что — сильно секретный документ?
      — Да, в общем-то, нет. Сделаем.
      От капитана Петренко я ушел с толстой пачкой распечаток.
 

***

 
      В Агентстве без киношников было непривычно тихо. Радоваться бы надо, да какая, к черту, радость? Передо мной стояло бледное лицо Худокормова с черными кругами под глазами. И его голос: «Не убили — и то слава Богу…»
      Я позвал Зудинцева и растолковал ситуацию. Михалыч — мужик опытный и сыскарь толковый. Но даже он поморщился, когда я закончил свой рассказ:
      — Дохлое дело, Андрей, — сказал он. — Глухарек.
      — Ну почему же глухарек? А вдруг?
      — Пустая трата времени, Андрей. Сам посуди: ни следов, ни свидетелей.
      — А вещи, что отобрали у Худокормова? — возразил я.
      — Э-э, ерунда. Вещи они уже давно скинули. Но даже если ты бы прихватил их с вещами в кармане — это еще не доказательство. Скажут: нашли. Или купили… И хрен ты чего когда докажешь. Если, конечно, сами не сознаются.
      Я отлично понимал, что Зудинцев прав: правосудие у нас нынче такое, что даже если взять убийцу с оружием в руках возле трупа — это еще не гарантирует осуждение преступника. Адвокаты в пять минут научат, что и как нужно говорить: шел мимо, увидел труп, подошел. Вижу — лежит пистолет. Ну мне стало интересно, и я его поднял… И если не удастся уличить злодея экспертизами и косвенными, то, скорее всего, он будет отпущен с богом.
      …Я понимал, что Зудинцев прав. Дело-то — глухарек. И, вероятно, я не смогу вычислить злодеев… А даже если смогу, то «доказов» на них не будет.
      И, конечно, я бы не взялся за это дело… Если б был уверен, что за него взялся капитан Петренко.
 

***

 
      Я сел отрабатывать сводки. Та еще, доложу вам, работенка… Оперативная сводка по городу — это ба-а-алыпущая такая портянка, в которую входят все более-менее значительные преступные проявления, имевшие место в Санкт-Петербурге за сутки. Человеку неподготовленному читать ее просто-напросто вредно. Почитает и решит, что в городе жить невозможно: ежечасно и ежедневно в Питере убивают, грабят, воруют, угоняют автомобили, кидают, избивают и режут. При этом следует иметь в виду, что часть преступлений (десятая? пятая? половина?) в сводки не попадает.
      Потому что граждане не всегда спешат в милицию с заявлениями — «а-а, чего там?
      Все равно не найдут…» Надобно заметить, что есть в этом доля «сермяжной правды».
      Но не совсем и не всегда. И не только пофигизмом милиции объясняется качество ее, милиции, работы. Есть десятки объективных и субъективных причин, которые не дают ментам работать нормально…
      Итак, я сел корпеть над сводками. Никакого особого «сыщицкого таланта» для этого не надо. Нужно сидеть с карандашом в руке и вычленять ограбления и разбои.
      «…02.08. Около 23 часов в подъезде дома № 17 по Лесному проспекту двое неизвестных под угрозой предмета, похожего на пистолет, отобрали сумочку и золотые украшения у гр. Тихоновой Е. А. С места преступления скрылись…
      …07.08. Приблизительно в 18.30 неизвестный мужчина с кавказскими чертами лица, угрожая ножом студенткам университета Мухиной Т. Е. и Шинель И. И., отобрал у них деньги, сотовые телефоны и кольцо с бриллиантом… Скрылся…
      …08.08. На пр. Шаумяна, возле дома № 8, корп. 2, преступник, нанеся удар в лицо несовершеннолетнему Шварцу Игорю… отобрал у потерпевшего сотовый телефон, бумажник и бутылку пива «Балтика №3»… По горячим следам преступник задержан…
      …08.08. Приблизительно в 15 час. безработный Колесов С. П., 1960 г. р. в подъезде дома № 26 по ул. Подводника Кузьмина совершил разбойное нападение на пенсионерку Лазареву О. П., нанес ей удар кулаком по голове и пытался скрыться, вырвав хозяйственную сумку с продуктами… Задержан нарядом У ВО…
      …08.08. Двое мужчин кавказской внешности около 22 час. во дворе дома № 100 по ул. Белы Куна нанесли удар куском водопроводной трубы по голове гр. Кузовкина А. С., вырвали из рук Кузовкина барсетку с крупной суммой денег… Скрылись…»
      Не то, все не то. Меня совершенно не интересуют орлы, которые шастают по городу с ножами или с предметами, «похожими на пистолет»… Почерк не тот. Меня не интересуют те, кого задержали…
      …А вот, пожалуй, тот почерк:
      «…09.08. В 22.15 в подъезде дома №41 по Наличной улице неустановленным лицом совершено разбойное нападение на преподавателя Гуманитарного университета гр. Мудюк К. С. Преступник нанес удар по голове гр. Мудюк сзади тяжелым предметом, похитил портфель с документами, сотовый телефон и бумажник, в котором находилось около 1000 рублей…»
      Так, так, так… Очень даже может статься, что это «неустановленное лицо» и есть мой «клиент». А может быть, и нет. По городу нынче ходят толпы шакалов — по одиночке, парами, стаями. Как правило, это наркоманы. Как правило, наркотики уже наполовину сожрали их мозг и стали единственной целью в жизни. И за эту дрянь они готовы разменивать чужую жизнь…
      Я изучал листы сводок, и передо мной разворачивалась картинка Большого Насилия.
 

***

 
      В конечном итоге из семидесяти двух уличных разбоев и грабежей я вычленил шестнадцать. Все проходили по одной схеме: к жертве преступник (преступники?) подходил сзади. В подъезде или около подъезда. Вечером… Следовал один сильный удар по голове, затем у бесчувственной жертвы отбирали то, что можно отобрать: деньги, часы, телефон, иногда — носильные вещи… Вот, собственно, и все.
      Только в двух случаях потерпевшие видели «героев». Первый раз — на «Пионерской», там нападавший был один. Второй раз — на проспекте Большевиков, там орудовали двое молодых ребят. Но вот с описанием внешности было совсем худо: молодые, среднего роста, в джинсах и футболках…
      С такими приметами можно половину всех питерских молодых ребят подозревать.
      Из шестнадцати эпизодов я вычленил четыре. Те, что имели место на Васильевском. Эти, скорее всего, «мои». Что, впрочем, тоже не факт.
      Я разложил на столе схему Васильевского и поставил на ней четыре точки:
      09.08 — Наличная, 41.
      13.08 — проспект Кима, 7.
      23.08 — Беринга, 16.
      28.08 — Кораблестроителей, 23.
      Ежели соединить все точки прямыми, то получается неправильный четырехугольник с центром приблизительно в районе метро «Приморская»… В принципе, это может означать все что угодно. Например, что разбойник живет неподалеку от «Приморской»… Или живет где-то в Купчине, на Гражданке, в Веселом Поселке… А на «Приморскую» ездит на дело. Возможно? Все возможно, все. Но интуиция подсказывает, что сучонок этот живет рядом с «Приморской».
      А я к своей интуиции прислушиваюсь… иногда. Кстати, наркоман, которого поджимает страх ломки, далеко не поедет. Потому что наркотик ему необходим сейчас, немедля, сию секунду. И этот страх подгоняет его так, что танком не остановишь. Не поедет он из Купчина на Васильевский…
      Я попробовал проанализировать даты нападений, но ничего они мне не дали…
      А вот интервалы между разбоями кое о чем говорили: 9 августа преступник взял всего около тысячи рублей наличкой. Негусто, особенно если предположить, что их двое.
      Тем более что я понятия не имею об их потребностях. Рассказывали мне про одного цыгана, который в день потреблял до грамма (!!!) героина… Итак, денег девятого числа он взял мало. Телефон вообще толкнул за бесценок. Краденые телефоны стоят дешево… В результате, уже через четыре дня, тринадцатого, он вновь пошел на дело.
      И вот тут-то, невзирая на нехорошее число, ему подфартило — на проспекте Кима он взял у рекламного менеджера Тропининой почти пять тысяч рублей, навороченный телефон «Сименс» и ноутбук… Пожалуй, сходится — в следующий раз на дело он идет через десять дней! Похоже, это мой «герой».
      Ну-ка, поглядим дальше… Так, двадцать третьего числа на улице Беринга он напал на гражданина Эстонии Тармо Пялли. Но у независимого прибалта взять оказалось особо нечего: кредитная карта, несколько крон, меньше тысячи рублей и дешевая «Нокиа»…
      Соответственно, всего через пять дней подонок напал на Яна Худокормова.
      Точно! Все сходится. Неудачный разбой на Наличной — короткий интервал. Удачный на проспекте Кима — интервал десять дней. Потом снова неудача на улице Беринга и, соответственно, через пять суток нападение на Худокормова. Мой «герой», мой. И живет он где-то рядом с «Приморской».
      Там и надо его искать.
 

***

 
      С утра в Агентство заскочил Саня Зверев.
      Я Сашке обрадовался — нас с ним многое связывает. Познакомились мы на зоне… Но об этом долго рассказывать…
      Я Сашке обрадовался. Он ведь одно время в Агентстве у нас работал, но потом ушел на «вольные хлеба». Мы посидели, попили кофею, потолковали о том о сем.
      Я, между делом, рассказал Сане о ситуации с Худокормовым. И о своих выкладках по сводке.
      — Толково, — одобрил Зверев. — Нарки — они, как правило, ребята без затей. И к делу ты подошел совершенно здраво. Теперь остался совсем пустяк: вычислить их.
      — И как будем вычислять, Саша?
      Сашка закурил, закинул ногу на ногу и сказал:
      — Тут, собственно, один путь — через барыг. Нарк, в силу своей зависимости, где живет, там и грабит. Там и награбленное сдает. Там же и наркоту берет. А барыги, торгующие кайфом, заодно и скупкой краденого занимаются… Надо идти к барыгам. Других вариантов, Андрюха, нет.
      — Поможешь мне, Саша? — спросил я.
      Сашка покачал ногой, хмыкнул и сказал:
      — Я ведь, Андрюха, в отпуск собрался… Но из уважения к Худокормову… А капитана Петренко я знаю — тот еще гусь. Ладно, мы из него хоть адреса барыг местных вытянем. Поехали.
 

***

 
      Ничего мы из капитана не вытянули.
      Был капитан злой, как собака, и нас даже слушать не захотел.
      — Опять вы? — сказал он мне. — Что вы ходите? Из-за вас работать, блин, невозможно…
      На столе у оперуполномоченного лежала газетенка «желтой масти». На первой полосе чернел заголовок: «Снова нападение на режиссера. Милиция снова бессильна»… Ага, понятно. Журналисты во всем виноваты. Да и работать из-за нас невозможно.
      Мы с Сашкой попробовали Петренко уговорить, но он и слушать нас не захотел… Ладно, зайдем с другого конца.
      Мы полчаса поболтались у «Приморской», и Зверев сказал:
      — О, наш клиент.
      «Клиенту» было лет девятнадцать — худой, длинноволосый, в черной рубашке и черных же джинсах. Волосы свисали длинными сальными языками. Он колбасился около ларьков, пытался стрельнуть у прохожих рублишко. Некоторые давали… Мы с Сашкой переместились поближе к волосатому, закурили. Спустя минуту он подошел к нам:
      — Извините великодушно. Не выручите финансово — рубль-другой? На хлеб не хватает.
      — Прижала жизнь, брат? — поинтересовался Сашка доброжелательно и протянул десять рублей.
      Нарк такой щедрости несказанно обрадовался, схватил купюру пальцами с обгрызанными ногтями.
      — А заработать хочешь? — спросил я.
      Он покосился опасливо. Потом подумал и сказал:
      — Ежели по-голубому, то я в эти игры не играю. Вон у павильона Коля-Девочка пасется — могу познакомить.
      Мы с Сашкой рассмеялись.
      — Вообще-то, — сказал Зверев, — за такие пакостные мысли и намеки уважающие себя люди сразу бьют в фейс…— Нарк отшатнулся. — Но мы тебя бить не собираемся. Тебя как зовут?
      — Костыль, — неуверенно сказал нарк.
      — В святцах такого имени, конечно, нет, — произнес я. — Но если тебя так больше устраивает… пусть будет Костыль. Заработать двести рублей хочешь, Костыль?
      — Ну… втыкает.
      — А раз втыкает, то пойдем поговорим, господин Костыль.
 

***

 
      Господин Костыль потребовал сто рублей аванса.
      — Кумарит? — спросил Сашка.
      — А вы не менты? — в ответ спросил Костыль.
      — Друг мой, проснись… Будут менты с тобой ТАК разговаривать?
      Этот аргумент на Костыля произвел впечатление. Все нарки со стажем имеют опыт общения с ментами. И пылают взаимной «любовью»… Костыль понял, что мы не менты. И сразу попросил стоху аванса: кумарит его и вмазать надо.
      — Поехали, — сказал я. — Вмажешься.
      Мы сели в «хонду» и поехали. Ехать пришлось недалеко, всего-то метров пятьсот…
      Так у нас появился первый адрес.
      Костыль взял стоху и нырнул в подъезд дома-«корабля». Вышел спустя пять минут другим человеком. Сказать по правде, противно мне было — край. Невероятно противно. Хотелось взять этого совсем еще, по сути, мальчишку за шиворот, тряхнуть как следует и сказать: «Что ты делаешь? Что ты делаешь с собой, Костыль?»
      …Но пять минут назад я сам дал ему денег на героин. И от этого мне было тошно… Сашка мое состояние понял. Он усмехнулся и сказал:
      — Не бери в голову, Андрей. Он — по-любому — конченый.
      — Да пошел ты, — огрызнулся я.
      А «конченый» вышел из подъезда, прищурился на солнце и не спеша побрел к моей машине… Навстречу ему уже спешил другой искатель «счастья». Дверная пружина мерзко хрюкнула, впустила очередную жертву. А через пять минут она тоже станет «другим человеком».
      Костыль сел на переднее сиденье, довольно посмотрел на меня сузившимися зрачками и сказал:
      — Запоминай, папа: квартира семнадцать, зовут Рашид, а телку его — Вера. Но жадная, тварь, — беда!
      — Не любишь ты их, Костыль.
      — А за что их, барыг-то, любить? Суки все до одного. Кровососы. Ментам жопу лижут.
      — Стучат ментам?
      — Еще как. Ежели барыга не будет время от времени сдавать ментам кого-нибудь из парков — ему жить спокойно не дадут. А ежели он раз в месяц сдал ментам наркомана — все в ажуре, торгуй дальше.
      Ментам хорошо, барыге хорошо… одним паркам беспонтово… Не забыл, что еще стоха с тебя?
      — Не забыл, — процедил я. — Поехали дальше.
      Всего за час Костыль показал нам шесть «точек», где торговали героином.
      Шесть «точек» на крошечной территории вокруг одной-единственной станции метро!.. А отраву продают не только с квартир.
      Ею торгуют на рынках, в подземных переходах, в общежитиях, в школах и институтах. Торгуют в «Крестах». А на дискотеках — обязательно.
      И всем хорошо — и ментам, и барыгам.
      И только наркоманам БЕСПОНТОВО.
      Костыль получил вторую стоху и ушел.
      Я долго смотрел ему вслед. Я думал: сегодня он стреляет рублики «на жетончик» около метро. Завтра вывернет карманы у пьяного. А послезавтра? Как будет он добывать деньги послезавтра?
 

***

 
      Для дела я взял напрокат у одного авторитетного человека не очень новый, но навороченный «лэндкрузер». Если кто-то из барыг попадется очень ушлый и задумает пробить номер, то он узнает, что «лэндкрузер» действительно принадлежит авторитетному человеку.
      На мизинец правой руки я надел оч-чень неслабый перстень с «почти настоящим» камнем, а Сашка нацепил на шею толстую золотую цепь плетения «бисмарк»… Вот в таком виде мы и поехали по адресам.
      Мы поехали по адресам, где нас, конечно, никто не ждал. Не нужны мы там. Но тут уж — извините.
      Сашка нажал кнопку звонка и не отпускал, пока за дверью не раздались шаги… Потом потемнел зрачок дверного глазка… Потом неуверенно-хамоватый голос спросил:
      — Кто там?
      Зверев хамовато произнес сакраментальную фразу:
      — Конь в пальто… Открывай, разговор есть.
      Если Сашка по сценарию был «бандюган», то я — напротив — изображал неуверенного в себе «интеллигента». Я кашлянул в кулак и попросил Сашку:
      — Вы повежливее, Александр.
      Сашка пожал плечами, ответил:
      — Это вам надо, а не мне… Я вообще могу уйти.
      — Нет, нет, ни в коем случае. Я один, знаете ли… останьтесь.
      Мы разыгрывали спектакль, зная, что из-за двери нас внимательно разглядывают и слушают… Сашка несколько раз несильно ударил ногой по двери. Я поморщился, схватил его за локоть, как бы удерживая.
      И обратился к двери:
      — Виктор! Вас ведь Виктор зовут… верно?
      — Нет его дома, — ответила дверь.
      Было ясно: врет.
      — А когда будет? — озабоченно спросил я.
      Сашка ухмыльнулся и сказал мне:
      — Чего ты его слушаешь, ассистент? Лечит он тебя.
      — Лечит?
      — На базар разводит, — ответил Сашка. И — обращаясь к двери: — Слышь ты, мухомор, ты не лечи. У ассистента разговор к тебе есть… Тут все чисто, без кидков и без подстав. Тему одну перетереть надо.
      И все равно нам не открыли. Такой поворот не был неожиданностью… Мы с Сашкой попрепирались перед дверью и ушли. Потом мы стояли возле «лэндкрузера», изображали спор. Мы знали, что за нами осторожно наблюдают из окна. Пусть наблюдают… Потом я достал трубу и набрал номер. Я звонил в ту самую квартиру, барыге Виктору.
      После шестого звонка трубку сняли:
      — Алло.
      — Виктор, — сказал я, — меня зовут Светозар Юзефович, я ассистент режиссера Худокормова. Вы же кино смотрите?
      — Ну.
      — Значит, и режиссера Худокормова знаете?
      — Ну?
      — И, наверное, слышали, что на режиссера недавно напали?
      — Не, не слышал.
      — Как же так? — «искренне» изумился я. Трубка промолчала, а Сашка сплюнул и по-зековски присел на корточки. Очень, кстати, точный штрих… Кто понимает, тот сразу врубится: человек у хозяина побывал. Я продолжил: — Виктор, на Яна Геннадьевича Худокормова напали вчера. Ограбили. Сняли часы уникальные… отобрали видеокассеты с исходниками нового фильма. Беда! Копий-то нету. Я готов любые деньги заплатить за часы и особенно за кассеты… Если вы что-то знаете… если можете помочь…