Но когда я нашла ее, то поняла, что уборку можно было и не затевать: телефон я помнила абсолютно точно.
***
Трубку сняли так быстро, что я не успела придумать, с чего начать разговор. Голос Кирилла я узнала сразу, но на всякий случай сказала:
— Кирилл, это ты?
— Я, — ответил он без выражения. — А ты — это кто?
— Валентина Горностаева из «Искорки», помнишь такую?
— Валя?! — теперь в его голосе слышалось неподдельное изумление и разочарование. Пора детства прошла, и он не мог взять в толк, с чего это вдруг старая «вожатка» свалилась ему на голову по прошествии двух лет.
— Как твои дела? — продолжала я светским тоном. — Небось уже студент?
— Да нет, работаю в одном месте.
— А «шлепок» твой как? — продолжала спрашивать я.
— Отец сейчас в отъезде. — Разговор явно начинал тяготить Кирилла, но он старался быть вежливым. — А сама ты чем занимаешься? Вторым Белинским не стала еще?
— Белинский погиб во мне, так и не успев родиться. Я работаю в «Золотой пуле».
— В той самой? У Обнорского? — живо заинтересовался он. И тут же, не давая мне опомниться, заговорил скороговоркой:
— Валя, у тебя есть кассета с отцовским интервью. Ты хочешь ее вернуть, правда, Валь?
Я слушала взволнованный голос Кирилла и ловила себя на мысли, что этот подросший мальчик сохранил способность понимать меня без слов.
Мы договорились встретиться завтра в двенадцать часов на площади у Александрийского театра — там, откуда обычно уезжали автобусы в «Искорку».
Остаток вечера я провела необычайно плодотворно. Перегладила кучу белья, погуляла с Манюней и даже сочинила для Сашки обещанный реферат по культурологии. Правда, вместо Питирима Сорокина я писала о мире детства, о внутреннем ребенке, который живет в душе каждого человека. Сашке все равно, по чему зачет получать, а мне хотелось еще раз пережить свои лагерные впечатления.
Ночью мне снились лошади. Их было много. Сбившись в кучу, они плыли по реке. Это было красиво — синяя вода в реке, ярко-изумрудная трава по высоким берегам и лошади с блестящими мокрыми спинами.
Обычно я редко запоминаю сны, но этот запомнился мне до мельчайших подробностей. Я думала о нем все утро, а потом почему-то спросила у матери: «К чему снятся лошади?» «Ко лжи», — кратко ответила она. «Вечно вы, маменька, все испортите», — хотелось сказать мне словами Бальзаминова, но испортить мое настроение в то утро, казалось, не могло ничего.
На встречу с Кириллом я собиралась, как на любовное свидание.
Глядя, как я верчусь перед зеркалом, мать решила, что у меня наконец налаживается личная жизнь. Разочаровывать ее я не стала. В метро я пыталась читать строки английского стихотворения, напечатанного на окнах вагона в рекламных целях.
Иногда мне удавалось сложить их в рифму, и тогда я думала, что изучение английского — это не так уж плохо.
***
Кирилла я увидела еще издали. Он почти не изменился. Так, возмужал немного. Заметив меня, по старой лагерной привычке он вскинул правую руку вверх и легонько подпрыгнул. Мы перешли площадь и сели на скамейку в Катькином саду.
Кирилл достал сигареты и, глядя на меня, спросил:
— Куришь еще или бросила?
— Курю, — ответила я, вынимая из сумки свою пачку.
Сидевшие напротив нас старики играли в шахматы. Мы курили и молчали.
— Слушай, Валь, — наконец сказал Кирилл, — не спрашивай меня об отце. Все равно ничего объяснить я сейчас не сумею. Все так запуталось.
Я посмотрела на него и подумала, что что-то в нем все-таки изменилось. Прежний Кирилл доверял мне чуточку больше. Поэтому я не стала ничего говорить, а просто достала кассету и протянула ему.
— Спасибо, — обрадовался он. — Ты даже не представляешь, как здорово ты нам помогла.
Я отметила про себя это его «нам» и вспомнила свой сон. Все-таки мама была права: лошади точно снятся ко лжи. Сидеть дальше не имело смысла, Кирилл уже явно скучал.
— Пойдем, — сказала я, поднимаясь со скамейки. — Мне домой надо.
— Я отвезу, — отозвался он. — Там, на Зодчего Росси, машина припаркована.
Припаркованную машину я узнала тотчас же. Это был тот самый «крайслер», на котором я уезжала из лагеря. Садиться в него теперь мне не хотелось. Словно карты в пасьянсе, мысли перемещались в моей голове, занимая свободную ячейку.
— Ты что, теперь вместе со «шлепком» под крутого косишь или уже в братву подался? — со злостью выговорила я. — Может, у тебя и ствол теперь имеется? Под кем ходишь?… — я пыталась вспомнить имена криминальных авторитетов, но как назло они разом вылетели из памяти.
— Ого, как ты поднаторела у Обнорского, — вдруг улыбнулся Кирилл и спросил очень серьезно:
— А как ты объяснишь у себя в агентстве отсутствие кассеты?
— Скажу, что двое неизвестных в шапочках и под угрозой предмета, похожего на пистолет, вынудили меня это сделать, — предательские слезы уже текли по моим щекам.
Кирилл как-то странно посмотрел на меня.
— Валь, знаешь что…
— Ничего я не знаю и знать не хочу! — я почти кричала.
— Держи, — неожиданно сказал он, протягивая мне кассету. — Сохрани это на память о встрече с любимым пионером. Отцу не впервой в передряги попадать, выкрутится как-нибудь.
С этими словами Кирилл вложил мне в руки кассету, быстро пошел к машине, сел в свой «крайслер» и резко рванул с места.
***
«Крайслер» проехал всего несколько метров, когда я услышала странные хлопки. Машина Кирилла слегка вильнула и остановилась.
Я ничего не понимала. К ней уже бежали люди, кто-то просил вызвать милицию и «скорую», а я по-прежнему стояла на месте.
И только когда над моим ухом протяжно завыла милицейская сирена, я наконец очнулась и побежала туда, где уже собралась толпа любопытных.
— Сюда нельзя, — преградил мне дорогу человек в милицейской форме.
Но способность соображать уже вернулась ко мне. Я вспомнила о том, что у меня имеется вполне законное удостоверение корреспондента агентства, которое дает мне право посещать «специально охраняемые места стихийных бедствий и массовых беспорядков». Потрясая им, я пробилась-таки через кордон милиции.
— А, журналистка, — рассматривая мое удостоверение, сказал пожилой опер. — Так вот, девушка, ничего определенного сказать пока не могу.
Можете написать, что сегодня на Зодчего Росси убит Кирилл Арсеньев, лидер бандитской группировки.
Кирилл был мертв. Пуля попала в голову. Еще не успевшая свернуться кровь стекала по его виску тоненькой струйкой.
Милиция записывала показания свидетелей и призывала не скапливаться. В толпе раздавались возмущенные голоса: "Совсем обалдели.
Среди бела дня стреляют".
Граждане, расходитесь. Ничего интересного здесь нет. Обычная бандитская разборка, — увещевал собравшихся омоновец и, обращаясь к кому-то из своих, вполголоса добавил:
— Проверь оружие у него.
Странно, что Арсен один, без охраны, на «стрелку» приехал, обычно за ним такое не водится.
Я выбралась из толпы и медленно побрела к Фонтанке. Реакция на происшедшее еще не наступила, поэтому ни плакать, ни думать я была просто не в состоянии. «Лучше бы мне родиться слепою», — повторяла я вслух ахматовские строки.
На Банковском мосту я вынула из сумки кассету и бросила ее в Фонтанку. «Свободная ячейка» вновь сошлась.
***
Утром в понедельник я подумала, что на работу сегодня можно и не ходить. Оправданий моему поступку не было. Рассчитывать на то, что Спозаранник с пониманием отнесется к тому, что я сотворила, могла только клиническая идиотка. Да и что я могла ему рассказать? Историю про любимого пионера, ради которого я украла кассету? Это, безусловно, добавит несколько выразительных черточек к образу законченного придурка, который я успела создать себе в агентстве.
Но потом я решила, что пойти в агентство все-таки следует. Уж лучше быть придурком, чем последней свиньей, и слинять вот так, без всяких объяснений. По счастью, Спозаранник в то утро был один в нашей комнате.
— Глеб, — начала я без всяких предисловий, — можешь думать обо мне все, что хочешь, но твою кассету я утопила.
— Эту, что ли? — невозмутимо произнес он, вынимая из стола прозрачную коробочку.
— Да нет, другую, ту, что была в сейфе с интервью.
— Так это она и есть, — сказал Глеб и, глядя на мое недоумевающее лицо, вдруг взорвался: Слушай, Горностаева, то, что я о тебе думаю, — это отдельный разговор. А ключи в пятницу я оставил специально для того, чтобы дать тебе совершить свой героический поступок. Ты что думаешь, я не видел, как ты тут металась, изображая из себя борца за права не праведно обиженных бандитов? Металась два дня, как затравленная лань, вместо того чтобы делом заниматься.
— А что же тогда я выкинула в Фонтанку? — спросила я, заикаясь.
— Молдавские песни, — с усмешкой сказал Спозаранник. — Пришлось пожертвовать своей любимой кассетой, чтобы спасти тебя от действия, порочащего звание расследователя.
Я не знала, как мне следует относиться к словам Глеба. Мне хотелось сказать ему, что вообще-то это подло и я не подопытный кролик для проверки его психологических теорий. Но вместо этого я сумела выдавить из себя одну только фразу:
— Кирилла убили в воскресенье.
— Арсена?! — встрепенулся Спозаранник. — Ты его знала? Я так и предполагал, что здесь какая-нибудь романтическая история в твоем стиле. Убийство Арсеньева стоит в сегодняшней сводке. Коль ты была свидетелем — тебе и карты в руки, отписывай эксклюзив. Только без лишних эмоций. На все про все даю тебе ровно час. А сейчас иди к Обнорскому, — Глеб перехватил мой встревоженный взгляд, — тебя там Скрипка дожидается. По следующему заданию будете работать с ним.
Скрипка ждал меня в коридоре.
Перспектива работать в паре со мной его явно не радовала.
— Имей в виду, Горностаева, — начал он, — если ты, по обыкновению, будешь лезть, куда тебя не просят, а равно травить меня своим дымом, я заранее отказываюсь от такого сотрудничества.
— Не нуди, Лешенька, — ответила ему я, встряхивая волосами. — Клянусь курить самые легкие сигареты в строго отведенном месте. А также обещаю не мешать твоему расследованию в том случае, если оно не будет вредить моему.
Скрипка посмотрел на меня ошарашенно.
ДЕЛО О ЛОПНУВШИХ АГЕНТСТВАХ
Рассказывает Глеб Спозаранник
"Спозаранник Глеб Егорович — один из самых квалифицированных сотрудников АЖР.
В прошлом кандидат физико-математических наук. Прежние навыки — строгое следование логике, педантизм, дисциплинированность — пытается привить подчиненным в творческом процессе. Жесткий и требовательный к себе и другим человек. Отношения в коллективе сложные в силу перечисленных выше особенностей его характера…"
Из служебной характеристики
Двухметровый громила Зурабик дожидался меня в офисе с приветливой, но настороженной улыбкой.
На моем столе кипа листов. Сейчас мне предстояло увлекательное чтение — Зурабик наверняка работал всю ночь. Споткнулся я на первой же странице:
«К концу рабочего дня, руководствуясь самыми злостными намерениями, в офис фирмы „Антарис“ ворвались неустановленные лица (группа омерзительных лиц) с угрозами и предметом, похожим на пистолет…»
— Зураб Иосифович, — поправляю я очки, — откуда вы знаете, что эти лица омерзительные, если они не установлены?
Потомок грузинского князя и внук чекиста, бывший майор-десантник возмущенно разводит руками:
— Глеб Егорыч! Дальше читайте — учинили погром, изнасиловали секретаршу… Это что, разве не омерзительно? Над молодой девушкой надругаться! В чем она виновата? Почему должна за хозяина отвечать?…
Если у Зурабика появился грузинский акцент — значит, дело серьезное. Значит, моя логика окажется бессильной перед его кавказским темпераментом. Интересно: если дедушка Гвичия и вправду служил в НКВД, то каких бы эпитетов он удостоился от своего внука — правдолюбца и гуманиста?
Через полчаса демонстрирую Зурабу нещадно исчирканные листы.
Над его текстом я надругался не менее цинично, чем злоумышленники над девушкой-секретаршей. Он вчитывается, хмыкает, бледнеет, наливается кровью…
— Согласны с моей правкой, Зураб Иосифович? Нет возражений?
— Нет, — вздыхает Гвичия. — Какие возражения, Глеб Егорыч? Только смысл весь перевернули, а в остальном все нормально…
Полтора часа пытаюсь выяснить, что именно я исказил, по мнению Зураба, в его нетленке. Переделываю пару-тройку своих же фраз. Когда обессиленный автор готов согласиться со всем на свете, а я в очередной раз проклинаю тот день, когда стал начальником отдела, в кабинет с криком:
«Глеб, бля, где текст — мне из „Вечерки“ уже час звонят!» врывается пышноусый Коля Повзло и выхватывает у меня из рук наш совместный шедевр. Так ставится окончательная примирительная точка в моем противостоянии с майором-десантником.
Уф— ф… Прошло полдня, но ведь впереди еще важная встреча с риэлтером Брызгаловым.
— Не пора ли ввести в организм пищу, Зураб Иосифович? — смотрю я на часы. Зурабик охотно соглашается. По пути в бистро «Рио» слушаю вполуха его рассуждения о том, как одним махом покончить со всей оргпреступностью.
Жена всегда говорила, что быть начальником мне противопоказано, поскольку будто бы мне нравится морально истязать людей. Я и не рвался в начальники — мне нравилось быть рядовым журналистом. Но должность — это дополнительные дензнаки, а они нам с Надеждой крайне необходимы для расширения жилплощади. Как бы ни был уютен наш однокомнатный рай, жить там впятером немножко дискомфортно.
Потому я не смог отказаться от предложения своего шефа, Обнорского, и возглавил отдел. Несмотря на зрелый возраст моих «орлов»
(бывшему оперу Зудинцеву, например, уже за сорок), хлопот они мне доставляют не меньше, чем мои собственные дети. Вот и Зурабик — несмотря на массу ценных для криминального журналиста качеств, он явно не в ладах с русским языком.
По мнению Обнорского, этот крошечный недостаток обязан исправить непосредственный начальник Зураба, то есть я.
Или вот Конан-варвар, он же Безумный Макс. Тот еще фрукт. Тексты пишет вполне связные, грамотные и даже изящные. Правда, с налетом желтизны, но это легко устранимо.
Однако любит похмеляться по утрам — куда это годится? А еще меня смущает в Кононове то, что он бывший торгаш. Коммерсант, разорившийся после семнадцатого августа. Не возникает ли у него соблазн вступить в рыночные отношения с героями наших журналистских расследований?
С этими двумя орлами мне и предстоит сегодня работать.
***
Ровно в пять мы втроем входим в парадную старинного особняка на Фонтанке. Минуя охрану, поднимаемся на лифте на самый верхний этаж, украшенный табличкой "Холдинг «Северная Венеция».
— Еще раз повторяю, — негромко говорю я своим коллегам, — меня зовут Валентин Никанорович Ершов. Запомнили?
Они дружно кивают. Я довольно часто представляюсь своим журналистским псевдонимом. Особенно людям криминального толка. Мера предосторожности сомнительная, но Надежда настаивает.
Протягиваю визитку с именем Валентина Ершова коренастому брюнету со взглядом гипнотизера. Здравствуйте, уважаемый Петр Николаевич Брызгалов, президент «Северной Венеции». Именно таким вы и должны быть — бежевый костюм от «Хуго Босс», туфли от «Валентино»… А эта высокая рыжеволосая дива в темноизумрудном декольтированном платье и с ослепительной улыбкой — не иначе как ваша супруга, директор одноименного агентства недвижимости. Если подсчитать все, что на ней надето, — как раз потянет на мою однокомнатную «хрущевку». О женщины, исчадия ада!…
— Инна Андреевна, — протягивает она нам по очереди руку с бриллиантовым кольцом. У Зурабика похотливо вздуваются ноздри.
Кабинет Брызгаловых — как музейная зала. Слишком много всего вокруг сверкает и блестит. И, похоже, блеск этот подлинный — фальшивок здесь не держат. Комичную же троицу, наверное, мы собой представляем, особенно Макс Кононов в сношенных кроссовках и потертом джинсовом костюме. Похоже, он успел накачаться пивом. Что ж, придется ему об этом пожалеть.
— Вас интересует ситуация на рынке недвижимости? — вкрадчиво начал Брызгалов, едва мы расположились в креслах. — Вас интересует, почему все агентства рушатся одно за другим, люди теряют деньги и квартиры, а наш холдинг живет благополучно?
Именно так, Петр Николаевич! — я воодушевленно кивнул.
— Извольте, я могу высказать свою точку зрения на этот счет. На рынок недвижимости пришли непрофессионалы, которые не привыкли иметь дело с большими деньгами.
У них возникает соблазн распорядиться ими как своими собственными. И что происходит? Учредители агентства «Хаус бест» Акимов и Баранов начали строить на клиентские деньги так называемую вексельную пирамиду — и она неизбежно рухнула…
— Как раз за неделю до краха Инна Андреевна вместе с группой сотрудников покинула «Хаус Бест», и ее филиал вошел в ваш холдинг? — поинтересовался я. Брызгалова хотела ответить, но супруг остановил ее.
— Совершенно верно. Мы не хотели идти на дно вместе с тонущим кораблем и потому предпочли отсоединиться.
— А заодно прихватили с собой сто незавершенных сделок, что окончательно погубило «Хаус бест»?
— Погубили их жадность, а также отсутствие профессионализма! — Брызгалов начал слегка раздражаться. — Бизнес требует цивилизованных правил игры… Что вы на меня так смотрите? — этот вопрос был адресован уже не мне, а Максу Кононову. — Мы с вами раньше встречались?
— Еще бы! — радостно воскликнул Безумный Макс, дыхнув на него пивным перегаром. — Забыл, как три года назад мне паленую водку сбагрил? Тебя еще Рустам Голяк прикрыл!
Вот так номер…
Брызгалов поперхнулся. Зураб перестал пялиться на Инну Андреевну и перевел взгляд на Макса. Хозяйка кабинета невозмутимо улыбалась, и я подумал, что она все-таки дьявольски привлекательна.
— Может, кофе? — предложила Брызгалова. Я благодарно кивнул и постучал ручкой по столу:
— Господа, не будем отвлекаться от темы!
— Нет, секундочку, — пришел в себя Брызгалов. — Во-первых, партию водки вам передал не я, а мой менеджер…
— Да ладно ваньку валять! добродушно махнул рукой Безумный Макс. — Дело, как говорится, прошлое…
— Максим Викторович, будем держаться в рамках приличий, — строго указал я.
— Понял, Глеб Егорыч! — жизнерадостно откликнулся Кононов.
Черт бы его побрал…
— Глеб Егорыч? — недоуменно переспросил Брызгалов, бросив взгляд на мою визитку.
— Прозвище у него такое, — подал голос молчавший доселе Зурабик. — На Жеглова похож потому что. Кино видели? Жеглов Глеб Егорович. Вот и мы его так зовем.
Брызгалов с сомнением взглянул на меня, но в этот момент секретарша Света принесла поднос с дымящимися чашками кофе и улыбнулась мне, персонально.
Повернувшись, вильнула аппетитными бедрами. Я подумал, что и она тоже вполне ничего. И еще я понял, что Железным Глебом меня называют не зря. Иногда, действительно, кое-что у меня становится железным… Вообще, все женщины — исчадия ада. Кроме моей жены, конечно. Отогнав от себя порочные мысли и отхлебнув кофе, я продолжил.
— Итак, Петр Николаевич, правда ли, что незадолго до краха «Хаус беста» вы встретились с Барановым и заявили ему, что только вы можете вывести агентство из кризиса, но для этого вам нужен весь его контрольный пакет акций?
— У нас была сугубо частная встреча за пределами офиса. Я предложил ему свой вариант совместного бизнеса. Разглашать все детали нашего разговора я бы не стал, — улыбнулся окончательно оправившийся после встряски Брызгалов.
— Правда ли, что вы угрожали Баранову неприятностями, ссылаясь на известных криминальных авторитетов, а заодно на начальника ГУВД Шалейко?
— Полная чушь! фыркнул Брызгалов. — Кто вам только мог такое сказать?
— Правда ли, что с вами вместе в тот момент находился президент охранной фирмы «Стальной орел» Рустам Голяк?
— Да, Рустам — мой сосед по дому, мы дружим семьями. В тот вечер собирались вместе в ночной клуб.
Рустам присутствовал при разговоре, но не участвовал в нем. И уж тем более никому не угрожал. Надо знать Рустама — милый, беззлобный, интеллигентный человек…
— Во дает! хохотнул Кононов, и я бросил на него строгий взгляд. — Виноват, господин Спозаранник, больше не буду…
— Спозаранник? Брызгалов вновь принялся подозрительно изучать мою визитку.
— Прозвище у него такое, — мрачно подал голос Зурабик. — Потому что спозаранку на работу приходит.
Инна Андреевна вновь подарила мне улыбку, и я почувствовал, что мои брюки вот-вот треснут. Кажется, Зураб взревновал Брызгалову уже не только к законному супругу, но и ко мне. «Стоп, — сказал я себе, — у меня есть замечательная жена, мне достаточно».
Кононов, извинившись, вышел из кабинета — наверное, слишком много пива успел выпить перед встречей.
— Продолжим? Как известно, целый ряд агентств недвижимости подвергся информационным атакам — анонимы-доброжелатели принялись по телефону предупреждать клиентов и агентов о скором крахе их фирм. Эту акцию многие связывают с вашим, Петр Николаевич, именем…
— Чушь! — поморщился Брызгалов.
— Хорошо. И наконец, если я не ошибаюсь, вы сейчас одновременно стали внешним управляющим другого агентства недвижимости — «Петербург-Сальдо».
— Да, поскольку они обратились ко мне за помощью, — пожал плечами Брызгалов.
— Давайте поконкретнее: они — это учредители?
— Двое из учредителей — Макаркин и Ясенев, — уточнила Инна Андреевна.
— А третий, Беседин, отказался и поэтому попал в следственный изолятор?
— Это два совершенно разных факта, — улыбнулся Брызгалов. — Уголовное дело в отношении Беседина возбуждал не я, а УБЭП.
— А конкретно — старший оперуполномоченный Судаков?
Бразгалов нехотя кивнул и продолжил:
— Дело возбуждено совершенно обоснованно — Беседин отремонтировал помещение офиса на клиентские деньги. Теперь он говорит, что не знал, будто эти деньги клиентские, что Макаркин и Ясенев вернули ему долг… Но суть от этого не меняется — человек совершил хищение и должен быть наказан.
— И вновь при вашем разговоре с Бесединым присутствовал господин Голяк?
Брызгалов развел руками.
— Он мимо, случайно мимо проходил! — захохотал вернувшийся из сортира Кононов. Одного моего взгляда было достаточно, чтобы Макс заткнулся.
— Ну а если бы Беседин согласился передать вам свои акции? — поинтересовался я.
— Я думаю, что смог бы уладить вопрос с уголовным делом — договорился бы с клиентами, они бы не спешили с заявлениями. В итоге агентство снова бы встало на ноги, и все клиенты рано или поздно вернули бы свои деньги. Но Беседина такой вариант не устраивал. Я ведь хочу одного — чтобы рынок был честным, чтобы клиентов не обманывали… — кротко улыбнулся Брызгалов.
— Ну что ты нам тут грузишь, а? — взорвался вдруг Зурабик, приподнявшись с кресла. — Зачем грузишь, когда я сам грузин?
Я схватил Зураба за руку, но он, не обращая внимания ни на меня, ни на побледневшую Инну Андреевну, навис над Брызгаловым, как скала.
— Это называется — честный бизнес, да? О клиентах думаешь, да?
Хочешь сожрать все агентства, а кто добровольно под тебя не идет — тех отправляешь за решетку? Совесть у тебя есть?… Извини, Глеб… тьфу, Валентин Никанорович! Не сдержался, — вздохнув, Зураб опустился в кресло.
— Извините, мой коллега слишком эмоционален, — объяснил я. Но Брызгалов нисколько не был смущен происходящим. В отличие от супруги он в течение всей тирады Зурабика снисходительно улыбался.
— А вы симпатичные ребята! Правда, Инна?
Она кивнула и подвинула нам пачку «LM», из которой угостился один Кононов. Его, похоже, вся эта ситуация только забавляла.
— Совесть… — задумчиво произнес Брызгалов, выпуская клубы дыма в потолок. — Совесть — это злой зверь, который настраивает человека против самого себя… Ребята, давайте дружить, а?
— Нам нет нужды с кем-то специально ссориться, — заметил я. — Мы вас выслушали, теперь напишем то, что считаем нужным.
Только не наделайте фактических ошибок! предупредил Брызгалов напоследок, пожимая нам руки. — А то я читал недавно ваш «Петербург мафиозный» — столько вранья…
— Не случайно ведь вас называют агентством «Золотая пуля»! — крикнул он вслед, когда двери лифта уже закрывались.
Я взглянул на часы, затем на слегка поникших коллег и, бросив им:
«Разбор полетов — завтра!» — направился к метро.
***
В отделе стоял громкий хохот — Макс с Зурабиком уже успели рассказать о нашем вчерашнем визите в «Северную Венецию» оперу Зудинцеву.
— Боюсь, что скоро нам станет не до смеха! — заметил я, входя в кабинет. — Особенно когда речь пойдет о премиальных. Максим Викторович, вам, видимо, придется выбрать — либо дегустация напитков в середине рабочего дня, либо работа в агентстве. А вам, Зураб Иосифович, перед каждой встречей с источником следует проводить часовую разминку на боксерском ринге… Вашу агрессию целесообразно было бы направить в нужное русло — например, на повышение качества ваших текстов.
— Э-э, Глеб Егорович, вы не правы! — тут же отреагировал склонный к полемике опер Зудинцев. — Когда колешь преступника, вежливость совершенно неуместна…
— Георгий Михайлович, пора бы запомнить, что мы занимаемся не оперативной работой, а журналистикой. И все наши действия не должны нарушать закон о печати…
Зудинцев снисходительно махнул рукой и принялся названивать по телефону.
— Итак, что мы имеем? — задал я риторический вопрос Максу и Зурабику.
— Кое-что имеем! — хитро улыбнулся Кононов, доставая из кармана дискету.
— Что это?
— Я ж не зря вчера из кабинета Брызгалова в приемную выходил! — похвастался Безумный Макс. — У компьютера никого не было, я как-то машинально по столу пошарил и…
Я схватился за голову.
— Брось, Глеб Егорович, — оторвался Зудинцев от телефона. — В оперативной работе приходится иногда еще и не то делать…
— Самое главное-то! — невозмутимо продолжил Безумный Макс. — Наш Брызгалов — крепкий орешек, у него эфэсбэшная крыша.
— С чего ты взял? — недоверчиво спросил Зураб.
— Смотрите! — Макс гордо протянул нам дискету, на которой красным фломастером было нацарапано одно слово — PUTIN. — У Владимира Путина, прежде чем он возглавил ФСБ, осталось в Питере немало связей. Уверен, Брызгалов — одна из них.
— А почему вы не предположили, Максим Викторович, что Брызгалов собирает досье на Путина? — ехидно поинтересовался я, вставляя дискету в компьютер. — Видите, он даже не позаботился о том, чтобы запаролить свои столь секретные данные… Что за бред?
"Ориентировочный рекламный бюджет.
1. Исследовательская часть.
1) Опросы для определения предпочтений избирателей (2 опроса по 1500 человек) — $ 20 000.
2) Анализ результатов предыдущих выборов… $ 40000…"
Макс удивленно уставился через мое плечо на экран компьютера.
— При чем здесь Путин? — обескураженно произнес он.
— При том, Максим Викторович, — вздохнул я, — что вы, наверное, в школе не слишком успевали по английскому. Иначе бы вы знали, что одно из значений глагола «put in», который вы ошибочно приняли за фамилию ни в чем не повинного главы ФСБ, означает — «баллотироваться, или принимать участие в выборах». Теперь, по крайней мере, мы можем успокоиться — ничего сверхсекретного у Брызгалова мы не украли. Пропажи этой дискеты никто и не заметит, поскольку фирм, готовых продвинуть нужного кандидата в Законодательное собрание по таким тарифам, в городе хоть отбавляй.
— Максим Викторович, — продолжил я, — к завтрашнему дню, пожалуйста, напишите мне обо всех ваших совместных с Брызгаловым грехах юности — начиная от торговли паленой водкой и кончая шашнями с Голяком. Причем, как вы догадываетесь, меня интересуют не столько ваши грехи, сколько брызгаловские…
— Выходит, Брызгалов собирается в большую политику? — поразился Гвичия.
— Вы удивительно проницательны, Зураб Иосифович. Я об этом намерении Брызгалова лишь подозревал, но теперь убедился — благодаря противоправному поступку журналиста Кононова…
— Статья сто пятьдесят восемь УК! — усмехнулся Зудинцев.
— А если докажут, что мы украли ее в сговоре — то нам светит часть третья данной статьи, от пяти до десяти лет с конфискацией… — продемонстрировал я свое знание кодекса. — Но главное, теперь понятно, зачем господин Брызгалов столь усердно спасает тонущие агентства недвижимости. А то уж я, признаюсь, подумал — не собирается ли он в самом деле помочь пострадавшим клиентам?…
Он всего лишь начал таким образом свою предвыборную кампанию.
— Ну хорошо! — воскликнул Зураб. — Ну, приберет он к рукам еще несколько агентств. Но ведь рано или поздно люди спросят — где деньги?
Давай расплачивайся с нами, как обещал…
— А он к тому времени уже будет сидеть в ЗАКСе! — сообразил Макс. — И в гробу он видал все свои обещания…
— Вот жук! — хитро прищурился Зудинцев.
— Можно считать, свою первоначальную задачу мы выполнили, — резюмировал я. — Об этой дискете забудьте, никто из нас ее не видел.
О намерении Брызгалова баллотироваться в депутаты мы лишь предполагаем. Зураб Иосифович, подготовьте мне, пожалуйста, справку обо всех деловых партнерах «Северной Венеции». А вас, Георгий Михайлович, если не затруднит, я попрошу добыть информацию о том, чем занимались Брызгалов и его супруга в прошлом, не привлекались ли, ну и так далее…
Зудинцев вновь принялся накручивать диск телефона, и скоро его зычный голос был слышен на всем этаже.
— Так! Слушайте меня внимательно! Вам звонят из Агентства журналистских расследований! Подполковник Зудинцев! Бывший начальник ОУРа…
***
Иногда меня с самого утра достают дурацкими звонками.
