— Что-то сегодня Завгородняя скромна не по годам! — сказал Шаховский, подходя сзади ко мне. Я колотила по клавишам в надежде нагнать хоть пару драгоценных минут. Самолет уже должен был заходить на посадку. Шаховский подошел и затих.
      — Светлана, что за матримониальные слухи расползаются по Агентству? — спросил Соболин, подходя с другой стороны, и тоже замолк. Я обернулась. Шах безмолвно пялился на вырез блузки. Соболин напряженно смотрел на экран компьютера.
      — Откуда это? — спросил он, почесывая бороду.
      Всем мил Соболин, но привычки у него…
      — Иратов сегодня рассказал, — ответила я, застегивая верхнюю пуговку блузки. Шах с облегчением вздохнул и отправился курить. Соболин все еще смотрел на текст.
      — На прошлой неделе это было, Валентина отписала. Нам ребята из наркоотдела слили. И не 60-го года рождения, а 61-го, — сказал он поучительно. — Ходила бы на работу — знала бы.
      Иратов, сукин сын! Поймал на тухлую, прошлой недели информацию!
      И Соболин хорош, только и знает, как на меня докладные строчить, Гамлет хренов! Мстит, что ли, за несостоявшуюся любовь? Я выкинула информашку про Улаева, быстро подкрасилась перед зеркалом и, надевая пальто на ходу, выскочила из Агентства.
      — Счастливая! — крикнула мне вдогонку Марина Борисовна в коридоре.
      Ну хоть кто-то меня понимает в этом доме!
 

***

 
      Я действительно была счастлива.
      Я забыла все неприятности, я купалась в лучах Аркашиной любви. Вернулось забытое ощущение постоянного пьянящего праздника, когда весь мир, со всеми его удивительными штуками, принадлежал нам двоим. Мы то ехали играть в казино, то неслись за город кататься по заливу на «Буранах», то ели палочками суши в японском ресторане.
      Мы разговаривали и разговаривали, и мне никогда не было так интересно с ним, как после этой разлуки, и нам не хватало времени любить друг друга и разговаривать друг с другом… Мы утром разбегались каждый по своим делам, я ехала на работу сонная, счастливая, усталая.
      — Зайчишка, давай поедем в теплую далекую страну на пару недель. На Кипр или в Испанию — как тебе?
      — У-у-у! Аркашенька, поедем, поедем. Знаешь, как я зиму ненавижу?
      — Отлично, вот я тут свои дела немного поделаю, отпразднуем мой день рождения и поедем.
      Я поцеловала его красивую холеную ладонь, он пощекотал меня бородкой (я вдруг мимолетно вспомнила Володю, и мне стало неприятно). Вспомнила Соболина, потом работу, потом Тимурыча…
      Аркаша, словно прочитав мои мысли, вдруг сказал:
      — Зайчишка, а тебе обязательно работать в этой шарашкиной конторе имени Обнорского?
      — Да нет…
      — Ты ведь не по идейным соображениям там во всей этой мерзости копаешься?
      — Нет. Конечно, нет. — Аркаша смотрел на меня нежно и перебирал мои волосы. — А что тебе подарить на день рождения?
      — Себя.
 

***

 
      Этот день рождения Аркадий решил отпраздновать на даче, в первое воскресенье марта. Собственно, дачей это можно было назвать лишь условно.
      В сосновом лесу, на самом берегу Финского залива, стоял за капитальным забором трехэтажный особняк красного кирпича с подземным гаражом, сауной, солярием и бассейном. Гости собирались в гостиной на первом этаже, в огромном камине горел огонь, на стенах висели шкуры, и сидели на деревянных притолоках тетерева со стеклянными глазами.
      В новом алом платье с открытой спиной мне было тепло, а атласные алые же туфли я сняла, чтобы насладиться теплым длинноворсовым ковром под ногами. Платье и туфли мне привез Аркаша, и изящный браслет, который сверкал на моей руке, и колье, и серьги. Он хотел, чтобы на его дне рождения я была неотразима. Кто бы сомневался!
      Правда, сравнивать было практически не с кем. Гости подъезжали к воротам, охрана открывала, и Аркашины друзья входили в дом. Это были мужчины всех возрастов и видов: от откровенных бандитов до людей вполне интеллигентного вида. С одним из бандитов приехала сестра Аркаши — лет тридцати пяти, невысокая, со спортивной крепкой фигурой. С ней приехал сын, племянник Аркаши, о котором он заботился как о собственном чаде. Катя чмокнула брата, поздоровалась со мной и удалилась наверх.
      А среди гостей я не без удивления узнавала героев как светской, так и криминальной хроник. Было несколько явных южан, которых Аркаша представлял мне:
      «Тофик… Рафик… Рустам Улаев…»
      — Улаев? — переспросила я любимого очень тихо. Знакомая фамилия. Что-то из оперативной ленты. Три килограмма героина и труп в ванной. Информация Иратова.
      — Да, а что?
      — Да нет, ничего.
      Рустам был красивым высоким парнем лет тридцати, с очень смуглым лицом. Такой темной коже золото очень идет. И Рустам это знал. Золота на нем было ровно столько, сколько может себе позволить мужчина. Очень сладкий, похожий на женский, парфюм. Идеальный дорогой костюм. Идеальный галстук. Он улыбнулся белоснежной улыбкой, похлопал по плечу Аркадия, вручая сверток, пошел к камину, к землякам.
      — Это твой друг? — спросила я, пока не подошли другие гости.
      — Нет, просто работали вместе. А почему ты спрашиваешь?
      — Фамилия знакомая.
      — У них половина республики Улаевы, — без особого почтения сказал Аркаша.
      К нам шли новые друзья и партнеры по бизнесу.
      — Откуда ты слышала фамилию — Улаев? — спросил Аркаша, когда мы снова ненадолго оказались вне плотного кольца гостей.
      Мне не хотелось отвечать, особенно после того разговора про «шарашкину контору имени Обнорского».
      — Не помню. Где-то слышала.
      Мне показалось, что Аркаша хочет еще что-то сказать или спросить, но тут вошел высокий темноволосый мужчина с волевым лицом, за ним в зале появился гориллообразный парень и забегал глазами по сторонам. Оглянувшись, темноволосый жестом велел ему удалиться и, раскинув руки для объятий, направился к Аркаше.
      — Аркашка, старик, здорово! Мадам… — Он галантно приник к моей руке. — Представишь королеве?
      — Светочка, это Вадим, мой партнер по бизнесу. — Аркаша без энтузиазма представил меня:
      — Это Светлана.
      — Светлана! Вы — божественны! — заявил Вадим. — Аркаша, друг, мой тебе подарок. — И он сунул в руки имениннику не коробку и не сверток, а папку.
      — Береги такое сокровище… — сказал он походя, направляясь с приветственным жестом к другим гостям.
      Мне— то не привыкать к таким пассажам, а вот Аркаша, похоже, был не готов.
      Впрочем, все гости так или иначе стремились мне продемонстрировать свое восхищение. Ох, тяжело быть красивой женщиной!
      Повинуясь широкому жесту хозяина (да, была в Аркаше барственная и вальяжная манера, которая заставляла мужчин слушать его, а женщин — умирать от любви), народ устремился в столовую, отделанную также с особым шиком в стиле шале, где на столах сверкал хрусталь и призывно источали ароматы изысканные закуски. Расселись, загомонили, заговорили про Аркашу. Гости напивались стремительно и вели себя все более раскованно. Зазвучала музыка — блатняк вперемежку с Булановой и Алиной, гости желали танцевать. Вечер стремительно катился к полуночи.
      Однако я заметила, что не все гости были одинаково пьяны: некоторые небольшими группами поднимались по винтовой лестнице на второй (или третий?) этаж и возвращались через некоторое время, захватывая «сверху» обрывки деловых разговоров. А кто-то уже парился в сауне, и среди костюмов и смокингов появились вдруг банные простыни. Аркаша был в ударе: он шутил, кружился по столовой, обнимая меня, и пил.
      — Котик… Мне бы домой, — осторожно потрепала я его по плечу. Завтра, как ни крути, был понедельник, и надо было появиться на работе в полном порядке. Мне бы хотелось провести ночь с Аркашей в этом прекрасном доме среди сосен, посидеть в сауне, поплескаться в бассейне…
      Зайчишка, через час я сам отвезу тебя домой. — Аркаша поцеловал меня и потянулся к бокалу. За его спиной стоял Вадим.
      — Мне жаль, мадам, чертовски жаль, приятель, но я отбываю.
      Едва он покинул столовую, Аркаша буркнул: «Скатертью дорога», и снова потянулся к вину. Через полчаса положение стало критическим. Аркаша, конечно, был не безобразно пьян, но не в состоянии везти меня домой и категорически отказывался от предложений гостей подкинуть меня до города. Наконец появилась Катя.
      — Аркаша, дай ключи от машины.
      Пусть Володя отвезет Толика домой на твоей машине, я останусь. — Володя, Катин шофер, телохранитель, друг и Бог знает кто еще, протянул руку за блестящим маленьким ключиком.
      — Вот-вот, и отвези Светочку домой.
      Держи. Мне еще тут поговорить кое с кем надо. В сауне. Давай, зайчишка, поезжай.
      Аркаша проводил меня до машины, усадил в свой серебристый «мерседес».
      — Зайчишка, не забывай, у тебя есть я и мобильный телефон. Я жду звоночка.
      Пока, любимая. Володя, отвечаешь головой за обоих, и аккуратнее, у меня на тормозе люфт небольшой есть. Все.
      Он захлопнул за мной дверцу, Володя сел за руль, Толик — рядом со мной на заднем сиденье, и мы тронулись. Ворота бесшумно открылись, Аркаша махнул рукой нам вслед, за тонированными окнами смутно замелькали сосны, и я прикрыла глаза. В голове мягко шумело, хотелось спать… Плавный ход машины убаюкивал, пахло елочкой-ароматизатором. Сквозь прикрытые ресницы я видела, как Толян, не отрываясь, смотрит в разрез моего платья. Да, Аркаша-то обрадовался, что я с племянничком поеду, а не с мужиками! Вот смеху-то будет, если этот полезет…
      Я не помню, сколько мы проехали, когда вдруг машина резко затормозила.
      Нас замотало по салону, машину крутило на мокрой дороге, Володя крикнул:
      «Держитесь, вашу мать!» Толик навалился на меня всем телом, и машина встала.
      — Что случилось? — сдавленным голосом спросила я. Несмотря на ужас момента, Толик не торопился слезть с меня и тяжело сопел мне в лицо.
      — Да вот мудаки какие-то… встали…
      Мы стояли почти поперек дороги.
      Прямо нам в лицо светили фары.
      — Сейчас, разберусь, — сказал Володя, с трудом отстегивая ремень и вылезая из «мерса».
      Сбросив раскрасневшегося тинэйджера, я прилипла к окну, пытаясь что-то разглядеть за тонированными стеклами и в кромешной темноте. В свете встречных фар я увидела, как к Володе с обеих обочин подскочили дюжие ребята, Володя резко согнулся в три погибели, его с двух сторон подхватили под белы руки и поволокли к другой машине. Вот это да! Свет фар стал менее ярким (переключили на ближний свет), и я увидела, что от машины к нам приближается человек. В руке его ясно был виден пистолет, а вот лица его было не видно — он был в вязаной маске.
      — Надо это — кнопки, — срывающимся на детский фальцет голосом сказал Толик.
      Мы заблокировали двери и сжались на сиденье, ровно посерединке. Мужчина постучал дулом в стекло. Я приоткрыла окно на полпальца и спросила:
      — Что это значит, вы кто? — Несмотря на мои старания говорить сердито и грозно, получилось истерично.
      — Ничего страшного. Мы вашего друга хотим немного покатать, не возражаете?
      — Возражаю! — пискнула я малоубедительно.
      — Из машины не выходите, глупостей не делайте г-сказал на прощание «мистер Икс» и удалился.
      Тронулась от обочины машина, увозя Володю с неизвестными, и стало темно.
      Но все-таки я разглядела на обочине еще две припаркованые иномарки. В них ярко вспыхивали сигаретные огоньки, в каждой было по два курильщика. Итого — минимум четыре дюжих мужика, наверняка вооруженные, на беззащитную девушку и подростка.
      — Что теперь делать? — почему-то шепотом спросил Толик.
      — Сиди. — Я сползла почти под сиденье и нашарила в темноте сумочку. В ней был спасительный телефон. Я привычно набрала Аркашин номер. — Сейчас я позвоню дяде Аркаше, и все будет хорошо.
      Но, видимо, в сауну дядя Аркаша ходит без мобильника. Ну же, ну же! Нет.
      Телефон вообще отключен. О, черт! Обнорскому! Чудо!
      — А-але!
      — Андрей… Андрей Викторович, это Завгородняя! Я в машине сижу! Нас люди в масках остановили, с пистолетами! Где? Я не знаю где!!! Из Репино! По какому шоссе? Не знаю, темно очень, Андрей Викторыч… Машина? Какая машина? А, «мерседес», «шестисотый», серебристый, я тут с мальчиком. Да нет же, нет, с маленьким! Ну не маленьким, ну… Номер? Чей номер? Я не знаю номера… А что мне делать? Они водителя увезли. Не знаю куда, на машине. Не знаю на какой! — Тут я судорожно сжала рукой крошечную коробочку телефона (руки тряслись), что-то пискнуло, и Обнорский пропал.
      — Ну что? — спросил Толик, даже простивший мне «маленького мальчика».
      — Все в порядке, — соврала я, — ждем подмоги.
      А что, если проскользнуть на переднее сиденье, ключ-то остался в замке зажигания? Только я вряд ли смогу управиться с «мерсом». Аркаша меня учил прошлым летом, но у меня, видно, таланта такого нет. Нет, лучше не рисковать.
      До Обнорского я больше не дозвонилась, у него было занято. Аркаша был «вне зоны обслуживания». Было начало третьего. Я начала замерзать в бальном платье и легком пальтишке, как вдруг на шоссе появились огни. Машина остановилась, как и раньше, метрах в десяти от «мерседеса», захлопали двери, и в свете фар появился Володя. Рядом с ним, держа руку на его плече, шел здоровый парень в маске.
      — Просим прощения, — сказал он, усаживая Володю в машину. — Ошибочка вышла. Счастливого пути. — Он хлопнул по крыше ладонью и хмыкнул в маску.
      Пока наш водитель приходил в себя, давясь ругательствами и пытаясь непослушными руками повернуть ключ зажигания, машины с обочины стремительно сорвались с места, развернулась и та, что стояла посреди дороги.
      — Володя, что случилось?
      — Да отвезли в лес тут недалеко, говорят, мол, разбираться будем, потом какой-то прибегает бритый, говорит: «Это не он, мудаки (это он им говорит), отпускайте». Посмотрели документы, извинились, привезли обратно.
      До города мы доехали в гробовой тишине. Я была в таком шоке, что даже не смогла объяснить маме, что случилось. Я стояла в прихожей, трясясь, а мама раздевала меня, поила таблетками и наконец повела в комнату, уговаривая: «Спать, спать, спать…»
 

***

 
      Утром меня разбудил звонок телефона. Я с трудом оторвала чугунную голову от манящей пуховой подушки и подняла трубку.
      — Завгородняя, ты?!! — раздался в трубке вопль Соболина.
      — А сколько времени? — спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд на будильнике. Голова раскалывалась. Циферблат расплывался.
      — Какое время! Ты знаешь, что уже весь город тебя ищет!!! Я все морги обзвонил! Расследователи на машине все пригородные шоссе объездили, Обнорский всех ментов на уши поставил, а ты спишь!!!
      — Ой, Володечка, не кричи, пожалуйста, у меня голова…
      — Не будет у тебя головы! Чтобы через час была в Агентстве, тебе Обнорский ее сам откручивать будет!
      Тут я вспомнила обстоятельства этой ночи и ужаснулась. Конечно, я же не отзвонил ась никому, придя домой, а мама имеет обыкновение выключать на ночь телефон. Да, ничего доброго меня на работе не ожидало.
      Оказалось — после моего сумбурного звонка, имевшего место в половине второго ночи, Обнорский поднял по тревоге все Агентство. Когда он не смог связаться со мной по мобильнику (а я в полном беспамятстве нажала какую-то не ту кнопку), все его знакомые из всех силовых структур были брошены на поиски серебристого «шестисотого» и меня в нем. Зудинцев с Повзло на двух машинах колесили по всем проселкам в районе Репина, а Зураб и Модестов прочесывали прибрежную полосу в поисках моего коченеющего тельца. К утру был готов обширный план, который, слава Богу, не был претворен в жизнь.
      Обнорский орал так, что у меня в голове еще долго перекатывалось матерное эхо. Едкий Повзло вставлял убийственные реплики. Основную их мысль можно было выразить следующим образом: «Свои личные проблемы со своими мужиками — решай сама». Какие «мои мужики»? Да никто из них не посмел бы меня и пальцем тронуть! Конечно, дикая ситуация, но я-то тут при чем? Да, со звонком как-то неудобно получилось.
      Коллеги в отделе встретили меня гробовым молчанием. Неделя начиналась просто отлично.
 

***

 
      Но, как оказалось, это было только начало.
      В середине недели я вновь встретилась с Тимур Тимурычем. Уж какой бес занес его в мой «подшефный» отдел милиции — не знаю, но он выскочил как черт из табакерки, прямо перед моим носом. Помня нашу встречу на пресс-конференции, я попыталась отделаться нейтральным приветствием, но он подхватил меня под локоток и с отеческой журьбой в голосе вдруг сказал:
      — Ай-яй-яй, Светлана Аристарховна, можно ли такой симпатичной девушке по ночам с незнакомыми мужчинами в машине кататься, да еще в таком глухом месте, как Приморское шоссе? Сами же в сводочках пишите «обнаружено тело…». Опять же — растление несовершеннолетних, да еще и племянника любимого жениха — ай-яй-яй!
      Я оторопела. Откуда было ему знать об этом? Даже если Обнорский поднял весь город в ночь на понедельник, с Иратовым у него не те отношения, чтобы тот знал подробности. И больше — откуда Иратов узнал про то, что Толян — племянник Аркаше? Я Обнорскому ничего не говорила, да и потом — про Толика знали только моя мама да подруга Василиса, которой я рассказала всю историю без купюр. Видимо, в глазах моих был ужас. Иратов улыбнулся одними тонкими губами.
      — Берегите себя, Светочка, берегите. Кстати, как мама себя чувствует, получше?
      Второй удар. Маме вчера вечером было плохо с сердцем, мы даже вызвали «неотложку». Но уж этого Тимур Тимурович никак не мог знать.
      — Ну будьте здоровы, Светочка.
      А приглашение остается в силе, жду вас, Светочка. — И Тимур Тимурыч быстро зашагал от меня по коридору.
      Так. Откуда он мог знать о подробностях ночного происшествия? Ниоткуда, если только… О Господи, если только… Я посмотрела ему вслед. Он мог выследить меня с Аркашей. Он мог ревновать меня к нему (я же сама сказала Тимурычу намедни, что приехал мой жених) и выследить нас. Запросто, если учесть, что для человека в его должности нет почти ничего невозможного. Значит, почти наверняка ночной инцидент был срежиссирован им. Но он был уверен, что за рулем машины сидит Аркаша. Он не мог знать, что его заменил водитель сестры. Аркашу хотели поучить, припугнуть, а то и вообще ликвидировать. Иратов страшный человек.
      Так, а мама? Может быть, просто совпадение? Может быть, я ему как-нибудь раньше говорила о том, что она нездорова (увы, с мамочкой это бывает не так уж редко)? Допустим.
      Я решила ничего не говорить коллегам и тем более не обсуждать эту тему с Аркашей. Он и так перепугался за меня страшно, кричал, что никогда не простит себе, что не оставил меня до утра, что оставил телефон в гостиной… Бедный, он так переживал, что взял с меня слово больше никогда и никуда не ездить без него. С каким удовольствием я дала ему это слово!
 

***

 
      Любой сотрудник Агентства, попав в такой переплет, оказывается перед выбором: рассказать все коллегам сразу и положиться на их профессионализм или, на свой страх и риск, начинать собственное журналистское расследование. Надо сказать, большинство предпочитает второе. Из амбиций, конечно, добротных журналистских и личных амбиций. Однако мои прошлогодние приключения в «Черной Пустыни» надолго отбили у меня охоту к расследованиям. Хлопотно и небезопасно.
      Но и идти к коллегам мне тоже не хотелось: после моего понедельничного позора дорогие сотрудники смотрели на меня волками, а начальство меня и вовсе игнорировало. Марина Борисовна с Горностаевой и даже Анна Соболина говорили со мной как с тяжелобольной, старательно подбирая слова и с плохо скрываемыми соболезнующими интонациями в голосе. Скрипка несколько раз заходил в репортерский отдел и порывался рассказать поучительную историю о девушке, севшей в машину к незнакомому мужчине. Почему-то, когда Скрипка доходил до того момента, когда девушку начинают душить ее собственными чулками, я выскакивала из кабинета, и Алексей Львович этому немало удивлялся. Трудно было довериться кому-либо в такой обстановке.
      Поэтому я не сделала ничего: ни начала собственного расследования, ни обратилась к коллегам. Через неделю мы с Аркашей должны были быть в Испании.
 

***

 
      Утром в субботу меня разбудил застенчивый и невыразительный звонок в дверь. На лестнице стоял наш верхний сосед, Юраша, — тихий и незлобивый молодой алкоголик. Когда-то Юраша учился в моей школе, лет на пять старше меня, а мама его работала в нашей столовой. Потом мама заболела и истаяла на наших глазах, а Юраша с сиротского горя стал пьянствовать. Иногда по утрам в выходные он обходил соседей и спрашивал, что починить, поправить за малые деньги, чтобы хватило на бутылку и закуску. Мы охотно оставляли мелкий ремонт домашнего хозяйства «на Юрашу».
      Вот и теперь Юраша смотрел на меня ясными и чуть смущенными глазами. Видимо — нужда, пришел просить в долг. Но сосед чуть помялся и заявил:
      — У вас… У вас там… крокодилы. — Для пущей убедительности он пальцами показал размер. Пальцы предательски дрожали.
      Да— а, крокодилы были невелики -чуть побольше таракана, но все же…
      Бедный Юраша. Вот она — белая горячка. Крокодилы!
      Видимо, парень все прочитал в моих глазах, зарделся как маков цвет и даже стал заикаться:
      — Да посмотрите… Там, в щитке… — И он показал рукой в направлении нашего общего телефонного щитка.
      Что— то похолодело у меня под ложечкой. Я вышла за ним, в тапочках и халатике, Юраша распахнул створки обычно запертого железного ящичка, и я увидела крокодилов. Едва ли вид живого зеленого крокодила на моей лестничной площадке произвел бы на меня такое впечатление.
      Среди разноцветных телефонных проводочков тускло посверкивали маленькие металлические зажимы. Провода от них тянулись к небольшой, размером с мой пейджер, коробочке. Вот те раз!
      Видеть — не видела, но зато много раз слышала о том, что это может значить. И давно ли эти зверьки висели на моем телефоне? Не больше недели, если Юраша и в прошлые выходные проводил инспекцию в поиске работы. Как раз ту неделю, что прошла с моего злополучного визита в Репино. Соседи поговаривали, что Юрка, по доброте душевной, сам иногда рвал какие-нибудь проводки или ломал двери на лестницу, чтобы потом ненавязчиво и искренне предложить свои услуги. Но уж до такого парень вряд ли додумался бы.
      Значит, «растление несовершеннолетних»?
      Значит, «как здоровье у моей мамы»?!
      — Юра, ты их трогал? — спросила я тихо.
      — Да ну… на что мне…
      — Точно не трогал?
      Юраша замотал головой. Щиток я закрыла, натянув на руку рукав халата, и, велев Юре стоять на страже вещественных доказательств, побежала к соседке вниз — звонить.
      Пусть знает шеф, что это не мои личные проблемы. Это же «прослушка»! Господи, чего я только не наговорила за эту неделю по телефону — страшно представить, просто камасутра какая-то… И с Аркашей по часу мурлыкала, да и рабочие моменты нашего отдела подруге Ваське живописала, и от Соболина нагоняи получала… А еще… — ой нет, об этом даже думать не могу, просто порнография какая-то.
      Ни до Обнорского, ни до Соболина я так и не дозвонилась. Юраша, весь бледный от сознания ответственности своей миссии и волнения, все еще стоял под щитком. Я отпустила его с Богом, вручив десятку в качестве вознаграждения, наспех собралась и, уходя, опломбировала щиток шерстяной ниткой и куском пластилина. Прижала пластилин испанской песетой, завалявшейся в кошельке.
      Так. В выходные в Агентстве всегда кто-нибудь есть. Да тем более — скоро выход очередной «Явки с повинной», должно быть людно, и уж кто-нибудь из начальников или расследователей должен быть обязательно.
      Я выбежала из дому, в голове у меня мешались отрывки моих телефонных бесед и речь для дорогих сотрудников, поэтому я и не сразу заметила, как во дворе из-под покосившегося грибочка в песочнице появился мужик. Я только подумала, что опять алкаши… Однако, пока я пропускала машины на переходе, он снова попался мне на глаза: стриженый «ежиком», лицо такое невыразительное, в длинном сером плаще, руки в карманах.
      И когда на автобусной остановке он стал пристально изучать расписание — я вдруг вспомнила. Вчера, в Гостином дворе. Он же стоял за мной в кассу, а потом в метро ехал в соседнем вагоне, у двери между вагонами! Он же следит за мной! Я почувствовала, что теряю почву под ногами, как перед капитальным обмороком. Я стояла, тупо глядя, как уезжает мой автобус, и вцепившись обеими руками в сумочку, словно меня грабить собрались.
      Все срасталось. Про маму, конечно, стало известно из вызова «неотложки», про племянника Аркашиного я рассказывала по телефону Василисе. И за всем этим стоял незабвенный Тимурыч. Подонок. Грязный похотливый козлина. Меня затрясло наконец; да так, что я чуть не уронила сумку, перчатки прямо в лужу под ногами. Озноб страха побежал по спине, меня передернуло, словно от холодного ветра, хотя погода уже ласкала весенним солнцем. Надо было что-то делать. Я отвернулась от мужика в плаще, сжала дрожащие кулаки, чтобы успокоиться.
      Вообще, глупо было бы колесить по городу и бегать по проходным дворам, пытаясь уйти от слежки. Как я поняла из многочисленных бесед с серьезными людьми — от профессионалов непрофессионалу оторваться почти невозможно, к тому же совершенно не нужно показывать, что ты слежку заметила. И я резко подняла руку прямо перед самой проезжающей мимо машиной. Даже тормоза пискнули. Слава Богу… В машине приторно пахло елочкой-ароматизатором, так, что меня замутило.
      — У вас можно курить?
      — Да, курите. — Водитель выдернул пепельницу на передней панели.
      Минуты три я доставала сигареты и зажигалку, потом ковырялась в полупустой пачке — пальцы не слушались, потом укрощала скользкую зажигалку.
      Водитель покосился на меня недоверчиво. Может, наркоманка? Да нет, милый, просто у меня дома крокодилы… Ой, если я сейчас рассмеюсь, то он меня повезет совсем в другое место, и миссию Тимурыча можно считать выполненной.
      Через полчаса я вышла на Зодчего Росси.
 

***

 
      — Мой телефон прослушивается и за мной следят! — выдохнула я с порога, буквально влетая в наш отдел. Все подняли головы от клавиатур, оторвались от чашек.
      — Это паранойя, — спокойно прокомментировал Соболин и затрещат по клавиатуре.
      И тут я разрыдалась. Тут-то они и забегали. Не понимаю я, отчего женские слезы так действуют на мужиков? Нос картошкой, глаза красные, тушь течет, помада размазана, а им словно только этого и надо! Соболин побежал за водой, Восьмеренко стал усаживать на диванчик, мгновенно забросив свой виртуальный футбол. Примчалась Анна Соболина (уже с каким-то пузырьком) и словно из ниоткуда материализовалась бутылка превосходного коньяку. Доплакалась я аж до икоты, попутно пытаясь объяснить коллегам — какие они сволочи (в основном жестами) и что я пережила с утра (междометиями). Правда, они ничего не поняли, чем меня еще больше расстроили. Пришлось отпихнуть рюмку коньяку и расплескать валерианку по полу, впрочем — такие тонкие намеки у нас не понимают.
      И вот когда я наконец собрала почти всех, кто был в Агентстве в этот неурочный час, вокруг себя, на пороге появился Глеб Егорович Спозаранник и сказал:
      — Между прочим, некоторые здесь работают.
      И тут ко мне вернулся дар речи.
      — Глеб, — простонала я, — за мной следят…
      Глеб, в отличие от всех прочих, отнесся к моему заявлению серьезно (впрочем, он ко всему относится серьезно) и, забрав и валерианку и коньяк, увел меня в свой маленький, но уютный кабинетик. Он усадил меня в кресло, терпеливо подождал, пока я закончу всхлипывать, пока приведу себя в относительный порядок. Вот тогда я и подумала: почему это я раньше не смотрела на Глебушку?
      Я, конечно, пока Аркаши не было, позволяла себе некоторые… вольности (в разумных пределах). Вот чуть с этим хамом Соболиным не провела звездную ночь прямо, можно сказать, на рабочем месте. Ну так это Соболин. А Глеб — это совсем другое дело. К нему нужен деликатный подход. И он вовсе не зануда, а очень даже милый. Просто даже стало жаль упущенных возможностей. Или не упущенных? Вариант поразил меня своей новизной. Но Спозаранник отвлек меня от этих, в общем приятных, мыслей, произнеся: «Итак?» И я стала рассказывать ему все с начала.
      Глеб слушал внимательно и даже позволил мне закончить длинную тираду про домогательства Тимура Тимурыча.
      Потом он откинулся на спинку кресла.
      — Ну, что мы имеем. И прослушивание телефона, и «наружка» — чисто демонстративные штуки. Если бы хотели тебя пасти для сбора информации — работали бы чисто. Если слежка ведется по инициативе Тимура Тимуровича, то они профессионалы: а это все — игра в шпионов, волосы «ежиком» и длинный плащ. Другое дело, что у нас нет никаких доказательств, что слежку организовал он. И никаких доказательств, что он — организатор ночного дозора. — И Глеб задумался.
      Я смотрела на него преданно — Спозаранник для меня сейчас был последней надеждой и воплощением силы разума. Он сцепил руки, упираясь локтями в стол, и медленно тер переносицу под тонкой оправой.
      — А узнать — так ли это — мы можем только двумя способами. Во-первых, осмотреть твой щиток на предмет отпечатков пальцев и опросить соседей на предмет «телефониста». — Кстати, этот твой Юрий мог его видеть?
      — Мог, но я не уверена…
      — И во-вторых, организовать за тобой собственное наблюдение.
      Я только открыла рот, чтобы возразить и удивиться, но Спозаранник поставил нежданную точку:
      — И поэтому сегодня вечером ты приглашаешь в гости своих коллег.
      — В гости? Глеб, у меня же пустой холодильник!
      — Светочка, — Глеб укоризненно посмотрел на меня, — нас будет интересовать в основном щиток, а не холодильник. Если за домом следят, то появление у тебя одного из коллег вызовет подозрения, а если ты пригласишь в гости большую компанию — подозрений будет меньше. А сейчас ты поедешь домой и будешь ждать гостей, а я пока найду нужных людей.
      Работа — работой, но дома я кинулась на кухню и стала судорожно выкладывать на стол всю домашнюю провизию. «Позор, позор», — причитала моя мама, откупоривая домашние огурчики и помидорчики. Коллеги редко появлялись у нас дома, и теперь, когда мама наконец могла увидеть, с кем работает ее сокровище, — в доме было шаром покати. С приезда Аркаши я дома почти не ела, осваивая с любимым новые и новые ресторанчики, а мама много работала и для себя почти не готовила.